***

Кислотница начала 2000-х, ты будешь ходить медленно и тягуче по улицам города, который не в клеточку и не в линеечку, из чьих окон занавески вычли человеческие чуть-чуть и солнечные чересчур, эмо-девочка начала 2010-х, ты будешь чертить твоими сложными шагами на плане этого города, тебе не принадлежащего, но неплохо смотрящегося, можно было бы сказать, если бы был шмоткой, твои маршруты от и до, рядом и между, про и контра, зачем-то и почему-то, ты будешь делать твои заученные движения, от которых ни лучше, ни хуже, просто как прежде, просто как прежде, твои волосы, лежащие ровно, чуть касающиеся плеч, будут колыхаться совсем чуть-чуть, вместе с чуть-чуть человеческим и солнечным, отражающимся в вышеупомянутых окошках, ты будешь в движении, они — в замороженности, будет жара, будет желто и ярко-голубо, и совсем немного бело — для сливочных стаканчиков, которые все же хороши, даже когда все прочее — ни к черту, ты будешь ждать, зачем-то, почему-то, маленького и скукоженного желтого автобуса, в котором душно, в котором чуваки, которые смотрят и которым ты нравишься, эмо-девочка середины 2010-х, молодая красавица начала XIX века, как далеки твои длинные волосы от поверхности, от поверхности чего, от поверхности того, что я не могу при всем желании назвать, потому что это смешно, когда приближаешься к тому, что может быть именем для этой странной штуковины, начинает хотеться ржать, хохотать без устали, таким ты себе кажешься ридикюльным, такой ты себе кажешься ридикюльной, как далека ты от меня, как близка ты к моей коже, как похожи мы с тобой, если не идентичны, что мешает мне сказать, что это я, эмо-девочка из 2010-х со сколиозом от стекающего до колен месседжер бэг на плече, что это я смотрю в твое окошко, где отражается человеческое, где отражается солнечное, где много голубого и чуть-чуть белого, как далека твоя нежная кожа от моей, тоже нежной, что если я запущу руку в эту прозрачную субстанцию и начну тянуться к тебе моим мизинцем, чтобы зацепить тебя за твой указательный и потащить тебя на поверхность, замороженную, неподвижную, к желтому солнцу и затопленным фасадам, где в окошках торчат человеки и железным запружено прозрачное, где все действующие лица абсолютно случайны, и где любовь случайна, и где я дышу, ценой неимоверных усилий выкарабкиваясь из уходящего на дно посадочного модуля, шумно выплевывая воду если это двести лет то что такое две тысячи.