На великом болоте

Эхо, названная так беспечной матерью-хиппи, сидела ночью на мягкой мшистой кочке посреди Великого болота и любовалась блуждающими огнями. Те то и дело вспыхивали, подобно миражному свечному пламени, на фоне синеющего вдали леса, недолго плясали в воздухе и так же бесследно исчезали, словно и не появлялись. Говорят, огоньки указывают на места, где в толще торфа захоронены клады…

Настоящих болот Эхо никогда не видела. В ее осознанных сновидениях это место — великое не размерами, а значением для девушки — представляло собой пестрый гобелен, сотканный из прочитанного в книгах и энциклопедиях, виденного на фото и живописи. Тут пахло перегнившими растениями, теплым илом и вязкой тиной, наступал туман со стороны берега, где распустились кувшинки и светились голубоватыми столбами мертвые осины.

Плотный кочкарник с кустами вербы и кассандры, на котором привычно разместилась Эхо, окружала поросшая осокой трясина, усеянная бездонными полыньями чернильно-темной воды, где что-то беспрестанно хлюпало и пускало на поверхность жирные пузыри. Девушка так и не определилась, низинное это было болото или же верховое, в итоге наделила свое необычное метафизическое пристанище элементами одного и другого.

С липким сырым туманом ожидаемо явился Бу, теряясь в дымке размытой эфемерной фигурой. Он кротко ступил на сушу и впился в девушку своими чудовищными глазами. Когда Эхо была маленькой, Бу возникал после заката в ее спальне: клубился за занавесками у окна, стелился по полу, окутывал собой старый шифоньер с мутными зеркалами. Он всегда был таким — его глаза неизменно выражали безумный мучительный ужас и некогда пугали нашу героиню до потери сознания.

Стоило Эхо подрасти, и Бу пропал из дома, однако она, желая совладать со своими страхами, научилась приглашать его в сны и подружилась с ним. Девушка понимала, что теперь он являлся лишь отражением ее собственной сущности, посему не знал и не умел ничего из такого, о чем не было известно ей. Но все же Эхо старалась наделить друга бутафорной свободой воли и придумывала новые способы разнообразить их общение. В этот раз она задумчиво поинтересовалась:

— Скажешь мне, откуда ты взялся?

Огромные глаза, в которых радужка и зрачок сливались сплошной чернотой, стали еще шире. Оставляя в воздухе белесый шлейф, длинная рука Бу указала на берег, возле которого желтели, рассыпая искры, нимфеи и извивались в воде какие-то безобидные гады. Бу воспринимал ее слова самым буквальным образом, словно издевался над той, от которой одной зависело его существование; которая держала эту крупицу бытия на ладони и могла в любой момент раздавить.

— Эй, — одернула Эхо, — я не о том, не придуривайся. Кто ты такой? Призрак, демон или, может, дух какой-нибудь?

В дымке лица Бу знакомо разверзлась дыра, из которой послышался походивший на шорох осенней листвы голос:

— Я могу быть всем, что ты пожелаешь.

Опять двадцать пять. Девушка манерно закатила глаза:

— М-да, это я и без тебя прекрасно знаю. Но ты-то сам кем себя считаешь? Кем хочешь быть? Хотел бы быть свободным?

— Чего хотела бы ты на моем месте, того желаю и я, — прошелестело в ответ.

— Нет, ты безнадежен, — Эхо сорвала с вербы очищенное от кожуры манго, в одночасье выросшее там, и демонстративно впилась в него зубами. — Помнишь хоть, как пугал меня в детстве?

— Помню.

— Потому что я помню? — усмехнулась она.

— Да.

— И зачем пугал?

— Не хочу говорить…

Первая настоящая неожиданность от ненастоящего Бу. Девушка даже вскочила на ноги от услышанного.

— Вот те на! Умеешь-таки нормально общаться, приятель! — вернув себе самообладание, она уселась обратно и угостилась вторым манго. — Почему же не хочешь?

— Тебе очень не понравится то, что я скажу.

— Нет уж, колись давай. Знаешь же, какая я въедливая, улитку размотаю.

Бу только покачал бесформенной головой, рассеивая вокруг нее седые лоскуты тумана. И у Эхо вдруг побежали по коже мурашки от осознания того, что происходившее уже не подчинялось установленным ею правилам. Похоже, Бу действительно была известна некая страшная тайна и — самое поразительное — ему хватало воли решать, раскрывать ее или нет. Неужели… нет, такого элементарно не могло быть.

Где-то рядом протяжно и низко закричала выпь — Эхо одним мимолетным движением мысли превратила мешавшую птицу в трухлявую корягу, и Великое болото снова сковала тягучая тишина.

— Говори сейчас же, иначе уничтожу! — потребовала рассердившаяся девушка.

— Мне безразличны угрозы.

Проглотив гордость, Эхо прибегла наконец к последнему средству — мольбе:

— Ну скажи, пожалуйста, я тебя очень прошу.

Бу устало вздохнул, затем произнес то, от чего у девушки заледенела в жилах кровь:

— Уважаемая, по вам давно дурка плачет. Меня вообще-то никогда не существовало, просто у вас серьезные проблемы с кукухой.

И засмеялся так зловеще.