К вопросу о русской речи

Согласно «гипотезе лингвистической относительности» Э. Сэпира и Б. Уорфа, формирование системы понятий человека происходит под влиянием структуры его родного языка. Э. Сэпир утверждал: «Миры, в которых живут различные общества, – это разные миры, а вовсе не один и тот же мир с различными навешанными на него ярлыками». Спустя многие годы критического анализа стало понятно, что это чрезмерно категоричное заявление, однако существенное влияние на менталитет носителей язык всё-таки оказывает. Это можно продемонстрировать на примере сопоставления западноевропейских (романо-германских) языков – английского, французского, немецкого, итальянского, испанского, португальского и русского (славянского) языка.
По своей сути русский язык – это не язык лаконичных описаний ситуаций, воинских команд и инженерных расчётов – всё это лучше реализуется в романо-германских языках, которые в целом лаконичнее (например, английская фраза в среднем на треть короче русской) и намного проще и логичнее. Русский язык – это язык эмоций и смыслов, их тонких оттенков, которые выражаются благодаря сложному нанизыванию приставок, суффиксов и окончаний, обрамляющих корень слова, и эти оттенки не улавливают носители западных языков. Поэтому иностранцы отмечают, что им бывает сложно выбрать из большого ряда синонимичных по значению слов то конкретное, которое оптимально подходит к данной ситуации, в данном контексте по своему эмоциональному или смысловому оттенку - в западных языках эти оттенки чаще выражаются не приставкой или окончанием (хотя и так бывает, например, в немецком), а словосочетанием (по-английски можно сказать «милый», но нельзя – «миленький» или «милашка» – потребуются другие слова или их комбинации). И вот, западноевропейцы, не понимая всех тонкостей словесного выражения «загадочной русской души», – начинают неосознанно нас боятся. И из страха стараются нас уничтожить, или хотя бы ослабить и «приручить». Но это невозможно по сути, ибо сам язык как основа русской культуры и менталитета этому препятствует. Свободное построение предложения русского языка не только обеспечивает бесконечную оттеночность выражения смыслов и эмоций, но несёт и ещё одну важную функцию.
Если в романо-германских языках поменять последовательность слов в предложении, оно переходит в другую категорию (например, из повествовательного становится вопросительным) или вообще теряет смысл. Не то в русском языке, где мы различаем намерения того, кто говорит: «Ну, я пошёл», от намерения того, кто говорит «Ну, пошёл я» – во втором случае решимости явно меньше и от перестановки слагаемых семантическая сумма здесь поменялась радикально. И вот эта разница свободы или несвободы построения структуры предложения и различает коренным обрезом ядро менталитета носителей этих языков. Носитель романо-германских языков «с молоком матери» впитывает императив: надо соблюдать правила, иначе тебя не поймут. И это становится неосознанной, включённой в глубины психики (имплицитной) установкой жизни: надо жить по правилам. У нас же, наоборот, ребёнок впитывает установку: как ни говори, тебя всё равно поймут. И это даёт свободу языкового, а далее – и любого творчества: научного, инженерного, художественного. В результате человек становится способен на сложное комбинационное мышление, а значит – на осознание сложности и «сложностности» мира.
Согласно философу и методологу С.Б. Переслегину, русский язык в силу своих особенностей является основой для сборки разнородного и меж- и трансдисциплинарного подхода в познании и практике будущего: «У русского языка есть особенность: он умеет соединять несоединимое». Исследователь подчёркивает, что русский язык очень личностен, и это соответствует следующему шагу развития науки – вовлечению исследователя в исследуемое, отказу от «объективности» в пользу более сложного принципа познания. Поэтому русский больше других языков (в том числе господствующего сейчас английского) подходит для создания соответствующего типа текстов, отражающих сложность современного понимания мира.
Вот почему наша земля так обильна талантами, а широта и нестандартность мышления наших учёных и инженеров поражает представителей западной мысли и практики. У них господствует прагматическая логика, а наш человек руководствуется логикой эмоций в большей степени, чем логикой выгоды. В целом, западный человек действует в контексте абсолютных правил, а русский (русскоязычный, чья психика уже «отформатирована» русским языком в период взросления, даже если родной язык был иным) – в контексте ситуации, свободно выбирая линию поведения в ней.
 
Однако эта свобода имеет и оборотную сторону. Только в русском языке слово «воля» имеет одновременно значения «простор, свободное для перемещения пространство» и «свободу действий» и, напротив, «усилие по преодолению» препятствий. Языковая «воля» превращается в подсознательную вольницу человека, который не скован правилами, а потому – непредсказуем и потому же – плохо дисциплинирован. Неслучайно наши люди плохо управляемы и у нас традиционно слабо развивается наука и практика менеджмента. Во все времена – от царской России до постсоветской – наши руководители плохо понимают как управлять людьми, кроме как держа их в «ежовых рукавицах», а по-другому часто и не получается! Если на Востоке менталитет «центростремительный» и старший по возрасту или должности для людей – беспрекословный авторитет, а на Западе царит культ нормы, впитываемый с родным языком, то в России менталитет «центробежный» (как гласит наша поговорка, надо держаться «Поближе к кухне, но подальше от начальства»).
И в немалой степени это порождение того культурного раскола, который произошёл с внедрением Петром I западной культуры и языка (сначала голландского и немецкого, а спустя век – французского, а потом и английского) в быт аристократии. А.С. Пушкин с шести лет учился говорить по-французски, поскольку все в семье свободно говорили на нём, а красоту русского языка для него раскрыла его знаменитая няня, талантливая рассказчица Арина Родионовна. Вероятно, имея возможность с детства воспринимать русский язык и «изнутри», и «со стороны французского», Пушкин и смог стать великим реформатором русского литературного языка, придав ему ту простоту и ясность, которой мы пользуемся до сих пор. В любом случае, нигде в мире не было такой ситуации, когда аристократия оказалась оторвана от своего народа не только бытовым укладом и правами, но даже и языком, который был заимствован из чужой культуры с совершенно иным менталитетом. И при этом простой народ остался при своём родном русском, который, как было отмечено, по самой своей грамматической структуре неспособен дисциплинировать человека «изнутри».
Этой «разболтанности» «нашего» человека способствует и ещё одна особенность нашего языка. Французская лингвист польского происхождения А. Вежбицка подметила, что в русском языке довольно распространены безличные предложения (типа «Так получилось!»), которые не указывают субъекта действия, тогда как в западноевропейских языках такое невозможно. Например, по-немецки «Идёт дождь» дословно звучит как «Оно дождит» – то есть указан неопределённый субъект «оно», который и «создаёт дождь». Описывая предмет, говорящий на английском всегда обязан указать, чей именно предмет имеется в виду, кому он принадлежит («Ваш кофе, сэр!») и кто, соответственно, имеет права и несёт ответственность за этот объект. В русском это делать вовсе не обязательно и чаще всего субъект понимается не из текста фразы, а из контекста ситуации. Например, слова официанта «Кофе, пожалуйста!» мы понимаем как указание, что официант подаёт напиток, который будет принадлежать именно тому субъекту, к которому он сейчас обращается. Только в Москве издавна было принято более часто употреблять притяжательные местоимения – например, обращаясь продавцу в магазине или на рынке: «Дайте мне вот это», когда обычно мы говорим «Дайте, пожалуйста вот это», подразумевая, что продавец и так поймёт, о ком идёт речь что товар следует подать именно тому человеку, который эту фразу говорит. Соответственно, такое частое отсутствие явного субъекта в предложении создаёт подсознательную основу для самооправдания и безответственности того, кто объясняет событие тем, что оно произошло как бы «само по себе» – не по моей воле или недосмотру, а «по собственной инициативе». Отсюда и акцент в некоторых народных и авторских сказках на результатах, которые герой получает волшебным образом, без труда – «по щучьему веленью», заботами вещего Волка, Конька-горбунка или Золотой рыбки.
Наконец, английский и французский языки содержат две формы «Я» (соответственно, I и Me, Je и Moi), что обеспечивает их носителю повышенный уровень рефлексивности (самоотражения и самоконтроля): вторая из форм означает не просто «Я», а «Я, воспринимаемое со стороны моего слушателя», что порождает способность рассматривать свои действия со стороны. Это повышает аналитичность и самоконтроль того, кто использует такие языки с детства. Это именно «взгляд на себя со стороны», поскольку западноевропейские языки и культура в целом боле «визуальны» по сравнению с русской культурой, которая более «аудиальна», более «звуковая» (в Финляндии, например, не носят шапки-ушанки с поднятыми ушами – только в России – чтобы слышать друг друга!). Неслучайно, когда в американском фильме один герой говорит другому «Look!», наш переводчик вставляет не правильное «Посмотри!», а родное «Послушай!». Именно поэтому нам так нравятся красивые, чистенькие западные городки и деревеньки, тогда как для нашей культуры внешний лоск никогда не был особой ценностью, зато всегда ценилось «красное словцо», то есть красивая речь. Наш человек не может «визуализировать мечту» и строить чёткие планы в уме как «картинки» – в чём сильны представители западных культур и языков, зато каждый любит порассуждать и пофилософствовать вслух. Кстати, именно из-за способности визуализировать сложные планы Запад постоянно обыгрывал слабоватую в этом Россию на длинных дистанциях (чего только стоит 500-летняя борьба Великобритании против Российской империи, а затем и Советского Союза, которая всегда приводила к победе наших противников!). Потому в конкретных ситуациях «западники» не могут понять нашу эмоциональную логику и потому теряются.
Однако, западные языки в целом более ориентированы на действие (в них используется много глаголов, в том числе вспомогательных), а русский язык в этом отношении менее активен и ориентирован на описания больше, чем на действия. Неудивительно поэтому, что носители западноевропейских языков более предприимчивы в своей массе и нередко достигают успеха в своей деятельности. Этому способствует не только их активность, в том числе спровоцированная языком (а равно и другими особенностями культуры, например, религиозными догматами: социолог и философ М. Вебер полагал, что протестантизм освятил авторитетом религии земные труды человека и дал старт развитию капитализма), но также и определяемая языком рефлексивность: способность смотреть на свои действия «со стороны» (откуда, как известно, виднее!), анализировать и совершенствовать их.
Как отмечает писатель-фантаст Е.Ю. Лукин, отсутствие в русском языке модальных глаголов, а вместо них наличие модальных слов («должен», «обязан» и т.п.), к действию вовсе не обязывающих, снижает общую активность носителей русского языка. Не менее важным является тот факт, что русские глаголы совершенного вида в настоящем времени употреблены быть не могут. В настоящем времени можно лишь делать что-то (несовершенный вид), а сделать (совершенный) можно лишь в прошедшем и в будущем временах. В английском языке, напротив, четыре формы настоящего времени глагола, среди которых есть и настоящее совершенное. Это способствует умению успешно завершать дела носителя английского языка и в то же время мешает внутрипсихической завершённости действия носителя русского, который может достигать завершённости в анализе прошлого или мечтах о будущем, но не в делах в настоящем.
И даже глагол «быть» уже не употребляется в настоящем времени. На письме на его месте ставится прочерк-тире, а в устной речи понятия «волшебным образом переливаются одно в другое, не требуя глагола-связки. Именно поэтому русский человек гениален. (…) Американец ни за что не додумается развести бензин водой, потому что между словами “бензин” и “вода” у него стоит глагол, мешающий этим понятиям слиться воедино. У нас же между ними даже и тире нет, поскольку мыслим мы все-таки устно, а не письменно. Становится понятно, почему все гениальные изобретения, включая паровоз и велосипед, были сделаны именно в России». Но с другой стороны, отсутствие глагола «быть» в настоящем времени препятствует утверждению себя (субъекта, личности, эго) в мире «здесь и сейчас». Это отчасти объясняет отсутствие ценности собственной жизни и бесшабашную смелость, которую способны демонстрировать наши люди. При этом русские глаголы прошедшего времени – это не глаголы, а бывшие краткие страдательные причастия. Мысля на современном русском языке, сложно учесть ошибки прошлого, поскольку оно воспринимается не как процесс, а скорее – как картина, которую легко сменить (поэтому неудивительно, что «Россия – великая страна с непредсказуемым прошлым», как верно заметил М.Н. Задорнов).
 
Таким образом, очевидна связь языковых особенностей с менталитетом тех людей, чья психика формировалась в ходе усвоения родного языка и во многом – под его влиянием. Поэтому тот человек, который достаточно свободно владеет несколькими языками, имеет возможность переключаться на различные способы описания мира, а значит – на разные способы его осмысления, получая тем самым более полную, «стереоскопическую» (и даже многомерную!) его картину в различных лингвистически-ментальных контекстах. Это добавляет «иное измерение» к нашей привычной картине – на разные способы его осмысления, получая тем самым более полную, «стереоскопическую» (и даже многомерную!) его картину в различных лингвистически-ментальных контекстах. Это добавляет «иное измерение» к нашей привычной картине мира и подвигает нас ближе к истине.
М. Ломоносов в своё время утверждал: «На немецком надо говорить с врагом, на французском – с женщиной, на итальянском – с Богом, на английском с другом. А на русском можно говорить со всеми». И по звуковому, и по грамматическому своем строю русский язык может отображать в себе (с известными ограничениями) особенности подавляющего большинства других языков, включая и понятийный ряд, отражённый в лексике, и произношение. Это значит, что мы имеем привилегию говорить и писать на самом универсальном языке мира, который, вбирая слова и особенности других языков, облегчает нам постижение менталитета других народов и даже самой истины. И при этом, как язык эмоций и чувств, русский язык также позволяет осуществлять целостное познание, в котором задействованы не только аналитический ум, но и любящее сердце, ибо одним холодным рассудком, без любви к объекту познания, невозможно проникнуть в его подлинную глубину.
В русском языке выражена суть русской души: всемирная отзывчивость (как её характеризовал Ф.М. Достоевский в своей знаменитой «Пушкинской речи») и действенная забота не только о ближнем, но и о дальнем. Хотя некоторые и недовольны легкостью, с которой наш язык усваивает иностранные слова, но в этом – особенность русского языка, культуры и менталитета: вбирать в себя всё, делая это своим (неслучайно иностранные корни мы окружаем родными приставками, суффиксами и окончаниями, создавая странноватые, но эмоционально-родные слова типа «отксерить»). Да и вообще: многие символы русской культуры – самовар, балалайка, частушки, матрёшка, пельмени – являются заимствованиями из других культур, что не отменяет их «русскости», поскольку они давно уже стали важной частью самосознания народа.
И только Россия последние 200 лет заботится о мире в целом, в то время как остальные страны эгоистически раздирают его на части. Единственный шанс человечества на спасение от срыва в новое Средневековье – это мировое лидерство России, которая единственная способна установить в мире подлинную справедливость и равенство международных отношений. И это накладывает огромную ответственность как на правителей, так и на каждого из нас, в том числе ответственность за родной для всех нас – каким бы ни был родной язык наших родителей – русский язык. При всей его способности к ассимиляции иноязычных заимствований, надо любить и беречь его самобытность, приучать детей любить его не как англизированный жаргон, а «в оригинале», пропагандировать его за рубежом. Чем больше будет носителей русского языка в мире, тем больше у мiра будет шансов на мир.
Кстати, Л. Толстой неслучайно назвал свой роман «Война и мiр», поскольку в старой орфографии эти два слова, написанные через различные буквы, отличались по смыслу. Толстой имел в виду значение слова «мир» как «космос и как человеческое общество», а не «мир» как «отсутствие войны». Поэтому теперь мы неправильно понимаем исходный посыл его романа-эпопеи, который на самом означает: «Война, как хаос, вторгающийся в гармоническое мироустройство общества» и описывает влияние этих событий на духовную эволюцию героев. Выдающийся режиссёр С. Бондарчук выразил эту идею духовного преображения человека в Мiроздании в ходе жизненных испытаний в своём лучшем фильме всех времён и народов.
Самим своим строем русский язык, восходящий к санскриту – как утверждал санскритолог Дурга Прасад Шастри, русские говорят на изменённой форме санскрита, – способствует духовности человека. Это несёт с собой и преимущество, и ответственность для всех нас, как его носителей. Мы имеем в своём распоряжении замечательный инструмент понимания мира, понимания себя и взаимопонимания. Потому нам следует любить русский язык и ответственно использовать его – изучая и грамотно применяя в мысли и общении, а также глубоко чувствуя его живую суть, понимая его возможности и ограничения.
 
Илья Сельвинский
К вопросу о русской речи

Я говорю: «пошел», «бродил»,
А ты: «пошла», «бродила».
И вдруг как будто веяньем крыл
Меня осенило!
С тех пор прийти в себя не могу…
Всё правильно, конечно,
Но этим «ла» ты на каждом шагу
Подчеркивала: «Я – женщина!»
Мы, помню, вместе шли тогда
До самого вокзала,
И ты без малейшей краски стыда
Опять: «пошла», «сказала».
Идешь, с наивностью чистоты
По-женски всё спрягая.
И показалось мне, что ты –
Как статуя – нагая.
Ты лепетала. Рядом шла.
Смеялась и дышала.
А я… я слышал только: «ла»,
«Аяла», «ала», «яла»…
И я влюбился в глаголы твои,
А с ними в косы, плечи!
Как вы поймете без любви
Всю прелесть русской речи?
1920

И ещё 37 стихотворений о русском языке:
https://vokrugknig.blogspot.com/2017/06/20.html


https://vk.com/@kvg08-k-voprosu-o-russkoi-rechi