Подранки. Горечь желторотая ч. 1 гл. 2 18 плюс

Содержит сцены жестокости и насилия. Ограничения 18 плюс
Часть 1 Ваньша

Глава 2 Враг

Ваньша очнулся от ощущения невыносимой боли.

Страшно саднила щека, а где-то там, под неподвижным и очень тяжёлым телом его мамы, ужасно болела нога. Он почти не чувствовал её, но испытывал болезненные нестерпимые рывки, словно из ноги что-то выплёскивалось.

Он вспомнил эту боль. Она была очень похожа на ту, когда его как-то раз схватила за ногу остервенелая собака. Она рвала его плоть со всей свирепостью, жадностью, ненасытностью, будто пыталась проглотить его маленькую ногу целиком.

До сих пор не забыл, как подоспевшие взрослые отогнали агрессивное животное, как его, маленького, истерзанного, окровавленного, привезли в больницу. Конечно, он не мог видеть, как зашивали его раны, находясь в спасительном беспамятстве, но отчётливо запомнил доброго доктора в белом халате. Он всегда улыбался, забавно шевеля усами, словно Тараканище из сказки Чуковского, и ласково разговаривал с ним, называя его Ванюткой.

Дяденька-врач Федя и рассказал потом его родителям, что ножка его осталась целенькая, и даже хромать он не будет. А через несколько месяцев Ваня уже бегал на своих двоих.

***

Непонятно, день или ночь? Где-то далеко повторялись гулкие всплески взрывов, отдаляясь, все слабее отдаваясь толчками в стены погребка. Уже не так сильно звякали банки, и белесая кирпичная пыль больше не засыпала его лицо.

Ваня попытался пошевелиться, и с трудом, наконец, вытащил руку, прижатую телом матери. Рука была очень тяжёлая, непослушная, онемевшая. Её сразу же нестерпимо зажгло, словно множество мелких раскалённых иголочек вонзились в неё, ошпарив нестерпимой болью.

И эта боль была ему знакома, когда Ваньша как-то залез на дерево и из любопытства засунул руку в осиный улей. Чуть не умер тогда, весь искусанный зловредными осами. Очень долго потом пришлось лежать в больнице. Как же худо ему было! И мамка все глаза выплакала по нему - «грешному невезучему ребенку». А он вот не помер, выкарабкался.

Ему снова помог дяденька-врач Федя. При выписке погрозил Ваньше пальчиком, пожурил, что де «нельзя так рисковать собой, ведь так можно и помереть невзначай. А в следующий раз, если что вдруг ещё с ним приключится, то можно и не успеть его спасти. Так что, надо слушаться маму, папу, беречь себя и не попадать в передряги».

Да Ванечка и не собирался больше никуда попадать. Враг сам пришёл в его дом и причинил самую страшную на свете боль - он убил папу.

Очнувшись от раздумий, шёпотом, чтобы не услышали враги, Ваньша попытался разбудить мать, которая, по его разумению, уже очень долго спала. Да и все остальные вокруг него тоже спали мертвецким сном. Кроме папы. Ваньша снова и снова смотрел на любимое лицо, теперь такое мёртвое и холодное. Кровь из ранки во лбу уже не вытекала, запекшись тонкой красной бороздкой на его щеке. Папа так и не успел побриться.

Снова всколыхнулось горе в его детской душе, снова полились водопадом слёзки из лучистых детских глаз.

«Папы больше никогда не будет. Он больше не обнимет меня, не подкинет высоко-высоко над землей, над своей головой. Мама всегда боялась этих папиных подкидываний. Ругалась, что он меня уронит и я что-нибудь себе сломаю. Но он всегда ловил меня своими сильными крепкими руками. Да разве он мог меня не поймать? Он же так любил меня. Называл Ванюткой, Ваньшей, солнышком, и всегда брал меня на рыбалку. Теперь у меня нет папы».

Снова накатила боль.

- Мама, мамочка. Ты меня слышишь? Мамочка, освободи мои ножки. Я их уже не чувствую. Слышишь?

Его ручка вроде бы отошла, больше не кололась, и он осторожно потормошил маму за плечо.

- Мама, ты спишь? Ты очень больно прижала мои ножки.

Нет ответа. Малыш попытался упереться рукой в мамино тело, чтобы сдвинуть его, но силёнок не хватало. Обессиленный, слабенький, он тихонько заплакал, причитая и захлёбываясь от собственных слез.

- Мама, ты спишь, ты устала? Хорошо, я потерплю. Как поспишь, освободишь мне ножки? Они очень устали и болят. Хорошо. Я тоже посплю. А когда проснусь, ты уже отдохнёшь и поможешь мне? Хорошо, мамочка?

Измождённый, обессиленный, измученный слезами и рыданиями, он заснул беспокойным сном.

Его разбудили громкие торопливые шаги, грохот и громкие ругательства.

Ванятка с трудом открыл глаза. От увиденного его затрясло в жутком ознобе от ужаса, леденящего ужаса. Он не поверил своим глазам. Казалось, что ему снова снится страшный сон. Сознание отказывалось принимать происходящее с ним наяву. Страх парализовал его, не позволяя даже дышать, не то, чтобы плакать или стонать.

В погреб ввалился все тот же монстр, застреливший его отца.

- Суки, оточили з усих бокив! Российски свини, погани москали! Як же мени вибратися звидси? Упасти в биду як курка в борщ!

***

Он лаялся, точно визгливая собака, прячась в погребе, полностью заваленном трупами людей, убитых им же. И не побоялся ведь лезть туда, не подумал: а вдруг да встанут убиенные и прибьют его, что дикое животное, уничтожив собственного убийцу? Зуб за зуб.

Эвон как он испугался, нелюдь с фашистской свастикой. Боится, что придут наши ребята и прикончат его. Да только подобные ему вояки специально в плен сдаются, чтобы хавать харчи и спокойно дожидаться обмена пленными, окончания войны, конфликта и тому подобных противостояний с участием человеческих сущностей.

Он только среди слабых - сильный.

Враг притаился, нацелив автомат на лестницу, ведущую в погреб. Наверху кто-то шумел, стучал и лязгал. Только на этот раз эти люди искали его - вражину, что спрятался в подполе.

«Вот ведь поганые москали! Сейчас точно увидят дверцу и заглянут в погреб. Я её, конечно, прикрыл рухлядью, чтобы не заметили. Но они вон как все расшвыривают и разнюхивают. Сразу найдут меня здесь и укокошат. И ведь не сдашься им теперь, сука. Все эти русские мёртвые свиньи в этом подвале убиты мной. Любая экспертиза подтвердит.

Да и на руках моих и форме точно остались следы пороха. И указательный палец на правой руке выдаст во мне стрелка, а не повара. Мозолища на нем здоровенная, сколько раз кожа слезала, а палец огрубел и скрючился. Уж очень часто и долго приходилось нажимать на курок. Так что плен не получится, придётся отбиваться.

Может быть, их там немного? Всех перещёлкаю и свалю по тёмному. Проберусь тихонько тропами и лесочком к своим. Ну, давайте, залезайте сюда, поганые москали! Я вас жду! Каждому из вас пуля припасена. Хорошо, что я вас увижу первым. Всех отправлю на небеса».

***

Ваньша во все глаза смотрел на врага, который до сих пор не замечал единственного выжившего в подвале маленького ребенка.

Лиходей сидел рядом с убитым отцом, мёртвые глаза которого смотрели прямо на своего убийцу, хладнокровно его застрелившего. Казалось, он ждал, когда тот все же посмотрит на него, чтобы испепелить, уничтожить мерзкого супостата.

Но ничего не происходило. Убийца сидел и ждал, наведя ствол в сторону лестницы.

«А ведь там «наши», которых ждал мой отец. Он говорил, что они придут и спасут нас. А если враг их сейчас убьёт, то меня уже никто не спасёт».

Ваньша отчётливо осознал, что ему сейчас необходимо сделать, чтобы пришли «наши» и спасли его, маленького ребёнка, попавшего в водоворот войны. Чтобы помогли выбраться из под тела матери, которая очень долго спит, освободили его ножки, которых он уже не чувствовал, посмотрели, почему так сильно болит его щёчка, дотронувшись до которой он почувствовал что-то липкое и тягучее.

Противно скрипнув, открылась дверца в полу.

Притаившийся враг, держа палец на курке, приготовился стрелять.

А Ваньша, набрав побольше воздуха в лёгкие, отчаянно заорал, выплеснув из себя всю боль, накопившуюся внутри за время войны.

- А-а-а-а!

Тараща бельмами от удивления и неожиданности, враг на минуту отвлёкся от дверцы наверху, повернулся в сторону звука и выпустил всю обойму.

Продолжение следует.

Ираида.

Благодарю за прочтение и комментарии.