Возвращение в проклятый дом

Потолок весь в крови, дверь шатается.
За шершавой стеной гроб качается.
Как шагнешь за порог – всюду кости,
А из окон скелет лезет в гости.
(Детская считалка-страшилка)

Вы когда-нибудь заходили в дом, где чувствуете себя не так? Не то чтобы он был проклят или населён призраками… но в нём есть что-то странное. Воздух будто впивается когтями в спину, когда идёшь по коридору. Речь не о каруселях с мигающими лампочками и скрипучими половицами. Нет. Это место знает, что ты здесь. Оно наблюдает, ждёт. И в самый неожиданный момент — когда ты устал, отвлёкся и расслабился — оно хватает тебя за самое нутро и не отпускает. 

Я не верил в такое, пока не увидел потолок, покрытый кровью. Не краской, не ржавчиной. Кровью. Засохшей, густой, потрескавшейся, как кожа старого дивана, но всё ещё тёмной настолько, что подкатывала тошнота. Она расползалась по стенам, будто кто-то выплеснул её из ведра, а потом трясущимися руками пытался стереть. Узор был неровным — спирали, мазки, словно следы кисти безумного художника. Или царапины. Или пальцы, скользившие по поверхности, прежде чем упасть в бессилии. 

А дверь… о, эта дверь… висела на последнем издыхании. Петли скрипели, будто раненый зверь, каждый раз, когда снаружи поднимался ветер. А ветер дул часто, потому что дом стоял на краю леса, такого густого, будто землю залили чернилами и дали им застыть. Деревья росли слишком близко, их ветви извивались, тянулись к крыше, как щупальца ужасного существа, словно хотели забраться внутрь и посмотреть, что там происходит. 

Я переступил порог, и под ногой что-то омерзительно хрустнуло. Кости. Мелкие. Звериные? Возможно. Но то, как они были разбросаны — будто кто-то специально рассыпал их, как украденные монеты, — казалось слишком… осознанным. Так, будто дом приготовил мне приветственный коврик. 

И тут я услышал, как стены заскрипели, будто дерево трещит под давлением, но громче, ближе, обволакивающе. Я медленно обернулся, и от того, что увидел, дыхание застряло в горле. 

Гроб. И он качался. Без сомнений, он качался. Прямо в стене, которая на самом деле стеной не была — просто гипсокартон, кое-как прибитый поверх пустоты. Контуры гроба проступали сквозь трещины. Он раскачивался, как маятник, будто подчиняясь какому-то древнему ритму. Если бы я не смотрел прямо на него, то решил бы, что мне показалось. 

Потом раздался звук, будто кости стучат по жести. Или что-то царапается изнутри. Я отпрянул. 

И в этот момент окно распахнулось. Без ветра. Без сквозняка. Просто… открылось. С тихим щелчком, будто кто-то нажал кнопку в самых тёмных недрах дома. И оттуда вылез человеческий скелет. Нет, два скелета. У одного не хватало ноги, у другого — челюсти. Они цеплялись за подоконник, как пауки, их рёбра пощёлкивали при каждом движении. Их глазницы смотрели на меня — не пустые, нет. В них было что-то. Что-то, от чего хотелось закричать, но голос пропал. 

Я побежал, не останавливаясь, пока не оказался в машине. Только тогда понял, что босиком. 

Мои ботинки остались в доме. С тех пор прошло полгода, и я не вернулся за ними. 

Но иногда, глубокой ночью, я снова слышу этот скрип. Шорох за стенами. Будто что-то всё ещё качается. Ждёт. А когда луна светит особенно ярко и деревья колышутся, как танцоры, я клянусь, что вижу потолок сквозь крышу. Всё такой же — в крови. 

*** 

Всё началось с письма. 

Пожелтевший листок, пахнущий пылью и нафталином. Сложенный вдвое, запечатанный сургучом, который треснул при прикосновении. Такое письмо ждёшь найти в бабушкином сундуке, а не в своём почтовом ящике. 

Почерк был неровным, дрожащим. 

— Возвращайся домой, — говорилось в нём. 

— Пока не поздно. 

Ни подписи, ни обратного адреса. Только штемпель: Блэкридж, Мэн. 

Я не слышал этого названия годами. Блэкридж. Когда-то это был городок, если его можно так назвать. Тридцать миль до ближайшей заправки. Население: 37 человек, когда я уехал. Сейчас? Наверное, меньше. 

Я родился там и вырос в этом доме. Уехал в шестнадцать. Ни разу не оглянулся и не пожалел, пока не пришло письмо. Самое странное — никто не знал, где я. Никто. Но оказалось, кто-то знал, потому что письмо было адресовано лично мне. Даже с указанием моего второго имени, которое я не использовал со школы. И поэтому да, я поехал. 

Глупо? Возможно. 

Но иногда, когда ты слишком долго убегаешь, то, от чего бежишь, начинает догонять. 

*** 

Дорога заняла два дня. Под дождём, который колол, как иглы, через городки, исчезающие из памяти, едва ты их проезжаешь. Городки с названиями вроде Конец Пустоты или Поворот Мёртвеца. Места, которых больше нет на картах. 

Когда я, наконец, добрался до Блэкриджа, солнце садилось. Небо походило на синяк — фиолетовое, красное, чёрное, будто кто-то вырвал в небесах бурю и забыл убрать за собой. 

Дом всё ещё стоял. 

Меньше, чем я помнил. Печальнее. Накренившийся, будто хотел упасть, но не хватило сил. 

Крыльцо просело. Ставни болтались, как сломанные крылья. Сад — то, что от него осталось — зарос колючими лианами, обвившими забор, словно змеи, поджидающие добычу. 

Я заглушил двигатель и вышел. Давила гнетущая тишина, будто мир затаил дыхание. 

И вдруг… из окна на втором этаже. Смех. Высокий. Детский. 

Я поднял голову — там никого, только стекло, отражающее последние лучи света. 

Но я чётко слышал его. 

— Эй! — крикнул я. 

Ответа не было, только ветер. И скрип двери. 

*** 

Внутри время сгноило всё. Обои отслаивались, как кожа. Ковёр пах плесенью и жжёным сахаром. Мебель стояла на местах, накрытая простынями, словно призраки в саванах. 

А потолок был такой же, как в моих воспоминаниях — в крови. Теперь ещё гуще. Ещё темнее, будто она здесь поселилась и чувствовала себя как дома. 

Я прошёл через гостиную, мимо камина, где мать когда-то сидела с вязанием. Мимо лестницы, с которой отец упал пьяный, с кровью, стекающей из носа. 

Каждый шаг казался вторжением, хотя это был мой дом. Ну, или когда-то был моим. 

В кухне я нашёл нож для вскрытия писем. Ржавый. Гнутый. Но всё ещё острый — он порезал мне палец, когда я взял его. 

В ящике аккуратно сложенные лежали другие письма. Все нераспечатанные и все от разных людей. Некоторые имена я узнал. Некоторые — нет. 

И в каждом одно и то же: 

— Возвращайся домой. 

— Пока не поздно. 

*** 

Вы когда-нибудь чувствовали, что за вами наблюдают? 

Не люди. Дом. 

Именно это и произошло дальше. 

Как только я вошёл в коридор, температура упала градусов на десять. Дыхание стало видимым. Лампочки моргнули, хотя электричество здесь отключили годы назад. 

И снова из-за стен тот звук — скрип, раскачивание, будто что-то на цепи злобно шагает в темноте. 

Я пошёл на звук. Наверх, мимо детской, где спал когда-то. Мимо ванной комнаты, где моя сестра тонула в ванне. Она не умерла, но больше никогда не говорила. Врачи сказали, что это был приступ. Но я знаю правду. Что-то потянуло её под воду. Не вода, а что-то другое. 

*** 

Дверь на чердак была закрыта, но не заперта. Просто закрыта. 

Что было странно, потому что в детстве мы туда не поднимались. Никто не поднимался. Отец говорил, что пол ненадёжный. Может провалиться, если наступить неосторожно. 

Но на двери были свежие, длинные и изогнутые царапины, будто от ногтей. 

Я открыл её, и первым ударил запах тления, плесени и горелых волос. А под всем этим — сладость, как от гниющих цветов. 

Я поднялся по ступеням. Чердак оказался намного больше, чем я помнил. И гроб был там. Он висел на цепях, вбитых в балки, и медленно раскачивался. Туда-сюда, туда-сюда. И он был не один. Их были десятки, как люстры. Все в пятнах крови и все слегка двигались, будто дышали. 

Я отступил, но дверь захлопнулась. Заперлась. 

Я оказался в ловушке, и тогда раздался голос. Тихий шёпот. 

— Добро пожаловать домой. 

*** 

Я громко закричал. Но звука не было. Воздух вдруг стал густым, тяжёлым, будто давил на меня, заставляя молчать. Я безрезультатно бил в дверь. Потом обернулся, и гробы перестали качаться. 

Все теперь смотрели на меня, следили и ждали. 

В самом дальнем углу чердака одна крышка гроба со скрипом приоткрылась, и оттуда выполз скелет, человеческого роста. 

Но… неправильный. В его черепе были настоящие глаза, и они моргали. 

А во рту — настоящие зубы. Будто он недавно ел. 

*** 

Дальше — провал и только обрывки. Крышки гробов открываются одна за другой. Скелеты выползают, их суставы скрипят, а рты раскрываются. Крики, кровь. И потолок весь в ней. 

*** 

Две недели спустя я очнулся в больнице. Меня нашли возле дома, голого, босого, без сознания. 

И обмотанного колючей проволокой. Врачи сказали, что у меня переохлаждение, обморожение и ожоги третьей степени на спине. Но они не спросили, как я там оказался. Им было всё равно. 

Люди в Блэкридже уже не говорят об этом доме. Они знают, что он проклят, заброшен и что там водятся призраки. 

Но я знаю правду: он не заброшен. Он голоден. И он хочет, чтобы я вернулся. 

*** 

С тех пор всё стало ещё хуже. Я слышу скрип во сне. Я чувствую, как холод проникает в кости. 

Иногда просыпаюсь и вижу кровь на потолке своей квартиры. Просто мазок. Просто напоминание. 

И каждое утро я проверяю почту, в ожидании нового письма. Зная, что оно рано или поздно придёт. 

*** 

Я рассказывал эту историю нескольким людям. Большинство смеялись. 

А некоторые плакали. А один мужчина, пожилой, с лицом, похожим на потрескавшуюся кожу, просто кивнул. Он сказал, что вырос недалеко от Блэкриджа и что помнит тот дом. Что его брат однажды зашёл туда и не вышел. 

— Его кости нашли в стене, — прошептал он. 

— А глаза — на чердаке. 

*** 

Я не знаю, что живёт в том доме, и не знаю, почему оно взяло меня и почему отпустило. 

Но я знаю одно: оно ещё не закончило со мной. И если вам когда-нибудь придёт письмо… 

Если вы увидите потолок… 

Не заходите. 

Бегите. 

Бегите без оглядки. 

Потому что, как только вы переступите порог… 

…оно узнает ваше имя.