Креститель Руси

 

  КРЕСТИТЕЛЬ РУСИ
  Эпический роман о святом равноапостольном князе Владимире

*"И была сеча злая, и треск от копий ломающихся, и звук от сечения мечного, и не было видно небес от множества стрел..."*

---

    КНИГА ПЕРВАЯ
    ВОЛЧОНОК В ГРОЗУ

**Глава 1. Рождение под громом**

**Киев. Летняя ночь 958 года.**

Гроза рвала небо над Днепром, словно сами боги сражались в поднебесье. Молния за молнией полосовала тьму, и в эти мгновения древний Киев вставал из мрака, как видение — деревянные стены кремля, купола церквей, дома посадских людей, прижавшихся к холмам.

В одном из этих домов, что стоял у самой воды, рожала женщина.

Малуша стискивала зубы, чтобы не закричать. Она была из рода древлянских старейшин, тех самых, что восстали против Игоря и были усмирены его вдовой Ольгой с такой жестокостью, что кровь еще не засохла в народной памяти. Теперь дочь древлянского вождя рожала сына от Святослава — внука той, что уничтожила ее народ.

Какая ирония судьбы. Какая месть богов.

— Еще немного, голубушка, — шептала старая Доброгнева, повитуха, что принимала в этот мир уже третье поколение княжеских детей. — Вижу головку...

В этот миг грянул такой гром, что задрожали стены. И одновременно — первый крик младенца.

Доброгнева приняла ребенка, обмыла, осмотрела. Мальчик был крупным, с копной темных волос и удивительно ясными глазами — не мутными, как у всех новорожденных, а словно уже всё понимающими.

— Странный малыш, — прошептала повитуха. — Родился в грозу, да еще с таким взором... Быть ему либо святым, либо разбойником.

Малуша, еще не отошедшая от мук, взяла сына на руки. В его глазах она увидела отражение молний — или ей показалось?

— Владимир, — сказала она тихо. — Владеющий миром. Если уж родился ты от князя и рабыни, так стань же больше их обоих.

За окном гроза бушевала до самого рассвета, а в доме у Днепра спал младенец, которому суждено было изменить ход истории.

**Глава 2. Тень отца**

**Киев. Весна 965 года.**

Семилетний Владимир стоял на крепостной стене и смотрел, как по Днепру поднимаются ладьи. Впереди шла княжеская — с красным парусом и позолоченным носом. На ней возвращался Святослав после очередного похода.

— Отец едет! — кричали люди на берегу. — Святослав-князь!

Владимир слушал крики и чувствовал странную пустоту в груди. Отец... Он видел Святослава от силы десять раз в жизни. Великий князь постоянно воевал — с хазарами, болгарами, византийцами. Война была его стихией, его любовью, его проклятием.

— Ну что, сынок, радуешься? — рядом появился дядя Добрыня, брат матери. Рослый, светловолосый, с добрыми глазами и крепкими руками воина.

— Не знаю, — честно ответил Владимир. — Должен радоваться?

Добрыня вздохнул. Мальчик рос умным не по годам, но детства у него не было. Как может быть детство у сына князя и ключницы? Слишком высок для простых забав, слишком низок для княжеских почестей.

— Он твой отец. И он великий воин.

— Но он меня не знает.

— Знает. Просто... у князей свои заботы.

Ладьи причалили. Святослав сошел на берег — высокий, жилистый, с выбритой головой и длинным чубом. На нем была простая рубаха, единственным украшением служила золотая серьга в ухе. Он выглядел скорее варягом-наемником, чем повелителем огромной державы.

Князь не поднял глаз на стену, где стоял его младший сын. Он торопился во дворец, к матери Ольге, к старшим сыновьям Ярополку и Олегу, к государственным делам.

— Добрыня, — тихо сказал Владимир, — а я когда-нибудь стану настоящим князем?

— Станешь, — твердо ответил дядя. — Но не таким, как он. Другим.

Мальчик кивнул и продолжал смотреть на отца, который удалялся по узким улочкам Киева. В его детской душе в этот момент родилось что-то важное — не обида, не злость, а холодная решимость. Он будет князем. Но каким — это покажет судьба.

**Глава 3. Урок ненависти**

**Искоростень, земля древлян. Осень 969 года.**

Десятилетний Владимир сидел на пне среди пепелища и слушал рассказ старого древлянина Мала. Они приехали сюда с Добрыней — дядя считал, что мальчик должен знать правду о своих корнях.

— Здесь стоял терем твоего деда, — говорил Мал, указывая на заросшую травой землю. — Князь Мал правил древлянами двадцать лет. Справедливо правил, мудро.

— А что случилось? — спросил Владимир, хотя уже знал ответ.

— Убили его. Твоя бабка Ольга приказала. За то, что мы восстали против Игоря.

Мал говорил без злобы — прошло уже четверть века, страсти остыли. Но Владимир слышал боль в его голосе.

— Как убили?

— Хитростью. Позвала на переговоры, а потом... — старик махнул рукой. — Сожгла заживо. Вместе с дружиной, вместе с боярами. А город велела разорить до основания.

Владимир молчал. В его жилах текла кровь и палача, и жертвы. Что это делало его самого?

— Ты не виноват, мальчик, — сказал Мал, словно прочитав его мысли. — Внуки не отвечают за деяния дедов. Но помнить должны.

— Зачем?

— Чтобы не повторять ошибок. Власть — это не право карать, а обязанность защищать. Твой дед Игорь это забыл, а твоя бабка Ольга, отомстив нам, тоже забыла о милосердии. А ты... ты можешь стать другим.

Владимир поднялся и прошелся среди развалин. Здесь когда-то кипела жизнь — смеялись дети, работали ремесленники, совещались старейшины. Теперь только ветер свистел в полуразрушенных стенах.

— Дядя, — сказал он Добрыне, — а если я стану князем, я смогу все исправить?

— Что исправить?

— Чтобы никто больше не сжигал города. Чтобы не было войн между своими.

Добрыня обнял племянника.

— Сможешь, если захочешь. Но это будет трудно.

— Я не боюсь трудностей.

И в этот момент древний Мал посмотрел на мальчика и увидел в его глазах что-то, что заставило его перекреститься.

— Благослови тебя Бог, княжич, — прошептал он. — Может, и правда сможешь...

**Глава 4. Новгородское изгнание**

**Новгород. Зима 970 года.**

Владимир сидел в избе Добрыни и читал греческую книгу. За окном завывала вьюга, но в доме было тепло от печи и не очень тепло от мыслей.

Несколько месяцев назад Святослав разделил земли между сыновьями. Ярополк получил Киев, Олег — древлянскую землю, а Владимиру достался Новгород. Самому младшему — самый дальний и холодный удел.

— Изгнание, — сказал вслух Владимир.

— Что? — отвлекся от меча Добрыня. Он точил лезвие — завтра предстояло улаживать спор между боярами.

— Новгород — это изгнание. Отец хочет, чтобы я был подальше от Киева.

— Может, и хочет. А может, понимает, что тебе здесь лучше будет. В Киеве много соблазнов и мало возможностей. А здесь...

— Здесь что?

— Здесь ты можешь стать самим собой. Новгородцы судят не по крови, а по делам. Покажешь себя с хорошей стороны — будешь им как родной. Покажешь с плохой — и княжеский титул не поможет.

Владимир отложил книгу. За окном ветер стихал, и в наступившей тишине слышались далекие голоса — это с торжища возвращались купцы.

— Дядя, а что если...

— Что?

— Что если я никогда не вернусь в Киев? Останусь здесь навсегда?

Добрыня положил меч и серьезно посмотрел на племянника.

— Не останешься. Рано или поздно судьба позовет тебя туда. Но когда вернешься, будешь уже не тем мальчиком, что уехал.

— Каким?

— Настоящим князем.

Владимир кивнул и снова взялся за книгу. Но читал уже невнимательно — думал о Киеве, о отце, о том, что ждет впереди. Он не знал, что через несколько месяцев Святослав погибнет на днепровских порогах, и братья начнут войну друг с другом.

Не знал, что ему самому придется бежать за море, чтобы спастись от Ярополка.

Не знал, что изгнание только начинается.

**Глава 5. Кровавые пороги**

**Киев. Весна 972 года.**

Гонец скакал во весь опор, загоняя лошадей. За его спиной лежали днепровские пороги, где только что решилась судьба Руси. Впереди маячили башни Киева, где ждали вестей от Святослава.

Владимир стоял на стене кремля и смотрел на дорогу. Рядом толпились бояре, дружинники, простой люд. Все ждали.

— Едет кто-то! — крикнул сторож.

— Один всадник, — добавил другой. — И скачет как бешеный.

Это было плохим знаком. Хорошие вести не требуют такой спешки.

Гонец влетел в город, доскакал до кремля, свалился с лошади прямо у ворот. Его лицо было черно от пыли и горя.

— Князь... князь Святослав... — он задыхался, не мог вымолвить слова.

— Говори! — рявкнул боярин Блуд.

— Убит! Убит печенегами на порогах! Вся дружина перебита!

Мир вокруг Владимира качнулся. Отец мертв. Святослав, который казался неуязвимым, который побеждал хазаров и болгар, нашел свою смерть в днепровских камнях.

— Как это случилось? — тихо спросила княгиня Ольга. Она выглядела старой и усталой.

— Печенежский князь Куря подстерег нас у порогов. Наши ладьи сели на мель, пришлось идти берегом. А там засада... — гонец всхлипнул. — Князь Святослав бился как лев, но их было слишком много.

Владимир слушал и чувствовал, как внутри него что-то обрывается. Не любовь к отцу — той почти не было. Что-то другое. Детская вера в то, что взрослые всегда знают, что делать.

— А что теперь будет? — спросил кто-то из толпы.

Ольга выпрямилась, и на мгновение в ней проступила та железная женщина, что когда-то сожгла Искоростень.

— Теперь будет то, что должно быть. Ярополк — старший, он наследует Киев. Олег остается в древлянской земле. Владимир...

Она посмотрела на внука. В ее глазах мелькнуло что-то странное — жалость? предчувствие?

— Владимир остается в Новгороде.

Боярин Блуд шагнул вперед.

— Княгиня, может, стоит всех сыновей в Киев собрать? Время смутное, враги кругом...

— Нет, — твердо сказала Ольга. — Пусть каждый в своем уделе порядок наводит. А мы здесь справимся.

Владимир понял — его снова отсылают. И на этот раз, возможно, навсегда.

Вечером он сидел с Добрыней в тереме и молчал. Дядя тоже ничего не говорил — что тут скажешь?

— Дядя, — наконец произнес Владимир, — а правда, что Ярополк меня ненавидит?

— Не ненавидит. Просто боится.

— Меня? За что?

— За то, что ты не такой, как все. В тебе есть что-то... особенное. А особенных люди всегда боятся.

Владимир встал и подошел к окну. Где-то там, за Днепром, лежал в камышах его отец. А здесь, в Киеве, брат уже строил планы единовластия.

— Дядя, нам пора ехать.

— Куда?

— В Новгород. И надолго.

Добрыня кивнул. Он тоже это понимал. Оставаться в Киеве было опасно. Но уезжать — значит, признать поражение.

— Что ж, племянник. Посмотрим, что из тебя получится на севере.

— Получится что-то хорошее, — сказал Владимир с неожиданной уверенностью. — Я это чувствую.

---

    КНИГА ВТОРАЯ
    ИЗГНАНИЕ И ВОЗВРАЩЕНИЕ

**Глава 6. Северная школа**

**Новгород. Лето 975 года.**

Семнадцатилетний Владимир стоял на вечевой площади и слушал, как новгородцы спорят о торговых пошлинах. Спор был жаркий — одни требовали увеличить налоги с варяжских купцов, другие настаивали на их снижении.

Три года прошло с тех пор, как он окончательно поселился в Новгороде. Три года учебы в самой жестокой школе власти — среди людей свободных, привыкших говорить правду в лицо.

— Князь Владимир! — окликнул его посадник Остромир. — Что скажете?

Все взгляды обратились к нему. Владимир встал. За эти годы он сильно изменился — возмужал, закалился, научился думать не эмоциями, а головой.

— Господа новгородцы, — сказал он, — спор ваш понятен. Но вы спорите о том, как больше денег взять, а не о том, как сделать, чтобы денег стало больше.

— А как их сделать больше? — крикнул кто-то из толпы.

— Очень просто. Снизить пошлины, но улучшить дороги. Построить новые пристани. Дать купцам охрану от разбойников. Тогда торговцев станет в два раза больше, и даже с меньших пошлин казна получит больше денег.

Остромир кивнул.

— Дельно говорит князь. А деньги на дороги и пристани где взять?

— Займем у тех же купцов. Под будущие доходы.

Новгородцы засмеялись — идея показалась им разумной. И в этом смехе Владимир услышал то, чего никогда не слышал в Киеве — искреннее одобрение.

После веча к нему подошел старый боярин Коснятин.

— Хорошо сказал, княже. Но знаешь ли, что самое главное в твоих словах было?

— Что?

— То, что ты сказал "займем", а не "возьмем". Это большая разница.

Владимир задумался. Действительно, большая. В Киеве привыкли брать силой. Здесь приходилось договариваться.

— Коснятин Добрынич, а как думаешь — из меня получится настоящий князь?

Старик усмехнулся.

— Получится. Только не такой, как твой отец или братья. Другой.

— Какой?

— Такой, который строит, а не только воюет. Который думает о людях, а не только о славе.

Владимир кивнул и пошел домой. А старый боярин смотрел ему вслед и думал о том, что иногда изгнание — лучший учитель, чем роскошь.

**Глава 7. Вести с юга**

**Новгород. Осень 977 года.**

Владимир сидел в своем тереме и читал письмо от киевского купца Жирослава. Новости были тревожные.

*"Князю Владимиру Святославичу от верного Жирослава, поклон. Дела в Киеве худо идут. Твой брат Ярополк все больше к себе власти тянет. А брат Олег в древлянской земле своим порядком живет, Киева не слушается. Говорят, готовится что-то..."*

Добрыня, читавший через плечо, покачал головой.

— Не к добру это все, племянник.

— К войне, — коротко сказал Владимир.

— Да. И когда начнется, каждому придется выбирать сторону.

— А я уже выбрал.

— Какую?

— Свою.

Добрыня усмехнулся.

— Это не всегда возможно.

— Посмотрим.

Владимир отложил письмо и подошел к окну. За стеклом лежал Новгород — деревянные дома, каменные церкви, торговые ряды. Его город. Его люди. Его ответственность.

— Дядя, а что если Ярополк победит Олега и пойдет на нас?

— Будем сражаться.

— А если победим мы?

— Тогда пойдем на Киев.

— Нет, — сказал Владимир неожиданно твердо. — Тогда я поеду к варягам.

— Зачем?

— Учиться. У них есть то, чего нет у нас — умение воевать не числом, а умением. И еще кое-что...

— Что?

— Они знают мир. Плавают по всем морям, торгуют со всеми странами. А мы сидим в своих лесах и думаем, что весь мир — это то, что видим.

Добрыня внимательно посмотрел на племянника. Мальчик, которого он когда-то возил на рыбалку, превращался в мужчину. И в государственного деятеля.

— Хорошо рассуждаешь. Но помни — за морем легко забыть, зачем туда ехал.

— Не забуду. У меня есть то, что меня вернет.

— Что?

Владимир снова посмотрел в окно, на свой Новгород.

— Долг.

**Глава 8. Братская кровь**

**Овруч, древлянская земля. Весна 978 года.**

Олег Святославич сидел в осажденном городе и понимал — конец близок. Ярополк подошел с большим войском, Овруч взять штурмом нельзя, но можно взять измором.

— Князь, — сказал боярин Свенельд, — может, пора о переговорах думать?

Олег горько усмехнулся. Свенельд был одним из тех, кто подговорил Ярополка на эту войну. А теперь советует сдаваться.

— Какие переговоры, Свенельд? Ты же знаешь моего брата. Он не остановится, пока не станет единым правителем Руси.

— Так пошли к Владимиру гонца. Пусть поможет.

— Не поможет. Владимир умный, он понимает — кто из нас выиграет эту войну, тот и за ним придет.

Свенельд помолчал. Потом сказал:

— А что если... попробовать по-другому?

— Как?

— Выйти к Ярополку одному. Поговорить по-братски.

Олег долго молчал. За окном кричали вороны — нехорошая примета.

— Знаешь что, Свенельд, — сказал он наконец, — ты прав. Попробую.

На следующий день Олег вышел из Овруча один, без оружия. Ярополк встретил его в своем лагере.

Братья стояли друг против друга, и в них было мало общего. Ярополк — высокий, светлый, красивый. Олег — приземистый, темноволосый, с глазами, в которых читалась усталость.

— Брат, — сказал Олег, — зачем нам воевать? Руси и так врагов хватает.

— Руси нужен один правитель, — ответил Ярополк. — Не три.

— А Владимир?

— Владимир далеко. И умен. Понимает, когда нужно уступить.

— Понимает. Но уступит ли?

Ярополк пожал плечами.

— Его дело. Я предложу ему хорошие условия. Откажется — сам виноват.

Олег кивнул. Он знал старшего брата — тот не отступит.

— Хорошо, Ярополк. Сдаюсь. Но с условием.

— Каким?

— Моих людей не трогаешь. Они воевали честно.

— Согласен.

Братья обнялись. И в этот момент Олег почувствовал, как дрогнула рука Ярополка. Что-то острое вошло ему под ребра.

— Прости, брат, — прошептал Ярополк. — Но иначе нельзя.

Олег упал на траву. Кровь текла из раны, но он еще был жив.

— Владимир... — прохрипел он. — Берегись Владимира...

Это были его последние слова.

Ярополк стоял над телом брата и чувствовал — что-то сломалось в нем навсегда. Он хотел объединить Русь, а начал с братоубийства.

— Князь, — подошел боярин Блуд, — что с Овручем делать?

— Брать. И никого не щадить.

Блуд кивнул и ушел. А Ярополк остался стоять над телом Олега и думать о том, что скажет, когда весть дойдет до Новгорода.

До Владимира.

**Глава 9. Бегство за море**

**Новгород. Лето 978 года.**

Гонец прискакал на взмыленной лошади и сразу попросил к князю. Владимир принял его в своем тереме, в присутствии Добрыни и нескольких доверенных бояр.

— Что случилось? — спросил он, хотя по лицу гонца уже все понял.

— Князь Олег мертв. Убит Ярополком. Овруч взят, дружина перебита.

Наступила тишина. Владимир сидел неподвижно, только руки медленно сжимались в кулаки.

— Как убит?

— На переговорах. Пришел к брату без оружия, а тот...

Гонец не договорил, но и так все было ясно.

— А что Ярополк говорит?

— Говорит, что объединяет Русь. И что ты можешь остаться князем в Новгороде, если признаешь его старшинство.

Добрыня хмыкнул.

— Милостивое предложение.

— Очень милостивое, — согласился Владимир. — А если не признаю?

— То же, что и с Олегом.

Владимир встал и прошелся по комнате. Все смотрели на него, ждали решения.

— Господа, — сказал он наконец, — собирайте дружину. Мы уходим.

— Куда? — спросил боярин Остромир.

— За море. К варягам.

— Зачем?

— Набирать войско. А потом вернемся и покажем Ярополку, что такое настоящая война.

Добрыня кивнул одобрительно.

— Дельно. А Новгород?

— Новгород подождет. Лучше сдать город без боя, чем загубить людей в безнадежной схватке.

Остромир нахмурился.

— Князь, а не сочтут ли это трусостью?

Владимир остановился и посмотрел на него.

— Остромир Константинович, трусость — это когда боишься. А я не боюсь. Я планирую.

На следующий день Владимир покинул Новгород. С ним ушло полторы тысячи верных дружинников — цвет новгородского войска.

Они плыли по Волхову к Ладоге, а оттуда — к Балтийскому морю. Впереди лежал неизвестный путь, за спиной — оставленная без боя родина.

— Не жалеешь? — спросил Добрыня, когда ладьи вышли в открытое море.

Владимир долго смотрел на исчезающий в дымке берег. Где-то там остался его Новгород, его люди, его молодость.

— Жалею, — честно ответил он. — Но это правильно.

— Откуда такая уверенность?

— Из сердца, дядя. Мы еще вернемся. И будем сильнее.

Добрыня кивнул. В голосе племянника звучала та особая сталь, которая появляется у людей только после больших потерь.

— А что если варяги не захотят нам помочь?

— Захотят, — сказал Владимир с неожиданной улыбкой. — У меня есть кое-что, что их заинтересует.

— Что?

— Знание этих земель. И обещание большой добычи.

Ладьи шли на север, к землям викингов, к новой жизни князя-изгнанника.

**Глава 10. Викинги**

**Швеция, фьорд Мелар. Осень 978 года.**

Конунг Эйрик Победоносный сидел в своем деревянном дворце и слушал рассказ русского князя. Перед ним стоял молодой человек лет двадцати — высокий, широкоплечий, с умными глазами и решительным подбородком. Говорил он по-норвежски без акцента — видно, хорошо знал языки.

— Итак, князь Владимир, — сказал конунг, — ты хочешь, чтобы я дал тебе войско для похода на твоего брата?

— Именно так, конунг Эйрик.

— А что взамен?

— Долю в добыче. Знание русских земель. И союз с будущим правителем Киева.

Эйрик усмехнулся. Самоуверенность этого молодого изгнанника ему нравилась.

— Будущим правителем? А если ты проиграешь?

— Не проиграю.

— Откуда такая уверенность?

Владимир шагнул вперед, и в его глазах мелькнул тот огонь, который заставляет людей следовать за вождем.

— Потому что я знаю то, чего не знает мой брат. Как управлять людьми не страхом, а верностью. Как воевать не только силой, но и умом. И главное — зачем это делать.

— Зачем?

— Чтобы построить государство, где люди живут по закону, а не по прихоти князя.

Эйрик задумался. Обычно к нему приходили авантюристы, жаждущие золота и славы. Этот говорил о каких-то законах.

— Хорошо, князь. Я дам тебе людей. Тысячу воинов — цвет моей дружины. Но с условием.

— Каким?

— Сначала ты послужишь мне. Год или два. Покажешь, что умеешь воевать не только языком.

Владимир кивнул.

— Согласен.

— И еще одно условие.

— Слушаю.

— Когда вернешься в свои земли, не забудешь старых друзей.

— Не забуду, конунг Эйрик. Обещаю.

Они ударили по рукам. Так началась варяжская школа князя Владимира.

**Глава 11. Школа войны**

**Берега Дании. Весна 980 года.**

Владимир стоял на носу драккара и смотрел на приближающийся берег. Там, за песчаными дюнами, их ждал датский ярл Харальд со своей дружиной. Обычная пограничная стычка, каких сотни случались каждый год в этих краях.

За два года службы у Эйрика Владимир многому научился. Главное — понял, что война это не только храбрость и сила. Это расчет, планирование, знание противника.

— Готов? — спросил Торстейн Рыжебородый, старый викинг, ставший наставником русского князя.

— Готов, — ответил Владимир, проверяя ремни щита.

— Помни — датчане сильны в лобовой атаке, но слабы на флангах. И еще — их конунг молод и горяч. Будет рваться вперед.

— Понял.

Ладьи вошли в узкую бухту. На берегу уже строились датчане — щит к щиту, копья наперевес. Классический строй северных воинов.

— Владимир! — крикнул Эйрик. — Ведешь правый фланг!

Это была честь — конунг доверял ему командовать в настоящем бою.

Владимир выскочил в воду, за ним — полторы сотни викингов. Они бежали по мелководью, выкрикивая боевые кличи.

— За Одина! За Эйрика! — ревели норвежцы.

— За Русь! — добавил Владимир, и его люди подхватили клич.

Столкновение было жестоким. Щиты трещали под ударами мечей, копья ломались о кольчуги. Владимир рубился в первых рядах, показывая пример своим воинам.

И тут он увидел то, что предсказывал Торстейн — молодой датский ярл прорвался через центр и мчался прямо на Эйрика.

— Торстейн! — крикнул Владимир. — Прикрой конунга!

— А ты?

— Я справлюсь!

Владимир развернул свой отряд и ударил в тыл прорвавшимся датчанам. Маневр был рискованным — он оставлял открытым свой фланг. Но расчет оправдался. Датчане, зажатые между двух огней, дрогнули и побежали.

Ярл Харальд пал под мечом Эйрика. Бой был выигран.

— Хорошо сражался, князь, — сказал конунг, когда дележили добычу. — Настоящий викинг из тебя получился.

— Спасибо, — ответил Владимир. — Но я не викинг.

— А кто же?

— Русский князь. И скоро время пришло это доказать.

**Глава 12. Возвращение**

**Новгород. Лето 980 года.**

Стража на городской башне первой увидела корабли. Сначала показалась одна ладья, потом еще, потом целая флотилия. Черные паруса с красными полосами — знак, который помнили немногие.

— Владимир возвращается! — закричал сторож.

Весть молнией разнеслась по городу. Люди бежали к пристани — кто с радостью, кто с опаской. Два года правления Ярополка многих разочаровали. Старший Святославич оказался князем жестким и алчным.

Первая ладья причалила к берегу. С нее сошел высокий человек в кольчуге, с мечом на боку. Лицо загорелое, волосы длинные, глаза... В глазах была та особая твердость, которая появляется у людей, прошедших через огонь и воду.

— Граждане Новгорода! — громко сказал Владимир. — Я вернулся!

Толпа молчала, не зная, как реагировать. Тогда из толпы вышел старый боярин Остромир.

— Князь Владимир, — сказал он, — добро пожаловать домой.

— Спасибо, Остромир Константинович. Рад видеть, что ты жив и здоров.

— И мы рады. Только... что теперь будет?

Владимир улыбнулся.

— Теперь будет справедливость. И месть за брата Олега.

За его спиной высаживались варяги — рослые, бородатые, в богатых доспехах. Тысяча отборных воинов, каких Русь еще не видела.

— А это кто? — спросил кто-то из толпы.

— Мои друзья, — ответил Владимир. — Они помогут нам вернуть то, что принадлежит Руси по праву.

Посадник Коснятин подошел ближе.

— Князь, а Ярополк? Он не даст тебе просто так Киев взять.

— Не даст, — согласился Владимир. — Поэтому мы его не попросим. Мы его возьмем.

В толпе послышались одобрительные возгласы. Новгородцы устали от Ярополка и его наместников.

— Но сначала, — продолжил Владимир, — нужно собрать всю Русь. Объединить всех, кто против братоубийцы. И показать миру, что значит русская сила.

Он поднял руку, и шум стих.

— Граждане! Кто готов идти со мной на Киев? Кто готов сражаться за правое дело?

— Готовы! — закричала толпа. — Готовы, князь!

Владимир кивнул. Все шло по плану. Первый шаг сделан — Новгород снова его. Теперь очередь Киева.

**Глава 13. Последняя встреча братьев**

**Киев. Осень 980 года.**

Ярополк стоял на стене кремля и смотрел на лагерь Владимира. Младший брат разбил свои шатры на том самом месте, где когда-то стояли ладьи отца.

Два месяца длилась осада. Владимир не спешил штурмовать — он знал, что время работает на него. В городе начинался голод, среди бояр зрело недовольство.

— Князь, — подошел боярин Блуд, — может, попробуем договориться?

— С Владимиром? — Ярополк горько усмехнулся. — Ты же знаешь его. Он не простит смерти Олега.

— А если... предложить ему что-то ценное?

— Что может быть ценнее киевского престола?

Блуд помолчал, потом сказал:

— Жизнь.

Ярополк резко повернулся к нему.

— Что ты имеешь в виду?

— Володимир не злой человек. Может, согласится на изгнание?

— А ты откуда знаешь, какой он человек?

Блуд опустил глаза.

— Я... переписываюсь с его людьми.

Наступила долгая тишина. Ярополк смотрел на боярина, который служил ему десять лет, и видел в его глазах ту же слабость, что когда-то погубила Олега.

— Понятно, — сказал он тихо. — Значит, и ты меня предаешь.

— Не предаю, князь. Просто... хочу избежать кровопролития.

— Ладно, Блуд. Передай брату — согласен на переговоры.

— Где?

— В церкви Богородицы. На нейтральной земле.

Блуд кивнул и поспешил уйти. А Ярополк остался стоять на стене и думать о том, что история повторяется. Только теперь он в роли Олега.

**На следующий день церковь Богородицы.**

Владимир пришел первым. Он стоял перед алтарем и молился — не о победе, а о том, чтобы все прошло без лишней крови.

Ярополк появился в сопровождении двух телохранителей. Он выглядел усталым, постаревшим за эти месяцы осады.

Братья долго смотрели друг на друга. В Ярополке Владимир видел отражение собственной судьбы — что было бы с ним, останься он в Киеве? А Ярополк видел в младшем брате то, чего сам лишился за годы правления — внутреннюю силу.

— Ты изменился, Володя, — сказал Ярополк.

— И ты, брат.

— Что теперь?

— Теперь ты отрекаешься от престола. И уходишь в изгнание.

— А если откажусь?

— Тогда война продолжится. И кончится твоей смертью.

Ярополк кивнул. Он знал — Владимир не блефует.

— А мои люди?

— Кто присягнет мне — останется. Кто не захочет — уйдет вместе с тобой.

— Куда?

— В Византию. Император всегда рад принять на службу опытных воинов.

Ярополк задумался. Предложение было милосердным. Гораздо милосерднее того, что он сам когда-то предложил Олегу.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Согласен.

Братья обнялись. И в этот момент за спиной Ярополка мелькнула тень — один из телохранителей Владимира подкрался сзади.

— Стой! — крикнул Владимир.

Но было поздно. Нож вошел Ярополку под ребра. Он упал на каменный пол церкви, и кровь расплылась вокруг него темным пятном.

— Кто приказал? — яростно спросил Владимир, хватая убийцу за грудки.

— Боярин Блуд, — прохрипел тот. — Сказал — так лучше для всех.

Владимир оттолкнул его и упал на колени рядом с братом. Ярополк еще дышал.

— Володя... — прошептал он. — Прости меня... за Олега...

— Я простил тебя еще два года назад, брат.

— Будь... лучше нас...

Это были его последние слова.

Владимир сидел рядом с телом брата и чувствовал, как в душе рождается что-то новое. Не радость победы, а тяжесть ответственности. Теперь он один отвечал за всю Русь.

— Князь, — тихо сказал Добрыня, — что делать с Блудом?

— Изгнать. Навсегда. Предателей я не терплю, даже если они предают в мою пользу.

— А с убийцей?

— Казнить. При всем народе. Пусть знают — кровь в церкви не прощается никому.

Владимир встал и перекрестился.

— Теперь идем в Киев. У нас много работы.

---
 
    КНИГА ТРЕТЬЯ
    ВЫБОР ВЕРЫ

**Глава 14. Князь-язычник**

**Киев. Лето 981 года.**

Владимир стоял на священном холме и смотрел на деревянного Перуна. Идол возвышался над городом — грозный, могучий, с серебряной головой и золотыми усами. Вокруг стояли другие боги — Хорс, Даждьбог, Стрибог, Семаргл, Мокошь.

— Велик Перун! — скандировала толпа. — Велик князь Владимир!

Жрец поднял над головой жертвенный нож. На каменном алтаре лежал белый конь — дар богу от нового повелителя Киева.

Владимир смотрел на происходящее и чувствовал странную пустоту. Год назад он был рад бы такому празднику. Теперь что-то изменилось.

— Князь, — подошел боярин Добрыня, — народ ждет твоего слова.

Владимир кивнул и шагнул вперед.

— Боги русские! — громко сказал он. — Вы дали мне победу над врагами! Вы привели меня на престол отцов! Принимайте же благодарность от князя Владимира!

Толпа взревела от восторга. Жрец опустил нож, кровь хлынула на алтарь. Боги были довольны.

Но Владимир не был доволен. Вечером он сидел в своем тереме и размышлял о том, что его беспокоило.

— Дядя, — сказал он Добрыне, — а правильно ли мы живем?

— В каком смысле?

— В смысле веры. Богов у нас много, а толку мало. Смотри — хазары молятся одному богу, и у них порядок. Болгары молятся одному богу, и у них закон. А мы?

— А мы молимся так, как деды молились.

— Но деды были дикими. А мы хотим быть цивилизованными.

Добрыня задумался. В словах племянника была правда.

— Что предлагаешь?

— Пока ничего. Но думаю. Много думаю.

За окном над Киевом всходила луна. Где-то в других землях люди молились другим богам, жили по другим законам. И, возможно, жили лучше.

**Глава 15. Послы**

**Киев. Весна 986 года.**

В великокняжеский дворец прибыли гости. Первыми пришли болгары-мусульмане с Волги. Их предводитель, седобородый имам, поклонился князю и начал свою речь:

— Великий князь Владимир! Мы пришли рассказать тебе о вере истинной. Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк его!

Владимир слушал внимательно. Мусульмане говорили умно — о едином боге, о справедливости, о законе, одинаковом для всех.

— А что ваша вера запрещает? — спросил князь.

— Пить вино, есть свинину, играть в кости...

— Руси веселие есть пити, — ответил Владимир. — Не можем без того быти.

Мусульмане ушли ни с чем. На следующий день пришли хазарские евреи.

— Князь, — сказал их раввин, — мы поклоняемся Богу Авраама, Исаака и Иакова. Богу, который дал людям закон на горе Синай.

— Где же ваша земля? — спросил Владимир.

— Рассеяны мы по миру за грехи предков.

— Если ваш Бог так велик, зачем же вы без земли? Хотите ли и нас лишить отечества?

Евреи тоже ушли без успеха. Третьими пришли немцы из Рима.

— Великий князь, — сказал их священник, — прими веру христианскую по обряду римскому. Папа — наместник Христа на земле, и кто подчинится ему, получит царство небесное.

— Идите откуда пришли, — сказал Владимир. — Отцы наши не принимали веры от папы.

Последними пришли греки из Византии. Их философ был человеком ученым, говорил красиво и убедительно.

— Князь, — сказал он, — слышали мы, что приходили к тебе люди разных вер. Все они искажают истину. Мы же исповедуем веру истинную, православную...

И философ начал рассказывать историю мира — от сотворения до пришествия Христа. Владимир слушал, не перебивая. В рассказе грека была какая-то особенная правда.

— А что будет с праведными после смерти? — спросил князь.

Философ развернул пелену с изображением Страшного Суда. Справа стояли праведники в райских садах, слева — грешники в адском огне.

— Хочешь стать справа — крестись. Хочешь слева — оставайся язычником.

Владимир долго смотрел на изображение. Потом сказал:

— Красиво твое учение. Но пошлю я мужей своих посмотреть на веру вашу.

**Глава 16. Выбор**

**Константинополь. Лето 987 года.**

Русские послы стояли в храме Святой Софии и не могли поверить своим глазам. Огромный купол терялся в золотистой дымке, мозаики переливались в свете тысяч свечей, хор пел так, что душа отрывалась от земли.

— Не знаем, на небе или на земле мы находимся, — шептал боярин Искусович. — Ибо нет на земле такого вида и красоты такой.

— Кто увидит такую красоту, тот уже не захочет безобразного, — добавил другой посол.

Они провели в Константинополе месяц, видели богатство империи, мудрость ее законов, силу ее армии. И поняли — вот каким должно быть государство.

**Киев. Осень 987 года.**

Владимир сидел в окружении бояр и слушал отчет послов.

— Ходили мы к болгарам, — говорил Искусович, — видели их молитвы в храме. Стоят они без пояса, поклонятся и сядут, смотрят туда и сюда, как бешеные. Нет веселия в них, только печаль и смрад великий.

— А немцы?

— У немцев видели службу многую, а красоты не видели никакой.

— А греки?

— А греки повели нас туда, где служат своему Богу, и не знали мы, на небе или на земле находимся. Ибо нет на земле такого зрелища и красоты. И не можем мы забыть красоты той.

Владимир задумался. Решение созревало в нем давно, но сейчас настал момент его принять.

— Боляре, — сказал он, — что посоветуете?

Старший боярин поднялся.

— Если бы плох был закон греческий, то не приняла бы его бабка твоя Ольга, а была она мудрейшая из людей.

— Где же крестимся?

— Где хочешь.

Владимир встал. Выбор был сделан.

— В следующем году пойдем на Корсунь. И там примем крещение.

**Глава 17. Корсунь**

**Херсонес. Весна 988 года.**

Город был в осаде уже полгода. Владимир не спешил — штурм стоил бы много крови, а ему нужна была Корсунь целой и невредимой.

— Князь, — сказал воевода Волчий Хвост, — может, попробуем взять приступом?

— Нет, — ответил Владимир. — Подождем. Город сам откроется.

И действительно, вскоре к русскому лагерю прокрался перебежчик — корсунский священник Анастас.

— Князь, — сказал он, — знаю, как город взять без боя.

— Говори.

— Есть у них колодец за восточной стеной. Перекрой его — и сдадутся сами.

Владимир кивнул. План был разумным.

На следующую ночь русские воины перекрыли водопровод. Через неделю Корсунь сдалась.

— Что хочешь с города? — спросили бояре.

— Хочу креститься, — ответил Владимир.

Но сначала он отправил послов в Константинополь к императорам Василию и Константину.

*«Слышал я, что имеете сестру девицу. Если не дадите ее за меня, то сделаю столице вашей то же, что и Корсуни».*

Императоры были в ужасе. Выдать порфирородную принцессу за варварского князя? Но выбора не было.

*«Не подобает христианам выдавать жен за язычников. Если крестишься, то и ее получишь, и царство небесное наследуешь».*

*«И я хочу креститься, — ответил Владимир. — Еще прежде испытал вашу веру и люба мне вера ваша».*

**Глава 18. Крещение**

**Херсонес. Успенский собор. 988 год.**

Владимир стоял по пояс в купели и чувствовал, как холодная вода обжигает кожу. Рядом — византийский епископ и корсунские священники. В храме собрались его бояре, дружинники, греческая знать.

— Владимир, — произнес епископ, — крещается во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!

Епископ трижды окунул князя в воду. И в этот момент произошло чудо.

За несколько дней до крещения Владимир начал слепнуть. Глаза болели, покрылись белесой пеленой. Врачи разводили руками — болезнь была неизвестной.

Но когда священная вода коснулась его глаз, пелена спала. Владимир увидел мир как будто заново — ярким, чистым, полным света.

— Теперь узрел я истинного Бога! — воскликнул он.

Дружинники, видевшие чудо, тут же потребовали крещения для себя. Священники едва успевали совершать таинство.

После церемонии к Владимиру подвели женщину в богатых одеждах. Анна Порфирородная была уже не молода, но сохранила красоту и царственную осанку.

— Принцесса Анна, — сказал епископ, — вот ваш супруг, князь Владимир, новый сын Православной Церкви.

Анна поклонилась. В ее глазах читался страх — она ехала к варвару, а встретила человека.

— Ваше Высочество, — сказал Владимир по-гречески, — не бойтесь. Я не враг вам, а защитник.

— Верю, князь, — ответила Анна. — И надеюсь, что Бог благословит наш союз.

Венчание состоялось в тот же день. Корсунские колокола звонили до самого вечера.

**Глава 19. Возвращение в Киев**

**Киев. Лето 988 года.**

Владимир стоял на том же священном холме, где год назад приносил жертвы языческим богам. Теперь здесь собралась толпа, ждущая его решения.

— Люди киевские! — громко сказал князь. — Год назад я стоял здесь и приносил жертвы богам наших отцов. Сегодня я стою перед вами другим человеком.

Толпа молчала, напряженно ожидая. Рядом с Владимиром стояли его жена Анна, византийские священники, новокрещенные бояре. У подножия холма виднелись статуи языческих богов — пока еще цельные, но уже обреченные.

— В далекой Корсуни я принял веру христианскую. Не по принуждению, не по расчету, а потому что узрел в ней истину. Истину о том, как должны жить люди.

Из толпы раздались недовольные возгласы. Жрец Перуна Богомил выступил вперед:

— Князь! Зачем ты оставляешь богов, что дали тебе победу? Перун гневается!

Владимир спокойно посмотрел на жреца.

— Богомил, скажи мне — где были наши боги, когда брат убивал брата? Где были они, когда в стране лилась кровь невинных? Что дали они Руси, кроме раздоров и жестокости?

— Дали силу! Дали славу в бою!

— Силу — да. Но не дали справедливости. Не дали закона. Не дали мира между людьми.

Владимир шагнул к краю помоста, чтобы все его видели.

— Я объездил многие земли, видел многие народы. И везде, где люди поклоняются единому Богу, там порядок. Там справедливость. Там сильный не обижает слабого просто потому, что может.

— А что с нашими обычаями? — крикнул кто-то из толпы.

— Добрые обычаи останутся. Злые — уйдут. Больше не будет человеческих жертв. Больше не будет кровной мести без суда. Больше не будет рабства для должников.

Анна тихо коснулась руки мужа. В ее глазах читалась гордость — она видела, как варварский князь становится просвещенным правителем.

— Князь! — выкрикнул боярин Путята. — А если народ не захочет?

Владимир обвел взглядом собравшихся. Лица были разные — любопытные, настороженные, враждебные, но не равнодушные.

— Путята, я не принуждаю. Кто хочет креститься — приходи завтра на Днепр. Кто не хочет — оставайся при старой вере. Но знайте все — Русь отныне становится христианской державой. И жить в ней будем по христианским законам.

— А боги? — прохрипел старый жрец. — Что с богами?

Владимир помолчал. Этот момент он обдумывал много дней.

— Боги наших отцов были для своего времени. Время детства Руси прошло. Пришло время зрелости.

Он поднял руку, и воины двинулись к статуям. Первым пал Перун — его серебряная голова с грохотом ударилась о землю. За ним — Хорс, Даждьбог, остальные идолы.

Женщины в толпе заплакали, мужчины стиснули кулаки. Но никто не решился выступить против княжеской воли.

— Завтра на рассвете, — сказал Владимир, — кто хочет — приходите к Днепру. Начнем новую жизнь.

**Глава 20. Крещение Руси**

**Киев, берег Днепра. 1 августа 988 года.**

Рассвет был туманным. Над рекой стояла легкая дымка, скрывавшая противоположный берег. Владимир стоял на берегу в белой рубахе и смотрел на людей, которые медленно собирались у воды.

Пришли не все. Но пришли многие — тысячи киевлян, от мала до велика. Кто по убеждению, кто из любопытства, кто из покорности князю.

— Добрыня, — тихо сказал Владимир дяде, — страшно мне.

— Чего страшишься, племянник?

— А что если неправильно делаю? Что если ломаю то, что восстановить нельзя?

Добрыня, тоже уже крещенный, положил руку на плечо князя.

— Володя, помнишь, что говорил твой учитель-грек? «По плодам их узнаете их». Посмотри на эти лица — видишь в них злобу? Ненависть?

Владимир вгляделся в толпу. Люди стояли тихо, с любопытством и даже некоторым благоговением. Детишки хватались за материнские юбки, старики опирались на палки, молодые дружинники держались особняком, но пришли.

— Не вижу, — признал он.

— Вот и я не вижу. Значит, все правильно.

К берегу подошли византийские священники во главе с епископом Михаилом. Хор запел торжественный тропарь, и над Днепром понеслись слова, которых эта земля еще не слышала:

— «Во Иордане крещающуся Тебе, Господи, Троическое явися поклонение...»

Владимир первым вошел в воду. За ним — его семья, бояре, дружинники. Потом потянулся народ.

Епископ Михаил поднял руки:

— Люди киевские! Сегодня вы рождаетесь заново! Сегодня Русь становится частью великой семьи христианских народов!

И началось великое таинство. Священники стояли по пояс в воде и крестили всех желающих. Старых и молодых, богатых и бедных, свободных и рабов.

— Крещается раб Божий... — звучало над рекой.

Владимир смотрел на происходящее и чувствовал, как в его душе рождается что-то новое. Не радость победы, не гордость властителя, а особая ответственность. Ответственность за души этих людей, за их будущее, за судьбу всей Руси.

Маленькая девочка, которую крестили рядом, вынырнула из воды и засмеялась. В ее смехе не было страха — только детское удивление и восторг.

— Дядя, — сказал Владимир Добрыне, — кажется, мы делаем правильное дело.

— Кажется, племянник. Кажется.

К полудню большая часть Киева была крещена. Священники едва держались на ногах от усталости, но продолжали совершать таинство.

— Довольно на сегодня, — сказал наконец Владимир. — Кто не успел — завтра продолжим.

Люди расходились по домам. В их глазах читалось смущение, любопытство, надежда. Многие не до конца понимали, что произошло, но чувствовали — что-то важное изменилось.

Вечером Владимир сидел с Анной в своем тереме. Принцесса читала греческую книгу, князь смотрел в окно на Днепр.

— О чем думаешь? — спросила жена.

— О том, что начали. И дойдем ли до конца.

— Дойдете. Я верю в тебя.

— Откуда такая уверенность?

Анна отложила книгу и подошла к мужу.

— Потому что видела, как ты меняешься. Год назад ты был язычником-варваром. Сегодня ты — христианский государь. Если такое изменение возможно с одним человеком, то возможно и с целым народом.

Владимир обнял жену. За окном над Киевом восходили звезды — те же, что светили его языческим предкам, но теперь они освещали христианскую Русь.

**Глава 21. Сопротивление**

**Новгород. Осень 990 года.**

Добрыня ехал по новгородским улицам в сопровождении тысячного отряда. Два года прошло с киевского крещения, и теперь очередь дошла до севера. Но Новгород встретил княжеских посланцев совсем не так, как Киев.

— Дядя Добрыня! — окликнул его знакомый голос.

Это был посадник Остромир, старый друг еще со времен княжения Владимира.

— Здорово, Остромир! Рад видеть.

— И я рад. Только вот дело у тебя нелегкое будет.

— Что имеешь в виду?

— Народ наш упрямый. Богов своих любит, новой веры боится. А главное — тысяцкий Угоняй против тебя народ настраивает.

Добрыня нахмурился. Угоняй был влиятельным человеком, потомком старинного боярского рода. Если он против крещения...

— А что говорит?

— Говорит, что князь Владимир греками прельщен, хочет Русь Византии подчинить. Что новая вера — рабство, а старая — свобода.

— Понятно. А ты что думаешь?

Остромир помолчал.

— Я думаю, что князь Владимир умный человек. Если он решил — значит, так надо. Но убедить в этом новгородцев...

Он не договорил, но Добрыня понял. Новгородцы — народ своенравный, привыкший сами решать свои дела. Силой их не возьмешь.

Вечером на вечевой площади собралась вся городская знать. Добрыня встал перед собравшимися и начал свою речь:

— Мужи новгородские! Шлет вам поклон князь Владимир и повелевает принять веру христианскую, как приняли ее киевляне.

— А если не захотим? — выкрикнул тысяцкий Угоняй.

— Тогда придет сам с войском и принудит.

Зашумело вече. Кто-то кричал: «Не дадимся!», кто-то: «Подумать надо!»

Угоняй поднял руку, требуя тишины:

— Братья! Слышите? Принуждать хотят! А разве принуждение — от Бога? Разве истинная вера силой прививается?

— Угоняй прав! — поддержали его сторонники.

— Не прав! — возразил посадник Остромир. — Князь наш, он лучше знает, что Руси нужно!

Спор разгорался. Добрыня понял — мирно не решить.

— Граждане, — сказал он, — даю вам три дня на размышление. А потом начинаем крещение — с желающими или без желающих.

**Три дня спустя.**

Новгород разделился. На Торговой стороне собрались сторонники крещения во главе с посадником Остромиром. На Софийской — противники во главе с тысяцким Угоняем.

— Не дадим осквернить святыню! — кричали одни.

— Не будем противиться князю! — отвечали другие.

Добрыня стоял посреди моста через Волхов и понимал — дело идет к кровопролитию. Новгородцы схватились за оружие, и теперь каждая сторона ждала только повода.

— Путята, — сказал он воеводе, — придется действовать силой.

— Слушаюсь! — ответил Путята. — Огнем и мечом?

— Огнем и мечом, — тяжело согласился Добрыня.

Началось то, что летописцы назовут «Путята крестит мечом, а Добрыня — огнем». Княжеские воины ворвались в город, подожгли несколько домов на Софийской стороне, схватили главных противников крещения.

— Угоняя ко мне! — приказал Добрыня.

Тысяцкого привели связанного. На лице его читалась ненависть.

— Что хочешь, Добрыня? Убить?

— Не убить. Убеждать. Угоняй, ты умный человек, неужели не понимаешь — сопротивление бесполезно? Владимир решил — значит, будет по-его.

— Понимаю. Но предки мои не кланялись чужим богам!

— А внуки твои будут кланяться. Хочешь ли, чтобы они помнили тебя как мудрого человека или как упрямца?

Угоняй задумался. Вокруг горели дома, плакали женщины, новгородцы покорно шли к реке для крещения.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Сдаюсь. Но знай — силой веру не привьешь. Только страх привьешь.

— Увидим, — ответил Добрыня. — Увидим.

**Глава 22. Строительство храмов**

**Киев. Весна 996 года.**

Владимир стоял на том самом холме, где когда-то возвышались языческие идолы, и смотрел на строящийся храм. Восемь лет прошло с крещения Руси, и князь решил увековечить это событие в камне.

— Мастер Миронег, — обратился он к главному строителю, — как дела?

— Хорошо идут, князь! К осени купол поставим, а весной следующего года освящение будет.

Храм строился по образцу константинопольских церквей, но с учетом русских традиций. Византийские мастера работали рядом с киевскими, передавая свои знания.

— А мозаики?

— Мозаики делают греки. Говорят — такой красоты на Руси еще не видали.

Владимир кивнул. Храм должен был стать не просто церковью, а символом новой Руси — христианской, просвещенной, красивой.

Рядом появилась Анна. За восемь лет супружества она полюбила мужа и его страну, выучила русский язык, прониклась заботами Руси.

— Володя, — сказала она, — к тебе пришли послы из Корсуни.

— Что хотят?

— Жалуются на печенегов. Просят защиты.

Владимир вздохнул. Восемь лет мира подходили к концу. Печенежские орды снова беспокоили русские границы.

— Зови их. Поговорим.

Послы были встревожены. Печенежский хан Белгук с огромным войском стоял под Белгородом и требовал дани.

— Князь, — говорил старший посол, — если Белгород падет, то и Киев в опасности.

— Знаю, — ответил Владимир. — Собираю рать. Через неделю выступаем.

— А если не хватит сил?

— Хватит. Русь теперь не та, что была при отце. У нас есть то, чего у печенегов нет.

— Что?

— Единство. И вера в правое дело.

**Белгород. Лето 996 года.**

Печенежское войско было огромным — тысяч тридцать конных лучников. Белгород держался из последних сил, и падение его было делом дней.

Владимир подошел к городу с войском вдвое меньшим. Но его воины были лучше вооружены и, главное, лучше организованы.

— Князь, — сказал воевода Волчий Хвост, — печенеги предлагают решить дело поединком.

— Каким поединком?

— Выберет каждая сторона по воину. Кто победит — тот и прав.

Владимир задумался. Предложение было заманчивым — можно избежать большой битвы. Но где найти воина, способного одолеть печенежского богатыря?

— А кто у нас есть?

— Да вот беда — нет никого подходящего. Печенеги выставят великана, а у нас...

— Князь! — перебил их незнакомый голос.

Обернулись. К ним подходил старик кожевник с молодым парнем.

— Что хочешь, старче?

— Князь, есть у меня сын. Силен он необычайно. Вот послушай — с детства быки его боятся. Как схватит за бок — так и умирает скотина.

Владимир посмотрел на парня. Роста среднего, сложения крепкого, но не богатырского.

— А как звать?

— Никита, — ответил юноша. — Никита Кожемяка.

— Хорошо, Никита. Попробуем. Но знай — если проиграешь, вся Русь под печенегов ляжет.

— Не проиграю, князь. Бог поможет.

**На следующий день.**

Между войсками была расчищена площадка для поединка. Печенеги выставили своего лучшего воина — огромного, как медведь, человека в железных доспехах.

Никита вышел против него в простой рубахе, с одним только ножом за поясом.

— Ха! — засмеялся печенег. — Это твой воин, князь? Я его одной рукой задушу!

— Попробуй, — спокойно ответил Никита.

Поединок длился недолго. Печенег бросился на русского, надеясь задавить массой. Но Никита увернулся, схватил великана за пояс и... переломил ему хребет.

Печенеги в ужасе смотрели на своего поверженного чемпиона. А русские кричали «Ура!» и славили Никиту Кожемяку.

— Уходим! — крикнул хан Белгук. — Боги против нас!

Печенежская орда снялась с места и ушла в степи. Белгород был спасен, граница — защищена.

— Никита, — сказал Владимир, обнимая героя, — проси что хочешь. Все дам.

— Не надо мне ничего, князь. Сделал как должно. За веру, за Русь.

Владимир понял — вот она, новая Русь. Христианская, справедливая, где простой кожевник становится героем, а князь — защитником слабых.

**Глава 23. Мудрый судья**

**Киев. 1001 год.**

Владимир сидел в новом деревянном дворце и разбирал судебные дела. Тринадцать лет христианства изменили не только веру, но и весь уклад жизни. Теперь правосудие вершилось не по старому обычаю кровной мести, а по новому закону.

— Следующее дело, — сказал дьяк Елисей.

В зал ввели двух купцов — новгородского и смоленского. Спорили они о долге.

— Князь, — говорил новгородец, — дал я ему товару на сто гривен, а он не платит уже третий год.

— Врет! — возражал смоленский. — Товар был гнилой, продать не смог!

— Доказательства есть? — спросил Владимир.

— Свидетели есть, — сказал новгородец и привел двух человек.

— А у тебя? — обратился князь к смоленскому.

— У меня... тоже свидетели есть.

Владимир выслушал обе стороны, оценил показания свидетелей. Потом долго молчал, размышляя.

— Вот что, — сказал он наконец. — Новгородец, ты получишь половину долга. А смоленский — заплатишь половину и впредь будь осторожнее с выбором товара.

— Но князь...

— Без «но». Оба виноваты — один в небрежности, другой в жадности. Справедливость в том, чтобы оба понесли ответственность.

Купцы ушли недовольные, но не обиженные. А Владимир перешел к следующему делу.

— Тяжба о земле, — объявил дьяк.

Спорили два крестьянина из-под Чернигова. Один утверждал, что сосед захватил его пашню, другой клялся, что земля досталась ему от отца.

— Свидетелей нет, — сказал Владимир, выслушав тяжущихся. — Документов тоже нет. Как же правду найти?

Он задумался. В старые времена такие споры решались боем или жребием. Но христианский князь должен искать иные пути.

— А что соседи говорят? — спросил он.

— Соседи... говорят по-разному, — признался один из крестьян.

— Понятно. Тогда вот что делаем. Разделите спорную землю поровну. А на следующий год посмотрим — у кого урожай лучше. Кто землю больше любит, у того она и плодороднее.

— А если одинаково будет? — спросил второй крестьянин.

— Значит, так Бог велел — обоим по половине владеть.

Крестьяне переглянулись и кивнули. Решение показалось им справедливым.

Когда народ разошелся, к Владимиру подошел митрополит Леонтий.

— Князь, хорошо ты дела разбираешь. Но может, стоит писаный закон создать? Чтобы каждый знал, как поступать?

Владимир задумался.

— Дело говоришь, владыка. Только какой закон? Византийский нам не подходит — у них другие обычаи. Русский же еще не написан.

— Так давай писать. Соберем мудрых людей, обычаи наши изучим, с христианской верой согласуем.

— Хорошая мысль. Созывай книжников. Начнем «Русскую Правду» составлять.

**Глава 24. Просвещение**

**Киев. 1005 год.**

В новом каменном храме — Десятинной церкви — шла школа. Первая на Руси школа, где дети бояр и купцов учились грамоте, счету, закону Божьему.

Владимир ходил между рядами и слушал, как дети читают Псалтирь. Семнадцать лет прошло с крещения, и уже выросло поколение, для которого христианство было родной верой.

— Хорошо читают, — сказал он учителю, греку Иоанну.

— Способные дети, князь. Русский народ к учению склонен.

— А сколько их уже выучилось?

— За пять лет — больше трехсот. Некоторые уже священниками стали, некоторые — дьяками при дворе.

Владимир кивнул. План работал. Русь медленно, но верно становилась просвещенной страной.

К нему подошел один из учеников — мальчик лет двенадцати с умными глазами.

— Князь, — сказал мальчик, — можно вопрос?

— Конечно.

— А правда, что раньше у нас другие боги были?

Владимир присел рядом с ребенком.

— Правда. А что тебя интересует?

— А почему вы их оставили?

— Потому что узнал о Боге истинном. О том, кто учит людей любить друг друга, а не воевать.

— А те боги плохие были?

— Не плохие, но... неполные. Они учили быть сильными, но не учили быть добрыми.

Мальчик задумался.

— Понятно. А можно я тоже священником стану?

— Можно. Учись хорошо, Бога люби, людям помогай — и станешь.

Владимир встал и пошел дальше. За эти годы он открыл десятки школ по всей Руси, пригласил сотни учителей, переписал тысячи книг.

— Князь, — догнал его дьяк Елисей, — к вам послы из Рима.

— Что хотят?

— Папа Сильвестр предлагает церковную унию. Хочет, чтобы Русь признала его главенство.

Владимир нахмурился. Предложение приходило не впервые.

— Что ответить?

— То же, что и прежде. Русь православная, и будет православной. У нас есть свой митрополит, свои традиции.

— А если будут настаивать?

— Пусть настаивают. Силой нас не возьмут, а уговорами — тем более.

Владимир подошел к окну и посмотрел на Киев. За семнадцать лет город сильно изменился. Появились каменные церкви, школы, больницы. На улицах стало меньше пьяных, больше книжников.

— Елисей, а как думаешь — правильно мы живем?

Дьяк задумался. Он служил князю уже десять лет и видел все перемены.

— Правильно, князь. Раньше на улицах кровь лилась каждый день — то разбойники, то кровная месть, то просто пьяная драка. А теперь?

— А теперь что?

— А теперь дети в школу ходят, больные в больницы, нищие милостыню получают. Даже враги наши это видят.

— Какие враги?

— Печенеги. Посол их недавно говорил — удивляются они, что русские люди стали другими. Храбрости не потеряли, а злости поубавилось.

Владимир улыбнулся. Это была лучшая похвала его правлению.

**Глава 25. Испытание**

**Киев. 1015 год.**

Владимир лежал в постели и чувствовал, как силы покидают его. Пятьдесят семь лет — солидный возраст для средневекового правителя. Двадцать семь лет он правил крещеной Русью, и теперь приближался час передать власть наследникам.

— Дети мои, — сказал он сыновьям, собравшимся у постели, — близок час моей кончины.

Старший, Святополк, нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Борис и Глеб стояли со слезами на глазах. Ярослав приехал из Новгорода суровый и сосредоточенный.

— Отец, — сказал Борис, — не говори о смерти. Ты еще поправишься.

— Не поправлюсь, сын. И хорошо. Сделал я что мог. Теперь ваша очередь.

— А что будет с Русью? — спросил Ярослав.

— То, что вы из нее сделаете. Если будете жить в мире — процветать будет. Если начнете войну — погубите все, что строили.

Святополк хмыкнул.

— Отец, не может быть в стране двух князей. Кто-то должен быть главным.

— Главный тот, кто мудрее и справедливее, а не кто старше, — строго ответил Владимир. — И помните — вы не просто князья, вы христианские государи. Правьте по совести, а не по прихоти.

— А если кто-то из нас не послушается? — тихо спросил Глеб.

Владимир посмотрел на младшего сына — юного, чистого душой, непригодного для жестокой политической борьбы.

— Тогда Бог рассудит, сын. Бог рассудит.

Через три дня великий князь Владимир Святославич скончался. С ним ушла эпоха — эпоха крещения Руси, эпоха становления христианского государства.

**Глава 26. Братоубийство**

**Вышгород. Лето 1015 года.**

Борис стоял в своем шатре и читал Евангелие. Молодой князь получил известие о смерти отца и теперь размышлял — что делать дальше?

— Князь, — вошел воевода Георгий, — дружина готова. Скажи слово — пойдем на Киев. Святополк узурпатор, престол по праву твой.

Борис отложил книгу.

— Георгий, а стоит ли христианину воевать с братом за власть?

— Стоит, если брат неправ!

— Но кто из нас решит, кто прав, а кто неправ? Мы сами?

Воевода не нашелся что ответить. Борис подошел к иконе Христа, висевшей в углу шатра.

— Отец говорил — правьте по совести. Совесть же моя говорит: не поднимай руку на брата.

— А если он первый руку поднимет?

— Тогда Бог рассудит.

Георгий покачал головой и вышел. А Борис остался молиться перед иконой.

На рассвете к шатру подъехали всадники. Впереди ехал боярин Путша — верный слуга Святополка.

— Князь Борис! — крикнул он. — Святополк Владимирович зовет тебя в Киев на совет!

— Иду, — ответил Борис и вышел из шатра.

— Князь, не ходи! — шепнул Георгий. — Это ловушка!

— Знаю. Но что же делать — всю жизнь прятаться от братьев?

Борис сел на коня и поехал навстречу людям Святополка. Он знал, что идет на смерть, но не мог поступить иначе.

У небольшой речки Альты путшины напали на князя. Борис не сопротивлялся — молился и принял смерть как мученик.

**Через неделю. Под Смоленском.**

Глеб получил весть о гибели Борис, когда плыл по Днепру к Киеву. Юноша заплакал — не от страха, а от горя.

— Князь, — сказал ему верный слуга Горясер, — поворачивай ладью. Святополк и за тобой послал убийц.

— Знаю, — тихо ответил Глеб. — Но куда бежать? От брата не спрячешься.

— В Новгород, к Ярославу!

— А толку? Если Святополк решил всех нас перебить, доберется и до Новгорода.

Ладья причалила к берегу. Из лесу выехали вооруженные люди во главе с боярином Горясером — тезкой княжеского слуги.

— Князь Глеб! — крикнул убийца. — Святополк Владимирович повелевает тебе явиться в Киев!

— Еду, — ответил Глеб и сошел на берег.

Как и Борис, он не сопротивлялся. Принял смерть с молитвой на устах, став вторым мучеником в роду Владимира.

**Новгород. Осень 1015 года.**

Ярослав получил вести о гибели братьев и понял — теперь очередь за ним. Святополк не остановится, пока не истребит всех возможных соперников.

— Собирай рать, — приказал он посаднику Константину. — Идем на Киев.

— А если проиграем?

— Тогда Русь останется без христианских князей. Одни братоубийцы будут править.

Новгородцы откликнулись на зов князя. К русской дружине присоединились варяги — Ярослав помнил уроки отца и не стыдился иноземной помощи.

— Мужи новгородские! — обратился он к войску перед выступлением. — Идем не за властью, а за правдой! Святополк убил невинных братьев — Бориса и Глеба. Такого преступления нельзя оставить безнаказанным!

— Отомстим! — кричали воины. — За святых мучеников!

И они пошли на юг, чтобы покарать братоубийцу и восстановить справедливость.

**Глава 27. Битва за наследие**

**Любеч. Зима 1016 года.**

На берегах Днепра сошлись два войска. Святополк стоял с киевской дружиной и печенежскими союзниками. Ярослав — с новгородцами и варягами.

Братья встретились посреди поля под белыми знаменами перемирия.

— Святополк, — сказал Ярослав, — зачем ты убил Бориса и Глеба?

— Они хотели отнять у меня престол, — ответил старший брат.

— Не хотели! Борис сам отказался от борьбы!

— Врешь! Все вы против меня сговорились!

Ярослав посмотрел в глаза брата и увидел там безумие. Святополк боялся всех и всего — и этот страх превратил его в убийцу.

— Святополк, одумайся. Покайся перед Богом, и я прощу тебя.

— Прощу? — засмеялся Святополк. — Это я тебя прощу, если покоришься!

— Тогда пусть Бог рассудит нас в бою.

Битва началась на рассвете. Печенеги атаковали первыми, но новгородская пехота выдержала удар. Варяги ударили в бок, смяли киевскую дружину.

К полудню войско Святополка бежало. Сам братоубийца умчался к печенегам, надеясь вернуться с новыми силами.

— Князь, — подошел к Ярославу воевода Буды, — что с пленными?

— Отпустить всех. Это русские люди, они не виноваты в преступлениях своего князя.

— А Киев?

— В Киев войдем как освободители, а не как завоеватели.

**Киев. Весна 1016 года.**

Ярослав въехал в столицу под колокольный звон всех церквей. Киевляне встречали его с радостью — за год правления Святополка город познал ужасы тирании.

Первым делом новый князь отправился в Десятинную церковь, построенную отцом. Там он молился за упокой душ убитых братьев и просил у Бога мудрости для правления.

— Князь Ярослав, — подошел к нему митрополит Иоанн, — что будешь делать с сообщниками Святополка?

— Кто раскается — прощу. Кто не раскается — изгоню. Убивать не буду — крови и так довольно пролилось.

— А если Святополк вернется?

— Встретим его достойно. Но надеюсь, что Бог образумит его.

Но Святополк не образумился. Через год он вернулся с польским войском короля Болеслава. Еще через год — с печенежской ордой. И каждый раз терпел поражение от Ярослава.

В конце концов братоубийца умер в изгнании, проклятый собственным народом и забытый союзниками.

**Глава 28. Мудрый правитель**

**Киев. 1025 год.**

Десять лет прошло с победы над Святополком. Ярослав сидел в том же тереме, где когда-то правил отец, и размышлял о судьбах Руси.

Страна понемногу залечивала раны братоубийственной войны. Строились новые церкви, открывались школы, переписывались книги. Убитых братьев Бориса и Глеба церковь причислила к лику святых — первых русских святых.

— Князь, — вошел дьяк Остромир, — готов проект нового законника.

Ярослав взял свиток и начал читать. «Русская Правда» — так назывался первый письменный свод законов Руси. В нем были учтены и старые обычаи, и христианские принципы, и опыт Византии.

— Хорошо написано, — сказал князь. — Но одного не хватает.

— Чего?

— Преамбулы. Нужно объяснить людям, зачем эти законы.

Ярослав взял перо и написал: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Се аз, князь великий Ярослав, сын Владимира, благословенного и крещенного, устанавливаю законы для земли Русской, дабы жили люди в правде и справедливости...»

— А дальше что? — спросил Остромир.

— А дальше — законы. Простые, понятные, справедливые. Чтобы каждый знал — за что наказание, а за что награда.

К вечеру «Русская Правда» была готова. Первый в истории Руси документ, который ставил закон выше княжеской воли.

— Остромир, — сказал Ярослав, — а как думаешь — одобрил бы отец наши дела?

— Одобрил бы, князь. Ты продолжаешь его дело.

— Какое именно?

— Строишь христианскую Русь. Не на словах, а на деле.

**Глава 29. Завет потомкам**

**Киев. 1054 год.**

Ярослав лежал на смертном одре и чувствовал, как приближается конец. Сорок лет он правил Русью — дольше отца, дольше деда. За эти годы страна стала неузнаваемой.

Вокруг постели стояли сыновья — Изяслав, Святослав, Всеволод, Вячеслав, Игорь. Все они были людьми образованными, воспитанными в христианском духе.

— Дети мои, — сказал умирающий князь, — слушайте последние слова отца.

— Слушаем, батюшка, — ответил старший, Изяслав.

— Завещаю вам то же, что завещал мне дед Владимир — живите в мире. Русь велика, места хватит всем. Не губите то, что строили ваши предки.

— А если кто-то нарушит мир? — спросил Святослав.

— Тогда остальные должны его усмирить. Но помните — цель не в том, чтобы наказать, а в том, чтобы восстановить справедливость.

Ярослав замолчал, собираясь с силами. Потом продолжил:

— Помните главное — вы не просто князья, а христианские государи. Ваша власть от Бога, и перед Богом за нее ответите. Правьте не для себя, а для народа.

— Будем помнить, отец, — пообещал Всеволод.

— И еще одно. Цените книги, учение, мудрость. Русь должна быть не только сильной, но и просвещенной. Тогда и сила будет настоящей.

Ярослав закрыл глаза и тихо скончался. С ним завершилась эпоха великих крестителей Руси — Владимира и его сына.

**Эпилог. Свет Руси**

**Киев. 1100 год.**

Внук Ярослава, Владимир Мономах, стоял в Софийском соборе и смотрел на мозаичную икону Богоматери Оранты. Более ста лет прошло с крещения Руси, и плоды этого великого деяния были видны повсюду.

Русь стала одним из могущественнейших государств Европы. Русские князья роднились с византийскими императорами, французскими королями, германскими кайзерами. Русские купцы торговали от Лондона до Багдада. Русские книжники создавали летописи, жития святых, переводили греческие и латинские тексты.

— Дедушка Владимир, — шептал Мономах, глядя на икону, — ты не ошибся. Христианство сделало нас не слабее, а сильнее. Не беднее, а богаче. Не глупее, а мудрее.

В соборе служили потомки тех священников, которых привез из Корсуни князь-креститель. Молились потомки тех киевлян, которые крестились в Днепре. Пели потомки тех певчих, которые впервые пропели «Господи, помилуй» на русском языке.

За окнами собора лежал Киев — город церквей и школ, город книжников и ремесленников, город, который называли «матерью городов русских» и «вторым Константинополем».

А где-то в дальних землях — в Новгороде и Пскове, в Чернигове и Переяславле, в Галиче и Владимире — горели свечи в храмах, читались молитвы на русском языке, росли дети в христианской вере.

Дело святого князя Владимира продолжалось. И будет продолжаться веками.

**КОНЕЦ**

---

*«И была радость на небе и на земле, видя столько душ спасенных. Диавол же стонал, говоря: "Увы мне! Изгнан я отсюда! Здесь думал жить и владычествовать, ибо здесь не было апостольского учения, не знали здесь Бога. И вот уже побежден я простым человеком, а не апостолами и мучениками!"»*

**Повесть временных лет о крещении Руси**