Тора, Мишлей и венцы
В Торе венцов нет… но символ есть
Истинно, в Торе (Пятикнижии Моисеевом), — том древнем корне, из которого произрастает вся священная традиция, — венцы и венки в буквальном смысле не фигурируют. Есть венец на ковчеге Завета («золотой венец» на святилище), но это скорее архитектурно-священный элемент, чем поэтический образ. Что же касается человека, то Тора говорит об облачении, о славе, о благословении, но не о венце на главе его.
Это сдержанность древнего языка Завета, избегавшего украшений в образах — ради чистоты Закона и силы Дела.
Но в «Мишлей» — венцы и венки сияют, как лавры на челе
Воистину, в Книге Притчей (Мишлей), слова становятся более образными, почти лирическими:
«…она (мудрость) даст главе твоей прекрасный венец, славною короной увенчает тебя…» (Притчи 4:9)
Здесь мудрость — как живая женщина, как Хохма (Мудрость), увенчивает ученика, ищущего разум и правду. Это — образ, проникнутый изяществом и символизмом.
Влияние эллинизма:
С течением веков, особенно после Александра Македонского и распространения греческой культуры, визуальные образы побед, славы, мудрости стали более яркими, почти театральными. В греческой культуре лавровый венок — символ победы и мудрости, — был знаком и философа, и поэта, и воина.
Книги Кетувим (Писания), к которым принадлежит «Мишлей», относятся к позднему корпусу Танаха. Возможно, к времени окончательной редакции этих текстов (IV–II вв. до н.э.), элементы эллинистической образности уже проникали в поэтический и философский язык иудаизма — не в Суть Закона, но в его метафорическое выражение.
И всё же — не забываем корень
Но заметь, что венец в Мишлей — не плотской лавр и не внешняя слава. Он — венец мудрости, духовного подвига, внутреннего пути. Это — символ, скорее идущий от древнесемитских корней, но раскрывшийся в образной поэзии, когда стало дозволительно говорить метафорой и аллегорией, а не только буквой закона.
Сравните:
В Торе: Моисей светится, но не носит венца.
В Мишлей: Мудрость венчает ищущего.
Свидетельство о публикации №225053101123