Какие бывают тайны. Не ищите лопату!

Описание: «Однажды Дураглист Ересьевич Гнилопопов уехал на море. И с тех пор никто его так и не видел...»

;;;
И не было ни единой причины уезда: дом в поросёлке городского типа Шиломордово, из неприметного цвета кирпича, неприметной фактуры и формы, на улице Я-названа-от-балды, такого же вида из окна на одинаковую краску, облупленную местами, нержавые, но и неновые двери подъезда, сам подъезд-близнец, типовая квартира, отличная только последним номером, одинаковые балконы и стены.

Не было ни единой причины. Тем не менее, до ужаса странный и малопонятный персонаж Дураглист Ересьевич, работавший на одном из ряда таких же не выделяющихся заводов — у конвейера, взял да уехал.

«Да, как же так!» — причитала Незапоминающееся Имя 1, всплеснув руками, но тут же одёрнула ими: незапоминающиеся имена не плещут руками, они как зеркала или тени.

«наверное» — ровно отвечала тень (запрещено писать с большой буквы; да и вообще писать).

«Странный он, — немного повозмущался Удивлённый Удивит Удивилович, держа на руках сына: другого Удивита Удивиловича, которому на удивление был только год. — А чего уехал? — удивился Удивит Удивилович, возмущаться же не дано. — Удивлён»

Жена его — Удивлённая Удивита Удивиловна тоже удивилася (испугалась: по-нормальному удивилась) и продолжила слушать мужа, выражая те же эмоции.

Незамысловатому Молчуну Безсловесному поручили писать диалоги. Он писал их как мысли персонажей в этой истории, но мне он ничего не сказал, лишь изобразил кавычки и жесты как по клавиатуре. До сих пор ему стыдно за ошибку в собственном имени. Сказать: не может, очереди в Шиломордово длинные, одинаковые, скучные и обязательно по шаблону. Писать в них нельзя.

Расстроен Молчун: такой позор с ошибкой в имени ходить! Раздражал его Гнилопопов, ой, как раздражал: целое дурацкое имя (как и он сам), всё ФИО (Молчуну стыдно, что он, о боже, в РАЗГОВОРЕ про себя, использует сокращения) — насквозь дурацкое, а тому хоть бы хны.

На второй улице     не было ничего, она просто была. Молчала. Местные всегда её проезжали-проходили-пробегали. И не было ни символа-народного-имени. Самая обычная стандартная мэрия установленного типа за номером вычеркнула улицу, всегда делая паузу, когда они перечислялись.

Сливающееся с другими здание мэрии напоминало Разрешённый туалет 1, Разрешённый Туалет 2, Рядовые Душевые 1, Рядовые Душевые 2, все детские садики, школы, больницы, выставочные залы городского округа.

Лишь только флаг определял их, но флагом это называть было нельзя: флаги ОТЛИЧИТЕЛЬНЫЕ знаки. Полотно с шумом как были на старых телевизорах (старые, раритетные, ретро тоже отличия) — не по конкретному указу, а по результатам четырёхгодовых слушаний, с привлечением невыразительных людей было позволено запускать шум на экраны.

Он стал обычным. Каждодневным.

;;;
Обсуждение уезда ДЕГа: так же рутина, люди очень тревожились и не из-за ругательного имени, привыкли, сокращение — нарушение мерности. Хотели поскорее привыкнуть (о боже, поскорее привыкнуть, хотеть, хотеть поскорее привыкнуть): такой позор ни один житель поросёлка городского типа Шиломордово не мог вынести. И это!

«Ой, как много эмоций! — ровно говорили Незапоминающееся Имя 2 и Незапоминающееся Имя 3. — Да и "не мочь вынести это", наши предки тоже Незапоминающееся Имя 2 и Незапоминающееся Имя 3, никогда прежде таких эмоций не испытывали, и это...»

Проходила мимо Проститута Шалавововна Путанова, подруга детства Дураглиста Ересьевича, она расхохоталась над ними. Она была почти свободна, но любила друга всю жизнь. Проститута Шалавовна — любила.

Удивлённый Удивит Удивилович, и его жена Удивлённая Удивита Удивлиловна, удивились влюблённости и, пуская по кругу слова, как безвкусную жвачку, застыдили, не делая при этом ничего из ряда вон.

Молчун также записывал, ровно по секундомеру нажимая по клавишам, чтобы это было на миллионные доли секунды так же, как и в самый первый сто миллиардов назад раз. Лежала линейка. Она всегда там лежала. Местоположение было известно вплоть до минус двухсотысячной степени от нанометра.

тень не было видно.

Вообще ни единой причины.

«...всегда говорил, и буду говорить, повторять, причитать, высказывать, зачитывать, бормотать, хмыкать, глаголеть, — произнёс очень длинную тираду о разговоре, из семьи постоянно разговаривающих людей Бесед Сообщалович Балабобов, — о Гнилопопове судачить можно каждый день, это радует, трепаясь о том как он непременно опозорит Шиломордово, городской округ Гнуснопадково и весь район Головошево, мне стыдно, мне... Мне стыдно, братцы обыкновенные, непримечательные, ординарные, одинаковые, как штакетины в штатном похожем на кучу штук и позиций, ограждения»

Люди не начинали аплодировать сами — разом, любили шаблонные тирады Беседа Сообщаловича, рукоплеская так же трафаретно, в своем репертуаре. Как на подбор пресные автомобили останавливались, проезжая и сигналя — точно, ровно, друг за другом.

;;;
Дураглист Ересьевич Гнилопопов прибыл для проживания в установленный час, разрешенного дня, в разрешённую квартиру, на разрешённой улице, разрешённого города, разрешённого района...и расплакался!

— Я ехал, прошу прощения за эмоции, — извинился истинный житель поросёлка городского типа Шиломордово, искренне кланяясь в пол, тут же подумав, что это было излишне: необычно, эмоционально, странно; какой позор, позор, позор. — В Анапу!

Прохожие смотрели на него недоумённо, но выражения у всех были разными: кому-то вообще было всё равно. Дураглист Ересьевич ничего не понял и удивился, опять смущаясь тому, что он УДИВИЛСЯ, рядом не было Удивита Удивиловича, его жены или сына. Начал говорить, понимая, что он не Бесед Сообщалович — срам, пытался провалиться со стыда, раствориться, замолчать: не тень с Молчуном. Пропустил и не запомнил название улицы.

— Ой, горе мне горе! — бахнулся на колени он перед городом, причитая по обыкновению и застыживая себя за отличия. — Я Дураглист Ересьевич Гнилопопов, опозорил, — начал натурально выть, вспомнил, что он не Нытиков, не Рыдающий с Истериченко да Воющих; не Экспрессивная Кличка 12, что жила-была-ходила-умерла по улице и даже не Карикатур Рожевич Харемордов. — Опозорил я родной поросёлок городского типа Шиломордово, замарал его неуникальность, годами, годками, годищами культивированную. И своим краснобайством значительнее в гибель... Простите, мои серые, почти прозрачные, неважные, прозаические, каких тысячи и имя вам легион! Людишки. 

Анапчане смотрели сначала странно, потом недобро и вовсе расхохотались. Толпа покатилось со смеху и, что важно, на разные голоса.

И опять стал рыдать Дураглист Ересьевич, что не уехал! Не уехал!

Море шипело разно, напоминало джаз (о, я знаю эту такую прикольную, весёлую, музыку). Разные (скандал какой) посещали его голову мысли. Очень разные.

Обратно не хотелось.

;;;
Приехала туда Проститута Шалавовна — привезла люстру, ботинок и шимпанзе. Чтобы отличаться! Она любила эти вещи и животное...

;;;