Дошкольные годы

       Еще громыхала вторая мировая война, когда на свет появился Миша. Отличаясь в деталях жизнь многих таких как Миша могла оборваться в любую минуту в силу самых различных обстоятельств и событий. Ими хотим мы того или нет пестрит жизнь каждого из нас. Начнем с того, что не очень-то ласково встретила Мишу жизнь. Свирепствовала дизентерия. Миша, это ясно видели окружающие, умирал. Но, есть нечто такое свыше, что не позволяет свершиться неминуемому. Миша выжил. Помог дефицитный в то время препарат сульфидин, который смог достать перед уходом на фронт его дядя.
       Годы войны и первые послевоенные годы – это голодные годы; время, когда рад любой корочке хлеба, но для Миши такая жизнь была совершенно естественной. Ел все, что хоть как-то годилось в пищу – жмых, цветы акаций, смолистые выделения деревьев, обгрызал горьковато-сладкие края стручков гледичии. Трудно сказать, как выдерживал желудок, но иногда употреблял в пищу и жирную глину, и даже, напоминающий кофе кирпичный порошок, который получал путем трения между собой жженых кирпичей.
       Родной дом – дом вечного успокоения видимо скучал по нему, и не раз пытался вернуть его в родное лоно, но госпожа Жизнь не желала отпускать своего гостя раньше отведенного срока, вмешиваясь в опасные для него ситуации. В младенчестве кто-то вытащил его из мелкой канавы, в которую Миша случайно заполз и стал захлебываться. Но бывали случаи и посерьезнее. 
       Вот так однажды, после недавно прошедшего дождя трехлетний Миша бежал босиком вдоль колхозного арыка за своей матерью, поскользнулся и кубарем скатился по крутому берегу в воду. Мать обернулась на всплеск, все поняла и бросилась в арык. Ногами и руками, двигаясь по течению, она ощупывала дно канала, пытаясь найти сына. На глаза Миши набегали разноцветные радужные круги, затем все померкло. Мать наткнулась на безжизненное тело сына возле самого моста. Прижав Мишу к груди, забежала с ним в близлежащую юрту. Находившиеся в юрте женщины, решив, что Миша мертв, начали над ним причитать вместе с матерью. И свершилось чудо – Миша открыл глаза и спросил – «Мама, почему ты плачешь». 
       Так уж получилось, что Миша при живых родителях был если не полным сиротой, то сиротой наполовину. Отца на дорогах войны прибрала к рукам боевая подруга. Мать учительствовала в селе, и лишь иногда забирала Мишу к себе.  Времени на воспитание сына у неё не было. Не было его и у деда с бабушкой, у которых своих детей хватало. В одних штанишках, неухоженный и грязный он большей частью был предоставлен самому себе. Сплошная гнойная короста однажды утром после сна не позволила открыть ему глаза. Миша с плачем пополз в желтом тумане. Какая–то женщина откликнулась на плач, подхватила его и стала освобождать глаза от гноя мокрой тряпкой. Что, какая болезнь, поразила глаза, было ли проведено их лечение? Миша этого не помнит. Но глаза больше не покрывались гнойной коростой.
       В трехлетнем возрасте дети в большинстве своем, не понимают, что такое смерть, и потому не осознают возможные последствия своих поступков. В те годы для уничтожения досаждающих мух использовалась ядовитая бумага «Мухомор». Ее укладывали на блюдце и увлажняли небольшим количеством воды с добавлением щепотки сахара. Яд был по-видимому очень сильным, поскольку мухи оканчивали свою жизнь на блюдце почти сразу после испробования мухомора. И вот как-то раз Миша, такому же как сам мальчишке, предложил отпить из блюдца немного ядовитой жидкости, уверяя, что она сладкая. Мальчик стал подносить к губам блюдце. Миша засмеялся. Смех оказался спасительным для ребенка. Он, как помнит Миша, улыбаясь погрозил пальчиком и положил блюдце на подоконник. Но ведь могла бы произойти и трагедия. Поэтому опасные для жизни вещества и предметы всегда нужно хранить в недоступных для малолетних детей местах.      
       Мать иногда надолго уходила по своим делам, оставляя Мишу в одиночестве. Однажды ночью Миша увидел, что за оконным стеклом на него весьма внимательно и недобро смотрит очень страшное чудище с удлиненной зловещей мордой. Мише стало очень страшно, но несмотря на страх он не отводил глаз от чудища и через некоторое время оно исчезло. Что это было за видение. Навеянная страхом одиночества галлюцинация зрения или в самом деле нечто другое. Всю свою жизнь Миша не забывал, помнил это видение и даже спустя много лет воспоминании о нем живо воскресают в его памяти.
       И еще надолго запомнился один сон из дошкольного детства. С неба падают на землю разноцветные радужные кольца, их много. Миша мечется между ними, старается не попасть внутрь падающего кольца, иначе – это конец всему. Но тщетно одно из колец накрывает Мишу и уносит в неизвестность.    
       Голод гнал Мишу на поиски пищи. В саду сельской, школы где учительствовала Мать, как-то посчастливилось наткнуться на лежащий в пыли плод абрикоса. Миша с жадностью съел его. И до того абрикос оказался вкусным, что Миша ползком самым внимательным образом исследовал чуть ли не каждый сантиметр земли под кроной дерева. И не зря. Нашелся еще один плод, который также незамедлительно был съеден. Миша продолжил поиски, но к великому сожалению больше ничего не обнаружил.
       Был еще один запомнившийся эпизод. Это была огромная, гревшаяся под солнцем змея, лежащая поперек пыльной сельской дороги. Увидев змею, бежавший по дороге Миша, остановился в трех-четырех метрах от змеи, попятился назад, а затем побежал назад. В общем все обошлось. Змея, лишь слегка лениво приподняла голову, не проявив никаких признаков агрессии против бегущего к ней малыша.
       У деда с бабушкой по материнской линии, у которых большей частью проживал Миша, своих детей и забот было пруд-пруди. За утренним чаем, как великое благо детей одаривали по одной маленькой карамельке–подушечке. Но однажды случилось, запомнившееся на всю жизнь чудо, каждому дали по две карамельке, как оказалось в честь приезда на каникулы дочери-студентки. Это было большим счастьем.
       В продовольственных магазинах жителей города отоваривали черным хлебом в определенном количестве исходя из количества членов семьи. Черный хлеб был основным, спасавшим от голода пищевым продуктом. Где-то в четыре или пять утра Бабушка и Дедушка по линии матери будили своих детей и малолетнего Мишу, и с ними отправлялись в магазин, около которого уже стояла большая очередь. Многие были с малолетними, прижимавшимися к родителям детьми. Магазин почему-то назывался «Железкой», может потому что находился рядом с железнодорожной колеей. Где-то в восемь утра приезжал автомобиль, грузчики быстро выгружали хлеб, и очередь начинала постепенно двигаться. Хлеб доставался не всем, а тем, кто раньше других занимал очередь. Сколько раз приходилось простаивать в очередях, Миша не помнит. Наверно это был сорок пятый военный или послевоенный сорок шестой год. Затем вроде бы ситуация с приобретением хлеба наладилась.         
       Мишу никто из близких по линии матери не жаловал проявлением заботы и ласки, кроме единственной женщины, приводившейся ему Бабушкой по линии отца. Некоторое время она проживала с дочерью и ее мужем в том же городе, где обитал Миша. Это была по-настоящему, любящая Мишу душа. Временами она забирала Мишу к себе и скрашивала его жизнь своей подлинной бескорыстной любовью. Рассказывала сказки, читала стихи, пела под гитару, лечила от болезней. Будет без преувеличения сказать, что благодаря этой женщине Миша не зачерствел душой. И благодарная память о ней всегда жила в его сердце.
       В год окончания войны Бабушка привела Мишу в детский сад на утренник. Дети читали стихи. Им дарили крошечные подарки. На большее не было возможностей. Сказывалось эхо отгремевшей войны. Из-за маленького роста Мишу поставили на стул, и он так продекламировал стихотворение, что растроганный директор тоже выдал ему подарок, хотя подарки предназначались лишь посещающим детсад детям. Более того, директор до того был растроган, что догнал уходящую из детского сада Бабушку и вручил Мише еще один подарок.
       - Какой ты Мишенька богатый, у тебя целых два подарка - сказала соседка, выслушав рассказ Бабушки о полученных подарках.
       - Возьмите один подарок себе, - ответил Миша, - у меня ведь все равно останется другой.
       Растроганная великодушием Мишу, соседка не знала, что сказать. По словам Бабушки после этих слов ребенка, на ее глаза навернулись слезы.
       Но жизнь, есть жизнь. Дочь Бабушки по линии отца и ее муж были военными людьми, время от времени их перебрасывали для прохождения дальнейшей службы в другие районы страны. Бабушка была вынуждена уехать вместе с ними. Миша без Бабушки можно сказать окончательно осиротел, и даже несколько одичал. По большому счету он никому не стал нужен. Мать вскоре вышла замуж и с отчимом уехала в другую республику, оставив Мишу на попечении у Деда с Бабушкой.
       Миша втянулся в вольную, по существу, в беспризорную жизнь. Бабушка по линии матери сшила Мише полотняную сумку. С ней он ходил по базару и складывал в нее найденные абрикосовые косточки. Иногда находил оброненные кем-то копейки. Женщины продавщицы жалели мальчонку, а одна из них даже одарила его гроздью винограда за эти копейки. Миша приходил домой, колол косточки и до одурения объедался извлеченными ядрышками.
        Едва наступала весна, как Миша сбрасывал обувь и с удовольствием ходил босиком по холодным лужам, обсасывал ледяные сосульки. И как результат жестокая простудная хворь свалила его. Он лежал на постели и бредил. Затуманенным сознанием ощущал, как сверху падают маленькие полупрозрачные шарики. Иногда их было очень много, и становилось очень плохо. Потом неожиданно их количество уменьшалось и становилось легче. Но новый шквал падающих шариков опять ухудшал состояние и так множество раз. Организм Миши без помощи лекарств смог выстоять. Госпожа Жизнь решила, по-видимому, оставить его пока у себя в гостях. Вообще в те годы детских смертей было предостаточно. В многодетных семьях заболевших детей медицинским лечением почти не обеспечивали. Сильные выживали, слабые умирали. У Деда с Бабушкой было двенадцать детей, но только семеро из них выжило после болезней. Выжил и их внук Миша.
       Как-то раз в общем дворе соседи затеяли ремонт крыши. Соорудили из бревен небольшое подъемное устройство – журавль. К одному из концов к крюку поперечного подвижного бревна, прикрепленного к вертикально стоящему неподвижному бревну, подвесили ведро. Его наполняли глиняным раствором и поднимали вверх на крышу подтягивая веревкой, прикрепленной к другому концу подвижного бревна.
        Дети есть дети. Подъемное устройство привлекло их внимание. Улучив момент, когда не было взрослых, кто-то садился в ведро, а кто-то поднимал его вверх. Миша уже был на уровне крыши, когда скреплявшая бревна веревка неожиданно порвалась. Ведро, в котором сидел Миша полетело вниз, следом на него обрушилось поперечное бревно. Детвора в испуге разбежалась. Миша с трудом выполз из ведра. Одна рука и две ноги были покалечены.
        Миша с трудом, опираясь на одну руку, дополз до дома. Но взобраться на кровать не смог. Кто-то из домашних помог ему сделать это. Кости, каким-то чудом срослись через два или три месяца без врачебной помощи, но видимо были повреждены какие-то управляющие ногами нервы. На негнущихся ногах Миша с трудом начал передвигаться. Сначала медленно, затем все увереннее и увереннее. Но странное дело, ноги иногда по непонятной причине отказывались повиноваться и Миша на всем бегу, как подкошенный падал на землю. Через какое-то время ноги вновь становились своими и Миша уже осторожно, боясь снова упасть, неторопливыми шагами шел домой. Последствия падения на Мишу бревна ощущались всю жизнь, и проявлялись в основном при спринтерском беге.
       У матери видимо не заладилась жизнь со вторым мужем, потому что примерно через год она вернулась из другой республики. Вновь стала учительствовать в сельской школе и, проживая там, иногда забирала Мишу к себе. Подошло время для поступления в школу и для Миши. Какие-то учебники были уложены в полотняную сумку для абрикосовых косточек и с ней Мишу отправили в мужскую среднюю школу. Но учебный процесс вообще не интересовал Мишу. Он сидел за партой возле окна и наблюдал из него за полетом птиц, поведением собак, кошек, движением транспорта и пешеходов. Знания, которые вдалбливала учительница отскакивали от него, как о стенку горох. Мать вызвали в школу и дали понять, рановато мальчугана отправили в школу, не дозрел он еще умом до учебы, заберите его до следующего учебного года.
       Мать забрала Мишу к себе. Ей в сельской школе выделили для проживания малюсенькую мазанку. Пол в мазанке был земляным, его время от времени мать обрабатывала водой с разведенными в ней кизяками. После просушки такой земляной пол становился относительно прочным. В середине мазанки находилась жестяная печка, которая отапливалась кизяками и выкорчеванными после уборки урожая стеблями хлопчатника.
       Чтобы был хотя бы какой-нибудь пригляд Мать определила Мишу временно в первый класс сельской туркменской школы. В ней Мише запомнился лишь один эпизод, в котором две девчонки с соседних парт неожиданно сцепились в драке и кубарем покатились к ногам удивленного учителя. Ничего другого не запомнилось, но какие-то знания он все-таки получил в смысле освоения туркменского языка.
       Каких-либо игрушек у Миши не было. В те годы мало кто из детей их имел. Игрушками становились палки, камни, жестяные банки, бутылки, различные предметы домашнего обихода. Как-то Миша залез в выброшенную на пустырь проржавевшую жестяную печку. Печка скрипела, гудела, хлопала разваливающимися боковинами, а Миша блаженствовал. Ему казалось, он ведет машину. Это было ни с чем не сравнимое удовольствие, сохранившееся в памяти на всю жизнь.