История длинною в жизнь или как-то так

   Шёл 1972 год
Я окончил восьмой класс, и меня вежливо попросили покинуть стены нашей, всеми любимой школы №100 и особо любимого мною восьмого «Б» класса, где я имел счастье познавать азы науки, и не только.
Оно и неудивительно, освободить школу от рьяного прогульщика, а заодно самого титулованного двоечника школы, шутка ли сказать — восемь двоек в четверти. Надо заметить, что я учился в этой школе с самого её основания, такого количества двоек в одной четверти до меня собрать не удавалось никому. Так что показатели успеваемости в школе после моего завершения учёбы имели все шансы поползти вверх. Так ли это случилось или нет, история умалчивает, однако, надеюсь, что свято место пусто не бывает. Класс у нас был дружный и ученики не самые заурядные. Забегая немного вперёд, скажу, что в первый же год, после окончания десятого класса, четверо поступили в техникум, а остальные в вуз, за исключением меня и моего лучшего друга. Кстати, этот самый лучший друг через некоторое время, так и не получив высшего образования, стал успешно преподавать в институте, куда в своё время он безуспешно пытался поступить. Но вернёмся в 1972 год.
Это было время, когда у руля стоял всеми нами горячо любимый, наш дорогой… И казалось, «счастью» нашему никогда не будет конца. Или это нам, молодым, так казалось. Можно сказать, что все мы, молодые, всю свою сознательную жизнь видели только его родного. Правда, от родителей, учителей и телевизора мы знали, что были и другие дорогие и всеми любимые… Но те как-то потом становились не совсем дорогими и уже не всеми любимыми. Нет, ну был один, тот, который живее всех живых. Хотя и тому, в конце концов, от благодарных потомков достанется.
Удивительная штука всё-таки эта жизнь, чем дольше живёшь, тем больше интересного узнаёшь. Жаль, что догадываешься об этом слишком поздно. Кто бы мне в 1972 году рассказал, что «коммунизм не за горами», а сами знаете где. Это вы теперь знаете, а мы тогда верили, что доживём, и не наши потомки, а мы — пионеры и комсомольцы, ведь братья наши — старшие коммунисты — не покладая рук, денно и нощно, в поте лица строят наше светлое будущее, то бишь коммунизм. Правда, если отставить иронию в сторону, то были люди, откровенно верившие в это самое «светлое будущее», и действительно на полном серьёзе верили, что их дети будут жить в обществе, где справедливость и равенство восторжествуют. И делали для этого всё. Одним из таких людей был и мой отец. Ему было около четырнадцати лет, когда после войны он, как и многие армяне, вернулся на родину из Греции, куда его родители, в свою очередь, бежали из Турции от геноцида пятнадцатого года. Родители его умерли от голода, лютовавшего в Греции во время войны. Так что в Армении он оказался со своими старшими сестрой и братом. Так вот, он действительно верил в этот самый коммунизм. Он поступил в партию на шинном заводе, где проработал всю жизнь. В его трудовой книжке были только две записи: «принят», когда ему было четырнадцать лет, и «уволен», когда уходил на пенсию. Все остальные страницы занимали отметки благодарностей, грамот и наград, которых было огромное множество. Он практически жил на этом заводе. Более сотни рационализаторских предложений и изобретений на его счету. Он даже орден Трудового Красного Знамени получил. Вся его жизнь была одним сплошным порывом строительства коммунизма. И таких людей было немало, кто в большей или меньшей степени приближал нас к этому заветному счастливому «завтра». И это «завтра» ознаменовалось балетом «Лебединое озеро» во всех телевизорах страны, причём на всех тогда ещё не многочисленных каналах.
Что это я о грустном. Это будет ещё не скоро, и много воды ещё утечёт, сами знаете куда, а пока на дворе 1972 год. Все мои одноклассники бурно восприняли окончание моего образовательного процесса, и непонятно было, то ли они сожалели моему уходу, то ли завидовали. Не удержусь от рассказа небольшой сценки, которая произошла через пару лет. Дело было так: после успешного завершения укороченного образования я попал в ПТУ. Но потом выяснилось, что его завершение не освобождает меня от обучения в обычной школе, если я, конечно, не собираюсь поступать в ВУЗ. А я, как ни парадоксально это звучит, очень даже собирался. Так вот, мне срочно нужно было, параллельно с ПТУ, учиться в школе. Понятно, что вечерней. Я нашёл такую школу, но вскоре понял, что хрен редьки не слаще — с таким же успехом можно было доучиваться и в школе. Мне крупно повезло, я наткнулся на интересную школу, называлась она «заочной», как выяснилось, и такие бывают. Очевидно, для особо одарённых. Собственно, я к чему? Да, сожалели ли мои одноклассники или завидовали моему уходу. Так вот, я сдал экстерном экзамены за одиннадцатый класс. Тогда в вечерних и заочных школах было одиннадцать классов, в отличие от десяти в обычной школе. Успешно сдав свой последний экзамен и окончив школу без единой тройки, я примчался в свою родную школу, где мои одноклассники уже десятого «Б» сдавали свои последние экзамены. Они так же бурно, как и при расставании, встретили меня, но теперь я точно знал, что в глазах у них зависть. А как же иначе, считай, на халяву получу аттестат, а они для этого корпели над учебниками целых два года изо дня в день.
Да, интересное было время. Что ни говори, а молодость, она и есть молодость. Часто слышал от матери, что чем старше становишься, тем годы летят всё быстрее. Тогда это трудно было понять, хотелось быстрее влиться во взрослую жизнь, а время, как назло, тянулось ужасно медленно. Это сейчас, когда мне больше лет, чем тогда было матери, понимаю — время летит предательски быстро.
Нашему поколению повезло, мы не видели ужасов войны, голода, лишений. И когда старшее поколение, оглядываясь назад, говорило, что у нас всё хорошо и главное, что б не было войны, мы, заглядывая в щёлочку железного занавеса, понимали, что не всё так хорошо, как могло бы быть.
Однако гляжу на всё это с высоты уже прожитых лет, а на дворе аж 2017 год. Шутка ли сказать — сто лет прошло с тех самых пор, как горстка отчаянных неординарных личностей перевернула весь мир то ли с ног на голову, то ли наоборот, но в любом случае мир перестал быть таким однообразным и, как им казалось, несправедливым.
Как мне кажется, несправедливость как была, так и осталась, просто изменилась полярность. Кто был никем, тот стал не тем, кем хотелось, чтоб он стал. Собственно, рассчитывать на другой исход было бы глупо. Ведь никто не отменял такие человеческие качества, как жадность в сочетании с глупостью и многие другие грехи.
Сущности, даровавшие нам мудрость на страницах Ветхого Завета, вряд ли рассчитывали на такое упорство «человека разумного». Видать, и их мудрость имеет изъяны, коль недооценили упрямства человеческого. А может, в этом и есть суть бытия: грызть друг друга до потери пульса, кто остался жив, тот и прав. Вот тебе и критерии справедливости, мы ж как-никак животные. Правда, у меня язык не поворачивается сравнивать нас с животными, они, по сравнению с нами, ангелы.
Недавно в телевизоре свора умников спорила: убирать с мавзолея вождя пролетарской революции или оставить на суд будущих поколений. Жарко так спорили, с пеной у рта, притом говорили все одновременно. Это теперь новое веяние такое пошло в телевизоре, я его называю «догшоу»: лают все хором, но собаки хоть по очереди лают, переговариваются, а эти хором, и неважно, услышат их или нет, главное — кричать громче. Так вот, громче всех кричали те, кто хотел освободить мавзолей от вождя, не оправдавшего надежд народа на ближайшее счастливое будущее. Заодно и Сталина вспомнили под шумок. Мол, негоже таблички всякие на стены вешать, народ тем самым баламутить.
Обидно, конечно, время ничему так и не учит этих говорунов. Ещё в Египте фараоны стирали со стен свидетельства прежних полубогов и на том же месте вписывали свои имена, наивно полагая, что это-то точно на века. Так и сейчас, одни памятники сносят, другие на том же месте воздвигают.
А мне бы хотелось, чтоб родители могли взять своего ребёнка за руку и провести по городу от одного памятника к другому и рассказать ему, что вот тогда-то жил такой-то царь. Сделал он то-то и то-то. А вот вождь, он поступил так-то, а вот этот вождь построил то-то и снёс вот эти церкви, которые после него отстроили заново. При этом царе жил твой прадедушка, при этом вожде жил твой дед, а вот при этом товарище, сынок, живём мы. И быть может, этот ребёнок через много лет так же за руку поведёт своего внука по городу и расскажет ему, как жили его деды и прадеды.
Нельзя стесняться своей истории, она была, какая была, её не изменишь. Всё, что мы можем сделать сегодня, это поступать так, чтоб нашим детям не было стыдно за нас. И тогда, может быть, не придётся потомкам нашим сносить памятники, которые построили мы.
Ладно, что это я о «вечном». На дворе 1972 год, мы только сдали выпускные экзамены в школе и решили это достойно отметить. Взвалив на себя рюкзаки, мы двинулись на озеро Севан. Это высокогорное озеро в Армении, неимоверной красоты, которым по праву гордятся все армяне. Вряд ли найдётся хоть один гость, приехавший в Армению, которого не повезут посмотреть на это чудо природы.
Так вот, добравшись до этого самого озера глубокой ночью, мы первым делом решили разбить лагерь. Найдя подходящую полянку, мы стали обживаться. Не успели вытащить палатку из рюкзака, как полил хороший дождь, сопровождаясь, как и положено, громом и молниями. Можно сказать, приключения на нашу пятую точку не заставили себя ждать. Наша взрослая жизнь, я бы сказал, началась достойно! Пока мы почти в полной темноте ставили палатку, то промокли, как говорится, до нитки. Забравшись в неё и сняв с себя практически всё, мы кое-как досидели до утра. Надо заметить, что ночи на Севане не самые тёплые, хотя уже и был второй месяц лета. Дождь кончился, и начинало светать. Продрогшие основательно, мы выползли из палатки.
То, что открылось нашему взору, потрясло нас настолько, что мы на какое-то время забыли что нам по-прежнему холодно. На противоположной стороне озера из-за гор поднималось солнце, его ещё не было видно, но лучи света серебром покрыли спокойную гладь озера. Через несколько минут за горами показался краешек солнца и вода покрылась золотом. Это незабываемое ощущение. Заворожённые, мы стояли так, пока не закончилось это светопреставление.
Как потом выяснилось, ночное приключение пагубно отразилось на моём самочувствии. Я простудился, стал бредить, в прямом смысле этого слова. Мне об этом ребята рассказали потом. Не помню, чем вся эта история закончилась, но восход на Севане запомнился мне на всю жизнь.
Хочу представить своих друзей, которые преданно заботились обо мне, пока я развлекал их своим бредом. Конечно, мне сейчас весело вспоминать эту историю, а им тогда было не до шуток. Температура за сорок, они где-то раздобыли градусник, согрели в костре камни, вместо грелки подложили под ноги. Отпаивали чаем. В общем, поездка удалась. Мне кажется, и они эту историю помнят по сей день. Так вот, звали их Гагаик и Зорик. Почти как Чук и Гек. Они и по сей день дружны, правда, время от времени могут и пошуметь друг на друга. Зорик — интересный такой товарищ, всегда серьёзный, любимец девушек, прекрасно играет на гитаре, вечно собирал всякие приёмники, усилители, даже гитару электронную сам смастерил. Одним словом, лирик и физик в одном лице. Гагик — фотограф, он для себя тогда уже решил, что будет кинорежиссёром. Всё так и сложилось, правда, об этом мы поговорим отдельно, а пока скажу лишь, что это тот самый товарищ, который, как и я, сразу после школы никуда не поступил, и это именно о нём я говорил, что спустя годы стал преподавать в вузе, в который его не приняли. Благодаря Гагику я тоже решил стать кинорежиссёром. Изначально я хотел заняться скульптурой, но он меня убедил, что кинорежиссёром быть лучше.
Несколько слов о своём выборе профессии. Я уже говорил о времени, в котором мы все тогда жили. Зачастую те речи, которые мы слышали из телевизора, и то, что окружало нас, было не совсем одно и то же. Всем хотелось перемен. И мне показалось, что, работая в кино, я смогу в большей степени быть полезен обществу, нежели занимаясь скульптурой. По крайней мере, тогда я так думал. Когда началась перестройка и появились так называемые демократия и свобода слова, когда вслух можно было говорить всё что угодно, мне стало грустно. Мне показалось, что говорить больше не о чем. Но когда в помещениях кинотеатров стали появляться рынки, когда стремительно стал угасать и сам кинематограф, вот тогда мне стало понастоящему грустно.
Благо всё это прошло, как страшный сон, кино возродилось, но стало оно совсем другим. И там, как выяснилось, мне места не нашлось. Хорошо это или плохо, пока не могу понять.
Но всё это было ещё впереди. А пока 1976 год. За плечами уже работа реставратором на памятниках старины, электрослесарем на заводе, рабочим на киностудии, электриком в театре и ещё где-то, и всё это, как оказалось, потом пригодилось. А впереди Киев, театральный институт.
Гагик решил поступать в Ереване, а я в Киеве. И вот аэропорт, регистрация. Вещи сданы в багаж, мы с Гагиком ждём посадки. Объявляют задержку рейса на час. Стоим курим, видим, как выходят пассажиры, прилетевшие из Киева. Среди них мы заметили нашу одноклассницу Иру Ефименко, которая годом раньше поступила в Киевский авиационный институт. Она возвращалась домой на каникулы. Мы были обрадованы такой встречей, и, пока делились своими впечатлениями, самолёт с моими вещами улетел в Киев, разумеется без меня. Обычно в таких случаях багаж спускают с борта, но на этот раз, видать, торопились. Следующий рейс был только на следующий день, и мы с Ирой поехали к ней домой. По счастливой случайности родителей Иры дома не было и мы втроём приятно скоротали время до следующего рейса. Так что мои родители об опоздании так ничего и не узнали.
Но на этом мои неприятности не закончились. Прилетев в Киев, я нашёл свой багаж в целости и сохранности, но вот документы в институт у меня уже не приняли, хотя предварительный творческий конкурс я прошёл. Оказалось, что вчера был последний день приёма документов. Благо в общежитие меня поселили, так что скитаться по квартирам мне тогда не пришлось. Всё это и ещё многое другое ждало меня впереди.
Красивый город Киев. Несмотря на большие размеры, он был уютным, таким домашним, в нём я чувствовал себя как-то спокойно и уверенно. Приключения начались!
Общага оказалась на удивление классным местом. Меня поселили с парнем, решившим стать актёром. Хороший был такой парень, кажется, звали его Васей. Блондин, высокий, голубоглазый, атлетического сложения, правда, интеллектом не блистал. Да и, собственно, от него этого и не требовалось. Вася был простым, открытым, добродушным парнем. Мы разговорились, и вскоре выяснилось, что он не знал, какие экзамены ему предстоит сдавать, помимо истории, литературы и сочинения. Я взялся за его просвещение. Вскоре мы уже выбрали басню, стихотворение, прозу и стали репетировать. Одним словом, Вася поступил, и скорее не благодаря моим стараниям, а своим внешним данным, которыми природа щедро одарила его. Мне же предстояло готовиться к экзаменам в институт культуры. Благо экзамены в этот институт начинались месяцем позже. Как мне кажется, в творческие вузы экзамены специально начинались раньше, чтоб абитуриенты, не поступившие в них, могли испытать судьбу ещё раз в более скромных заведениях. Выбор у меня был невелик: либо я поступаю куда-нибудь, либо осенью меня ждут в рядах тогда ещё Советской армии. Признаюсь, второй вариант меня не особо вдохновлял. По натуре своей, я человек свободолюбивый, и исполнять чьи-то приказы, зачастую не вполне адекватные, удовольствия мне не доставляло. К тому же тогда у всех на слуху была молва о дедовщине, лютовавшей в армии. Ну а моё личное мнение об армии не совсем совпадало с общепринятым. Я считал, что служение в армии должно быть делом добровольным и на профессиональной основе. Тогда это будут настоящие защитники родины, а не пушечное мясо. А все остальные, опять-таки на добровольной основе, могли бы проходить сокращённый курс молодого бойца, на случай войны.
Вскоре пришла весточка от Гагика. Как и предполагалось, экзамены он успешно завалил или его завалили. Дело в том, что в Армении в те годы поступить во многие вузы без блата было практически невозможно. Правда, были вузы, в которые можно было поступить и без денег или большого блата, но это, как правило, такие, которые выпускали учителей или инженеров, и нужно было хорошо знать сдаваемые предметы. Вуз, куда поступал Гагик, к последним не относился. Мне не пришлось его долго уговаривать, и он вскоре оказался в Киеве. Гагик занял место Васи, который, успешно сдав экзамены, уехал домой.
Вскоре начались экзамены. Всё шло хорошо. Мы с отличием сдали всё, что касалось специальности, и настал черёд писать сочинение. Мы с Гагиком сели за одну парту. Я быстро справился со своим заданием, а у Гагика что-то не заладилось. Тогда я решил написать сочинение и для него. Переписав, он пошёл сдавать свою работу. Подойдя к столу, Гагик стал объяснять что-то преподавателю. Как потом выяснилось, он перечеркнул своё сочинение, чем преподаватели были сильно удивлены. На мой вопрос: «Почему?» — он ответил, что в его варианте сочинения местами проскакивали фразы, похожие на те, которые встречались и в моём варианте. Побоявшись, что за это могут завалить нас обоих, он и решил перечеркнуть своё, тем самым выписал себе билет в вооружённые силы Советского Союза. Да, поступок достойный настоящего друга! Мне, конечно, стало обидно, но, к сожалению, изменить ничего уже было нельзя. Не знаю, смог бы я поступить так же? Неизвестно, как бы сложилась дальнейшая судьба Гагика, поступи он иначе. Но жизнь, она тем и интересна, что каждый наш шаг, каждый наш поступок формирует наше будущее, хотим мы того или нет.
Итак, сбылась мечта матёрого двоечника, я студент! Правда, была некоторая горчинка в этой радости, вуз не тот, о котором я мечтал, но годы спустя я понял, что тот самый случай в аэропорту, когда я опоздал на рейс, в корне изменил мою жизнь, и это был настоящий подарок судьбы, значение которого я оценил многие годы спустя. Группа, в которую я попал, наполовину состояла из ребят, которые, как и я, желали бы учиться в другом вузе. Это были одарённые, дерзкие, светлые молодые люди. Я благодарен судьбе, что она свела меня с ними. Всех нас объединяло единое стремление творить, вытворять, куролесить, и, надо сказать, в этом мы преуспели на славу. Что и говорить, пару лет, которые я провёл, учась с ними, запомнились мне как самые лучшие годы моей жизни. Мы и по сей день по мере возможности общаемся, и у меня сохранились к ним самые тёплые чувства. И, несмотря на то что на дворе уже 2017 год, живу я в России и некоторые представители обеих стран умудрились вылить друг на друга немало дерьма, я уверен, придёт то время, когда мы сможем отмыться от этого дерьма и всё станет на свои места.
На дворе 1976 год
Осень, слякоть. Нас, зелёных студентиков, вывезли на картошку в село. Томашпольский гоняется с топором вокруг барака за Гриштопой с криками: «Убью тебя, сука!» А мы сидим в этом самом холодном бараке и наблюдаем в окна, как они наматывают круги. Собственно, причиной этой самой беготни и был холод. Дежурным этой ночью был Гриштопа, но он заснул, печка остыла, вот и вызвался Дима проучить нерадивого дежуранта. Вот так, с картошки и Гриштопы, и началась наша долгая творческая студенческая жизнь. Потом пошли капустники, где я впервые в хоре запел «Ридна маты моя, ты ночей недоспала и рушнык вышыванный, на долю, на щастя дала». Мне всегда нравились украинские народные песни. Они мелодичные и за душу берут. С этой песни и началось моё приобщение к украинскому языку. И хотя все прекрасно общались на русском, я считал, что, коль скоро ты живёшь в этой стране, будь добр — учи язык его народа хотя бы из уважения. Да и потом, мало ли чего в этой жизни бывает.
Ещё в школе для учеников не армянской национальности уроки армянского языка были не обязательны, хотя некоторые их посещали. Так вот, спустя много лет, когда делопроизводство перевели на армянский язык, одна моя одноклассница, будучи украинкой, вынуждена была выучить армянскую письменность, поскольку работала бухгалтером. Зовут её Ира Павленко.
Да, хочу предупредить, что все имена, используемые мною, настоящие, как и истории, описанные тут, документальны. Всё это будет выложено в открытом доступе. Если кто-то из упомянутых мною людей по каким бы то ни было причинам захочет остаться инкогнито, может изменить своё имя. А также при желании может дополнить текст своими воспоминаниями. Пусть эта повесть станет откровением целого поколения. Я буду только рад. Все мы родом из «культуры» — из культуры разных народов.
А на дворе по-прежнему 1976 год. Осень. Начались занятия. Какое-то время мне ещё удавалось проживать в общаге театрального института, и то благодаря Ване. Фамилия у него интересная — Пайтына, не знаю, правильно ли я записал фамилию, возможно и Пайтина, во всяком случае, звучала она как Пайтына. Но не суть важно, человек он был хороший. Тогда он был на четвёртом выпускном курсе актёрского отделения. Он как мог помогал мне оставаться в общаге, но это зависело не только от него. Спустя какое-то время меня вежливо попросили освободить комнату.
Несколько слов о Ване. Он мне как-то рассказал, как на его глазах умерла его любимая девушка, попав под машину. С тех пор прошло уже несколько лет. В том же году, когда мы с ним познакомились, он встретил девушку, она, как и я, училась на первом курсе. Вскоре они поженились. Прошло ещё несколько лет, и я случайно встретил эту девушку. Оказалось, Ваня умер. У него что-то случилось с желудком. Вот такая вот грустная история. Светлая ему память.
Человек рождается, живёт, строит планы на будущее, стремится к этому, но никто не знает, что ждёт его за углом, и обидно, когда жизнь прерывается на полпути.
Может, каждый приходит в этот мир только затем, чтоб выполнить миссию, возложенную на него, суть которой известна только Всевышнему. Кто знает… А может, Ваню там ждала его первая любовь, кто знает.
Осень, 1976 год, проливные дожди. В общаге института культуры мне, как армянину, места не нашлось. Они так и заявили: «Вы там, армяне, богатые, так что будь добёр, ищи себе квартиру». Я-то, собственно, и не против был бы найти эту квартиру. Мои родители хоть и не были состоятельными людьми, но деньги мне посылали. Их бы хватило, чтоб снять комнату, но это не так-то просто было сделать в те времена. В Киеве снять жильё можно было только в одном месте. Это такая полулегальная тусовка, недалеко от железнодорожного вокзала. Там собирались маклеры всех мастей. Всё это происходило следующим образом. Стояла толпа людей, желающих снять жильё. И все ждали, когда появится кто-нибудь желающий сдать. В эти редкие минуты вся толпа мигом набрасывалась на этого несчастного, и тогда кому-то могло повезти. Спрос превышал предложение многократно. А если учесть, что на дворе глубокая осень, было холодно и мокро, то, сами понимаете, ситуация была аховая.
Так что моё армянское происхождение и наличие денег привели меня на вокзал. Мне приходилось днём посещать лекции, вечером толкаться в тусовке маклеров, ночью искать свободное сидение на вокзале. Стоило найти это местечко, разместиться поудобней и заснуть, как вскоре стражи порядка поднимали тебя, дабы уборщики могли убраться. И так три месяца, пока, наконец, я таки не урвал у своих конкурентов комнату, и не где-нибудь, а на самом Крещатике, в самом что ни на есть центре города. Но радость моя была недолгой. Как оказалось, жить мне пришлось в проходной гостиной, где весь вечер хозяева смотрели телевизор, а ночью взрослая хозяйская овчарка делила со мной диван, притом она этим была не очень довольна, поскольку до моего появления места на диване было больше. Так я прожил ещё какое-то время, пока не нашёл себе отдельное жильё. Но и там начались проблемы буквально через несколько дней. Утром я проснулся оттого, что ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Оказалось, это хозяйка сидела на стуле возле моей кровати. Надо заметить, что снял я квартиру целиком, без хозяев, и вечером, когда я ложился спать, в квартире, кроме меня, никого не было. Она как ни в чём не бывало пожелала мне доброго утра. «Ни хрена себе доброе», — подумал я. Хозяйке было далеко за сорок, так что добрым утро мне совсем не показалось. Эти встречи стали происходить практически каждый день, так что единственное желание, которое она во мне возбуждала, так это найти себе другое жильё.
Знаете, бродя по прекрасному, зелёному, уютному городу, часто ловил себя на мысли, что многое б отдал за маленький кусочек чердака на какой-нибудь крыше. Но, увы, это были только мечты.
Тут на помощь пришёл Дима Томашпольский. Он уговорил родителей, и на достаточно долгое время приютил меня в своей комнате. Не каждые родители пойдут на такое, но надо отдать должное, родители у Димы оказались прекрасными людьми, особенно мать. Она обладала тонким чувством юмора, и мне всегда доставляло удовольствие общение с ней. За всё это я благодарен им, и особенно Диме, который в трудную минуту помог мне не упасть духом и вынести те невзгоды, которые свалились на меня снежным комом.
А на дворе уже 1977 год, весна!
Коллектив в институте подобрался, к счастью, очень хороший, и все мои бытовые невзгоды с лихвою компенсировались той удивительной атмосферой, которая царила в стенах института на улице Чигорина. Собственно, стенами института наша фантазия не ограничивалась: пиво, вино, Крещатик, третий двор, общага, девочки.
Запомнилась одна смешная история. Изрядно приняв на грудь, мы решили пойти вразнос. Объектом нашего разноса оказалась одна из общаг родного института. Поскольку в общагу без пропуска в столь позднее время зайти было нельзя, мы воспользовались специальным запасным входом. На этот случай с балкона второго этажа спускалась верёвочная лестница. Мы стали взбираться. Надо сказать, дело это не самое простое, как могло бы показаться на первый взгляд, особенно когда поднимаешься последним и в далеко не трезвом состоянии. Когда мы оказались уже наверху, то выяснилось, что нас сдали и бабулька-вахтёрша уже начала свою охоту за нами. Мы стали быстро подниматься по лестничному маршу, уходя от погони.
Когда оказались на самом последнем этаже, а конкретного плана у нас ещё не было, то мы не придумали ничего умнее, чем постучаться в первую попавшуюся дверь. Дверь нам открыла заспанная девушка, в комнате было темно. Мы наспех объяснили, что за нами гонится вахтёрша, и попросили спрятать нас. Нас было четверо, в комнате темно, все спали. Каждый из нас быстро влез в кровать и укрылся одеялом с рядом лежащей там девушкой. Благо кроватей оказалось тоже четыре и никого до утра не попросили покинуть засаду. Наутро мы проснулись, а девушки уже готовили завтрак для своих непрошенных гостей, то бишь нас. Когда мы встали и сели завтракать, как потом выяснилось, каждого волновал один вопрос, с кем он спал. Уже на улице один уверенно заявил: «Я знаю!» Там была только одна полная девушка, и по этому признаку он был совершенно уверен, что ему досталась именно она. Остальные так и остались в неведении. Вот такая весёлая история случилась. Надеюсь, если кто-то из тех, кто был с нами, случайно наткнётся на мою запись, то обязательно вспомнит эту историю.
Вы ошибаетесь, если думаете, что, кроме вина и девочек, нас в те годы ничего не интересовало. Как говорится: делу время, а потехе час. Мы как могли творили, местами вытворяли всякие рассказы, этюды, импровизации, и это доставляло удовольствие не меньшее, чем лазание по канатной лестнице.
В институте был свой вокально-инструментальный ансамбль, состоявший из старшекурсников. Нам предложили влиться этот дружный коллектив и поехать летом на гастроли. Кто-то умел петь и играть на гитаре, кто-то хорошо танцевать, мне же, нисколько не одарённому в этой сфере, досталась ответственная обязанность ходить по сцене и выкрикивать всякие важные лозунги и местами даже подпевать в хоре. Благо что в хоре, поскольку ни слуха, ни голоса у меня отродясь не было.
В школе, отдавая дань моде, родители определили меня в кружок и купили аккордеон. Я, как порядочный двоечник, усердно пытался освоить азы игры на этом инструменте, аж три года подряд, каждый год начиная обучение заново.
Но как говорится: нет худа без добра. Я это вот о чём. Помните, я говорил, что работал электриком в театре? Так вот, в составе этого театра мне приходилось ездить на гастроли в качестве осветителя. Вот и в «Бандьерра росса», так назывался ансамбль, я помогал освещать сцену, ну а в качестве бонуса меня выпускали на неё, родимую. По крайней мере, я так думаю, поскольку актёр из меня ещё тот. Но это и неважно, гастроли получились прекрасные, и моё присутствие на сцене не самое интересное в этой истории.
Помимо того, как нас поселили в огромной теплице, где мы жили и репетировали перед выступлением, как нас кормили в деревнях, где мы выступали, запомнились ещё пара историй.
Мы вечером всей группой расположились на газоне, в Москве, недалеко от Красной площади, и ждали, когда гонцы принесут нам вино, купленное на собранные нами последние деньги. Вскоре появились наши гонцы, в авоське у них сиротливо болталась одна бутылка вина. Чтоб было понятно наше состояние, замечу, что нас было не меньше десяти человек. Не буду называть имени этого на сегодняшний день уже достаточно известного в определённых кругах человека, но что мы о нём думали тогда, надеюсь, вы догадаетесь сами. Оказалось, что не гденибудь, а на самой Красной площади он умудрился случайно разбить о брусчатку дюжину бутылок. Осталась ли целой только одна бутылка, или гонцы с горя оприходовали пару бутылок, дабы заглушить свою печаль, осталось за кадром. Но эмоции, захлестнувшие нас тогда, стоили потерянных бутылок. Ведь любое зрелище ценно своими эмоциями, а тем более воспоминаниями о них.
Не меньшие эмоции я испытал ещё на одном событии, случившемся на этих гастролях. День рождения у меня летом. Уж не помню, в каком населённом пункте мы тогда давали концерт, но дело было так: небольшой столик, до краёв заставленный бутылками вина, закускам на этом столе места не нашлось. Обычно там, где мы давали концерт, нас неплохо кормили, так что тратить свои кровные на закусь было излишним. Не знаю, кому пришла в голову эта идея, но понравилась она всем. Суть её заключалась в следующем: по очереди все должны были высказаться об одном из присутствующих, притом нельзя было врать. Вот что думаешь об этом человеке, то и говори. А учитывая, что полных бутылок на столе становилось всё меньше и поговорку «Что у трезвого в голове, то у пьяного на языке» никто ещё не опровергал, то разговор получился что ни на есть откровенный. Я тогда многое о себе узнал. Одним словом, гастроли удались!
Ещё одно интересное открытие я сделал для себя на этих гастролях. Дело в том, что до этого времени мои географические познания о нашей великой и могучей родине ограничивались такими городами, как Ереван, Москва, Киев. Это, как вы сами понимаете, все столицы союзных республик, ну и парочка курортных городов, таких как Сочи, Гагра, Анапа. Так вот, гастроли наши завершались в городе со звучным названием Гагарин. Нас поселили в гостинице. По приезде, как говорится, нас накормили, обогрели, всё как положено. Но вот всё закончилось, и утром, когда нам нужно было уезжать, о нас забыли, то есть забыли накормить на дорожку. Конечно, мы не были в обиде на них, нас, точнее, меня удивило то, что, зайдя в магазин в надежде купить что-то съедобное, обнаружили только пару банок рыбных консервов. И это без преувеличений. Нам посоветовали обратиться к бабулькам, торговавшим рядом с этим осиротевшим магазином. Благо там мы нашли молоко, творог, словом, бабульки спасли нас от голодной смерти.
Тогда я понял, что в нашей великой и могучей не всё так гладко. А хотелось бы, конечно, чтоб везде было как в Москве или, на худой конец, в Ереване. Но хотеть не вредно. Что ни говори, а плановая экономика давала сбой. Правда, возвращаясь к сегодняшнему дню, выяснилось, что плановая экономика может иметь и другое лицо, если немного прищурить глаза, изменить чуть-чуть цвет лица, добавив желтизны, и начать работать как китайцы. Но это, сами понимаете, с похмелья сделать не так-то просто. Но жизнь продолжается, и, может быть, когда-нибудь наши многочисленные восточные младшие братья изобретут живительный рассол, и мы, воспрянув духом и телом, войдём в счастливое завтра в здравом уме и с трезвой памятью!
А пока на дворе осень 1977 года. Мы уже студенты второго курса. У меня случилось одно знаменательное событие. Дело в том, что институт имел в своём здании небольшой учебный театр и там освободилось место осветителя, а поскольку после гастролей я получил неплохую репутацию мастера по свету, то меня приняли на работу на освободившееся место. Пульт управления светом и звуком находился в небольшом помещении в конце зала. Его хватило, чтоб оборудовать там спальное место таким образом, чтоб днём его не было видно, а ночью оно становилось вполне себе удобной кроватью. Я даже умудрился в пожарном металлическом ящике для песка установить электроплиту так, чтоб её не было видно даже днём, и вечерами мог спокойно готовить себе еду на расклеенном песке. Жизнь потихоньку налаживалась. Небольшие трудности, связанные с тем, что на ночь институт закрывался, вскоре были устранены. Оказалось, что вахтёрша запирала входные двери и двери, ведущие с первого этажа на остальные. Таким образом, всё, что происходило выше первого этажа, ей было неизвестно. Если я уходил раньше закрытия института, то оставлял прикрытыми двери, ведущие на балкон второго этажа, не запирая на щеколду. А ночью спокойно взбирался по трубе на балкон. В институте была своя душевая для хореографов, так что купался я в своё удовольствие. Вскоре выяснилось, что не один я такой умный, мы подружились и даже ходили в гости друг к другу. Самое интересное, что за это мне ещё и платили. Одним словом, жизнь наладилась. Но то ли я такой невезучий, то ли действительно двоечник по жизни, но спокойно жить мне довелось недолго. Зимой, вернувшись с каникул, узнал, что меня отчислили по причине профнепригодности. Я, конечно, знал о наличии у меня хвостов. Двойка по идеологической работе партии, не смейтесь, был и такой предмет, и вела его не кто-нибудь, а сама проректор института. И два незачёта по физкультуре и режиссуре. Обычно, за два незачёта и одну двойку так сразу не отчисляют. Что касается физкультуры, каюсь, честно прогуливал. Ну не умел я кататься на лыжах.
Помнится, в детстве родители купили мне лыжи. Я, радостный такой, сразу пошёл кататься. И, спускаясь с первой же горки, сломал одну лыжу. С коньками тоже не сложилось. Коньки с ботинками купить в те времена можно было только Москве, а те, что были у меня, сползали с обуви раньше, чем доползал я до катка. Хотя спортом в детстве я занимался. Была и лёгкая атлетика, и самбо.
Но суть не в этом. Меня больше всего беспокоил незачёт по режиссуре. Нужно было сдать письменную курсовую работу. Я сдал её один из первых за три недели до зачёта. Несколько раз спрашивал преподавателя о результате, на что неизменно получал ответ, мол, не было времени ознакомиться. Многие принесли свои работы прямо на зачёт, и им засчитывалось. Мою же работу, сданную три недели назад, он вернул, сказав, что надо кое-что переделать. Немного поразмыслив, я вспомнил одну историю, случившуюся на лекции по той самой идеологической работе нашей единственной, но великой партии. Я там не очень лестно отозвался о наших комсомольских собраниях. Притом так, вскользь, ничего существенного. Видать, этого оказалось достаточно. Другого повода для отчисления я не нашёл. Притом так жёстко, с формулировкой «профнепригодность».
Ну да ладно, как говорится: нет худа без добра. Забегая немного вперёд, скажу, что через полтора года я успешно поступил в театральный институт, притом именно на режиссуру игрового кино. То, к чему я стремился. В связи с этим вспомнилась одна забавная история. Поскольку связи с институтом культуры я не терял, то информация о том, что я буду поступать в театральный институт, дошла и до преподавателей, и в частности до Геннадия Григорьевича Макарчука, заведующего кафедрой режиссуры. Это был прекрасный человек, опытный режиссёр и преподаватель. Мне, по долгу своих обязанностей в качестве осветителя, приходилось часто наблюдать за его работой, и, надо отдать должное, я многому у него научился. До меня дошли слухи, что как-то в запале Геннадий Григорьевич сказал, мол, если Каразян (так меня все называли) поступит, то пусть плюнет мне в лицо. Эта фраза разлетелась по всему институту. И когда я таки поступил, то, завидев меня в коридорах культуры, Геннадий Григорьевич старался обходить стороной. Правда, спустя несколько лет мы встретились и даже, помнится, опрокинули чарочку по какомуто поводу, остались друзьями. Ещё через несколько лет он покинул этот мир. Светлая ему память. Его любили многие студенты, и думается, до сих пор по-доброму его вспоминают.
А пока на дворе всё тот же 1978 год
Весна! После отчисления меня оставили в институте в качестве осветителя. И это было неплохо, как говорится: … хоть шерсти клок. Так что жить было где, а это для меня, сами понимаете, многое значило, но гораздо больше значило то, что друзья, которых я приобрёл в этом институте, оставались рядом. Собственно, самое время представить некоторых из них.
Итак, Томашпольский Дима, не знаю почему, но мы, как правило, называли друг друга по фамилии. Дима был на год младше меня. Так же, как и я, пытался поступать в театральный. Любил Достоевского, девочек, выпить, ну и конечно, кино. Писал неплохие рассказы, мечтал стать кинорежиссёром, был душой компании, и не обделён вниманием девочек. Прославился тем, что, будучи изрядно пьян, пытался проткнуть пальцем забор, о чём утром сильно пожалел. Одним словом, одарённый молодой человек, которому ничто человеческое было не чуждо. Киевлянин.
Выгран Сергей. Поступил сразу после школы, первое время держался особняком и носил бабочку, но это скоро прошло. Свободно владел английским, обладал хорошим слухом, достойно играл на гитаре и не только, отлично пел, занимался спортом, эрудирован. Как потом выяснилось, «в детстве строгать и пилить научился, между прочим». Это ещё и слова из песенки, которая была в его репертуаре. Мне она очень нравилась, и я частенько доставал его своей просьбой спеть про ёжика резинового. Что и говорить, талантливый молодой человек. Из Запорожья.
Иван Войтюк, а точнее, Иван Семёныч Войтюк. Он был старше меня на пару лет, успел отслужить в десантных войсках. Его сразу определили в старосты. Военная выправка, командный голос, всё соответствовало занимаемой должности. Если шутки в сторону, то отличный товарищ, великолепный актёр, прекрасно читал и писал стихи, обладал прекрасными организаторскими способностями. Из Житомира.
Володя Толубко. Эмоциональный, открытый парень, увлекался документальным кино, большой любитель джаза. Он учился на соседнем отделении, где готовили режиссёров культурно-массовых действий. Это организация праздников, народных гуляний. Наше же отделение готовило режиссёров самодеятельных театров. Они с Войтюком были знакомы ещё до института и жили в Житомире. После окончания Толубко остался преподавать в институте и организовывал чудесные джазовые концерты.
Саша Хохлов. Статный блондин, любопытный от природы. Если кому-то нужно было найти что-то в городе, то только Саша знал, где и как туда попасть кратчайшим путём, хотя сам иногородний. Аккуратист высочайшей пробы. Всегда одет был с иголочки. Он всегда носил с собой сумочку. В ней неизменно находились щётка и вакса для обуви, одёжная щётка и щётка для волос, надо сказать, у него были очень густые красивые волосы. Жаль, его уже нет с нами. Хороший был парень, пусть земля ему будет пухом.
Ещё одна семейная пара — Володя Дробот и его жена Света Люлько. Очень интересные ребята, с ними было приятно общаться и хорошо работать. Но поскольку, в отличие от них, мы были холостые, то в некоторых вопросах, сами понимаете, наши интересы расходились. Беда в том, что после окончания института связь с ними была прервана. Так что об их дальнейшей судьбе мне ничего не известно.
Это те ребята, которые учились со мной на одном курсе. Позже влились в нашу весёлую компанию ещё два студента, заслуживающие особого внимания, это Игорь Мыленко и Миша Корчагин.
Игорь Мыленко — это своеобразный товарищ, патологически зацикленный на анекдотах. Если его не остановить, то мог рассказывать часами. Где он их брал, одному богу известно. Любая встреча с ним начиналась одинаково: «Привет! А хочешь анекдот?» — и сразу начинал рассказывать. Слушать, как он это делал, уже само по себе было интересно. Притом каждое утро был свежий анекдот. Но это не основное достоинство этого долговязого, под два метра ростом очкарика. Он любил сочинять музыку, и надо сказать, получалось очень даже неплохо. Как потом выяснилось, нотной грамоте был ни разу не обучен, а посему все сочинения хранились исключительно в голове. Когда всё-таки возникла острая необходимость, он таки научился записывать музыку, и, если мне не изменяет память, с этой целью посещал музыкальную школу. Помимо музыки, писал неплохие тексты к своим песням.
Ну а Миша Корчагин был актёром от бога. Особо ему удавались комедийные роли. Чтоб было понятно, насколько это талантливый актёр, приведу один пример. Часто в перерывах на репетиции мы подсовывали ему газету, тыкали пальцем в какую-нибудь статью, заголовок которой аж никак не подразумевал комедийного содержания, и он с ходу начинал читать вслух. Все без исключения находившиеся в зале ухахатывались, чуть ли не скатываясь с кресел.
Вот в компанию таких молодых людей я и попал, оказавшись в институте культуры. Я действительно благодарен судьбе, сыгравшей со мной злую шутку, задержав меня с вылетом из Еревана на вступительные, экзамены. Притом это далеко не полный список удивительных ребят, с которыми мне посчастливилось там познакомиться. Ко всей этой истории как нельзя лучше подходят слова всем нам известной песни: «Как молоды мы были, как искренно любили, как верили в себя». Особенно точны последние слова — «верили в себя». Все мы верили, что нас ждёт счастливое, насыщенное творчеством, успешное будущее.
Каждому из нас приходилось жалеть о том, что нельзя вернуться в прошлое, что-то исправить, поступить иначе или просто не свернуть за угол, а пойти прямо. Но, увы, машину времени ещё не изобрели. Может, никогда и не изобретут, а может, она уже давно существует, как знать. Слишком многого мы ещё не знаем. Но в некотором смысле каждый из нас является обладателем, правда несовершенной, но всё-таки в каком-то смысле машиной времени. Ведь заглянуть в своё прошлое, вспомнить его, способен каждый. Извлекая из него кое-какие уроки, мы в состоянии повлиять на будущее и не наступать на те же грабли. Если нельзя изменить прошлое, то хотя бы будущее можно сделать относительно предсказуемым. Хотя бывает, когда кирпич на голову, вот тут-то настоящая машина времени нужна. Есть такая интересная поговорка — «Знал бы прикуп, жил бы в Сочи». Волею судьбы туда-то меня и занесло, хотя именно там и ждали меня самые суровые испытания. Но об этом чуть позже.
А пока на дворе 1978 год. Компания подобралась ещё та, всем хотелось творить, вытворять, а точнее, вытворяя творить. Простите за каламбур, но иначе не опишешь тех эмоций, которые переполняли всех нас. Хотелось как можно быстрее перебраться во взрослую жизнь, тем более, как всем нам тогда казалось, мы были готовы к ней. Решено было создать свой театр. И название придумали что ни на есть подходящее — «Театр друзей». Рождение театра решено было ознаменовать спектаклем-импровизацией. Условия были таковы. Втайне от актёров, которые должны были выйти на сцену, выстраивалась декорация, набросали всяческий реквизит, совершенно нелепый, и, только после того как зрители занимали свои места, на сцену выпускались актёры. Что интересно, зрители ничего этого не знали. Их просто пригласили на спектакль, единственным условием было то, что входным билетом была бутылка вина. Многие это приняли за шутку, но некоторые таки принесли с собой по бутылке, о чём потом совершенно не пожалели. И вот на сцене появились актёры, для которых всё, что там находилось, было, как я уже говорил, совершенным сюрпризом. Спектакль начался. Прошло всего несколько минут, как зритель стал улыбаться, потом смеяться, а под конец спектакля просто ржать. Пока все смеялись, наши герои посреди сцены организовали стол, вынесли дюжину бутылок вина, раскупорили их и стали пить. Они сидели, пили, о чём-то между собой разговаривали, а зритель, уже немного успокоившись, внимательно следил за происходящим.
— Чего сидите? — обращаясь к зрителям, громко произнёс кто-то из исполнителей. — Присоединяйтесь, тащите свои бутылки.
Тут наконец до всех дошло, что спектакль закончен, и народ стал громко аплодировать. Потом многие поползли на сцену, кто с бутылкой, кто на халяву, но там были рады всем. Один из зрителей подошёл ко мне и на полном серьёзе спросил:
— Кто автор пьесы?
Следующий год у ребят должен был быть выпускным, и каждый из них готовил дипломный спектакль. Так что у «Театра друзей» мог бы образоваться неплохой репертуар. На что, собственно, мы и надеялись.
Надо сказать, что «Театр друзей» — это не исключительно мужской коллектив, к нему примкнула и женская половина студенчества. Кто-то из ребят уже успел жениться, у кого-то появилась подруга, кому-то просто нравилась наша тусовка. Среди них была одна очень интересная девушка. Зовут её Марина Марченко. Это очень милый, рассудительный, добрый человечек. Но всё это меркнет перед её особым даром актёрского мастерства. Она как Миша Корчагин, только в юбке. Но самое удивительное в том, что училась Марина на организатора-методиста. О том, как она попала в наш коллектив, я расскажу позднее, а пока скажу, что её участие в этом спектакле-импровизации внесло приятную изюминку в это феерическое действо. «А как тебе эта девушка с веслом?» — эта фраза, сказанная ею в спектакле, повторялась многими студентами ещё много лет.
Но вернусь к истории с «Театром друзей». Мы нашли одно небольшое помещение почти в центре города, которое пустовало. Там была небольшая сценка, фойе, парочка подсобных помещений. Оно было неухоженное, никому на тот момент не нужное, и нам его после недолгих уговоров отдали. Радости нашей не было границ. Мы принялись за дело. Помнится, отыскали где-то во дворе лежавшие без присмотра трубы, которые нужны были нам для сцены. Мы средь бела дня взяли эти трубы и спокойно унесли. Никто нам и слова не сказал. Вдохновившись таким равнодушием окружающих, мы с Мыленко решились на более дерзкую авантюру. Недалеко от нашего помещения ремонтировали больницу. Переодевшись в грязную рабочую одежду и одолжив в соседнем овощном магазине тележку, мы направились к воротам больницы. На входе охранник спокойно наблюдал, как мы, тарахтя тележкой, зашли на территорию. В одном из коридоров больницы наткнулись на внушительные бидоны с краской. Погрузив их на тележку, спокойно покинули территорию. Охранник, не сказав ни слова, проводил нас взглядом. Тогда ведь добро было народным и народ по праву распоряжался им. Вот ещё один пример бесхозяйственности тех времён.
Как-то я обнаружил, что за городом есть промышленная свалка. Туда предприятия города свозили, нет, не подумайте, не мусор, а некондицию, брак, а иногда и вполне нормальный товар. Я как-то был свидетелем, как выгрузили целую машину цепочек, правда не золотых, не серебряных, но в упаковке и вполне себе готовых к употреблению. С табачной фабрики грузовики привозили длиннющие ленты сигарет. Среди них встречались и целые пачки. Имелись и хрустальные вазы, дефектом которых могла быть еле заметная щербинка. Были там унитазы и умывальники. Местные обитатели поговаривали, что среди прочего добра находили и упакованные пачки денег.
Так вот, с этой самой свалки мы для театра привезли множество полезных вещей. В частности, девочки сплели оригинальный театральный занавес. Ещё запомнилась одна история, связанная с этим театром. Нас, занимавшихся благоустройством театра, было человек десять, и как-то захотелось пивка. Метрах в ста от нас торговали им на розлив. Но у нас не было тары, чтоб купить нужное количество. Тогда кто-то из ребят предложил в качестве тары использовать двадцатилитровый аквариум, доставшийся нам от прежних хозяев. Идея понравилась всем. Вскоре его отмыли и отправили гонцов за пивом. Каково было удивление продавщицы, когда она увидела тару, в которую ребята предложили ей залить пиво, и с какой завистью смотрели прохожие, когда мимо них проносили аквариум, доверху заполненный этим пенным продуктом. Да, это были времена всенародного разгильдяйства и неудержимой романтики.
Правда, вскоре, когда театр был уже почти готов, выяснилось, что это помещение не такое и ненужное, что жители окрестных домов иногда проводят там свои коммунистические собрания, осуждая то самое разгильдяйство и казнокрадство, и отстаивают свою жёсткую политику по отношению к тем, кто омрачает их светлое будущее своими недостойными поступками. Судя по всему, мы тоже были включены в список неблагонадёжных граждан, и вскоре нас попросили освободить столь значимое для них помещение.
Вот так закончилась наша мечта о создании своего «Театра друзей». Потом начались дипломные работы, правда, ребята держались вместе, помогали друг другу готовить свои спектакли. У меня до сих пор висит на стене фотография, сделанная на память после спектакля, Серёжи Выграна, где мы все такие молодые, счастливые, уверенные в себе и полные надежд. Кто знает, может, прояви мы немного упорства, и у нас бы получилось всё-таки создать этот театр. И тогда вместе нас было бы труднее сломить, и не стояли бы мы перед лицом обстоятельств, уготованных нам жизнью, сам на сам. Кто знает…
А на дворе зима, любовь, Новый год
Мы с Лесей решили встретить Новый год вдвоём в моей берлоге. Леся — это девушка, с которой я познакомился несколькими месяцами ранее. Всё было готово к встрече праздника, оливье и всё такое, до двенадцати оставалось чуть больше часа, когда выяснилось, что мы забыли купить шампанское. А какой же Новый год без него? Вот мы и помчались искать эту бутылку. На дворе ночь, магазины закрыты, народ гуляет. Но нам повезло, и мы таки нашли заветный бутыль в каком-то ресторане. Оставалось только вовремя добраться до праздничного стола. А времени оставалось совсем чуть-чуть. С боем курантов мы ворвались домой, а она не открывается. Казалось бы, шампанское, его следует аккуратно вскрывать, чтоб не разбрызгать, а тут пробка как вросла в бутылку, не вытаскивается. Уже пробили куранты, лоб от волнения покрылся потом, а она всё никак. Ещё пара минут, и мы её всё-таки победили. Зато каким вкусным оно нам показалось.
Так начался год 1979. Год, знаменательный тем, что я наконец поступил в театральный институт на отделение кинорежиссуры. Притом именно игрового художественного кино, а это большая удача, поскольку подобные курсы набирают раз в четыре года и всего по пять человек. Это был год, когда мы с Лесей поженились, и наверно, это год, когда я был действительно счастлив.
Помещение, в котором мы с Лесей встречали этот самый счастливый для меня год, жильём можно было назвать с натяжкой. Скажем так, это отдельно стоящее сооружение, в котором общий коридор делил его на два помещения. С одной стороны двери вели в моё жилище, с другой стороны был свинарник, в прямом смысле этого слова. Правда, на моей половине стояла русская печь, которая, в свою очередь, делила комнату на две половины, из которых одна служила кухней, другая спальней. Вода была, слива нет, удобства на улице. Правда, я приспособил для этих нужд удобный стул. Я человек городской, и для меня удобства на улице — это вилы. Знаете, в школьные годы у меня был товарищ, сам он жил в деревне. Так вот, для него унитаз — это вилы. Вот так нас жизнь разделила: вилы одни, а условия разные. Но по сравнению со скамейками на вокзале, диваном с собакой и тёткой, приходящей к тебе когда угодно, это был рай. Говорят же, с милым рай в шалаше. В моём случае, по сравнению с шалашом, это были хоромы. Правда, не думаю, что Леся разделяла со мной эти чувства. Но и на том спасибо, что открыто не выказывала своих чувств. В любом случае я благодарен ей за то, что скрашивала моё убогое существование своим присутствием. Правду говорят, что всё в мире относительно. Пока я жил дома с родителями, я себе и представить не мог, что домом моим на многие месяцы может стать вокзал. Да, собственно, чего далеко ходить, ведь каждый бомж когда-то был обычным человеком. Так и я на долгие годы стал бомжом. И это было только начало.
Хочу поделиться историей о том, как поступал в театральный институт. Все экзамены по специальности сдал отлично. Что касается сочинения, то тут должна была прийти на помощь Леся. В отличие от меня, титулованного двоечника, она была круглой отличницей, золотой медалисткой. Надо же было так сойтись. Круглый двоечник и круглая отличница. Хотя говорят, что противоположности тянутся друг к другу, не знаю, может и так. Одним словом, она взялась вместо меня написать сочинение, а потом передать его мне. И вот начались экзамены, уже не помню, каким образом она узнала тему сочинения, но прошло довольно много времени, пока я получил написанное ею сочинение. Помню, что девушка, которая ходила между рядами, как бы проверяя, чтоб мы не списывали, очень волновалась за меня. Наконец я получил сочинение, и мне оставалось только переписать его. Леся, как истинная отличница, постаралась на славу, явно переоценив мои способности. Сочинение было написано на девяти страницах. Я при всём желании не успел бы его полностью переписать. Как мог, я стал судорожно сокращать его, не особо заботясь о содержании. В результате безукоризненно написанное Лесей сочинение в моём исполнении потянуло на четвёрку. Но этого оказалось достаточно.
Итак, я оказался в надёжных руках двух чудесных педагогов, которые должны были сделать из меня хорошего специалиста. Надо сказать, что, несмотря на свой преклонный возраст, они выглядели бодрее, чем мы, ещё совсем юные студенты.
Аркадий Аронович Народицкий, всегда спокойный, чуточку ироничный, умеющий выслушивать студента, даже когда тот нёс абсолютный бред, а потом спокойно, стараясь не задеть самолюбия заносчивого студента, объяснить, в чём его промахи. Иногда, будучи в хорошем расположении духа, он рассказывал, как работал с Эйзенштейном и другими великими людьми ещё довоенных времён.
Юрий Семёнович Лысенко — прямая противоположность Аркадия Ароновича. Экспрессивный, иногда даже чрезмерно, всегда фонтанировал забавными историями из своей долгой киношной жизни, которые мы всегда с удовольствием слушали. Надо сказать, что на этих занятиях нам никогда не было скучно. Мне особенно нравились индивидуальные занятия, это когда ты и преподаватель могли спокойно поговорить о чём угодно и он щедро делился своим многолетним опытом. Как-то после окончания института мне предложили остаться преподавать. Но что я мог дать студентам? Я отказался, тем более когда перед глазами были такие учителя. Вспоминается, как мы проводили занятия в дворике института на свежем воздухе. Тогда ещё наш факультет располагался на территории Киево-Печерской лавры. Удивительное место. Веяло стариной, спокойствием, мудростью.
Итак, я снова оказался на первом курсе. Этот институт на тот момент считался престижным заведением, а когда прочёл список студентов, то мне показалось, что многие фамилии я где-то уже слышал. Наивно было думать, что это только показалось. Немного поразмыслив, я понял, что мне несказанно повезло. Тут я вспомнил фразу, ставшую крылатой, Геннадия Григорьевича Макарчука, касательно плевка, в случае моего поступления. Он действительно имел все основания полагать, что моё поступление практически невозможно. Что же на самом деле явилось причиной моего поступления, и по сей день остаётся загадкой. Наличие влиятельного покровителя отметалось сразу, архигениальность моей персоны была довольна сомнительна. Так что я не стал обременять себя решением задачки со многими неизвестными и решил, что ответ когда-нибудь появится сам собой. Когда я поближе познакомился с моими новыми сокурсниками (не в обиду им будет сказано, они сами по себе неплохие ребята), то понял, что многие мои друзья по институту культуры более достойны были занять их место, да и моё место, наверное, тоже. Но сложилось так, как сложилось, моей вины в этом не было, а жизнь продолжалась.
Думаю, самое время представить моих новых сокурсников. Как я уже говорил, всего пять человек было принято, правда, это если не считать иностранцев. Их принимали на иных условиях, суть которых мне не известна. Всего же нас в группе было двенадцать человек. Интернациональная получилась такая группа. Мы быстро сдружились, и атмосфера сложилась довольно-таки творческая.
Итак, Стася Рассказова — единственная девушка в нашей группе. Медалистка, поступила сразу после школы. Умная, обаятельная, любознательная, приветливая. Выбор профессии достаточно смелый. Работа кинорежиссёра не самая простая, и редкая девушка заглядывает на эту кухню. Это уже заслуживало уважения. Я достаточно быстро сдружился с ней, и мы много общались.
Олесь Янчук. Он примерно моих лет. Прекрасный фотограф, хороший художественный вкус. Держался особняком, хотя был достаточно коммуникабелен.
Виктор Мыслывец. Тоже моего возраста, рассудительный, серьёзно относился к работе. Хобби — любил выискивать киноляпы. Меня это немного раздражало. Я считал, что, прежде чем так скрупулёзно выискивать чужие ошибки, следует научиться не делать их самому. Ну посудите сами. Сидим всем курсом обсуждаем просмотренный фильм. Все высказывают своё мнение, и всякий раз, когда очередь доходит до него, он непременно заметит, что в такой-то сцене герой появился не в той рубашке, или ещё что-нибудь. Ладно, если б после этого хоть бы фразу о самом фильме высказал, так нет. И так каждый раз. Словом, зануда, хотя сам по себе хороший парень, ничего плохого сказать не могу.
Саша Тимошенко. Сын того самого знаменитого на всю страну Тарапуньки. Единственное, что выдавало в нём чадо знаменитости, так это одежда. Он носил хорошую фирменную одежду, достаточно дефицитную по тем временам, а во всём остальном это был вполне обычный молодой человек, ничем не пытавшийся выделиться среди остальных. Хорошие актёрские данные, далеко не глупый, неплохо образован. Весельчак, как говорили: кино, вино и домино. Словом, рубаха-парень. С ним и со Стасей я, собственно, в основном и общался.
Из иностранцев мне больше всех импонировал Джамаль. У него была коронная фраза: «Я капиталист». Дело в том, что времена были ещё те, когда наша партия и правительство до хрипоты осуждали «загнивающий» капиталистический строй и всякое упоминание этого строя с положительной стороны раньше бралось на заметку, ну а во времена так называемой оттепели просто не особо приветствовалось. Так вот, Джамаль, прекрасно зная наше отношение к этому самому капитализму, каждый раз старался всячески подчеркнуть своё отношение к социализму. Конечно, это всё было не больше, чем шутка, и выглядело забавно, но, как говорится: в каждой шутке есть доля шутки. Во всём остальном это был весёлый образованный алжирец, довольно хорошо говорящий по-русски. С Алжира студентов было двое, он и Ахмед, тоже жизнерадостный, приятный молодой человек. Может, и у него была своя социальная позиция, но он особо не распространялся на эту тему. Остальные ребята тоже были по-своему интересны, но они держались особняком, и общение с ними было достаточно ограниченным.
Надо сказать, что до поступления в театральный институт мои родители были уверены, что я продолжаю учиться в прежнем вузе. Я не стал им рассказывать, за какие грехи меня попросили досрочно убраться из института.
Я полтора года скитался в Киеве, подрабатывал где придётся. Как-то умудрился устроиться киномехаником в ПТУ, где и готовили этих самых киномехаников. Работая в институте осветителем, я научился пользоваться стационарным кинопроектором, но оказалось, что в ПТУ стоит совершенно другой проектор, с которым я даже с инструкцией в руках не смог справиться. Так что долго там поработать не сложилось. Потом в Житомире взялся оформлять детскую площадку в городском саду. Там тоже было не так всё просто. Мне нужно было изготовить из гипса статуи в полный рост — русалки, лешего и Змея Горыныча. Я в детстве занимался лепкой, и у меня неплохо получалось, но таких больших скульптур мне делать не приходилось. Если с русалкой и лешим всё прошло гладко, то вот со Змеем Горынычем не повезло. Это была трёхметровая статуя с тремя огромными головами. И вот, когда всё уже было почти готово, одна голова не вынесла груза ответственности, возложенного на неё, рухнула, потащив за собой остальные. На этом моя карьера скульптора оборвалась вслед за потерей гонорара.
Потом я поработал электриком в типографии, там я узнал, что работать надо только приняв на грудь не менее бутылки водки, иначе током может шарахнуть. По крайней мере, так мне объяснили местные спецы. Одним словом, было не скучно.
Ну а когда я наконец поступил в театральный, то признался родителям, что всё это время водил их за нос. Заодно сообщил, что собираюсь жениться. Поскольку плюсов в этих новостях оказалось больше, то родители легко простили моё наглое враньё. Свадьбу сыграли, что называется, на славу. Из Еревана приехали родители с многочисленными родственниками, собрались друзья с обоих институтов, в качестве музыкантов была группа «Бандьерра росса» в полном составе. Одним словом, пьянка удалась!
Я по-прежнему продолжал тесно общаться с ребятами из института культуры. И поверьте, это доставляло мне большое удовольствие. Вспоминается одна история, случившаяся на втором году обучения в театральном. Мне нужно было поставить небольшую сценку по актёрскому мастерству. Как правило, для этого каждый, выступая в качестве режиссёра, привлекал к постановке студентов своего же курса. Я же решил привлечь своих старых друзей.
Когда моё решение было изложено преподавателю, то он с недоверием отнёсся к моему выбору, аргументируя тем, что, мол, в том институте значительно ниже уровень подготовки. Но я настаивал на своём, и он согласился, правда с условием, что будет присутствовать на репетиции.
Когда мне удалось собрать всех вместе, в том числе и преподавателя, то до премьеры осталось не так уж много времени. Для постановки я выбрал миниатюру Феликса Кривина — «Дульсинея Тобосская». В роли Дульсинеи должна была выступать Марина Марченко, Дон Кихота играл Игорь Мыленко, а Санчо Панса исполнял Миша Корчагин. Преподаватель поприсутствовал на первой репетиции. Я раздал ребятам текст, и они просто знакомились с ним. До показа оставалось всего несколько дней, и на последующих двух репетициях преподавателя не было.
И вот настал день показа. Перед спектаклем я объявил имена ребят и сказал, что они студенты института культуры. По залу пробежала еле заметная волна иронии, но когда спектакль начался, зал погрузился в полную тишину. Миниатюра была юмористическая, и ребята как нельзя лучше подходили на эти роли. Вскоре зрители забыли, что перед ними студенты низкопробного института, и живо реагировали на каскады импровизаций, лившихся со сцены, бурно аплодируя каждой удачной шутке.
Преподаватели пошли выставлять оценки, а студентызрители поздравляли выступавших ребят. Наконец, был вынесен вердикт. Четыре балла. Почему не пять, возникал естественный вопрос. Оказалось, мэтры решили, что спектакль достаточно сыгран, чтоб быть премьерой, но поскольку обосновать это не могли, то остановились на этой оценке. Мне было жаль ребят, но, с другой стороны, реакция зала была достойной компенсацией, ведь теперь всем было понятно, что талант определяется не названием вуза, а чем-то большим, чем громкие фамилии. Я же оценкой был доволен, поскольку моя заслуга была лишь в том, что выбрал хорошую миниатюру и достойных исполнителей.
А на дворе весна, год 1980
Мы уже с Лесей женаты, я успешно сдал зимнюю сессию, как вдруг мне приходит повестка из военкомата. Дело в том, что повестка должна была прийти ещё год назад, когда меня вытурили из института культуры. Как потом выяснилось, эта заслуга нашего декана. Фамилия его была Пеналов, но сам он чистокровный армянин, то есть мой земляк. То ли по забывчивости, то ли намеренно, но информация о моём отчислении попала в военкомат годом позже. В любом случае я ему безмерно благодарен. Так уж сложилось, что хоть и складывалась моя жизнь не совсем удачно, но всегда появлялись люди, которые помогали мне выпутываться из сложных жизненных неурядиц. Но приключения только начинались. Я, как и было положено, явился в военкомат и прошёл медкомиссию. Я, по мнению врачей, оказался совершенно здоров, и мне назначили день отбытия в места, как потом выяснилось, не столь отдалённые, а именно туда, где проходила Байкало-Амурская магистраль, более известная как БАМ. Отправление должно было состояться перед майскими праздниками.
По этому поводу устроены проводы. Приехали мои родители из Еревана, были все мои друзья, в общем, всё как положено в таких случаях. Настал день Х. Мы прибыли в военкомат, меня завели на территорию за забором. Как сейчас помню длинный коридор, в котором простынями отгорожены отсеки, где сидели врачи. Меня перед этим успели подстричь налысо, и я, такой голый, в одних трусах, стал проходить эти так называемые кабинеты. Когда я дошёл до последнего кабинета, на листочке, который мне был выдан в самом начале, все врачи единогласно уверили: здоров, годен. Оставался последний кабинет.
— На что жалуетесь? — спросила меня тётенька с чёрными, с проседью волосами, с очень приятным лицом, похожа на армянку, но скорее еврейка.
— На что могу жаловаться? — ответил я. — Вот видите, все заверили, что здоров. Разве что вот рука до конца не выгибается.
А с рукой дело было так. После ПТУ я проходил практику по реставрации исторического комплекса Эребуни, это памятник, который свидетельствовал, что Еревану 2750 лет, словом, очень древний. Город находился на возвышенности, такая горка метров сто. Так вот, после работы мы с ребятами решили поиграть в футбол. Площадка для игры находилась внизу. И чтоб не идти по этим бесконечным ступенькам, я решил сократить путь. Вот и покатился кубарем с горы. Благо не нарвался на камни, повсюду разбросанные на склоне. В результате сломана рука и сильно повреждена нога. После того как сняли гипс, оказалось, что рука полностью не разгибается. У меня был выбор: либо делать операцию, либо оставить так. Я выбрал второе. И оказалось, что выбор сделан был правильный. Потому как тётенька-врач очень серьёзно отреагировала на травму моей руки. Сразу появился какой-то инструмент, которым она стала измерять градус изгиба руки. Потом долго что-то вычитывала в книге какой-то абзац, потом пригласила врачей, потом их стало совсем много. Я с любопытством наблюдал за ними, толком не понимая, что происходит. Потом тётенька подошла ко мне и сказала:
— Можете идти домой, вы не годны.
Впервые в жизни я был рад, что не годен, представляете, тебе говорят: «Вы не годны!» — а ты счастлив!
Когда я вышел за забор, где ещё стояла толпа людей, ждущих, когда нас увезут, у меня было впечатление, как если б ты заходил туда в пасмурную погоду, а вышел в яркий солнечный день. Мне пришлось долго убеждать жену, что меня действительно признали не годным и что меня отпустили не на праздники, как она предположила, а насовсем. Я был лысый, но счастливый. Потому как уйди я в армию, вернувшись, попал бы не на тот курс, не к тому преподавателю, что для меня было важно, и уж конечно, не на игровое кино. Да и потом, я недавно женился и очень не хотелось оставлять любимую жену. Что же касается того, как я узнал, куда меня собирались отправить служить, так это старший брат Леси, Борис, он преподавал в военном училище и по своим каналам выяснил, что на БАМ отправляли четырёх ребят, уже побывавших в местах не столь отдалённых, а я пятый, как самый умный, за главного.
Так скоропалительно закончилось моё служение отечеству, о чём нисколько не жалею, потому как считаю, что каждый должен служить своему отечеству там, где сможет принести этому отечеству максимальную пользу. Что касается армии. То я на эту тему уже высказал всё, что хотел. Но всё, что станет с моим отечеством чуть позже… Не могу удержаться, чтоб не рассказать прямо сейчас.
Тогда, в восьмидесятые годы, даже в страшном сне такое представить не мог себе никто. Предположить, что не пройдёт и трёх лет, как начнётся эта свистопляска. Лично для меня это началось так. Я готовился к дипломной работе и по необходимости оказался на «Арменфильме», это главная киностудия Армении. Захожу я в приёмную директора киностудии и застаю следующую сцену. По телевизору показывают балет «Лебединое озеро». Все присутствующие внимательно смотрят это зрелище. Но настоящее зрелище было как раз таки в самой приёмной. Человек пятнадцать стоят вдоль стен и в полной тишине, о-о-очень внимательно смотрят этот балет. Тихо, чтоб не нарушить всеобщего молчания, спрашиваю одного из присутствующих: «В чём дело?» И он мне шёпотом ответил: «Умер», и взглядом показывает на потолок. Потом наступил траур, опускание гроба в яму и жуткий грохот во всех телевизорах страны.
Вскоре попрощались с Черненко, потом с Андроповым, словно природа решила восполнить пробелы за столь длительное отсутствие трауров. Наконец Горбачёв Михаил Сергеевич, перестройка. Вдруг все прозрели, оказалось, что капитализм уже не воняет гнильцой, а очень даже вкусно пахнет. Ну а раз капитализм — это хорошо и Михаил Сергеевич уж больно демократичный демократ, то отчего же не получить вольную. И тут каждый секретарчик союзной республики решил, что может стать президентом. Без Москвы жить им будет легче, делиться не придётся, да и народ вздохнёт полной грудью от ига московского. Но и Москва в лице всенародно избранного Бориса Николаевича выдохнула с облегчением, мол, кормить дармоедов не придётся. И все остались довольны.
Собственно. К чему я всё это? Ах да. О том, что отдавать свой гражданский долг надо там, где ты будешь полезней всего. Так вот, в период этой самой перестройки, фраза «Мы старый мир разрушим до основанья, а затем…» получила своё второе дыханье. С той лишь небольшой разницей, что тогда рушили капитализм, а теперь с тем же усердием взялись разрушить социализм. Да, наш народ любит, когда грабли между глаз.
Самая увлекательная мистерия началась, когда учителя стали челноками, врачи торговали картошкой, учёные, кому повезло, улизнули за бугор, чтоб там повышать благосостояние хоть кого-нибудь. Заводы растащили на металлолом. В Армении «активисты» умудрились даже атомную электростанцию остановить и растащить по домам, армяне вообще хозяйственный народ, чуть что не так лежит, сразу в дом. Правда, потом очень сильно пожалели, оказалось, что срубили сук, на котором сами и сидели. Армения погрузилась во мрак, так что люди, жившие в хрущёвках и высотках, жгли собственный паркет, чтоб не помереть от холода. Правда, потом нашлись Кулибины и запустили АЭС, такого в мировой практике ещё не было.
Мы всегда бежим впереди паровоза. Хочется всего и сразу. Казалось бы, чем социализм плох? Бедным дал не помереть с голоду, приструнил богатых, предложив поделиться добром. Но вот бедные наелись, а на сытый желудок работать как бы не с руки. А богатые проголодались, им бы в самый раз поработать, да вот беда, руками работать ан не умеют. Вот и получается, хотели как лучше, а получилось как всегда. Как по мне, так любая революция — это то же самое, как если б женщины захотели родить через неделю после зачатия. Хотеть, конечно, не вредно. Но ведь надо, чтоб плод созрел. Как в случае с родами. И надо, чтоб сознание выросло, как в случае с революцией, иначе будет выкидыш, в обоих случаях. Будет как всегда, начиная с Македонского и заканчивая Ильичём, который в пирамиде. Эти последние радужные революционеры не в счёт, хотя тоже немало кровушки попили. Грабли, они, к сожалению, и в Африке грабли, так и манят.
А на дворе студенты машут ручками институту
Не успели опомниться, как друзья мои, культурные, защитили дипломы и пустились в свободное плавание. Ваня Войтюк попал в Краматорск, стал режиссёром народного театра. Начал ставить достойные спектакли. Вокруг него сплотился хороший коллектив. Появились дети. Никогда не забуду, как зимой мы с ребятами приехали навестить его. Тогда они с Верой (это его первая жена, тоже студентка института культуры) жили в общежитии. И вот идём по коридору общаги, а нам навстречу бегут два малыша, босиком, в одних распашонках. На дворе зима, в общаге не жарко. Оказалось, это сыновья Вани, они так их закаляли. По утрам холодной водой из ведра, в любое время года, в любую погоду.
Дима Томашпольский устроился на Киностудию им. А. П. Довженко ассистентом режиссёра. Мне очень понравилась одна история, рассказанная им, как он готовил реквизит к съёмкам. Нужно было снять сцену в магазине довоенных времён. И естественно, товары должны были соответствовать тому времени. Среди прочих нужна была водка с пробкой, запаянной сургучом. Дима недолго думая обратился к местным виноделам. Так они ему запаяли бутылки с настоящей водкой. Бутылки довольно долго простояли нетронутыми в качестве реквизита. Чтоб понять, в чём соль этой истории, расскажу ещё одну. Как-то мне тоже после окончания вуза пришлось работать в качестве ассистента в одной картине. По сюжету действие происходило за свадебным столом. В кадре должна была быть икра, красная и чёрная. Но месячный запас ушёл в первый же день съёмок. Начальство было очень недовольно. На следующий день я подменил икру на искусственную, то есть совсем несъедобную. Предупредил всех актёров. Но пока каждый лично не попробовал, не успокоились. Так вот, представляете, что бы творилось на съёмках у Димы, узнай они, что водка настоящая? А это не один ящик. Дима оказался очень неплохим организатором, хотя в первые годы учёбы казалось, что, кроме творчества, его больше ничего не интересует.
Толубко Володя вместе с Виктором Новиковым (это его сокурсник) остались в институте преподавать. С Виктором в институте я особо не общался, зато потом он мне здорово помог, но об этом чуть позднее.
Серёжа Выгран женился и ещё студентом стал отцом двоих детей. Хорошо помню эту удивительную свадьбу. После загса мы собирались ехать отмечать событие, когда у Татьяны (так звали невесту, она тоже наша студентка) начались схватки, так что вместо застолья мы отправились в роддом. Это был первый ребёнок в нашем окружении. Можно сказать, Катюша ходить научилась в коридорах нашего института, поскольку родители постоянно таскали её на репетиции.
Что характерно, все первые жёны моих друзей были студентками того же вуза. Я не был исключением. С Лесей мы познакомились на дискотеке, которую еженедельно устраивали в одной из общаг нашего института. К тому времени я уже был не совсем студентом, но дискотеки посещал, потому как любил танцевать. Леся была первокурсницей и училась на организатора-методиста вместе с Мариной Марченко, они были подругами. Так Марина влилась в наш коллектив и попала в «Театр друзей».
Наша с Лесей семейная жизнь началась, как и положено, с поиска жилья. Как то я подсчитал, что за всю свою жизнь в Киеве сменил тринадцать мест обитания. Язык не поворачивается многие из них назвать жильём, хотя и попадались достойные. Одна из них подвернулась незадолго до Лесиных родов. Эта квартира была на одной лестничной площадке с местом, где жил Борис, Лесин брат. Сдавалась эта прекрасная двушка без мебели, но за символические деньги. Пришлось мастерить кухонный шкаф, стол, и многое другое. Там у нас и родилась, Алёнка. Интересно, что родилась она в день рождения моей матери, одиннадцатого января, что удивительно, и год оказался тот же, год Крысы.
Перед родами от нашей семьи в Киев делегирован был мой отец. Мать тогда ещё работала и приехать не могла. Это случилось в 1984 году, событие для меня одно из самых знаменательных. Сейчас, пол ребёнка легко определяется задолго до родов. Тогда же женщины что-то вычисляли каким-то только им известным способом. По Лесиным подсчётам, должен был быть мальчик. Я же всегда хотел дочку. Когда пришло известие, что родилась девочка, я чуть было не загрустил, поскольку уже свыкся с мыслью, что будет пацан. Но потом опомнился, поняв, что случилось то, чего я и хотел. В Ереване прямо над нами жила семья, они хотели мальчика. Угомонились только тогда, когда родилась четвёртая девочка. Мне же, можно сказать, повезло с первого раза.
Но вот с жильём не всегда так везло. Была комната в коммуналке метров семь — восемь. Мы туда заехали с диваном, холодильником, столом и телевизором. Всё это было и у хозяев. Благо книг хозяйских не было, потому как наших насчитывалось около тысячи.
Но апогеем нашего блуждания по квартирам была вот эта. Двухкомнатная, в хорошем районе, цена небольшая. А нас поджимали хозяева той квартиры, которую мы на то время снимали. Требовалось срочно переезжать. Единственная проблема — нужно было сделать предоплату за полгода. Я напряг своих родителей. Они поднатужились и выслали необходимую сумму. Деньги переданы, взята расписка, написанная от руки, а ключи я должен был получить у дочки хозяйки, которая ждала нас на квартире. Получилось так, что когда мы выезжали, вместо нас тут же заселялись другие. Вещей у нас к тому времени накопилось на целую грузовую машину. Выгрузив вещи у дома, я поднялся за ключами. Это был последний этаж. Дверь открыла девочка лет пятнадцати. Она с удивлением сказала, что ничего не знает о квартирантах, а мамы дома нет. Мы в шоке. Благо друзья помогли поднять вещи на лестничный марш, ведущий к чердаку, так что они никому особо не мешали. Стали ждать хозяйку. Пока мы сидели, ещё несколько семейных пар стало звонить в те же двери. Как выяснилось, они тоже отдали деньги за полгода вперёд. Правда, в отличие от нас, у них не было с собой вещей. Благо ребёнка мы оставили у бабушки. Алёнке было около года, и, как назло, она простудилась, так что Лесе пришлось ехать к ней. На лестничной площадке с горой вещей остались я и Марина. Так мы просидели трое суток, пока я не нашёл помещение, куда с трудом влезли наши вещи, о том, чтобы жить там, да ещё с маленьким ребёнком, речи не могло и быть. Таких, как я, оказалось пять человек.
Потом был суд, её признали виновной, но поскольку на иждивении этой аферистки было двое несовершеннолетних детей, срок дали условный и принудили к выплате компенсации в размере пяти процентов от зарплаты ежемесячно. Учитывая, что нас было пять семей, то размер выплат составил бы не больше трёх рублей в месяц, и это в лучшем случае.
Иногда с жильём выручали друзья. Валера Богачик, я познакомился с ним в институте. Он учился на заочном отделении и был значительно старше меня. Чем хороши взрослые друзья, так это тем, что всегда можно перенять у них жизненный опыт, которого у меня на тот момент было ещё недостаточно. Валера щедро делился им, благо этого добра у него было предостаточно. Так сложилось, что первая жена рано умерла, но он по каким-то причинам продолжал жить со своей тёщей, удивительной женщиной. Узнав о моей проблеме с жильём, она великодушно предложила свою дачу. Дача была в получасе езды от вокзала, а по киевским меркам это не так уж плохо. Мы с Лесей перебрались туда и неплохо себя там чувствовали, за что я благодарен Валере и его замечательной тёще. Не устану повторять, что хоть фортуна частенько поворачивалась ко мне самой что ни на есть задницей, но люди попадались, большей своей частью, замечательные. Валера не был исключением. Я на тот момент жил, как если б это был последний день моей жизни. Всё время куда-то торопился, хотелось здесь и сейчас. Валера же убеждал, что нужно научиться ждать. Я пытался следовать его совету, иногда это удавалось, иногда это было уместно, но, прожив годы, я прихожу к выводу, что во всём должна быть мера. Где-то надо жить как в последний день, где-то терпеливо ждать. Главное — правильно выбрать стратегию и не перепутать, а то велики шансы опоздать на «последнюю электричку».
Не помню, на втором или третьем курсе к нам в группу попал новый студент, Глеб Слесаренко, как и почему, я не знаю и особенно не интересовался, попал и попал. Но запомнился он мне тем, что вёл отличный от нас образ жизни. Вегетарианец, сыроед, увлекался йогой. Запомнился один случай. Шла репетиция, мы устали, захотели поесть, отправили гонца в магазин. Появились бутерброды, газировка, а он достал морковку и стал её грызть. Естественно, не пил, не курил и, как выяснилось, с девочками тоже ни-ни, потому как они отнимают жизненную энергию. Вот я и спрашиваю его, зачем ему это надо.
Ответ был банален, чтоб дожить до ста лет. «Ну а если, — спрашиваю я его, — кирпич на голову, а ты лишаешь себя стольких радостей?» Он промолчал, и продолжил грызть свою морковку.
Аркадий Аронович, наш педагог, правда, не курил, насчёт выпивки и еды не знаю, но дети были. Так вот, прожил он девяносто девяти лет. А с Глебом как накаркал, его насмерть сбила машина. Вот и думай после этого, стоит ли жить как в последний день, или надо готовить себя к длительному марафону. Я не молодой уже, но ответа на этот вопрос у меня нет.
А на дворе студенческие годы, и я женат
Разносы, загулы закончились, но пить с товарищами нет-нет да и приходилось. Надо сказать, я никогда не напивался, и в компании всегда был одним из самых трезвых. У меня был горький опыт: как-то в восьмом классе я ушёл с уроков пораньше, и так сложилось, напился с горя, притом основательно. С тех пор всегда знал меру, ну а если и перебарщивал, то сразу прибегал к традиционному способу и приводил себя в чувства до такой степени, чтоб контролировать ситуацию. Но это меня не спасало от упрёков жены. Она знала, что пьяным я не бываю, единственное, что меня могло выдать, так это чуть заплетавшийся язык, но это редко. Обычно достаточно было прийти с незначительным перегаром, как начинался пилёж.
Но это, как говорится, потехи, а делом я занимался увлечённо, что называется, дорвался. Начиная с первого курса я использовал любую возможность что-нибудь поснимать. Дело в том, что нам положено было за год снять одну короткометражку, на что выделялось определённое количество плёнки и техники. Но был вариант воспользоваться лимитом операторов. Каждый студент-оператор тоже получал плёнку и технику на съёмки своих работ. Так что при желании можно было скооперироваться и снимать значительно больше работ. А желание у меня было.
Особо запомнилась съёмка одной работы. По сценарию нужно было снять папуасов, танцующих вокруг костра. Недолго думая, я решил, что станцевать хорошо папуасов по силам участникам ансамбля Вирского. Они согласились, но потребовали автобус, чтоб их привезти. Что я и сделал. Автобус был предоставлен. Я сшил костюмы из куриных перьев, и они очень даже неплохо смотрелись на танцорах. Учитывая, что всё это происходило ночью недалеко от института, на территории Киево-Печерской лавры, и должен был быть большой костёр, я запасся огнетушителями, которые стащил с институтских стен. Когда всё было снято, я решил затушить костёр. Оказалось, что ни один огнетушитель не работает. Но нам на помощь пришла сама природа, пошёл сильный дождь. Автобус, который привёз группу и должен был их развести по домам, стоял за территорией лавры, а это достаточно далеко. Дождь не на шутку разыгрался, и ближайшим местом, где можно было укрыться от дождя, был наш учебный корпус. Я с трудом уговорил вахтёршу впустить нас. Представляете сцену. Среди ночи вваливается толпа, с ног до головы замазанная гуталином, а из одежды одни перьевые повязки, и просит впустить в институт. У меня договорённости с администрацией не было, поскольку по плану они должны были переодеться в автобусе.
Но дождь смешал наши планы. Вахтёрша, хорошо зная меня, впустила нас, до нитки, точнее, до перьев промокших, но начальству доложила.
Дождь закончился, артисты добрались до своей сухой одежды, которая была в автобусе, и благополучно разъехалась по домам. А мне влепили выговор и лишили месячной стипендии. Надо сказать, что в основном я снимал работы, не выходя за территорию Киево-Печерской лавры. Там настолько много интересных мест, что хватило не на один фильм. Но настоящие приключения нас ждали во время съёмок моей дипломной работы. Правда, ещё до диплома у меня состоялось увлекательное путешествие в составе съёмочной группы Романа Балаяна в Москву. Я там был в качестве стажёра.
Коллектив подобрался интересный, скучать не приходилось. Там я познакомился с Оксаной Лысенко. Как выяснилось, она была дочкой моего преподавателя Лысенко Юрия Семёновича. Она работала на картине вторым режиссёром. Мы с ней сдружились и потом долгие годы общались. Эта стажировка оказалась для меня полезной, я многому там научился, познакомился со студийной кухней, тем более что скоро мне предстояло снимать дипломную работу именно на Киностудии им. А. П. Довженко.
Много интересного происходило на съёмках, снимались знаменитые актёры, такие как Табаков, Янковский, Абдулов и многие другие, которые со временем тоже стали знаменитостями. Но особенно запомнился один курьёзный случай. Помимо лошадей, которых было в достатке, нужен был осёл. Единственного доступного осла мы нашли в уголке Дурова. Для того чтоб этого осла снять в нескольких сценах, потребовалось нанимать специальный транспорт. К ослу прилагался дрессировщик. Помимо оплаты услуг дрессировщика, непосредственно за осла платили ровно столько, сколько в те времена получал народный артист. Не знаю, смеяться или плакать. Получается, что народный артист стоит столько же, сколько и осёл. Мы прилично намучились с этим «народным» ослом, даже дрессировщику не удавалось с этим упрямцем договариваться. И вот, когда всё было уже снято и мы уезжали с посёлка, где проходили съёмки, навстречу нам по дороге неторопливо шёл одинокий сельский осёл, совсем не подозревая, как дорого в нашей стране ценятся столичные ослы.
Кстати, об ослах. Пока писал про этого осла, вспомнилась ещё одна история, на этот раз связанная с обычным пасхальным куличом. На той же картине для одной из сцен в качестве реквизита был необходим пасхальный кулич. Пасха уже прошла, так что в магазине его не купить. Мы пытались заказать кулич в ресторане московской гостиницы, где жили, пока снимали лошадей, знаменитых актёров и того «дрессированного» осла. Но повара то ли не умели готовить подобные вкусняшки, то ли, наоборот, чин не позволял снисходить до подобных непрестижных блюд, но в результате кулича у нас не было. Выход был найден совершенно «гениальный». Не помню тонкостей, то ли магазин заказал на хлебозаводе целую партию этих куличей, то ли мы их заказали на хлебозаводе, немереное количество, по договорённости с магазином, но в итоге в магазине появились куличи. И мы на радостях купили их с лихвой так, что потом вся съёмочная группа наедалась ими от души. Это о том, как в кино порой достигают поставленной цели. Вы конечно, спросите: «А при чём тут ослы?» Сам не знаю, но как-то вспомнилось.
А на дворе 1984 год, экспедиция
Как я уже говорил, дипломную работу намерен был снимать в Армении. Я с трудом убедил администрацию института, что на выделенные двадцать пять тысяч рублей смогу снять то, что задумал. Чтоб было понятно, о каких деньгах идёт речь, приведу сравнение: месячная зарплата среднестатистического гражданина СССР еле дотягивала до двухсот рублей. На выделенные деньги можно было купить пять автомобилей «Жигули». Наверно, пример привёл не совсем этичный, потому как купить хотя бы один жигуль делом было не совсем простым. Ну да ладно, об этом поговорим чуть позже. Не знаю, выделяют ли сегодняшним студентам такие деньги на дипломные работы, но тогда выделяли. Фильм был задуман в жанре легенды, но речь шла о геноциде армян 1915 года. Тема в те времена довольнотаки щекотливая, с одной стороны, как бы об этом можно было говорить, но с другой стороны, как бы это не особо приветствовалось. В Армении даже воздвигли памятник, посвящённый этим трагическим событиям. Каждый год 29 апреля к этому мемориалу приходят люди почтить память более чем полутора миллионов невинно убиенных людей. Шествие начинается рано утром. Представьте себе дорогу шириной в десять метров. И вот по этой дороге плотной толпой три дня и три ночи идут люди. Приезжают с других городов и сёл, приезжают армяне, живущие в других странах. Чтобы представить, что такое полтора миллиона людей, так вот, толпа, идущая три дня и три ночи, вдвое меньше, чем было убито в пятнадцатом году. Одним словом, эти трагические события почитаемы всеми, кто считает себя армянином. Но если б я написал сценарий, в котором события напрямую были бы связаны с геноцидом, то его бы наверняка не утвердили. А так — легенда. Старики, женщины и дети, умирающие от жажды, в пещере, скрываясь от врагов, — это можно.
И вот съёмочная группа прибыла в Ереван. Надо сказать, встретили нас прекрасно, по всем правилам армянского гостеприимства. Огромную помощь нам оказал «Армтелефильм». Они предоставили автобус на время всей экспедиции, дополнительную съёмочную технику, костюмы того времени, художника по костюмам, реквизит, осветительную технику, оружие, пиротехника. Одним словом, всё необходимое, притом, заметьте, денег с нас не взяли. У нас снимались довольно известные тогда актёры: Владимир Мсрян, Алла Туманян, Шеренц, и они тоже снимались бесплатно. Основным местом нашего базирования был монастырь Гегард. Местные священники любезно предоставили нам помещение под жильё. Военные снабдили нас кроватями, постельными принадлежностями и посудой. По сценарию в пещере находилось много стариков, детей и женщин. Большинство из них были жителями соседних сёл. Прекрасные типажи. Как только люди узнавали, о чём будет фильм, перед нами открывались все двери.
Запомнился один интересный случай. Нужно было снять одну сцену. Представьте — очень красивая заброшенная церковь. Внутри на полу уложены могильные плиты. Купол над алтарём разрушен, и видно голубое небо. На месте алтаря выросло вишнёвое деревце, и оно цвело. На каждой могильной плите лежала убитая девушка. Одна выжившая девушка зажигала свечи, зажатые в руках усопших. Когда была зажжена последняя свеча, девушка медленно подошла к алтарю, где цвела молодая вишня, и затянула старинную печальную песню, на фоне чистого голубого неба, которое освещала церковь сквозь отверстие в потолке, над алтарём.
Вот такую сцену нужно было снять. Девушек мы достали в школе, где раньше я учился. Моим любимым предметом была физика. Учителем физики была чудесная женщина, звали её Эмма Варшавовна. Помимо того что она прекрасно вела уроки и все ученики просто обожали её, она часто водила нас в походы. Как правило, это было посещение памятников старины. Собственно, и эту церковь я знал благодаря тому, что когда-то она нас всем классом водила сюда. Всё было обговорено, ученики предупреждены, автобус подан, я для удобства надел рейтузы и кеды. Но тут директриса ни в какую. Потребовала, чтоб я принёс письмо от министра образования, хотя подобные походы были для школы не в новинку. Видать, решила перестраховаться. Отменять съёмку было нельзя, летел весь график, и без того сжатый. Я как был, в рейтузах и кедах, на этом автобусе рванул в министерство образования. Секретарша, увидев меня в таком виде, только разинула рот, но пока она собиралась с мыслями, я прямиком ввалился в кабинет министра. Тот тоже был поражён такой наглостью. Но когда я коротко изложил причину моего появления и какой фильм мы снимаем, то он немедля пригласил секретаршу, и не прошло пяти минут, как письмо директору школы было в моих руках. Каково было изумление директрисы, когда я появился в её кабинете. Мы успешно сняли то, что было задумано, сцена получилась очень выразительная. Что характерно, когда мы всё сняли и собирались уже уезжать, то увидели, что рядом с церковью мирно пасутся два симпатичных ослика. И тут я задумался: «Что-то часто ослы встречаются на моём пути. К добру ли это?»
Но эта церквушка навеяла мне ещё одни воспоминания. Несколько лет назад, когда мы только с Лесей поженились, я привёз её в Ереван, показать свою родину. И вот, за день до моего дня рождения, мы решили пойти в поход, чтоб посетить одну церквушку, куда можно было попасть только пешком. Сам день рождения собирались отметить у монастыря Гегард. Родственники должны были приехать туда, а мы, совершив поход, подтянулись бы к ним утром. Нам компанию должен был составить Гагик со своей подругой. Ещё учась в школе, с той самой учительницей физики, Эммой Варшавовной, мы всем классом посещали это место. Маршрут был такой. Нужно было пройти по дну ущелья вдоль речки несколько километров, затем по тропинке подняться наверх, ещё несколько километров, и мы бы оказались возле этой церквушки. На всё это должно было уйти несколько часов. Однако, пройдя какое-то расстояние вдоль речки, мы решили, что пора подниматься вверх. Но тропинку мы не нашли. Пришли к выводу, что мы её прошли, поступило предложение подниматься прямо здесь. Место для подъёма показалось вполне приемлемым. Одолели первую полку, перед нами выросла ещё одна, но она была усыпана гравием, что значительно усложняло подъём. Когда мы, вымотавшись, одолели это препятствие, то поняли, что впереди ещё намного больше подъёма, чем казалось раньше. Когда добирались до очередной полки, у нас вывалился один из рюкзаков, но спускаться за ним желания уже не было. Взобравшись ещё на одну полку, мы поняли, что вся вода была в том самом рюкзаке. И от этого пить захотелось ещё больше. Когда наконец мы взобрались, то поняли, что по ту сторону оврага оказалась просто пропасть. Хребет, по которому нам предстояло идти, шириною был не более метра. Итак, с одной стороны — пропасть, с другой стороны — очень крутой спуск. И уже смеркалось. Было принято решение идти по этому хребту вперёд, хотя конца ему не было видно. И вот на нашем пути возникла огромная каменная глыба, на которую взобраться не было сил, обойти было страшно. Оставив рюкзаки, мы как-то пролезли снизу, решив, что за ними вернёмся завтра. Обойдя эту глыбу, мы прошли ещё метров сто и поняли, что дальше идти смертельно опасно. Уже было совсем темно, и по обе стороны от нас пропасть. Тропинка была настолько узкая, что лёжа два человека помещались на ней, только прижавшись друг к другу. Чтоб не скатиться в пропасть, мы подложили камни. И так пролежали до утра. Пить хотелось даже не с чем сравнить как. В оставшемся у нас единственном рюкзаке нашлась сырая картошка. Я попробовал разжевать её, чтоб как-то утолить жажду. В горах при чистом небе звёзд видно значительно больше и они светятся ярче. Такого красивого звёздного неба раньше мне не приходилось видеть. Мы расслабились и восхищались чудесным звёздным небом, радовались тому, что живы, и с завистью смотрели на противоположную сторону ущелья, где в домах горел свет и светили уличные фонари.
Когда рассвело, мы увидели, что не дошли до поляны всего метров тридцать. Там же был родник и тропинка, по которой мы за десять минут спустились в ущелье, так и не посетив церквушку, поскольку нас уже ждали родители. Но это восхождение запомнилось на всю жизнь. Такого количества эмоций за столь короткое время я не испытывал больше никогда. И мне кажется, что когда я смотрел на это звёздное небо, был невообразимо счастлив. Думаю, что не я один.
Но, возвращаясь к дипломной работе, расскажу, как нас встретил другой директор школы, правда сельской. Он оказал нам совершенно иной приём. Нам нужно было снять сцену, как людей под конвоем уводят со своих насиженных мест. Для съёмок этого эпизода нужно было людей разного возраста человек триста и несколько лошадей. Директор снял с занятий всю школу, подтянулись сельчане, прискакало с десяток наездников с лошадьми. И пока мы снимали эпизод, был зарезан барашек, готовился шашлык и накрывался стол. Всю группу накормили, напоили и в дорогу дали снеди всякой. Так, с хлебом и солью, встречали нас везде. Особенно запомнилось, как перед окончанием съёмок дали прощальный обед священники, которые приютили нас в монастыре Гегард. Нас, тринадцать человек, усадили за огромный стол с мраморной столешницей и угостили невероятно вкусным шашлыком, приготовленным в тандыре. Но это было только начало. Когда они убедились, что мы вдоволь наелись, нас повели в огромный каменный зал, высеченный в монолитной базальтовой скале. Было уже темно, и каждому из нас дали по большой зажжённой свече. В зале каждого поставили в определённое место, затем один из священников запел. Такого пения я никогда ранее не слышал. Акустика была потрясающая, мы, стоящие с зажжёнными свечами, — словом, впечатление, трудно поддающееся описанию.
Надо сказать, что группа подобралась очень дружная. Некоторых я знал по картине Романа Балаяна, где проходил стажировку, некоторые были моими друзьями. Немаловажную роль сыграла и художник по костюмам, подобрав выразительную одежду, каюсь, грешен, не запомнил её имени. Кажется, звали её Алла, но могу и ошибаться. Но это не умаляет её достоинств, она прекрасный специалист и хороший друг. Дима Томашпольский пришёл мне на помощь и устроился в группу в качестве ассистента режиссёра, хотя на самом деле он организовывал весь процесс съёмок, и не только. Благодаря ему каждый вечер вся группа имела возможность дегустировать божественный напиток под кодовым названием тутовая водка. Этот напиток удивителен тем, что сколько бы ты его ни выпил вечером, наутро голова всегда была в порядке. Ну и конечно же, наша кормилица Марина Марченко, или Мура, как её все ласково называли. Помимо того что она была великолепной актрисой, потрясающим другом, она ещё и хорошо готовила. Марина сама вызвалась составить нам компанию в экспедиции в качестве повара. Она кормила не только всю группу, но и актёров, детей и стариков, которые у нас снимались. Все ели в течение дня, когда выпадала свободная минутка, таким образом, все работали целый день, не отвлекаясь на официальный обеденный перерыв. Но самое главное действо происходило вечером. Когда уже все уставшие, но довольные, что выполнили свою работу на отлично, садились за огромный деревянный стол, на такие же деревянные лавочки, наступал момент истины. На столе стоял десятилитровый бидон с тутовой водкой. Кто-то из присутствующих армейским черпаком разливал её, родимую, по гранчакам, и под прекрасную Маринину закусь начиналась трапеза.
По странному стечению обстоятельств, за столом, как правило, было тринадцать человек.
Вот так, чередуя безумную самоотдачу всех без исключения участников съёмочной группы и достойный отдых перед сном, мы сняли то, что сняли. И получилось то, что получилось. Мнения приёмной комиссии разошлись, часть решила, что работа снята на двойку, другая, что на пятёрку. В результате поставили три балла. Меня оценка не особенно смутила, а сама экспедиция запомнилась на всю жизнь, а память — это то бесценное, что остаётся с человеком навсегда.
Я немного слукавил, когда сказал, что вся группа самоотверженно трудилась. Как говорится: не бывает бочки мёда без ложки дёгтя. Этой самой ложкой был наш директор картины. Благо он предпочёл гостиницу нашей общаге и, по крайней мере, не мешал нам работать.
И вот на дворе, или скорее на задворках, молодой специалист, выпущенный из вуза на вольные хлеба. Знаете, удивительная была у нас страна, когда всё было для всех и всё было ничьё. Государству обучение одного такого студента, как я, обходилось в бешеные по тем временам деньги: помимо тех двадцати пяти тысяч рублей, выделенных на дипломную работу, на пять студентов приходилось пять преподавателей, которые преподавали только нам в течение пяти лет. И вот, когда, по идее, мы должны были отрабатывать вложенные в нас деньги, нам говорят: идите, родные, на все четыре стороны или куда ещё подальше. С другой стороны, их тоже можно понять: в те времена молодых специалистов положено было в случае распределения обеспечить жильём, а это не каждому предприятию было выгодно, да и работы как таковой особо не было. Я кое-как устроился на временную работу в Киностудию им. А. П. Довженко, потом на «Укртелефильм». Но это, по сути, вопроса не решало. Для устройства на постоянную работу требовалась как минимум прописка, которой я лишился, окончив институт. Была возможность прописаться в Москве, оформив фиктивный брак, это хоть и незаконно, но иногда срабатывало. Но жена ни в какую. Мои уверения, что это лишь формальность, её не убедили. Но всё-таки я её уговорил пойти в загс. Как сейчас помню, по дороге в это заведение она всё ворчала: «Если разведёмся, то по-настоящему». Я думал, что она шутит. Потом приехали мои родители, она им настучала. Теперь мне пришлось убеждать и родителей, что это лишь формальность и не я один такой. В результате мы развелись, но я вместо Москвы попал в Иркутск. В Госкино меня заверили, что это временно, что вскоре появится вакансия в Свердловске и там меня возьмут как молодого специалиста.
И на дворе таки Иркутск, зима
Там я впервые понял, что такое холод. Мало того что на дворе минус сорок, так и на местной киностудии документального кино температура приёма оказалась ещё ниже. Мне с порога заявили, что знать не знают ни о каком молодом специалисте, но так уж и быть, назначат мне зарплату сто двадцать рублей и доверят снять кино про какого-то директора, который сам про себя и написал сценарий. Но прежде чем приступить к столь ответственной работе, в качестве бонуса отправили меня в составе съёмочной группы снимать, как строят газопровод. Там я понял, что ещё ничего не знаю о том, что такое холод. Если хватит сил плюнуть, то на землю упадёт градинка. Аккумулятор замерзал раньше, чем произносилась команда «Мотор!»
Единственное, в чём «повезло», так это со съёмом квартиры, почему в кавычках, расскажу чуть ниже. А пока этот съём квартиры показался мне самым тёплым ощущением с момента приезда в Иркутск. Хозяин квартиры ложился на длительный срок в больницу, и мне достались две комнаты, скромно обставленные, но чистые, и оплачивать нужно было только коммуналку в размере пятнадцати рублей в месяц.
Мне скоро стало ясно, что зарплата сто двадцать рублей и минус сорок за бортом — это не предел моих мечтаний. Но когда я прибыл в Иркутск, за минусом денег, потраченных на дорогу, в кармане у меня оставалось тридцать рублей. Этих денег на обратную дорогу не хватило бы. Кто-то посоветовал мне обратиться в службу быта, там была работа разъездного фотографа. Условия были такие: тебе выдавались фотоаппарат, увеличитель, фотобумага, плёнка, реактивы. Единственным минусом было то, что нельзя работать в самом Иркутске, только в области. Чтоб было понятно — Иркутская область чуть меньше Украины. Населённые пункты находятся друг от друга на расстоянии в среднем пятьсот километров. Вскоре мне выдали всё необходимое, и оставалось научиться обрабатывать цветную плёнку и бумагу. В институте мы проходили курс фотографии, но только чёрнобелой. С цветом я никогда не сталкивался. Это сейчас есть принтеры, цветная студийная печать. Ситуация была примерно такой, как я попал на работу киномехаником в ПТУ. Только тут назад дороги не было, технику, материалы получил, будь добёр выдавай план девятьсот рублей в месяц. Всё, что останется сверх того, твоё, что называется. Ё-моё! Благо квартира была, никто не мешал экспериментировать. Где-то неделя работы и литры пота дали свои плоды. Методом тыка мне удалось получить относительно сносную фотографию. Дело оставалось за малым — найти кого снимать.
Благо зима подходила к концу, да и я малость привык к местному экстриму. Обычно после работы вечером минут сорок ждёшь транспорта, потом полчаса трясёшься в трамвае. От мороза валенки прилипают к полу. И когда наконец оказываешься дома, первым делом заходишь в ванну и включаешь горячую воду. Через пять-десять минут ванная превращается в настоящую парилку. И тогда наступает блаженство. Вдоволь попарившись, я выходил на открытый балкон и несколько минут остывал. Вскоре я наткнулся на один самодеятельный театр, где завязались знакомства и появилась хоть какая-то отдушина. А так, мотался по всей иркутской области в поисках детских садов, школ, где можно было заработать. Характерная особенность этих мест это то, что передвигаться приходилось автостопом и никогда водители не брали денег. Надо признаться, что люди там живут более открытые, искренние и доброжелательные. Интересно, что девушки в Иркутске внешне напоминали аристократок дореволюционной эпохи, но стоило им открыть рот, как воздух сотрясал такой отборный мат, какого я раньше нигде не слышал. Была ещё одна техническая трудность. Это всё-таки Бурятия, и, соответственно, дети и в школах, и в детсадах были в основном буряты. В негативе отличить одного ребёнка от другого практически не представлялось возможным. Не спасали и рубашки, как в том анекдоте, потому как в основном у всех они были одинаково белые. И частенько фотографии детишек путались, хорошо, если они были ещё с одного населённого пункта. Иногда приходилось изза одного такого снимка пятьсот лишних вёрст наматывать. Словом, план я кое-как выполнял, но вот себе толком ничего не оставалось.
Чтоб была понятна общая атмосфера жизни за пределами Иркутска, приведу пару характерных историй. Как-то зашёл в столовую не помню какого населённого пункта, ну и по нужде захожу в туалет. Учитывая, что погода была ещё не летняя, то там образовалось нечто вроде клуба по интересам. Интерес, сами понимаете, был один, это согреться посредством зелья не менее сорока градусов. Всё грамотно, минус сорок на улице, соответственно, сорок градусов с хвостиком вовнутрь, чтоб не окоченеть. Так вот, зашёл я туда, чтоб воспользоваться заведением по его непосредственному назначению, как подходит ко мне один из постоянных членов клуба, тычет в меня конфеткой и очень вежливо просит развернуть обёртку. Я не понял, почему именно меня он попросил выполнить столь ответственную задачу. Возможно, потому что вторая рука была занята ценным флаконом боярышника и одной рукой развернуть конфетку трудно. А выпустить из рук флакон боялся, поскольку рядом было много активных членов клуба. Не знаю, это ли явилось истинной причиной, но, почувствовав моё замешательство, ветеран клуба умоляюще повторил свою просьбу: «Открой, пожалуйста, не вижу я». Я развернул конфетку и отдал ему. Тот вежливо поблагодарил меня и, смачно осушив флакон боярышника, закусил вкусняшкой. Самоотверженные люди живут в тех краях, хоть и зрение уже подводит, но они достойно остаются приверженцами своего именитого клуба.
Ещё одно популярное зелье в почёте у местных жителей, это бражка, поскольку дожидаться самогонки уже невтерпёж. Как-то я застрял в лесу, пересекая пространство между двумя населёнными пунктами. Оставалось всего километров триста, но уже вечерело, а проходящего транспорта всё не было. И вот вдалеке появился автомобиль, гружённый полутора десятками лесорубов. Они охотно подобрали меня и пригласили к себе переночевать, пообещав утром помочь мне добраться до места назначения. Я был безмерно рад такому стечению обстоятельств, учитывая, что в противном случае велика была вероятность заночевать в лесу в обществе дружелюбных волков.
Жильё, в котором проводили свободное от работы время гостеприимные дровосеки, представляло из себя большое помещение с множеством кроватей, одну из которых выделили в моё личное пользование. Вот в компании этих жизнерадостных властителей леса я впервые и попробовал широко известный в народе напиток под названием бражка. Откровенно говоря, я не смог достойно оценить вкус этого знаменитого напитка, но судя по тому, с каким удовольствием его поглощали все присутствующие, я плохо разбирался во вкусах алкогольной продукции. Дорога меня вымотала, и, извинившись, я отправился к своему лежбищу. Вскоре проснулся от криков, доносившихся со всех сторон. Открыв глаза, увидел, как мимо меня пролетали табуретки, подушки и ещё что-то, что я спросонья не смог идентифицировать. Окончательно проснулся, когда зазвенели оконные стёкла. Мужик, оказавшийся со мной рядом, успокоил, сказав, что меня не тронут, поскольку я гость. Там-то я и понял настоящую цену истинного гостеприимства. Вскоре всё утихло и все как ни в чём не бывало улеглись по кроватям, заботливо заткнув разбитое окно подушкой. Интересный всё-таки напиток эта брага, вкус не очень, но эффект потрясающий, сколько эмоций возбуждает в людях. Утром, как и обещали, меня с почётом доставили в населённый пункт, где я продолжил снимать детишек. Снимать — это значит фотографировать.
Много интересных историй осталось в памяти после круиза по Иркутской области. Помнится один молодой городок, в том смысле, что дома там были совсем новые и горожане сплошь молодые. А запомнился мне тем, что вся эта молодёжь прогуливалась по городу, словно по квартире, исключительно в домашних тапочках, заметьте, не в сандалиях или шлёпанцах, а именно в домашних тряпичных тапочках.
Как-то подвозили меня на мотоцикле километров двести, тогда-то я и понял, почему мотоциклисты предпочитают ездить в кожаной одежде. Дорога была грунтовая, и пыли, естественно, немерено. Когда я по нужде залез в штаны, то понял, что мне впору играть Отелло. Мне долго пришлось искать водоём, чтоб вернуть свой облик в разряд бледнолицых.
Классический пример тупости образовался, когда я посетил остров Хужир, что на Байкале. На пристани у паромной переправы я увидел пункт проката велосипедов. И чёрт меня дёрнул воспользоваться его услугами. Примерно с километр я усердно наяривал педали, но вскоре понял, что силы покидают меня. В юности у меня был велосипед и я много катался в Ереване, хотя рельеф города равнинным не назовёшь, но вот ездить по песку ранее мне не приходилось. Оказалось, что это сложнее, чем взбираться в гору. В результате не велосипед меня вёз, а я его таскал целый день за собой. Тогда стало понятно, почему пункт проката располагался на материковой части переправы. Нас предупреждали, что там нет транспорта, а остров не маленький, вот такие лохи, как я, и велись на эту удочку. Ведь никто не говорил, что ездить придётся исключительно по песку.
Правда, двухдневный поход по берегу Байкала вдоль заброшенной узкоколейки доставил мне истинное удовольствие. И знаменитый омуль оказался действительно вкусной рыбой.
Когда летом закрылись школы, я переключился на пионерлагеря. Один из таких лагерей оказался на берегу Лены, оказывается, это не только женское имя. Так вот, на берегу этой очень красивой реки располагался крупный, что для меня было немаловажно, пионерский лагерь. И я, довольный, предвкушая увесистую добычу, иду по дороге по направлению к лагерю. Я был настолько увлечён мыслями о предстоящей выгодной работе, что не придал никакого значения тому, что все проходящие мимо меня пионеры и октябрята были в москитных масках. День близился к концу, и я планировал начать свою фотосессию с утра на следующий день. Мне предоставили койку и пожелали спокойной ночи. Вскоре я понял, что ночи спокойной быть не светит. Начали чесаться конечности, притом все и сразу. И тут я вспоминаю проходивших мимо меня детишек в москитных масках. И фраза Папанова из кинофильма «Бриллиантовая рука»: «Если человек идиот, то это надолго», обрела свою реальную значимость. Не буду описывать муки, которые я испытывал, пока терзал своё тело, но инстинкт самосохранения заставил мои мозги судорожно искать выход спасения. И выход нашёлся. Им оказалась душевая кабинка, стоявшая во дворе недалеко от того места, где я отдавал дань своей собственной глупости. Не поверите, такого удовольствия от принятия холодного душа я не испытывал никогда. Только когда появились первые лучи солнца, я рискнул выйти из душевой. Всё успокоилось, и единственное возникшее у меня тогда желание было покинуть этот прекрасный уголок нетронутой природы, и как можно быстрее, чтоб не остаться тут навсегда.
Помните, я обещал рассказать, почему слово «повезло» по поводу съёма квартиры я написал в кавычках? К тому времени у меня, как вы знаете, уже был достаточно богатый опыт съёма квартиры. Так вот, по сравнению со всеми остальными случаями по критериям цены и спокойствия, последняя была наилучшей. Правда, знаете, чем дольше я живу, тем отчётливей понимаю смысл мудрой фразы, что за всё на этом свете нужно платить. Всё действительно было прекрасно, пока примерно через полгода на пороге этой квартиры не появились родственники хозяина. Младший брат, с ярко выраженными чертами любителя горячительных напитков класса боярышник, и мать, достаточно пожилая худощавая женщина, которая, ввиду отсутствия обеих ног, передвигалась на тележке в виде поддона на четырёх подшипниках. Такие были широко распространены в послевоенные годы. Они заявили, что я им мешать не буду, если не перестану платить за квартиру и буду иногда угощать их приятными душе и телу горячительными напитками. Выбор у меня был невелик: либо искать новое жильё, неизвестно где и за какие деньги, либо смириться, тем более комнат было две. В проходной поселились они, я же занял спальню, которая была одновременно и лабораторией, поскольку туалет для этих целей уже не подходил. Вскоре появились многочисленные друзья-товарищи, любители повеселиться на халяву. Благо под понятием халява скрывалось не французское вонючее пойло, а титулованный напиток класса зверобой. Ну и сами понимаете, что в роли старика Хоттабыча выступал ваш покорный слуга. С этим можно было ещё мириться, но, когда выписался из больницы хозяин, ситуация кардинально изменилась. Как выяснилось, у него оказался рак последней стадии и его отправили домой умирать, как это часто бывало в таких случаях.
Представьте моё положение. В одной комнате живут инвалид, которая не прочь выпить, и её сын, любитель изысканных напитков, на кухне — многочисленные друзья-товарищи, любители халявы, а в другой комнате, где мне весь день в полутьме приходилось проявлять плёнки, печатать фотографии, лежит умирающий человек. Мало того что ему и так плохо, так он вынужден дышать этой химией сутки напролёт. Подобное житие моё продолжалось несколько недель. Это и была расплата за ту «халяву», которой я пользовался длительное время. Так что за всё надо платить. Правда, на этот раз расплата была несоразмерно жестокой. Хозяин был очень хорошим человеком, и наблюдать, как он тихо умирает, в то время как я пытаюсь заработать какие-то деньги, было невыносимо, и я наконец решился покинуть доблестный город Иркутск и вернуться на родину.
И вот на дворе дом родной, Ереван
Тут меня ждали новые административные приключения, свойственные нашей великой и могучей стране развитого социализма. Оказалось, что мне нельзя прописаться в родном городе, в родной квартире, поскольку я обязан был вернуться домой не позднее полугода после окончания института. Как вы сами понимаете, незнание закона не освобождает от ответственности.
Да, раньше было гораздо проще, были десять заповедей, и их с молоком матери вбивали в головы всем, кто появлялся на свет божий. Теперь бога нет или почти нет, зато законов немерено. Получается, ежели хочешь не нарушать закон, то будь добр, начинай с детского сада зубрить Уголовный и Гражданский кодексы нашей великой и могучей. И если повезёт и будешь прилежным учеником, то, может быть, от тюрьмы убережёшь своё бренное тело. Это, конечно, если не попадёшь в лапы двоечника от правосудия, который ненароком перепутает статьи какого-нибудь кодекса. Или уж, чего более, корысти ради.
Надо отдать должное моей матери, которая начинала свою трудовую деятельность с работы в суде и знала, что если очень сильно захотеть, можно немного укоротить костлявые руки умельцев от законотворчества. Был в те времена такой хороший журнал, и назывался он «Человек и закон». Так вот, благодаря этому журналу некоторым гражданам нашей великой и могучей иногда удавалось совмещать наши законы с естественной логикой. Моя мама по натуре своей умная и упрямая женщина, и если она поставила перед собой цель восстановить справедливость, то её уже никак не остановить. Было написано множество писем во все мыслимые и немыслимые инстанции, но ответ пришёл именно от журнала «Человек и закон». Истина восторжествовала, и меня прописали в своём родном доме. Звучит как-то дико. Как в том анекдоте: «Это наша родина, сынок». Я не склонен смешивать с дерьмом всё, что было в нашей стране, гражданином которой считаю себя и по сей день, ведь нельзя не любить свою родину и нельзя иметь две родины, я родился в СССР. И неважно, что когда-то не было такой страны, и неважно, что когда-то не стало такой страны, но есть я, то есть и миллионы таких, как я, родившихся в СССР. Можно уничтожить страну, можно развести людей по обе стороны ринга, это жизнь. Но нельзя уничтожить память, нельзя уничтожить родину. Я армянин, родина моих предков — Армения. Мой отец тоже, как вы понимаете, армянин, но родился он в Греции и до последних своих дней с трепетом вспоминал об этой стране. Моя мать тоже армянка, но она родилась в Одессе, и этим всё сказано. Я родился в Армении, но страна моя называлась СССР. Я одинаково по-доброму отношусь к узбекам, украинцам, евреям, русским и всем людям иных национальностей, проживающих на территории СССР. Нас так воспитали. И я надеюсь, не я один такой. А то, что я порой плохо отзываюсь о порядках, существовавших в те времена, так это правда. Да, было много дебилов и сволочей, в том числе и во власти, они есть и сейчас, и не только в нашей стране, это жизнь, какая есть. Но я точно знаю, что не меня одного в той стране научили любить друзей и быть всегда готовым дать отпор врагу, и, не будь этого, мы бы не победили во Второй мировой. Мы бы не восстановили её из руин, пусть нелепо, пусть неказисто. Страна у нас большая: дорог много и дураков, конечно.
Что-то я разошёлся, уж простите, накипело.
И вот на дворе перестройка
Сама перестройка началась чуть раньше, чем я попал в Армению, но прописали меня значительно позже. А хотелось ворваться в эту неведомую стихию сиюминутно. У меня был друг, который согласился открыть кооператив на себя. Но вскоре выяснилось, что бизнес — дело мутное, а человеческая жадность идёт рука об руку с глупостью. Вскоре мы с другом разошлись во мнениях, и дальнейшую свою коммерческую деятельность я продолжил самостоятельно, зарёкшись никогда не иметь дела с партнёрами. Я взял небольшой кредит. Это было то самое время, когда кредиты раздавались налево и направо, но ещё никто толком не знал, что с этими деньгами делать. Получив хорошую практику фотографа в Иркутске, я решил продолжить это дело. Вскоре появились три точки в метро, где продавались гороскопы, сонники, портреты знаменитых артистов. И, можно сказать, дела пошли в гору. Почувствовав вкус капиталистического азарта, я решил податься в Москву. Эти три точки я оставил на попечительство брата, а сам с двумя приятелями подался в Москву. Мой брат, зовут его Ваграм, младше меня на четыре года, и характеры у нас разные. Я могу сломя голову бросаться во всякие приключения и авантюры, а он предпочитает более размеренную жизнь. Он щепетилен в деталях, я безалаберен. Он аккуратен во всём, я частенько на многое стараюсь не обращать внимания, если это не существенно. Одним словом, мы разные.
Москва! Предел мечтаний многих дерзких, амбициозных и талантливых людей. Для меня Москва пределом мечтаний не являлась, но была место, где можно было неплохо заработать. Приведу один пример, который, на мой взгляд, точно характеризует Москву. Метро, перед входом квадратная колонна, с двух противоположных сторон колонны торгуют популярными тогда схемами метрополитена на фотобумаге. Поскольку я собирался заниматься в Москве подобным делом, то остановился и стал наблюдать. Торговля шла достаточно бойко, что вселило в меня уверенность в правильности выбранного направления деятельности. Но пример был приведён по другому поводу. Оказалось, что хоть фотографии были совершенно одинаковы, в цене они разнились в разы. С одной стороны продавались по тридцать пять копеек, с другой за рубль. И те и другие продавались одинаково хорошо. Вот такая она, Москва.
Как я уже говорил, в Москву я приехал не один. Рубик и Сергей, это два парня, которые работали со мной в Ереване лаборантами, они печатали всю нашу продукцию. На моё предложение рвануть со мной в Москву они согласились без колебаний, ещё бы, ведь это Москва, «предел», я уже говорил чего. Оба парня очень неплохие ребята, но тоже совершенно разные по характеру. Рубик был профессиональным фотографом, надо отдать ему должное, многие негативы артистов и певцов были из его архива. Как и я, по гороскопу он Лев, ну а поскольку гороскопов у нас было завались, то знал о себе всё, чем был очень доволен. Ему и в голову не приходило, что некоторые человеческие качества нужно в себе воспитывать, а некоторые добывать в поте лица. Ну да ладно, на первых порах это делу не мешало и даже в какой-то мере забавляло меня.
Серёжа был добросовестным, рассудительным работником. На гороскопах особо не заморачивался, но имел один недостаток: пунктуальность тоже особо не заморачивала его. Когда Серёжа выходил по делам из дома, мы с Рубиком переглядывались и ждали, когда он за чем-нибудь вернётся. А возвращался он всегда. Ну, в общем и целом работа шла хорошо, но время стремительно рвалось вперёд, конкуренты наступали на пятки и нужно было искать новые способы заработка.
Некоторое время одна идея помогла нам оставаться на плаву. В Москве многие пользовались проездными. Они были разные: на десять дней, на месяц, комбинированные. К примеру, метро — троллейбус, метро — трамвай. Эти картонки быстро изнашивались. Спасали ситуацию специальные обложки, но их было мало. И мы наладили производство оригинальных обложек. По обе стороны были фотографии всевозможных артистов, на любой вкус и возраст, обтянутые плотной плёнкой, под которую можно было вставлять проездной. Но и на это спрос через некоторое время стал падать.
Требовалась новая идея. Тем более что у нас уже работало несколько человек и выставлять их на улицу мне не хотелось. Да, капиталистами мы стали, но их знаменитая фраза «Ничего личного, это бизнес» была мне не по душе. Я долго ломал голову, и в итоге остановился на мягкой мебели. Тем более спрос на неё был бешеный. Люди записывались в очередь и месяцами ждали свой диван или кресло. К тому времени мы арендовали приличное бомбоубежище, квадратов на четыреста, а пользовались лишь небольшой его частью. Купив приличный зарубежный каталог, выбрали понравившуюся модель и стали копировать. Возникла масса проблем. ДСП мы с трудом достали. Ткань, далеко не мебельную, купили в магазине. В выбранной нами модели был не поролон, а судя по рисунку нечто вроде пуха. Когда мы наконец соорудили гарнитур, как на картинке (диван, полудиван, кресло), выяснилось, что конструкция состояла более чем из сотни деталей и была неподъёмной. Я уже не говорю о том, что, для того чтоб набить мягкую часть пухом, нам пришлось создавать установку, отделяющую куриный пух от пера. И это был ещё тот геморрой. Так что от идеи этой модели пришлось отказаться. Да, забыл сказать, когда я объявил, что будем выпускать мягкую мебель, все были в шоке. Ведь никто и понятия не имел, как это делается, я в том числе. А когда наш первый гарнитур, несмотря на все наши усилия, не продавался, то у многих опустились руки. Некоторые поспешили подыскивать себе другую работу. Так сложилось, что вскоре и нам пришлось покинуть бомбоубежище. Те, кто остался, перешли на новый принцип работы. Одни у себя дома изготавливали обложки и фотографии, другие их реализовывали. Мы же сидели в съёмной четырёхкомнатной квартире и пили вино и кофе. Как раз в это время ко мне в гости приехала мать и застала вот такую сцену.
Сидим все дома, звонок в дверь, мать спрашивает:
— Сынок, это кто?
— Это, мама, деньги принесли.
Проходит какое-то время, снова звонок. Снова вопрос:
— А это кто?
— А это фотографии принесли.
И так раз пять или шесть в течение дня. Ближе к вечеру, мать снова задаёт вопрос:
— А вы что делаете?
— А мы, мама, думаем, — ответил я. И не соврал.
Я думал, как сделать мебель, чтоб была лёгкой, минимум затрат и усилий, и чтоб продавалась. Когда говорят, что лень-матушка — двигатель прогресса, это истинная правда.
Вскоре, можно сказать с коленок, был создан опытной образец. Он соответствовал всем заданным параметрам. Лёгкий диван спокойно мог поднять один человек. Практически за восемь человеко-часов его можно было изготовить. Прибыль от него составляла один к десяти. А как продавалась, приведу один классический пример. В те времена серьёзные люди скептически относились к кооператорам и их продукции. А я, игнорируя все эти предрассудки, сунулся в один из самых крупных мебельных магазинов в Москве. Директор долгое время противился моему предложению продавать наши гарнитуры через их салон. Надо отметить, что наш гарнитур имел некоторые особенности, которые в те времена не имели аналогов. Диван-кровать в гарнитурах был, но чтоб в комплекте с кресло-кроватями, это было в новинку, и бонусом шёл журнальный столик с ёмкостью для постельных принадлежностей. После долгих уговоров директор, делая нам одолжение, согласился взять один комплект под реализацию. Вскоре мы привезли один гарнитур, и, пока рабочие магазина устанавливали его в зале, мы пошли оформлять бумаги. Когда вернулись в зал, то увидели, что на нашем гарнитуре лежала табличка «Продано». А не прошло и пятнадцати минут. Когда я снова вернулся к директору и попросил выдать мне деньги, тот не поверил, пока сам не посетил зал.
С производством мы поступили по аналогии с фотопродукцией. В одном ПТУ, договорившись с директором, мы изготавливали поддоны, настолько простые в изготовлении, что любой пэтэушник, даже двоечник, запросто мог сделать их за пару часов. Для каркаса нужен был обычный трубогиб. Этот вопрос тоже очень легко был решён. Оставалось сшить чехол, и это оказалось несложно. В том же ПТУ его окончательно собирали, а оттуда прямо в магазин. Так что мы снова могли сидеть дома и собирать деньги. Такая вот она, Москва.
От Москвы до Киева можно было добраться за ночь. И я почти каждую пятницу приезжал в Киев, чтоб повидаться с дочкой, не теряя надежды сойтись с женой. Но Леся и слышать не хотела об этом. Не могу сказать, что всё это время я обходился без женщин, но серьёзных отношений с ними избегал. Я очень любил свою дочь, и мне хотелось, чтоб она росла в полноценной семье. Я не снимаю с себя ответственности за то, что мы разошлись с Лесей, так глупо и почти беспричинно, и как мог пытался исправить ситуацию. К тому времени, как мне казалось тогда, материальный вопрос был уже решён. Я зарабатывал достаточно, чтоб достойно содержать семью.
Нет желания рассказывать о своих любовных похождениях, но об одной истории считаю необходимым поведать, поскольку она в некотором роде поучительна.
К нам на работу устроилась молодая, очень симпатичная девушка. Мне она понравилась, но у меня было табу: не заводить интрижек со своими работниками, тем более она была замужем. Достаточно часто после работы я угощал работников выпивкой. Это имело свои плюсы, с одной стороны, отношения в коллективе становились более доверительными, а с другой, все хорошо усвоили, что нельзя приходить на работу после бодуна, а тем более пить во время работы. И это работало. Ребята перестали злоупотреблять выпивкой и работали с полной отдачей. Да и зарабатывали намного больше, чем на госпредприятиях. Так вот, после одной из таких посиделок все разошлись, а она задержалась. Мы остались одни в нашем бомбоубежище. Ещё утром того дня я заметил синяк под глазом, который она как могла скрывала косметикой, но не стал задавать некорректных вопросов. Выпив ещё немного вина, она сама разоткровенничалась. Выяснилось, что её муж уже не раз обвинял её в измене со мной, и без рукоприкладства не обходилось. Выпив ещё, она предложила мне переспать с ней, оправдываясь тем, что хоть не обидно будет получать фингалы. Поскольку меня тоже совсем трезвым назвать было уже нельзя и она мне нравилась, я решил поступиться своими принципами, но однозначно предупредил, что отношения не могут быть серьёзными. Вот это табу я не нарушал никогда. С кем бы мне ни приходилось спать после разрыва с женой, если это были не одноразовые связи, я всегда предупреждал, что ничего серьёзного быть не может, и только на этих условиях продолжались наши отношения.
Собственно, история о наших отношениях — дело сугубо личное, так что на этом можно её и закончить. А мораль сей басни такова: ревность не самое лучшее лекарство от рогов.
Москва стала для меня ещё одним испытанием на прочность. Много всего пришлось испытать в этом городе, богатом на приключения. Для тех, кто не хочет оставить свою пятую точку в покое, это просто Клондайк.
Интересно началось моё появление в Москве в качестве «бизнесмена». Как и в Иркутске, мне подвернулась квартира, которую сдавал человек, бывший на лечении, благо на этот раз всего лишь от алкоголизма. Собственно, его самого я увидел через пару месяцев, а ключи мне передал его сосед. Первое, что привлекло моё внимание, когда я оказался в этой квартире, так это засаленный след от рук, который начинался снизу, почти от самого пола, у входной двери, и потихоньку поднимался вверх, потом сворачивал за угол и обрывался у самого выключателя. Не нужно было быть Шерлоком Холмсом, чтоб догадаться, что это маршрут хозяина дома к свету. Везло мне на странные квартиры. Там мы с ребятами и организовали первую лабораторию, оттуда мы выносили свои первые фотографии, и лично я продавал их у ближайшей станции метрополитена. Этот опыт торговли на раскладках мне ещё очень даже пригодится, но об этом тогда я ещё не знал. Я многого не знал о своём будущем, как и все мы. Вот и Володя, это хозяин квартиры, которую мы снимали, тоже будущего своего не знал. Мы познакомились, когда его выписали из больницы. Он окончательно завязал, и мы взяли его на работу в качестве лаборанта. Парень был хороший, всегда делал всё вовремя и хорошо. И пока мы были в Москве, он работал с нами. Даже когда мы собрались сваливать из Москвы и подыскивали плацдарм в Сочи, то он несколько месяцев отдыхал с нами в этом прекрасном курортном городе. Когда мы уже обосновались, я предложил ему остаться с нами. Но он не решился на столь безумный поступок, хотя в Москве его особо ничего не держало. Можно было спокойно жить в этом вечнозелёном гостеприимном городе, а московскую квартиру сдавать. Но он не поддался на мои уговоры и вернулся в Москву. Через некоторое время я узнал, что он умер. Оказалось, что он развязал и, как-то выпивая с соседом, тем самым, который дал нам ключи, отравился палёной водкой. Умерли все: он, мать соседа, жена соседа — а сам сосед волей случая остался жив. Оказалось, как только они сели пить, соседа вызвали друзья посмотреть заглохшую машину, а он был водителем и хорошим автомехаником. Сосед успел выпить только одну рюмку, его откачали, остальным не повезло. Вот так порой складывается судьба человека. Согласись он тогда остаться в Сочи, может, был бы жив и по сей день, кто знает.
Москва, конечно, город больших возможностей, но совсем не то место, где бы хотелось встретить старость. По причине размеров, передвигаться в нём затруднительно, и это мягко сказано. Да и по климату он меня не очень вдохновлял, это, конечно, не Иркутск. Но всё равно не сахар. Другое дело Сочи. Я с детства мечтал жить в маленьком, уютном городке, и желательно у моря. Но, выбрав себе профессию кинорежиссёра, отрезал путь к своей мечте, поскольку крупные киностудии в малых городах не строились.
Но с возникновением перестройки моя мечта обретала осязаемые очертания. Я мог попробовать соединить два своих желания. Как говорится в той поговорке: и рыбку съесть… Дело было за малым — решиться на переезд. Оставив ребят в Москве присматривать за делами, я отправился на разведку. Первой моей остановкой был город Туапсе. Но первый же беглый осмотр местности привёл меня к мысли, что в этом городе я жить не буду. Да простят меня жители этого города, но поскольку у меня была возможность выбора, то я ей захотел воспользоваться в полной мере. В итоге я остановился на Сочи. Тогда ещё тихий спокойный городок, но и не захолустье. В те времена ещё нельзя было так запросто взять и купить дом или участок, конечно, были варианты, но это были сложные, многоходовые комбинации. А вокруг всё кипело, бурлило, и хотелось всё и сразу. В тот же день я набрёл на администрацию совхоза «Октябрьский». Зайдя в холл, заметил какойто список, висящий на стене. К моему изумлению, оказалось, что все фамилии в нём заканчивались на -ян. Табличка с таким же окончанием фамилии висела и на дверях председателя совхоза. Вскоре я познакомился и с хозяином таблички. Он оказался очень приятным мужчиной средних лет. Я как мог изложил задачу, стоявшую передо мной, он, в свою очередь, предложил посмотреть один участок.
Мне понравилась фраза, которую он произнёс, когда мы приехали на место. Перед нами был один большой участок, площадью не менее гектара. Рядом в овраге протекала небольшая речушка. По ту сторону речки стояли садовые домики. Так вот, выйдя из машины, широким жестом показывая на участок, он произнёс: «Выбирай».
Не знаю, но почему-то эта фраза запомнилась мне.
Участок хорош был тем, что находился на отшибе, не было посторонних глаз, имел возможность расширения, это в случае если мне удастся осуществить свою мечту о создании собственной киностудии. На то время это было вполне осуществимое желание. Недостатком было отсутствие воды и света, но эти проблемы были решаемы. Обсудив условия и ударив по рукам, мы разъехались, он — готовить документы, я — готовиться к переезду.
В Москве в том же ПТУ я заказал сборный домик и фермы для мебельного цеха на четыреста квадратов. Мне без проволочек дали кредит триста тысяч, так что деньги у нас были, да и мебель потихоньку продавалась. Мы купили подержанный грузовой автомобиль со звучным названием горный тягач «Колхида». Это потом я узнал, что в народе про него говорили: грузинская гордость и русское горе. Проведя предпродажную профилактику, мы увеличили кузов, сшили тент. Загрузив машину, тронулись в путь. Груза оказалось больше, так что нам предстоял ещё один рейс. Но славный город Сочи не хотел принимать в своё лоно молодых самонадеянных бизнесменов. Не доехав до центрального Сочи всего двадцать километров, наш горный тягач испустил дух, полетела коробка передач. И прав был тот мудрый человек, который первым изрёк гениальную фразу: «Жадность фраера сгубила». А дело было так. Стоял вопрос, как перевезти всё то, что мы заказали в Москве, а именно: домик на сто квадратов, фермы для цеха, заготовки для мебели, оборудование. Вариантов было два. Первый — арендовать машину, второй — купить. Если покупать не новую, то выходило почти одинаково. Но как бы бонусом оставалась машина. По закону подлости, в тот день, когда мы уже купили машину, к нам зашёл один из наших реализаторов. Людей, которые распространяли нашу фотопродукцию, было человек десять. Обычно они брали по сто — двести экземпляров, и ходили по точкам, которые сами и находили. Этот же парень был особенным.
Появившись у нас в первый раз, он посмотрел нашу продукцию, поинтересовался о цене и, взяв по одному образцу, удалился. Через день он снова появился и попросил дать ему тысячу штук. Я был крайне удивлён, но решил дать ему всё, что он запросил. Через неделю он появился снова и, рассчитавшись за уже проданные, попросил ещё пять тысяч. Тогда меня одолело любопытство, и я поинтересовался, куда же он их сдаёт? Все наши реализаторы, высунув языки, бегали по всему городу, уговаривая отдельно каждого продавца взять фотографии под реализацию. Этот же товарищ поступил иначе. В Москве, как и во многих городах СССР, существовали ларьки «Гослото». Он недолго думая сунулся к их начальству. Всё гениальное просто. Для меня это тоже было хорошим уроком. Так вот, этот наш доморощенный гений предложил нам купить партию камазов с завода по цене пятнадцать тысяч рублей за штуку. Купи я тогда с десяток таких машинок, то до конца дней своих можно было уже ничего не делать. А деньги были.
Да что там десяток, если б я даже просто сдал бы эту колхиду в металлолом даром и купил бы хотя бы один новый камаз, даже тогда я оказался бы в плюсе. Ведь когда мы застряли в Лоо, самую малость не доехав до нашего участка, нам пришлось заказывать тягач, чтоб нашу «грузинскую гордость» дотащить по русским дорогам до места. Эта машина с нашего участка уже никогда никуда не выезжала, по разным причинам. Кроме всего прочего, в Москве осталась часть нашего груза, который, наверное, тоже уже давно сгнил, как и наша колхида годами сгнивала на наших глазах. Воистину, скупой платит дважды, ну а если ещё и мозгов не хватает, то убытки возрастают многократно. Может, я утрирую, когда говорю о недостаточности мозгов, может, они и были, но заточены они иначе. Ведь вся наша прежняя жизнь была другой. Цены если и менялись, то не так стремительно, если у тебя лежали деньги на книжке, то ты был уверен, что там они будут если не вечно, то завтра они там будут точно. Не могло быть такого, чтоб за деньги, на которые ты вчера мог купить бутылку водки, сегодня и коробок спичек не купишь. И тем не менее, каждый раз натыкаясь на бетонные стены нашей неосведомлённости, мы упрямо, пробивая лбом эти преграды, шли в наше светлое завтра. В этом смысле мы мало чем отличались от наших родителей, и мы, и они хотели, чтоб завтра было лучше, чем вчера. Формы стали другими, суть осталась та же.
Пока писал, вспомнилась одна чудная история. Мы с Серёжей Выграном зашли в магазин купить бутылку водки. На Украине тогда были купоны, и мы за одну бутылку выложили больше десятка пачек этих самых купонов, которые носили с собой в авоське. Помню, мать рассказывала, что в 1961 году меняли деньги. Но тогда это произошло единожды, и правила были всем известны. А тут бардак полный. Как раз перед самым переездом из Москвы, мы в Твери затаривались рулонами искусственной кожи. Вернувшись домой, услышали, как по телевизору рассказывали, что купюры достоинством в пятьдесят рублей принимать не будут. К нашему счастью, за искожу мы расплатились именно этими купюрами.
И вот на дворе Сочи
Когда «грузинская гордость» наконец переступила порог нашего имения, началась трудная, но приятная работа. Поскольку стало понятно, что второго рейса в ближайшее время не будет, было принято решение лепить дом из того, что было.
Хорошо запомнилось первое утро после первой ночи, проведённой на новом месте. В день, когда наш десант высадился, первым делом мы соорудили туалет и поставили палатки. На камнях соорудили нечто вроде походной столовой и все имеющиеся продукты аккуратно выложили там. Утром, проснувшись, мы увидели, как стадо свиней с удовольствием уплетает наши продукты. Оказалось, местные жители не особенно заботятся о пропитании братьев своих младших. Свиньи гуляют по посёлку в своё удовольствие, находя себе пропитание в лесу, рядом с которым посёлок находится, и не брезгуют продуктами, которые оставляют без присмотра лохи вроде нас. Можно сказать, мы накрыли поляну самым близким нашим соседям. Они остались довольны, да и мы не в накладе, благо магазин был недалеко.
Пока мы дожидались оформления документов на участок, а надо сказать, что нам дали его в аренду на двадцать пять лет, местом нашего базирования был Курортный Городок в Адлере. Там мы познакомились с удивительным человеком Володей Васильевым. Ему было около пятидесяти, но энергия так и пёрла из него. Занимался он тем, что водил на экскурсии туристов и делал им фотографии. Вскоре мы подружились, и он влился в наш дружный коллектив, чему мы были очень рады. Он как мог помогал нам сооружать наше новое жилище. Получилось очень даже неплохо — три отдельные комнаты и гостиная.
С тех пор прошло уже очень много времени, и в хронологии некоторых событий я путаюсь, так что извините, если некоторые события будут описаны не в той последовательности, в какой они происходили на самом деле.
Серёжа решил остаться в Москве, поскольку к тому времени встречался с девушкой и у него были серьёзные намерения. Так что в Сочи я остался только с Рубиком. Как-то вечером, будучи уже навеселе, мы повздорили. Я резко встал со стула и одновременно хотел развернуться, в результате сломал ногу. На то время мобильных телефонов не было, и, чтоб вызвать скорую, Рубику пришлось бежать в посёлок. Через какое-то время я оказался в больнице.
Это было что-то с чем-то. Больше часа я пролежал в приёмном покое со сломанной ногой, пока ко мне кто-то из персонала больницы не подошёл. Потом примерно через час мне дали подушку, которую я попросил принести девушку, пришедшую ко мне час назад. Ещё через час наконец появился доктор и заявил, что если я и дальше буду возмущаться, то он обязательно напишет мне на работу, что поступил я в нетрезвом виде, так что не видеть мне больничного как своих ушей. И, погрозив мне пальчиком, удалился. Так я пролежал на этой каталке, пока утром не стал появляться медперсонал дневной смены. Потом кто-то из больных посоветовал мне самому подняться в травматологическое отделение и помог добраться до третьего этажа. Там мне таки выделили больничную койку, и появился врач. Потом меня привезли в операционную, сделали, как они сказали, местный наркоз и стали резать, сверлить, вбивать штыри. Я несколько раз призывал к совести врача, объясняя, что наркоз не действует. Но он уверял, что наркоз импортный. И не может не действовать, как будто б наш наркоз может и не сработать. Одним словом, я решил вести себя так, как если б находился на пытках в Абвере или СС, и молча пересчитывал кафельные плитки на стене в операционной. Это как-то отвлекало от боли.
Забегая вперёд. Для сравнения. Расскажу, как проходила вторая операция, когда мне удаляли штыри, которые вбивали на живую во время первой операции. К тому времени я уже был «солидным бизнесменом», у меня имелся свой офис, секретарша, бухгалтер, водитель, охрана и ещё около сорока сотрудников. Как выяснилось, моя бухгалтер уже имела опыт посещения этой больницы. Так что пачка двадцатипятирублёвых купюр оказала такое воздействие на наркоз, что я заснул, даже не доехав до дверей операционной. Если честно, я не собирался оставлять без внимания врачей после первой операции и отблагодарил бы их обязательно. Но мне почему-то всегда казалось, что благодарят обычно после того, как тебе сделают что-то хорошее. А то, что происходило во время моего первого знакомства с этой больницей, больше походило на то, как если б медики, давая клятву, перепутали Гиппократа с Геростратом, да простит меня Герострат, он спалил всего лишь город, эти же сжигают совесть. Я низко кланяюсь перед теми медицинскими работниками, которые безропотно несут свой тяжкий крест, которые знают цену понятиям честь и совесть. Безусловно, подобные понятия должны быть свойственны всем людям, но в таких отраслях, как медицина, юриспруденция, духовенство, без наличия чести и совести однозначно, делать нечего.
Будучи, как я уже говорил, «солидным бизнесменом», ко времени, когда мне сделали вторую операцию, работы было невпроворот. Мебельное дело по разным причинам пришлось оставить до лучших времён, а самому заняться торговым бизнесом. Про таких бизнесменов, как я, тогда ходил анекдот.
«Встречаются два бизнесмена, один из них хотел купить „Мальборо“, другой продать. Договорившись, они ударили по рукам и разошлись, один пошёл искать покупателя, другой сигареты „Мальборо“».
И это было бы смешно, если б не было правдой. Я сам встречался с такими горе-бизнесменами, которые ждали со дня на день прихода парохода с этими загадочными сигаретами. Тогда было модно продавать ещё красную ртуть, икру, серебро и редкоземельные металлы. И вот, будучи серьёзно занят подобными поисками и не имея под рукой сотового телефона, долго лежать в больнице я не мог. Поэтому было принято решение отпустить меня, как только я отойду от наркоза. Жил я в то время в гостинице, где и снимал номер под офис. Вика, так звали моего бухгалтера, договорилась со знакомой медсестрой из той же больницы, чтоб та какое-то время делала мне уколы. Так я и познакомился с моей будущей женой. Но об этом чуть позже, а пока дела, дела, дела.
Я говорил, что в Москве мне дали кредит в триста тысяч рублей, который я надеялся перекрыть, занимаясь мебелью. С мебелью не сложилось, а торгаш из меня ещё тот. К тому времени брать кредиты стало чуть сложнее, но мне обещали дать его через пару месяцев. А рассчитываться за этот кредит надо было уже сейчас.
Бизнесом из нашей компании занимался ещё Серёжа Выгран в паре с Новиковым Виктором. И это было в Киеве. Друзья-«бизнесмены» с Украины пришли на выручку другу-«бизнесмену» с России. Они помогли одолжить на время деньги у третьего «бизнесмена». В результате я остался на плаву. Через какое-то время мне удалось взять кредит в пять миллионов рублей и я смог вернуть долг своим украинским коллегам. Это оказалось очень кстати, поскольку на тот момент их дела тоже обстояли не самым лучшим образом. Новикова я знал давно, но тесно общаться с ним не приходилось. Эти наши деловые встречи значительно сблизили нас. Он оказался хорошим деловым партнёром и другом. Жаль, что судьба, порой невзирая на наши человеческие качества, по-своему распоряжается жизнями. Виктор погиб в автомобильной катастрофе ещё совсем молодым. Остались дети, жена, светлая ему память. Но жизнь, вопреки всему, несла нас вперёд, готовя всё новые испытания.
Я понимал, что торгаш из меня ещё тот, но банковская система работала хуже, чем я торговал. Деньги могли зависнуть на неделю, месяц или вообще пропасть вместе с банком. В итоге машина с мёдом потерялась где-то в дороге. Десять тонн мяса еле удалось спихнуть. Шесть участков земли в центре города повисли на мне, потому как покупатель исчез, как и покупатель десяти тонн спирта. Пять иномарок застряли в дороге. И это далеко не полный список моих гениальных сделок.
Сделка со спиртом запомнилась особенно. Это ни много ни мало два с половиной миллиона рублей. Нашёлся другой покупатель, притом реальный, он даже пробу спирта делал. Но он никак не мог перечислить деньги с одного филиала банка в другой филиал в том же городе. Это продолжалось бесконечно долго. К тому времени мне уже оформили эти злополучные шесть участков на моё имя и требовали рассчитаться. Они тоже стоили около двух миллионов.
В это же самое время проходила ещё одна интересная сделка. Как-то мне позвонила одна совершенно незнакомая мне бизнесвумен и предложила следующую комбинацию: она перечисляет на мой счёт два миллиона, а я должен полтора из них раскидать на разные счета. Пятьсот тысяч остаются мне. Этот звонок был больше двух месяцев назад. С тех пор она раз в две недели звонила и интересовалась, не передумал ли я. Но денег так и не поступало. От таких «сделок» у нормального человека должна поехать крыша, я уже еле удерживал свою. И это происходило в то время, когда наступал срок возврата кредита. Я уже совсем потерял надежду поучить в банке деньги за спирт, когда ко мне приходит человек и предлагает купить этот самый спирт за наличные, здесь и сейчас. Я, немного подумав, согласился. Решив, что если упадут деньги на счёт от тех покупателей, то верну им. А с точки зрения морали, меня осудить было нельзя, поскольку я ждал больше месяца. Тем более меня поджимали продавцы земли. Не прошло и трёх часов, как новые покупатели спирта принесли деньги. Чтоб вы понимали, что такое два с половиной миллиона деньгами, купюры которых были достоинством рубль, три, пять, десять, представьте следующую сцену. На тот момент я снимал двухкомнатный номер, одна комната была офисом, а вторая моей спальней, где стояла большая кровать. Вот на эту кровать из картонных коробок шесть человек высыпали деньги. На двухместной кровати образовалась горка из пачек денег. Мы около часу пересчитывали деньги пачками. Потом, когда покупатели ушли, я этими же деньгами рассчитался за землю. Казалось бы, гора с плеч, но дурдом только начинался.
Когда я брал этот кредит на полгода, было условие, что его продлят, если все обязательства будут выполнены. Формально, всё сложилось хорошо. К моменту погашения кредита на счету было больше пяти миллионов. А происходило это так: поступили деньги от бизнесвумен, наконец упали на счёт деньги за спирт, и ещё какая-то сумма была на счету. Но банк не захотел продлевать договор и снял со счёта все деньги. Реально мои деньги к тому времени были в машине мёда, в иномарках, которые болтались на просторах нашей необъятной страны, и ещё в чём-то. Тут-то ко мне и являются покупатели спирта по безналу, требуют деньги, звонит бизнесвумен, наконец-то перечислившая два миллиона. Одним словом, жопа полная. Но и это ещё не всё.
Перед тем, за несколько месяцев, я решил взять в долгосрочную аренду прогулочный катер на сто посадочных мест и переоборудовать его в кафе. Уже начались работы по переоборудованию, спилены все скамейки, закуплено кухонное оборудование, частично внесена плата за аренду. По причине срыва кредитных обязательств банка этот проект был заморожен.
Незадолго до этих событий мой отец взялся помочь мне в строительстве цеха по производству мебели. Для этого он пригласил из Еревана своих друзей, и они активно взялись за дело. Обстоятельства сложились так, что именно в это время мне взбрело в голову поехать в Петропавловск-Камчатский за машиной. Дело в том, что когда я был в Киеве, чтобы занять денег для погашения первого кредита, я случайно встретил Юлю. В институте культуры мы учились на одном курсе. Она была с хореографического отделения. А познакомились мы во время гастролей ансамбля «Бандьерра росса» Правда, заметил я её задолго до известных гастролей. Это была симпатичная худенькая девочка, а отличалась от других своими джинсами. Они были в клеточку, на то время такое было в новинку. Тогда ей было семнадцать. А теперь, когда мы снова встретились в Киеве через много лет, у неё уже была дочка, успела развестись и жила она на Камчатке. Разговорившись, я пригласил её погостить у меня, и мы вместе вернулись в Сочи.
И вот в это самое время случилось то, что в корне изменило нашу жизнь. Ещё в советское время была такая крылатая фраза — «Просыпаюсь утром рано, здрасьте, нет советской власти». Так вот, это повторилось один в один. Рано утром мы включаем телевизор, а оттуда доносится: «Нет советской власти». Что называется, здрасьте! До… лись.
Но не рассказать эпопею моего путешествия на Камчатку я просто не имею права. Оставив отцу немного денег и подписанную чековую книжку, в которой ему оставалось прописать нужную сумму, я со спокойной душой отправился в путешествие. Денег с собой взял столько, чтоб хватило купить неплохую иномарку и привезти в Сочи. Когда я понял, что из нашего города на Камчатку ничего не летит, решил полететь в Краснодар. Но оттуда тоже не было рейсов. Пришлось лететь в Москву. Такого столпотворения, какое я увидел там в аэропорту, мне не приходилось видеть никогда. На стадионе во время самых крутых матчей столько народу не бывает. Билетов не было никуда. Я принял решение попробовать улететь из Питера. Там с трудом достал билет на Сахалин, решив, что оттуда-то я уж точно до Камчатки долечу. Оказавшись на Сахалине, выяснил, что ближайший рейс в Петропавловск будет только через три дня. Потом три дня мы ждали погоды. Когда я наконец попал на Камчатку, выяснилось, что цены на машины выросли вдвое. Таких денег у меня с собой не было. Я купил обратный билет на следующий день. Но погода позволила мне улететь только через неделю. Вот такое вот путешествие, и это без подробностей, которых было немерено. Упомяну только, что в аэропорту Сахалина, для того чтобы поспать, мне приходилось брать три билета в видеозал на три сеанса подряд. Такое вот сложилось путешествие.
Когда я наконец вернулся в Сочи, то застал отца измученного и злого. Поскольку связи никакой тогда не было, то сообщить ему о своей задержке я не мог. Мне и в голову не могло прийти, что он не воспользуется банковским чеком, чтоб получить деньги. Друзья, устав меня ждать, вернулись в Ереван, так и не получив денег за работу. Отец, не имея денег, сидел голодный уже который день. Но цех был уже почти готов.
Так вот, в то самое время, когда бизнесвумен приехала в Сочи выяснять, куда делись её два миллиона, а покупатели спирта требовали, чтоб я вернул их деньги, случилось ещё одно скверное событие.
Снег в Сочи дело редкое, много снега — это уже катастрофа. Так сошлось, что снежный ком, свалившийся на мою тупую голову в лице бизнес-леди и покупателей спирта, был не единственным снегом, выпавшим тогда в Сочи. За одну ночь в марте месяце в том районе, где находился мой участок, выпал снег в один метр высотой. И всё, над чем работал мой отец со своими друзьями, накрыло снегом так, что фермы, державшие крышу, скрутило в бараний рог. Да и кузов «грузинской гордости» постигла та же участь. Цех восстановлению не подлежал. И рабочие, нанятые к тому времени, чтоб закончить то, что начинал отец, вместо того чтоб достраивать, вынуждены были разбирать снежные завалы.
Город Сочи упрямо не хотел мириться с моим присутствием. Помните, как застрял мой грузинский горный тягач на подступах к городу? Но я же упрямый, меня же так просто не возьмёшь, ведь я вам не какая-нибудь там ферма, которую вот так просто можно скрутить в бараний рог, хорохорился я… Тогда мне было невдомёк, что это только цветочки.
Пока город настойчиво пытался выплюнуть меня со своей территории, я хватался за всё, что могло вывести меня из трясины торговых сделок на путь достойного производства чего-нибудь. Мы начали шить женскую одежду, которую, кроме моих работниц, никто носить не решался, да и те из уважения ко мне. С Украины был привезён мини-завод, по производству керамзитовых блоков, за которым я послал грузовик. В результате мне привезли вибрационный станок на три блока и ручную бетономешалку. Я понимал, что покупаю мини-завод, но не думал, что до такой степени мини. Этот «завод» спокойно можно было привезти на багажнике легкового автомобиля. По случаю относительно недорого был куплен сборно-щитовой финский домик.
И вот я окончательно разорился. Офис и номер в гостинице пришлось покинуть, штат распустить. И оказался я один, как в той сказке о Золотой Рыбке. Но всё-таки одна рыбка осталась со мной, и оказалось, она что ни на есть золотая. Эта та самая медсестричка, которая после второй операции в гостинице делала мне уколы в задницу. Ей было двадцать, мне тридцать четыре. Разница в возрасте не сулила ничего хорошего, поэтому я даже не пытался ухаживать за ней. Просто любезно подставлял свой зад для нежных уколов. Поскольку она была подругой моего бухгалтера, Ира иногда приходила к нам на работу. Так сложилось, что она стала свидетелем той сцены, когда мы пересчитывали деньги за спирт. Потом мы встретились на дне рождении Вики, бухгалтера. Там мы и познакомились поближе. Но и тогда у меня не было желания заводить серьёзных отношений, о чём я сразу поставил её в известность. Через несколько дней был её день рождения, и снова я был приглашён. Было это восьмого марта. Так что по гороскопу она Рыбка. Вот эта самая рыбка и была единственным человеком, который посещал моё скромное логово. Логово «бизнесмена-банкрота» в домике на курьих ножках. Домик стоял на деревянных столбиках, которые чем-то напоминали жилище Бабы-яги. Она приходила в любую погоду, даже тогда, когда в посёлке лежал снег и приходилось подниматься пешком пять километров, поскольку транспорт не ходил. Ни дать ни взять — «жена декабриста». Как правило, с собой у неё была жареная курица и литровая бутылка спирта «Рояль». Денег не стало совсем, но было много рулонов ткани, ниток, иголок, молний, всё то, что осталось от швейного производства. Раз в неделю я ходил на блошиный рынок, продавал всё это и покупал еду.
С тех пор как я выехал из Еревана, у меня была одна настоящая мечта — иметь свой дом. Вот я и решил осуществить свою мечту. Благо из прошлой жизни у меня остался купленный по случаю финский дом, который был аккуратно сложен возле разрушенного снегом цеха. Вот так мы и жили, днём я собирал свою мечту, вечером с Ирой под жареную курицу наслаждался «Роялем».
Зимой нам часто выключали свет, а печки тогда ещё не было, но зато было кухонное оборудование, купленное для прогулочного катера, и очень много бамбука, который был куплен тоже по случаю. Запасливый я, однако, был. Всё в дом таскал на всякий случай, авось пригодится, вот и пригодилось. Мы ставили большую алюминиевую посудину и прямо в комнате жгли бамбук. Когда становилось невыносимо душно, открывали окно. Потом всё начиналось сначала. Вот в один из таких дней, когда не было света, поздно вечером, придя с Ирой домой, застаём Ваню Войтюка, сидящего за столом с горящей свечкой.
В посёлке жил сапожник, мы с ним дружили, и он обещал дать мне железную печку. Вот мы и решили принести её, чтоб не заморачиваться с бамбуком. Дом сапожника находился выше нашей фазенды метрах в семистах. Лежал хороший снег, так что печку тащить было проще. Она была нелёгкая, и мы волокли её по снегу, как сани. Тащили больше получаса. Как только, уже основательно подустав, мы наконец занесли печку в дом, дали свет. Зато потом посидели мы с Иваном Семёновичем на славу. Потом както и Серёжа Выгран с женой приезжал, тоже неплохо отдохнули.
Когда был достроен дом, нам на помощь приехал мой брат со своей женой и двумя маленькими детьми.
Мне не удалось назвать свою дочку именем матери, хотя они родились в один день и даже год тот же, обе они Крысы по гороскопу. Но, может, это и к лучшему, потому как, назвав её именем матери Леси, мы почтили её память, а она заслуживала того. Воспитанием Алёнки занималась в основном она. И это был последний шанс в их семействе так назвать внучку. А мой брат назвал своих детей именами наших родителей, и всё стало на свои места.
Народу прибавилось, и нужно было как-то зарабатывать на хлеб насущный. Тут-то и пригодился мой мини-завод. Благо, кроме той супер ручной бетономешалки, которая была в комплекте мини-завода, у меня завалялись ещё две нормальные. Из обломков мебельного цеха мы соорудили навес, и вскоре закипела работа. Стали выпускать строительные блоки, появились клиенты, а соответственно и деньги, пусть небольшие, но на жизнь хватало.
В Армении жить становилось всё труднее. Как только не стало советской власти, а за ней и самой великой и могучей страны советов, жить стало веселей, и порой до слёз. Вместо одного президента выросли как грибы президентики больших и малых республик. Теперь им не надо было ходить на поклон в Москву, теперь они сами с усами, и все такие самостоятельные и важные, что им стало неважно, как живёт народ, главное, они теперь президенты, а не какие-нибудь там секретари-секретарчики. А народ не жил, народ выживал. Хорошо, если ты ещё молод, и в глазах ещё горит огонёк, и ты ещё полон сил и безумия. А если нет, если ты уже стар, если нет уже в глазах даже искорки, тогда как? Всё то, ради чего ты прожил и проработал всю жизнь, в один день рухнуло. Тогда как? И это не война, нельзя было все беды спихнуть на неприятеля. Врагом стало само государство, точнее, те, кто им правил, ссылаясь на наше согласие с ними.
В Армении стало жить трудно, и я предложил своим родителям перебраться в Сочи. К тому времени отец приболел, сказалась работа на вредном предприятии, изнурительный каждодневный труд. Пока работал безвылазно на шинном заводе, ежедневно глотая сажу, силы поубавились. Но потом доконала его дача. Он практически один построил трёхэтажный дом, окультурил весь участок, разбив его на террасы из бетона, замешенного вручную. Словом, жизнь его вымотала, но он держался до последнего. Прожил в Сочи совсем немного, ему стало хуже, пришлось положить в больницу. В ту самую. Вначале поставили один диагноз, он не подтвердился, затем поменяли больницу уже с другим диагнозом, оказался рак крови. Вскоре его не стало. В память о нём остались сотни грамот, орден Трудового Красного Знамени и наша любовь. Он не дожил до шестидесяти самую малость.
Его похоронили на армянском кладбище, в нескольких километрах от места, где находился наш дом. Через год на могилке у его изголовья вырос маленький куст. Я не стал его рубить. Ещё через пару лет куст превратился в небольшое деревце. А когда у меня появилась возможность соорудить памятник, это было уже ветвистое дерево. И летом, когда мы с братом строили этот памятник, дерево спасало нас от жары. Оно так и осталось там стоять, пока не состарилось. Деревья тоже не вечны. У этого дерева, как и у моего отца, жизнь оказалась не очень долгой. Надеюсь, память о них проживёт значительно дольше.
Умные люди решили, что время относительно, может ускоряться или замедляться. Я же представляю время как дорогу, тянущуюся во Вселенной бесконечно, не имеющую ни начала, ни конца. А мы можем двигаться по этой дороге, ускоряя или замедляя своё движение, и сами вправе выбирать своё направление. Остаётся только научиться пользоваться этим правом. Некоторые склонны считать, что жизнь вечна, другие, наоборот, уверяют, что мы смертны. Не знаю, кто из них прав, но уверен в одном. Все мы, и каждый из нас в отдельности, это звенья одной цепи, расположенной на этой дороге. Появление каждого из нас — это череда проб и ошибок миллионов тех, кто появился чуть раньше нас. Каждое их хорошее или плохое деяние породило то, что есть сегодня. Так было и так будет всегда. Правы те, кто говорят, что человек смертен, если отождествлять его с телом. Правы и те, кто верит в бессмертие, если суть нашей жизни душа. Что же на самом деле правда, каждый узнает в своё время. Или не узнает никогда. Но тогда это уже не будет иметь никакого значения. И пока мы живы, мы ищем, мы верим, ибо мы есть «человеки» и в этом наше предназначение.
Ну а на дворе жизнь. И она продолжается
На дороге этой жизни мы теряем близких, дорогих и любимых нами людей. Так было всегда, с тех самых пор, как мы осознали, что мы есть. Каждый переносит эту утрату по-своему, с горечью понимая, что таков мир, в котором мы живём, и жизнь, несмотря ни на что, должна продолжаться.
И я, упёршись рогом, искал новые способы заработка. Блоки стали хуже продаваться, конкуренты дышали в спину. Мебелью я так и не занялся, в плане её изготовления такого спроса, как в Москве, тут не было. Но вот спрос на её ремонт оказался огромный. Сотни санаториев, пансионатов и гостиниц, располагающихся на территории большого Сочи, остро нуждались в ремонте своей мебели. Ведь отремонтировать уже имеющуюся мебель было дешевле, чем покупать новую. Да и в плане вложений этот бизнес оказался оптимальным. Первый же день моего ознакомления со спросом на эти услуги принёс невероятные, результаты. Начал я со знакомого мне Курортного Городка в Адлере, где в своё время жили с ребятами, где гостила моя дочь с тёщей и куда даже приезжала моя первая жена. Рядом находился ещё пансионат «Весна» и санаторий «Известие». Все три предприятия в один день согласились сотрудничать. Притом объёмы оказались фантастические. В общей сложности кресел оказалось около трёх сотен, стульев больше полутора тысяч.
Надо понимать, что я и сам не осознавал, во что ввязался. Да, был у меня кое-какой опыт в изготовлении конкретного дивана. Но это у меня, а где найти людей, которые могли бы всё это делать? Ведь объёмы были огромные, а сроки, как всегда, минимальные.
Петрович
Рядом с нашим участком стояла бытовка, в которой жил мужчина лет на семь старше меня. Иногда он приходил ко мне за книгами. По нему нельзя было сказать, что его могут заинтересовать книги. Худой, почти без зубов, было понятно, что большой любитель спиртного. Как потом выяснилось, он работал разнорабочим на хозяина бытовки, который жил в посёлке. Книги он брал часто, создавалось такое впечатление, что он только и делал, что читал книги. Оказалось, что в этой бытовке нет света и книги он читал вечерами при свечах. Я предложил перебраться в наш домик на курьих ножках. Там хоть был свет, а мы жили уже в новом доме. Он согласился. В то время мы занимались производством блоков. По технологии они должны были сохнуть не менее восьми часов, и рабочим приходилось по утрам тратить немало времени, чтоб освободить место для работы. Вот Петрович и предложил свою помощь по раскладыванию блоков рано утром, до прихода рабочих. Его звали Анатолием, но все его звали по отчеству. Мы подружились, и он немного рассказал о себе. В своё время он с отличием окончил техникум, женился и однажды в пьяной драке, защищая жену, убил человека. Его посадили на десять лет. К тому времени у них уже был ребёнок. Жена не стала ждать его и снова вышла замуж. Так, после выхода из тюрьмы он стал бомжом и скитался по нашей великой и могучей в поисках заработка и через какое-то время оказался в Сочи.
Когда я решил заняться ремонтом мебели, Петрович стал первым человеком, кто помогал мне осваивать это новое и не самое простое ремесло. Но ни я, ни даже мы с Петровичем осилить такой объём не могли. Так что пришлось срочно набирать штат. Приходили люди, мы их принимали, кто-то оставался, кого-то приходилось выгонять за кражи, пьянку, словом, текучка была ещё та. Среди всех прочих выделялся один парень. Женя, но все за глаза называли его коммунистом. Он отличался от остальных тем, что не пил, не курил и работал лучше всех. По аккуратности своей работы он очень напоминал моего брата. Ваграм тоже буквально вылизывал свои работы, доводя их до идеального состояния. Я, в отличие от них, предпочитал разумную достаточность. Это когда клиент доволен, но ты не особо утруждаешь себя. Какое-то время всё шло хорошо, мы даже решили расширяться, соорудили коптильню, стали готовить куриные рулеты, готовили к запуску пекарню, но случился пожар. За сорок минут сгорело всё. Коечто нам удалось вынести из горящего дома. Это была пара комплектов мебели, которые находились недалеко от входа. Всё остальное: дом, коптильня, почти готовая, пекарня и десятки единиц уже готовой мебели — исчезло в огне.
Когда мы с Ирой после пожара, решив переночевать у тёщи, спускались по дороге, то увидели пролетающую по небосклону комету. И это очередное напоминание, что город Сочи не очень рад моему присутствию.
Если честно, меня это очень обозлило, но сдаваться я не собирался. Тем более выбирать мне не приходилось.
На руках не осталось ни денег, ни инструмента, ни документов. Но уже через неделю я нашёл полуподвальное помещение, которое нам сдали в аренду практически даром. Совсем недавно, перед этими событиями, вода из речки, проходящей по самому центру города, вышла из берегов, затопив подвалы близлежащих домов. Вот один из таких подвалов нам и предложили. Смешно получалось. Погорельцы перебрались в затопленное помещение. Но потоп — это не пожар, с тоннами ила мы с трудом, но справились, и работать там можно было вполне, по крайней мере, до следующего потопа. Из всех работников остались только двое. Петрович и Женя Коммунист. Петрович потому, что от прежнего хозяина он давно ушёл, работал только у меня и жить больше негде было, а Женя потому, что ему понравилась эта работа, хотя по профессии он был учителем физкультуры.
После пожара не хотелось возвращаться на прежнее место, а как быть дальше пока не знал. Мне хотелось, чтоб ребята в случае чего могли самостоятельно работать по этой специальности. Прежде я сам кроил и шил чехлы на мебель, которую мы ремонтировали, но когда стали работать в подвале, я потребовал, чтоб они потихоньку учились шить и кроить. Петрович сопротивлялся, но вскоре стал учиться, у него неплохо получалось. Женя же отказался, сославшись на то, что в случае чего его жена умеет шить.
К тому времени в Армении ситуация стала улучшаться, брат вернулся в Армению, а мать переехала в Америку к своей родной сестре. И мы с Ирой решили на время перебраться в Ереван, чтоб немного развеяться. Незадолго до пожара мы ремонтировали мебель в детском пионерском лагере. И перед тем как уехать, мне удалось пристроить Петровича в этом лагере в качестве мастера по ремонту мебели. Директора я убедил, что дешевле будет платить зарплату одному человеку целый год, чтоб он по мере необходимости ремонтировал мебель, чем платить нам. Тот согласился, и Петрович переехал в лагерь. Ему выделили помещение, где он мог и работать, и жить, и ещё подрабатывал дворником. Летом его ещё и кормили. К тому времени он окончательно бросил пить и уже мог самостоятельно ремонтировать мебель от а до я, так что всё сложилось как нельзя лучше. Женя Коммунист тоже пустился в свободное плавание и долгие годы этим зарабатывал на жизнь.
А на дворе Ереван
В Армении жизнь потихоньку налаживалась, народ стал приспосабливаться к новым реалиям. После того как закрыли атомную электростанцию, в Ереване катастрофически не хватало электроэнергии. Если прибавить к этому отсутствие газа и центрального отопления, то можете себе представить, как люди выживали в многоквартирных домах, неприспособленных к автономному отоплению. Не могу забыть сцену, свидетелем которой был в предыдущий приезд в Ереван. Мой друг и одноклассник Зорик пригласил нас в гости, а жил он на верхних этажах шестнадцатиэтажной высотки. Зима, мы заходим в подъезд и начинаем подниматься по ступенькам довольно просторного лестничного марша, похожего на большой колодец. Темно, как у негра, сами понимаете где. Естественно, света нет и лифт не работает, но жизнь кипит. Поскольку в помещении хорошая акустика, то каждая капля, падающая с таящей сосульки, эхом отдаётся по всем этажам. То тут, то там слышны аккуратные шаги перемещающихся по ступенькам людей. У каждого из них в руках фонарик или свеча. Всё это напоминало сцену из фильмов ужаса. И так практически в каждом доме.
К этому нашему приезду свет уже был, люди обзавелись газовыми баллонами и жить стало веселей. Надо отдать должное, что даже во времена жёсткой блокады особой нужды в продуктах народ не испытывал, они были, поскольку крестьяне не покладая рук трудились, обеспечивая горожан всем необходимым. Местные челноки мотались по разным городам и весям нашей бывшей великой и могучей. Благодаря им достать можно было всё. Но денег у большинства людей не хватало. В те времена многие армяне разъехались по всему миру на заработки, и как могли помогали оставшимся в Армении родственникам. В нашей семье таким родственником была мама.
Вряд ли на свете найдётся хоть один человек, который не считал бы свою мать особенной, самой красивой, самой доброй, самой любящей. Даже те дети, чьи матери бросали своих чад только родившимися, подсознательно или осознанно всегда пытались оправдать свою родительницу, мечтая прильнуть к её груди и получить хоть капельку материнского тепла. Нам не нужно было мечтать, мы получали это тепло в полной мере с момента своего рождения. Если я скажу, что наша мама особеннее остальных, вы понимающе улыбнётесь. А я улыбнусь вам в ответ. И каждый из нас вспомнит свою мать.
Тётя Женя, родная сестра матери, ещё в советское время переехала жить к своему мужу в Болгарию. Мы несколько раз посещали эту страну, мало чем отличающуюся от нашей, но с тех пор, когда они всей семьёй перебрались в Америку, мы их не видели. И только когда мама вышла на пенсию, ей наконец разрешили в посольстве посетить Америку, чтоб повидаться со своей сестрой.
И на дворе, таки да, Америка
Обычно наших людей впускают в Америку, когда они достигают пенсионного возраста. Не знаю, как сейчас, но тогда с Армении, как правило, выпускали именно так. Конечно, бывали и исключения. Дело в том, что многие попавшие туда не горят желанием возвращаться. Вот и впускали туда тех, кто мог выполнять там ту работу, которой сами американцы тоже не горели желанием заниматься.
Мама, в отличие от отца, проработавшего всю жизнь на одном предприятии, часто меняла место работы, каждый раз перебираясь туда, где больше платили. Иногда она возвращалась на прежнее место, но уже с большим окладом. Она работала кассиром, бухгалтером, снова кассиром, но где бы она ни работала, её всегда уважали и любили. Мать была умным и прямолинейным человеком, всегда говорила, что думает, невзирая на звания и должности, но это не мешало ей быть на хорошем счету у руководства. Она разбиралась во всех тонкостях бухгалтерии, притом что её образование ограничивалось школьной программой.
Попав в Америку, она понимала, что все её познания советской бухгалтерии капиталистов интересовали меньше всего. Всё, на что она могла рассчитывать, так это на уход за детьми и престарелыми. Но ради того, чтоб както помочь нам, она была готова на всё. Казалось бы, мы уже взрослые люди, должны были сами обеспечивать себя и заботиться о матери. Но, увы, брат не мог найти нормальную работу в Ереване, я после пожара тоже был не в лучшей форме. Мама помогала как мне, так и ему.
Пока мы в нашей стране активно входили в стадию развитого социализма, капитализм активно загнивал. И они в своём гниении дошли до такого абсурда, что нашим нянечкам и сиделкам платили больше, чем получали в нашей стране кандидаты наук. Иначе утечку наших мозгов за рубеж не объяснить. Единственные кандидаты, в нашей стране получавшие больше советско-американских нянечек, были кандидатами в депутаты. И чтобы как-то оправдаться перед народом за столь высокое доверие, оказанное им, единодушно одобряли гениальные проекты нашего руководства. Чего только стоила во имя борьбы с пьянством вырубка виноградника на всей территории нашей великой и могучей. И народ, выздоравливая от вредных привычек, стал активно употреблять в качестве лекарства боярышник. Стопроцентно помогало. Ну, были перегибы, некоторые особо ретивые граждане, желая угодить своим избранникам, перестарались, то есть перебарщивали с дозировкой лекарства. Но им в качестве благодарности за верность партии выдавали в вечное пользование местечко с оградкой. Обычно на бутылочках мелким шрифтиком пишут: «Чрезмерное употребление вредит вашему здоровью». Но, к сожалению, некоторые несознательные элементы пренебрегают этими предостережениями. Депутаты следующих созывов учли недочёты прежних своих коллег и решили, помимо улучшения демографической ситуации в стране, развить и телепатические способности подрастающего поколения. Специально для этого постановили в магазинах прилавки с табачными изделиями прикрывать занавеской. Покупка подростками сигарет происходит следующим способом. Если подросток заходит в магазин и называет марку сигарет, которую хочет купить, продавец обязан спросить подростка, где именно за занавеской находятся сигареты этой марки. Если подросток не угадывал, то попытки продолжались до тех пор, пока испытание не увенчается успехом. Слуги народа уверяют, что подобный способ продажи табачной продукции ведёт к стопроцентному успеху. Либо подросток бросает курить, когда ему надоедает угадывать, либо становится экстрасенсом, что тоже неплохо. Тому подтверждение активное увеличение поголовья экстрасенсов. Так что наши старшие товарищи не зря едят свой хлеб с маслом. Бутерброд был бы с икрой, но соратники предыдущих созывов решили научить рыб осетровых пород говорить. Чтоб те сдавали браконьеров рыбнадзору. Те почему-то обиделись и уплыли к конкурентам.
Но вернёмся к нашим конкурентам, которые даже сгнить по-человечески не могут. Чтобы окончательно дезориентировать наших нянечек и сиделок, они прикрепили к некоторым из них других сиделок, чтоб те ухаживали за ними. От таких кульбитов у некоторых советско-американских нянечек даже с серьёзными учёными степенями крышу сносило.
Это, конечно, шутки, на самом деле было всё не совсем так. Мама устроилась нянечкой в одну эмигрантскую семью еврейского происхождения из Белоруссии и несколько лет проработала у них. Они оказались хорошими людьми и в дальнейшем ещё долгие годы поддерживали очень тёплые отношения с матерью. Потом она ухаживала за пожилой женщиной. Когда та умерла и у самой силы уже были не те, ей предоставили квартиру в пожизненное пользование. Это что-то вроде общежития. По сути, однокомнатная квартира со всеми удобствами, с обставленной кухней, телевизором. Перед сдачей обязательно делается ремонт. Остаётся только купить мебель в гостиную. К тому времени мать уже получила грин-карту и пенсию. С этих денег она доплачивала за эту «общагу», одевалась, питалась и помогала нам, пересылая ежемесячно не менее тысячи долларов. И это уже не шутки, это такое у них извращённое гниение. Помимо всех этих благ она посещала два-три раза в неделю заведение, которое старики между собой называли детским садом. Там их дважды кормили, устраивали всякие развлечения в виде концертов, танцев, игр. Дарили подарки, имелся медперсонал, парикмахерская. В это заведение их привозили и отвозили тоже бесплатно. Правда, всё это организовывала диаспора. Приобретение лекарств в аптеке тоже было бесплатным. Хозяева этих самых аптек им ещё и доплачивали, чтоб те посещали именно их аптеку. И то, что к ней приставили сиделку, тоже правда.
Я не призываю всех наших пенсионеров срочно собрать чемоданы и рвануть в Америку. И это не реклама американского образа жизни. У них много своих недостатков, которые они пока не могут решить. За последние годы и в нашей стране многое изменилось к лучшему. Многие читатели будут оправдываться, защищая свою страну, мол, революция, войны, перестройка. Согласен. Но позвольте чуток пофантазировать. Что если наших депутатов посадить на минимальную заработную плату, ими же утверждённую? Ведь они так пекутся о своём благосостоянии. Вот пусть и думают, как повысить уровень минимальной зарплаты в стране, а заодно и свою. Мне кажется, это будет справедливо. И потом, чем они заслужили неприкосновенность, за какие такие заслуги? Это получается, одни воруют и их за это можно сажать, другие воруют, но им можно. При таких обстоятельствах любой здравомыслящий воришка так и будет норовить попасть в депутаты. Вывод напрашивается сам собой. И ещё одно никак не могу взять в толк. Как могут решать одни и те же люди вопросы в разных областях науки, техники, искусства? Неужели они все настолько разносторонне развиты?
Ну, это фантазии, а реальность — это виноградники, занавесочки, рыбы-эмигранты и прочие достижения думающих людей.
Ну а на дворе пока ещё Армения
Приехав в Ереван, мы с Ирой поселились в двухкомнатной родительской квартире, где, помимо нас, проживали брат с женой с их детьми. Немного отдышавшись, я решил чем-нибудь заняться. Ещё с юношеских лет я интересовался уфологией. После перестройки стали появляться в большом количестве книги, посвящённые этой теме. Вот я и решил нести в массы знания о неизведанном. Я убедил мать, что это вполне реальный бизнес, и попросил стать моим спонсором. Я умел убеждать, а мама любила убеждаться, когда речь заходила о помощи своим детям, тем более мои предыдущие подвиги на ниве бизнеса иногда приносили вполне ощутимые плоды. И вот, получив спонсорскую помощь, я отпечатал в типографии несколько номеров газеты с тематикой о пришельцах и летающих тарелках, где все статьи написал собственноручно, пользуясь, конечно, имеющейся литературой. Нашёл желающих распространять эти газеты в метро и на улицах города. Но вскоре стало понятно, чтоб их раскупали как горячие пирожки, нужна серьёзная раскрутка, на что нужны не менее серьёзные деньги.
Кстати, о пирожках. Когда мы с моим другом открыли наш первый кооператив «Улыбка», это ещё до того, как стали печатать фотографии, мы решили потренироваться на пирожках. Таки да, испекли пирожки и перед каким-то заводом в то время, когда народ толпой уходил с работы, стали торговать. Пирожки действительно смели за несколько минут. Мы несколько раз повторили наш эксперимент, пока мой напарник не захотел получать большую долю. Немного подумав, я решил, коль на пирожках у нас появились разногласия, то что будет дальше? С тех пор, чем бы я ни собирался заняться, организовываю всё самостоятельно. По крайней мере, в случае неудачи сваливать будет не на кого.
Кстати, о Рубике, с которым мы повздорили, после чего я попал в больницу, а он вернулся в Москву. Так вот, мы встретились в Ереване. Оказалось, некоторое время пробыв в Москве, безуспешно пытаясь наладить производство мебели, он вернулся в Ереван. На тот момент, когда мы встретились, он нигде не работал, как и многие другие жители города, но любовь к спиртному не убавилась.
Упрямство моё не угасало, и очередной моей жертвой стал квас. Притом квас бутилированный. Я нашёл стеклянные бутылки, металлические пробки, придумал способ закупоривать их в домашних условиях, приобрёл тару и стал экспериментировать. Вскоре методом проб и ошибок квас получился вполне пригодный для продажи. Но продавался он вяло. По всей видимости, у меня не хватило упорства, чтоб вывести его производство на должный уровень. Оказалось, упрямства хоть отбавляй, а вот упорство подвело. Даже Ира устроилась присматривать за пожилой женщиной, у меня же с заработком как-то не ладилось. Прожив в Ереване около года, мы вернулись в Сочи.
И вот на дворе опять Сочи
Нас приютила сестра Иры, Лена, в своей однокомнатной квартире с застеклённым балконом, служившим второй спальней. А кухня заменяла гостиную. Лена жила с дочерью, которую звали тоже Лена, и мужем с красивым именем Федя. Фёдор — это хороший, добрый весельчак, у которого в жизни было два хобби. Первое — это анекдоты, которых он знает великое множество, и второе — это поспать. И то, и другое он делает с особым удовольствием. Мне больше нравилось его второе хобби, поскольку пока он спал, то можно было пообщаться с кем-то ещё или посмотреть телевизор. Одним словом, благодаря Феде жить стало веселей. Лена же старшая преподаёт и по сей день в музыкальной школе, притом делает это с удовольствием и с любовью.
Вскоре я взял в аренду помещение в крупном санатории, недалеко от места, где мы жили, и около года этому же санаторию ремонтировал мебель. Потом меня потянуло на приключения, я решил вернуться в Киев, чтоб найти работу по специальности. К тому времени идея создать свою собственную киностудию накрылась, как говорится, медным тазом, по ряду причин.
И вот на дворе снова Киев
Видать, в роду у меня где-то были цыгане, уж очень большая тяга у меня к путешествиям. Ира не пожелала больше принимать участия в моих экспериментах. И мы договорились, что я поеду на разведку один, а она подтянется, когда очередная моя авантюра увенчается успехом. И вот я в родном Киеве, где прошли лучшие годы моей жизни, и где живёт моя дочь, по которой я всегда сильно скучаю, и где живут мои друзья.
На этот раз приютил меня Коля Солянко. Он учился с нами в институте культуры. После окончания он устроился работать в клуб одного предприятия в Киеве, где и получил через некоторое время квартиру. К тому времени он вместе с Серёжей Выграном и Петром Демченко, тоже студентом и другом из того же вуза, ваял телевизионную программу под названием «Что, где, почём», автором идеи и руководителем которой и был Николай Солянко. Коля — прекрасный друг и человек. У него всегда можно было одолжить денег. У него как-то получалось оставлять деньги на чёрный день. Я сколько ни пытался развить в себе такую черту характера, всё мимо. Деньги у меня не держатся. А Коля как-то умудрялся. Конечно, понятно, двое детей, жена, положение обязывает, но всё равно я бы так не смог. Вот и на этот раз Коля приютил меня. Хотя сам жил не в хоромах. И вообще, в Киеве мне всегда приходилось быть в качестве гостя. То один друг приютит, то другой. Вот и Серёжа Выгран частенько меня выручал. Но на этот раз я решил обосноваться в Киеве основательно. И спасибо опять-таки матери, палочке-выручалочке, она субсидировала меня, выделив необходимую сумму на покупку дома.
И вот во дворе дом
Собственный, свой, в Киеве, ну или почти в Киеве, но это неважно, главное, теперь я сам мог приглашать друзей. Дом, конечно, нуждался в ремонте, но это дело поправимое. Но с работой, на которую я рассчитывал, так и не сложилось. Несколько попыток снять интересную телевизионную программу не увенчались успехом. И через год я принял решение в очередной раз покинуть этот дружелюбный и такой близкий моему сердцу город.
Из этого посещения Киева особо запомнилась поездка со съёмочной группой, снимавшей рекламный фильм о косметике. Принять участие в этой поездке предложил мне Игорь Мыленко. Я с радостью согласился, тем более что за это ещё и неплохо платили. Экспедиция предполагала съёмки в разных городах Украины, в том числе и в Одессе, где прошло детство моей матери, и я ещё маленьким не раз там бывал. Для меня это получилось как прощальные гастроли по Украине, за что я очень благодарен Игорю и Юлии, руководителю этой поездки, умной, приятной в общении, деловой и обаятельной девушке.
И снова Сочи
На этот раз, окончательно решив отказаться от идеи вернуться в профессию, я с головой ушёл в строительство очередного дома. У тёщи был участок, который она с любовью обрабатывала уже много лет. И когда я начал строительство дома, она без боя не сдавала ни одного дерева, ни единого кустика, даже цветы заставляла пересаживать. Её можно понять, столько лет и сил отдать, чтоб вырастить всё это. Хоть мы и отстаивали каждый свою позицию, но всегда находили разумное решение. В результате получился дом, вокруг которого уже был хороший сад.
Деньги на строительство опять-таки давала мать. Первое время, пока я строил, заниматься чем-то ещё не представлялось возможным. Усугублялось всё это ещё и тем, что приходилось платить за квартиру, а цены на материалы с каждым днём становились всё выше, ну а мама тоже была ограничена в средствах. Чтоб как-то сэкономить деньги, мы заехали в дом, когда был готов только первый этаж и не было ни крыши, ни дверей, ни окон. Мама решила приехать к нам, в гости, как бы на новоселье. И вот едем мы с аэропорта домой, и она спрашивает:
— Сынок, скажи, а крыша есть?
— Нет, мама, — отвечаю я.
— Сынок, а двери есть у твоего дома?
— Нет, мама, — снова отвечаю я.
— Ну а окна-то хоть есть?
— Нет, мама, окон, тоже нет, — улыбаюсь я.
— Тогда чему ты улыбаешься?
— Я рад, что ты приехала, — довольный, отвечаю я.
Когда мать зашла домой, то увидела, как мои друзья устанавливали окна, стелили линолеум. Одним словом, все торопились к её приезду сделать как можно больше, чтоб увиденное не огорчило её.
Она побыла с нами месяц, за это время первый этаж приобрёл относительно жилой вид, так что она со спокойным сердцем отправилась навещать своего младшего сына в Ереван.
Странная всё-таки штука жизнь. Чем ближе к концу, тем короче становятся годы, тем скупее становится строка, воспоминания последних лет улетучиваются, а вот молодость всплывает в памяти всё ярче.
Последние десять лет, ушедшие на строительство дома, можно описать в трёх словах: работал, зарабатывал, строил. При этом погрязли в кредитах, поскольку заработанных мною денег не хватало на строительство. Когда уехала мать, к нам заселился Петрович. Он в последнее время неважно себя чувствовал, сказывались годы, проведённые в тюрьме. Залеченный туберкулёз давал о себе знать. Работая в пионерском лагере, он скопил приличную сумму денег. У нас была давняя договорённость, что, когда я построюсь, он переедет к нам жить, вот и копил Петрович, чтоб внести свою лепту в строительство дома. Немало помог и Федя, большой любитель анекдотов. Если б не он, я бы не справился один с заливкой бетона. Водопровод тоже без его помощи было бы не провести. И особое спасибо ему за крышу, я бы точно один не справился. Словом, строился дом всем миром. Брат, приезжая гостить, тоже помогал. Матевосик, мой племянник, тоже приложил немало усилий. Надо сказать, что вырос из него отличный парень. Умница, золотые руки, весь в деда. Не зря носит его имя.
В Сочи друзей я не нажил, видать, возраст не тот. Но у Иришки много подруг. Со временем они вышли замуж, обзавелись детьми, и мы дружим семьями. Я с их мужьями поддерживаю хорошие приятельские отношения. Единственный человек, с которым мне приходится часто общаться, это Андрей. Он занимается тем же, чем и я, и мы иногда объединяем усилия, когда объёмы заказов превышают возможности каждого из нас в отдельности. Хороший, добрый парень. Как говорят, без вредных привычек. Трудолюбив, в меру амбициозен. Одним словом, хороший человек. Мне приятно с ним общаться.
Через несколько лет ушёл из жизни Петрович. Хороший, добрый человек.
Каждому из нас отмерен свой час, когда он должен покинуть это мир. Кому и сколько отмерено, знает разве что Всевышний. Как долго будет жить о них память и какой эта память будет, зависит от нас и от того, какой след он оставляет после себя. Многие из моих друзей уже успели завершить свой земной путь. Саша Тимошенко, Саша Хохлов, Виктор Новиков, Володя Васильев, Петрович. Давно ушли мои учителя — Народицкий Аркадий Аронович, Лысенко Юрий Семёнович. Вечная им память.
Есть ещё один человек, который тоже не так давно покинул этот мир. Мы с ним редко созванивались, но от друзей я узнал, что он смертельно болен. Очень хотелось позвонить, поговорить напоследок, посочувствовать, но рука не поднималась взять телефон. Как подумаю, что придётся спрашивать, как дела, как здоровье… И эти вопросы словно соль на рану. Так и не смог осилить себя и позвонить. Меня до сих пор мучат сомненья, может, надо было всётаки позвонить? Вечная тебе память, покойся с миром, Николай Солянко.
Каждый из нас рано или поздно покинет этот мир. Но пока мы остаёмся свидетелями ежедневного восхода и захода солнца, нам ничего не остаётся, как думать, размышлять, действовать. У кого-то это получается лучше, у кого-то хуже. И тем не менее каждое утро мы просыпаемся и продолжаем отсчитывать часы своей жизни. Все мои друзья уже повзрослели, головы покрылись сединой, кто-то уже подсчитывает сумму предстоящей пенсии, ктото считает гонорары, кто-то думает, как бы дожить до зарплаты. Кто-то доволен своими достижениями, кто-то не очень. Судить не мне.
Если кто-то из вас, мои друзья, прочитав эти воспоминания, захочет добавить свои, я буду очень рад. Комментарии в вашем распоряжении.
Я искренне извиняюсь перед людьми, которые недополучили некоторых удовольствий, ввиду моего творческого бездействия, постараюсь исправиться, если получится и хватит времени.
Ну а мне остаётся ещё раз поблагодарить судьбу, что закинула меня в Киев на день позже намеченного срока, за то, что жизнь сложилась так, как сложилась. Я нисколько не жалею о тех головомойках, которые устраивала мне жизнь, за всё надо платить. Зато в награду я получил замечательных друзей. Замечательную жену, подарившую мне чудесного ребёнка и внуков. За мать, которая, не щадя себя, делала для своих детей всё мыслимое и немыслимое, за отца, научившего меня оставаться человеком невзирая ни на что. И наконец, за Иришку, которая, несмотря на разницу в возрасте, носится со мной как с дитём малым. В итоге не она за мной как за каменной стеной, а я за ней. Одним словом, жизнь сложилась и она продолжается.
И вот за окном солнышко освещает мой двор. И мне недавно стукнуло шестьдесят.
Два года назад отошла в мир иной моя мать, самый дорогой для меня человек. И остались мы с Иришкой, уже единственным близким мне человеком, коротать время. Иришка, неугомонная, без выходных пашет с утра и до вечера, ещё и ночами. Можно сказать, пашет за себя и за того парня, то бишь за меня. А я, найдя свободную минутку, клацаю двумя пальцами по клавишам, унося себя в те времена, когда всё ещё было впереди и сегодняшний день представлялся совсем другим.
Нет, не подумайте, я не прощаюсь. Сколько каждому отмерено, одному богу известно, и я не хочу корректировать его планы. Я всего лишь подвожу черту.
Каюсь, десять лет не видел дочь, вообще не видел своих внучат, если не считать скайпа. Ещё много чего не сделал. Не знаю, что входит в планы Господа относительно меня, но мне есть чем заняться в ближайшее время. Надо многое ещё исправить, доделать, достроить. Ну вот ка-кто так.