Лачуги на Болоте

Бурый пепел падал на траву. Табачный дым всё ещё висел в воздухе сизой пеленой.

- А это что за лохматый?

Старик Чернозуб прищурил глаза, от чего всё его коричневое лицо покрылось сетью морщинок. Короткая глиняная трубка дрожала в грязных узловатых пальцах.

- Это? Странно… не встречал. А! Это из Хибары-Возле-Топи, где Лавр со своей старухой жил.

- А я думал, дом пустой, - Портянка почесал колюче шуршащий подбородок.

- Вчера в ночи пришли. С утра тётки ходят, провизию носят. Голодно им, небось…

- Надо же… от стариков припасы должны были остаться.

- Да много ли их там? – Чернозуб вздохнул, - эх, молодость. Бороду ставлю, что скоро детишек заведут.

- Да брось! Брат с сестрой, кажись. Молоды слишком.

- Хех… Моя Краснушка уже всё выведала. Она у меня чудачка, с Болотом одну речь ведёт, а то ей всё сказывает. Муж с женой, жена грустна, муж бежит от кого-то. Краснушке врать незачем.

Портянка усмехнулся:

- Надо же… Старик, а сколько тебе лет-то, что дочь твоя уже сама старуха?

- Эка загнул, - Чернозуб закопался рукой под гору тряпок, навешанных на него, - сколько летов ни есть, а всё мои. Старше меня ты никогда не будешь, а мне не быть моложе тебя. А ты, Портянка, к молодке рыжей не лезь, даже не заглядывайся. Болото таких не носит.

- Да ты чё… - смутился было Портянка, снова почёсывая в отрастающей бороде.

- Не по тебе голубка, не по тебе. Болото врать не станет.

- Ну дед, как знаешь. Надо же…

Болота расстилались жёлтыми от сухой травы островами с чёрными глубокими озерцами от крыльца и до густого леса старых седых засохших ёлок с бородами лишайника. Лишь на самом горизонте нагло зеленела среди этой пыльно-серой желтизны щётка молодого леса.

…

Дара вздохнула и закутала босые ноги в шерстяное рваньё. За окошком, на котором прорвался пузырь, виднелся её новый дом: Болото. Солнце поблескивало на озёрцах, освещало другие старые хибары, напоминающие кучи плавника на родных берегах моря. Лучи согревали выползающих из своих домов жителей, похожих даже не на людей, а на жерди и коряги, обмотанные тряпьём.

Дара со вздохом перевела тоскующий взгляд на каменную печку, возле которой сушились её вещи. Виту хорошо, в рассохшемся комоде нашлось много рубах и штанов, а возле двери на прибитой коряге висела куртка, поношенная, но ещё целая. А для Дары юбок по размеру не нашлось. В любую из найденных в комоде она могла бы завернуться трижды. Она, конечно, выбрала себе одну, выстиранную до голубизны, подколола подол и теперь сидела в старом мышином кресле, ушивала её в поясе. Не в штанах же по дому ходить.

- Надоело… - вздохнула она снова, откинула одеяло, примерила юбку.  В тёмном зеркале она увидела собственную фигурку, маленькую, почти детскую, и, откровенно говоря, не самую красивую. Тёмно-рыжие волосы стрижено коротко, огромная рубашка и юбка до середины икр. Дара отвыкла видеть себя в юбке.

- А у меня есть ноги! – усмехнулась она, сделав несколько танцевальных па, любуясь на результаты своего труда. Конечно, подол подшивать ещё долго, но уже можно носить.

Неожиданно личико её снова погрустнело, с бледных губ снова слетел печальный вздох.

...
Слякоть и дождь, летящий с тёмного неба. Ночная чернота, струи и травы, цепляющие ноги, облепленные мокрыми штанами. Эти нити оплетали Дару, лишая возможности ориентироваться в пространстве. Ей оставалось только брести, спотыкаясь, по петляющей тропинке, вцепившись окоченевшими пальцами в руку Вита.

Потом холодная тёмная лачуга, к счастью, быстро и бездымно разгоревшаяся печурка. Вит пытался заткнуть выбитое окно, а Дара, разворошив тот самый комод и обнаружив там старую простынь, застилала старый топчан, затем они, развесив мокрую одежду возле печи, повалились под старые одеяла спать.
...

Теперь Вит где-то шатается, ищет, чем подлатать кровлю, подпереть стены, где бы делянку с плодородной землёй для огорода найти… а она… Обед сготовила: вон, у печки под полотенцем стоит, дом вымела, вещи по местам расставила. И дел ещё невпроворот. Перебрать шкафы и полки: нужно же знать, что у тебя в хозяйстве, вытрясти сенной тюфяк с топчана, просушить на солнце. Или новой травы нарвать? Хотя, та со вчера мокрая от дождя. А ещё погреб. Маленький, под стать дому, погреб с горой старой картошки. Гниль вынести, хорошую переложить аккуратно.

- Кто-нить дома ежь?

Дара вздрогнула. Первый голос на болоте. Она бросилась к двери, выскочила на крыльцо.

- Мам моя! Маков цвет. Цветочек! – у распахнутой калитки стояла тётка в невообразимом наряде из ветхой клетчатой ткани.

- Доброго дня вам, - неуверенно кивнул Дара.

- Ты уж извиняй, что пришла, да только думаю, еды у вас, горемычных, и нетуть. Лаврухи-то (земля им что шёлк) в последние дни запасов не пополняли… вот, крупки занесла те, да думаю, как бы глянуть… прости старуху!

- Да что вы… - Дара почувствовала, что у неё теплеют уши, - благодарю вас… да вы заходите!

- Ой нет, ой нет, - замахала руками гостья, - и так разлюбопытничалась, сорока трескливая. Другие во приходили, так в руках себя держали.

- Когда приходили? Кто? – удивилась молодая женщина, чувствуя поднимающийся из глубин испуг.

- Да сегодня, с самого брусняка ходят, во, принесли…

Только сейчас Дара заметила стоящие у жидкого плетня корзинки, туески и кулёчки с провизией.

- Что с кота перьев, конечно, - продолжала тётка, - но сколько имеем.

- Да что вы такое говорите! – из глаз брызнули слёзы, - да это целое богатство, россыпь! У нас в погребе два десятка картофелин и связка лука!

- Дак, выходит, правильно принесли, - заулыбалась тётка.

- Дорогая вы моя! Как вас зовут хоть?

- Бобриха. Игла Бобриха. У нас два брата-Бобра, так я старшего жена.

- Тётенька Бобриха, а кто приходил-то?

- Да все помаленьку.

- Зайду ко всем, поблагодарю.

- Эй нет, дитятко, - Бобриха придержала Дару за рукав, - нет у нас в заводу просто так друг дружку ворошить-беспокоить.

- Ну как же… и посуду вернуть…

- Да как случай сведёт. Ой, дай полюбуюсь на тебе. Ой, красота поднебесная! Повезло муженьку твоему. Бедные вы, бедные, неприкаянные! Ну ничего, на Болотах осели – легче будет. Житьё не богатое, да спокойное, а это перво дело. Отъешься, окрепнешь – ещё краше станешь! Ой, мам моя! Это на те Лаврухи юбка?!

- У меня… своей нет, - уши снова потеплели. Даре сразу представилось, что они стали такого же цвета как волосы.

- Дак и не страшно, ей уже не нужно. Никак, ушила?

- Нет, пока только подколола и залатала.

- Эт верно, эт красно! Как же без юбки-то!

Дара снова покраснела. Как она выглядела в штанах, она не знала, но наверняка неказисто.

- Спасибо, тётенька Бобриха. Я пойду, крупы к обеду доварю. А то Вит скоро домой придёт, а луковая похлёбка совсем пустая.

- Ин ладно, иди деточка, - Бобриха замахала руками, разбрасывая в стороны многочисленные полы своего наряда.

…

Обгрызенные ложки дружно стукали о чугунок. Вит усердно хрустел сухарём.

- Ну, ничего. Обживаемся! – Вит чмокнул Дару в взлохмаченную макушку и рухнул на топчан, - земля у нас теперь есть, мужики меня звали рыбу со всеми ловить. Не знаю, что тут на болоте за рыба… а ты, если хочешь, можешь вообще из дома не выходить.

Дара, протирая посуду клоком лишайника, улыбнулась. Она была та ещё домоседка, а когда на улице ветер и с болот постоянно несёт влагой, тут уж лучше сидеть дома… в своём доме…

- Могу прясть, а потом вязать из этой пряжи. Материал только нужен.

- Тут крапивы целые моря! Смотри, видишь, островки щетинятся? Это всё она: хорошая, высушенная, дождями выбеленная. Только нужно поспешить, пока новая не выросла. В городе большой спрос будет!

- Думаешь? – Дара пригладила волосы на затылке.

- Конечно!

Дара покивала, вздохнула, уселась в кресло зашивать Виту уже разорванную куртку. Мужчина взглянул на жену, виновато почесал в кудлатом затылке:

- Дарь… Ты не думай… я тоже очень хочу ребёнка.

Она вскинула на него искрящиеся влагой глаза. Молодой человек продолжал:

- Как только всё наладится… Я тебе обещаю!

- А если, - она сглотнула, - если никогда не наладится?

- Ну что ты! Плохо не может быть вечно. Ты пойми: не могу я позволить себе иметь ребёнка. Ведь ему нужен нормальный дом, еда, образование, общение. Ведь я буду последней свиньёй, если он родится, а я не смогу его обеспечить. Сейчас из-за меня страдаешь только ты, а так будет ещё и он…

- Я не страдаю. Это ты страдаешь. Почему же ты выбрал меня? столько хороших девушек вокруг тебя крутилось, а ты на них даже не смотрел. А я даже приготовить ничего путного не умею, всё с пригарью или недосоленное…

- М-да… гораздо интереснее, зачем тебе такой непутёвый муж.

- Ты не непутёвый! Ты просто золотой, - она схватила его руки, хотела по привычке прижать к лицу, но вдруг замерла и лишь осторожно коснулась их пересохшими губами.

- Ага, чистое золото. Бегает от королевской полиции, скрывается, ни дома, ни работы, на звания, ни состояния. Бедная ты моя травиночка-буйноголовушка.

Он присел к ней на подлокотник кресла, провёл свободной рукой по её волосам:

- А ребёнок успеется. Будет у нас дом, чистый и светлый, и целая орава ребятишек.

- А если мы не успеем? Что, если за тобой придут?!

- Никто за мной не придёт.

- Точно?

- Сюда – точно.

- Ты правда уверен? Я так за тебя боюсь!

Она зарыдала, горько и безудержно, сама не зная почему.

- Ну что ты, малышка моя. Ничего со мной не будет. И с тобой тоже. Ничего плохого. Просто нужно подождать:

Времени река
Размоет берега,
Русло сменит старицей -
Так бегут года.

Ну?

Она обхватила его, прижалась всем телом, стремясь как можно больше соприкоснуться с ним, отдать весь страх, всю печаль.

- Ладно, ты прости меня… - Дара всхлипнула, вытерла глаза, - ты отдыхать ложись. Надо что-нибудь постирать?

- А плакать больше не будешь? – то ли шутя, то ли серьёзно спросил Вит, глядя жене в глаза.

- Нет, не буду, - улыбнулась женщина, зная, что у неё красные глаза и нос, и дурацкие волосы снова растрепались.

Она подхватила бадью с нагретой водой и грязные вещи, легко выбежала на улицу. Дара сама не знала, что на неё нашло. Никогда она не была плаксивой, а тут постоянно тянет ныть и разливаться пятью ручьями. И тело как с ума сошло: всё время хочется есть, а как поешь начинает тошнить. И ещё… но это, должно быть, от недоедания и волнений.

Дара подошла к чёрному озерцу, прямо за их домиком, но оставила стирку и села на самом краю, заглянула в водоём. В чёрной воде, на фоне бледного неба, отражалась она.

«Когда-нибудь у меня будет дочь. Она вырастет и станет очень похожа на меня, только красивее, ведь у неё очень красивый отец. Или будет сын, добрый и умный. Нет, всё же дочь.

Да, Болото?»