Призрак Одетты. Глава 5. Герман

ГЛАВА 5. ГЕРМАН

Когда Герману исполнилось четыре года, мама принесла в дом кричащий сверток. Откинув уголок одеяла, Герман ошеломленно уставился на раскрасневшееся недовольное личико, полное ямочек и морщинок.

— Кто это кричит? — брезгливо спросил Герман.

— Твой брат, — ответила мама.

— Какой страшненький, — сказал Герман.

Мама с папой рассмеялись и переложили братика к нему на колени. И с того момента, как теплый кряхтящий сверток отогрел ему грудь и отлежал ноги, Герман полюбил братика всем сердцем.

Сначала Герман и Яков росли как все обычные братья: ссорились за игрушки, дрались, лупили друг друга. Их воспитанием занимался папа, так как считал, что мальчиков должен воспитывать мужчина. Но когда Якову исполнилось три года, их отец внезапно ушел из семьи к другой, более молодой и красивой женщине. Всё воспитание и хозяйство были переложены на плечи и без того расстроенной матери. Ее методы воспитания в разы отличались от папиных армейских правил. Мама ни к чему их не принуждала. Хотят — спят после обеда, хотят — бегают. Хотят — смотрят мультики, а захотят — погоняют мячик. А если между мальчиками случались ссоры, то их мама, по мнению Германа, действовала не как все мамы. Если Яков получал по носу от Германа и мчался в соплях к маме пожаловаться, то мама не кричала Герману, как все мамы: «Зачем ты бьешь его? Он ведь еще маленький! Отдай ему игрушку. Он же маленький». Их мама действовала иначе: сначала спрашивала, за что Герман врезал Якову. Герман, надувшись, отвечал, что Яков хотел отнять его трактор. Тогда мама поворачивалась к ревущему Якову и, пожав плечами, говорила:

— А на хрена ты забираешь машинку у брата? У тебя что, своей нет? Вот теперь иди и реви.

Такая реакция мамы привела к тому, что Герман никогда, как старший брат, не ревновал маму к Якову. И потому не имел желания соревноваться с младшеньким. Бывали дни, когда эти двое дрались и поднимали такой вой в доме, что разобраться, кто прав, а кто нет, было невозможно. Тогда их мама входила в комнату и начинала так неистово орать и метать всё вокруг, что мальчики, хлопая глазами, оборачивались друг на друга и после одного только шокированного взгляда становились союзниками. Так что еще в детстве Герман и Яков поняли, что в случае ссор им лучше разбираться самим, а то мама у них какая-то странная. Возможно, еще и поэтому Герман рос более ответственным: ведь мама никогда не пыталась быть для них папой. Она была женщиной: слабой и порой истеричной. Вот почему Герман всегда считал себя старшим мужчиной в семье и нес ответственность за Якова, даже когда они дрались не на жизнь, а на смерть. Яков же с самого детства рос упёртым и самостоятельным. Если уж он что-то решил, то переубедить его было сложно. Яков не любил играть во дворе с другими ребятами. Лишь изредка он высовывал нос на улицу. В основном же он сидел дома и смотрел мультики или рассматривал книжки с детскими стихами, пока Герман пропадал на футбольном поле.

Как-то раз на выходных мама сказала, что их пригласили в гости дальние родственники. Пятилетний Яков, не любивший многолюдство, твердо заявил, что никуда не пойдет.

— Тогда ты останешься дома один, — сказала мама.

Яков равнодушно пожал плечами.

— Ну и что, — ответил Яков и включил телевизор.

Мама тоже пожала плечами и начала собираться.

Герман сам погладил рубашки себе и брату.

— Одевайся, — приказал он Якову.

— Я не пойду, — уперся малыш.

— Если ты сейчас же не перестанешь выпендриваться, то останешься дома один.

— Ну и что.

Герман, как и мама, рассчитывали, что в конце концов Яков испугается и всё же пойдет с ними. Но Яков был как в танке. Он никуда не собирался. И когда они уже обувались на пороге, Яков продолжал смотреть мультики. Мама никак не реагировала. Казалось, что ей всё равно, что Яков остается дома один.

— Мы не можем уйти без него! — вскричал Герман.

— А что я могу сделать? Силком тащить его я не буду. Я ведь женщина. А женщины народ слабый.

Тогда рассвирепевший Герман схватил выглаженную рубашку Якова, подошел к маленькому упрямцу, вцепился в него как клешнями и выволок бьющегося в истерике Якова к порогу. Любо-дорого было на это посмотреть, что и делала мама в эту самую минуту. Она просто стояла и смотрела, как Герман обувает вертящегося во все стороны Якова. Только, как ни крути, Герман был сильнее, и поэтому как бы Яков ни вырывался, долго оказывать сопротивление ему не удалось. Герман таки выволок за порог ревущего упрямца, которому пришлось смиренно натянуть рубашку и следовать за мамой и братом, как образцовому малышу. Но уже в гостях братья мирились, и все обиды стирались из памяти.

Когда Яков пошел в школу, Герман каждое утро просыпался пораньше, чтобы приготовить завтрак и проводить брата до школы. А потом Герман возвращался домой и снова заваливался спать, так как сам учился во вторую смену. И даже если они накануне рассорились в пух и прах, утром они всё равно шли вместе, дуясь и не разговаривая друг с другом. А когда они подходили к главному перекрёстку, Герман нервно брал Якова за руку и переводил его через дорогу. Перейдя же ее, Герман презрительно отпускал ладонь Якова, и они снова шли порознь, как враги. Нередко Герману хотелось прибить этого упрямца, а бывало, что по ночам он со слезами и стыдом смотрел на хорошенькое лицо спящего братика и ругал себя последними словами за то, что днем обидел его. Герман в такие минуты часто давал себе обещание больше никогда не ссориться с Яковом и уступать ему во всём. Но как только наступало утро, это хорошенькое спящее личико Якова снова становилось до того вредным и упёртым, что так и хотелось врезать по нему шершавым кирпичом. Даже чуть повзрослев, братья не переставали регулярно ссориться и мириться. Только их мама уже реагировала на это совсем иначе. Она больше не повышала на них голос и не материлась на всю квартиру. Теперь, когда Яков и Герман дрались, мама просто входила в их спальню, садилась на пол и начинала безутешно и горько плакать. Братья тут же забывали все свои нерешенные проблемы и бросались ее утешать, шипя за маминой спиной друг на друга:

— Видишь, из-за тебя.

— А что из-за меня? Ты первый начал.

Заслышав их перепалку, мама начинала плакать еще сильнее, отчего мальчики тут же виновато стихали. Братья с самого начала привыкли к той мысли, что мама — женщина, и она слабая. Ее нужно защищать, ведь она у них одна. Папа бросил, а она рядом. Значит, нужно ее ценить, чтобы она не болела и жила долго. Вот почему, завидев мамины слезы, они тут же кидались ее успокаивать, обещая больше не ссориться и не драться. В конце концов такие странные методы мамы привели к тому, что братья действительно перестали ссориться. Они стали дружными и сплочёнными, на зависть всем ребятам. Герман готов был перегрызть глотку любому, кто посягнет на то, чтобы обидеть Якова. Яков же оставил свое упрямство и стал прислушиваться к советам Германа, негласно считая его своим авторитетом.

Когда Герману исполнилось тринадцать лет, неожиданно к ним вернулся их блудный отец. Он пришел измученный и постаревший. Мама выслушала всю его слезную тираду, но принимать не захотела. Но папа снова пришел и принялся умолять о прощении, но мама оставалась как кремень. Бедный отец мог всю ночь провести на холодных ступеньках в подъезде, но уходить не думал. Причиной таких перемен стало то, что он за это время перенес много страданий. Любовница его разорила и бросила. Он остался без работы и почти опустился на самое дно. Но именно в этот момент, как он сам говорил, он встретился с Богом. Его привели в церковь, и там он долгое время замаливал свои грехи. По документам он всё еще был женат на матери своих сыновей. А так как Библия запрещает развод, он приободрился и решил сделать всё, чтобы вернуть семью. Если Библия запрещает развод, значит, есть воля Божья на его возвращение к жене и детям. А если Бог за него, то тогда всё получится. Вот с такими соображениями папа вернулся в их дом и начал вымаливать прощение. Герман первый заметил серьезность его намерений. Он первый решился на разговор с отцом, и когда узнал всю его историю, то не замедлил всё рассказать маме. Мама же всё еще стояла на своем. Но однажды Герман в отсутствие мамы пригласил папу в дом и накормил его варениками. Когда мама пришла с работы, Герман на правах старшего мужчины в семье твердо заявил, что папа будет теперь жить с ними. Мама всегда была справедливой женщиной, хоть и немного странной. Она всегда твердила Герману, что он мужчина и ответственен за семью, поэтому и в этот раз она с уважением отнеслась к решению сына и не прогнала отца детей. Сначала родители жили в разных спальнях, а потом слово за слово — и они снова стали смеяться вместе, готовить завтраки, показываться на людях. Так что в течение года мама полностью простила папу, и их семья вновь стала полноценной. И как только всё у них наладилось, вдруг пришло письмо из Голландии. Дальний родственник мамы, троюродный дедушка Бернард, смертельно заболел, а смотреть за ним никто не хочет. После недолгих дискуссий вся их семья перебралась в Амстердам. Там в огромном роскошном доме мама взяла на себя роль сиделки. Детей отдали в школу, а папа занялся бумажными делами.

Бернард был до того старым и дряхлым, что походил на сухое срубленное дерево. Он почти не поднимался с кровати и совсем не мог говорить. Подагра склеила все его суставы в уродливые округлые шишки, и он не в состоянии был даже повернуть голову. Говорить он тоже не мог, так как при последнем инсульте его парализовало так, что отнялась последняя возможность роптать на свою судьбу и проклинать всех родственников, друзей и всё, на чём свет держится.

Долгие два года мама терпеливо ухаживала за стариком, снося все его недовольные кряхтения, крики по ночам, капризы по любому пустяку. У мамы и в мыслях не было что-то получить в награду за свою самоотверженную заботу. Она сама несколько раз говорила о том, что, возможно, после смерти дедушки они снова вернутся в Красноярск. Никто из других родственников не имел ни малейшего желания навещать усыхающего старика. Но каково же было их изумление, когда после смерти Бернарда выяснилось, что он отписал всё свое состояние родителям Германа. И, как оказалось, состояние его превысило все ожидания. Никто не мог даже представить себе, что этот одинокий скряга на самом деле так богат. Вот так началась безбедная жизнь простой семьи из Красноярска.

Герман и Яков больше ни в чём не имели нужды. Они отлично окончили школу, поступили в высшие учебные заведения и так же блестяще их окончили. В этом чужом городе Герман и Яков стали еще сплочённее. Герман, любивший шумные вечеринки и красивых девушек, нередко знакомил Якова с хорошенькими подружками. Яков же так и остался немного нелюдимым и упрямым. Правда, свое упрямство он показывал кому угодно, но только не Герману. С Германом Яков почти не спорил и прислушивался ко всем его советам.

Когда Герману исполнилось тридцать лет, мама с папой открыли миссионерский центр и, переложив налаженный бизнес в виде сети фитнес-клубов на плечи сыновей, бросились помогать нищим и бездомным, раскиданным по всему земному шару. Они теперь часто бывали в отъезде, и потому братьям была предоставлена полная свобода. Герман открыл кабинет психотерапевта в одном здании с их главным фитнес-центром и успешно совмещал две работы. Яков же после окончания университета не захотел связывать свою жизнь с физикой и математикой. Всё это было, безусловно, интересно, когда он был студентом. Но не до такой степени, чтобы пребывать на этом поприще всю свою жизнь. В то же время он понятия не имел, чем ему заниматься дальше. Без цели, без мечты, без жажды к жизни, Яков этим только еще сильнее расстраивал Германа, который уже не знал, как расшевелить меланхоличного братика. Ничто Якову было не мило, ничем особенным не хотел заниматься. Правда, одно пристрастие у него всё же было. Якову с самого детства были по душе стихи, но он знал, что это увлечение так и останется на уровне хобби, так как в современном мире поэзия мало кому интересна. По крайней мере, больших денег ему на этом не заработать. А в последнем он и вовсе не нуждался. С тех пор как родители стали разъезжать по всему миру в качестве миссионеров, Яков стал главным менеджером в семейном бизнесе, и поэтому бедное будущее ему не грозило.

Братья жили себе тихо и безбедно, растрачивая свое время так, как им хотелось, пока в один прекрасный день, а точнее — ночь, Герман не встретил в одном из клубов на редкость привлекательную девушку, отлично говорящую по-русски. Она представилась Лолой. И прежде чем душа Германа развеселилась спиртными напитками, Лола предложила ему свои услуги фитнес-тренера.

— А я всё думал, где я тебя видел, — прищелкнул пальцами Герман. — Ты ведь та самая успешная блогерша.

— Не сказать, что прямо успешная, но кое-что у меня всё же получается, — с нарочитой скромностью сказала Лола.

Герман даже не стал раздумывать. Он сразу же дал ей свою визитку и пригласил на следующий день в родительскую церковь, чтобы представить Якову, а кроме того познакомить ее с русской общиной. Ведь как ни крути, а порой хочется хотя бы полдня почувствовать себя как в родной стране. Русскоязычных общин в Амстердаме много, и каждая негласно преследует цель создать свою маленькую родину на чужой земле. Хотя когда приезжают в Россию, то всем видом хотят показать, что они уже давно иностранцы.

— Как тебе наша новая знакомая? — спросил Герман, когда они ехали домой после богослужения.

— Обычная, — равнодушно ответил Яков, — Такая же, как и все твои подружки.

— А что с моими подружками не в порядке? — рассмеялся Герман.

— Вот именно, что с ними всё в порядке. До такой степени всё в порядке, что даже тошно от такой скуки.

— А тебе что нужно?

Яков вздохнул и откинул голову на сиденье.

— Не знаю, — ответил он. — Чтобы было что-то не совсем в порядке. Чтобы была хоть какая-то неправильность во всей этой идеальной жизни. А то мне утопиться хочется от всех этих правильностей.

Герман похлопал Якова по плечу и шутливо сказал, что тот уже с жиру бесится. Яков ничего не ответил, но по настоянию брата всё же пригласил Лолу пару раз на свидание. На этих встречах он еще раз убедился в правильности своих предчувствий. Лола оказалась весьма заурядной и малоинтересной личностью. Именно так он и выразился, когда Герман спросил, как прошло свидание с Лолой.

— Она только и делает, что говорит о своем блоге и фитнесе, — недовольно пробурчал Яков. — Как работник в нашем фитнес-центре она идеальная кандидатура. Но во всём остальном она обычная девушка с банальными взглядами на жизнь.

— Не могу с тобой в этот раз согласиться, — ответил Герман. — Лола мне с самого начала показалась необычным человеком. Есть в ней что-то такое… притягивающее. Например, то, как открыто Лола дала понять, что как мужчина я ей не интересен и между нами могут быть только деловые отношения. Зато она всерьез заинтересовалась тобой. С чего бы это вдруг? Это, знаешь ли, заводит.

— Тебя заводит ущемлённое самолюбие.

— Как знать… Может быть, через пару дней ты и сам поймешь, что наша блогерша полна сюрпризов.

Герман как в воду глядел, когда говорил эти слова. Потому что уже через пару недель Яков сам признался ему, что, возможно, Лола не такая, какой кажется на первый взгляд.

— Что же заставило тебя переменить свое мнение? — рассмеялся Герман.

— Как тебе сказать… — без особого восторга ответил Яков. — Я думал, она помешана лишь на фитнесе и здоровом образе жизни, а таких тут пруд пруди. Но недавно она оставила комментарий под моим стихотворением на моем сайте. Меня, признаться, немного удивила ее смелость.

— Она раскритиковала твои взгляды на жизнь?

— Да, но не так, как другие. Она сделала это тоже в стихах. В тот же вечер я открыл личную переписку с ней. И теперь каждый день мы шлем друг другу стихи.

— Ого! — воскликнул Герман. — И о чём же вы друг другу пишете?

— Ни о чём таком, что ты себе вообразил. Мы просто пишем обо всём, что видим, или о том, что нас восхищает. Иногда это короткие четверостишия о погоде. А иногда серьезные строки о боязни перед будущим. В стихах Лола не кажется поверхностной личностью. Удивляет, что при встрече она ведет себя так, как будто стыдится того, что мне пишет. Но это я немного могу понять. Ведь не всем хочется показывать свое истинное лицо.

— Хм… Ты меня теперь заинтриговал. Может быть, прочтешь хоть что-нибудь для примера? Что-нибудь очень интимное, — Герман просиял лукавой улыбкой.

— Ничего интимного между нами нет. Не пропихивай везде свое больное воображение.

Яков достал из кармана телефон и несколько секунд водил пальцами по экрану.

— Вот, к примеру, вчера я написал ей стих о закате. И она тут же прислала мне ответ, но только о рассвете.

— Ты прочтешь? — нетерпеливо сказал Герман.

Яков присел в кресло и, уткнувшись в отсвечивающий экран, с выражением прочел сначала свой стих об уходящем дне:

«Фуксиновые перья облаков

Рубиновое солнце обрамляет.

Царство вагуса и время снов

Во владения свои вступают.

Небо над водой изменило цвет,

Догорают искры суеты.

Не скользит на землю ультрафиолет.

Затихают над каналами мосты.

Укорочены прохладные лучи,

В складках поднебесья утопая.

Замолкают в сумерках грачи,

Под ногами тени вырастают.

В каждом дне закат — напоминанье:

Всё когда-нибудь покроется забвеньем.

Растворит закат воспоминанья,

Покрывая смерть чужим рожденьем…»

Герман оценивающе поморщился, покачал головой и наконец выдал:

— Как всегда, всё заморочено и пессимистично. И что за ответ прислала тебе наша блогерша?

Яков никак не отреагировал на замечание брата. Он только провел пальцем по стеклу телефона и прочел ответ Лолы:

«В начале творения предрешено;

Светило большое небу дано.

Каждый рассвет от начала времен

Был запланирован, был сотворен.

Зарево дня — пробуждение страсти.

Вся круговерть принимает участье,

Чтобы восхода огонь не погас.

Если мы живы, значит, для нас

Полосы красок, бликов сплетенье.

Это подарки Творца для творенья.

Тот, кто рисует на звёздном холсте,

В точности знает толк в красоте:

Ветер в листве, роса на тюльпанах,

Блёстки небес, синева океанов,

Дождь на песке, мелькание теней,

Свежесть на коже, краски мгновений.

Первый пух света на теплых плечах,

Утренний бриз растворен в волосах…

Чудо-проект! А может ведь статься:

Все мы детали одной декорации».

Герман приподнялся с места и задумчиво наклонился вперед.

— Что ты думаешь? — спросил Яков.

— Красивые стихи, — ответил Герман. — Очень простые слова, но сколько в них движения и света! Никогда бы не подумал, что Лола так видит этот мир.

— Вот и я об этом. Судя по ее характеру, она вообще не любит подобную лирику. Слишком уж она кажется циничной для таких слов.

— Откуда тебе знать? — возразил Герман. — Девочка, может быть, скрывает от других свой хрупкий внутренний мир. В наше время не полезно всем показывать свои истинные чувства. К тому же ты недостаточно хорошо с ней познакомился, чтобы делать такие выводы.

— И что предлагаешь делать? — задумчиво спросил Яков.

— Пригласи еще раз на свидание и поговори с ней еще раз. Может быть, она не настолько поверхностная, как выглядит.

— Думаешь? — с колебанием в голосе произнес Яков.

— Уверен. Тебе нужно просто еще раз с ней поговорить вне рабочей обстановки.

— Я подумаю над этим.

— Смотри не тяни, а то я включу всё свое обаяние, и у тебя совсем не останется шансов.

— Ты же сказал, что она тебя отшила.

Герман расхохотался.

— Не дури, — сказал он. — Это я просто не старался ее заполучить. А сейчас, послушав ее стихотворение, я уже начал сомневаться. Как говорится, такая корова нужна самому. Если будешь медлить, то я вступлю в игру, а против меня у тебя нет шансов.

Яков с улыбкой посмотрел на шаловливое лицо брата и на прощание кинул ему:

— Только ты да я. Да свет дня пригож. А вообще и ты дерьмо, только я хорош.

— Вот сволочь!

Герман швырнул в брата карандаш, но Яков успел скрыться из его спальни прежде, так что карандаш с треском врезался в закрытую дверь и залетел под диван.

Всю следующую неделю от Якова не было отбоя. Всё началось прямо с понедельника. Герман спокойно работал, когда вдруг Яков начал непрестанно названивать. И чего ради? Только чтобы пожаловаться, как Лола ворвалась в кабинет без спроса и стука и начала открыто его домогаться. Герману даже стало смешно от этого. Видимо, девушке уже до смерти наскучила вся эта ваниль со стихами, и она решила действовать напрямую. Герман не то чтобы одобрял такое поведение Лолы, но, с другой стороны, он понимал, что с Яковом, возможно, именно так и надо себя вести. А иначе, пока он раскачается, постареть можно.

Потом и вовсе начался какой-то мрак. Яков сходил на дебаты по биологии, где Лола выступила на стороне креационистов, и совсем с ума спятил. Стал нести какой-то бред про другую Лолу. А потом и вовсе признался, что потерял голову из-за девушки, которая всё это время писала стихи, и упорно отказывался верить, что это и есть Лола. Сначала Герману всё это казалось забавным. Он даже шутки ради предположил, что у Лолы, возможно, раздвоение личности. Но Якова это не только не отпугнуло, но даже еще больше побудило к активным действиям. Давно Герман не видел своего брата таким возбужденным. Поэтому он решил развить эту идею с сумасшествием Лолы. Для Германа все методы казались приемлемыми, только бы не видеть угасающий взгляд и «вареное» состояние брата. После дебатов по биологии в состоянии Якова появилась хоть какая-то динамика, что не могло остаться незамеченным. Только одно теперь пугало Германа: он не знал, как долго продлится такое состояние Якова и к чему это в конце концов приведет. Но Герман привык рисковать, поэтому решил помочь Якову разобраться во всём этом деле. Хотя для него с самого начала всё казалось очевидным: Лола просто отличный стратег. Она выбрала рискованный метод, но, по всей видимости, отлично просчитала все шаги. Лола действовала тихо, аккуратно, вводя Якова в заблуждение, тем самым подогревая в нем любопытство и интерес. Не случайно ведь она выбрала не его, Германа, а Якова. Герман был уверен, что с ним бы никакие трюки не прошли. По-настоящему заинтересовать Германа не удавалось еще ни одной женщине. А Яков тот еще мечтатель. И какую бы разгульную жизнь он ни вел в прошлом, всё равно за ним так и не закрепилось звание бабника или обольстителя. Один его равнодушный и отчужденный взгляд чего стоил. Лола, по всей видимости, давно просекла, что только хорошеньким лицом и красивой фигурой Якова не проймешь, поэтому она и начала свою игру. И, как стало известно позже, она ни в чём не прогадала: Яков всерьез увлекся ею. Каждый вечер он вел с ней переписку в стихах, а днем они ходили вместе обедать. Но чем дольше продолжалось такое неоднозначное общение, тем мрачнее становился Яков. Всё дошло до того, что он вообще перестал спать по ночам. Теперь он бродил по дому, по саду, по улицам как привидение, ища непонятно что. А с наступлением утра приходил уставший и разбитый. В таком состоянии он падал на диван в гостиной и засыпал как мертвый. На работу он приходил теперь после обеда и засиживался в кабинете до поздней ночи. Отношения с Лолой он не рвал, но и выходить с ней на прогулки и совместные обеды больше не хотел. Видя, как Яков угасает на глазах, Герман не выдержал и решил провести собственные наблюдения за Лолой. Для этого он даже пригласил Лолу к себе домой под предлогом семейного ужина.

— Мама с папой возвращаются с Филиппин, — сказал ей Герман. — Обычно по их приезде мы устраиваем семейный вечер и ведем беседы на самые различные темы.

— И ты хочешь, чтобы я при этом присутствовала? — с сомнением в голосе спросила Лола.

— Нет, не я хочу, чтобы там присутствовала. Яков уже многое успел рассказать родителям о тебе. Они теперь в таком предвосхищении. Знаешь, ведь никто ни разу не мог вскружить голову нашему упрямцу. Так что моей семье очень любопытно посмотреть на тебя.

На лице Лолы мелькнула триумфальная улыбка. Наконец-то она этого дождалась, а ведь не прошло и полгода.

— О чём же мы будем говорить? — спросила Лола, откидывая тяжелые локоны за плечи.

Она всегда так делала, чтобы выразить свое удовлетворение.

— Сложно предугадать. Папа обычно говорит очень мало, но его заинтересовали твои убеждения в области биологии. Он читал очень много научных книг и поэтому, наверное, будет не прочь поговорить с тобой на различные темы такого рода. А мама у нас та еще чудачка. Она может начать говорить на самые неожиданные темы. Но если ты с ней начнешь говорить о Боге или о Священном Писании, то не прогадаешь. Она стала очень набожной с тех пор, как папа вернулся в семью и обратил ее в свою веру.

— То есть они будут меня экзаменовать? — с долей раздражения произнесла Лола.

Герман прыснул.

— Что значит экзаменовать? Когда мы говорим на интересующие нас темы, разве это может быть экзаменом? Разве тебе не хотелось бы поговорить о том, в чём ты отлично разбираешься? К тому же с такими приятными собеседниками, как мои родители.

— Мне уже начинает не нравиться эта затея, — закатывая глаза, вымолвила Лола.

Герман взял ее за руку и, заглянув в ее бездонные зрачки, как можно более искренно произнес:

— Я бы на твоём месте, даже не раздумывая, помчался на этот вечер. Ведь если парень хочет познакомить тебя с родителями, это о многом говорит. А если еще этот парень — Яков, то твои шансы на ожидаемый результат в разы повышаются. До этого дня ни я, ни Яков не думали приглашать кого-либо знакомиться с нашими родителями.

Лола поморщилась и, подозрительно прищурив глаза, спросила:

— А почему тогда ты меня приглашаешь на этот вечер, а не Яков?

— Ха! — насмешливо выдохнул Герман. — Ты что, Якова не знаешь? Он у нас вечно сомневается. Яков уже все уши мне прожужжал о том, что хотел бы тебя познакомить с родителями, но всё думает, правильно ли это будет. Он боится, что тебя могут отпугнуть такие серьёзные намерения.

— А у него действительно на меня серьёзные планы?

— С девяностопроцентной вероятностью. А если ты еще и родителям нашим понравишься, то всё дело будет решено. Поверь мне как брату, я его таким еще никогда не видел.

— Как сказать… — Лола разочарованно отвела взгляд в сторону. — За все эти пять месяцев нашего знакомства он ближе, чем на вытянутую руку, ко мне не приближается. Я себя так даже в подростковом возрасте не чувствовала. Мы как дети, в самом деле: только переписываемся по вечерам, перехватываем приветливые взгляды на работе, изредка обедаем вместе. А как дело доходит до чего-то существенного, так Яков на попятную. Я уже начинаю подозревать, что у него не всё в порядке со здоровьем. Ты сам понимаешь, что я имею в виду.

Герман готов был расхохотаться, но вместо этого выдал с натянутой искренностью:

— Не глупи. Ты прекрасно знаешь, что это не так. Просто у него наступил период кризиса. Он почему-то считает, что постель только всё портит — не дает людям узнать друг друга поближе. Вот и вся его теория.

— Звучит наивно, но в этом весь Яков. Ничего страшного. Мне это даже начинает нравиться.

— Вот и отлично. Так ты придешь?

— Только если Яков сам лично меня пригласит.

— Пригласит. Не сомневайся.

Когда Герман давал такое обещание Лоле, он даже и представить себе не мог, какая истерика его будет ожидать дома. Яков как с цепи сорвался, когда узнал об этом.

— Кто тебя просил?! — метался он во все стороны. — Я не хочу, чтобы она приходила! Я, может быть, вовсе планирую с ней расстаться! Чего ты лезешь, куда тебя не просят?

Герман, развалившись на диване, самодовольно грыз большую круглую грушу.

— Я хочу сам лично понаблюдать за ней, — ответил Герман. — Хочу посмотреть, как она будет вести себя с нашими родителями. Хочу послушать, как она будет говорить о биологии и всяких там научных делишках.

— Нужно было тогда просто пригласить ее обед и задать ей все вопросы! — нарезая по комнате круги, кричал Яков.

— Я пробовал. Не получается. Она всякий раз увиливает. Вздыхает, закатывает глаза и говорит, что всей этой мути ей и в университете хватает. Поэтому вежливо просит, чтобы я ей не надоедал. Но нашим родителям она не посмеет такое сказать. Вот мы и посмотрим, как она выкрутится.

— Как ты не понимаешь! — не унимался Яков. — Я вообще не хочу, чтобы наши родители ее видели, до тех пор, пока я сам не разберусь. И вообще, что ты везде лезешь, не спросив у меня?!

Герман приподнялся и сел на диване. Откинув огрызок желтой груши и вытерев рот ладонью, он сурово прикрикнул на Якова:

— Спокойно! Сядь и не маячь по комнате, а то уже голова от тебя кругом!

Яков мгновенно пришел в себя и, как послушный мальчик, присел в кресло, опрокинув лицо на ладони.

— Значит, так, — серьезным тоном сказал Герман. — Во-первых, я не вмешивался. Это ты меня вмешал против моей воли. А во-вторых, я что тебе, мальчик на побегушках, чтобы исполнять все твои указания и капризы? Я сказал, что сам лично хочу понаблюдать за Лолой. Но не тогда, когда она в спортивных лосинах ведёт пилатес, а в серьезной и непривычной для нее атмосфере. И если даже я пригласил ее от твоего лица, в этом нет ничего предосудительного. Ты ведь меня впутал в эту игру. Если ты так и будешь страдать и шататься по ночам, как призрак, ты мало чего добьёшься. Поэтому не ори тут. Я тебе, между прочим, помогаю. А если тебе моя помощь не нужна, так нечего было меня с самого начала просить о ней.

— Но ведь можно было бы как-то иначе… — присмирев, произнес Яков.

— Значит, нельзя было, — перебил его Герман. — Мне что, смотреть, как ты медленно сохнешь от голода и тоски? Так что не вякай тут. Я для тебя стараюсь.

— Понятно, — пробубнил Яков.

Герман сразу смягчился, снова упал на диван и взял из вазочки другую грушу. Комнату пронзили сочный хруст и смачное чавканье.

— А теперь иди и пригласи Лолу на наш семейный ужин. А то она сказала, что не придет, если ты сам лично ее не позовешь.

Яков презрительно поднял глаза на брата.

— Сам дерьмо, — ответил Герман, не смотря на Якова.

Тогда от невысказанной досады Яков гневно перевернул вазочку с фруктами на пол и поспешил удрать из комнаты.

— Идиот… — пробурчал Герман себе под нос, как только дверь за братом захлопнулась.

Вечер состоялся на выходных. Яков, скрипя зубами, всё-таки сделал так, как ему велел брат. Он сам подошел к Лоле после рабочего дня и с театральной торжественностью пригласил ее на ужин с семьей. Но даже и тогда Лола не дала сразу же положительный ответ, сказав, что ей нужно проверить свое расписание: вполне возможно, что у нее все выходные будут заняты. Но в тот же вечер она сама позвонила к Якову и сообщила, что всё отменила и теперь непременно придет на ужин. И все последние надежды Якова отодвинуть знакомство родителей с Лолой рухнули, как карточный домик. Ему ничего не оставалось, как смириться с положением вещей, в душе злясь на Германа.

Помимо Лолы на вечер еще были приглашены пастор Вальдемар из их общины и его очаровательная жена Виктория. Лола напрочь отказалась от услуг Германа и Якова встретить ее на станции. Она попросила дать адрес и ровно в шесть вечера позвонила в их дверь.

— А это наша долгожданная гостья! — воскликнул Герман. — Пунктуальная особа.

Яков вскочил с места и побрел в прихожую. Эти несколько секунд, пока он приближался к входной двери, он лихорадочно придумывал, как бы сделать так, чтобы эта встреча не состоялась. И какие только нелепые мысли его в эти секунды не посетили! Он даже подумал, что, может быть, ему надо схватить Лолу в охапку, запихнуть ее в машину и умчаться куда-нибудь подальше от дома. А потом сказать всей семье и гостям, что Лоле стало плохо и пришлось ее везти в неотложку. И чего только не нафантазировал Яков, но всё было напрасно. Все умные мысли в один миг куда-то попрятались. Подойдя к порогу, Яков еще какое-то мгновение колебался. За толстым дверным стеклом уже просвечивал женский силуэт. Как бы смешно это ни выглядело, но Яков продолжал надеяться, что всё в последний момент изменится, и ему не придется весь вечер со стыдом отводить глаза, когда Лола вдруг начнет беспробудно болтать о фитнесе и о своем любимом блоге. Как во сне, он открыл дверь. На пороге стояла Лола в черном вечернем платье и заколотыми на затылке локонами. В руках она держала круглый сверток, накрытый алюминиевой фольгой. Сомнений быть не могло: перед ним стояла Лола, но Яков по первому же взгляду понял, что эта та самая девушка, с которой они провели чудесное время в парке.

— Это ты? — рассеянно пролепетал он.

— А ты ждал кого-то другого? — с натянутой фамильярностью сказала Лола.

Яков стоял как громом пораженный. Вне всяких колебаний: перед ним стоит другая личность. И как бы она ни старалась подделать интонацию и привычки Лолы, всё было слишком очевидно. Яков посторонился, пропуская девушку за порог. Лола прошла в гостиную и предстала перед всем семейством. Все пристально уставились на нее, и даже Герман на время застыл. Еще ни разу ему не приходилось видеть Лолу в таком элегантном вечернем образе. Сейчас, без мячей и гантелей, она выглядела такой хрупкой и женственной, что сложно было удержаться от давящего восторга. Яков подошел и встал рядом с Лолой, как смущенный школьник.

Первым в себя пришел отец семейства.

— Что же ты, Яков? Представь нам свою подругу, — сказал он.

Яков неловко откашлялся и поспешно заговорил:

— Э-м-м… Это моя подруга Лола, о которой я вам уже много рассказывал. Лола, это мои родители, — Яков назвал их по именам, — а это пастор нашей общины Вальдемар и его жена Виктория. С ними ты, наверное, уже знакома.

— Очень приятно, — сказала Лола, одарив присутствующих смущенной улыбкой.

От пристального взора Германа не ускользнуло то, как зарделись ее щеки и дрогнул ее голос. По всей видимости, их блогерша переволновалась, чего ранее за ней не наблюдалось.

— Проходи, Лола, не стесняйся, — вступил в беседу Герман. — Яков, возьми у нее поднос. Что ты застыл?

— Что это у тебя? — приблизившись к ней, сказала хозяйка дома.

Лола словно очнулась ото сна.

— Это десерт, — сказала она. — Он еще теплый.

— Ты сама испекла? — спросила Виктория, выказывая свое удивление.

Лола вдруг снова покраснела и, потупив взор, ответила:

— Да. Я надеюсь, никто здесь не против сладкого?

Герман с подозрением посмотрел на Лолу. То, как она вспыхивает румянцем и поминутно смущается, виделось таким странным и непривычным. Но, с другой стороны, Герман едва ли мог заподозрить ее в притворстве. Уж слишком всё выглядело натурально. Уж его-то подобным актерством и симуляцией ни одна девушка не смогла бы провести.

— Я думал, ты у нас совсем не любишь сладкое, — сказал Герман, не сводя с нее взора.

— Что ты такое говоришь? Не думаешь же ты, что я всю жизнь только и делаю, что сжигаю калории? Бывают дни, когда я себя балую.

— Вот и правильно, — поддержала Лолу хозяйка дома, увлекая ее за собой. — Пойдем, детка, поможешь мне на кухне.

Виктория тут же спохватилась, тоже предложив свою помощь. Женщины удалились на кухню, а Герман незаметно ткнул Якова локтем.

— Что это с ней? — недоуменно спросил Герман.

— Эта та самая, о которой я тебе говорил, — просипел Яков. — Теперь ты видишь, что я всё это не выдумал?

— Не сходи с ума. Не думаешь ведь ты, что в ней живут две личности.

— Я бы до этого не додумался, если бы ты мне об этом не сказал.

— Хорошая девушка, — довольно произнес отец.

Братья тут же перестали перешептываться.

— По ее взгляду видно, что она скромная и застенчивая, каких уже редко встретишь в наше время, — сделал свои выводы Вальдемар.

Герман и Яков чуть заметно переглянулись, а их папа чуть мечтательно произнес:

— Я всегда представлял, что в нашу семью войдет именно такая девушка.

— Еще рано говорить об этом, — замямлил Яков. — Мы пока что просто друзья…

Герман покачал головой, глядя на то, как теряется и мямлит Яков. Подняв глаза, Герман через всю гостиную устремил взор на кухню. Облачившись в пестрый передник, Лола ловко нарезала овощи тонкими пластами, о чём-то мило беседуя с двумя женщинами. В эту минуту Германа впервые посетили сомнения. Он вдруг подумал, что, возможно, этот упрямый Яков мог оказаться прав, гоняясь за какой-то призрачной девушкой. Он незаметно прошел через всю гостиную и встал на пороге кухни. Обычно Герман не был охоч до бабских разговоров: они всегда говорят о еде и калориях, а потом о натуральных шампунях, о промахах на работе и с мужьями. Короче, сплошное кудахтанье ни о чём. Герман ожидал, что Лола займёт свою нишу: начнет говорить о правильном питании и просветит их мать, как нужно спать, чтобы не болела спина, и сколько нужно выпивать воды в день. Но беседа, которая развернулась между женщинами, вконец поколебала всю убежденность Германа в том, что Лола просто-напросто отличный стратег.

— Делая добро, да не унываем, ибо в свое время пожнем, если не ослабеем, — наизусть процитировала мама строки из Библии.

— Да, вы правы, именно этот стих я и имела в виду, — оживленно ответила Лола.

— И почему тебя так трогает именно этот стих? — поинтересовалась Виктория, стряхивая с овощей воду.

Лола, сжимая в левой руке нож, не переставала мастерски мельчить овощи, но при этом голос ее стал задумчивым и даже немного печальным.

— Потому что если мы делаем зло кому-то, мы потом не удивляемся, если с нами поступят подобным образом, — произнесла Лола. — Мы как будто даже готовы к определённым последствиям. И даже не отдавая себе отчета, словно ждем расплаты за свое злодеяние. А если оно не приходит, то мы сами ищем способы наказать себя. Иногда делаем это неосознанно. Но если мы делаем добро людям, а судьба всё время поворачивается к нам спиной, и люди вместо признательности начинают нас использовать, то тогда пропадает всякое желание делать что-то хорошее. Куда легче в таких ситуациях озлобиться и поступать как все. Я думаю, это и есть слабость, о которой говорится в этом стихе. Глядя на то, как люди, делающие зло, живут в достатке и во всём преуспевают, порой теряешь всякий смысл в том, чтобы верить в Бога и просить у Него помощи. Тогда даже могут прийти мысли, что, скорее всего, Его нет. Но вся сила заключается в последних строках, где говорится, что мы пожнем. Только бы при этом нам не ослабеть. Порой нам кажется, что время наших страданий слишком затягивается, но мы должны с надеждой смотреть на итоги. В конце концов Бог проявит Свою верность, и тот, кто сеял добро, несмотря на мрак вокруг нас, рано или получит награду. Ведь вы сами говорите, что Бог верен и Свои обещания сдерживает. Всё, что Он начал, Он доведет до конца. И если мы так будем верить, то у нас будет сила жить не так, как многие люди в этом мире.

Лола умолкла, продолжая стучать огромным ножом по разделочной доске. На мгновение в кухне повисла тишина. Мама и Виктория чуть заметно переглянулись. Герман заметил, как на глазах матери уже начали набухать слезы. Видимо, слова Лолы напомнили матери о ее собственных непростых испытаниях, которые она смогла пройти достойно, получив награду за свое терпение. Нужно было срочно что-то сказать, чтобы мама не разревелась.

Первой тишину нарушила Виктория. Она подошла к Лоле и воскликнула:

— Поразительно! Ты меня удивляешь. Где ты научилась этому?

Лола смущенно покачала головой.

— Моя бабушка учила меня готовить еще с детства. Она сама резала овощи так ловко, что не видно было лезвия ножа.

— Нет. Я не об этом! — рассмеялась Виктория. — Хотя режешь ты и вправду мастерски. Я говорю о том, кто тебя учил читать Библию? Даже проповеди мужа меня так не касаются, как сейчас твои слова.

— А главное — сколько искренности во всём, что ты говоришь. Видимо, эти слова ты не просто прочла, а пережила на каком-то этапе своей жизни, — нежно пробормотала мама, смахнув с лица слезу.

Лола наконец закончила с нарезкой овощей и обернулась к дамам.

— Прозвучит как повтор, но и этому меня научила бабушка. Она была глубоко верующим человеком, и она научила меня читать Библию. Именно она говорила мне о том, что делать добро не всегда разумно с точки зрения человека, но мы должны ориентироваться на совесть, через которую нас направляет Высший разум.

— Удивительная девушка, — не сводя с нее восторженного взгляда, сказала Виктория. — Жаль, что ты не встретилась нашему сыну.

— Что ты такое говоришь? — рассмеялась мама. — Герман мне сказал, что у них с Яковом всё серьезно. А вот и сам Герман.

Герман, застывший на пороге, как меловая скульптура, не мог пошевелиться, даже когда мама его несколько раз окликнула.

— Да что с этим парнем такое? — возмутилась мама. — Ладно, без его помощи справимся. Виктория, возьми вот эти тарелки, пожалуйста. Лола, положи губку на место. Я потом сама всё уберу.

Когда Виктория и мама вышли из кухни, Герман подошел к Лоле и, нарочито просияв заговорщической улыбкой, прошептал ей на ухо:

— Отлично подготовилась. Смотрю, ты учла все мои рекомендации. Будь уверена, маме ты точно понравилась.

Лола подняла на него глаза. И что только не выражал этот короткий взгляд: удивление, оскорбление, робость, непонимание и даже осуждение. Герман, сам того не ожидая, виновато отвел взор первым. Еще никогда ему не приходилось так реагировать на взгляд женщины. Ни дав никакого ответа, Лола вышла из кухни, а Герман ощутил себя законченным болваном. Правда, он сам не мог дать ответ, почему он вдруг должен себя чувствовать неловко из-за сказанного. Но было то, что было: он стоял сконфуженный и пристыженный всего лишь одним взглядом Лолы.

Наконец наступило долгожданное время ужина. Все уселись за столы. Виктория зажгла свечи, и все, склонив головы, прочли благодарственную молитву. Герман чуть приоткрыл глаза и взглянул на Лолу. «Сидит такая набожная, как будто на самом деле молится», — с усмешкой подумал Герман, и снова ему стало стыдно за такие мысли. Как только было произнесено долгожданное «Аминь», все с воодушевлением принялись за еду. Герман очень любил своих родителей за то, что, несмотря на свою веру, они не были ханжами. Мама всё так же шалила, подтрунивая над папой. Папа всегда делал вид, что бранит маму. Они всегда оставались людьми простыми и с открытым сердцем, не вынося мозг окружающим своей святостью и праведными делами. Поэтому даже если бы Лола вела себя как обычная блогерша и говорила только о правильной еде и о спорте, Герман был на сто процентов уверен, что и тогда она понравилась бы его семье, хотя, может быть, не настолько, чтобы советовать сыну жениться на ней. Но после разговора на кухне стало ясно, что мама просто очарована Лолой и теперь будет мягко настаивать, чтобы Яков поспешил жениться на этой чудесной девушке. Но Яков чересчур упрямый, чтобы так легко поддаться женским уговорам. Вот если бы отец высказал свое согласие, то Яков, может быть, и задумался бы.

Пока мысли в голове Германа бились одна об другую, папа незаметно завел свою беседу с Лолой. Они начали говорить о древних захоронениях, потом перешли зачем-то к пещерным людям, а оттуда добрались до озонового слоя. Герман всё это время пристально наблюдал за Лолой. Ни в одном ее жесте или взгляде не читалось, что ее напрягают подобные разговоры. Напротив, она говорила оживленно, с энтузиазмом, словно рассказывала о том, сколько подписчиков она набрала за последние четыре месяца.

— То есть ты считаешь, что из-за того, что климат в начале возникновения Земли разительно отличался от нынешнего, и люди, и растения были иными? — спросил папа, принимаясь за молодую картошку.

— Да, — ответила Лола. — Удивительно, что ученые не обращают внимания на те слова, которые имеются в первых главах книги Бытие. А ведь любое слово в этих главах может найти свое научное подтверждение.

— Что ты имеешь в виду? — вступил в разговор пастор Вальдемар.

— К примеру, антропологи и по сей день находят кости людей, которые достигали невероятных размеров. Или та же самая виноградная кисть из долины Есхол разве не говорит нам о том, что даже растительность в то время была иной?

— И при каких же климатических условиях, вы думаете, такое возможно? — спросил пастор.

— При высокой контракции кислорода в воздухе, — ответила Лола.

— Но ведь газообмен происходит только при наличии свободных эритроцитов. Сколько бы мы ни подавали кислорода организму, он возьмет ровно столько, сколько готовы связать красные кровяные тельца.

— Да, но если повысить атмосферное давление, то кислород будет переноситься плазмой, насыщая ткани более интенсивно, — убедительно сказала Лола.

— То есть это как? Кислород будет свободно плавать в плазме, ничем не связываясь? — оторвавшись от своей картошки, вопросил папа.

— Да. Вы ведь наверняка знаете, что в некоторых реанимациях используют специальные устройства и камеры, где повышено давление при высокой концентрации кислорода. Селекторами и ботаниками давно уже было отмечено, что при таких условиях и томаты могут вырасти до размера арбузов.

— Я, кстати, что-то подобное уже слышала, — вмешалась Виктория. — Одна моя знакомая ходит в очень дорогой салон красоты, где используется нечто подобное. Она говорит, что в таких кислородных камерах даже самые глубокие раны заживают чуть ли не в пять раз быстрее. Так что вполне возможно, что всё именно так и было при начале творения. Даже то, что говорится о Всемирном потопе «резверзлись все источники великой бездны», уже говорит нам о том, что, возможно, раньше Землю защищала некая оболочка, которая в первой главе Бытия описывается как твердь небесная.

— Я тоже об этом часто задумывалась, — сказала Лола. — Мне всегда было интересно узнать, что же было там на самом деле. Чем больше я изучаю этот вопрос, тем более утверждаюсь в том, что такая продуманная система, как наша Вселенная или даже человеческий глаз, не могли возникнуть из череды случайностей; всё настолько тонко и сложно устроено.

— Я с вами абсолютно согласен, — промокнув губы салфеткой, сказал папа. — В конце концов, это даже смешно, что люди отказываются верить в Создателя при таких очевидных доказательствах. А еще спешу отметить, что ты весьма интеллигентная девушка и очень приятный собеседник. Даже не верится, что ты в таком юном возрасте интересуешься подобными вещами.

— Биология увлекала меня еще со школьной скамьи, — плохо скрывая смущение, ответила Лола.

— Мы очень рады, что ты к нам сегодня присоединилась, — ласково принесла мама. — Вечер еще никогда не был таким приятным и интересным, как сегодня.

— Да, нужно признать, что у тебя, юная леди, талант не только в биологии, — присоединилась к похвале Виктория. — Ты умеешь создавать настроение и менять микроклимат.

Заметив, как Лола сконфузилась и покраснела, Яков поспешил увлечь беседу в другое русло.

— Как насчет десерта? — бодро произнес он. — Я видел, что Лола принесла что-то особенное.

Мама начала всплескивать руками и охать, что совсем забыла про десерт. Лола предложила свою помощь. Как только они вышли на кухню, Яков наклонился к Герману и поспешно прошептал:

— Сделай так, чтобы мы с ней остались наедине.

— Ты что, сдурел? — прохрипел Герман, знавший мнение родителей о добрачных отношениях. — Может быть, вам еще красную дорожку к спальне проложить?

— Дурак. Не о том речь. Мне поговорить с ней нужно.

— А как ты с ней познакомился, Яков? — вмешался в братское перешептывание Вальдемар.

Яков выпрямился и рассеянно замигал ресницами.

— А мы… — снова начал он мямлить, — мы с ней познакомились, когда… Точнее, мы знали друг друга, а потом…

Германа уже начинала нервировать рассеянность Якова. В точности как первоклашка у доски. Герман досадливо пнул Якова под столом и смело перехватил беседу:

— Так ведь в вашей церкви они и познакомились. Я пригласил Лолу на богослужение, и там они с Яковом в первый раз и встретились.

— А ты как с ней познакомился? — спросил Вальдемар у Германа.

Герман чуть заметно замялся. Сейчас было бы крайне неуместно сказать, что они встретились в ночном клубе. Но, пораскинув мозгами, он быстро нашел, что ответить, так, чтобы это было не совсем враньем:

— Она предложила свои услуги тренера по пилатесу и йоге. Лола — известный среди молодежи спортивный блогер, поэтому это послужило бы отличной рекламой для нашего фитнес-центра. Вот почему я не раздумывая взял ее на работу.

— Нужно было ее с нашим сыном познакомить, — весело отшутился Вальдемар.

— Я тоже об этом подумала, — рассмеялась Виктория.

Герман заметил, как Яков недовольно нахмурился. Это было в первый раз, когда Герман прочел на лице брата неприятное шевеление ревности. В эту самую минуту мама опустила на стол большой шоколадный пирог с глянцевой поверхностью. Со всех сторон раздались восторженные возгласы, а папа и Герман даже зааплодировали.

— Это же брауни! — вскликнула Виктория. — Лола, неужели сама испекла?

Лола подавала всем по очереди десертные блюдца.

— Да, — просияв улыбкой, ответила она. — Но это не так сложно, как кажется.

— Тоже твоя бабушка тебя этому научила? — не унималась Виктория.

— Нет. Это я подсмотрела в поваренной книге.

Герман вскользь покосился на Якова. Тот сидел бледный как полотно.

— Выпей что-нибудь, — пробубнил Герман, глядя на брата, — а то сидишь как мумия. Смотреть на тебя жутко.

— Она что-то рассказывала о бабушке, — чуть шевеля губами, пролепетал Яков. — Это точно она.

— Успокойся. Съешь лучше брауни.

— Эй, вы, там, на камчатке! — задорно позвала мама сыновей. — Что спрятались, как мыши? Будете хлопать глазами — останетесь без сладкого.

И снова загремела посуда, посыпались восторженные междометия. Лола любезно поведала всем рецепт. Мама даже не поленилась всё записать в свой блокнот. Мужчины за обе щеки уплетали шоколадный пирог и просили добавки. За всё время ужина Якову удалось всего лишь несколько раз перехватить взгляд Лолы. Она словно боялась смотреть на него слишком долго. Герман тоже это заметил. Как только ее глаза натыкались на прицельный взор Якова, Лола тут же опускала ресницы. Но даже в этих коротких прикосновениях взглядами Герман заметил глубокую нежность и привязанность девушки. Но как практикующий психотерапевт он уловил и то, что в ее взгляде читалось нечто похожее на раскаяние и чувство вины. Еще час назад Герман пытался убедить себя, что Лола умело прикидывается, но сейчас эта мысль казалась ему нелепой. И, как бы комично это ни звучало, Герман вдруг сам начал верить в истинность своей теории об имеющемся у Лолы диссоциативном расстройстве личности. Некогда он предположил такой диагноз шутки ради, лишь бы найти объяснение для своего сумасбродного упрямца брата. Но сейчас чем больше он смотрел на Лолу, тем более утверждался в том, что ошибки тут быть не может: это совсем другая личность. Ему даже подумалось, что, возможно, это сестра-близнец Лолы, о которой сама Лола умолчала. А если и вправду эта скромная и чуть запуганная девушка заключена в теле Лолы, то как сделать так, чтобы ее оттуда высвободить? Как сделать так, чтобы она стала жить отдельной личностью, ведь именно в нее Яков влюблен по уши. Событие это принимало еще более яркий и трагический окрас, так как Герман не мог припомнить, чтобы Яков прежде был хотя бы раз вот так безудержно влюблен. Герману даже не хотелось думать о том, что может случиться с братом, если он вдруг не сможет быть с той, которая ему стала так нужна. А он как старший брат всегда готов был сделать всё, чтобы Якову легко жилось в этом бренном мире. Но, помимо переживаний за брата, Герман без ложной скромности думал о том, что мог бы стать гением в глазах народа и даже получить Нобелевскую премию, если бы ему как психотерапевту такое удалось.

Пока Герман перебирал в голове всевозможные книжные теории, Яков успел несколько раз наступить ему на ногу под столом. Герман был так погружен в свои мысли, что даже не сразу это почувствовал. Подняв глаза, он увидел, что Яков готов просверлить дырку на его лице — с таким требованием и напором он смотрел на него в эту секунду.

Герман тут же опомнился. Он взглянул на часы. Время близилось к завершению приятной встречи, а позволит ли Лола себя проводить хотя бы до станции — это оставалось загадкой. Она порой бывала такой же упрямой и непоколебимой, как и сам Яков. Так что Герман поднялся из-за стола и принялся собирать грязные тарелки.

— Что ты делаешь? — вскинулась мама. — Оставь, я потом всё уберу. Давайте все пройдем к камину, я сейчас сварю кофе.

— Не беспокойся, мама, — остановил ее Герман, — ты и так хорошо сегодня потрудилась. Ужин был великолепный. Так что отдыхай. А посудой займёмся мы.

Мама и Виктория приличия ради немного посопротивлялись, но потом всё же смиренно прошли вглубь гостиной и уселись на мягкий диван. Герман, Лола и Яков ловко собрали все грязные тарелки и сложили их в огромную гору на кухне. Когда на столе ничего, кроме подсвечника и кружевной салфетки, не осталось, Герман вошел на кухню и, поставив на поднос кофейник, крохотные белые чашки и блюдо с халвой, с простодушной наглостью сказал Якову и Лоле:

— Вы ведь сами справитесь с посудой? Спасибо большое. Яков, подай Лоле фартук.

Лола уже стояла к ним спиной. В отличие от Якова, который в первую секунду готов был насквозь прожарить Германа взглядом, она даже не думала возмущаться в ответ на такую просьбу. Словно для нее мыть посуду в гостях — нечто само собой разумеющееся. Яков еще раз посмотрел на гору посуды, а потом на Лолу, и только тогда вдруг до него дошли истинные намерения Германа. А Герман едва уловимо вздохнул, сетуя на тугой ум Якова.

— У вас полчаса, — прошептал брату Герман. — Потом мама начнет вас звать к нам обратно.

Яков кивнул в ответ, и Герман поспешно вышел из кухни, всучив брату в руки передник.

Оставшись наедине с Лолой, Яков сразу же ощутил себя неуклюжим, неповоротливым и даже каким-то толстым. Тяжело сглатывая, он приблизился к Лоле, и прежде чем она успела обернуться, он накинул на нее фартук.

— Спасибо, — сказала она, продолжая греметь тарелками.

Яков неловко принялся искать по бокам фартука тонкие завязки, несколько раз невзначай коснувшись девичьей талии. Лола слегка отступила от него и мокрыми руками ловко завязала узел за спиной.

— Тебе тоже не помешал бы передник, — бросила она через плечо, — а то запачкаешь рубашку.

Яков что-то замямлил, посторонился и принялся торопливо рыться в шкафах. Наконец он нашел какой-то старый выцветший передник и надел его на себя. Теперь они стояли рядом в рабочем обмундировании, перебирая посуду и изредка касаясь друг друга локтями. Яков высвобождал емкости от остатков еды, а Лола аккуратно складывала всё в посудомоечную машину. Время текло, и Якову казалось, что секундная стрелка тарабанит ему прямо по темени. Нужно было что-то делать. Сказать что-нибудь, спросить, сделать комплимент. Но он будто напрочь забыл, как всё это делается. Яков цеплялся в голове за любую идею и даже несколько раз готов был начать разговор. Но все мысли казались ему до того глупыми, что он пресекал их прежде, чем они начинали развиваться. Яков так сердился на свою нерасторопность, что в эту секунду готов был себя просто избить. Время шло, а они всё так же молча возились с посудой. Тогда на помощь пришла сама Лола. Не глядя на Якова, она заговорила первая:

— Твои родители очень милые люди.

— Уверен, ты им тоже очень понравилась, — уцепившись за эту нить, сказал Яков. — На самом деле моя мама ко всем относится хорошо, но о тебе у нее сложилось исключительное мнение.

Лола ничего не ответила, и Яков испугался, что пауза снова затянется и возобновить беседу будет невозможно.

— Еще хотел сказать, что ты сегодня потрясающе выглядишь. Тебе очень идет это платье.

— Спасибо. Не всегда есть повод надеть такое платье. Голландские женщины не особо любят наряжаться, не так ли?

— Это правда. Но зато всегда можно отличить в толпе славянских женщин. Они всегда выглядят если не как звезды подиума, то максимально опрятно и представительно.

— Ты, наверное, скучаешь по родине?

— Не совсем, — задумчиво ответил Яков. — Иногда только вспоминаю, как мы жили в Красноярске. Здесь нам живется гораздо легче, чем там. Но всё же к своему народу иногда тянет. Я думаю, что я не один такой. Кровь всё же имеет огромную силу, вот нас и влечет больше в общество своих, даже если мы втайне осуждаем ментальность своего народа.

— В этом я с тобой согласна. Я, признаться, немного волновалась, когда сюда шла, и сомневалась, нужно ли мне это. А сейчас очень рада, что ты меня пригласил. Давно я не ощущала себя так уютно. Даже уже начала забывать, какой должна быть настоящая семья.

— А в твоей семье таких вечеров не бывает? — осторожно спросил Яков.

Лола выпрямилась и задумчиво уставилась на свои руки.

— Нет, — словно спохватившись, произнесла она. — Я не помню, рассказывала я тебе или нет, но у нас в семье случилось горе. Моего отчима насмерть сбила машина, и с тех пор в нашем доме тоскливо и тихо.

— Прости, я не знал, — с сожалением пролепетал Яков. — Ты мне не рассказывала.

— Я стараюсь не говорить о таких грустных вещах.

— Да, я заметил. Ты в основном выглядишь веселой и беззаботной. Трудно, глядя на тебя, представить, что ты о чём-то горюешь.

— Что ты, — натянуто улыбнулась Лола, — я и не горюю вовсе. И не такое в жизни бывает. Так что всё в порядке.

Яков подал ей очередную тарелку и, чуть наклонившись к ее шее, трепетно произнёс:

— Зачем ты скрываешь свою боль под веселым характером? Когда ты такая, как сейчас, ты кажешься настоящей.

Лола резко обернулась к нему, но взор не подняла.

— А разве мы с тобой так близки, чтобы я могла тебе показывать свою настоящую сущность? — чуть ли не с упрёком спросила Лола.

Ощутив ее дыхание, Яков на секунду замешкался, но, тут же взяв себя в руки, уверенно дал ответ:

— Я думаю, что мы достаточно близки, чтобы хотя бы не притворяться.

Яков решительно наклонился к ее губам, но Лола отвернулась и встала к нему спиной.

— Хочешь, чтобы я, как тогда, упала в обморок? Что скажут тогда твои родители?

Яков коснулся губами ее макушки и горячо прошептал:

— Почему ты не можешь быть такой, как сейчас, всегда?

— Я такая, какая есть, — стараясь, чтобы ее голос звучал строго, сказала Лола.

— Неправда. И ты это знаешь. Скажи мне, что происходит? Только скажи мне правду.

Лола наклонилась и торопливо захлопнула посудомоечную машинку. А после увильнула из его объятий и принялась снимать фартук.

— Подожди, — взмолился Яков, удерживая ее за локоть. — Ты не можешь вот так уйти.

— Я и не ухожу, — высвободившись от него, ответила Лола.

— Тогда куда ты идешь?

— В гостиную. Я бы с удовольствием сейчас выпила чаю.

Яков открыл нижний шкаф, заставленный разными сортами чая.

— Какой чай предпочитаешь? — спросил он.

— Ромашковый.

В памяти Якова всплыли немногочисленные обеды с Лолой. На всех свиданиях Лола заказывала себе имбирный чай. О пользе имбирного чая она не один раз упоминала в своем блоге. Так что теперь Яков немного удивился.

— Ромашковый? — перепросил он. — Я думал, ты пьешь только чай с имбирем.

Лола нервно затеребила в руках кухонное полотенце и промямлила:

— Не всегда. Иногда по вечерам мне хочется расслабиться, и тогда я… Я пойду. Сделай мне, пожалуйста, чаю.

После этих слов она поспешно выскользнула из кухни. Оставшись в одиночестве, Яков едва сдерживал себя, чтобы не стукнуть кулаком об разделочный стол. Он понимал, что на сегодня он упустил свой шанс узнать правду. А это значит, что ему неизвестно сколько еще придется ждать, чтобы снова поговорить наедине с этой девушкой. Взяв себя в руки, Яков заварил ромашковый чай и вышел из кухни, чтобы присоединиться к семейному кругу.

— Ромашковый чай, — сказал Яков, протягивая дымящуюся чашку Лоле.

Герман выхватил отчаянный взгляд Якова и вопросительно уставился на него. Яков слегка покачал головой, давая понять, что на этот раз ничего не вышло. Герман перевел взор на Лолу. Та сидела у камина, поджав под себя ноги. Всё ее тело было как сплошной комок переживаний, хотя она продолжала улыбаться и поддерживать беседу с окружающими. Читая невербальные знаки ее тела, Герман понял, что и сама девушка чем-то взволнована. Сжимая в руках блюдце с шоколадным десертом, она продолжала отвечать на все вопросы и отшучиваться по любому поводу. Герман кинул многозначительный взгляд на Якова и сказал:

— Пойду принесу еще сливок.

Он встал из кресла и побрел в кухню.

— Захвати мне мою любимую чайную ложку и сгущенное молоко, которое я еще утром открыл! — бросил ему вслед Яков.

— Я тебе не лакей. Поднимись и найди сам свою любимую ложку и молоко, — парировал Герман.

Яков обвел всех извиняющимся взором и, горько усмехнувшись, как бы про себя произнес:

— Да уж… А для чего же еще нужны братья?

А затем словно бы нехотя поднялся из кресла и последовал за Германом.

— Что у вас тут произошло? — накинулся на него сходу Герман, как только они уединились у бурлящей посудомоечной машинки.

— Ничего особенного. Я попытался с ней поговорить, выпытать правду…

— Выпытать? — возмущенно перебил его Герман. — Что значит выпытать? Ты что, ей тут допрос устроил? Напугал девчонку? Вот почему она вся дрожит там, у камина.

— Нет. Нет же, — заверил Яков. — Я всего лишь хотел с ней поговорить по душам. Я не давил на нее.

— А почему тогда она так напугана?

— Наверное, потому, что я снова хотел ее поцеловать, но она увернулась.

— И после этого она, скорее всего, вообще не захотела с тобой говорить ни о чём.

Яков кивнул.

— Ну что ты за балда такая? — чуть ли не взвыл от досады Герман. — Как можно быть таким непонятливым? Неужели ты не видишь, что это совсем другой человек? Если она в первый раз даже в обморок упала…

— То есть ты мне теперь веришь? — перебил его Яков.

Герман озадаченно почесал подбородок.

— Признаться, я долго не мог разобраться, что происходит, — сказал он. — Когда ты в первый раз мне об этом сказал, я даже не воспринял всерьез. А теперь сам вижу, что тут что-то странное творится. Чертовщина какая-то.

— Рад, что ты меня наконец понимаешь… Но всё равно я не знаю, что мне делать.

— Может быть, попросим пастора Вальдемара, он за нее помолится и изгонит злобного беса-блогершу, и тогда для твоей любимой освободится тело.

— Зашибись как смешно, — сплюнул Яков.

— Но есть другой вариант. Нужно за ней хорошенько проследить и понаблюдать. Возможно, если мы узнаем причину и корень ее двуличности, то сможем что-то предпринять.

— И что ты предлагаешь?

— Для начала тебе нужно как-нибудь попасть в ее дом. Поговорить с ее домашними. Посмотреть, как она живет. Может быть, посмотреть на ее старые фотографии или что-то в этом роде.

— Это не так легко, как ты думаешь.

Яков открыл холодильник и взял с полки открытую банку со сгущенным молоком, купленную в русском магазине. Откинув жестяную крышку, он начал выливать вязкую смесь в прозрачную вазочку.

— Что значит не так легко? — недоуменно спросил Герман.

— А то, что я уже говорил с ней об этом ранее. Она напрочь отказывается от этой затеи. Всё ссылается на то, что сейчас не самое подходящее время или еще что-то в этом роде. Короче, она не пригласит меня. Я это уже понял.

Запрокинув голову, Яков прильнул губами к жестяной банке и принялся выпивать остатки молока.

— Ты что делаешь? — Герман вырвал у него банку. — Уши отвалятся от сладкого.

Яков отчаянно опустил голову и начал быть кулаками себе по бедрам.

— Я не знаю, что мне делать, — отчаянно произнес Яков. — Гер, мне кажется, что я ее люблю. Я это только сегодня понял, когда снова увидел ее. Но ты ведь сам видишь, это совсем другая девушка. Как такое может быть?

— Эх ты, — вздохнул Герман. — Пойдем. Что-нибудь придумаем.

Взяв сливки и вазочку со сгущённым молоком, Герман вышел из кухни. Яков взял из сушилки чайную ложку и сконфуженно побрел вслед за Германом. Обычно если Герман говорил: «Что-нибудь придумаем», — то это значило, что он в итоге добьётся желаемого. Яков уже успел привыкнуть к тому, что Герман редко отступает даже при самых непростых ситуациях. В эту минуту Яков ощутил сильный прилив благодарности к брату, что происходило с Яковом довольно часто. Он всякий раз обещал себе, что поблагодарит Германа потом — после того как всё закончится. Но когда приходило время, Яков просто надувался как сыч и продолжал вести себя так, словно никто ему ни в чём не помогал.

— Что вы там так долго? — спросила Виктория, когда они вошли. — Лола сейчас нам рассказала такую забавную историю! Оказывается, Ленинск, откуда она родом, кишит лягушками в летнее время. И вот однажды весь ее класс отправился в поход. Там они развели костер, подвесили котелок и начали варить грибной суп. Всё как обычно. Пока суп варился, все отлучились за дровами. Когда наступило время ужина, было уже довольно темно. И вот все уселись у костра и набрали в свои миски грибной суп. Помимо грибов что-то еще, маленькое и скользкое, просачивалось в горло, но никто этому не придал значение. А утром, когда они собрались мыть котелок, то увидели, что на дне с остатками грибного супа брюхом вверх плавали маленькие лягушата. Оказывается, они запрыгнули в котелок, пока ребята бегали за хворостом. Вода в котелке была еще теплая, они там и остались, пока не сварились. Вот и поели грибного супчика! А мы тут за подобные деликатесы большие деньги готовы отстегнуть.

Все снова покатились со смеху. А Герман с Яковом брезгливо скорчились.

— Хорошо, что мой ужин уже успел перевариться, — сказал Герман, — а то зрелище тут было бы не из приятных.

Все снова покатились со смеху.

— Брось строить из себя принцессу! — весело воскликнул Вальдемар. — Мы в нашу юность и не такое пережили. Всё-таки наше детство и юность были куда интереснее, чем у нынешней молодёжи.

— С этим не поспоришь, — подхватил папа. — Мне даже порой жалко смотреть на молодых людей. Весь день сидят, уставившись в свои экраны, а вся яркая жизнь и самая звонкая пора проходят мимо. Вспоминать будет потом нечего. Благо еще, что наши дети не застали эту пору. Они все выросли на нормальных играх. И потому есть что вспомнить.

— Да, — вмешался Яков, — есть лягушек по ночам куда захватывающе и полезнее для здоровья, чем сидеть дома за компьютерными играми.

Уловив его сарказм, Лола в первый раз за весь вечер громко рассмеялась.

— Тебе бы тоже это понравилось, — оптимистично высказалась Лола. — Ты бы сразу же ощутил себя таким особенным! Ведь другие ребята никогда на подобный подвиг по доброй воле не решатся.

— А ты у нас та еще авантюристка! — заметил Герман, хохоча во весь рот. — На Якова не обращай внимание. У него всегда был слабый желудок.

— Нормальный у него желудок, — возразила мама. — Его тошнит не от еды, а от сильного стресса.

— То есть от лягушек бы его не вывернуло? — игриво спросила Виктория.

— А это надо бы проверить, — подхватил Герман. — Из нас тут только одна знает, как правильно приготовить лягушек, — он посмотрел на Лолу. — Почему бы тебе не пригласить Якова к себе в гости и не угостить его тайком жареными лягушками?

Все снова залились хохотом, а Лола вмиг стала серьезной.

— Думаю, обойдемся как-нибудь без этого, — произнесла она.

Герман продолжал безудержно хохотать, подталкивая Якова локтем:

— А ты бы согласился пойти в гости, зная заранее, что тебя там накормят лягушатиной?

Яков тоже наигранно рассмеялся и ответил:

— Нужно попробовать. Кстати, уже очень давно жду приглашения.

Лола начинала медленно бледнеть.

— Сейчас не самое подходящее время для визитов… — пробормотала она.

— Вот-вот… — перебил ее Герман. — Современные девушки не любят знакомить родителей со своими друзьями. Видишь, мама, сейчас уже не то время.

Все устремили серьезные взоры на Лолу. Та начала растерянно осматриваться по сторонам, словно ища невидимую дверь, в которую могла бы выбежать.

— Но дело в том, что моя мама всё еще носит траур по отчиму… — начала было она.

— Я думаю, что знакомство с твоими друзьями разбавило бы ее печаль, — настойчиво продолжал Герман.

— Ты совсем не знаешь мою маму, — запротестовала Лола.

— Герман, перестань! — строго высказался отец. — Неприлично так напрашиваться в гости.

— Да, нельзя так давить на человека, — подхватила мама. — В семье Лолы всё еще носят траур, какая тут может идти речь о приемах? К тому же Лола ясно дала понять, что не хочет видеть Якова своим гостем.

Герман уже было перестал надеяться на то, что сможет как-то повлиять на ситуацию, но тут святая мамина простота пришла на помощь. Услышав грустные нотки в голосе мамы, Лола подняла жалобные щенячьи глаза.

— Нет. Это неправда, — возразила Лола. — Я этого не говорила. Я просто хотела сказать, что…

— Милая, что ты? — снова ласково заговорила мама и нежно погладила девушку по руке. — Мы всё понимаем. Прости их. Они иногда ведут себя бесцеремонно. Я бы на твоём месте тоже подождала, когда Яков научится вести себя более тактично.

Мама строго покосилась на сыновей. Те сразу же виновато насупились — совсем как в детстве.

— Ой, нет. Дело совсем не в них. Яков тут не виноват, — горячо запротестовала Лола. — Я совсем не это имела в виду. Знаете, я уже давно хочу познакомить его с моей семьей, но…

— Но твоя мама против, — снова заговорил Герман. — Всё в порядке. Это я во всём виноват. Не стоило так напрашиваться. Это в нашей семье так принято: знакомить с родителями только по-настоящему важных для нас людей.

На глаза Лолы набежали жалобные слезы, которые тут же заставили всех присутствующих почувствовать себя виноватыми. Герман изучающе взглянул на нее. Неужели она сейчас расплачется? Он себе даже представить не мог, что Лола может быть такой чувствительной. Чем больше Герман смотрел на нее, тем сильнее утверждался в том, что этот чистый наивный ребёнок с лицом Лолы не может быть той самой блогершей, которую он знает.

Лола тяжело сглотнула и с жаром выпалила:

— Прошу вас! Вы всё не так поняли. Мне сегодня было очень хорошо у вас. Я впервые за долгое время почувствовала себя в кругу настоящей любящей семьи. И если в вашей семье есть такие обычаи и традиции, то я с удовольствием приглашаю Якова к нам в гости.

Все с ожиданием устремили на нее взоры.

— Правда? — спросила растроганная мама. — Но ты не должна…

— Но я настаиваю, — утвердительно сказала Лола.

— И когда же планируется эта встреча? — уцепившись за момент, спросил Герман.

Лола снова покраснела, а потом в пылу произнесла:

— В следующем месяце… Да, в следующем месяце, на День благодарения.