Глава 2. Это точно лётное училище?
Бурнацев повел нас на склад за получением военного обмундирования. Сегодняшний день был расписан по минутам, так как нам предстояло не только переодеться, но и переехать в новую казарму. А к вечеру убыть к месту прохождения курса молодого бойца, разбитого под глухим военным поселком «Гончаровское» на территории седьмого танково-артиллерийского полигона. Кстати, рекогносцировку которого в 1953 году лично осуществлял командующий Киевского военного округа генерал армии легендарный Василий Иванович Чуйков – герой Сталинградской битвы. Он тогда командовал шестьдесят второй армией, прославившейся героической шестимесячной обороной Сталинграда.
- Рота, стой! В строю запрещено разговаривать! Равняйсь! Смирно! Прямо шагом марш! Рота, стой! Движение начинаем с левой ноги! Рота, равняйсь! Отставить! Равняйсь! Отставить! Равняйсь! Смирно! Шагом марш! Рота, стой! Повторяю еще раз…
Ну, а что вы хотели, товарищ майор? Наш уровень строевой подготовки пока крайне жалок и ограничивается школьными уроками НВП, да еще и прохождением строем в спортзале, когда у нас в школе устраивали конкурсы смотра строя и песни. А такой толпой, почти в две сотни рыл, мы пытаемся маршировать впервые. Ну, разве ж только за малым исключением – бывшие кадеты четко тянут ножку и в строю не разговаривают, негодующе косясь на нас.
С горем пополам, через каждые пятьдесят метров останавливаясь, мы подошли к каким-то воротам, оставив справа лётную столовую, возле которой шумела и курила толпа людей в синих лётных комбезах. И офицеров от курсантов отличали только головные уборы: офицерские фуражки и курсантские пилотки. Они с любопытством смотрели на нашу пытающуюся взять ногу толпу и зубоскалили над постоянным громогласным бурнацевским «Рота, стой! Движение начинаем с левой ноги! Рота, равняйсь! Отставить! Прекратить разговоры!». А я опять ощутил только что образовавшуюся бездонную пропасть между нашим, с позволения, строем, и группой летного состава, отобедавших и грузящихся в желтый «Пазик», отъезжающий на полеты.
Ворота вывели нас на территорию, обильно застроенную одноэтажными красными зданиями с узкими бойницами и широченными окованными воротами. «А вот и бывшие конюшни!» - подумалось мне, ибо где-то воякам приснопамятного Черниговского полка все же необходимо было содержать свои транспортные средства. Возле одного такого сооружения с табличкой «Вещевой склад» Бурнацев нас остановил. На кирпичной стене склада я к величайшему своему изумлению обнаружил надпись с еще старорусскими ятями - «Здесь на посту стоялъ Иванъ Копыловъ. Августъ 1903 года от р.х.». И на этой же стене зияло множество выщерблин как будто бы от пуль. Сколько же всего здесь произошло с тех времен? Бр-р-р…
- Нале-ву! Команды «разойдись» не было! Становись! Равняйсь! Смирно! Стоять вольно. На склад справа по одному по десять человек марш.
«Ох, и достанет нас этот Бурнацев!» - с горечью подумал я. И не только от резко начинавшейся муштры, но еще и от осознания того, что некоторые позитивные представления о будущей учебе уже начинают рушиться.
Имущество мы получали довольно долго, так как многие толком не ориентировались в своих ростовках. И заведующему складом – добродушному прапору, приходилось с каждым работать индивидуально, хотя, что говорить, глаз у него был наметанный. Он уходил в прохладную нафталиновую глубину, каждый раз возвращаясь с комплектом хэбэ «стекляшка», одной большой портянкой, которую нужно разорвать напополам, синими армейскими трусами с белой майкой. Отдельно из-под стола выкладывал вожделенные голубые погоны с желтыми кантами и такой же желтой буквой «К». Все это окончательно комплектовал мягкими голубыми петличками на воротник и авиационными «птичками». Сапоги вывались ношенными, кирзовыми – уже «обкатанными», как остроумно выразился кладовщик. Венчал весь этот набор брезентовый вещмешок и алюминиевая фляга в тряпичном чехле. Наша группа получала имущество крайней, пока остальные уже пробовали переодеваться в хэбэшки, да пытались мотать портянки. Однако Бурнацев это дело сразу пресек, мол, сначала в баню, и «пусть лучше по территории училища будет брести стадо гражданских, чем толпа военнопленных».
К обеду мы, наконец, разобрались со складом и двинулись в направлении бани. Об этом объекте несколько подробнее. Старинное одноэтажное здание с метровыми стенами и узкими окнами-бойницами была разделена на две части. В первой части, которая налево, как и положено по определению, была помывочная, а правая часть полностью задействована в качестве прачечной. Здесь стирают все училищное постельное белье, а также исподнее, включая портянки. В общем, входишь на объект, все с себя снимаешь, бросаешь в отдельные кучи. Моешься и на выходе в самом откровенном ню получаешь чистый комплект, который выдает, как ни странно, женщина, давно уже на всё наше насмотревшееся. Причем, портянки, зачастую, с намертво въевшимися следами ваксы, которой насквозь пропитываются курсантские сапоги. Сама баня была шаечного типа, без душа, со спаренными кранами горячей и холодной воды. На стенах радиаторов отопления я не обнаружил, и мое зачаточное критическое мышление выдало свое резюме, что зимой здесь будет не совсем уютно. Недаром, наше училищное заведение бытового обслуживания среди курсантов грустно обзывалось «имени Карбышева». По традиции первыми баню в пять утра посещал первый курс, и зимой, буквально, отбивал лед шайками, а из крана горячей воды до нескольких десятков минут могла идти только ледяная вода. И альтернатива нашей легендарной «карбышевки» появится только через два года – когда нам в казарму проведут горячую воду. Но до того момента мы будем периодически выходить из ситуации посещением в увольнениях аналогичных городских заведений.
В бане мы переоделись, построились и направились к старой казарме. В которой больше жить не будем.
- Через десять минут построение перед новой казармой с личными вещами! Разойдись!
Мы рванули по своим углам спального помещения, на целый месяц ставшего нашим домом, где уже под нитку были выровнены койки, едко пах мастикой пол и блестели вымытые окна – результат наших работ по искоренению следов пребывания более двух тысяч абитуриентов, съезжавшихся сюда со всех уголков великой и необъятной. Через десять минут, как и было объявлено, наш строй замер перед фасадом новой казармы.
- Внимание, товарищи курсанты! – у Бурнацева был отрывистый лающий говор, и понять отдельные слова получалось с трудом. Пока с трудом. – Первая, вторая, третья группы размещаются на первом этаже. Четвертая, пятая, шестая – на втором. Но, так как первый этаж пока занят нашими выпускниками – все поднимаемся на второй этаж, после чего всю «гражданку» сдаем в каптерку. До последнего носка! Себе оставить только бритвенные принадлежности и для умывания (я все-таки, решил оставить еще и свой фотик «Смену-символ»). Фурнитуру не пришиваем, этим вы займетесь в лагере сразу после приезда. Довожу дальнейший распорядок дня. На все про все – час. В четырнадцать часов построение на обед. Обед будет уже в курсантской столовой по соответствующей курсантской норме продуктового довольствия. Отставить галдеж!!! – громогласно гаркнул Бурнацев на наше возбужденно-радостное мычание. – Справа в колонну по одному в казарму шагом марш!
Мы с любопытством поднялись на свой второй этаж, который станет нашим пристанищем на все оставшиеся четыре года учебы. Казарма была ощутимо просторнее старой красной и встретила нас до зеркального блеска натертым полом, и уже ставшим привычным запахом мастики. Слева конец коридора был огорожен массивной решеткой и пирамидами для оружия. Внутри виднелись полушария электрозвонка сигнализации – точно такой же был у нас в школе. Данное помещение имело непривычное название «ружпарк», но очень точно характеризовавшее его предназначение. Слева от входа была бытовая комната с зеркалами, столами, кучей розеток и парой утюгов. К ней примыкала сушилка с массивными радиаторами отопления, крюками для сушки сапог и вешалками под верхнюю одежду. Напротив входа у дверей в умывальник, совмещенного с туалетом, стоял постамент с телефоном и доской документации дежурного и дневального по роте. Это и был неизменный армейский атрибут - «тумбочка дневального», которая в данный момент пустовала. Слева и справа от умывальника располагались длинные шкафы с вешалками для шинелей, за ними – помещение с надписью «Кладовая», из которой выглядывал любопытный кудрявый солдатик – наш будущий коптерщик. Справа от входа на этаж находилась ленинская комната со столами, бюстом вождя и пятьюдесятью пятью томами его произведений. Окна ленкомнаты были задрапированы свежевыстиранными занавесками и обставлены несколькими горшками с цветами. Далее по коридору следовало спальное помещение, с выровненными под нитку двухъярусными койками, и по одной тумбочке на два спальных места – чего не было в предыдущей казарме. С торца каждой койки был приставлен стул. На сетках уже лежали матрасы с подушками, но без постельного белья – ночевать мы здесь будем не раньше, чем через месяц. Слева располагался небольшой спортивный уголок, состоящий из настоящих гимнастических брусьев, шведской стенки, нескольких разновесных гирь. Направо на тумбе стоял цветной «Агат». Посреди центрального прохода была растянута перекладина, а пол на всем протяжении прохода был выслан длиннющей зеленой ковровой дорожкой. Огромная комната оказалось гораздо светлее предыдущей, ее и повышенная освещенность хорошо позволяла разглядеть портреты Горбачева, Язова и Ленина, развешенных на колоннах. Далее этаж завершался комнатой с табличкой «Командир батальона» (не очень, конечно, приятное соседство), торцевым окном и запасным выходом вправо на лестницу. Канцелярия роты была на первом этаже, им повезло больше.
Какое-то время мы примеряли форму, учились крутить портянки. Пашка Ивкин - кадет с условным армейским стажем, подсказал, что каждому нужно организовать бархотку для чистки бляхи ремня, ибо «блеск бляхи – это есть зеркало души воина». Я без сожаления отодрал шерстяной кусок от штанины своего трико и отдал его на растерзание остальным, все равно оно за месяц ушаталось и однозначно шло на выброс. Осталось, по его совету, только разжиться пастой гои (такую видел в отцовом инструментальном ящике) или асидолом, что также, как оказывается, неплохо надраивает латунь. Затем Пашка провел мастер-класс по подшиванию подворотничка, посетовав на то, что «нам на складе выдали короткую и тонкую фигню, а нормальные военные должны подшиваться куском белой простыни, который, если правильно подворачивать, можно много раз использовать». В первый раз, а навык придет очень не скоро, я кое-как подшился, вызвав у Ивкина снисходительную усмешку. Ничего, Паша, придет и мое время, научимся всем этим армейским премудростям не хуже тебя!
Назначенный Бурнацевым для переодевания час быстро улетучился и наша уже не разношерстная лысая толпа с вещмешками в пилотках, подчас натянутых до самых ушей (что крайне неприлично по армейской моде), вывалился на построение перед казармой, уже привычно группируясь по учебным подразделениям. Кстати, выяснил, что означает номер нашей 167-ой группы: «1» - первый курс, «6» - номер группы на курсе, «7» - крайняя цифра года набора – 1987. В процесс перехода на следующий курс в нумерации нашей группы будет меняться только первая цифра – «267-ая», «367-ая» и, наконец, «467-ая». А почтовый идентификатор нашего курса – «Т-1», где «1» обозначает номер роты. Нашей первой роты.
На плацу уже стоял Бурнацев, а рядом с ним какой-то седовласый старик с фотоаппаратом «Зенит». Он фотографировал наш строй, каждую группу по отдельности и просто любую компашку уже скорешившихся пацанов. Этим стариканом оказался заслуженный аксакал ЧВВАУЛ Дмитрий Федорович Байнетов, в прошлом училищный инструктор, который на своем веку повидал технику, начиная от Ут-2, и заканчивая МиГ-21. А теперь на пенсии заведовал училищным музеем и фотостудией, и был автором нескольких книг об училище и ее знаменитых выпускниках. Кто знает, может и нам прибережено местечко в анналах Чвачи? Кстати, фотографии потом можно будет приобрести – его каморка располагается на втором этаже старого УЛО, и всегда рада посетителям.
- Рота, строиться на обед! - звучит одна из самых главных команд в армии. Уже более-менее наши ряды стали стройны – обязывала новенькая еще не расправившаяся форма, пусть мы ее еще толком носить не умеем. Походим к одноэтажному ухоженному Т-образному зданию со стороны входа в офицерское общежитие.
- В столовой размещаемся, начиная с левой стены – наши три левых ряда. Рассаживаемся по шесть человек погруппно. В столовую справа по одному, на входе снимаем головные уборы.
Столовая имела довольно обширный вестибюль, справа которого был вход в комнату с умывальниками и санузлом, а слева – помещение с интересным предназначением – зал именинников. Обеденный зал был просторен, ухожен, на многочисленных столбах висели вазоны с цветами, картинки с какими-то пейзажами, типа «Утро в сосновом бору». Левая часть обеденного зала была заставлена сдвоенными столами, рассчитанных на посадку шести человек, а, вот правая – отдельно стоящими четырехместными столиками – для старших курсов. Наряда по столовой, который все заранее расставит, конечно же, еще не было, поэтому мы подходили сами на раздачу, брали котелки с первым, кастрюли со вторым, расставляли их каждый на свой стол. Самое примечательно, что теперь нам был предоставлен выбор, по крайней мере, по первым блюдам: на один стол полагались небольшие котелки с борщом и каким-то супом. Гляди-ка, а посуда уже фаянсовая, а не пластмассовая, как была в солдатской столовой! И взамен таких же пластиковых кружек стол сервирован стаканами, в которых вместо опостылевшего солдатского киселя теперь был компот! А приборы не алюминиевые, а с нержавейки! Столы были накрыты белоснежными скатертями, и вместо лавочек мы теперь будем сидеть на нормальных стульях. Да уж, вот он и пошел - самый настоящий контраст!
Я сел за один стол с Братьями Карамазовыми, Жёриком, Пашкой Ивкиным, который успел прикрутить на хэбэшку свой суворовский значок, а изнутри закруткой пришпилить свои кадетские погоны – традиция, понимаш, у них такая! И с двумя незнакомыми пацанами, один из которых был очень похож на Савелия Крамарова, причем, даже немного косил (и как он ВЛК прошел?), а второй был заикающимся мелким бледным хлопцем из белорусского Димитрова. Как оказалось, первый, который Олег Карлюгин, будучи уже курсантом кировоградского училища гражданской авиации, за каким-то лядом решил стать военным летчиком, а второй – Димка Сидоренко был сыном погибшего военного летчика, в прошлом выпускника ЧВВАУЛ, и, видимо, решившего продолжить его путь. Кстати, с сослуживцами его отца я в будущем неоднократно пересекался, и ту невеселую историю слышал из первых уст.
Бурнацев для приличия потренировал нас командами «Сесть! Встать!» и предупредил, чтобы болтовни он не слышал, иначе обед превратиться в отработку вышеозвученных команд. И пошел обедать за отдельный стол, зыркая на нас оттуда своими черными буркалами, периодически взывая к порядку.
Первый обед в курсантской столовой добавил определенного оптимизма, но отравленный пониманием того, что подобного мы в лагере не увидим. И, вообще, как там кормежка будет организована? На костре будут готовить?
- Однозначно будут полевые кухни, - авторитетно проинформировал Пашка Ивкин. – Они на колесах и могут работать как дровах, так и на солярке. Не ссы, с голодухи не помрем! – и жизнерадостно заразительно, как только он умеет, заржал.
Вскоре мы проделали обратный путь до казармы, обогнув офицерскую общагу справа по дороге, примыкающей к стадиону. Чертов тополиный пух! В глаза лезет! И нахрена эти тополя высадили вдоль стадиона? Как спортсменам дышать-то?
В четырнадцать часов на плац въехали сразу три тентированных армейских «Урала». И вот звучит команда Бурнацева:
- По машинам!
До свидания, Чвача! Расстаемся с тобой до присяги, которая будет через месяц – на короткий срок здесь появимся. А потом опять, в лагеря, учиться пехотным премудростям.
Загрузившись по две учебных группы на борт, территорию училища мы покинули через второе КПП, и некоторое время ехали по дороге, ведущей на аэродром «Певцы». На ближайшем перекрестке свернули налево и стали перемещаться, если следовать положению солнца, на запад, пересекая тенистый частный сектор, разгоняя пасущихся на обочине кур и гусей. Вскоре наша автоколонна повернула на юг, и мы вышли, по всей видимости, по объездную дорогу. Я сидел возле кормы «Урала» и читал названия мелькающих населенных пунктов. Проехав отворот на Михайло-Коцюбинское, дорога повела нас на юго-запад через самые настоящие дремучие леса. Недаром, одной из версий возникновения топонима «Чернигов» является его расположение в дремучем (черном) лесу (гае). Сосны были настолько высоки, что, несмотря на еще высокое послеполуденное солнце, мы ехали в сумерках. Такого мощного и высоко леса я не видел даже в Нижневартовске, расположенного в тайге западной Сибири. «Наверно, где-то здесь прятался Соловей-разбойник, которого прищучил Илья Муромец по дороге из Карачарова в Киев», - для себя решил я. Но, конечно же, не здесь орудовал музыкальный негодник. Позже, имея небольшое пристрастие к привязыванию легенд к местностям, выяснил, что реально существующая версия утверждает: место, где наш любимый русский богатырь надавал люлей проказнику Соловью и, при этом, умудрился потерять свой меч, находилось гораздо севернее этих лесов, которые сейчас проносятся по бортам «Урала». В лесах Брянщины на стыке с Орловской областью.
Подъехав к указателю «Смолин», наша колонна свернула на узкую дорогу, выложенную аэродромными плитами, и через несколько минут слева появился небольшой поселок, название которого определял дорожный указатель «Гончарiвске». Не останавливаясь в нем, опять въехали в дремучий лес по дороге, образующей просеку среди вековых сосен. Еще минут десять, и наша кавалькада, сбросив скорость, свернула на грунтовую дорогу, и почти сразу остановилась. Где-то впереди хлопнула дверь кабины с последующим зычным басом Бурнацева – «Рота, к машине!», что означало: «хорош кататься, выходи строиться».
Мы оказались на большой поляне, которые в Сибири называли «еланью». А грунтовая дорога, на которой остановились наши «Уралы», делила ее на две части. На ее малой части, что справа, в два ряда были разбиты палатки, причем, самый ближний ряд начинался с огромного брезентового сооружения. Даже палаткой это сложно было назвать, скорее всего, более корректно это бы звучало как «палаточный ангар», и туда могла влезть половина нашего курса. Что, собственно говоря, и было: с первой по третью группы разместились именно там. Правее его были расположены еще три стандартные зеленые армейские палатки с окнами и двумя входами, и рассчитанные не менее чем на тридцать обитателей, если использовать двухъярусные койки. За первым рядом палаток просматривался еще один ряд палаток, но гораздо меньших по вместимости – на пять-шесть туловищ. А еще правее их – какое-то песчаное обвалование, тоже с палатками, обнесенное забором из колючей проволоки – скорее всего, какой-то склад. Да, это был оружейный склад, и вокруг него ходил военный с автоматом и пристегнутым к нему штык-ножом - часовой. Далее, еще правее, уже непосредственно в лесу, я рассмотрел сооруженный из бревен и досок умывальник, типа «подойник», с желобами для стока воды из тех же досок. А еще дальше, непосредственно в лесу, стыдливо пряталось еще одно сооружение с очень характерными функциями - из него вышел какой-то товарищ, пялящийся на нашу толпу и на ходу застегивающий ширинку штанов. Ну, слава богу! Всё необходимое присутствует! А где же капище каждого молодого воина – столовая? А, вот она! Справа на траверзе были разбиты три большие палатки, по всей видимости, с функциями обеденных залов. И палатка поменьше, похоже, для персонала, и сама полевая кухня, которая, кстати, точно была на колесах, и надсадно дымила сырыми дровами непосредственно тут же. Здесь же под сенью высоченных сосен на сооружениях из досок и бревен стояли квадратные ванны из оцинкованной жести для мытья посуды, возле которых голые по пояс возились молодые люди из числа армейцев, уже давно в наши ряды зачисленные.
Слева от грунтовой дороги, где припарковались наши «Уралы», на довольно большой площади расположился спортивный городок, состоящий из многопролетных перекладин, длинных брусьев, рукоходов, а также того, что условно можно назвать футбольным полем с воротами, сколоченными из березовых стволов, и дальним своим концом упирающегося в стену глухого леса. Очевидно было, что это экзотическое место под устройство лагеря использовалось неоднократно, и задолго до нас.
Неожиданно над нами прожужжал Ан-2 с желтым крестом на днище, и кто-то сказал, что это «дозиметрический самолет». Информация о том, что целых два месяца мы будем жить в лесу, являющегося прекрасным природным накопителем всякой дряни, типа радионуклидов, и всего-то в пятидесяти километрах от рванувшей год назад Чернобыльской АЭС, радости не принесла. Вообще, веселуха… Интересно, здесь есть дозиметры? Хотя вряд ли – это был бы самый настоящий деморализирующий элемент.
- Рота, повзводно становись! – Бурнацев дождался, пока самый крайний покинет борт «Урала». И да, теперь мы будем строиться именно «повзводно» - временно наши учебные группы станут взводами. – Равняйсь! Смирно! Прямо шагом марш! Левое плечо вперед марш! На месте! Стой! Напра-ву! Товарищ подполковник, первая рота прибыла на лагерные сборы для прохождения курса молодого бойца. Незаконно отсутствующих, больных нет. Командир роты майор Бурнацев.
- Вольно! – Хотеев обвел наш строй брезгливо-надменным взглядом. – Поздравляю вас с прибытием к месту службы. Если кто-то думает, что он пришел в училище только летать – глубоко ошибается. В чем вы убедитесь в ближайшее время. Небо, самолеты и прочая чепуха для многих из вас так и не начнутся, потому что моя задача - создать из вас исполнительных дисциплинированных военнослужащих, начисто выбив всё гражданское. А летчиков из вас, из тех, кто доживет до полетов, будут делать другие, и я их не знаю. По сему, крайне радикально советую: тем, кто еще не понял, куда попал, кто пришел сюда за какой-то эфемерной романтикой, рекомендую хорошо подумать и принять правильное решение – написать рапорт и спокойно уехать домой. Чем мы, а именно, выявлением таких лишних людей, будем с завтрашнего дня здесь заниматься. Точнее, с будущего понедельника. Довожу до вашего сведения, что необходимый резерв для восполнения таких вот потерь набран, и малейший неправильный «чих» – сразу на выход. Временно к каждому подразделению будет приставлен командир взвода. И вам сказочно повезло, что ими будут офицеры нашего училища, а не рязанского ВДВ, о необходимости чего я долго убеждал полковника Кузюбердина. Но он не согласился, пожалев вас. Но это не значит, что вас будут жалеть здесь. Представляю ваших командиров взводов:
……
……
……
Капитан Петров – шестой взвод!
Мы уже немного знали об этих офицерах от курсантов. Например, летёха Близнюк – прошлогодний выпускник Чвачи, которого списали «по нелетке» из-за того, что он на посадке разложил МиГ-23. Но дали училище закончить, сделав его курсантским командиром взвода. А капитан Бакаев – повернутый на войне субъект, неоднократно просившийся в Афган, и, соответственно эту «любовь» самыми нетривиальными методами отыгрывал на подчиненных. Был еще недалекий старлей Шульгин по кличке «Бредень», который ходил по лагерю с боксерскими перчатками и приглашал желающих на поединок с ним сразиться. Желающих с дураком связаться не было, хотя на курсе были боксеры с вполне нормальным уровнем – опасались последствий, так как есть уставные взаимоотношения, а есть и неуставные. Наш Петров был, что называется, «ни рыба, ни мясо», вроде слыл небольшим либералом, но и боялся гнева начальства, поэтому, зачастую, палку перегибал - не поймешь, что от него ожидать. Между прочим, самый плохой тип командира. А, вот, пятый взводный – капитан Кукушкин, вроде был ничего, и поговорить с ним можно было на отвлеченные темы, да и несильно гонял – он был человеком в возрасте. В общем, все единомоменто рухнуло, особенно после пламенной речи Черепа. Придется выживать… Целых два месяца…
Нам довели, что под угрозой отчисления одиночные (менее четырех человек) перемещения осуществляются только бегом, а также то, что нам запрещено находиться за границами так называемых «аллей», по краям обозначенных насыпанными из песка импровизированными бордюрами. Всё остальное, в том числе поляна между лагерем и столовой, было тщательно вычесаны граблями – кстати, восстановление «бордюров» и прочесывание всех остальных запретных мест, было обязанностью суточного наряда по лагерному сбору - постоянно кто-то из его состава там орудовал граблями. Если хоть один след появится, по личному выражению Черепа, на «контрольно-следовой полосе», то будет санкционировано чуть ли не полноценное расследование. И, наконец, звучит - «личный состав в распоряжении командиров взводов».
Капитан Петров довел нам боевой расчет взвода, в котором теперь, как и положено уставом мотострелковых войск, будет три отделения, причем, со своими командирами. Как я и предполагал, «комодом» у меня стал бывший кадет, хотя, «бывших» кадетов, по всей видимости, не бывает, Пашка Ивкин. Вторым «комодом» был назначен Марыч - бывший курсант из Барнаула. Кстати, тайна, покрытая мраком, прежде всего от того, что сам Марыч был местным, черниговским, а год назад зачем-то поступил в Барнаульское летное. В последствии из него за что-то был отчислен вместе со своим корешем Витькой Польским, таким же местным, из под Городни. И третьим «комодом» стал Леха Борисов – десантник из Смоленска.
Леха Борисов мне сразу понравился, он был без этих всех армейских корявых понтов, всегда подскажет, особенно, в премудростях вот такой вот лагерной жизни. Видно было, что парень за год службы в войсках дяди Васи кое в чем поднаторел. Учил правильно подшиваться, как по тревоге быстро облачаться в портянки, и всегда при себе имел сапожную щетку, ведь «старый воин – мудрый воин». А вот мы - зелень сопливая, этим обзавестись не удосужились заранее, а зря. В лагере сапоги мгновенно покрывались песчаной взвесью, что было настоящей проблемой и головной болью: Череп по несколько раз за сутки устраивал строевые смотры, и с теми, кто «посмел встать в строй с сапогами не на свежую голову», устраивал многочасовые занятия по строевой подготовке. Так что, после команды «Рота, приготовиться к построению! Построение через пять минут» мы лихорадочно изыскивали возможность, чем бы почистить сапоги, иначе, час до ужина и после ужина до самого отбоя нас ждали мытарства по практическому воплощению в жизнь положений строевого устава. И Леха всегда выручал.
А вот мой новоиспеченный «комод» Пашка Ивкин, от кого, собственно, такого и не ожидали, наглядно продемонстрировал, как может менять человека даже молекула власти. «Товарищ курсант, как ВЫ мне отвечаете!», «товарищ курсант, представьтесь! Я, ВАМ, делаю замечание!», и мое самое любимое – «Товарищ курсант! ВАШЕ поведение не соответствует облику советского военнослужащего!». Тьфу, ты, боже ж мой! Пашка даже в туалет стал ходить в одиночку, открыживая, бедняга, для этого мгновения незанятости сортира, ибо ни дай бог присесть рядом со своим подчиненным! Мы были на Пашку злые, обещая ему в будущем горы кровной мести и прочая, прочая, прочая… Но, чтобы не расстраивать своих читателей, в том числе сиим воспоминанием и самого Пашку, информирую о том, что такого неадекватного запала умному человеку Ивкину хватило всего-то на неделю, через которую он стал точно также тянуть лямку курса молодого бойца, умирая на маршах, и стирая в кровь руки об черенок малой пехотной лопаты. И от прежних бзиков не останется ни следа. Забегая вперед, скажу более: в дальнейшем Пашка полностью посвятит себя учебе, итогом чего на училищном финише нашего доброго друга Ивкина ждет его заслуженная золотая медаль.
Но возвратимся к концу первого построения, которое финишировало указанием Черепа - в течение двух часов привести форму одежды в порядок, готовиться к строевому смотру. К первому моему в жизни строевому смотру после жалкого подобия в рамках школьных уроков НВП. Под руководством служивых товарищей, в мясо исколов пальцы, мы пришивали погоны, которые мне оказались малы – до воротника не доставали сантиметра три, такие уж выдали, и петлицы уже с заветными «крылышками». Леха Борисов и Пашка Ивкин учили правильно регулировать затяжку ремня, чтобы он располагался, как положено, между четвертой и пятой пуговицами, и, при этом, давал возможность дышать, не передавливая внутренности. Показывали, как правильно пришивать погоны и петлички с подворотничком, чтобы не было видно ниток.
Потом был разгромный строевой смотр. На пару часов. Хотеев лично ходил между шеренгами и отрывал погоны. И если, по его мнению, они были плохо или неправильно пришиты, брал на карандаш нарушителей, которые сегодня после ужина будут подвержены экзекуции строевой подготовкой. И когда подошла моя очередь, Череп долго смотрел на мои короткие погоны, но срывать не стал. Однако, тоже вывел из строя и с легкой руки включил меня в список штрафников. Впрочем, таких, как я, бедолаг, набралось чуть ли не половина курса.
И вот наш первый ужин в лагере. Нам подали манную кашу с жареной селедкой. Знаете, лесные фитонциды в сочетании с нервной встряской - гремучая смесь, и проглотили мы эту немудреную еду с большим удовольствием. А также с унынием поняли, что для нормального сытого уровня такой порции будет явно недостаточно. И окончательно захандрили: два месяца на таком пищевом подсосе – перспективка не ахти. Грибы с ягодами, что ли, собирать?
- Да вы охренели совсем?! Чернобыльская зона! – безжалостно обломал нас капитан Петров. - Вы видели, что командирские палатки на полметра в грунт вкопаны? Как вы думаете, для чего? Правильно, для снижения уровня проникающей радиации.
Кстати, наши большие палатки ни в какой грунт не были вкопаны, так что, очередную порцию крайне неприятных умозаключений мы получили. Плюс к тому, ежедневно с интервалом в пару часов над нами пролетал дозиметрический Ан-2 с желтым крестном на днище, что также способствовало прогрессированию уныния. И я до сих пор не понимаю той необходимости, когда будущих летчиков, которых по крупицам собирали по всей стране, прогнав через решета многочленных злых медкомиссий, отправили в соседство к чернобыльской АЭС накапливать в организмах зиверты! Места, что ли, другого не нашлось? В распоряжении Чвачи было целых шесть аэродромов и четыре своих собственных полигона! Представляю, сколько мы хапнули тогда, да еще и добавляли лесными дикими грушами, сжирая их с голодухи килограммами. А, может быть, это тоже был очередной эксперимент? Медицинский? Ведь недаром злые языки после известных событий наше училище вместо «черниговского» стали обзывать «чернобыльским».
Суббота в армии всегда была парково-хозяйственным днем или «ПХД» или «пипец хорошему дню», и мы, конечно же, были под полную загрузку привлечены к лагерным работам. Это и дрова для кухни, и уборка территории, плюсом к тому любимое детище Черепа – вылизывание контрольно-следовой полосы, размерами с футбольное поле. Ну-ка, попробуйте причесать граблями полгектара лесного суглинка! В общем, к вечеру субботы мы были вымотаны, измазаны, и уже первые вереницы пострадавших стояли в очереди у палатки медпункта с потертостями – основным бичом молодых солдат.
Мне, надо сказать, очень повезло, и с этой напастью я ни разу не столкнулся. То ли дело в правильности моих ног, то ли в том, что по чему-то мудрому решению нам выдали уже разношенные сапоги. Мне кажется, что в этом была рука Бурнацева (или как мы его за глаза называли «Бурый»). Который, в отличие от Хотеева, закончил Бакинское общевойсковое, и, конечно же, знал истинный толк во всех этих делах. А, вот, Череп, как оказалось, ничего военного не заканчивал. Разве ж только какие-нибудь ускоренные курсы типа «выстрел», так как у него на кителе я не видел ни поплавка военного ВУЗа, ни значка средних военных учебных заведений с литерами «ВУ» (как их шутливо расшифровывают «велосипедное училище», или «вроде учился», а также «вроде умный»), а только значок педагогического техникума. Вот те раз! Конгениально! Командир батальона военного училища и нулевое военное образование! Ну, блин, времена наступили…
Первое воскресенье в лагере, вообще, повергло нас в полное уныние. На утреннем построении рядом с Черепом стоял какой-то человек в спортивном костюме, а к грибку дневального был приставлен его велосипед – голубая складная «Десна». Он из Чернигова приехал общественным транспортом до Гончаровска, а далее семь кэмэ на своем складном велике. И эта складная «Десна» намертво осела в моей памяти, как атрибут безжалостных гончаровских воскресных забегов. Рядом с этим бравым типом стоял сияющий Череп:
- Представляю вам майора Дюкова, старшего преподавателя кафедры физической подготовки и спорта, и по счастливой для вас случайности - куратора курса. И по случаю вашего прибытия в наш учебный лагерь сегодня будет организован спортивный праздник – кросс на три километра. На время. С оценками. И выводами. Майор Бурнацев, командуйте!
- Командиры взводов, ко мне, получить номера, - угрюмый Бурнацев и держал в руках целую кипу тряпичных спортивных номеров.
Ну вот, началось… В сапогах мы еще не бегали.
- Мужики, пока есть возможность, перематываем портянки! – засуетились наши «комоды». – Вот этих складок быть не должно! Ноги до костей сотрешь!
Этот, так называемый «спортивный праздник» я вспоминать не хочу. Их у меня в дальнейшем будет бесчисленное количество. Бегали по раздолбанной тяжелой техникой асфальтированной дороге в направлении Гончаровского. Через полтора километра, которые обозначал Бакаев, развернувшись на сто восемьдесят, бежали обратно. Финишируя, отдуваясь как загнанная лошадь, с отваливающимися ногами (как-никак - первый раз в сапогах), подходили к Дюкову, называя свои фамилии. Он в ведомости находил номера с проставленными результатами и напротив их записывал наши фамилии. «Отвратительно, будем тренироваться» - звучало его общее резюме. К вечеру вереница к палатке медпункта увеличилась в разы, а на следующее утро небольшая группа, в основном из «нацкадров», уже грузилась в «ЗиЛ-130», который убывал в Чернигов за продуктами. Это были первые дезертиры, накануне решившие, что с них хватит, и написавших соответствующие рапорта на отчисление. Вечером этого же дня «стотридцатый» привез первую группу из числа резерва, и вместе с ними нашего рыжего Зию, который, имея отличные результаты профотбора и успешно сдавший все экзамены, был зачислен только в резервную команду, так как не имел за плечами ни каких-либо аэроклубов, ни какой-либо иной протекции. Помница, накануне была такая интересная ситуевина, когда ко мне подошел какой-то дитя гор из поступивших по квоте нацкадров, и на крайне отвратительном ломаном русском спросил, а правда, что ли, что здесь не готовят на космонавтов, как ему это обещали? Я, конечно, был ошарашен неадекватностью вопроса, но терпеливо объяснил ему всю эту длинную цепочку космического становления, и то, что он, видимо, ошибся адресом. После чего несостоявшийся космонавт выдал – «ой, блат!!!» и побежал писать рапорт на отчисление. Возможно, именно он дал дорогу нашему дорогому другу Зие.
Хоть сегодня был выходной день, и занятий по строевой быть не должно, но чтобы попасть в столовую, мы совершили множество попыток преодолеть это мизерное расстояние. Каждый раз Череп возвращал нас на исходную, превращая минутный маршрут до вкусно пахнущей палатки, в часовую экзекуцию. А потом бесконечные «Сесть! Встать!» не давая толком заглотить свою скудную порцию каши с консервированной рыбой. А вечером первого воскресного дня, вместо досуго-массовой работы, наша рота сидела в летнем клубе (несколько длинных деревянных лавочек перед двумя столбами, между которыми в качестве экрана растягивалась белая парашютная ткань) и слушала Черепа, который вещал нам о наших дальнейших перспективах: завтра понедельник и начало полноценного курса молодого бойца.
Перспективка была не самая радужная, скорее, наоборот, удручающая, так как со следующего дня мы начнем усиленно заниматься строевой подготовкой, а после обеда нас ждет танковый полигон, расположенный в километрах трех от лагеря. И с завтрашнего дня мы также начинаем изучать строевую песню и уставы, которые должны будем полностью освоить к 7-ому сентябрю – дню нашей присяги. Но и до присяги, гарантированно, дойдут не все, так как «многие уже попали на карандаш, и что по докладам младших командиров в подразделениях появились кандидаты на отчисление». Вот так-с! Скукачки-с! Как же без них-с? Ну, и кто это? В принципе, я уже знаю одного потенциального осведомителя – усатого щирого хохла Мишу Головатого, сержанта, поступившего с мотострелковых войск. И вот этот Миша накануне остановил меня за не отдание ему, плять, целому сержанту воинского приветствия. Он поинтересовался моей фамилией и аккуратно записал ее в свой красный блокнот, пообещав, что лично посодействует принятию решения о моем дальнейшем обучении в Чваче. Ну да, еще один вершитель судеб, четко и точно подходящий под крылатую фразу - «чем ограниченнее личность, тем беспредельнее её самомнение». Будем надеяться, что этого Мишу в будущем зачехлят «по нелетке». Да нет же, выпустится, причем, летая со мной в одной эскадрилье. Но этого случая, и ту линию поведения, конечно, он помнить не будет.
Далее Череп довел то, что до принятия присяги у нас будет «еще детский сад», но он все сделает, чтобы все шатающиеся и лишние элементы самоликвидировались (до присяги можно на законных основаниях уйти, написав соответствующий рапорт). И еще нам придется привыкнуть к постоянному бегу - на тактическое поле полигона и обратно мы будем перемещаться только ускоренно, так что, к концу лагерного сбора вся рота будет бегать на оценку «отлично». Далее, в конце сентября на финише нас ждет масштабное учение с пешим переходом в Чернигов и отработкой захвата аэродрома «Певцы», который будут оборонять «бездельники старших курсов». Перспектива, конечно, ужасала, и было непонятно, зачем будущим летчикам нужны пешие многокилометровые полевые выходы, да еще и с захватами аэродромов? В своем ли вы уме, товарищ подполковник Череп?!
Понедельник начался с классического «подъем-отбой» минут на тридцать, потом нас выгнали на зарядку. И мы опять топтали асфальт дороги до Гончаровска, уделив этой конской радости минут пятьдесят. И не простой оздоровительно-укрепительной трусцой, а насилуя себя на максимальных режимах. После зарядки к умывальникам выстроилась громадная очередь, но отводимое для приведения себя в порядок время в объеме получаса не позволила пройти эту гигиеническую процедуру даже половине нашей роты. Потом был грандиозный утренний осмотр, осуществляемый лично Черепом, выдергивающим из строя очередных штрафников, а стоящий рядом уже мне лично знакомый Головатый все это дело дотошно фиксировал в своем блокноте. Таким образом был набран очередной контингент для дополнительных занятий по строевой подготовке, которые будут организованы в свободное время после ужина и до самого отбоя.
В понедельник, как и планировалось, до обеда мы изучали уставы, разделившись на учебные группы. С завтрашнего дня нас уже ждут практические занятия по строевой, причем, и с оружием, которое уже находится здесь под охраной караула. Но его мы официально получим только после принятия присяги, с записью в военный билет, который также выдадут после проведения этого армейского ритуала. Вы сдали паспорта, ребятки? Сдали. Теперь их уничтожат. И получите вы свой паспорт в следующий раз только после дембеля, а когда он для каждого наступит, тут уж всё зависит от вас. И до этого единственным документом, удостоверяющий вашу личность, будет военный билет. Ну и потом удостоверение личности офицера - для тех, кто дотянет до выпуска.
На обед мы опять попали не с первого раза, Череп несколько раз нас возвращал к исходным позициям, а после давились супом, чтобы успеть его проглотить до команды «Закончить прием пищи! Встать! Выходи строиться!», так как время на обед из-за похождений «туда-сюда» не удлинялось. Полуголодные, мы со всех ног бежали в строй, так как не было желания опять попасть в отряд штрафников, которые до отбоя будут топтать лесную поляну, занимаясь дополнительной строевой подготовкой.
Положенный для отдыха час после обеда мы провели под непрекращающееся «Рота, стой! Кругом! На исходную позицию бегом марш!», безуспешно пытаясь наконец-то отчалить от столовой, обреченно понимая то, что следующая порка нас ждет за нечищеные сапоги, которые моментально становятся светло-коричневыми из-за обилия в местной почве песка. «Надо обязательно в ближайшее время обзавестись сапожной щеткой! И всегда таскать ее с собой!» - в мозгах постоянно звучит, хоть и запоздалая, но совершенно здравая мысль.
После обеда мы выдвигаемся на полигон. Громадный танково-артиллеристский полигон Киевского военного округа, существовавшего здесь уже четвертое десятилетие. Это был плацдарм 169-го учебного центра «Десна», штаб которого располагался в соответствующем поселке Козелецкого района Черниговщины. А в самом поселке Гончаровское располагались два учебных танковых полка на Т-64, дивизион ПВО С-75 и отдельная десантно-штурмовая бригада. И еще куча рот и батальонов обслуживания и связи, имеющих статусы воинских частей. Был свой вертодром и отдельная эскадрилья на Ми-8, так как только что над нами лопастями просвистела камуфлированная «восьмерка» с балочными держателями под внешнее вооружение. К полигону вела изрытая тяжелой техникой прямая, как стрела, лесная дорога, с боков прикрытая плотной стеной сосен вперемешку с березами – это была искусственно созданная просека.
- Рота, приготовится к бегу! Бегом марш! Раз, раз, раз, два, три! – бежать также приходилось в ногу, что, конечно же, процесс бега существенно усложняло. Ну, вот, мы опять бежим… Рядом, истекая потом, надсадно дышит троица – братья Стрельцовы и Жёрик. Сзади, подгоняя наше отделение, сопит Пашка Ивкин. Впереди, постоянно оглядываясь, легконогий Леха Борисов периодически покидает строй, чтобы очередного отставшего за ремень в него подтянуть. Через сочащийся из-под пилотки пот я смотрел по сторонам и видел немалое количество огромных выемок в земле, в которые можно съехать и выехать по пологому склону. Как оказалось, это были танковые капониры. А вон и специальная машина для их рытья! И сам танк под настилом из лапотника!
- Эмдэкашка. Роет окоп для танка за несколько минут. А это танк «шестьдесят четверка», - учащенно дыша, сообщил Леха Борисов, показывая рукой в сторону одного из капониров. – А в том капонире самоходка «Гвоздика».
- Что значит «эмдэкашка»? – тяжело выговаривая слова, выдавил из себя я.
- Машина для отрывки котлована.
И эта «Гвоздика», вдруг, как рыкнет, и рывком вылетает из своего убежища.
- Рота, стой! – мы останавливаемся как вкопанные, пропуская на дорогу перед собой это бронированное чудище.
«А, вдруг, как стрельнёт сейчас?» - промелькнула мысль. Но не стрельнуло, а выбросив густые черные клубы солярного перегара, рвануло вперед.
- Рота, бегом марш!
Ну, вот, опять… Опять надсадное дыхание, а глаза постоянно смотрят вниз, решая, куда поставить ногу, так как на лесной дороге постоянно встречаются корни, камни, лужи и блины грязи. Кто-то уже упал, и его, хромого, подняли, затащив в строй. Еще несколько человек упали, и, не успевшие затормозить шеренги через них перепрыгивали, а то и банально наступали. А что будет, когда на нас повесят автоматы с полным боекомплектом в подсумке, да еще и все остальное пехотное снаряжение? А я смотрел на картинке что включает оно в себя: помимо оружия вещмешок с шинелью в скатку и сухпаем (кирпичом при его отсутствии), плащ-палатка, противогаз, лопатка, фляжка, а на голове каска. Или, как правильно она называется – стальной шлем. А весит он ни много, ни мало – целых кило триста. Чертыхаясь и отплевываясь от песка мы, наконец-то выбежали на полигон.
- Рота, стой! Оправиться, перемотать портянки.
Отдуваясь, я присел рядом с Жёриком на какое-то бревно, снял сапоги, рассматривая свои ноги. К большой радости, кроме незначительных покраснений, я ничего серьезно не обнаружил.
- Слышь, Жёрик, а классная вещь эти портянки! Ногам хоть бы хны! Главное, правильно намотать.
- Эт точно…
Пока мы ждали отставших командиров (они-то не бежали!), я рассматривал тактическое поле полигона, которое на два месяца станет нашим «районом полетов». Размеры поражали. На юг до ближайшей кромки леса было не менее четырех километров, а на запад – вообще, бескрайняя степь. Туда же, судя по схеме, расположенной на въезде на полигон, были направлены огневые директрисы для стрельбы из орудий. Весь грунт был изрыт траками, танковыми капонирами и окопами в полный профиль, причем, в большинстве своем, с укрепленными бревнами и дощатыми щитами стенками. Слева, на восток, лес был близко, и из него на полигон выходила стационарная дорога, вымощенная из аэродромных плит. Скорее всего, если я правильно сориентировался, дорога шла из Гончаровска. Далее дорога веером расходилась по таким же площадкам из точно таких же аэродромных плит, на которых стояла техника - уже знакомые нам Т-64. А вон и Т-55 с круглой башней, очень похожий на такой, какой я рисовал в детстве, и еще пара саушек, с характерным расположением орудийной башни ближе к корме. Далее я разглядел колесную технику и одна, причем, была с неслабой такой пушкой.
- Это пехотный бэтээр «семидесятка» и наша десантная самоходка «Нона». Ну, та, которая со стодвадцатимиллиметровым орудием. Она облегченная – броня из специального усиленного алюминия, и ее можно десантировать с ила «семьдесят шестого», - услышал я Леху Борисова.
Возле ближайшей машины в шеренгах находилась группа военных в черных комбезах, танковых шлемофонах и с такими же черными физиономиями. Стоящий напротив их дядька взмахнул белым флажком, и шеренга моментально разбежалась, запрыгнула на броню, а люки через несколько секунд были задраены. Дядька посмотрел на секундомер и долбанул ломом по корпусу – люки откинулись, и из танка, как черти из табакерки, вылетел экипаж, опять построившийся в одну шеренгу впереди машины. Руководитель занятия какое-то время что-то эмоционально им объяснял (обрывки воплей доносились), потом опять вскинул вверх руку с белым флажком.
Неожиданно, взревев движком, вперед рванул БТР-70 и, промчавшись метров двести, нырнул в капонир, из которого остался виден только усеченный конус башни. Мы сначала увидели метровое пламя из ствола, затем, спустя пару секунд, до нас донеслось режущее ухо «тра-та-та-та-та!». БТР лупил куда-то в поле трассерами. Потом он резко вылетел из своего укрытия и, проехав еще несколько сот метров, точно также нырнул в очередное укрытие. И мы опять услышали звуки работы штатного пулемета КПВТ с нешуточным калибром в четырнадцать с половиной миллиметров.
- Рота, становись! Равняйсь! Смирно! Равнение на середину! Товарищ подполковник, первая рота для проведения тактических занятий построена. Командир роты майор Бурнацев.
- Вольно. Товарищи курсанты, сегодня мы проводим первое занятие по тактической подготовке. И называется оно «отработка развертывания взвода в предбоевой и боевой порядок». Первый взвод остается здесь, остальные взвода рассредоточиваются с интервалом через триста метров. Напра-во! По местам проведения занятий бегом марш!
Ну, вот, еще почти полтора километра по полигонному суглинку. Хотя тоже неплохо - подальше от глаз начальства. Само упражнение довольно-таки простецкое. Взвод из походного порядка в предбоевой развертывается по команде «Взвод, в направлении на такой-то рубеж, направляющее второе отделение, первое отделение вправо, третье отделение влево – марш!». И мы в составе своих отделений, разбегаемся в стороны на интервал до ста метров и, выдерживая равнение по направляющему отделению, двигаемся вперед. Далее звучит команда «Взвод, к бою!», по которой мы расползаемся фронтом по направлению движения, отбегая влево-вправо, чтобы интервал между двумя военными составлял до десяти метров. Таким образом, взвод в боевом порядке по фронту занимает полосу до трехсот метров шириной. Далее, пройдя метров четыреста вперед, мы исполняем очередную команду «Взвод, в походную колону марш!», в обратном порядке собираясь. Потом все заново повторялось. И еще, и еще, и еще… Наше с Пашкой Ивкиным отделение было третьим, так что нам сегодня пришлось здорово побегать, так же, как и первому. Короче говоря, самым халявным было быть во втором, среднем отделении – они никуда не отбегали, и все время двигались прямо.
Около получаса мы это упражнение отрабатывали обычным шагом, ускоряясь только на этапах размыкания взвода в предбоевой порядок. Но потом вмешался Череп, и мы начали бегать. И бегали так часа три – три с половиной. Взводный капитан Петров, чтобы вместе с нами по полигону не носиться, дал указания «добегать вон до того столба, на полпути переходить в боевой порядок, затем опять смыкаться, разворачиваться и бежать на исходную позицию». Помню, что за весь день Петров сделал для нас всего два перерыва на две и полторы минуты – перемотать портянки, да и то после того, как к нему подошел Марыч и намекнул об этом.
Бегали до тех пор, пока не увидели, как другие взвода начинают собираться в кучу, что, вроде как бы, знаменовало окончание занятий. Быстро бежим к месту сбора – Череп что-то орет в нашу сторону, видимо, подгоняет. А это еще лишние полтора километра – наш взвод был самым удаленным.
- Рота, равняйсь! Смирно! Правое плечо вперед в расположение лагеря бегом марш!
Ну, и кто решил, что наши мытарства на сегодня закончились?! После сегодняшних бегов к вечеру в медпункт образовалась очередная очередь инвалидов. У кого-то были потертости, и они хвастались окровавленными портянками. Кто-то подвернул ногу, прыгая на здоровой ноге, пока его вели, подставив плечо. А были и такие, кто в первый же день заработал растяжение паховых связок – мерзкая вещь, по своей шкуре знаю. Череп орал на счет того, что в армии нет больных, а есть живые и мертвые, что каждого больного лично проверит на предмет временной нетрудоспособности, так как капитан медик сразу же оформлял освобождение от любых физических нагрузок. И, соответственно, от занятий на полигоне. Из освобожденных формировались арбайткоммандос, и они поступали в распоряжение столовой. Не совсем, конечно, это было освобождение от физической нагрузки, но хоть так. Поэтому, здесь никогда не назначался наряд по кухне – для этого всегда находился контингент, причем, не только из реально пострадавших, но и из самых настоящих «косарей», Ну, из тех, которые старались «косить» занятия. И самое обидное, что, в основном, это были бывшие армейцы.
Каждое утро начиналось с того, что пару-тройку раз нас тренировали по нормативам «подъем-отбой». Кстати, недавно заинтересовался, откуда взялись эти сорок пять секунд? Существует версия, что этот норматив берет начало еще с времен Первой Мировой: сорок пять секунд считались усредненным временем внезапного проникновения противника на территорию части. За это время по тревоге спящий солдат должен был успеть проснуться и привести себя к бою. А потом с голым торсом мы опять долбили асфальт узкой дороги, отбегая по ней от лагеря минут двадцать, потом разворачивались в обратном направлении. Офицеры с нами почти не бегали, полагаясь на добросовестность наших сержантов, за редким исключением Бакаева – повернутого на всех проявлениях военщины. Поэтому, он всегда с удовольствием возглавлял нашу колонну.
Сегодня во вторник был день тактической подготовки. Нас отправили на склад вооружения получать МПЛ, или «малые пехотные лопаты», которые в обиходе ошибочно называют «саперными лопатками» или просто «саперками». Легендарный компактный шанцевый инструмент абсолютно не менял форму уже более ста лет и, помимо ее основного предназначения, нашими боевыми пращурами широко использовалась в качестве холодного оружия в рукопашных схватках. А также для метания – инструмент имел отличный баланс. Что Леха Борисов наглядно пытался нам и продемонстрировать, но лопатка была новая и тупая, и воткнуть ее получилось только в трухлявый ствол березы. Кстати, эту лопатку можно использовать и как сковородку. Лопатка в специальном чехле подвешивалась на ремень, и если это сделать неправильно – набивала синяков по ногам при беге.
И вот мы опять, как лоси, ломимся на полигон, поднимая клубы песка и пыли, сплевывая ее и высмаркивая на грунт вместе с черными соплями – больше всего доставалось нашему крайнему взводу. На полигоне Череп двинулся согласовывать с командиром танкового полка места, где мы можем заниматься своей инженерной подготовкой. Тот пожал плечами, мол, где хочешь, там и окапывайся, только не далее «во-о-он тех сооружений из фанерных щитов – это мишени», по которым мы будем «немножко пострелять».
- Итак, товарищи курсанты, - заложив руки за спину, начал вещать Череп, - начинаем занятия по инженерной подготовке, а это возведение защитных сооружений для ведения оборонительных и наступательных действий. И начнем мы эти приключения с самого простого – устройства окопов. Сначала вы роете окоп для стрельбы лежа. Время на него определено двадцать пять – шестьдесят минут в зависимости от типа грунта. Для вас назначаю норматив тридцать. Кто не укладывается – рядом роет еще один такой же окоп. Через тридцать минут я хожу и лично все проверяю. Тем, кто уложится в норматив, будет предоставлена почетная возможность углубить окоп для стрельбы с колена. Норматив, м-м-м, определяю для вас еще пятнадцать минут. Опять хожу, проверяю. Кто не уложится, как там, у летчиков принято? Точно – «уход на второй круг». Нельзя же вас, понимаешь, совсем от авиации отлучать. Далее отличники роют окоп для стрельбы стоя, и для этого им будет предоставлено, ну, пусть будет еще сорок минут. Вы что-то хотели сказать, товарищ майор?
- Хотел, товарищ подполковник, - буркнул Бурнацев, - норматив для окопа стоя минимум два часа. Они не уложатся…
- Сергей Николаевич, - даже не посмотрев в его сторону, перебил Череп, - здесь я все нормативы определяю. Командуйте ротой.
- Рота, равняйсь! Смирно! Напра-ву! К местам проведения занятий шагом марш!
- Бегом, товарищ, майор! Бегом!
- Рота, приготовится к бегу! Бегом марш!
Мы разбежались по полю аккурат посередине между танками и мишенями, встав друг против друга на расстоянии пятиста метров. Первые три взвода остались на ближнем, восточном крае полигонного поля, мы - четвертый, пятый и шестой, переместились на западный, растянувшись по фронту почти на километр. И вот эта инженерная подготовка стала днями настоящей расслабухи, так как наши бега в эти дни сокращались до минимума – бегали только от лагеря до полигона и вечером обратно. Рой себе в удовольствие окоп, а грунт мягкий, лесной, практически на восемьдесят процентов из песка – самая настоящая лафа. Так что, в большинстве своем в установленные Черепом нормативы мы уложились, по крайней мере, наша «гвардейская» шестая. И все было замечательно, если бы…. не грозное жужжание огромного шмеля в воздухе с последующим двумя «бабахами». Это звук от самого настоящего выстрела и разрыва снаряда метров в пятьсот за нами. Танки долбанули по мишеням, да так неожиданно, что Череп дернулся, уронив фуражку, и потешно присев, в отличие от нас, уже прилично успевших зарыться в родную землицу. Некоторое время мы на каждый выстрел бурно реагировали и комментировали попадания и промахи, но вскоре привыкли и перестали на это обращать внимание.
Поднявший фуражку Череп начал свое движение вдоль линии вырытых окопов, засовывая в каждую ячейку свой длинный нос, комментируя их качество. Рядом шел верный оруженосец Головатый, и все замечания четко фиксировал в своем блокноте.
И, вот, наконец, Череп дошел до нашей группы окопов, завершающих общий ряд, дал команду переместиться к месту общего сбора. Мы опять бежим.
- Капитан Бакаев, роту в лагерь. Командуйте.
- Есть! Рота, становись! Равняйсь! Смирно! Напра-во! Приготовиться к бегу! Бегом марш!
Еще минут двадцать умеренного бега и мы уже чуем запах дров нашей кухни. Стоим на первой линии лагеря и ждем, пока подтянутся наши далеко отставшие командиры.
- Десять минут на умывание и чистку сапог. Разойдись.
Чувство голода изо дня в день накапливалось - оказалось, оно имеет это свойство. Скудный паек не способен был восстановить силы, потраченные на бесконечные бега и многочасовое рытье окопов. Воровато оглянувшись по сторонам, Пашка Ивкин вытащил из кармана несколько зелено-коричневых перезревших лесных груш.
- Пробуйте. Они вкусные.
- Ты охренел, Пашка? Они же радиоактивные!
- Что, лучше сдохнуть от голода? – Жёрик зацапал несколько плодов и засунул их в рот. – М-м-м, класс!!! Они еще и забродили!!!
- Молодец, Пашка! Хорошо придумал!
- Э-э-э! Мужики! Только поаккуратнее с этим! – из неожиданности возник Леха Борисов. – Срачка может напасть, особенно, на бегу! Не успеете штаны снять, вот будет весело…
Вполне возможно, именно благодаря этим лесным чернобыльским грушам, которых здесь было в изобилии, мы тогда и выжили. И дело было не в том, что нас плохо или мало кормили – нормально кормили, просто наши недалекие, точнее, очень далекие от пехотных реалий авиационные командиры, за исключением, наверное, только Бурого, не знали как правильно наваливать физическую нагрузку, и когда дать лишних пары минут отдыха, чтобы перемотать портянки. И не гнать нас по ветровалам и буреломам с риском получить травмы, а дать спокойным шагом их преодолеть. В общем, ситуация сложилась сродни той, когда неопытный наездник как два пальца об асфальт может загнать даже самую выносливую лошадь. И мое критическое мышление того уровня вопило, что, действительно, уж лучше бы сюда в качестве командиров привезли офицеров ВДВ, как изначально и планировалось. Уж они точно по своей шкуре знают, когда вожжи надо затянуть, а когда можно ослабить. А наш недалекий комбат с его педагогическим техникумом и отсутствием военной подготовки, конечно, в этом деле был абсолютной пробкой. И никогда не прислушивался к Бурому, всячески осаживая его, когда тот пытался ему внушить здравый смысл. Из-за чего между ними существовал явный и неприкрытый конфликт. В конечном итоге возникла некрасивая ситуация, в которой самый легендарный ротный Чвачи, фактически, от руководства подразделением был отстранен, и осуществлял ее номинально, только проводя построения и сопровождая нас на занятия.
Так мы и жили первую неделю, каждый день после обеда перемещаясь на полигон, чередуя занятия по тактике с инженерной подготовкой. До обеда занимались строевой подготовкой повзводно, разбредшись по близлежащим полянкам и опушкам. К концу недели начали получать оружие и тренировались уже с ним. Дело, конечно, немудреное, но если этим заниматься с самого утра и до обеда – к полудню ноги уже ломились от усталости, а получасовое сидение на лавках во время обеда не успевало привести наши нижние конечности в более менее исходное состояние. И вот опять:
- Рота, приготовиться к бегу! Бегом м-м-марш!
А сегодня была гроза и дождь. Понимаем, что гроза на открытой местности – не лучшее соседство, тем более что нам уже показывали сломленную пополам сосну напротив нашей столовой, в которую несколько лет назад попала молния и убила находящегося под ней солдатика. И мы от греха подальше запрыгнули в свои уже порядком вырытые окопы. После ливня мокрые бегали, не давая организму переохладиться - после грозы и дождя резко посвежел ветер, а август на севере Украины уже вовсю смотрит в сторону осени.
В лагере на столбе висел уличный громкоговоритель-колокол, вещавший с утра до отбоя радиостанцию «Маяк». Единственная информационная связь с большой землей, и скупые новостные сводки об успехах перестройки и социалистической системы в целом. И вот сегодня в четверг 5-го августа мы были ошарашены новостью о кончине одного из самых любимых актеров советского кино – Анатолия Папанова, сумевшего создать великолепные образы, исполняя, как военные роли, так и роль комичного и обаятельного злодея Лёлика, с его неподражаемым - «За это убивать надо!». Ну, и с сопутствующим ему истерическим от Геши Козодоева в исполнении великолепного Миронова - «Лёлик! Только без рук! Я всё исправлю!».
Пятница завершающейся первой недели прошла относительно благополучно - до обеда нас под предводительством Бакаева отвезли в Гончаровск на экскурсию к тамошним воякам, пригнав для этих целей целых три «Урала». И вот мы, курсачьё с голубыми погонами, шарахаемся по гарнизону, пропахшему танковой соляркой и тысячами солдатских кирзачей. Завели в гаражные боксы, что-то там рассказали по бронетехнике, но толком никто с нами не возился – не до нас, конечно, было. У них своих дел по горло – только что прибыл очередной молодняк и их распределяли по подразделениям. Запомнился учебный класс, где был танковый тренажер на базе Т-64 с автоматом заряжания карусельного типа, рассчитанный на размещение на борту двадцати восьми снарядов 125-го калибра, и позволяющий производить до восьми–десяти выстрелов в минуту. Благодаря этому автомату наличие в башне заряжающего стало ненужным, и экипаж сократился на одного человека. Тут же на стендах были выставлены снаряды или, как их компетентно определил общающийся с нами старлей-танкист – «орудийные выстрелы», так как в казенник заряжался не привычный нам по фильмам снаряд в гильзе, а раздельно боевая часть и пороховой заряд. Очень впечатлил снаряд с поражающей боевой частью из маленьких оперенных иголок, так называемых «спеллов», которых за оболочку корпуса закладывалось несколько сотен штук. И, по словам старлея-танкиста, они даже были запрещены отдельной конвенцией ООН, так как, «попадая в шею, вылетают из пятки».
Затем Бакаев повел нас смотреть местную «губу», как бы в будущее назидание, где без ремней подметали двор несколько арестованных солдатиков-десантников. Тут же увидели мимо прошествовавшую группу военных в знакомых лётных комбезах и со штурманскими портфелями – местных вертолётчиков.
После обеда опять резвым галопом мы переместились на полигон, где продолжили осваивать тактику боя мотострелкового взвода, да возводить свои укрепрайоны. Кстати, которые по замыслу мы будем использовать в грядущих грандиозных учениях, переходящих в полевой выход с пешим многокилометровым переходом до Чернигова. Вечер скрасился уже привычными посиделками на лавочках импровизированного клуба под колоколом уличного громкоговорителя – обязательное прослушивании новостных блоков, да заучиванием текста ротной песни. И очередной отход ко сну через многократный цикл «отбой-подъем», который мы теперь горько называли «полетами». Ситуацию усложняло то, что койки в палатке друг к другу находились гораздо ближе положенного и, чтобы не погружаться в рыхлую землю, стояли на досках, при этом, постоянно с них слетая, угрожая завалиться набок.
Суббота, уже вторая, была не только парко-хозяйственным днем, но и, наконец-то, банным. С утра, быстро приведя территорию лагеря в порядок и, освежив граблями запретную «контрольно-следовую полосу», мы начали готовиться к тому, что только вот после таких лагерных процессов по-настоящему начинаешь ценить. Остро стоял вопрос с подшивой – те стандартные военторговские подворотнички уже давно приобрели землисто-серый вид, так как мылом в холодной воде кипельно белую свежесть восстановить было не возможно, а Череп с командирами взводов в этом вопросе зверствовали на каждом утреннем осмотре. Поэтому, переглянувшись с Жёриком и, подождав, когда из палатки уберутся свидетели, оторвали треть от только что полученной чистой простыни. Теперь ее хватит надолго. Подшиться решили только после того, как посетим баню.
Баня была все в том же Гончаровске. Опять для нас подали три местных «Урала» и мы с отличным настроением в них грузились.
«…Да много ли надо солдату,
Что знал и печаль и успех?
По трудному счастью – на брата,
Да Красное знамя – на всех…».
Баня занимало левое крыло огромного банно-прачечного комплекса и представляло собой гигантскую мрачную плохо освещенную душевую, эдак, на сотни две кабинок, благодаря чему мы помылись в один заход. На улице нас ждал еще один сюрприз – привезли почту. Самую первую нашу почту. Но тут же приятный сюрприз компенсировался неприятным - «Уралов» возле бани не оказалось. Хотеев смотрел на часы, о чем-то недовольно общаясь с Бурнацевым и Бакаевым. И вот…
- Рота, в походную колонну становись! Приготовиться к бегу! Бегом м-м-марш!
И мы побежали. После бани. А до лагеря семь километров. Через несколько минут нас обогнал «Уазик», в котором мы увидели силуэт Черепа. Но на ужин успели. И слабым утешением было то, что я, можно сказать, уже с легкостью лани преодолел это расстояние, даже не перейдя на форсированное дыхание. А завтра с утра опять прискрипел своей складной «Десной» Дюков, и у нас был очередной воскресный спортивный праздник.
Немного забегу вперед. К концу курса молодого бойца я настолько поднаторел в бегах, что умудрялся финишировать не далее сотни метров после пацанчика из первого взвода - мастера спорта по легкой атлетике на средних дистанциях. Был у нас такой, но проучился недолго. И больше таких результатов я никогда не увижу. Однако Дюков вспомнил, что помимо кросса есть еще и силовая подготовка, и решил принять у нас зачет по подтягиванию. И меня ждало сильнейшее потрясение: я не смог подтянуться больше шести раз! Весь мой резерв силенок вымотали кроссы! И только после того, как мы вернемся на центральную базу, я постепенно начну входить в привычную колею. А свой обычный результат по подтягиванию выдам не раньше, чем через полгода на зачете по физо первого семестра. Но бегать опять буду также хреново, как и раньше – все вернется на круги своя.
Второе воскресенье наших гончаровских приключений отметилось тем, что к нам привези кино – приехала армейская клубная спецмашина. На сцене между двумя столбами растянули парашютную ткань и прокрутили только что вышедший в прокат «Человек с бульвара Капуцинов», нами мгновенно разобранный на цитаты. Особенно достал Жёрик с его любимым - «запомните, джентльмены, эту страну погубит коррупция», и неотстающий от него рыжий Зия, беспрестанно по любому поводу повторяющий - «сдается, джентльмены, это была комедия». Ну, а я в этих случаях всегда предпочитал - «Джек, если ты и виноват, то только в том, что не встретил на своём пути хорошего человека». К сожалению, ровно через неделю этот мир покинет легендарный Андрей Миронов, остававшегося на своем боевом посту до самого конца – ведь у каждого боевой пост свой. Он пережил Папанова всего на одиннадцать дней.
В понедельник с самого утра атмосферу лагеря безжалостно разогнал рев заезжающего на поляну, часть которой занимал наш спортгородок, большого количества солидных трехосных машин с ракетами на пусковых устройствах. К нам присоседился зенитно-ракетный полк. Череп с Бурнацевым сразу же пошли общаться с ПВО-шным командованием, договариваться об каких-то совместных мероприятиях. Так что, сегодня с утра мы никуда не бежим, а следуем в гости к нашим новым соседям.
- Товарищи курсанты, - старший лейтенант в танковом комбезе и шлемофоне, был словоохотлив, - перед вами зенитно-ракетный комплекс «Оса-АК». Принят на вооружение в семьдесят пятом, и предназначен для поражения воздушных целей до высоты пять тысяч метров и дальности до десяти километров. Скорость уничтожаемой цели может быть до пятисот метров в секунду, то есть, поболее полутора сверхзвука. В общем, как говорится – «сами не летаем и никому не даем»! – старлей широко улыбнулся. - Машина умеет плавать, что является ее одним из главных достоинств в сочетании с высокой проходимостью. Пролезет везде, даже по самой заболоченной местности, и по любым сугробам. Время приведения из походного положения в боевое – не более пяти минут. Рядом, обращаю ваше внимание, находится транспортно-заряжающая машина с запасным комплектом зенитных управляемых ракет в количестве двенадцати единиц, то есть, на две полные загрузки.
- Товарищ старший лейтенант, - Бурый перешел к практической части, - есть возможность продемонстрировать работу комплекса? Нашим курсантам в будущем придется столкнуться с подобным вооружением.
- Минуточку, - старлей метнулся к машине и запрыгнул в люк. Через несколько секунд заработал мощный дизель, оглушительно и знакомо запищали гироскопы, а небольшой сдвоенный локатор, установленный на пусковой установке, быстро завращался. Пусковая установка, с торчащими из нее головками ракет, поднялась с транспортировочных ложементов, быстро развернулась на северо-восток, и стала медленно двигаться по часовой стрелке, как будто что-то сопровождая.
- Цель средневысотная, среднескоростная, выполняет полет с переменным профилем по высоте. Находится в зоне автосопровождения. Система государственного опознавания определяет положительную принадлежность, - доложил вынырнувший из люка старлей. – Вы же из Чернигова? Там сегодня полеты?
- Мне не докладывают, - буркнул Череп. – Спасибо за увлекательный экскурс, старший лейтенант. Майор Бурнацев, командуйте ротой. Хватит с нас авиации на сегодня. Далее по плану общевойсковой подготовки.
И опять опостылевший полигон, изрядно трамбуемый нашими сапогами. Опять стреляли танки, и снаряды огромным шмелями жужжали над нашими головами, в хлам разбивая досчато-фанерные мишени за нашими спинами. Но нам это уже давно было привычно и неинтересно.
- Смотри!!! – заорал Зия, бросая лопату и тыкая пальцем вверх. – «Двадцать третьи»!!! Над нами!!!
И атмосферу начал рвать родной и желанный рокот. Я увидел, как «мигарь» со сложенным под сорок пять градусов крылом стремительно выполняет виражи, пикирования и боевые развороты, практически, строго над нами. Мы крутили задранными головами, с которых символически слетели пилотки, и я бы прямо сказал, что со слезами на глазах, наблюдали за этим действом. Какая, блин, нелепость… Какая, блин, пропасть… Курсант в самолете, и курсант, роющий окоп… И оба из одного и того же лётного училища… Лётного, мать твою… Эх, тоска…
- Кто разрешил прекратить работы?! Надеть головные уборы! Разобрать лопаты! – мерзко орал Череп. - Нечего там смотреть! Кто с чем не согласен – может прямо сейчас написать рапорт! Бумагу и ручку предоставлю! Они у меня с собой в планшете! Хватит на всех! Командиры взводов, наведите в подразделениях порядок!
А «мигарик», как бы издеваясь, покачал крылом и красивым боевым разворотом ушел в сторону Певцов.
- Наверно, у них здесь пилотажная зона, - Жёрик яростно долбил грунт лопатой.
- Наверно…, - выбросил я на бруствер очередную порцию земли. – Мы так скоро все забудем - кто мы, на хрена мы здесь …
- Для этого все и сделано, – вытер пот со лба Пашка Ивкин. – Череп сразу же сказал, что его задача – нас максимально проредить. Так что, мужики, надо держаться и не влетать, он только этого и ждет.
Кстати, в этот вечер еще несколько человек, у которых сдали нервы, написали рапорта на отчисление. Завтра, послезавтра, послепослезавтра, и, практически, до самого конца августа, несколько бывших курсантов будет подниматься на борт «сто тридцатого» ЗиЛа, ежедневно совершающего рейс в училище за продуктами. И оттуда он каждый раз будет привозить очередных, зачисленных из резерва, в их попытке найти свое место под авиационным солнцем.
Всю неделю мы чередовали занятия по выучке мотострелковых войск и инженерной подготовке. Каждый для себя уже выкопал ячейки для стрельбы стоя, и теперь мы соединяли их ломаными траншеями-проходами. Через стометровые промежутки рыли блиндажи – опорный пункт для командира взвода. И это все проделывали малыми пехотными лопатками. Из близлежащего леса таскали поваленные стволы деревьев и сооружали из них настилы, закидывая лапником, и засыпая грунтом. То, что началось из ячеек для стрельбы лежа, превратилось в целый оборонительный узел из лабиринта окопов, перекрытых щелей, блиндажей, с общей длиной около километра. Но лучше уж рыть землю, чем бесконечно бегать. Я как-то подсчитал (любимое занятие), что в дни тактической подготовки мы за день пробегали до двадцати пяти километров. Командиры взводов, уже взрослые мужики, не выдерживали таких нагрузок даже в своих офицерских «хромачах», и они стали подменять друг друга: например, сегодня с тремя взводами бегает наш Петров, а в следующий раз – Кукушкин. После - милитаристический садист Бакаев. Хотеев не возражал, так как сам особо не парился, и на полигон, если не было попутного «Уазика», перемещался спокойным шагом. А к этому времени мы уже полчаса как носимся, разворачиваемся в цепь и сворачиваемся обратным порядком.
Череп на строительстве укрепрайона не успокоился, и мы начали рыть окопы для боевой машины пехоты, так как на одно отделение была положена одна такая машина. То есть, три окопа на взвод. Но малыми пехотными лопатками подобный объем работ, а он, ни много, ни мало – восемнадцать кубов земли, выполнить было нереально, и для этих целей нам выдали большие саперные лопаты, или БСЛ. Установили норматив для отделения в шесть часов, что соответствовало оценке «отлично». К большому нашему удивлению, мы управились даже раньше, давно превратившись в безропотные землеройные агрегаты. Череп был счастлив. Мы тоже – это объективно было намного лучше, чем несколько часов кряду носится по полигону, не имея возможности нормально перемотать портянки. В противном случае сразу же приносился дурной вопль Черепа:
- Пач-ч-чиму личный состав сиднем сидит, прохлаждается?! Бегом, марш!
В наряды нас пока не ставили, за редким исключением посудомоечных функций на кухне. И это было крайне престижно - на кухне можно было до отвала наесться. Для нас, вчерашних школьников, это стало редким исключением, так как замкомвзвод, ведающий нарядами и распределением людей на работы, был из армейцев, и друзья-товарищи его тоже были из армейцев. А некоторые хитрозадые индивиды из их числа с кухни, вообще, и не вылезали.
Помимо наряда по кухне существовал суточный наряд по лагерному сбору – для чего на первой линии был сооружен грибок, под которым со своим неизменным штык-ножом постоянно отирался дневальный. Функциями данного наряда было вовремя обнаружить проходящего Бурнацева или, ни дай бог, не заметить Черепа, и заорать благим матом: - «Дежурный по лагерному сбору на выход!». По этой команде дежурный несся с докладом, ну, а мы, используя складки местности и густую лесную массу, прятались с глаз долой. В этот наряд также ходили армейцы, и очередь на него была расписана на недели вперед – очередная возможность профилонить занятия на полигоне. Ну, и, конечно же, был караул, так как сюда вывезли все наше ротное вооружение, причем, с боеприпасами. А это около двух сотен автоматов АКМ, по четыре магазина боеприпасов к каждому, и еще по два таких комплекта на ствол в цинках. Серьезнейшее вооружение, и его хватило бы на маленькую войну.
Как-то я, набравшись наглости, попросил Леху Борисова, заступившего дневальным, дать мне штык-нож, чтобы покидать в дерево. Леха, не задумываясь, вытащил его из ножен, но предупредил, что он очень хрупкий, клинок может лопнуть, если метнуть под углом к мишени. Подобные случаи, в том числе, были и у него.
- В ВДВ вычитали стоимость из получки, - на мой вопрос ответил Леха, - как здесь будет – не знаю.
Кстати, очень даже неплохой баланс у штык-ножа к АКМ, кто бы что ни говорил.
И вот подошла очередная суббота, и с ней конец недели, третьей по счету. Еще седмица, и мы поедем на центральную базу получать парадки, и несколько дней долбить асфальт плаца, готовясь к присяге. И потом опять прибудем сюда, но уже в качестве полноценных военнослужащих с одним громадным нюансом – теперь из училища можно будет уйти только через два года срочной службы в звании рядового советской армии в одной из многочисленных воинских частей Чвачи.
Ну, а сегодня мы опять прибирались на территории, чистили сортир и умывальник, прочесывали граблями запретную «контрольно-следовую». Все это уже не вызывало удивления или, ни дай бог, хоть толики возмущения. Мы тупо шли вперед, час за часом, день за днем, неделя за неделей, приближаясь к концу этого непонятного эксперимента, имеющего цель вместо летчика сделать из нас суперсолдата, перед которым какому-то там Рембо, однозначно, будет очень стыдно и страшно.
Это воскресенье должно было быть праздничным, все-таки День Авиации, но командиры нас даже не удосужились поздравить, разве ж только очередным воскресным кроссом. И этот день прошел бы незамеченным вообще, если бы не подъехавший вокально-инструментальный ансамбль из состава военного оркестра 17-ой Воздушной Краснознаменной армии. И играли пацаны-солдатики, по-настоящему, здорово, а в конце своего фееричного выступления выдали новинку от «Машины времени» - «Наш дом». Ну, это в которой:
«…Где-то в лесу дремучем,
Или на горной круче –
Сами себе построим дом…».
Эту песню я знал – она уже вовсю звучала по радио, поэтому, набравшись наглости, подошел к гитаристу и попросил его помочь с аккордами. То, что он мне выдал, не очень было похоже на мною освоенные три блатных. А такие термины, как «септаккорды», «уменьшенные и увеличенные аккорды», «квинты», «флажолеты» и прочие «диады» я тогда, конечно, и знать не знал. Да и бумажку эту я тогда успешно потерял. А, возможно, использовал не по назначению. Короче говоря, «время несбывшихся ожиданий» шло полным ходом.
Запомнилось это праздничное воскресенье еще одним нетривиальным событием с участием Димки Сидоренко, с первого же дня в нашей среде нареченного «Сидором».
- Мужики, - негромко сказал он, когда мы сидели в палатке и подшивались, - я у зенитчиков узнал, что недалеко отсюда в шести с половиной километрах, есть деревня, кажется, «Будыще» оно называется. Надо идти по лесной дороге вправо от спортгородка, никуда не сворачивая. Там есть продуктовый магазинчик. Короче говоря, я хочу туда сгонять. И не надо меня отговаривать, все решено.
- Постой, - опешил я, - это же, получается, тринадцать километров в оба конца?! Сколько времени на это уйдет, не считал? Влетишь, сразу же отчислят!
- Ну и что?! – Димка вытащил из-под койки вещмешок, который, по интересному стечению обстоятельств, также называется «сидором», и вытряхнул из него все свое барахло. – Может, оно и к лучшему? Да на хер нужно такое лётное училище?! Мы что, за этими окопами и пехотой сюда пришли? Короче, если можете – прикройте меня. Обед только закончился, до ужина времени у меня, порядка пяти – пяти с половиной часов есть. По возможности буду бежать. Все, я пошел.
- Может, кто-то из нас с тобой пойдет? - видя его решительный настрой, нерешительно спросил Жёрик.
- Ну, нет же, Жорж, - включился в тайные переговоры Пашка Ивкин, - ни в коем случае! Один человек в самоходе – это еще куда ни шло. А, вот, двое уже будет сильно заметно, вычислят моментально.
- Сегодня же воскресенье! В деревне магазины точно не работают! – всё еще пытался я его отговорить.
- Ничего, найду продавщицу, деревня небольшая, все друг друга знают. Пацаны, вы, вместо того, чтобы мне мозги сыктым, лучше денег дайте - больше принесу.
Мы полезли по карманам и накидали ему то, что смогли найти. Брат Карамазов Младший протянул ему компас - «так, на всякий случай», а Олег Карлюгин отдал ему свою фляжку с водой – на марше лишней не будет. Димка, спрятав вещмешок за пазуху и пригибаясь, вышел из палатки, якобы, его приперло в туалет. Зайдя за это заведение, стоящее на отшибе, он скрылся в лесу. Время пошло.
На ужин мы пошли без Сидора – он еще не вернулся. На вопрос Марыча «где он?», ответили, что у пацана живот прихватил, видимо, от лесных груш, выслушав очередную порцию нотаций о «нехватчиках» и «тихушниках». Только расселись по лавкам, как я почувствовал упершийся в ногу какой-то предмет, просунутый под пологом палатки. Это был сидор Сидора! (Ну, очень уважаю каламбуры!). Слава богу, он вернулся! Улыбающийся и вполне свежий Димка зашел в столовку, и на марычево «полегчало?», показал ему большой палец. Как я и предположил, магазин был закрыт на выходной, но Димка легко отыскал среди пары десятков дворов дом сердобольной продавщицы. Она без всяких возражений открыла свое сельпо, отоварила Димку, набив его мешок пряниками, банками с повидлом, конфетами, а сверху еще бонусом добавила простроченное списанное печенье. Так что, Димка Сидоренко устроил нам сегодня настоящий праздник. А сегодня, напоминаю, был День Авиации. Точнее, он правильно называется «День Воздушного Флота СССР». И это был по-настоящему смелый и дерзкий поступок. Многие из нас на такое тогда бы решились? Нет, конечно… А щуплый Сидор смог. Димка потом рассказывал, что пытался срезать дорогу, когда она резко поменяла направление, но залез в такие дебри с буреломом, что не на шутку испугался. Пришлось возвращаться обратным порядком, используя компас Стрельцова Младшего, при этом потеряв много времени. Обратный путь, понимая, что не успевает, практически весь бежал, сняв в себя верх хэбэшки, чтобы она не была насквозь мокрой. Перед заходом в лагерь основательно умылся из фляг, принимая более-менее свежий вид. И на территорию лагеря зашел обратным макаром – через туалет, таким образом, логически закольцевал легенду «прихватившего живота», когда мы уже сидели в столовой. Ай да Сидор! Ай да сукин сын! Хорошо помню тот случай. Воистину, героика проявляется не только в больших и громких делах, но и в таких утробных, когда чувство голода и простое естественное желание вволю пожрать, побеждает разум.
Четвертая неделя нашего пребывания в чертогах Гончаровска отличалась от трех предыдущих тем, что у нас были боевые стрельбы. Причем, как дневные, так и ночные. Стрелять мне нравилось всегда. В детстве деньги за сданную молочную посуду, по семейному закону считавшимися моим карманным капиталом, я до копейки тратил на наш тир. Тиром, кстати, заведовал участник войны, летчик-истребитель. К сожалению, об его военной профессии я узнал недавно, когда его уже давно не было в живых - с удовольствием пообщался бы. Да и с мелкашки ТОЗ-8 я вдоволь, спасибо военруку Егору Филлиповичу, настрелялся еще в школе, почти всегда выбивая 29 из 30, за что мои результаты постоянно висели на доске почета возле класса НВП.
На взвод мы получили по три автомата АКМ и по ящику с патронами 7,62х39. А это два цинка по 660 штук. В общем, по самым скромным подсчетам на одного получалось более одного магазина, что добавляло радостное предвкушение нормально пострелять. Тем более, впервые из «калашникова». Ящики несли по-очереди. Стрелковое поле находилось северо-западнее танкодрома, и было оборудовано мишенями различного типа, причем, даже движущимися (но это для подготовки снайперов). Чтобы попасть на него, необходимо было идти вдоль южной опушки леса, с севера обрамляющего танковое поле, километра три. Потом кромка леса разворачивается на девяносто градусов на север – еще три километра вдоль нее. И вот мы на месте. Данный участок полигона с трех сторон был окружен стеной сплошного леса - на север, запад, восток, и был истыкан столбами с предупреждающими надписями «Стрельбище. Стой! Стреляют!». Вдоль дороги, по которой мы зашли, располагались несколько десятков огневых позиций – бетонированных площадок с деревянными мостками. Их было столько, что спокойно можно было разместить не менее мотострелкового батальона. А. может, и целого полка – так как за небольшим перелеском еще виднелось такое же поле, а за ним, по-моему, еще. Через каждые двадцать-тридцать метров под навесами были оборудованы места для снаряжения магазинов, разборки и чистки оружия.
- Товарищи курсанты! – перед нами с носков на пятки переминался затянутый в портупею Череп. – Сначала отрабатываем нормативы номер тринадцать и четырнадцать. Это неполная разборка и сборка оружия. А также норматив номер шестнадцать - это снаряжение тридцатипатронного магазина. Все вы в школах уже эти процедуры отрабатывали, так что сразу сдаете норматив на зачет. Кто не уложится - будет разбирать и собирать оружие до посинения, и к боевой стрельбе допущен не будет. Зато в полном объеме будет охвачен хозработами на будущих выходных. Командиры взводов, личный состав в вашем распоряжении, к занятиям приступить.
Автомат разбирать и собирать я, как и все советские школьники, вполне умел – на НВП это было любимым занятием, причем, даже в духе соревнований, поэтому, норматив сдал сразу на «отлично». А вот снаряжать магазин таким количеством патронов еще не пробовал, в школьной программе этого не было. Поэтому, пристально разглядывая то, как это лихо делает Леха Борисов, со второго разу умудрился уложиться на оценку «хорошо». Кстати, у многих была проблема как раз с этим нормативом – нужно иметь неслабые пальцы, особенно, заталкивая пять крайних патронов, когда пружина магазина почти максимально сжата.
Потом мы стреляли. И стреляли от души. Сначала одиночными по две попытки по пять патронов по ростовой мишени с кольцами точности стрельбы, удаленной от огневого рубежа на сто метров. Одна попытка – тренировочная, другая уже шла на зачет. Стрельнул нормально (а что там стрелять лежа, да еще с упора? И несильно отличается этот АКМ от школьного ТОЗ-8, разве ж только отдачей!), в обеих попытках далее «семерки» не бил, чем вызвал что-то вроде похвалы от Черепа, неожиданно оказавшегося рядом:
- Неплохо… Неплохо… Фамилия?
Затем мы валили двухсотметровые грудные мишени очередями, стараясь отсекать не более двух патронов в очереди. И опять я попадал каждый раз в мишень, имея на несколько секунд передышку, пока она возвращалась в исходное положение под воздействием какого-то мудреного механизма с противовесами. Чем опять вызвал одобрение брошенной в сторону Бурого репликой Черепа:
- Сергей Николаевич, этого курсанта на заметку.
В общем, занятия по стрельбам мне даже очень понравились, хотя бы отсутствием в них опостылевшей конской составляющей, пусть даже впервые в жизни мне пришлось чистить до крайности закопченные автомат и магазины.
На следующий день мы до обеда опять бегали по полигону, а поверх нас все также жужжали танковые выстрелы, и по навесной траектории резали небо трассеры КПВТ. И мы на это давно уже не обращали внимания - это стало неотъемлемой частью ежедневной рутины. А вот вторая половина дня, точнее, время суток после ужина и до самой глубокой ночи была опять посвящена стрельбам, но уже ночным. Самое примечательное было то, что мы выдвинулись на уже знакомое стрелковое поле совершенно по другому маршруту – по лесной просеке, уходившей от лагеря на запад, и позволившей чуть ли не в три раза сократить расстояние - всего каких-то три-четыре километра. Оно и понято было – необходимо было хоть немного ночи оставить на сон.
Ночные стрельбы мне также понравились, и их отличие от дневных было в том, что в этот раз мы не сдавали нормативы, и оружие не чистили - ни дай бог что-нибудь во тьме ночной потерять. На прицельные приспособления автоматов установили светящиеся маркеры. Двухсотметровая грудная мишень также снизу чем-то подсвечивалась. Целиться просто, как при заходе на посадку, методом «трех точек»: совмещай точки на мушке и прицельной планке с центром мишени, да отсекай очереди из двух патронов. И опять я попадаю в объем внимания Черепа, видимо, со вчерашних стрельб меня приметившего.
В субботу в баню нас не погнали, мол, завтра переезжаем в Чвачу на неделю, на присягу, нас помоют там. Плюсом было и то, что в субботу все начальство уехало в Чернигов, оставив нам ответственных Кукушкина и Близнюка, которые, махнув рукой, разрешили нам заниматься по личному плану, главное - не разбредаться и не теряться в лесу. Мы с Жёриком пошли на спортгородок, где улеглись в траву и я мгновенно вырубился. Потом был ужин и перед отбоем я почувствовал какую-то слабость. Понял, что начинал заболевать. Возможно, из-за того сна на уже довольно прохладной земле.
Утром начало сильно саднить горло, и я огорченно рассматривал в зеркальце умывальника сильно распухшие миндалины. С ужасом думал над тем, как я буду готовиться к присяге, да и всю эту непростую процедуру, в конце концов, переживу. Пришлось идти в палатку к капитану-медику. Он осмотрел мое горло и сказал, что «братец, у тебя, похоже, ангина началась». Набодяжил банку фурацилина для полоскания и дал несколько таблеток стрептоцида, наказав сразу же после приезда в училище пойти в лазарет. От назначенного полегчало, воистину, стрептоцид вершит чудеса. Однако к вечеру таблетки закончились, и взять их было неоткуда, так как мы уже битый час трясемся в трех «Уралах», проделывая обратный путь в пенаты училища после нашего месячного отсутствия.
- Так ты пойдешь в лазарет? – в который раз допытывал меня Жёрик.
- С ума сошел?! А как же присяга?! – я тогда, почему-то, был категорически убежден в том, что если я по болезни не приму присягу – меня турнут из училища. Поэтому решил до конца терпеть. Организм молодой, сильный, само собой пройдет. О том, что ангина может дать серьезнейшие осложнения на сердце, я в том возрасте даже и думал.
После приезда нас всех разместили на втором этаже новой казармы – обещанный первый этаж, по-прежнему, был занят выпускниками. Посетив баню, Мы в каптерке получили парадную форму пока еще из солдатского варианта ткани. Но мы знали, что на старших курсах нам выдадут парадку уже из офицерского сукна, так было положено по нормам вещевого довольствия курсантов военных училищ. Плюсом к этому мы получили белый парадный ремень с белоснежными перчатками, фуражку, новенькие погоны, курсовку-единичку (в курсантском обиходе – «минус»), шеврон и «курицу» на тулью фуражки – основной атрибут лётного училища, отличающий от авиационно-технических и, безусловно, являющимся предметом их зависти. И, конечно же, поводом для преследования тупорылыми патрулями при нахождении нас в отпусках и увольнениях, не знающих постановления Совета Министров СССР по форме одежды от февраля 1982 года за номером 172. И соответствующую выписку из данного документа мы всегда имели с собой именно для таких случаев.
Всё воскресенье мы пришивали погоны, шевроны и «минуса». Кстати, помимо «коржиков», иногда здесь первокурсников называли «минусами». Сапоги нам оставили старые. Кроме того, на период оставшегося месяца, который мы опять проведем в Гончаровске уже после принятия присяги, нам временно выдали б/у шинели выпускающегося четвертого курса. И с великим сожалением, мы спарывали с рукавов эти «квадраты» - престижные и великолепные счетверенные курсовки.
К вечеру мое самочувствие заметно ухудшилось, горло горело, глотать не мог вообще, и мой ужин ограничился только чаем с растопленным в нем маслом. Здравый смысл посещения училищного лазарета по-прежнему отметал, все еще наивно надеясь на то, что «самое лучшее лекарство – это сон» мне обязательно поможет, и я завтра на подъеме буду как огурчик.
И вот настало утро.
- Ну, ты, пипец как храпишь! – предъявил мне претензии Саня Жижко, долговязый парнишка их хабаровского аэроклуба, здорово похожий на Ефима Шифрина, особенно, когда он говорил – «Аллё, Люся!».
- Я никогда не храплю! – пытался оправдаться я и с ужасом понял, что говорить не могу, и мой голос превратился в тихий шепот, а горло, при этом, разрывалось от боли.
- Заболел, что ли?
- Похоже… Горлу хана… Не говори никому…
- Тормоз, тебе в лазарет надо.
- Сам ты тормоз…, - вяло огрызнулся я.
Подошел Марыч и, не принимая всяческих возражений и аргументов, потащил меня к Бурому.
- Открой рот. Шире! Скажи «а!», - Бурнацев за подбородок развернул меня к свету. – В лазарет! Быстро!
- Товарищ, майор, может не надо? А как же присяга? – натужно шептал я.
- Какая может быть присяга при таком состоянии?! Я сказал, в лазарет! Что не понятно?! За мной!
Бурый потащил меня в уже знакомое по медкомиссии военное учреждение здравоохранения, невзирая на мои постоянные жалкие попытки отговорить его от этого. Он шел быстро, и я на своих крайне ослабленных конечностях еле успевал за ним. На втором этаже Бурнацев решительно толкнул дверь с табличкой «Терапевт».
- Доброе утро. Вот, привел своего курсанта. Посмотрите, пожалуйста.
Знакомая по ВЛК врач сунула мне термометр, залезла в рот, и что-то своим медицинским шпателем там больно надавливала.
- Уши болят, когда глотаешь?
- Болят…, - шептал я.
- Температура тридцать восемь и пять. У вас, молодой человек, вообще-то, фолликулярная ангина, причем, довольно запущенная. Когда начал чувствовать недомогания?
- В пятницу вечером.
- Нельзя так. Ангина – штука серьезная и может дать осложнения. Переохлаждался?
- Вроде, нет, - я нарочно не упомянул про свой сон на земле.
- Возможно, заразился воздушно-капельным. Немедленная госпитализация, - терапевт быстро что-то писала на бумажке, - аллергия на пенициллиновый ряд есть? Назначаю неделю бензилпенициллина внутримышечно через каждые шесть часов, ну, еще и витаминки поколем. Иди на третий этаж, отдай назначение дежурной медсестре, - врач наконец-то закончила писать, - Не переживайте, Сергей Николаевич! Поставим вашего курсанта в строй через неделю. Максимум полторы.
- Товарищ майор..., - прохрипел я, - а как же присяга? Если я ее не приму, меня из училища не отчислят?
- Что за бред ты несешь? Примешь потом в штабе училища перед знаменем. Ты не первый, и, конечно же, не последний. И, гарантирую, будешь не один. Выздоравливай, - Бурнацев быстро пошел по лестнице в низ, - да, не забудь после выписки перед отъездом в Гончаровск из казармы прихватить свою шинель.
Я робко поднялся на третий этаж, где дежурной медсестрой оказалась молодая и привлекательная (после абитуры и месяца, проведенного в лесу, они все для нас были писаными красавицами) строго вида деваха, заполняющая какие-то бумаги. Прочитав мое назначение, сразу же вколола мне в одно интересное место целых два укола – антибиотик и болючий витамин В12.
- Пятая палата, иди, отдыхай, можешь поспать, на обед разбужу, - безапелляционно указав на дверь, прекрасная сестра милосердия опять углубилась в свою писанину.
К вечеру, на радость мне, в лазарете со своими соплями до колен появился Зия. Попросились с ним в одну палату. Всю неделю меня четырежды в сутки кололи, причем, самый ранний укол был в шесть утра, и я просто переворачивался в койке кормой вверх. Всю неделю мы, как сурки, отсыпались, да отъедались в столовой. Добавки давали щедро – добрых лазаретовских санитарок, ведающих местной столовой, чуть ли не до слез расчувствовали наши «кожи и кости». К концу недели моя задница уже была испещрена следами от игл, как иголочная подушка, а также шишками от плохо рассасывающегося витамина В12. Но, зато, я чувствовал себя не в пример лучше недельной давности, приятно ощущая возвращающееся в тело здоровье.
В воскресенье наш курс принял присягу, которую здесь традиционно проводят на Болдиной Горе – в местном парке-памятнике. Это место знаменито древним Ильинским монастырем с прилегающими к нему Антоньевыми пещерами, которые, по слухам, якобы прорыты до самого Киева. И более чем двумястами курганами-могильниками. А также Мемориалом Славы советским воинам, партизанам и подпольщикам, на площади перед которым как раз это мероприятие каждый год и проходило. А в понедельник наш курс с самого с ранья на «Уралах» опять убыл в Гончаровск.
Нас выписали в среду, при этом устроив полноценную медкомиссию. Мы сдали анализы, кардиограмму и прошли через всех специалистов, включая стоматолога. Так по медицинским законам положено поступать с лётным составом. Потом мы с Зией быстро сгоняли в казарму за своими шинелями и погрузились в наш лагерный «Зилок», для такого случая подогнанного к лазарету. И вот в его кузове среди коробок с консервами (парочку по пути приговорили) и прочей бакалеей, мы взяли курс в опостылевший радиоактивный лес с его промозглыми палатками, сбитыми на бегах портянками, да вызывающим отвращение голосом Черепа. The Show Must Go On!
По приезду в лагерь меня ждало два неприятных момента: у меня украли фотоаппарат - мою старую добрую «Смену-символ», да еще и с двумя отснятыми пленками. Это, конечно, был удар ниже пояса, и я до сих пор себя кляну, что не додумался тогда забрать его с собой в Чернигов. Вторая неприятность - нас все-таки одели в полную экипировку бойца пехоты. То, чего мы так опасались на первом месяце наших гончаровских приключений. И эту сбрую нам разрешали снимать только на выходные дни. Вот так, все пять дней недели мы ходили с противогазом, затянутыми в портупею со свернутой плащ-палаткой, болтающейся на спине, флягой и пехотной лопаткой на ремне. И с самой изюминкой нашей амуниции – стальной каской на башке. Теперь в таком виде мы бегали, стреляли, копали инженерные сооружения, сдавали нормативы, ходили в столовую и даже в сортир. Снимать с себя всю эту сбрую категорически запрещалось под страхом наказания, за исключением суточного наряда и караула. Все уже приняли (кроме нас с Зией) присягу, и теперь уйти из училища по желанию не получится, что до крайности усилило критичное отношение к нам со стороны командования. И еще. У нас поменялись командиры взводов – пришли те, которые будут командовать нами до самого выпуска. Теперь наша рота состояла из двух взводов. Первый взвод объединил в себя с первой по третью группы, второй с четвертой по нашу шестую. Первым взводным стал старлей Войтенко, несколько лет назад закончивший Харьковское ВВАУЛ по нелетному профилю, и он мне всегда казался нормальным и интеллигентным офицером. А наш взвод возглавил капитан Усов, бывший технарь, закончивший при царе Горохе Ачинское среднее авиационно-техническое, и среди курсантов получил погонялово «Пися», или «Капитан Концов», или просто «Конец», причем, этиология происхождения этих прозвищ мне неизвестна. Но чтобы не засорять эфир книги, сии аморфные определения в дальнейшем я использовать не буду. Он очень любил в отсутствие Бурого покомандовать целой ротой, при этом имея визгливый голос и сильно картавя. Никогда не забуду его - «Ръёта, рляз, дуа, трли! Рляз, дуа, трли!» и «Ръёта, стой! Крлюгом! На исходную позицию бегом мъярш!». И, особенно, его фишку – «Ръёта, газы! Бегом мъярш!». И мы бежим в противогазах, калеча свои лёгкие и от кислородной недостаточности выпрыгивающие из грудной клетки сердце. Он прыгал с парашютом и с величайшей гордостью носил значок «Парашютист-инструктор», при этом любил говорить, что «прыжки ума не дают, а только отбивают мозги. У меня их уже сто двадцать». Странный он был тип, этот Усов, хотя его родной младший брат несколько лет назад закончил Чвачу, и по слухам был вполне себе успешным летчиком. И еще, он как-то раз на утреннем подъеме увидел, что наша святая троица – я, Жёрик и Зия спим, не снимая своих хэбэшек. А ночами уже было очень холодно, начались заморозки, но топить печки в палатках, опасаясь пожара, нам категорически запретили. Одетыми спали все, но наши койки стояли возле входа. Пока остальная братва была на утренней физической зарядке, мы полтора часа, прихватив еще и время подготовки к утреннему осмотру, «летали» в режиме «подъем-отбой». И тогда мы втроем установили, уверен, до сих пор непобитый рекорд – восемнадцать секунд. При этом, полностью одевшись, умудрялись выбежать из палатки и построиться в шеренгу. Усов до самого нашего выпуска хвалился этим достижением, и любил в непринужденной обстановке вспомнить о нем, считая это остроумным и веселым.
Наши учебные подразделения также претерпели некоторые пертурбации. К нам в шестую группу пришел москвич Димка Клочков – моряк-срочник из камчатского Елизово. И теперь у нас в группе мореманов стало целых двое: он, и Коля Суков – тот самый подводник с Петропавловска-Камчатского с заслуженным значком «За дальний поход». Клочков сразу занял должность «комода», но ненадолго, вскоре его опять на художественные работы привлек Хотеев – он оформлял карты, пояснительные записки и прочие служебные документы для нашего будущего учения с последующим полевым выходом. Кстати, интересно то, что Димка перед армией успел закончить два с половиной курса Московского авиационного, и на нашем фоне был довольно-таки возрастным. Прекрасно рисовал, этим, конечно же, несколько облегчил себе жизнь, с самой абитуры занимаясь военно-художественным творчеством по плану командования. А учеба в стенах МАИ сделала из него искусного моделиста-стендовика, и его работы нас восхищали и вдохновляли заняться тем же на протяжении всей учебы. Димка практически сразу же от Жёрика словил прозвище «Палуба», но в долгу не остался, присвоив ему очень характерное «Нос». Вот так эта парочка в канале «Палуба – Нос» до самого выпуска между собой и общалась.
Коля Суков уже с абитуры имел второе имя «Штурман» и рассказывал нам, что когда он впервые пересек экватор, его по старой флотской традиции заставили выпить стакан заборной морской воды. И то, как он во вьетнамской Камране играл с местными аборигенами в футбол. У Коли было воинское звание «старший матрос» (по сухопутному – ефрейтор), но он очень сильно чурался носить на погонах одну лычку, так что каждый раз на строевых смотрах и подобных мероприятиях, особенно, при допуске в увольнения, постоянно звучало бурчащее от Бурого:
- Ефрейтор Суков! Пять минут привести форму одежды в порядок!
Вскоре Коля приловчился, и свои ненавистные «сопли» просто вставлял в погон, загибая концы в специально проделанные прорехи. А потом, как только необходимость в них миновала, тут же снимал. Было забавно.
В сентябре, в отличие от прошлого месяца, занятия по строевой стали по-минимуму. И мы целыми днями топтали пыль полигона, да обустраивали капитальные линии укреплений, кротами зарываясь в землю своими обычными пехотными лопатенками. Строили, так называемые, «малозаметные препятствия» или МЗП, которые представляли собой площади с забитыми в землю двадцатисантиметровыми колышками, и оплетенными колючей проволокой. Колышки, чтобы максимально приблизиться к реалиям, заготавливали и забивали в грунт теми же лопатками. Далее все это хозяйство маскировалось травой и ветками, что и обеспечивало ее «малозаметность». Мерзкая штука – зацепишься, упадешь мордой вперед, так в этой колючке и останешься, надежно запутавшись. Строили из небольших стволов берез, срубленных в ближайшем лесу, или найденного там же ветровала, противопехотные ежи – одинарные, двойные и даже тройные, которые также оплетали проволокой. Ее сюда навезли в немереном количестве. Руки у всех были изодраны глубокими порезами: обычная «колючка» - это еще куда ни шло, но, вот, «егоза» калечила отменно. Бросали учебно-боевые гранаты – это в которых запал был боевым, а корпус - муляжом. Тем не менее, было жутковато, когда считаешь положенные «раз-два-три-бросок», ожидая то, что запал неслабо хлопнет у тебя в ладони. И как-то я стал невольным свидетелем перебранки Бурого с Черепом, когда занимался наведением порядка у командирских палаток на очередном ПХД:
- Товарищ подполковник! – рычал Бурый. – Я считаю, что это уже будет перебор! Ну, какая, может быть, обкатка танками курсантов лётного училища? Зачем, объясните мне, я не понимаю?!
- А, вы, не должны ничего понимать, товарищ командир роты, в решениях командира батальона! И вам, майор, напоминаю, что мне поставлена задача провести курсантов через полноценную общевойсковую подготовку! И раз есть возможность их обкатать танками – будем обкатывать!
- Товарищ подполковник! Не надо подходить ко всему буквально! А следующее, что? Будем учить их стрелять из орудий и водить боевые машины?
- Если будет возможность – будут стрелять и водить. Все, товарищ майор, разговор закончен. Покиньте палатку.
У меня ума хватило отбежать подальше, и когда полог палатки был отброшен в сторону и из нее вылетел багровый Бурнацев, я сделал самый трудолюбивый и непринужденный вид, причесывая граблями и так вылизанную «контрольно-следовую». Ё-моё! Такое я видел только в программе «Служу Советскому Союзу», когда лежащий в колее военный, попадая в мертвую зону танка, перекатывался между танковыми гусеницами, пропуская над собой броню, а потом забрасывал ее корму гранатами! ЭТО ТОЧНО ЛЁТНОЕ УЧИЛИЩЕ?! Но, слава богу, у командира танкового полка мозгов хватило отказать Черепу в этой дурости, когда мы прибыли в очередной раз на полигон, и он пошел к нему договариваться. И, скорее всего, он вообще его послал «по матери», судя по повеселевшему Бурому, и понурому злому виду Хотеева.
На втором месяце КМБ, помимо рутинных бегов и рытья укреплений, мы начали отрабатывать упражнение «мотострелковый взвод в атаке». Нам нарезалась трехсотметровая дистанция, которую мы должны были преодолеть следующим образом: бежим десять-пятнадцать метров, падаем на грунт, выполняем перекаты влево или вправо метра на три-четыре, даем очередь из автомата, сначала орально обозначая это как «тра-та-та-та-та!». Но потом нам выдавали по целому магазину холостых патронов для придания большей аутентичности. Скажу так: уж лучше пробежать трешку с полной сбруей, чем эти триста метров, постоянно падая, перекатываясь и рывком поднимаясь на ноги. Причем, падать надо было пластом, а не так, как мы опускаемся на песочек пляжа где-нибудь на морском побережье – внутренности нешуточно содрогались, а зубы клацали, норовя отхватить кусок языка. Еще надо учесть то, что на нас висел противогаз, сзади болталась плащ-палатка, а на ремне подсумок с четырьмя магазинами (не дай бог потерять!). Здесь же ножнами норовит воткнуться в брюхо штык-нож, и по бедрам жестко лупит черенок пехотной лопатки. Ну, а зараза фляга нещадно давит в районе почек, когда ты веретеном крутишься по земле. И не забываем про стальной горшок на башке, который надо еще и придерживать, так как он постоянно норовит закрыть глаза и разбить носовую перегородку.
После присяги нас, наконец, начали ставить во внутренние наряды. В семнадцать, как положено, был развод, на котором присутствовал лично Череп, проверяя внешний вид и знание своих обязанностей. Если кто-то оказывался «мимо тазика» - от несения службы отстранялся, и вместо него в наряд заступал его «комод». Поэтому, в наряд с одного отделения старались не ставить. Ну, а развод был весьма условным – четыре человека по лагерному сбору (дежурный и три дневальных), да из стольких же назначался караул – был всего один пост. Далее шло «суточный наряд, равняйсь, смирно! По местам несения службы шагом марш!». И мы, обозначив что-то похожее на торжественный марш, туда и разбредались.
И мне, не смотря на то, что присягу еще не принял, один такой наряд пришлось оттащить, и, причем, сложилась забавная ситуация, которую до сих пор помню. Это было с субботы на воскресенье с 26-го на 27-е сентября, и я знал, что в воскресенье в три часа ночи произойдет перевод часов на зимнее время - на час назад. Тогда в наряд со мной заступил Серега Мустафин «Муст», пацан из янаульского аэроклуба. Я это дело сразу просек, и в своих интересах разыграл очередность стояния под грибком дневального, исключив свое попадания в эту «длинную» смену. Но в нее попал Муст, отстояв три часа вместо положенных двух. Когда ему об этом, спустя несколько десятков лет, рассказал, он, сначала не мог то событие вспомнить. А потом, вроде как, даже слегонца обиделся.
Перед поступлением в училище я морально готовил себя к тому, что буду голодать, что придется совладать с немалыми физическими нагрузками. Но одного я не предполагал – того, что буду дико мерзнуть. К концу сентября ночи стали характерны длительными заморозками, и мы уже однозначно спали в хэбэшках с намотанными портянками (да плевать на того Усова!), под двумя одеялами и шинелью. Помогало мало. Плюсом к тому, дикая влажность и ничем неискоренимая промозглость в палатках – проветривание не помогало. Тяжелые капли конденсата скатывались по пологам палатки, а когда они набирали критическую массу – падали на койки. Особенно страдал верхний ярус. Некоторые выходили из положения, натягивая сверху между спинками койки плащ-палатку. Из-за холода почти не спали, и усталость стала катастрофически накапливаться. Утром вставали с заиндевевшей постели с нездоровым ознобом и тремором конечностей. Врач каждый день отправлял в училищный лазарет очередную партию заболевших. Согреться можно было только двумя способами - бегом или в субботней бане. Поэтому, мы с большим облегчением слышали команду: «Рота! Приготовиться к бегу! Бегом марш!». И даже были случаи, когда окончательно озябнув, просили командиров: – «Может, побежим?». Да, кстати, в маломестных офицерских палатках печки, ни смотря ни на что, топились. Ну да, трудности и невзгоды военной службы, кои предписывает воинская присяга, тогда положено было преодолевать только нам.
И вот наступил этот день - 29 сентября. Завтра у нас учения, переходящие в полевой выход до Чернигова, где, по замыслу, мы сходу должны будем атаковать аэродром «Певцы». Как говорится, «с колес». Затем мы ночуем на аэродроме, а на следующий день занимаем там оборону и в течение текущего дня отражаем какие-то атаки. А пока мы до самого вечера разбираем койки, выносим их уже на не запретную для нашей ноги поляну, которую два месяца тщательно разравнивали граблями.
Палатки не убирали – в них нам еще предстоит крайняя ночевка. В лесу нарубили лапник и устлали им пол – это будет наша постель на ближайшую ночь. К вечеру получили оружие и по полному комплекту холостых патронов на четыре магазина. Патроны выдавали двух видов: старого образца с крестообразно заплющенной головкой и новые с пластиковой сгораемой в стволе пулей. В первом случае автомат комплектовался насадкой для холостой стрельбы. Во втором – она была не нужна, так как пластиковая пуля, полностью сгораемая до того, как покинет дульный срез, обеспечивала необходимое давление пороховых газов, отводящих назад газовый поршень с затворной рамой. Так что, завтра автоматная трескотня будет знатной. Накануне в расположение лагеря прибыла кэшээмка - командно-штабная машина, которая с врачом на борту будет сопровождать нас в хвосте колонны до самого Чернигова. В нее погрузили ящики с холостыми патронами и с небольшим запасом боевых – для промежуточных караулов во время стоянок. Из-за отсутствия необходимости основной караул, охранявший «оружейку», был снят.
Крайнюю ночь спали вместе с оружием, вместо подушек подложив подсумок с патронами и вещмешок. Ну как спали, очень условно. Утром нас подняли командой «Рота, подъем! Тревога!». И мы, уже одетые, точнее с вечера не раздетые, мгновенно построились на первой линии. Далее звучит привычное «направо, бегом марш» и уже в который раз мы бегом перемещаемся на тактическое поле полигона Киевского военного округа, с удовлетворением понимая, что это уже будет в последний. Даже не буду традиционно писать «в крайний» - от авиации мы пока находимся на расстоянии пропасти. В отличие от предыдущих выходов, мы сегодня были навьючены вещмешками с плащ-палатками, солдатским котелком и сухим пайком на двое суток. На полигоне привычно разбежались по своим укрепрайонам и ждали команду на начало учений – зеленая ракета, которую должен был запустить Хотеев. По замыслу мы сначала держим оборону – то есть, отстреливаемся от наступающего супротивного взвода. Затем, по второй зеленой ракете покидаем свои окопы и атакуем позиции держащего оборону первого взвода, применяя давно отработанный способ – «бег десять-пятнадцать метров – падение – перекатка – короткая очередь – опять бег десять-пятнадцать метров». Все атаки прекращаем по красной ракете. Две красные ракеты – общее окончание учений и сбор у северной опушки леса. Наш бравый десантник Леха Борисов бегал между нами и рекомендовал полностью отстрелять весь приданный боекомплект, мол, на марше легче будет. Мысль была вполне здравая и принята к сведению.
И вот Череп из ракетницы запустил первую зеленую. Мы со всех стволов лупили по направлению наших наступающих собратьев из первого взвода. Для пущего антуража поля боя было зажжено множество дымовых шашек. Плотная пальба продолжалась до тех, пока мы не стали слышать в воздухе характерные «фьють-фьють!», очень похожие на пение синицы. Супротивная сторона стреляла боевыми! И мы точно знали, что с прошлых стрельб их в картонных коробках пропало какое-то неопределенное количество. Патроны искали, перевернув все наши палатки. Но попробуй что-нибудь найти в лесу! Лес умеет хранить тайны. Усов непонимающе заозирался, а в сторону Черепа уже летел «Уазик» командира танкового полка, и я даже представлял этот монолог: - «Подполковник, мать твою!!! Ты, что, не слышишь, что у тебя бьют боевыми?!». Короче говоря, как у Теркина: «адъютанты землю роют, дышит в трубку генерал: разыскать тотчас героя. Кто стрелял?» А кто стрелял? Хрен его знает. Отморозки были и у нас. Кстати, учения тогда по этой причине еще пару-тройку раз останавливали. И мы в этой дурости были не одиноки. И такими опасными играми здесь баловались еще до нас: недалеко от своей окопной ячейки я нашел несколько неотстрелянных боевых 5,45х39 и кучу пустых гильз этого же калибра.
Потом мы пошли в атаку. Очень эпически смотрелся рисующийся Усов с ПМом, пристегнутым к кобуре кожаным ремешком, и истерическим воплем – «Взвод, в атаку за мной!». Ну, прямо как на том знаменитом фото Макса Альперта «Комбат». Да только не видел этот «псевдокомбат», как остервенело мы били холостыми, целясь ему в спину! Что поделаешь - а la guerre comma а la guerre.
Кстати, не такой уж и безобидный этот холостой выстрел. Леха Борисов надел на ствол свою фляжку и выстрелил вверх – она подлетела метров на двадцать. Еще он сказал, что струя от холостого выстрела на расстоянии метра насквозь пробивает солдатский ремень. Проверять не стали – ремень выдали нам дорогой кожаный (не солдатский), со сроком носки все четыре года учебы.
В конце учения по личной просьбе Черепа химик танкового полка устроил нам из автомобильных шин и соляры имитацию ядерного взрыва – «грибок» получился очень даже правдоподобным. И мы, напялив противогазы, падали в нужные стороны по команде «вспышка!», рекомендовано держа на вытянутых руках автомат, чтобы, следуя армейскому юмору, «расплавленный металл не капал на сапоги». И вот, наконец, взлетели две красные ракеты. Когда-то в далеком прошлом (а это прошлое уже реально казалось таким далеким, чуть ли не в прошлой жизни, хотя прошло-то всего четыре месяца после моего крайнего полета на Як-52) – это было сигналом окончания лётной смены. Ну, а сейчас – окончанием того, что имеем…
Собрались на привычном месте у опушки леса, с севера обрамляющего тактическое поле. Сняли шинели и в скатках специальными ремешками их пристегнули к вещмешку - уже было довольно тепло. Погода сегодня звенела – на дворе стояло позднее бабье лето. Нам предоставили целых полчаса на приведение себя в божеский вид, завтрак, и прочие утренние атрибуты. Умывались, смочив платок водой из фляжки. Естественные надобности удовлетворили тут же в лесу. «Комоды» носились между нами, проверяя экипировку и правильность ее подгонки. Офицеры собрались возле Черепа и что-то там активно обсуждали. И вот, наконец, звучит: - «Рота, повзводно в походную колонну становись! Прямо шагом марш!».
И мы пошли. Не побежали, а, просто, пошли. Впервые за два месяца. Я бросил прощальный взгляд на полигон, где из нас два битых месяца лепили бойцов пехоты, заодно пытаясь разобраться в своих чувствах. Возненавидел ли я это место? Не знаю. Скорее нет. Но хотелось как можно быстрее отсюда убраться, хотя, понимал, что какая-то часть меня здесь останется навечно.
Нормальным демократичным шагом мы дошли до асфальтированной дороги, по которой бегали кроссы по воскресеньям и на зарядках, и перемещались в гончаровскую баню. Осиротевший лагерь уже был во власти носимой ветром жухлой березовой листвы и, прощаясь, хлопал пологами незадраенных палаточных входов. На месте столовой копошилась группа людей, забрасывая в кузов «сто тридцатого» коробки с посудой, кастрюли, ящики с остатками провизии. К форкопу уже была прицеплена полевая кухня. Прощай, гончаровский лес! Прощай, лагерь! И будь ты проклят!
К хвосту нашей колонны присоединилась кэшээмка, которую, как планировалось, возглавил наш медик-капитан со своим оборудованием для оказания медицинской помощи. Еще одно предназначение этого автомобиля – собирать отставших. Которых, предполагается, будет немало. Дойдя до дороги из аэродромных плит, ведущую в Гончаровск, мы свернули влево на узкий лесной тракт. Всё, больше асфальта до самого Чернигова нам не видать. Какое-то время шли через лес, который неожиданно закончился, и мы вышли на поле, непривычно обрамленное узкими лесопосадками. Впереди строя шел Хотеев с планшетом и картой, возле него с умным видом терся Усов, постоянно сверяющийся с компасом. Войтенко шел слева от своего взвода, Бурнацев – в конце строя, подгоняя отстающих. Наша группа в колонне была замыкающей, но по истечении трех часов непрерывного движения за нами уже образовался понуро бредущий хвост. В следовавшую за нами кэшээмку пока никто не залез, народ держался. Врач-капитан неоднократно предлагал Бурнацеву воспользоваться прилагаемым к нашей походной колонне транспортным средством, но он раздраженно отказывался, часто вытирая платком пот со своего высокого лба. Мы уже знали, что у Сергея Николаевича были серьезные проблемы с ногами – то ли артрит, то ли артроз. Но он так и пройдет весь маршрут рядом с нами до самого Чернигова.
Мы шли не только по грунтовыми полевым дорогам и тропам, но, бывало, напрямик через свежую пашню. Как-то раз Череп остановил колонну, и они с Усовым что-то долго по карте выверяли, сверяясь с компасом, через бинокль высматривая местность. И вот звучит команда: «Рота, повзводно справа в колонну по одному!». Мы вытянулись в длинную, чуть ли не на километр, макаронину, шли через поле, по щиколотку увязая в свежей пашне. Пожалуй, это был самый трудный участок перехода, особенно, для первых групп, топтавших взрыхленную на полметра вглубь почву. Димка Клочков, который оформлял документацию на полевой выход, потом говорил, что тогда Череп где-то дал маху, и мы проделали вкруголя лишних несколько километров.
К тринадцати часам колонна отстающих за нами существенно увеличилась, и появились первые пассажиры кэшээмки, с которыми уже вовсю возился доктор. По невероятному стечению обстоятельств, большинство выпавших из строя были из числа армейцев, и на тот момент это казалось абсолютно нелогичным: вчерашние школьники молча тянули свои километры, а, блин, «ветераны советской армии» массово начали сдавать позиции. И в их числе я увидел Головатого, видимо, решившего, что ему, заслуженному воину, хватит ходить пешком вместе с салабонами. Кстати, что-то я в последнее время его перестал замечать? Сдулся, он, что ли? Интересно, а тот блокнотик, в который он аккуратно записывал нарушителей, все еще при нем? Надо будет как-нибудь поинтересоваться. Потом. При случае.
В пятнадцать часов Череп объявил привал на какой-то полевой дороге рядом с лесополосой. Наш бравый десантники Леха Борисов бегал среди нас и говорил, что, «мужики, не вздумайте садиться на землю, хрен потом встанете! Лучше вещмешок зацепить за развилку дерева и на нем повиснуть!». Что я и сделал. До сих пор благодарен ему за те дельные советы. Кстати, к нему прислушались многие, по крайней мере, в нашей группе. Есть особо не хотелось, и мы с Жёриком и Зией раздавили банку тушенки на троих, запив ее из фляги. Лучше перед ночлегом оторвемся. Тоже Леха посоветовал. И еще он говорил, что на таких переходах лучше пить горячую воду, чем холодную: горячей сможешь напиться, а холодной – никогда.
И опять мы идем. В районе восемнадцати часов зашли в маленькое зеленое село с очень самобытным названием «Мажуговка», решив его не обходить, так как мост через речку был только здесь. Перед входом в село Череп дал команду взять ногу и равнение в строю, видимо, рассчитывая пройти через единственную улицу торжественным маршем, возможно, даже с песней, у него мозгов хватит. Хватило. Но тут же дал команду «Отставить!», ибо наше мычание удивило даже местных коров. Ну, а эта сложившаяся колоритная картина как раз соответствовала фильмам о Великой Отечественной, когда наша армия отступала через такие вот села. И жители вели себя точно также как в тех кинокартинах – вывалившись на улицу, пялясь на нас. А некоторые сердобольные старушки, всплакнув, крестили и пытались сунуть деньги, и еще какие-то продукты. Мы отворачивались от них, пряча глаза – было крайне неприятно и стыдно. И от того, что мы были черные от пыли, что даже не видно голубого цвета погонов, и за свои безразличные глаза на уж совсем апатичных физиономиях.
Шли еще три часа. Слышал разговоры, что мы подходим к довольно крупному населенному пункту Михайло-Коцюбинское, но в него входить не будем, а встанем на ночлег. Остановились у опушки леса на обширной поляне, на которой было наметано несколько больших скирд сена.
- Товарищи курсанты! Здесь мы находимся до восьми завтрашнего утра. Разбиваем палатки, можно использовать сено. Разойдись.
Впервые за двенадцать часов я снял с себя вещмешок с плащ-палаткой внутри и отбившими спину банками сухого пайка. Повесил на ветку каску и противогаз. От идеи ночевать в стогу, как захотели некоторые наши романтики, отказались сразу, так как в них сногсшибательно воняло мышами, а писк стоял такой, что уснуть было нереально. Плюсом к тому мысль о том, что эта мышиная братия будет бегать по тебе всю ночь и, скорее всего, по лицу, окончательно отбила идею использовать эти стога для ночлега. Так что, мы только набрали охапки пыльного сена, предварительно осмотрев их на наличие живности, сделав подстилку в палатках. Сами палатки отлично сооружаются из наших штатных плащ-палаток, причем, сколько их будет задействовано, столько людей можно там разместить. Плащ-палатки по периметру имеют множество отверстий, усиленных стальными кольцами, через которые пропускается веревка, натягиваемая между деревьями. На этот элемент сооружения уходят четыре плащ-палатки. Внизу плащ-палатки разводятся и крепятся к грунту колышками. В исключительных случаях можно использовать шомпола от автоматов. Но мы в лесу, поэтому, случай не исключительный, нужное количество колышков без труда было добыто. По торцам такая импровизированная палатка завешивалась еще двумя плащ-палатками, тем самым, создавая пологи и замыкая контур. Временное жилье готово за минимальное время. Шесть человек, если прижаться, помещаются легко. Конечно, от крупных осадков эта конструкция не спасет, но зато ограничит объем воздуха, который будет согреваться нашим дыханием.
Оружие погруппно составили в пирамиды наподобие вигвамов, связав стволы веревками, и из числа завсегдатаев кэшээмки был назначен ночной караул. После ужина и вечерней проверки разрешили лечь спать без команды. Развели костры, погрели консервы, заварили чай. Ноги отходить от нагрузки пока отказывались, но впереди целая ночь, и предполагаемый полноценный восьмичасовой отдых вселял надежду продолжить вторую половину перехода в более-менее нормальном состоянии.
Ночь была безоблачная, холодная, с опустившимся плотным и влажным туманом. К полуночи пришли заморозки, в этих краях давно ставшие регулярными. Я в нашей заиндевевшей палатке, из одежды имея только летнюю хэбэшку, да короткую шинель, заснуть не мог. Постоянно ворочался, так как примятый слой сена абсолютно не спасал от промерзшей земли. И через каждые несколько минут у меня начинал неметь бок – приходилось переворачиваться на другой. Крутился так около часа. Плюнул, встал и пошел к караулу – там горел костер, там тепло. Ба! Да здесь уже добрая половина роты бодрствует! В том числе и Бурый с Войтенко сидят в общей толпе, чаевничают. Кстати, Усов с Черепом устроили себе лежбище в кэшээмке, кунг которой солдатик-водитель периодически прогревал. Да уж! Красиво жить не запретишь. Особенно, если у тебя есть на это полномочия.
- Чай будешь? - спросил меня Жёрик, недавно присоединившийся к нашей коалиции лунатиков.
- Спрашиваешь…
Так и просидели всю ночь, не сомкнув ни на минуту глаз. Потягивали чай из крышки котелка, о чем-то трепались, имея единственное желание – пусть все это как можно быстрее закончится, и мы приземлимся за учебной партой. И учиться, учиться, и еще раз учиться, как завещал наш вождь. Он однозначно знал в этом толк. К утру уже весь курс сидел возле догорающего костра, заранее позавтракав и вернув сено в скирды. Ждем Черепа с его верным приспешником Усовым, которые вот-вот вылезут из кунга и подадут команду на движение дальше. Плащ-палатки уже были собраны, шинели уложены в скатки и приторочены к вещмешкам. Автоматы розданы, костры потушены, морды умыты. А вот, кстати, и они, позевывающие:
- Рота, в походную колонну становись. Командирам взводов проверить наличие личного состава и доложить.
Так начался второй день нашего пешего перехода. По словам Клочкова, мы за вчера уже должны были перекрыть половину маршрута.
- Оправиться, подтянуть снаряжение. Шагом марш!
Михайло-Коцюбинское обошли левее по какому-то пригорку – справа были видны разноцветные крыши домов, утопающие в садах и утыканные антеннами. Вброд пересекли полупересохший ручей, весь заросший ивняком. Наша кэшээмка, на базе полноприводной «Шишиги» (ГАЗ-66), газанув, без проблем преодолела эту невзрачную водную преграду. Но всё же кто-то умудрился набрать воды в сапоги, и на пару минут строй был остановлен для перемотки портянок – почти у всех нас в запасе были сухие.
Первый час движения наша колонна еще более-менее держалась в формате, чем-то напоминающий строй. Но адская усталость вчерашнего дня в сочетании с практически полным отсутствием ночного отдыха, начала оказывать свое тлетворное влияние уже на втором часу очередного этапа нашего перехода. Мы своей шестой группой, следуя замыкающими колонны (или как Коля Суков по военно-подводному говорил - «на шкентеле»), уже догнали и обогнали десятки курсаков, отставших от своих подразделений. Вскоре в арьергарде образовалась полноценная колонна без оружия - его от греха подальше забрали те, кто остались в строю. Этой колонной продолжал распоряжаться Бурый, периодически останавливая кэшээмку для того, чтобы посадить в нее очередного «умирающего», предварительно выгнав более-менее отдохнувшего. Плохое начало сегодняшнего дня – мы еще не прошли и трех часов.
Дважды мы пересекали автодороги, и пара сержантов с красными флажками останавливали движение транспорта, ожидая полного прохода нашей растянутой в длинную кишку колонны. Было видно, что и Череп вымотался – вчерашняя его бравада окончательно схлопнулась, не смотря на полноценный ночной отдых в недрах теплой кэшээмки. И он все чаще и чаще останавливался под предлогом сличения карты с местностью.
Через шесть часов от начала движения мы встали на привал, заодно и перекусить. Помня науку Лехи Борисова о том, что садиться на землю на таких переходах категорически нельзя – потом не встанешь, опять заставил себя эти отведенные пятнадцать минут стоять, прислонившись вещмешком к стволу дерева. Но таких, как я, было немного и после команды приступить к движению, многих с земли поднимали принудительно, а кунг кэшээмки дополнился еще несколькими вынужденными пассажирами.
По Черепу было видно, что он сильно нервничает. Оно и не мудрено, так как, по словам Димки Клочкова, полностью посвященного в планы полевого выхода, «мы сильно выбились из графика. Эх, как бы ни пришлось бежать….» Да ну, ты в своем уме, Дима? Какой бежать?! Я уже тащу лишних два автомата Братьев Карамазовых! Жёрик, вон, только что забрал его у Зии! А кто-то из первого взвода, вообще, уселся на обочину грунтовки, истерит, размазывая сопли, и отказывается дальше идти! И его Бурнацев с Пашей Ивкиным уже грузят в машину! Ну, это, конечно, эмоции. Клочков, как и все мы, всё еще в строю. И с парой лишних АКМов за спиной пытается шутить, подтрунивая над Жёриком, который в ответ матерится и зло огрызается. Значит, все не так уж и плохо.
Чернигов, по замыслу, мы должны обойти по северу и подойти к северной окраине аэродрома «Певцы». Кстати, там сегодня полеты и мы уже слышим рвущий атмосферу форсажный рокот. Мы уже близко! Вон, уже видна западная окраина города и купола Екатерининской церкви, расположенной на легендарном Черниговском Валу. Эх, свернуть бы сейчас прямиком в город! Но нам, к сожалению, дальше, в обход его...
К семнадцати часам в кабину кэшээмки забрался окончательно выдохшийся Череп. Строй вел более менее свежий Войтенко, постоянно конфликтующий с Усовым – видимо какие-то у них были разногласия по карте и маршруту движения. Неимоверно уставший Бурый, сняв фуражку и морщась от боли, шел в конце, и всеми мыслимыми и немыслимыми способами ставил в строй отставших. Попасть сейчас в спасительную темноту кунга кэшээмки стало проблемой – этим вопросом теперь заведовал Хотеев.
Некоторое время мы шли вдоль шоссе «Чернигов – Михайло-Коцюбинское», оставив слева небольшое село Новый Белоус. Клочков сказал, что мы уже вышли на траверз северной окраины Чернигова, и что скоро будем подворачивать вправо, на восток, чтобы подойти в заданную точку к Певцам. Мол, немного осталось, хотя нам еще сегодня и аэродром захватывать.
Точно, колонна повернула вправо почти под девяносто, и мы прошли по южной окраине села Полуботок. Через пару километров колонну подвернули на юго-восток. Вскоре впереди стал виден в черно-белую шашечку контрольно-диспетчерский пункт аэродрома, с развивающимся над ним голубо-желтым флагом ВВС. Наша кэшээмка газанула, вырвалась вперед и остановилась во главе колонны. Из нее вылез посвежевший Череп, заодно выгнав вынужденных пассажиров, которые разбрелись по своим взводам, и дал команду вооружиться. Пользуясь паузой для кратковременного отдыха, мы вскрыли цинки и набивали магазины холостыми боеприпасами. По полному комплекту на каждого. И по четыре взрывпакета на нос.
Было почти восемь часов вечера и осеннее солнце уже подходило к горизонту. Мы смотрели в сторону аэродрома и наблюдали, как сели несколько МиГ-23, выбросив мгновенно наполнившиеся встречным потоком тормозные парашюты. Через несколько секунд до нас доносились характерные хлопки. Над аэродромом взлетели две красные ракеты, обозначив конец летной смены. Но до завершения нашей смены еще было очень далеко.
Через пятнадцать минут мы увидели клубы пыли и несущийся в нашу сторону «Уазик». Он резко развернулся и остановился. Из него вылезли два полковника – Соболев и Борбатько. Легендарный и крайне уважаемый заместитель начальника училища и не особо уважаемый, особенно курсантами, начальник политотдела.
- Встать! Смирно!!! – заорал Череп и подобострастно побежал на доклад к Соболеву.
- Вольно! – отмахнулся от него Владимир Ильич. – Разрешаю не вставать. Сидите, я сказал! Ну, что товарищи курсанты! С прибытием вас на родную землю, надеюсь, она для вас стала родной, с учетом того, сколько вы по ней прошли, проползли и перекопали. Хотелось бы пошутить, что изучали будущий район полетов контактным способом, но, знаю, что шутка будет неуместной. Понимаю, вы устали, и осознаю, что последний бой – он трудный самый, поэтому прошу сегодня достойно отработать финал программы вашей общевойсковой, - видно было, что, произнося эти слова, он поморщился, - подготовки. Сегодняшняя задача – провести операцию по захвату аэродрома и дельнейшего его удержания в течение суток. Конечно, будет объявлена промежуточная оперативная пауза на ночной отдых. Завтра вы занимаете позиции и до исхода дня удерживаете их. На вас будет возложена боевая тренировка располагаемых сил охраны и обороны всех наших аэродромов, их для этого сюда доставят. В училище вас ждем завтра к двадцати часам. И еще, у меня есть небольшая личная просьба. Так как сегодня оборону аэродрома будет держать четвертый курс, кстати, они сегодня отлетали государственный экзамен по лётной подготовке, очень прошу вас быть с ними поаккуратнее. Не покалечьте! Нам еще их еще выпускать.
По нашим рядам прошелся легкий смешок. Соболев тоже улыбнулся.
- Подполковник Хотеев, по плану. Не надо подавать команду.
Полковники запрыгнули в «Уазик», который, резко газанув, развернулся и, поднимая клубы пыли, помчался в сторону аэродрома.
- Внимание, рота! Четвертая группа на месте, первая, вторая, третья группы направо! С интервалом в сто метров между группами, к бою, бегом марш! Пятая, шестая налево! С интервалом в двести метров между группами, к бою, бегом марш!
Эх! Все-таки, придется побегать сегодня! Мы на остатках сил понеслись на обозначенные рубежи и, после развертывания в боевое положение, фронтом подошли к колючке, которая в два ряда окаймляла летное поле аэродрома.
- Воевать, так воевать! – Леха Борисов отстегнул свой штык-нож, собирая из него ножницы для резки проволоки. – Что стоите? Вырезаем два нижних ряда колючки! Бросаем на них шинели!
Мы были злые и готовы на все. Материальный ущерб, говорите? А нам по хрену на все эти ущербы! Лучше подсчитайте тот моральный и физический ущерб, причиненный нам! Ради реализации каких-то дебильных задач, совершенно противоположных нашему будущему предназначению! То, за чем мы сюда пришли! И пусть эти умники посчитают, сколько тонн грунта мы перелопатили, и сколько сотен километров накрутили по пескам полигона, лесным дорогам, и на этом треклятом переходе! Да, кстати, сколько он составил? Сколько мы прошли от лагеря к Певцам? «Около семидесяти семи километров», - скажет всезнающий Клочков, спустя некое время, когда он закончит подготовку отчетного материала по нашему полевому выходу. И если не считать ночной отдых под Михайло-Коцюбинским, прошли мы эти две семерки за двадцать четыре часа. С полным вооружением и снаряжением.
За несколько минут мы вырезали несколько пролетов заграждения, обеспечив себе достаточный проход, чтобы не зацепить вещмешком колючку. Линию заграждений преодолели ползком, и цепью, пригибаясь к самой земле, мелкими перебежками перемещаемся по аэродромному полю. Вскоре увидели бруствер окопа, за которым громко разговаривали и ржали наши выпускники.
«Тоже мне, вояки-охраннички», - про себя усмехнулся я. – «Вас, хотя бы, на пару деньков в Гончаровск…»
Нас, конечно, обнаружили, но не сразу. Да мы и особо не скрывались, но в траву для проформы залегли. Из окопов понеслась беспорядочная стрельба одиночными – им ни специальных патронов с пластиковыми пулями, ни дульных насадок-компенсаторов для холостой стрельбы не выдали. Ну, ну, сейчас мы специально для вас включим свои «швейные машинки»… А развеселый четвертый курс, издеваясь, продолжал ржать и орать:
- Эй, рюський ванья, сдафайся! У нас ест мноха еды и фодка!
Лежим в траве, ждем сигнала. В небо ушла зеленая ракета – начало атаки. И тут неугомонный приколист Леха Борисов заорал:
- К бою!!! Примкнуть штык-ножи!!! В атаку!!! Ур-а-а-а!!!
Воздух огласили звуки извлекаемых из ножен штык-ножей и щелчки подствольных фиксаторов. И мы побежали на эти окопы, истошно завывая, устроив ошеломляющую стрелкотьню из своих АКМ, попутно разбрасывая взрывпакеты. Было эффектно и, наверно, со стороны страшно, так как не на шутку перепуганный четвертый курс уже истерил:
- Мужики!!! Вы чё?! Мы же пошутили!!!
Но нас уже невозможно было остановить. Мы прыгали в окопы, которые спешно покидали в усмерть перепуганные наши старшие братья, благо, хоть оружие не побросали. Заняв освобожденные окопы, еще долго стреляли им в спины, опорожняя все четыре положенных по штату магазина. Когда последняя гильза вылетела и упала за бруствер, мы и сами заржали. Нам было весело смотреть на пятки улепетывающих выпускников. Летали, говорите, сегодня? Ну-ну! Теперь побегаете!
Четвертый курс, совершенно не готовый к такому натиску, как сейчас модно говорить – «движу», банально запаниковал, бросил позиции, за что им, по незаметно просочившейся информации, здорово влетело. Ну, как «здорово», они же все же выпускники. Так, немного. Слегонца. Но, говорят, что сильно неистовал Череп – это ж ведь из его батальона курсанты выпускаются. И, разнося их в пух и прах, он додумался привести нас в пример. Ну, Череп! Ну, ты и тормоз! Какой может быть пример в нашем лице перед мужиками, летающими на МиГ-23?! Перед теми, кто через пару месяцев станут звеньями воздушного щита страны?! Ну, не позорься, ради бога…
Пока была возможность, мы отдыхали, спинами упершись об стены окопа, и неимоверно радуясь приходящему концу полевому выходу. Да и всем этим безобразиям, выпавшим на нашу долю. Но расслабиться не получилось – вверх взлетели две красные ракеты, обозначающие конец учений и общий сбор.
Еще около часа идем, обходя взлетно-посадочную полосу с запада. Через нее сократить путь категорически запретили. И вот звучит долгожданная команда - «готовиться к ночлегу, чистить оружие».
Мы опять стоим лагерем, но уже на своем училищном аэродроме рядом со складом ГСМ, который очень уютно расположился в небольшом сосновом бору. Только мне уже не до этих лесных красот - лес я буду ненавидеть еще много лет. Особенно, если он будет с запахом дыма от костра. Обрадовала старая знакомая полевая кухня, и какой-то румяный сержант сверхсрочной службы щедрой рукой нарезающий нам полные котелки такой вкусной горячей гречки с тушенкой и кружки с чаем из чабреца. Чувствую, что мое сознание, столько времени находившееся в боевом режиме, начало приходить в норму. Как сейчас говорят – «ловить отходняк». И опять мы, тщательно вычистив свое оружие на пустом вещмешке, разбиваем, предварительно накидав лапника, укрытие для ночлега из шести плащ-палаток. В эту ночь, как и в прошлую, в нем разместятся моя тушка, Жёрик, Зия, Братья Карамазовы и Ивкин. Сегодня небо было затянуто мощной слоистой облачностью - над территорией аэродрома господствует парниковый эффект, и ночью будет относительно тепло. И я, засыпая, слушаю, как в соседней палатке читает Высоцкого Андрюха Босов:
«Я не люблю фатального исхода.
От жизни никогда не устаю.
Я не люблю любое время года,
Когда веселых песен не пою.
Я не люблю холодного цинизма,
В восторженность не верю, и еще,
Когда чужой мои читает письма,
Заглядывая мне через плечо….»
Утром нас никто не будил, встали сами. Разобрали палатки, собрали вещмешки. Череп ночевал дома, Бурый с командирами взводов здесь на аэродроме. Утром нас опять кормили с полевой кухни. Пока была возможность, занимались долгожданным «ничегонеделанием», и ждали дальнейшего развития ситуации. И только к десяти утра на аэродром пожаловал Хотеев. Дал команду на построение и довел задачу по занятию обороны аэродрома в уже знакомых нам со вчерашнего дня окопах.
Мы выдвинулись на позиции, прихватив с собой немалое количество оставшихся патронных ящиков – выделенный лимит «холостяка» надо было за сегодня расстрелять. Вторую половину дня мы провели в окопах, потрошили цинки с патронами, периодически расстреливая подъезжающие команды захватчиков, которые так и не решались к нам приблизиться, видимо правильно говорят, что «дурная слава впереди бежит». И чтобы не проворонить «агрессоров», стреляли по всему, что двигалось по аэродрому. А, по хрену! Если обнаруживалась какое-нибудь малейшее движение, воздух оглашал вопль «Цель справа, работаем!». Вон, сел училищный Ан-12! Чем не цель?
Если честно, я мало что помню о том дне. Единственные прочные воспоминания - голова гудела от бесконечной стрелкотни и хлопков взрывпакетов. И еще о моменте, добавившего немного позитива и разнообразия – прилетевший из Городни L-39, который атаковал наши позиции со сложных видов маневра, на пикировании отстреливая сигнальные ракеты.
- Воздух!
И, любуясь им, мы вели огонь из всех своих стволов. А что вы хотели? Мы же пехота!
В девятнадцать часов звучит команда на построение погруппно в четыре колонны и по ранжиру. Так нас строили для прохождения тожественным маршем. При такой форме построения я стою самым левым в первой шеренге. Справа от меня - Марыч. За мной пристроился Пашка Ивкин со своим уже основательно потертым суворовским значком, который он ни на секунду не снимал. Ему в затылок дышит Дима Клочков, а ему – Витек Шейко. Шейко подпирает Руслан Осадчий, а через его плечо смотрит Коля Суков. И завершает мою колонну самый мелкий из нашей команды - Дима Сидоренко.
И вот она, финишная прямая! До училища из окопов около шести-семи километров, но и это относительно небольшое расстояние мы преодолели, практически, на грани своих сил, думая только о том, что, вот-вот покажутся стены такой желанной казармы, и мы, наконец, снимем опостылевшие вещмешки, почистим оружие и сдадим его в ротный ружпарк! И спать! Без снов! В нормальных постелях! И черт с ним, с этим ужином!
Заходим на территорию училища через второе КПП. Он него до казармы метров двести. Наконец Бурый дает счет, и мы подбираем ногу, выравниваясь в шеренгах. Вот, он поворот к казарме, осталось каких-то пятьдесят метров! Вот уже первые шеренги начали подворачивать, и…
- Отставить! Рота, прямо! – командует Бурый и ведет нас мимо казармы.
- Мы, что, идем на плац?! – зашелестело по шеренгам. – На хрена, блин?!
- Разговорщики! – рявкнул Бурнацев. – Раз! Раз! Раз-два-три! Равнение в шеренгах!
Волоча бетонные ноги, ковыляем еще с полкилометра по центральной аллее. Перед Домом Офицеров поворачиваем налево и перед нашими глазами открывается вид на плац, где... в парадных коробках в полном составе стоит Училище!!! Строй возглавляет знаменная группа с главным штандартом ЧВВАУЛ! В стороне замер военный оркестр со своим руководителем - усатым майором в очках с тамбурмажорским жезлом наизготовку!
- Училище! Равняйсь! Смирно! Равнение направо! – звучит голос Кузюбердина, и его рука вскинута в воинском приветствии. Ему четко вторят его заместители и командиры парадных расчетов. Грянул встречный марш военных училищ РККА Семена Александровича Чернецкого, звучащего на подобных мероприятиях еще с 1941 года.
Нас торжественно встречают. В девятом часу вечера. Да еще и с оркестром. И никто из нас этого не ожидал. Как второе дыхание я ощутил прилив сил и невероятной бодрости. И, не буду кривить душой, меня это тогда очень тронуло. Возможно, до слез. Да, и не только меня. Всех. Даже Бурого, который, похоже, и сам не предполагал подобной помпезности.
- Рота, смирно! Равнение налево! - идем, не чувствуя пяток, но как можно четче чеканя шаг, насколько это могли позволить наши одеревеневшие ноги. Проходим перед училищным строем и замираем погруппно, заняв свое место на левом флаге – законное место первого курса при общем построении училища.
По плацу уже носился вездесущий Байнетов со своим «Зенитом», беспрестанно нас фотографируя. Кузюбердин толкнул небольшую речь, поблагодарив за стойкость, упорство и качественное выполнение поставленных задач. И дал наставление на такое же отношение к последующей учебе, заодно слегка пожурив за перепуганный четвертый курс и немного жестче за вырезанную колючую проволоку. Но, как говориться, победителей не судят. Причем, вооруженных и злых победителей.
И вот звучит:
- К торжественному маршу! Поротно! На одного линейного дистанция! Первая рота прямо, остальные напра-во! Шаго-о-ом марш!
И вновь звучит оркестр. Между прочим, лучший оркестр Киевского военного округа – постоянный призер различных смотров и конкурсов. И вот этот оркестр исполняет военное попурри, которое я буду ежедневно слушать на протяжении всех дальнейших четырех лет обучения. И, как будто бы специально, в момент торжественного прохождения нашим курсом траверза командования училища, оркестр грянул «Марш Авиации»! Это было очень правильно и символично, мол, мужики, всё позади, и вы, не смотря ни на что - наши! Авиаторы! Будущие лётчики!
После прохождения торжественным маршем, мы обошли плац по периметру, и Бурый повел нас в столовую. Причем, кратчайшим путем по дорожке между старым УЛО и спортзалом, а не как обычно – через центральную аллею. Не требуя, при этом, что крайне удивило, идти в ногу, и такого больше никогда не будет. Возле столовой мы сбросили свои вещмешки с привязанными к ним шинелями прямо на асфальт и, наконец, с облегчением сняли каски, свалив их в общую кучу. В этот раз навсегда.
- Товарищи курсанты! С ужином не затягиваем, нам еще сегодня необходимо посетить баню. В столовой с оружием быть внимательным, ничего не заденьте, не поцарапайте. Справа в столовую в колонну по одному.
И вот мы заходим в нашу прекрасную уютную курсантскую столовую уже со всеми своими правами и полноценными нормами довольствия. На нас, обветренных и до зубов вооруженных, многозначительно переглядываясь из-под накрашенных ресниц, смотрят молоденькие хорошенькие официантки. С окон раздачи – добрые поварихи, в глазах которых так и читается: «Хлопци! Яки вы худы! Сидайтэ, зараз мы вас погодуэмо!». Мы так и расселись за столами с автоматами в походном положении – за спиной. К Бурому подошла женщина – заведующая столовой и что-то ему прошептала. Бурнацев кивнул в ответ:
- Внимание, товарищи курсанты! В знак уважения четвертый курс отдает вам свой ужин и завтрак. Все съесть здесь, в казарму ничего не брать! Приятного аппетита.
И в белоснежных фартуках и кружевных чепцах шустрые, приветливо улыбающиеся официантки, мгновенно перекрыли наши столы, в том числе и Бурого, набросав на них блюда с жареной картошкой и отбивными, тарелки с пельменями, колбасой, сыром и огромным количеством кружочков масла. Тут же были расставлены бутылки с кефиром и стаканы со сметаной. И, конечно же, вареные «авиационные» яйца, по два на каждого: четвертый курс питается по реактивной норме.
Ну, ребята! Это уже слишком… Пожалейте мою тонкую и ранимую душу!
Продолжение следует….
Глава 2. Это точно лётное училище?
© Copyright: Сергей Пожитков, 2025
Свидетельство о публикации №225053000940
Свидетельство о публикации №225053000940
Рецензии