Раб ночных кошмаров
Я родился в самом странном городе на земле, чье название переводится с языка предков как безумный город. Элизиум стоит на вершине высокой скалы, протягивая свои шпили к небесам, и солнце нещадно сжигает его закованные в мрамор улицы. Десятки каменных мостов соединяют город в единое целое, разделенное ущельями на несколько отдельных областей - пик королей, торговые поля, соборная площадь, квартал утех. На центральной площади посреди торговых полей цирковой шатер отбрасывает тень на молельню, и священники уже в который раз напоминают актерам, что цирк назван бродячим не просто так. Толстый бородач с цепями на руках, весящих не менее десяти пудов, вежливо кланяется раздраженному священнику и обещает, что может быть, в конце следующего месяца цирк покинет город, но вечернее представление вновь взрывает Элизиум возгласами удивления и восхищения, и цирк продолжает скрывать в тени святое место.
Из величественного храма, стоящего в центре соборной площади, украшенного сидящими на шпилях каменными горгульями, выходит верховный инквизитор города, так похожий внешне на изваяние мертвого героя, хранящего покой аллеи славы серебряного легиона, пролегающей в стороне. Он величественно прохаживается по каменной мостовой, щурясь от яркого солнца, а позади инквизитора в тени высоких кипарисов, растущих прямо из скальной породы, бесшумно шагают практики в черных робах с капюшонами, скрывающими их лица от посторонних. Святая инквизиция вышла на охоту, и вскоре на площади плача разгорится костер, уносящий в небытие очередную ведьму. Единственное зрелище, способное затмить виртуозное выступление гимнастов бродячего цирка. И совершив свой ритуал, инквизитор призовет людей к смирению и покорности, к соблюдению десяти заповедей и расскажет про кару господню, вершимую руками избранных. Уже через час люди забудут о судьбе несчастной торговки рыбой, вся вина которой в грубом слове, что проронила в адрес излишне мнительного священника. Торговец из соседней палатки давно мечтал избавиться от слишком бойкой конкурентки, и теперь он быстро окупит деньги, переданные на нужды церкви.
На пике королей стоит самый высокий и красивый дворец Элизиума, из его украшенных резьбой окон открывается чудесный вид на весь город, сверкающий в лучах утреннего солнца. Отражение золотых куполов многочисленных храмов ослепляет любого, кто посмотрит на них, музыкой звучит колокольный перезвон, возвещающий об очередной молитве. Из всех храмов особо выделяется самый старый и величественный, стоящий ближе всех к зданию городского совета, бывший храм кровавого бога древности Молоха, которому приносили в жертву младенцев. Как мало нужно, чтобы забыть прошлое - сменить изваяния на статуи святых, перерисовать фрески, убрать с крыши одни купола и установить другие...
Лорд-герцог стоит на балконе своей резиденции и наблюдает свысока, как далеко внизу, в окружении каменных стен суетятся люди, так похожие на муравьев. Десятки повозок, нескончаемое число торговцев, жулики всех мастей. На другом краю города, в квартале утех вовсю веселятся сотни горожан, двери трактиров раскрыты днем и ночью, из окон дворца, что выкрашен в розовый цвет, доносятся стоны и оханья неутомимых тружениц публичного дома, известного на много верст вокруг своими незабываемыми услугами и морем удовольствия, что получит каждый, заглянувший внутрь. Иногда с сифилисом, если денег у посетителя хватило только на самых никчемных женщин.
Ночная жизнь города полна сюрпризов и опасностей. Сообщество воров и убийц, именуемое синдикатом, принимает управление улицами города в свои руки, и лишь элитные районы, стоящие вблизи пика королей, могут спать спокойно, охраняемые городскими стражниками. Что касается узких улочек квартала утех, то они находятся в царстве грабежей и насилия, и почти каждое утро на дне городской канализации или в одной из сточных канав обнаруживается новое тело очередного бедолаги, ставшего добычей воровского сообщества. Очередной повод для инквизиции запустить свои когти в жизнь простых граждан, прикрытый стремлением навести порядок и сосредоточить власть в своих руках.
Город подобен огромному организму, где по артериям течет жизнь, бьется сердце в центре торговой площади, управляемое с вершины пика королей. И лишь в самом темном уголке царит тишина – в стороне от жилых районов и торговых полей, огражденное от мирской суеты и дворцовых интриг, стоит угрюмое кладбище. Огромное, разделенное на две части – для богатых и бедных, с небольшой часовней у входа – оно хранит покой усопших. А позади него, на вершине лысой скалы расположено самое загадочное и ужасное место безумного города – печально знаменитая башня Весельчака. Окруженная высоким частоколом, построенная из черного кирпича, с бойницами на крыше – настоящая крепость, ставшая домом для умалишенных и одержимых. Крики и стоны безумцев тонут в ее хмурых стенах, сотни голосов прорываются наружу сквозь маленькие решетчатые оконца, звуча подобно шепоту и наводя страх на любого, кто окажется поблизости. Десятки стражников охраняют Весельчака днем и ночью, единственные ворота наглухо запечатаны, и лишь приближенные церкви могут пройти внутрь. Несмотря на близость к городскому кладбищу, за высоким частоколом башни установлен свой склеп - даже после смерти обитатели Весельчака остаются в нем. Мой прадед когда-то давно был смотрителем этой башни, но покончил с собой, не имея на то объяснимых причин, бросившись в бездну прямо с висячего моста, соединявшего башню с внешним миром, породив своим поступком целую вереницу домыслов и жутких историй. С тех пор никто из моей семьи не приближался к Весельчаку, опасливо обходя его за версту. Черное пятно на карте Элизиума, настолько темное, что все остальное меркнет по сравнению с ним…
Мой дом находился в средней части города, рядом с поместьями глав торговых картелей, по соседству с усадьбой легата Кроммеля, командующего имперским легионом, расквартированном в Элизиуме. Не могу сказать, что мы жили в роскоши, но и бедной мою семью не назовешь. Отец возглавлял гильдию архитекторов и строителей, именно из под его руки вышли планы трети городских сооружений, построенных в последние годы. В отличие от дяди Бартоломью, специализировавшегося на постройке поместий для знати, отец занимался самыми сложными и неблагодарными сооружениями - городской канализацией, дорогами, системой водопроводов и еще многими вещами в таком духе. Он постоянно спорил с Бартоломью, требуя надлежащего отношения к своей работе, но алчный дядюшка только пожимал плечами и делал все по-своему. В итоге отцу зачастую приходилось доделывать работу за своего никчемного шурина.
Отец мало уделял мне своего внимания. Он постоянно повторял, что нужно содержать семью, и это намного важнее, чем бессмысленные сентиментальности. Но я знал, что причина его отношения ко мне не только в его маниакальном трудолюбии. Отец сторонился меня, прячась за работой от реальности. С рождения мой разум находился во власти ночных кошмаров, превращая беззаботное детство в один сплошной ужас. Каждую ночь детская спальня разрывалась от криков и безудержного плача, и отец не в силах был помочь. Он водил меня к целителям, показывал священнику, но они лишь пожимали плечами, говоря – когда-нибудь это пройдет. Но кошмары не отступали. В своих снах я оказывался в жутком месте, наполненном болью и страданиями, и всегда сны заканчивались одинаково. Очередной демон настигал свою жертву и рвал на куски, наслаждаясь каждым мгновением ее мучений. Я воспринимал не только ужас от увиденного, от мерзкой зубастой пасти, жадно вгрызающейся в плоть, вся боль и ощущения были не менее реальными. Снова и снова я переживал муки смерти, пропускал через себя весь ужас бессмысленного бегства и страдания предсмертных агоний. И проснувшись, трясясь от страха, прячась под одеялом, я видел их, дышащих паром, с горящими от голода глазами повсюду, куда бы не упал взгляд - в тени комода, в отражении зеркала, в форме ветвей старого кипариса, что склонился в печали над окном. Я медленно сходил с ума, превращаясь из обычного ребенка в душебольного. Я пытался не спать, держа разум в напряжении, но выдержки хватало не более, чем на три ночи, и усталость брала свое, унося в преисподнюю, обретая на бессмысленную смерть в когтях очередного демона.
Лишь тетушка Анетта жалела меня, утешая всегда и везде, когда оказывалась рядом. Она обладала чудесным голосом, и ее пение успокаивало, снимая на мгновение все горести и печали. Она любила меня таким, какой я есть, в отличие от остальных. В каком-то смысле она заменила мне родную мать, не перенесшую тяжелых родов, неся меня на свет, подарив те мгновения любви и нежности, которых я был лишен...
Смертность женщин в нашей семье успела стать обыденным явлением, выходящим за рамки случайности. Мой дед и отец не знали матерей, Корт тоже появился на свет наполовину сиротой, и возможно именно отсутствие материнской ласки превратило его в пьяницу и дебошира в свои двадцать лет. Велесу было чуть больше пяти, когда родился Корт, "погубив" их общую мать, и в глубине души Велес ненавидел брата за это.
Отец легко перенес смерть своей первой жены, что неудивительно - брак по расчету в наши дни такое же обыденное явление, как дождь в летнюю ночь. Зачастую родители сами выбирают наше будущее, и ты впервые видишь свою невесту у алтаря. Брак по любви возможен лишь тогда, когда ты независим от прошлого и настоящего, или настолько теряешь голову от чувств, что готов поставить свое будущее на карту. В случае с отцом имели место оба момента - он стал известным архитектором, весьма обеспеченным членом общества, влиятельным аристократом, и на чужое мнение попросту мог наплевать без последствий. Мою мать он любил фактически с рождения, но не мог приблизиться к ней, поскольку стоял на несколько ступеней выше по рождению. И когда представился шанс, он не преминул им воспользоваться.
Отец в глубине души ненавидел меня за смерть матери, так же, как Велес ненавидел Корта, и возможно именно поэтому я живу с именем грешника, ставшим синонимом убийства - наследие Каина лежит на мне проклятием имени. Но в отличии от старшего брата ненависть отца смешивалась с бесконечной любовью - ведь во мне оставалась частица матери, и в итоге любовь победила ненависть. Как раз тогда, когда демоны поглотили мой разум, превратив беспечные детские сны в один сплошной кошмар...
Дядя Бартоломью категорически отказывался завести ребенка. С одной стороны он опасался ответственности, предпочитая праздную жизнь семейной. С другой стороны из его уст неоднократно звучали слова о возможности проклятия, наложенного на род Морте. За всю историю нашей семьи ни разу не рождались девочки, и послеродовая смерть женщин буквально преследовала семью, оставляя нас сиротами. И пускай Анетта всего лишь сводная сестра моего отца, унаследовавшая от рода Морте только печально знаменитую фамилию, этого оказалось достаточно, чтобы породить суеверный страх у Бартоломью. И Анетта отдавала свою ласку и заботу мне, не имея возможности иметь собственного ребенка. Ей было наплевать на мнимое проклятие, но Бартоломью оставался непреклонен.
Но ни смертность наших матерей, ни наследие моего душебольного прадеда Бейна не шли ни в какое сравнение с тем, чем являлся я. Братья чурались своего угрюмого, пронзенного печалью брата, лишь изредка обмолвясь словом во время ужина, и то только потому, что этого требовал этикет. Велес готовился поступить на службу в имперский легион, и его мысли были заняты будущими подвигами и радостями армейской службы. Корт прожигал свою жизнь в бесконечных пьянках, ставший весьма известным в свои двадцать с небольшим лет завсегдатаем квартала утех. Отец избегал прямого общения, впрочем, он избегал всех - Велеса за то, что тот рвался в легионеры, а не ступал по стопам отца, Корт являл собой сплошное разочарование. Третий же сын, самый младший из всех, очень скоро окажется в башне Весельчака, разрушив все надежды великого архитектора передать свое искусство по наследству потомку. И отец топил свою печаль в бесконечной работе, от рассвета до заката корпя над чертежами и совещаясь с другими архитекторами. Они же не разделяли его трудолюбия, считая, что отец хочет их унизить, сбросить со счетов и остаться единоличным главой всего сообщества. Особенно дядя Бартоломью, который открыто презирал меня и моих братьев, и общался с отцом только в корыстных целях. Но я любил, когда Бартоломью приходил к нам на ужин, лживо улыбаясь и выражая фальшивое почтение. Ведь когда приходил дядя, вместе с ним приходила Анетта, и остальное было неважным. Мы уходили от остальных, гуляя по саду, и Анетта пела свои песни, чистые и прекрасные, приносящие покой...
Но этого было недостаточно. Ни забота и любовь тетушки, ни священник, что приходил каждый день и молился за мою душу по просьбе отца, ни целители, пичкавшие своими вонючими снадобьями - никто и ничто не могли мне помочь. Вновь и вновь я погружался в сон и оказывался по ту сторону преисподней, посреди мертвой пустыни, окруженный со всех сторон демонами, что ради забавы устраивали бег наперегонки, растягивая удовольствие от охоты. Я бежал по мертвой земле, падал лицом в лужи, в которых вместо воды плескалась свежая кровь. Черный песок дымился при прикосновении, неся вокруг запах тления и гнили. Я поднимался с земли и продолжал бежать, ничего не осознавая от ужаса, застилавшего все мое существование, но тщетно, и темный демон настигал свою жертву. Боль от разрываемой плоти пронзала насквозь, я чувствовал, что умираю, и сердце останавливалось, исчезая в глубинах бездонной глотки очередного демона...
Вам доводилось видеть ночные кошмары? Хоть раз в жизни, но вы просыпались состоянии панического страха, обливаясь ледяным потом, с ужасом озираясь по сторонам. В глубине души вы осознаете, что это всего лишь сон, но разум бессилен перед необъяснимым чувством страха, держащего в оцепенении, воображение заставляет видеть опасность в окружающей обстановке, придавая любой тени самые зловещие очертания, и вы прячетесь под одеялом, ища защиты в темноте...
Мы редко помним наши сны, так устроен наш разум, выдавая сновидения лишь в некоторых случаях. Представьте себе, что вы бы помнили каждое мгновение всех пережитых кошмаров, пропуская их через себя ежедневно. Добавьте нескончаемую боль смерти, ощущаемую как реальная, оставляющая в памяти неизгладимый след, и вы получите лишь малую часть того, что терзало меня с рождения. Выносить это было невозможным, и я видел лишь один выход из круга бесконечных мучений. Всем будет лучше, если меня вдруг не станет, никто не вспомнит жалкого умалишенного мальчишку, разве что Анетта прольет немного слез. Прости меня за это, любимая тетушка, прости отец, но больше я не могу. Я хочу умереть, жизнь превратилась в сплошной кошмар, кровать - в орудие пыток, страх держит меня в рабстве, и это единственный способ сбежать. Простите, Велес и Корт, за то, что не смог быть братом, которым вы могли бы гордиться. Лишь тебя, дядя Бартоломью, я не прошу простить меня, будь проклят ты за всю злобу и презрение. Прощайте, встретимся в аду...
Я положил записку отцу под подушку и вышел в город. Как много возможностей умереть - броситься под повозку, что несется по мостовой, проткнуть себя кинжалом, утопиться в городском фонтане... Я представил себе Анетту, склоняющуюся над обезображенным трупом, рыдающую от горя... Нет, такого нельзя допустить. Остается только один путь - исчезнуть в пучине, сбросившись со скалы, ибо по Элизиуму предостаточно обрывов и ущелий. Я долго бродил по городу, ища подходящее место, когда зазвонил колокол. Одна из вещей в этой жизни, приносящая не меньше страданий, чем ожидание очередной ночной пытки. Звон пронизывал все тело, сгибая пополам, вызывая дикую боль в глубинах мозга. Каждый удар колокола был подобен удару молота прямо по голове. Умереть здесь - значит даже в смерти не обрести покоя. Только не рядом с церковью и ее колоколами. Но где тогда? Купола отблескивали золотом по всему городу, и даже в квартале утех были свои часовни. Лишь на востоке, на том краю долины, за ущельем нет церквей. Кладбище, и за ним отвесная скала, на которой стоит башня Весельчака. Дядя Бартоломью был прав - это место скоро станет моим домом. Но не башня, а острые скалы внизу. Я медленно переходил висячий мост через ущелье между кладбищем и скалой, где стоит Весельчак, и любовался последним закатом в своей короткой, но наполненной страданиями жизни, и первый закат, не призывающий пройти в царство сна в когти демонам и адским псам. Какая ирония, ведь именно здесь, на этом мосту покончил с жизнью мой прадед, Бейн Морте, оставив о себе лишь память. Никто не понимал мотивов его поступка, никто, кроме меня. Прощай, мир, я покидаю твои просторы навеки...
Я остановился посередине моста, рассматривая высохший от времени железный обод венка, приколоченного прямо к доскам под ногами. Листья и цветы давно сгнили, оставив ржавый прут болтаться по ветру. Жестокость судьбы или случайность – кто-то пометил это место, откуда Бейн Морте сделал последний шаг в своей жизни. Его тело так и не нашли, оставив на дне бездонного ущелья, ставшего для него могилой. И я, стоящий на краю моста, решивший покончить со своими мучениями, скоро присоединюсь к нему в забвении. Наверно это последняя шутка небес, даже в такой момент бог насмехается надо мной...
«Отбросить все сомненья и шагнуть навстречу ветру, взлететь на миг, исчезнув в бездне! Прощайте демоны, вы долго истязали душу, и теперь, когда я разобьюсь об скалы, разобьются и оковы, в рабстве страха что держали разум. Смерть – приветствую тебя, иду в твои объятья, оставил позади я страх перед тобой, так подари же мне сладостный покой!»
Я шагнул в пропасть...
Падение в бездну
Мир пролетал перед глазами, мелькая в самых причудливых красках. В лицо бил ветер, словно осуждая за глупое стремление сбежать от своей судьбы, мгновения падения растянулись в вечность, все замерло вокруг. Я находился между двумя реальностями - в одной меня ждали острые скалы, торчащие со дна бездонной пропасти подобно клыкам хищного зверя, в другой я был свободен, летя навстречу избавлению от всех горестей жизни. Руки превратились в крылья, и я парил в облаках, наслаждаясь каждым мигом упоительного полета, взлетая к небесам так высоко, что обжигался о солнечный диск, и камнем падал вниз, чтобы снова подняться в облака. Земля вращалась перед глазами, затягивая в водовороте в свои объятия, все вдруг стало таким незначительным, мелочным и пустым, прошлое промелькнуло в сознании подобно отблеску молнии и сгинуло в пустоте, заполоняющей душу. Показалось острие скалы, так похожее на клинок меча, нацеленный прямо в грудь. Но острие прошло мимо, и я продолжал свое бесконечное падение на небеса. Я пронзал бездну насквозь, и все препятствия на моем пути вдруг уплывали в сторону, словно строй безмолвных воинов, что расходятся, встречая своего правителя. Может я уже умер, и мое тело давно уже покоится на голых камнях утеса, что остался позади?
Но я был жив. И лишь в последний миг я осознал, насколько хитрыми иногда оказываются высшие силы, держа своих жертв до последнего, выжимая из них все соки, прежде чем бросить на тот берег реки мертвых. Из всех возможных мест для смерти я выбрал именно этот мост, именно то самое место, где лежал венок, и вместо желанной смерти от удара об каменное дно меня ждало маленькое, наполненное ледяной водой озеро. Очередная шутка богов, или заранее кем-то спланированная пьеса, иначе и быть не может. Достаточно было сделать шаг в сторону, и смерть приняла бы жаждущего покой в свои объятия. Но не суждено мне было слиться с ветром и остаться в небесах навсегда. Тело пронзило стрелой холода, сковывающего по рукам и ногам, озеро проглотило его, словно камень, случайно упавший сверху, и не причинив вреда, выплюнуло вверх, выбросив волной на берег. Жалкое маленькое озеро, всего лишь лужа, образовавшаяся среди скал, глубокая, растянутая словно ухмылка на лице всевышнего. Я жаждал смерти, но у небес другие планы на мой счет...
Когда я выбрался на каменный берег, в голове все еще властвовал туман, скрывающий от разума реальность. Я стоял на холодных камнях, но в мыслях продолжал парить высоко в облаках, находясь во власти наваждения. Я не хотел верить правде, боясь посмотреть ей в лицо, мое место не здесь, не в этом проклятом мире, свобода и безмятежность притягивает к себе, зовет обратно, но пути назад нет, и впереди только очередная пытка в ночных кошмарах.
Холод начал давать о себе знать, ледяная вода стекала по телу, одежда промокла насквозь. Дрожь охватила все тело, напоминая о реальности. Я отошел в сторону, так и не решив, что делать дальше. Снова взобраться на скалу и прыгнуть вниз, теперь уже наверняка? Но неспроста там, наверху решили, что я должен жить. Тогда, будучи ребенком, как и все дети, я верил в судьбу, в знаки свыше, в небеса, в райские поля и адские просторы. Особенно в последние, чей образ прочно засел в голове. И если существует ад, то где-то должен быть и рай. Глуп и наивен я был, в прочем как и все...
Смерть - непозволительная роскошь, и чтобы заслужить покой, страдать приходится порой...
Я побрел в сторону дома, не осознавая, куда идти. Сверху все казалось таким крошечным, способным уместиться в ладони, и только оказавшись внизу, можно было осознать истинные размеры скал. Передо мной раскрылся настоящий лабиринт из камня, с бесконечными ущельями, бездонными ямами, острыми пиками и невероятных размеров осколками горной породы. Десятки ручейков игриво сбегали с вершины, и скрывались в многочисленных прощелинах или срывались вниз, падая водопадом в очередную пропасть. Я медленно шел по камням, и уже третий раз поворачивал назад, упираясь в отвесную скалу или оказываясь на краю обрыва. Горный лабиринт не хотел отпускать своего гостя, выводя к новым тупикам и заставляя сворачивать в сторону. И лабиринт вывел меня к пещере. Ее своды угрожающе наклонились вперед, словно предостерегая любопытных от попытки войти внутрь, в глубине пещеры скрывалась тьма, чернота которой была абсолютной. Ни темнота ночи под навесом облаков, скрывающих звезды, ни мрак угрюмой темницы не могли сравниться с тем, что пряталось внутри пещеры. Как будто ты очутился у логова властелина Ужаса собственной персоной, приглашающего в сердце своей цитадели. Войти внутрь? Нет, это выше моих сил, лучше остаться здесь, в тупике горного лабиринта, и ждать своей неминуемой кончины...
Внезапно небо окрасилось в багрово-синие тона, и тишину, царящую вокруг, нарушил оглушительный гром. Где-то неподалеку сверкнула молния, осветив на миг пространство на много верст вокруг. Снова раздались раскаты грома, и небо заплакало, сперва неуверенно и тихо, и спустя мгновение облака рыдали, выбрасывая из себя воду, обрушившуюся на землю настоящим водопадом. Ветер, бывший робким и беспомощным, воспрянул духом и подул со всей силы, сгибая вековые деревья к земле, заставляя поклониться ее величеству грозе. Капли дождя хлестали, словно кнут, ветер плевал в лицо, бросая ветки и листья, грозясь утащить с собой в один из множества смерчей, что вращались кругом, засасывая к небу все, что попадалось им на пути. Небесные копья били по скалам, гром закладывал уши, вокруг творился настоящий хаос. За всю свою недолгую жизнь я впервые видел такую яростную бурю, и другого выхода не оставалось. Я шагнул в темноту, скрываясь от беспощадной грозы...
Впереди ничего не было, только всепоглощающая тьма, скрывающая в своих недрах любые отблески света. Позади бушевала буря, сотрясая округу раскатами грома, в противоположность пещере, где стояла гробовая тишина, настолько зловещая, что возникало желание развернуться и бежать без оглядки с этого проклятого места. Но мне уже нечего бояться, и если впереди затаилась смерть - то я встречу ее лицом к лицу, с радостью шагнув в ее объятия. Исчез последний отблеск света, показавший на мгновение поворот в никуда, и мир погрузился в темноту. Я шел на ощупь, с осторожностью делая каждый следующий шаг, но ничего опасного на моем пути не попадалось. Страх отступал в самые дальние уголки разума, и я вдруг осознал, что больше не боюсь. Вообще ничего - ни смерти, которую я выбрал для себя совсем недавно, ни тьмы, что стояла вокруг, ни бури, что осталась позади. Перед глазами промелькнули демоны из моих кошмаров, но и они больше не могли напугать меня. Рвите, режьте, бейте, пожирайте мою плоть, мне все равно, я мертв давно...
Чем дальше я углублялся в пещеру, тем сильнее становилось ощущение свободы, спокойствия и безразличия ко всему. Я пересилил себя, шагнул в бездну и наслаждался падением, я вошел в самую темную и страшную пещеру на земле, таящую в своей черноте сотни опасностей, и тем не менее оставался цел и невредим. Я неуязвим, я всесилен, я бессмертен...
Где-то над головой захлопала крыльями летучая мышь, затем еще одна. От жуткого писка крылатых тварей становилось не по себе, и темнота вокруг только усиливала эти ощущения. Вы хотите меня напугать? Вернуть восставшего из рабства страха в свои руки? Нет, такому больше не бывать, на небеса и бога мне плевать. Я засмеялся, сперва неуверенно и тихо, и спустя мгновения я хохотал как сумасшедший. Я и есть сумасшедший...
Наваждение накатывало волнами, то отступая в глубины сознания, то возникая вновь, принося с собой ощущение восторга и необъяснимой радости, заставляя двигаться дальше, теперь уже совершенно не заботясь о своей безопасности и гордо шагая вперед, даже не удосуживаясь проверить - есть ли впереди земля под ногами. Несколько раз я оступался, падая то на колено, то на локти, и вместо сожаления и вскриков от боли своды пещеры наполнялись новым приступом безудержного смеха. Я уже не шел во тьме, я бежал со всех ног, врезался в стены, падал и снова вставал, чтобы продолжить свой безумный порыв в никуда...
Внезапно впереди показался слабый свет. Я помчался к нему, и буквально выпрыгнул из глотки черной пещеры прямо в сердце бури. Ветер завывал и грозился оторвать от земли, вода лилась с неба нескончаемым потоком, молнии озаряли округу яркими вспышками, и вслед за ними раздавался оглушительный гром. Капли били прямо в лицо, одежда промокла насквозь, ветер резал глаза, но мне было все равно. Я наслаждался грозой, ее яростью и неутомимостью, холодными дождевыми каплями, пронзающими тело словно стрелами. Я кружился в танце, подняв руки к небу, и продолжал безумно смяться. Страх больше не властен над моим разумом, он свергнут с трона...
Сколько продолжался безумный танец под музыку дождя - я не знаю. Лишь когда небо окончательно очистилось от туч, покрывшись россыпью мириадов звезд, мерцая серебром лунного диска - лишь тогда я окончательно пришел в себя. Далеко позади осталась угрюмая пещера, ставшая могилой для моих страхов, вокруг раскинулась необъятная долина, без каменных истуканов суровых гор и острых пиков скал. Лишь несколько холмов правильной формы, неестественно круглых и ровных напоминали о том, что рядом горный массив. Где-то вдалеке, у границ самого горизонта правильным строем возвышался лес, держащий долину в окружении. Долина мертвых царей - так она называлась, лежащая в ногах у горного гиганта, в вершинах которого покоился безумный город. Дорога домой лежала в стороне, но больше на моем пути препятствий не было. Я побежал по размокшей от дождя земле, спотыкаясь об низкие кустарники и траву. Слева промелькнуло маковое поле, раскинувшееся на несколько миль в округе, манящее своей красотой и сверкающее в миллионах отблесков бесчисленных капель воды, стекающих по красным цветкам полевого мака. Ветер пролетал над полем, принося с собой дурманящие запахи опиумного цветка, и глаза закрывались сами собой, вдруг накатывала легкая сонливость, зовя с собой в страну грез. Я ощутил невероятную тяжесть в ногах, усталость после безумного дня брала узды правления в свои руки, и сопротивляться ей было бесполезно. Я опустился на колени, вдыхая наркотический аромат мака, и через минуту заснул самым крепким и безмятежным сном в своей жизни...
Но впереди меня ожидало новое сражение с самим собой - битва с демонами ночных кошмаров, но на этот раз я был готов их встретить лицом к лицу. Адская пустыня раскрыла свои объятия, ее щупальца проникали в реальность, вырывая остатки настоящего из разума. Маковое поле заполыхало ярким пламенем, горы позади рассыпались в прах, лес на горизонте собрался в единое дерево без листьев, черное от копоти и гари. Влажный воздух поплыл от жара, небо вновь окрасилось в багрово-красные тона, и преисподняя окончательно поглотила мир. Я стоял посреди необъятной пустыни, и все вокруг было таким знакомым и привычным, каждый камешек находился на своем месте, слева бежал кровавый ручей, кричали мертвые стервятники, кружа под самым небосводом. Земля задрожала от топота приближающейся орды, многочисленные трещины расползались повсюду, словно сотни змей, и в самом эпицентре стоял безумный мальчик, что будет съеден через мгновения. Но его безумие трансформировалось, и вместо орудия пыток оно являло мальчику новые видения, унося в небытие остатки страха.
Я засмеялся. Как же все это неправильно и глупо, напрочь лишено смысла, даже смерть ненастоящая, она лишь иллюзия, дым от костра, что растворяется в воздухе, напоминая о себе лишь запахами горящих ветвей... Вы возжелали моей смерти? Не выйдет, даже я не могу убить себя, небеса хранят меня для своих призрачных целей, и не вам с ними тягаться, бессмысленно смерти бояться...
Огромный демон материализовался из кровавого пара прямо передо мной. Казалось, он состоит из чистого огня, черная чешуя дымилась серым паром, из широко раскрытой пасти, увенчанной острыми клыками, со свистом вырывался раскаленный воздух, массивное тело переливалось в сумраке, словно сгорая изнутри. Неизменной оставалась только форма - изогнутое туловище, длинные звериные лапы с острыми когтями, рогатая голова, раскачивающийся из стороны в сторону хвост. Сквозь непрерывное мерцание толстой чешуи пульсировали вены и артерии, по которым вместо крови разливался жидкий огонь. Демон яростно взглянул мне в лицо, показав свой гадкий змеиный язык, и издал жуткий вой, от которого закладывало уши. Он протянул свою когтистую лапу, смеясь гортанным смехом в предвкушении кровавого пиршества, и вдруг замер на мгновение. Вероятней всего он ожидал увидеть страх в глазах жертвы, тот самый страх, что сводил с ума все эти годы. Но я больше ничего не боялся, и лишь хохотал в ответ...
Демон отдёрнул лапу, словно обжегся, и с недоумением уставился на меня. И вновь пустыня содрогнулась от жуткого воя, но вместо плача адская тварь вновь услышала безудержный хохот безумного мальчика, и зверь рассвирепел по настоящему. Он ринулся прямо на меня, поднимая свои жуткие лапы и распахнув челюсти так широко, что без труда смог бы проглотить любого. И вместо того, чтобы разорвать на куски - демон прошел насквозь, словно дым, не сумев причинить вреда. Он ревел и рвал землю когтями, снова и снова бросался на неуловимую жертву, но все его попытки были тщетны, и огненный зверь кубарем катился в сторону после очередного прыжка, заставляя смеяться все сильнее и сильнее. Я не мог остановиться, и просто содрогался от хохота, видя всю абсурдность происходящего. Я властен над своими снами, и больше никто не сможет меня напугать. Страх сделал меня таким, он искалечил мой разум, и теперь пришло время платить по счетам...
Тем временем орда демонов приближалась, и уже десятки тварей тщетно пытались достать неуловимую жертву, рассыпаясь в пепел от малейшего прикосновения с моим телом. Я больше не стоял на месте, и не бежал сломя голову, пытаясь спастись - я шагал сквозь орду, со смехом разбрасывая демонов налево и направо. Легкое движение руки - и очередная тварь отлетала в сторону, вращаясь словно камень, брошенный вдаль. Пыль от моих шагов заставляла демонов выть от боли, они закрывали свои глаза когтистыми лапами и ревели от боли. Позади завыли адские гончие, они скулили словно дворовые шавки, спешно убегая как можно дальше и спотыкаясь на каждом шагу. Стервятники в небе стремительно пикировали вниз и прятались в своих убежищах. Великая орда в мгновения превратилась в жалкое сборище вопящих от ужаса демонов. Отставшие от основного воинства твари в недоумении продолжали жалкие попытки атаковать безумца, но чем больше я шагал по пустыне и входил во вкус власти, тем сильнее становился, и простейшего жеста пальцем было достаточно, чтобы десятки демонов разлетались на куски - они больше не отлетали в сторону - твари погибали от легкого прикосновения, от направленного взгляда, от любого моего движения. Я одержал сокрушительную победу над самим собой...
И демоны служили мне усердно...
Мир содрогнулся, раскачиваясь из стороны в сторону, земля уходила из под ног, бесчисленные кровавые ручьи закипели, испаряясь багровым паром, заволакивающим все вокруг. Небеса вращались в невероятном смерче, засасывающим в себя всех, кто находился в пустыне. Воздух поплыл, скрывая от взгляда происходящее, и спустя мгновение преисподняя буквально сложилась пополам, выбросив в бездну. Я проснулся...
Повозка медленно подъезжала к центральным воротам Элизиума. Большая тяговая лошадь медленно шагала к массивной арке, целиком сделанной из мрамора, и повозчик лишь слегка натягивал вожжи, предоставляя лошади самой выбирать дорогу. Деревянные оси скрипели, проседая под тяжестью крытого кузова, до верхов набитого гробами всех цветов и размеров - роскошные гробы, расшитые бархатом и шелком, высеченные из цельного бревна железного дерева, лежали бок о бок с осиновыми гробами без изысков, предназначенными для простолюдинов. Один из гробов был раскрыт. Я с недоумением уставился на свою новую постель и поежился от осознания того, чем она являлась на самом деле. Повозка могильщика - и я ее пассажир...
- Как раз вовремя. - Могильщик развернулся в мою сторону - Мы приехали. Тебе повезло, что я ехал мимо. Как тебя угораздило уснуть на маковом поле? Ты разве не знаешь, что можно и не проснуться?
Я не знал, что ответить, и просто промолчал. Могильщик выглядел весьма зловещим, одетый в черный балахон с капюшоном, скрывающим лицо, наполовину изувеченное огнем. Со стороны могильщик был похож на смерть, точнее на то, как ее изображают во многих книгах, для полноты образа не хватало только косы. Впрочем сходство со смертью было весьма кстати - на то он и могильщик...
- О, я напугал тебя. Не бойся. Извини, что пришлось положить тебя в гроб, но другого выбора у меня не было. Как тебя зовут, мальчик? - Могильщик пытался говорить как можно мягче, но его голос был под стать его внешности - хриплый, сипящий - словно он громко шептал, а не разговаривал.
- Меня зовут Каин. И я тебя не боюсь.
- Хммм... Редкое имя. Мало кто осмелиться так назвать сына в наши дни...
Я понимал недоумение могильщика. Каин - имя первого грешника на земле, запятнавшего себя кровью. Почему меня назвали так? Однажды я задал этот вопрос отцу, но так и не получил ответа, зная его заранее...
Я взглянул на могильщика и невольно зажмурился от того, что предстало перед глазами. Нет, это не была иллюзия, навеянная еще не до конца проснувшимся разумом. Я видел нечто новое, недоступное взору обычных людей, нечто сверхъестественное, таинственное и пугающее. Вокруг могильщика воздух словно таял, переливаясь в серой дымке, клубящейся подобно облакам. Это было странное видение - я видел туман, заволакивающий человека, но при этом он был абсолютно прозрачным, не скрывающим ни единой детали. Туман, который существует и не существует одновременно. Я выглянул из повозки и осмотрелся. Центурионы, стоящие на страже врат, были также окружены туманом, но цвет его отличался от дымки, окружающей могильщика. Вокруг центурионов воздух был чистым, светлым, мерцающим. Окружающий мир был словно затянут в сплошную неоднородную пелену, все вокруг отбрасывало призрачные тени, люди светились, сверкая изнутри. И при этом все было абсолютно обычным, естественным. Глазами я видел настоящее, пропущенное через призму воспаленного разума, окрашивающего мир новыми красками. Что-то изменилось во мне, безумие начинало принимать новую форму...
- Пора домой, Каин - сказал могильщик. - Нам дальше не по пути. Тебе возвращаться к жизни, мне к смерти.
Я поблагодарил могильщика за все и направился домой. Мысли хаотично переплетались в тугой комок, который не дано распутать, эмоции смешались в дикий коктейль из желаний, надежд и сожалений, привычный мир рухнул, похоронив в своих руинах страхи и боль, рождая новые ощущения и страсти. Я шагал по городу и пытался понять эти ощущения, уловить смысл новых видений, разобраться в себе. Погруженный в свои мысли, я не заметил, как оказался в трех шагах от "Красного бычка" - одной из бесчисленных таверн квартала утех. Место, где никогда не бывает тихо, где почти каждый день очередной пройдоха прощался с жизнью, оказываясь на дне придорожной канавы с перерезанным горлом. «Красный бычок» всегда набит посетителями до отказа, и среди них не бывает людей, живущих по чести и совести. Работники ножа и топора всегда найдут применение своему воровскому ремеслу, обчищая любого, кто случайно окажется в этом месте. Любимое заведение Корта, откуда он частенько возвращался весь в синяках, пьяный в стельку, чем доводил отца до белого каления…
Несмотря на невероятную жару, установившуюся в последние дни в Элизиуме, на улицах сновало бесчисленное число прохожих, косо смотревших друг на друга, нищие громко взывали к ним, моля о подаянии, а в темных переулках стояли подозрительного вида личности, перешептываясь друг с другом и высматривая среди толпы потенциальных жертв будущего ограбления. С другой стороны улицы слепой старик проповедовал о скорой расплате, что нашлет на людские головы Господь, его проповедь уходила в никуда, и прохожие лишь молча улыбались, смотря на него, некоторые гадко хихикали, а торговка из соседней булочной периодически осыпала слепца проклятиями за то, что он распугал всех покупателей. И неважно, что на ее хлебе местами проявлялась странного вида плесень, а от сдобы пахло тухлятиной, во всем был виноват безумный проповедник, выбравший для своих речей именно эту площадь. Жизнь кипела, вздуваясь гадкими пузырями взаимной ненависти и желаний обжулить близкого, утопая в море брани и косых взглядов, жизнь, отравленная злобой и жадностью. Обыденная жизнь нищего квартала, в шутку названного кварталом утех.
Каждый, кто проходил мимо, был окружен туманом, и лишь у проповедника цвет его был бледно-голубым, выделяющимся среди черноты остальных. Троица в переулке мерцала синевой, и стоило посмотреть в их сторону, как мир окрашивался в красный цвет, стены зданий кровоточили, и в тишине городского хаоса кричали стервятники, чей призыв к пиршеству был так знаком по ночным кошмарам. Я не мог понять, что со мной происходит, схожу ли я с ума, или наоборот, мои глаза широко открылись, позволяя уловить невидимые для простого человека вещи. Улица сияла, переливаясь темными красками, люди горели изнутри, излучая свет, таверна стала прозрачной, словно сделанной из стекла, и внутри ее вращался водоворот, затягивая в свое лоно всех, кому не повезло оказаться у него на пути. Где-то в глубинах сознания рождалось смутное предчувствие беды, видения складывались в картинку, звуки – в симфонию, ощущения – в чувства. И словно подчеркивая происходящее, добавляя недостающие ноты в мелодию хаоса, появились они - демоны из ночных кошмаров. Три адских твари возникли прямо из воздуха, окружая одного из прохожих. Один из демонов восседал у него на плече и улыбался, являя миру оскал своих острых, как бритва, зубов. Два других демона парили у прохожего над головой, периодически падая стрелой вниз, пронзая плоть насквозь. Он их не замечал, никто, кроме меня, их не видел. Я вдруг понял, что и сам их не вижу, ни демонов, ни туман, что окружал людей вокруг. Я их ощущаю, и эти ощущения накладываются на видимое глазами, формируя странную необъяснимую картинку в голове. Пока необъяснимую…
Из переулка вышли трое тех самых подозрительных личностей, что излучали иссиня-черную ауру, заставляющую в сознании кровоточить окружающие стены. Неторопливой походкой они подошли к окруженному демонами прохожему и заговорили с ним. Слова их разговора не долетали до меня, но их смысл был понятен. Внезапно все стало на свои места – и темнота вокруг разбойников, и дальнейшая судьба их жертвы, что совсем скоро станет очередным трупом на дне канавы – демоны явились по его душу, готовясь полакомиться ею в ближайшие минуты. Я не верил своим ощущениям, сопротивлялся им, но от реальности никуда не деться, и буквально через пару минут все трое зашли в таверну, злобно улыбаясь, и вслед за этим из переулка появились демоны с горящими глазами, неся в руках трепещущее сердце ограбленного прохожего. Сомнений не оставалось – я увидел чужую смерть заранее, почувствовал ее дыхание, ощутил кровь на руках убийц, узнал их намерения. Меня захлестнули доселе неизвестные чувства, странные желания охватили разум, эмоции, что били в душе ручьем, перевернули сознание и разорвали его пополам. Сознание рухнуло в бездну, и вновь я мчался вперед, не осознавая, что происходит, я снова оказался внутри лишенной света пещеры, ставшей могилой для моих страхов и волнений. Я бежал по улицам, мимо мелькали дома, люди, дворовые собаки, отражения в грязных окнах, звуки слились в один нескончаемый гул из криков многочисленных торговцев, плача грудных детей, лая собак, и ничто не могло меня остановить. Лоточник громко выругался, когда его прилавок рухнул под натиском безумца, что пронзил палатку насквозь, не замечая звуков бьющейся глиняной посуды и разлетающихся на осколки горшков, лошадь громко заржала, чуть не задавив стрелой пролетевшего мальчика прямо у нее под носом. Бег длился вечность, ни усталость, ни боль в окоченевших от напряжения ногах не могли вырвать из наваждения, захлестнувшего разум…
Боль в голове вырвала меня из объятий безумия, ударом молота лишив возможности дышать. Звонил колокол в одном из храмов, что стоял в стороне, и его звон отдавался в мозгу взрывом, сводящим с ума. Я схватился руками за голову и упал на мостовую, пытаясь заткнуть уши. Тело забило в судороге, меня буквально выворачивало наизнанку, глаза были готовы вот-вот выпрыгнуть из орбит, сердце бешено колотилось, желудок пытался выбросить из себя свое содержимое, ноги сводило судорогой, к горлу подступил комок.
Лишь когда колокол перестал звонить, я окончательно пришел в себя, пытаясь вновь научиться дышать и слышать. Колокольный звон и раньше вызывал мучительную боль, но ей было не сравниться с тем, что я испытал мгновение назад. Гул еще стоял в ушах, глаза слезились, живот сворачивало, но постепенно становилось легче, и наконец я смог подняться и осмотреться вокруг. Все вдруг стало обычным, исчезла дымка, окружающая людей, и вместе с ней пропала яркость окружения, вещи больше не выделялись из окружения, пелена растворилась в воздухе. Радоваться или сожалеть – чувства были весьма противоречивы. Я на мгновение ужаснулся – а не вернутся ли кошмары так же, как исчезли видения, но мои сомнения продолжались совсем недолго. Уже через несколько минут, пройдя пару кварталов, я вновь заметил, как мир затягивает в дымку, и вновь люди начинают мерцать изнутри, являя взору свою ауру. Вдали вновь пролетели демоны, и подойдя ближе, я убедился в безошибочности своих видений – на земле лежал старик, возле которого причитала женщина. Сердечный приступ принес ему покой, и высоко в небесах парили адские твари, беззвучно для всех оглашая округу своим победным ревом. Сделав прощальный круг над телом усопшего, они приземлились передо мной и почтительно поклонились, испарившись затем словно дым. Я безмолвно попрощался с ними, моими мучителями, по неизвестной мне причине показывающими грядущее…
Но это было не все, что я ощутил в тот момент. Я вдруг понял, что испытал настоящее блаженство, почувствовав чужую смерть. Словно вампир из детских страшилок я впитал в себя все эмоции и боль предсмертных мук, как опиум, тело наполнилось незримой энергией, появилось желание жить, взять судьбу в свои руки, почувствовать власть. Эти ощущения пугали своей сутью, жестокостью и извращенностью, но остатки совести и доброты отступали в уголки сознания, уступая место новому воплощению меня – повелителя демонов, что видит смерть и питается ею, и сопротивляться этому было невозможно. Я умер на дне бездны, вернувшись к жизни бездушной тварью, так быть посему, от жизни все возьму, и каждый, кто встанет моем пути – умри…
О небеса, зачем вы даровали мне виденья адских снов? В плену кошмара с рождения был мой разум, в нем умирал ребенок, чтоб возродится монстром. Искра безумия зажглась в тех самых снах, и разгоралась все сильнее с каждой ночью. Летело время вдаль, а я все погибал и восставал из мертвых, сгибалась воля под натиском кошмара. Лишь умерев, я мог покинуть бездну сновидений и перестать бояться навсегда. Я умер там, на дне ущелья, я возродился вновь, чтобы понять абсурдность страха, последний бой мне предстоял - с самим собой. И в этой битве одержал победу я над страхом, навеки вырвав с сердца его проклятье, оставив только шрам в душе. Впервые ночь была свободна от кошмара, и сгинул ад навеки, уйдя из ночных грез.
Победа над собой далась большой ценой. Слишком много умерло в душе, пожертвовать пришлось всем тем, что дарует нам возможность чувствовать, любить. Принять все зло видений адских, пропустить через себя, и сбросить груз кошмара можно, только заморозив сердце навсегда. И если вдруг оно оттает, вернув в себя любовь и веру, вместе с ними возвратится страх. Окаменело мое сердце, умерло оно в зубастой пасти адской твари…
Смотрю по сторонам, гляжу во тьму - кто спрятался в тени? Коварный демон, возжелавший крови? Так что же ты медлишь, тварь из преисподней, не прячусь больше я под одеялом, стою перед тобой, смеясь в лицо. Эй, там внизу, я знаю, ты затаился под кроватью, жуткий адский пес, я слышу, как ты дышишь... Выжидаешь? Все это ложь, не жертва я, а хищник, и сегодня началась охота, вам не сбежать, не скрыться, не уйти...
И слышу жалкий шепот мертвой тени, пощады просит тварь, в ногах стеная предо мной. И пес скулит, хвостом виляя, в его глазах горит не алчность, и не жажда крови. Несущий ужас демон сам рыдает от бессилия, страха и смирения. Я победил вас, развернув лик смерти прямо вам в лицо, я ваш хозяин, в рабстве быть навеки обращенным твари суждено. К ноге, лежать, молчать! Хороший пес, послушный. Я пощажу тебя, хоть недостоин, но милосерден человек, в отличии от зверя, живи и наслаждайся рабством...
И демоны служили мне усердно, скрывая ложь и обнажая правду. Тварь с преисподней знала, когда грядет беда, оскал зубов своих являя в свете каждого, кому начертано судьбой умереть. Над телом жертвы с алчным взглядом взмывали твари, пытаясь оторвать хоть маленький кусочек плоти, смеясь от смерти, упиваясь ей. Их адский перст не знал ошибок, подобно топору угрюмого жнеца. И если суждено кому-то сгинуть в преисподней вскоре, то демонский эскорт был тут как тут. Глазами демона я видел мир, лишенный красоты и цвета, лишь тени призрачного света и отблеск тьмы в кровавой пелене. Нет ярче зла, светлее лжи и краше боли, их отражение витает в воздухе подобно белой дымке, без жалости клеймя людей. И если кто-то лгал, над ним парил туман, и чем ужасней ложь, тем больше дыма, и даже цвет его имел значение, всю злобу отмечая чернотой. Ирония вся в том, что нет честней человека на земле, чем замкнутый палач, топор в руках держащий, ни лжи, ни сожаления, ничего. Палач чист и благороден, он свят во тьме. А тот судья, что приговор выносит, достоин сам лежать на плахе, погрязший в лжи и мерзости порока. Я вижу вас насквозь, читаю душу, не скрыть вам темной мысли от меня, ведь разум словно факел, что горит во тьме, отбрасывая тени, пляшущие в танце отражений...
Преображение
Одинокий демон тихо подкрадывался к грязно одетому человеку, что плелся пьяной походкой в глубине квартала утех. Демон находился в замешательстве - стоит ли атаковать жертву, и нервно озирался по сторонам, беззвучно зазывая братьев по аду на подмогу. Но никто не откликался на его зов, словно демон явился слишком рано к трапезе, задолго до того момента, когда изысканное блюдо подадут к столу. Туман вокруг пьянчуги клубился грязно-серым, его помыслы и желания сплошь залиты вином, остатки разума, утопленного на дне бутылки, уже давно покинули голову пропащего человека. Его смерть - дело нескольких дней, а может и часов. На небесах развлекаются, растягивая его агонию бесцельного существования, и именно поэтому мой друг из преисподней так медлит, сомневаясь с выбором...
- Каин, не смотри туда, это павший человек... - печально произнес отец. Но не жалостью к оборванцу вызвана его печаль, невысказанная вслух мысль звучала отчетливо и ясно, одно лишь имя - Корт, мой беззаботный брат, что угодил в темницу прошлой ночью, пырнув ножом такого же пьянчугу в очередной потасовке у входа в "Красный бычок". В который раз отец направлялся в приемную смотрителя за порядком, неся за пазухой туго набитый серебром кошелек для взятки.
- Как думаешь, Каин, может стоит твоему брату немного задержаться в тюрьме? Пусть немного протрезвиться, подумает о своей жизни?
- Корту поздно задумываться об этом. Единственное, что он познает в темнице - это холодные стены и неминуемая простуда. - я всегда говорил прямо, что думаю. С одной стороны отец поощрял мою честность, с другой он пожалуй предпочел услышать менее правдивый ответ, оставляющий хоть немного надежды на лучшее.
- Ты и вправду считаешь, что твой брат настолько безнадежен?
- Ну, раз записался в солдаты, назад пути нет. - я попытался пошутить, дабы свести разговор к более приятной теме, нежели сожаления о никчемности Корта, упоминая другого брата.
- Что же вы со мной творите? Кто продолжит мое дело? Одна надежда на тебя, Каин. Ты хочешь стать великим архитектором, когда вырастешь? - моя шутка явно не удалась, и отец стал еще более печальным, задавая вопрос, на который он знал ответ заранее.
- Навряд ли, папа. Чертежи, планы, счета - это не мое. Вот дядя Бартоломью с удовольствием займет твое место.
- Этот олух? Да он же ни черта в строительстве не смыслит. Ничего ты не понимаешь, сын...
Но я понимал абсолютно все. Мне хотелось бы утешить отца, солгать ему и сказать, что с радостью буду учиться у гениальнейшего строителя всех времен, но я просто не мог этого сделать. Не потому, что не хотел ступать его дорогой, и не мое безумие было причиной этому. Я любил своего отца и считал ложь предательством по отношению к нему. Как наивен ребенок, веря в высшие идеалы, в честь и благородство, в торжество добра над злом. И как быстро они рушатся, стоит лишь немного повзрослеть...
- Пускай дядя отвратительный строитель, зато он умеет найти выгоду там, где остальные остаются в проигрыше... - в последнее время я часто удивлялся собственным мыслям. До попытки суицида оценка людей не входила в число моих талантов, но после все изменилось радикально. Взгляд демона, как я его мысленно называл, позволял читать самые потаенные замыслы и суть души человека. Я не мог прочесть непосредственно сами мысли, но всегда знал, направленны они на зло или добро, и с недавних пор научился безошибочно определять, когда человек искренен, а когда его уста пропитаны ложью. Правда с небольшой оговоркой - я ощущал веру человека в собственные слова, и ничего более, и вовсе необязательно это являлось истиной на самом деле. Так и с Бартоломью, чья мерзкая сущность представала перед моими глазами почти каждый день.
- Это ты верно подметил. Знаешь, Каин, в последнее время я тебя не узнаю. Ты ... изменился. - отец замолчал на мгновение - Мы мало проводим времени вместе, и оказывается я тебя совсем не знаю.
- Просто меня больше не мучают кошмары, только и всего...
Отец ничего не ответил, и его молчание словно говорило: "Да, Каин, хорошо, что ты больше не страдаешь по ночам, но...".
- Еще вчера ты был совсем ребенком. Пускай грустным и печальным, но бесконечно добрым и ласковым ребенком. А сегодня тебя словно подменили...
- Я слишком груб, отец?
- Нет, нет, дело совсем не в этом. Наверное я просто не могу привыкнуть к тому, что еще один сын становится взрослым.
Я знал, что на самом деле чувствовал мой отец, и дело было вовсе не в возрасте. С того момента, как я впервые ощутил дыхание смерти и увидел демонов, сжимающих в когтях сердце убитого, все изменилось. Многие идеалы жизни рухнули подобно карточному домику, изменились мечты и желания, вместо бесцельного существования и ожидания смерти как избавления я получил жизнь, и вместе с ней пришли новые, доселе незнакомые ощущения. Чужие муки вдруг стали наслаждением, словно демоны делятся со мной частицей того восторга, испытываемого ими при пиршестве во время смерти. Все те люди, к кому я относился с теплотой, вдруг стали мне безразличны, их беды и радости обратились в пустой звук. И изменение внутреннего мира не могло не отразиться на моем поведении, привычках и манере речи. Говоря об изменениях, происходивших со мной, отец прежде всего имел в виду ту ледяную стену, которой я себя окружил, простейшие фразы наполнялись жестокостью и циничностью, и честность по отношению к отцу лишь усиливала все это. По началу он радовался моему "выздоровлению", но постепенно эта радость сходила на нет. Иногда мне даже казалось, что отец предпочел бы видеть меня страдающим, как раньше, но более близким и родным, нежели сейчас. Складывалось ощущение, что отец начал побаиваться моего нового воплощения, словно узнавал призрака из прошлого.
Бартоломью однажды сравнил меня с моим прадедом, и вместо отрицания со стороны отца я почувствовал его молчаливое согласие. Бейн Морте оставил после себя неоднозначную память как человек жестокий и бесконечно хитрый, поговаривали даже, что мой прадед любил мучить своих подопечных в Весельчаке, стравливая их друг с другом, и когда весть о его темных делишках дошла до святого синода, он покончил с собой. Возможно дядя был прав, и кое что я действительно унаследовал от своего безумного предка.
Впереди показалось здание магистратуры квартала утех. Обычно в городах имелся только один магистрат, но Элизиум превосходил по размерам любой город империи, даже столичный Альтаир уступал ему в размерах. Лишь отдаленность от центра Империи и неоднозначная история города как рассадника инакомыслия и следующих за ним восстаний в прошлом не позволили Элизиуму стать столицей, несмотря на все его величие и значимость. Один квартал утех превышал по размаху большинство самых крупных городов Империи, не говоря уже про торговые поля и пик королей. Один магистрат просто не в состоянии в одиночку управлять таким количеством людей, превышающим двести тысяч, и Элизиум стал первым и единственным городом, управляемым сразу пятью магистратами под властью лорда-герцога.
Высокое каменное здание, почти дворец, с резными статуями и барельефами на стенах широко раскрывало свои врата в логово чиновничьего беспредела и взяточничества. Лорд-герцог закрывал глаза на нечистых на руку чиновников, его волновал лишь результат. Какая кому разница, кто получит привилегии, а кого закроют в темнице, когда все до единого не достойны первого, и каждый заслуживает второе? И взяточничество процветало, выявляя невероятный парадокс своей сущности как самого эффективного способа держать все под контролем.
Магистраты других кварталов держали себя более сдержанно, лишь на торговых полях можно было получить нужную бумагу за деньги. В свою очередь магистрат соборных площадей славился своей неподкупностью и непреклонностью, что неудивительно - властью в нем заправляли священники, и возглавлял магистратуру сам верховный инквизитор и главный судья Элизиума в одном лице. В квартале утех, населенном в основном мошенниками, ворами, куртизанками и прочим сбродом, жить по закону просто невозможно, и лишь найдя тонкий баланс между различными воровскими сообществами, можно держать все под контролем. И за это чиновникам "позволялось" немного "компенсировать" особенности их работы в квартале утех.
Уже далеко не впервые Корт встречал рассвет в стенах каземата, и денежный поток из рук отца в карман смотрителя за порядком лился полноводной рекой. Лишь маниакальное трудолюбие отца позволяло семье жить при этом в достатке, но все, кроме Корта, понимали, что скоро деньгам придет конец, и возможно именно поэтому Велес так стремился в имперский легион. В отличие от Корта мой старший брат всегда выделялся своим благородством и понятиями чести и отваги, преувеличенными до абсурда. По моему мнению Велес был таким же, как Корт, оба упрямы до безумия, считающие правыми только самих себя. Доблесть и честь одного брата против пьянства и распутства другого - две стороны одной монеты...
- Подожди меня на улице, Каин, мне нужно поговорить с смотрителем наедине. - сказал отец, и не дожидаясь ответа вошел в парадную магистратуры, проверив на всякий случай, не пропал ли кошелек на поясе. Я остался один посреди улицы...
Где-то неподалеку зазвонил колокол, и наверно впервые я был рад, что его мучительный звон раздался именно сейчас, когда отец внутри дворца порядка, и мои судороги и гримасы боли недоступны его взору. Как обычно звон вызывал мучительные спазмы по всему телу, голова раскалывалась от дикого треска, стоящего в ушах. Я как мог пытался контролировать себя и ничем не выдать окружающим своих мук, и пускай я уже не бился в припадке посреди площади, судороги и дерганные движения рук и головы все равно привлекали к себе ненужное внимание прохожих. Попытки заткнуть уши руками ни к чему не приводили, по неизвестной причине боль возникала не от того, что я слышу звон, а от самого факта его присутствия вокруг, и ничто не могло служить от него спасением. Непереносимость колокольного звона, паранормальная способность видеть мир "глазами демона", ощущение приближения чужой смерти - пожалуй единственные вещи в моей жизни, о которых приходилось лгать отцу, зная, что он просто не поймет всего этого, и я скрывал от него страшную правду о себе...
- Мальчик, с тобой все в порядке? - спросил случайный прохожий, и его голос показался мне смутно знакомым, я определенно слышал его раньше, но пелена перед глазами не позволяла видеть происходящее вокруг, звон заволакивал разум, лишая возможности думать и вспоминать.
- Каин? Тебя вроде так зовут? - Незнакомец не прошел мимо, как делают все остальные, и у него не было дурных мыслей, как это обычно бывает. Я не мог различить его лицо в серой дымке, клубящейся вокруг, образы расплывались в ней. До тех пор, пока звонит колокол, я остаюсь абсолютно слепым и беспомощным.
- У тебя лихорадка. Ну ка, глотни вот это, должно помочь. - незнакомец протянул мне маленькую фляжку с пойлом, пахнущим полевыми цветами. Я сделал глоток, протягивая руки к фляжке скорее инстинктивно, чем обдуманно, звон лишил меня способности трезво мыслить.
Внезапно туман улетучился, в голове прояснилось, дыхание вновь стало ровным. Боль и судороги исчезли, ко мне вернулась способность думать, и в ту же секунду я понял невероятную вещь - колокол все еще продолжал звонить, но неизвестное пойло избавило меня от боли.
- Здравствуй, Каин, вижу тебе полегчало. - Незнакомец загадочно улыбнулся, и в ту же секунду я узнал его. Рядом стояла повозка, доверху набитая гробами, на вожжах сидел уродливый горбун, дико хохотавший от всего, что видел. На меня в упор смотрел старый знакомый - могильщик, что привез меня домой в тот самый день, когда я буквально родился заново, и чуть было не сгинул посреди дурманящего макового поля. И снова он протянул руку помощи тому, кого чурались все остальные, даже родные братья.
- Спасибо. - Только и смог я ответить, пожалуй впервые я был благодарен по отношению к кому-либо совершенно искренне. Могильщик улыбался в ответ.
- Возьми это, поможет в будущем. - он отстранил мою руку, когда я попытался вернуть флягу. - В этом зелье нет ничего ценного, только вербена и листья лаванды, простейший настой. Помогает при любых проявлениях падучей. - название болезни могильщик произнес с особой интонацией, зная, что дело не в ней.
- Но откуда...
- Прости, Каин, я спешу. Как-нибудь встретимся и поговорим... - могильщик влез на повозку и громко скомандовал - Трогай! - и повозка медленно отправилась вдаль - Каин, до встречи.
Я лишь помахал рукой на прощание...
Буквально через несколько минут из врат магистратуры показался мой отец. Уже в который раз он приходил в это место, чтобы вытащить моего нерадивого брата из дерьма, но никогда не покидал стен дворца "закона" с таким угрюмым взглядом, бессловно говорящим, что на этот раз все оказалось намного сложнее. Потухший взгляд, пепельно-серый цвет лица, нервозность в движениях - все указывало на слишком высокую цену за свободу Корта, грозившую стать последней каплей в чашу терпения...
- Каин, возьми эти деньги и ступай на рынок, купи мяса и фруктов. Не забудь про сладости, особенно про ореховую нугу. Сегодня у нас будут гости. Очень важные гости... - не сложно догадаться, кого отец имел в виду. Алчность смотрителя за порядком не знала границ, и на этот раз стоимость его "услуг" выражается не только в золоте. И вечером он ее озвучит.
Я отправился к торговым полям. Самый шумный квартал города, мало отличающийся от квартала утех, разве что на рынках в большей степени процветало банальное воровство и мошенничество, а в нищем квартале чаще грабили и убивали, в остальном они были похожи друг на друга как две капли воды. Отец неспроста отправлял меня на рынок, зная, что с недавнего времени ни один торговец не мог меня обмануть, чего в свою очередь я не могу сказать о себе по отношению к ним. Торговцы всегда наполовину жулики, и заслуживают того, чем промышляют сами. Способность видеть обман, чтение намерений и эмоционального окраса мыслей - этого достаточно, чтобы повернуть обман торговца против него самого. И отец иногда терял дар речи, когда я возвращался с рынка с продуктами на сумму вдвое, а иногда и втрое большую, что мне выделили.
Вы спросите, каким образом мне удавалось заставить торгашей идти на уступки, ведь они могли просто прогнать меня взашей, словно уличную шавку? На это имелось несколько причин, главной из которых являлась известность семьи Морте. Отец был ведущим Архитектором Элизиума, и далеко не всякий желал переходить ему дорогу. Кроме того в правилах отца всегда главенствовал принцип отвечать добром на добро, даже если его об этом не просят, и дружить с ним выгодно во многих отношениях. Эта отличительная черта отца собирала вокруг него десятки подхалимов и лизоблюдов, ожидающих подачки с барского стола, за исключением пожалуй дяди Бартоломью, открыто насмехающегося над нашей семьей. Я никогда не понимал, почему отец терпит все его выходки, возможно именно благодаря честности, пускай и в самом отвратительном виде, лесть и подхалимство не входили в число пороков моего алчного дядюшки. Кроме того иногда Бартоломью был просто незаменим, когда проблемы строительства выходили за рамки технических вопросов, особенно если дело касалось политики. Отец всегда отличался своей бескомпромиссностью и твердостью, и никогда не шел на уступки, если это вредило по его мнению качеству возводимых объектов или нарушало понятия чести и достоинства. С одной стороны авторитет отца от этого только возрастал, и его подпись на чертеже всегда служила критерием качества, с другой стороны его твердолобость не позволяла достичь тех вершин, которых отец заслуживал, и многие крупные проекты оказывались в стороне. Дядя Бартоломью не гнушался пользоваться плодами труда отца, причем делал это в открытую, но именно благодаря ему отец имел возможность зарабатывать на жизнь, занимаясь канализациями и водопроводами, заказы на которые он получал исключительно из рук шурина. Отец всегда винил Бартоломью в своих неудачах, но терпел его общество и продолжал работать с ним прежде всего потому, что в глубине души понимал истинную причину своего положения - во всем виноват только он сам. Но несмотря на это, отец никогда не изменял своим принципам, его упрямство передалось нам по наследству.
Помимо известности моего отца имелась еще несколько менее значимых причин, по которой торговцы не могли мне перечить. С одной стороны это жалость и уважение к семье - каждый из нас был наполовину сиротой, и отец тянул всех в одиночку. С другой стороны скрытый страх - о моей душевной болезни, точнее о ее части - ночных кошмарах - знали многие, и с подачки дяди Бартоломью люди ассоциировали меня с Бейном Морте - моим безумным предком, чье наследие настолько темно, что даже после смены двух поколений память о нем не угасает. И угадывая во мне безумие Бейна, люди невольно начинали чувствовать себя неуютно в моем обществе, их сковывали потаенные опасения и инстинктивный страх.
Как можно бояться десятилетнего мальчишки - логичный вопрос. Люди вовсе не боялись меня самого, и в их разуме не рождалась мысль бежать без оглядки, стоит мне появиться на горизонте. Речь идет об опасениях иного рода, когда чувствуешь тревогу, знаешь, от кого она исходит, но логического объяснения ей нет.
Совсем недавно я случайно наткнулся на слепого проповедника, того самого, взывающего к очищению в квартале утех в первый день моего перерождения. Он словно появился из ниоткуда, и я буквально врезался в него посреди улицы. Я попытался извиниться и даже подать ему серебряник, но проповедник не желал ничего слышать. Он схватил меня за руку и посмотрел своими невидящими глазами, затянутыми пеленой, прямо мне в лицо, и я ощутил его внутренний взгляд, взгляд прямо в глубины подсознания. Он был слаб и немощен, и ничего дурного попросту не смог бы мне сделать, но ощущение странной тревоги заполонило разум в тот же миг. Я почувствовал примерно тоже самое, что чувствуют люди, когда общаются со мной.
- В тебе горит свет! Яркий свет! Но скоро он померкнет, и мир рухнет во тьму! - сказал в тот день проповедник, и через мгновение исчез почти также неожиданно, как и появился. Я пытался найти объяснения его словам, но искать смысл в словах фанатично верующего безумца все равно, что искать иголку в стоге сена. Странный проповедник исчез, и больше я никогда не видел людей с аурой как у него - переливающейся белым полупрозрачным цветом, наполненной голубым сиянием, совершенно ни на что не похожим. Возможно именно особенность его ауры и невозможность определить, что именно она означает, и создали условия для зарождения тревоги в сердце. Неизвестность всегда пугает, и мы больше всего боимся тех вещей, о которых ничего не знаем...
Стол ломился от изысканных лакомств, одних напитков было с десяток разновидностей - от простых фруктовых настоек до заморского рома высочайшего качества, кувшин которого стоил не меньше, чем породистый скакун. Все указывало на важность званого вечера, и постепенно стали собираться гости. Первым как всегда прибыл дядя Бартоломью с Анеттой, он никогда не упускал случая повеселиться за счет других. Уже через час после его прибытия кувшин с тем самым дорогим ромом опустел наполовину - Бартоломью никогда не отличался сдержанностью в пьянстве, но при этом умудрялся крепко держаться на ногах и соображать относительно трезво, лишь поток сквернословия усиливался многократно. Впрочем на его наглость всем было наплевать, и зачастую пошлые шуточки дяди только шли на пользу общему веселью, развязывая пьяные языки. Я никогда не задумывался о причинах его поведения, и лишь сейчас, обладая способностью видеть людей насквозь, стал понимать, почему Бартоломью ведет себя с людьми именно так. Его все считали надменным идиотом, балагуром и шутом, и маска, которую дядя надевал в обществе, скрывала его истинные намерения и мысли. Его невозможно было воспринимать всерьез, кроме того Бартоломью демонстративно много пил, и неосознанно люди выдавали свои секреты, усыпленные нахальным поведением дяди. В чем то его метод получения информации напоминал мой способ обманывать нечистых на руку торговцев, многие приемы манипулирования людьми я перенял именно от моего хитрого дядюшки, несмотря на отвращение, которое испытывал по отношению к нему.
Тетушка Анетта обычно сидела молча и наблюдала за окружающими, и как только появлялась возможность, покидала застолье и проводила время со мной. Раньше я в нетерпении ждал этого момента и оставался абсолютно безразличен к разговорам взрослых, но с недавних пор мои привычки кардинально изменились. Я с интересом подслушивал все, о чем шептались гости, и наблюдал за нескончаемым потоком лжи, за рождением и развитием интриг, и делал свои выводы. Не понимая, зачем мне это нужно, я запоминал устройство общества, в котором живу, и мысленно заключал пари с самим собой на то или иное событие, которое должно произойти. Каждый участник политического шоу, разыгрываемого перед моими глазами ежедневно, был ограничен собственными убеждениями, и не видел картины в целом, я же наблюдал все со стороны, и получал удовольствие от того, что в который раз очередной аристократ попадал в сложную ситуацию. Наблюдать за чужими интригами и их развитием оказалось весьма интересным занятием, люди сами того не зная превратились в актеров комедийного театра для одного человека.
- Знаешь, Анетта, скоро у министра Лоббейна начнутся проблемы. Я не удивлюсь, если даже ему придется покинуть Элизиум... - в последнее время я часто разговаривал с Анеттой на политические темы. Ей было в принципе все равно, о чем вести беседу, и в любом случае обсуждать того или иного министра намного проще и интересней, чем искать темы для разговора в погоде прошедших дней, вспоминая вчерашний дождь.
- Но министр Оттик наоборот говорил, что Лобейну светит блестящее будущее, он называл его возможным магистратом торговых полей. - Анетта с удовольствием поддерживала в общем то бессмысленный разговор, несмотря на полное отсутствие интереса к политике.
- А еще Оттик говорил, что цены на пушнину упадут, и даже, кажется, готов был заключить пари с дядей Бартоломью.
- Ну, он много чего говорит. Но одно дело, когда ошибаешься в торговле, а то, о чем ты говоришь, совсем другое...
- Вообще то Оттик не ошибся, он попросту солгал про цены.
- А вот это похоже на клевету. Каин, ты ведь знаешь, Оттик всегда живет по совести. Он просто ошибся.
- Разве? С какой стати тогда гильдии торговцев шерстью, не имеющей никакого отношения к пушнине, скупать ее в огромных количествах? И когда цены взлетели, все, кто занимался ввозом куньего меха, практически разорились, а торговцы шерстью озолотились, и вместе с ними министр Оттик, живущий по "совести".
- Каин, с чего ты взял, что Оттик замешан в этом?
- Ну, хотя бы потому, что двоюродный брат Оттика возглавляет эту гильдию. А может из-за заказа нашего министра по делам внешней торговли на отделку своего поместья. Кому, как не тебе об этом знать? - Я намекнул на Бартоломью, непосредственно руководившим всеми отделочными работами над поместьем Оттика. Весьма дорогими, нужно добавить.
- Хм... И теперь ты считаешь, что министр лжет во всех вопросах?
- Только тогда, когда ему выгодно.
- И какая ему выгода с того, то Лоббейн потеряет свой пост? Они же вроде друзья?
- Вот именно, что вроде. Ты не обращала внимание на то, как Деммин Варон смотрит в сторону Лоббейна?
- А причем здесь смотритель за порядком? Лоббейн в темных делах не замешан...
- Зато смотритель замешан. Как ты думаешь, зачем он здесь?
- Каин, твой отец его пригласил...
- Точнее ему пришлось это сделать. А Деммин Варон просто так в гости не ходит. Боюсь отцу придется вбить гвоздь в карьеру Лоббейна.
- Странный вывод. Я слышала, как Варон и Лоббейн разговаривали. Министра недавно ограбили, и, как мне показалось, Деммин Варон как раз занимается именно этим вопросом.
- Несомненно. Вот только Лоббейн забыл упомянуть, что ничего ценного не пропало. Только документы. Следовательно под него уже давно кто-то копает...
Мы гуляли по саду и обсуждали судьбу несчастного министра, по своей неосторожности кому-то перешедшего дорогу. Обычное явление в жизни общества, очередная интрига, в результате которой кто-то выигрывает, а кому-то суждено упасть на дно.
Солнце окончательно закатилось за линию горизонта, и сад осветили десятки масляных фонарей, загорающихся автоматически. Изобретение моего отца, так и не получившее широкого распространения ввиду немалой стоимости.
Еле заметное движение справа привлекло мое внимание. Всего лишь кошка, черная, как сама ночь, грациозно вышагивала по брусчатке, высоко задрав хвост. Она медленно развернулась в нашу сторону, лунный свет отразился от мистических кошачьих глаз, сверкая подобно миниатюрной молнии, кошка неестественно прогнулась в спине, обнажая острые когти, и тут же скрылась в кустах. И вместе с ее исчезновением меня пронзила странная тревога, словно мое подсознание пыталось предупредить об опасности. Слова слепого проповедника вспыхнули в голове, обжигая неизвестностью и предостережением. "В тебе горит свет, яркий свет. Но скоро он померкнет, и мир рухнет во тьму"...
Но скоро он померкнет, и мир рухнет во тьму...
Воздух окрасился в кроваво-красный цвет - очередной демон разлетелся в куски, попавшись под руку. Адские твари стенали у моих ног, взывая на своем гортанном языке о милосердии, которого не заслуживали, гончие непрестанно выли, оплакивая своих сородичей. Огромный демон стоял на коленях, оставляя все свое величие и красоту воплощенной смерти в надежде спастись, вокруг него кружила целая стая мелких бесов и импов. Как минимум с десяток разновидностей тварей насчитывалось в преисподней, начиная от слепых гончих и кончая архидемонами. Попадались среди адского воинства демоны женского пола, суккубы, окруженные властной красотой вперемешку с рогами и крыльями. Суккубы частенько демонстрировали свои женские прелести и занимались грязной любовью с демонами, чья внешность так же напоминала человечью - инкубы. Вместе они образовывали тандем, воспевающий низменные страсти и плотские желания человека. Все их имена я слышал ранее, во время проповедей того или иного священника, рассказывающего об ужасах, поджидающих человека в аду, и далеко не все эти проповеди являлись выдумкой. По крайней мере многие принципы строения Тартара, озвученные в речах священников, совпадали с тем, что я видел каждый день в ночных кошмарах. Но были и отличия, порой весьма существенные...
Некоторые могут предположить - а не связаны ли мои видения с этими самыми проповедями, пробудившими воспаленную фантазию больного разума? Я хотел бы в это поверить, но преисподняя приходит в мои сны с рождения, ее просторы и обитатели предстали моему взору задолго до того, как я начал понимать язык слов. В мудрёных речах проповедников и священнослужителей я видел лишь напоминание о нескончаемом ночном кошмаре.
Но все изменилось, и вместо страха и боли пришло упоительное ощущение власти, дарящее истинное наслаждение - я не просто мстил тварям за годы мучений, я маниакально истреблял их сотнями, возвращая долг ужаса с процентами.
Постепенно монотонное избиение демонов стало приедаться, и в своих снах я пытался разнообразить свою власть над ними, детально изучая их повадки, сходства и различия. Пространство Тартара бесконечно, и куда бы ты не ступал, к выбранной цели не приближался ни на ету. Лишь неприступный черный замок всегда находился в центре пустыни, буквально смещающийся с места в такт твоим шагам. Я неоднократно подходил к нему вплотную, и даже посылал вперед демонов на подмогу тем тварям, что непрестанно атаковали цитадель. Но все их попытки ни к чему не приводили, обитатели неприступной крепости твердо держали оборону, и подсознательно я понимал, что попросту время не пришло, штурм черного замка далеко впереди...
Я с яростью пнул гончую, скулящую возле ног, слепая собака заскулила, и в тоже мгновение разлетелась на куски, разбрасывая кровавые внутренности на десятки саженей вокруг. В отличие от большинства демонов гончие отличались своим строением, их тела подобны телу обычных животных, из плоти и крови. Бесы, импы, и им подобные твари совершенно иные создания, и вместо крови по их жилам текла магма или клубился дым. Многие демоны состояли из живого огня, но основная масса тварей сделана из мышц и органов, присущих живым, и даже внешне в них можно разглядеть остатки человеческих черт, словно когда то давно они были людьми...
Я смахнул с лица кровавый ошметок от гончей, и оглядел пустыню в поисках следующего на очереди к окончательному уничтожению. Уже давно мое сердце так не пылало от ярости и ненависти, как в эту ночь. Демоны покусились на самое дорогое в моей жизни - на мою любовь, Анетту, которую я не называл ласковым словом "Мама" только потому, что она сама просила называть ее исключительно по имени. И ничтожные твари посмели положить на нее глаз, преследуя по пятам. Они пока не приближались к Анетте вплотную, словно прощупывали почву, но их появление ничего хорошего не сулило. Твари совершенно справедливо опасались моего гнева, и по началу маскировались под невинных животных - кошек, собак, ворон. Но меня обмануть невозможно, и я вычислил демонов в первый же день их появления, и уже вторую неделю преисподняя буквально истекала кровью. Инстинктивно я понимал, что ничем не смогу изменить реальность, но гнев застилал мой разум, и Тартар содрогался от криков адских тварей, павших жертвой моей ярости.
Время неумолимо утекало в пустоту, и решения адской головоломки не существовало. Самым сложным оказались вовсе не переживания по поводу предстоящей трагедии, и даже не боль сожаления от собственного бессилия - все это меркло в сравнении с неизвестностью. Я попросту не мог определить, как именно судьба решила отобрать жизнь у Анетты. Обычно демоны четко показывают причину смерти будущей жертвы, будь то несчастный случай или предумышленное убийство. Но в случае с Анеттой все было по другому - демоны плелись позади, не рискуя приближаться поближе, и откуда ожидать смертельного удара - я попросту не мог определить. Адскую тварь ведь не спросишь, она человеческим языком разговаривать не умеет...
Я перерыл просторы ТарТара вдоль и поперек, ища способ отвести угрозу от близкого человека, но мои поиски не увенчались успехом. В сущности по другому и быть не могло - в глубине души я понимал, что выдуманный ад живет только в моей голове, и ничего общего с реальностью не имеет, а ощущения смерти всего лишь ощущения, представшие в виде видений образов из ночных кошмаров. Сколько раз я хотел в это поверить, и до полного осознания истины оставался один шаг, но больной разум отказывался воспринимать ее именно в таком свете, и теперь я окончательно терял надежду...
Невозможность найти ответ внутри себя вовсе не означает невозможность действий в реальности. Достаточно отбросить все сомнения и трезво оценить ситуацию. Во первых факт опасности на лицо, и пускай я сам не верил до конца своему воплощению в повелителя демонов, одно я знал наверняка - просто так демоны в наш мир не приходят. Во вторых эти самые демоны отказываются показать направление угрозы, они держатся в стороне. Возможно у Анетты есть шанс, но давать его демоны попросту не хотят. С другой стороны все может оказаться куда проще и сложнее - Анетта единственный человек, которого я по настоящему люблю в своей жизни, и эта любовь ставит заслон тем видениям, что должны быть. В этом случае шанса нет.
Взвесив все возможности, я инстинктивно выбрал дарующую надежду, отбросив вторую как несостоятельную. Осталось определить источник опасности. Это не может быть несчастный случай, по крайней мере возникший без событий со злым умыслом, в противном случае Анетта давно уже была бы мертва. Демоны появляются только в момент, когда запущена цепь событий, ведущей к гибели, и ни секундой ранее. Следовательно уже две недели разыгрывается сценарий, в результате которого Анетте не избежать смерти. Что это будет - стрела, кинжал, обезумевшая лошадь - сложно сказать, демоны-предатели тщательно скрывают замысел небес. Известно лишь одно - конечной целью этого удара является вовсе не Анетта, но по стечению обстоятельств именно ей предстоит расплачиваться за чужие ошибки. Когда человек должен погибнуть в результате заранее обдуманных действий, демоны никогда не обходят его стороной, и всегда хохочут, словно получили вкуснейший деликатес. В случае с Анеттой они не изъявляли особого желания полакомиться именно ее душой, они словно сожалели об упущенном изысканном блюде, уплывающем у них из под носа.
Мертвый стервятник пролетел над головой, выкрикивая ругательства на одному ему известном языке. Из плоти птицы торчали обломки костей, и каким образом ей и ее сородичам удается держаться в воздухе - оставалось загадкой. Пару раз я видел костяного дракона, кружащего над цитаделью, лишенного плоти, и задавался вопросом - почему он не падает вниз? Вокруг все лишено смысла, и объяснение этому давно известно - Тартар не настоящий, не реальный, существующий в рамках отдельно взятого разума, и по определению не может подчиняться законам жизни.
Каждый раз, просыпаясь по утрам, я помнил каждую деталь своих снов, все свои мысли и ощущения, я попросту не мог отличить явь от фантазий - и тартар стал единым целым с миром живых, накладываясь на него пеленой, которую я называл "взглядом демона". И именно во снах зарождались все мои мысли и качества, используемые в реальности. Похоронная музыка ада располагала размышлениям, отметая лишние чувства и позволяя концентрироваться на главном. И сегодня я ищу решение самой тяжелой головоломки за те неполные одиннадцать лет, прожитых к этому моменту...
У каждой цепи событий есть свой рычаг, запустивший механизм в действие, и осталось только его верно определить. Я попытался вспомнить тот день, когда впервые ощутил затаившегося демона. С утра поход в магистратуру, вечером званный ужин, министры Оттик и Лоббейн, над которым нависла угроза, смотритель за порядком Деммин Варон... И словно подтверждая внезапную догадку, вспыхнувшую в голове яркой искрой, в унисон ей раздался пронзительный крик стервятника, будто он учуял опасность раскрытия страшной тайны, хранимой в недрах Тартара. Деммин Варон, алчный служитель закона и главный взяточник Элизиума на званом вечере моего отца. Мой нерадивый брат, чья свобода куплена ценой предательства, и теперь он вынужден жить за стенами поместья Морте, поскольку отец выгнал его из дома. Не навсегда, Корт всегда рано или поздно возвращался, чтобы вновь попасть в очередную переделку. Проблемы так и липли к нему, и именно он запустил всю цепь событий, зарезав какого-то пьяницу две с половиной недели назад. В тот день, когда слепой проповедник появился на моем пути, и из его уст прозвучали странные слова, породившие тревогу. "В тебе горит свет, яркий свет. Но скоро он померкнет, и мир рухнет во тьму"...
За две недели ничего внешне не произошло, но колесо водяной мельницы судьбы неумолимо вращалось, перемалывая жизнь. Внутренние интриги как всегда разрывали верхушку аристократии, и шакалы власти пожирали ослабшего сородича их стаи, откусывая от его некогда могучего тела по маленькому кусочку. Деммин Варон официально заявил о расследовании по факту незаконной торговли опиумом на улицах Элизиума. Дурманящим ядом разрешалось торговать лишь избранным, несмотря на толпы желающих его изготавливать, благо у окрестностей Элизиума целые поля дикого мака, не тронутого рукой человека. "Избранные" любой ценой противились появлению каждого нового члена их сообщества, и вкладывали немалые деньги на ужесточение законов торговли опиумом, ведь каждый такой закон увеличивал цену товара, и, соответственно, прибыли опиумных "баронов", как их называли в народе. Их деньги составляли основу благосостояния церкви, поскольку именно священники в первую очередь добивались тех самых законов под оправданием "не угодности плотских утех Всевышнему".
Одной из задач смотрителя за порядком был тотальный контроль за чистотой улиц города от нелегальных торговцев "фантазиями" - единственное преступление, от которого нельзя откупиться. Опиумные бароны буквально утраивали жалование смотрителей, лишь бы они безукоризненно выполняли свою работу.
Второй "скрытой" стороной службы баронам было свержение конкурентов - иногда очередной торговец опиумом начинал выделяться из сообщества, и тогда его быстро устраняли руками смотрителя за порядком, причем дело редко ограничивалось обычной клеветой. Каждый опиумный "барон" обладал немалыми ресурсами власти, прикармливая "своего" министра, защищающего его интересы. Лоббейн был как раз таким министром, и теперь вынужден расплачиваться за былые грехи. Я не знал, кто именно ему платил, да это и не имело особого значения, важна лишь связь его судьбы и судьбы Анетты.
Для того, чтобы сместить "барона", требовалось время. Учитывая поддержку десятков приспешников торговца опиумом, в миг потеряющих немалый доход в случае его падения, а также существенное влияние на аристократию и церковь - свержение "барона" дело весьма непростое. "Расследование" длится месяцами, наполняется показаниями свидетелей, как в случае с моим отцом, подписавшим пергамент с признанием, даже не прочитав его, чтобы вытащить Корта из тюрьмы. Подтасовывались улики, факты искажались, дело росло как снежный ком. И первой жертвой всегда становился "ручной" министр, чтобы лишить "барона" поддержки со стороны власти и сената. Время Лоббейна утекало сквозь пальцы.
Самым забавным в круговороте опиумных войн был факт независимости смотрителя за порядком от конкретного "барона". По взаимной договоренности все торговцы опиумом платили Деммину Варону и ему подобным одинаковую сумму, чтобы смотрители прежде всего защищали интересы самой торговли, а не одного человека. И если сообщество решает уничтожить кого-либо из своих членов, смотритель не раздумывая начинает расследование.
Возникает закономерный вопрос - Неужели никто не пытался втайне заплатить смотрителю больше положенного? Абсолютно все. И смотритель попросту бросал каждому пыль в глаза, заверяя в "особом" расположении именно к нему, а на деле сохранял нейтралитет и приумножал собственные богатства. Этих денег тому же Деммину Варону доставалось в избытке, дабы полностью перестать брать взятки, но смотритель редко от них отказывался. Ведение дел по справедливости всегда тревожит осиное гнездо многочисленных воровских сообществ, что вовсе не способствует наведению порядка. Как правило сильнее тот, у кого больше влияния и денег, так зачем ему переходить дорогу, если можно утопить слабого, не нарушив равновесия, да еще и заработать к этому в придачу?
Не всегда смещение "барона" проходило гладко - одни успевали выкручиваться, подставив под удар своих обидчиков, вторые исчезали со всем своим состоянием до того, как их арестуют, третьи попросту мстили, заливая улицы пика королей кровью. Поэтому требования осторожности и деликатности не были пустым звуком - одна из причин тщательных расследований и индивидуального подхода. Лишь закончив расследование, смотритель за порядком производил задержание, обрушиваясь настоящей лавиной на целый квартал элитного района Пика королей - в других местах "бароны" не селились. Возможно именно такое задержание и станет причиной "случайной" смерти по неосторожности? Все указывало именно на такой сценарий будущей трагедии.
Я уже дважды пытался предупредить Анетту о нависшей над ней угрозой, но мои слова как обычно списали на отблески безумия ночных кошмаров. Дядя Бартоломью высмеял меня, в очередной раз предлагая Весельчак как будущий дом. Отец угрюмо промолчал, не обратив на предостережение никакого внимания.
Я не рассказывал о своих видениях, уповая на то, что достаточным окажется лишь упоминание плохого предчувствия, как всегда забывая о своем месте в этом мире. Кто поверит на половину душебольному мальчику, которому еще нет одиннадцати?
Упоминание о министре Лоббейне насторожило всех, особенно Бартоломью, скрывающего свои эмоции и мысли под маской нахального тугодума. Отец не был удивлен - он знал о моих способностях слушать и делать правильные выводы, но как и все остальные не связывал логические выводы с мнимым предчувствием.
Пару дней назад на Пике королей прокатилась череда убийств - семью одного из самых влиятельных людей Элизиума - патриция Никона Пелье - вырезали практически под чистую, оставив в живых только его слепую от рождения семилетнюю дочь, и это не могло быть случайностью. Я указал на прямую связь убийств с делом Лоббейна, и это только укрепило убеждение отца в моих способностях анализировать политическую ситуацию вокруг. Он даже не соизволил задуматься о том, что десятилетний мальчик не может так разбираться в людях по определению, и слова, направленные на предупреждение, были восприняты в совершенно ином свете. Оставался лишь один способ доказать истинность своей способности видеть смерть - продемонстрировать ее на практике...
Демон
© Copyright: Александр Мухлынин, 2025
Свидетельство о публикации №225053100279
Свидетельство о публикации №225053100279
Рецензии