Призрак Одетты. Глава 9. Остин

ГЛАВА 9. ОСТИН

Нилс наклонился над новорожденным жеребенком, касаясь пальцами его шеи.

— Что с ним будет? — спросила Мила, жалобно проводя рукой по совсем худеньким ножкам пони.

— Доктор сказал, что он родился слишком рано, — ответил Нилс. — Вряд ли ему удастся выжить.

— Но ведь можно что-то сделать? — взмолилась Мила.

— А что ты можешь сделать? Как ему жить без мамы?

— Мне так жаль, что Гизель не выжила, но ведь этого малыша можно спасти. Только посмотри на него. Он ведь хочет жить. Я могу кормить его из бутылочки.

Нилс коснулся макушки девочки-подростка и, слабо улыбнувшись, сказал:

— У него совсем нет сосательного рефлекса. Его пытались накормить, но у него всё идет обратно. Дело тут не только в том, что его некому кормить.

— Дядя Нилс, пожалуйся, можно мне попробовать? — Мила сложила руки у груди и с мольбой взглянула на Нилса.

— Конечно, — ответил он. — Я уже наслышан о том, как ты умеешь ухаживать за больными. Может быть, у тебя что-то получится.

— Спасибо большое! — чуть ли не подпрыгнув от радости, воскликнула Мила. — Вы поможете мне перенести его в игровую комнату?

— А Лола не будет против? — настороженно спросил Нилс.

— Думаю, что не будет. Она всё равно там не появляется.

Нилс осторожно приподнял жеребенка на руки. Выйдя из сада, они прошли в гостиную, а оттуда спустились в погреб. Пройдя мимо огромных винных бочек, они снова поднялись по лестнице и оказались в небольшой комнате с одним единственным круглым окном под потолком.

— Куда его положить? — спросил Нилс, оглядываясь по сторонам.

Мила стянула с кровати плед и расстелила его на полу рядом с маленьким камином.

— Сюда, — сказала она.

Нилс уложил слабенькое тельце новорожденного пони, укутав его краями одеяла.

— Так ему будет теплее, — сказал Нилс.

Мила наклонилась и поцеловала жеребенка в шею.

— Как ты его назовёшь? — спросил Нилс.

Мила пожала плечами:

— Не знаю. Пока еще не придумала. А как бы вы его назвали?

— Я бы назвал его Остин, — не задумываясь, ответил Нилс.

— Остин? Почему именно это имя?

— Когда я был маленький, у нас дома рос пес по имени Остин. Он тоже в детстве чуть не умер. Папа дал ему это имя, и пес быстро пошел на поправку. Мой отец всегда считал, что от имени очень многое зависит.

— Тогда так и назовем! — весело сказала Мила. — Остин — очень красивое имя.

Нилс с умилением потрепал Милу по щеке.

— Ты добрая девочка, — сказал он. — И более того, очень умная. Ты уже очень хорошо говоришь по-голландски.

Мила смущенно опустила глаза.

— Госпожа Петерс очень хорошая учительница, — сказала Мила. — Она очень старается. Делает всё, чтобы мне и Лоле было легко учить язык.

— Да, но пока что Лола очень плохо изъясняется по-голландски.

— Она научится. Нужно еще немного времени.

— Конечно. Думаю, что через год вы уже сможете ходить в школу со всеми ребятами. Так ты быстрее найдешь себе друзей. А то я немного переживаю, что ты и Лола растете чуть ли не взаперти.

— Что ты такое говоришь? Нам тут очень нравится. Ты столько для нас делаешь.

Мила всплеснула руками и с такой трогательной искренностью посмотрела на Нилса, что тот не выдержал и от умиления хихикнул себе под нос.

— Знаешь, если бы я мог пожелать себе дочь, то я бы пожелал себе именно такую, как ты, — сказал он. — Мне прежде не доводилось видеть таких детей.

Мила опустила лицо, но Нилс уловил, как ее щеки залились розовым румянцем.

Нилс поспешил сменить тему:

— Не могу понять, почему ты упорно продолжаешь жить в этой каморке. Тебе что, не нравится твоя комната?

— Что ты? Очень нравится. Но в этой спальне так уютно! К тому же отсюда я могу попасть почти в любую часть дома через погреб.

— Но здесь так мало света… — Нилс снова огляделся.

— Мне нравится жить в тени. К тому же здесь всегда так тихо. И очень уютно зимой. Здесь даже есть маленький камин.

— Прежние хозяева строили эту потайную комнатку для детских забав. Здесь выросли трое ребят. Это была их игровая комната. Они часто разыгрывали гостей и новых слуг. Забегали в спальню, а потом исчезали. Пока гости недоуменно осматривали комнату, дети стояли по другую сторону шкафа и через зеркало наблюдали за их испуганными лицами.

— Было бы интересно на такое посмотреть! — хихикнула Мила. — Только Лола никому не разрешит войти в свою спальню.

— Ее спальня? А разве по ту строну шкафа не твоя комната?

Мила, чуть насупившись, ответила:

— Теперь уже нет. Два дня назад Лола сказала, что хочет жить в моей комнате. Потому что окна ее спальни выходят в сад, а ей хочется смотреть на море. Она предложила поменяться, но я не хочу. Мне и здесь хорошо.

— Но, милая, ты ведь не можешь постоянно спать в этой каморке.

— Почему? — весело спросила Мила. — Я ведь говорю, что мне здесь очень нравится. Я даже не сильно расстроилась из-за того, что Лола захотела жить в моей спальне. Всё равно я там редко бываю. А теперь, когда нужно ухаживать за Остином, так мне вообще придется быть здесь круглые сутки.

Нилс с жалостью посмотрел на Милу, а потом по-дружески предложил:

— Тогда давай приведём твою каморку в порядок. Наклеим здесь обои, постелем новый ковер. Перенесем сюда твой стол и книжный шкаф.

— А еще заставим ее цветочными горшками и будем выращивать фиалки! — захлопала в ладоши Мила.

— Отлично придумала. Давай всё сделаем в синем и фиолетовом цветах, раз тебе так нравятся фиалки.

Мила не смогла устоять. Ее лицо озарила неподдельная радость, и она обняла Нилса за шею, прижавшись к его плечу щекой.

— Мне бабушка всегда говорила, что Бог будет посылать в мою жизнь хороших людей, — пролепетала она сквозь сдерживаемые слезы. — Спасибо за твою доброту.

— Мила, что ты такое говоришь? — растрогавшись до растерянности, произнес Нилс. — Что такого доброго я сделал? Это ведь нормально. Мы — одна семья. В семьях так и должно быть.

— Ты говоришь как моя бабушка. Мы тоже жили очень дружно, пока мама с папой были живы.

Нилс прижал к себе девочку.

— Тебе их очень не хватает…

— Очень, — Мила уже не сдерживала слез. — Особенно бабушки мне очень не хватает. Я до сих пор вспоминаю, как меня забрали оттуда. Мне даже не дали с ней нормально попрощаться. До сих пор вижу ее лицо. Мне так хочется хотя бы еще разок с ней увидеться…

— Это не так сложно, — сказал Нилс. — Если хочешь, ты можешь поехать к ней этим летом.

— Правда?

— Да. Я сам отвезу тебя к ней, если нужно.

Мила еще теснее прижалась к Нилсу.

— Я буду очень хорошо себя вести. Буду ухаживать за Остином, и когда летом он поправится, мы поедем к бабушке.

— Так и будет. Не переживай. Тебе совсем не нужно это заслуживать. Ты ведь здесь не слуга, а член семьи.

Мила ослабила объятия и заглянула в глаза Нилсу, как бы желая удостовериться, правду ли он говорит, хотя в ее душе не было сомнений в его словах. Нилс с самого начала принял ее как родную. Это очень не понравилось тете Ане, которая в его присутствии даже виду не подавала, как ее злит доброе отношение мужа к племяннице.

— Ты очень похож на моего папу, — сказала Мила.

— Это делает мне честь.

— Но ведь у тебя скоро будет твой малыш. У тети Ани уже начал выпирать животик.

— Что значит «твой»? А ты и Лола разве не мои дети? Я буду по-прежнему хорошо вам относиться.

— Я знаю.

Нилс снова потрепал ее по щеке и бодро поднялся с колен.

— Ну а теперь мне уже пора, — сказал он. — Пора собираться на работу. Не забывай, что тебе тоже нужно хорошо питаться. Так что не надо тут торчать весь день. А то, если ты ослабеешь, некому будет присматривать за Остином.

— Я буду хорошо питаться, — пообещала Мила, устраиваясь рядом с Остином. — Мы с ним обязательно выживем.

Нилс улыбнулся, затем нырнул в широкое отверстие в полу и спустился по стремянке в погреб.

Оставшись наедине с маленьким пони, Мила сомкнула в замок ладони и, закрыв глаза, вознесла молитву, чтобы Бог даровал Остину жизнь и здоровье. Она молилась так, как ее научила бабушка. Ксения всегда говорила ей, что во время молитвы не нужно искать красивые и правильные слова. Самое главное — говорить честно и искренно, тогда такая молитва легко поднимается к небесам. Слишком правильные и красивые слова больше нужны земле, а не небесам.

Остин лежал у ног Милы. Это было уже третье утро в его жизни, а он всё еще отказывался есть. Несколько раз Нилсу и ветеринару удавалось покормить его, но малыш тут же всё срыгивал. Его уже хотели отправить в ветклинику, но ветеринар твердо заключил, что малыш не выживет, да к тому же сейчас в ближайшей ветклинике совсем нет мест. Когда Мила услышала это, она разрыдалась и всю ночь провела рядом с жеребенком в конюшне, обливая его соломенную подстилку слезами и стараясь согреть его своим теплом. Сейчас, когда Нилс перенес его в теплую каморку, малыш уже реже вздрагивал. Но дышал он всё равно тяжело и отрывисто. Он был настолько слаб, что даже не в силах был поднять голову. Несколько раз Мила пыталась покормить его, но всё шло обратно. Бутылочка опустела, а за молоком нужно было плестись на кухню. Мила посмотрела на часы. Уже почти шесть утра. Нужно поспешить, пока все в доме еще спят. Мила взяла в руки бутылочку и через погреб поднялась в гостиную, а оттуда чуть слышно пробралась на кухню. В холодильнике, как и обещал дядя Нилс, уже было разведённое козье молоко. Мила перелила молоко в бутылочку и принялась разогревать ее на водяной бане.

— Что ты тут делаешь в такую рань? — услышала она позади себя голос тети Ани.

Мила от неожиданности вздрогнула и чуть было не выронила бутылочку.

— Я… — начала она заплетающимся языком. — Это для Остина.

— Кто такой Остин? — зевая и прикрыв рот рукой, спросила тетя Аня.

— Это жеребенок Гизель.

— А что, он еще не умер?

Мила побледнела. От одной этой фразы у нее похолодело в груди. Сейчас ей даже подумать было страшно, что он умрет.

— Нет. Он живой. Дядя Нилс разрешил мне его выкормить.

— И ты решила дать ему такое глупое имя? — Анна хмыкнула.

— Нет. Это имя ему дал дядя Нилс.

Глаза Анны налились презрением. Мила уже изучила этот взгляд. Одного только Мила никогда не могла понять: из-за чего именно глаза тети Ани становились такими страшными, когда она смотрела на нее? Если бы ей, Миле, хотя бы объяснили, что именно она делает не так и почему порой тетя смотрит на нее с такой ненавистью, то всё было бы куда проще. Но Мила не знала, что нужно делать, а чего не нужно делать, чтобы ее презирали чуточку меньше. О любви она даже уже не смела мечтать.

— Ты нарочно вьёшься вокруг дяди Нилса? — прошипела Анна.

Мила испуганно опустила глаза и замотала головой.

Анна подошла к ней вплотную и, вонзив тонкие пальцы в подбородок девочки, грубо подняла ее лицо.

— Смотри сюда, когда с тобой говорят, — фыркнула она на Милу. — Строишь из себя овечку? Думаешь, какая ты ловкая и хитрая? Ты ведь на всё готова, чтобы тебя любили больше, чем мою дочь. Ты ведь именно этого всегда добивалась?

Мила стояла с насильно вздернутым подбородком, но глаз поднять не смела.

— Что? — сказала Анна. — Больше тебе ни за чью юбку не спрятаться? Никто тебя тут больше не любит и не хвалит? Нет рядом с тобой бабушки?

Мила подняла на Анну мокрые глаза.

— Моя бабушка… — прошептала она. — Как она там? Когда вы меня к ней отвезете?

Анна холодно улыбнулась и отшвырнула от себя лицо девочки.

— Твоя бабушка живет и ни в чём не нуждается только благодаря мне. Если бы я не отправляла ей денег каждый месяц, то с ней обращались бы как со всеми больными. Ты ведь видела, как там обращаются с больными, у которых бедные родственники? Так что веди себя хорошо и делай всё, что тебе тут велят. А там, может быть, и получится у тебя поехать к бабушке.

— Вы обещаете? — стараясь сдерживать слезы, спросила Мила.

— Обещать? Как у тебя вообще язык повернулся такое спросить? Делай то, что тебе велят, а там будет видно, поедешь ты к бабушке снова или нет.

Мила прижала к груди бутылочку с разогретым молоком и поспешила удалиться, чтобы не разреветься прямо на глазах у тети. Как только она снова очутилась в своей каморке, у нее из глаз бурным потоком хлынули слезы. Она зарылась лицом в одеяло, где тихо посапывал Остин.

— Что же мне делать? — прошептала она в пустоту. — Как же мне с ней увидеться?

Остин вздрогнул и сделал еще одну неудачную попытку поднять голову.

— Иди сюда, маленький, — ласково проворковала Мила, забыв о своем горе. — Сейчас буду тебя кормить.

Она поднесла к его рту соску, но рот Остина был по-прежнему плотно сжат.

— Тебе надо есть, — настойчиво сказала Мила, смочив его губы молоком. — Остин, прошу тебя, живи. У меня тоже умерли родители, но я ведь живу дальше. У меня больше никого нет. Если и тебя не будет, то что мне делать?

По ее носу снова покатились слезы и упали на закрытые глаза Остина. Теперь, когда у нее снова появился тот, кто нуждался в ее заботе, Мила ощущала себя не такой одинокой. Вот уже больше года она живет в чужой стране. В этом доме никто, кроме дяди Нилса, не считает ее за человека. Анна и Лола еще в Ленинске в полной мере выказали свое отношение к ней. Мила очень долго пыталась понять, в чём же причина такой ненависти к ней. Но с тех пор как ее насильно увезли от бабушки, она перестала задаваться этими бессмысленными вопросами.

— Бывает так, — шепнула она Остину. — Бывает так, что люди тебя просто ненавидят. Просто без причины. То есть причина, конечно же, есть, но даже если ты ее узнаешь, всё равно ничего не получится изменить.

Мила почувствовала, как с ее души медленно сползает тяжелый камень. Наконец-то есть кто-то, кто слышит ее. Она снова коснулась бутылочкой рта Остина и аккуратно запрокинула его голову.

— Я тебя люблю, — сказала Мила и чуть-чуть вымазала ему рот молоком.

Остин слабо тряхнул головой и чихнул два раза. Послышалось изнеможенное причмокивание. Мила уловила момент, когда губы Остина чуть раскрылись, и осторожно ввела соску, одновременно надавив на бутылочку. Она умоляла небеса, чтобы в этот раз Остин смог поесть. Малыш пони слабо обвил губами соску и потянул молоко. У Милы даже дыхание перехватило от радости, но Остин тут же выплюнул соску и снова опустил голову. Мила приподняла его мордочку и бережно уложила себе на колени. Она принялась поглаживать его по раздутому животику. Сейчас ей было важно, чтобы Остин не срыгнул всё то, что успел выпить. И чудо на этот раз произошло: Остин несколько раз отрыгнул воздух, но рвоты не было.

Остин уже кое-как мог стоять на ногах, когда в доме появился новый малыш. Павэль родился, как и Остин, раньше положенного срока и потому всё время нуждался в уходе. Так что поездка Милы в Ленинск была сорвана. А еще через месяц Остин чуть было не переломал себе и без того слабые ноги. Случилось это поздней ночью, когда Мила в первый раз решила вывести Остина в сад на прогулку. Он был уже довольно крупным, но всё равно очень слабым, поэтому Мила пронесла его через весь погреб на руках. Когда они поднимались в гостиную, до их слуха донеслись голоса. Нилс и Анна сидели у камина и о чём-то горячо спорили.

— Мы можем нанять няньку, — парировал Нилс. — К чему такие сложности?

— Я не знаю, как у вас тут привыкли делать, но я не доверю своего ребенка чужому человеку, — жестко отбивалась Анна. — Как ты не понимаешь, он совсем слабенький, я не могу так рисковать.

— Мы пригласим няню с большим опытом. Здесь это не проблема.

— Я не соглашусь на это ни за что! — повысила голос Анна.

— Не кричи так. Детей разбудишь.

Анна выдохнула и снова заговорила, только на это раз помягче:

— Нилс, это ведь всего на один год. На следующий год она тоже пойдет в школу со всеми ребятами. Что случится с ней всего за год?

— Как ты так можешь говорить? — начал выходить из себя Нилс. — Лола пойдет в школу, а Мила будет сидеть дома и выполнять функцию няньки? Она ведь сама еще ребенок. Как ты можешь так несправедливо с ней поступать? Она ведь твоя родная племянница. Как она будет себя чувствовать, когда все дети пойдут в школу, а она останется дома?

— Это же всего на один год. Мила очень способная, ты сам видишь. Она быстро всех догонит.

— Тогда пусть и Лола пойдет в школу в следующем году вместе с Милой. Пусть они вместе тебе помогают.

— Что ты как маленький?! — взбесилась Анна. — Ты что, не видишь, что Лола совсем не умеет ухаживать за кем-то? У Милы в этом огромный опыт. Она ухаживала за больной бабушкой и за другими пациентами. Она выходила Остина, хотя твои врачи сказали, что шансов нет. У Милы золотые руки. Она любого на ноги поднимет. Я только ей могу доверить нашего малыша. Неужели тебе не всё равно? Ты что, думаешь, я делаю это из вредности? Нет. Я люблю Милу как свою родную дочь, и только ей я могу доверить нашего больного сына. Прошу тебя, не надо нанимать няньку. Позволь Миле оставаться со мной этот год и помочь мне с малышом. Это ведь всего на год.

Нилс подошел к камину и резким движением руки подбросил в него два полена.

— Девочка и без того страдает от одиночества, — сказал Нилс, вороша кочергой раскаленные дрова. — Я обещал ей, что мы поедем к ее бабушке этим летом. Всё сорвалось. А теперь еще и в школу она не пойдет.

— Мила не такая, как Лола, — сказала Анна, приблизившись к мужу. — Ей не нужны уйма друзей и шумные компании. Мила счастлива тогда, когда помогает другим. Сам видишь, как она возится с Остином. Ей никто при этом не нужен. Это Лола всё бегает с камерой по дому и мечтает стать звездой Интернета. А Мила совсем другая. Она будет только счастлива, если сможет помочь мне ухаживать за Павэлем.

Анна коснулась плеч Нилса и ощутила, как напряжение в нем начало постепенно спадать. Он еще раз разворошил янтарные уголья и с горечью спросил:

— Как ей это сказать?

На губах Анны мелькнула чуть заметная ехидная улыбка. Она обняла Нилса за плечи и ласково пролепетала ему на ухо:

— За это не переживай. Я сама ей всё скажу. Она поймет.

В эту секунду Остин ощутил, как руки, держащие его, начали ослабевать, и он стал скатываться вниз. Мила пыталась всеми силами удержать его, но Остин всё же выпал из рук своей хозяйки. Падение хоть и было мягким, но всё же слабые ноги Остина были ушиблены. Он взвизгнул, и Мила поспешила поднять его на руки и унести обратно в каморку. Сердце ее колотилось как набат, когда она снова уложила Остина на подстилку. Милу переполняли волнение и страх, но не из-за подслушанного разговора, а из-за испуга, что она сломала ноги Остина. Но, осмотрев их со всех сторон, она поняла, что серьезной беды удалось избежать. Только она с облегчением выдохнула, как к ней в каморку поднялась Анна. Мила прижала к себе Остина, будто желая огородить его от неприятного присутствия.

— Ты всё слышала, не так ли? — с ходу начала Анна.

Мила сидела с опущенным лицом, и не смела даже слова произнести.

— Подкралась и подслушала, — констатировала Анна, присаживаясь на стул. — Я знаю, ты так часто делаешь. Так что можешь не отпираться.

— Вы не хотите, чтобы я училась, — чуть слышно промолвила Мила.

— А зачем тебе учиться? — с наигранным недоумением спросила Анна. — Ты ведь у нас и так умная. Все учителя в Ленинске были от тебя в визжащем восторге, разве нет?

— Я хочу ходить в школу, как все дети, — набравшись смелости, сказала Мила. — Дядя Нилс мне обещал.

— Ты моя племянница, а не Нилса. Если бы не я, ты бы сейчас сидела не здесь, а в своем захолустном Ленинске.

— Вот именно, — дрожащим от волнения голосом вымолвила Мила. — Я была бы рядом с бабушкой. Это вы меня забрали. Я с вами не хотела ехать.

Лицо Анны искривилось в болезненной усмешке.

— Ты что? Дерзить решила? Откуда вдруг такая смелость? А может быть, ты думаешь, что расскажешь Нилсу — и он тебя пожалеет? Но имей в виду, если ты только рот откроешь, то сама знаешь, что будет с твоей любимой бабушкой.

Мила подняла на Анну полные слез глаза.

— Почему вы такая злая? — упавшим голосом выдавила Мила. — Бабушка не молода, и она болеет. Почему вам ее совсем не жалко? Зачем вы меня ею шантажируете?

— Откуда ты таких слов понахватала? Никто тебя не шантажирует. Ты сама подумай, — Анна сделала озабоченное лицо, — вот ты сейчас пойдешь и нажалуешься Нилсу, что я тебя якобы ущемляю и нарочно делаю так, чтобы ты не ходила в школу. Он придет и устроит мне разборки. Мы с ним, конечно же, поссоримся. Наверное, так сильно поссоримся, что он решит не давать мне больше карманных денег. И что тогда я буду отправлять твоей бабушке? Я ведь сейчас не работаю.

— Вы всё придумываете. Дядя Нилс никогда так с вами не поступил бы.

Анна ехидно засмеялась.

— Да, ты права, — протянула она. — Ты всех уже успела изучить. Говорю же, ты куда хитрее и коварнее, чем люди думают о тебе. И всё равно будет именно так, как я говорю. Дядя Нилс будет делать так, как я захочу. Подумай хорошо, прежде чем жаловаться и показывать вид, что ты чем-то недовольна. Не думай, что мне твою бабушку совсем не жалко. Я поэтому и пытаюсь с тобой сейчас договориться. А то бы просто поступила так, как мне хочется: перестала бы высылать деньги. У меня на это нашлось бы множество причин.

— Я всё сделаю, как вы говорите, — выдавила из себя Мила и снова опустила голову.

— Вот и отлично. Значит, мы договорились.

Анна поднялась на ноги и расправила подол своего пурпурного пеньюара.

— Честно сказать, я не могу понять твоих возмущений, — выдохнула Анна. — Ты ведь такая умная девочка. Зачем тебе вообще нужна школа? Только представь: пойдешь ты в школу, а там тебя снова начнут сравнивать с Лолой. А Лолу будут подгонять и равнять на тебя. Я никогда не могла этого понять. Если ты у нас чудо-ребенок и по странной случайности как две капли воды похожа на мою дочь, почему она должна соответствовать тебе? Почему не наоборот? Разве она не старше? И разве она виновата в том, что ты такая расчудесная, а она — простая девочка, которая тоже хочет быть признанной. Ты только одним своим присутствием отравляешь жизнь и мне, и Лоле.

— Как вы можете так говорить? — чуть слышно возразила Мила. — Ваша дочь избивала меня со своими подругами, и вы это знаете. Я ведь старалась ей помогать во всём.

— Хватит строить из себя спасительницу, — оборвала ее Анна. — Ты своим появлением всем испоганила жизнь. Я и твоя мама были неразлучными сестрами, пока ты не родилась. Моя дочь могла бы быть счастлива и никогда бы не стала такой жестокой, если бы ее постоянно не сравнивали с тобой, такой умной не по годам и добросердечной. Как ей можно было остаться хорошей, когда ее постоянно сравнивали с такой серой мышью, как ты?

— Тогда почему вы меня просто не оставили в Ленинске? Я бы жила с бабушкой и там ходила бы в школу, а здесь вашей Лоле было бы раздолье. Никто бы ее не сравнивал. Никто здесь даже не знал бы о моем существовании.

— Ну что ты? Неужели ты думаешь, что у меня совсем нет сердца? Твоя мама была моей единственной сестрой и подругой. Я не могла так поступить с ней. Она бы тоже так поступила по отношению к Лоле. Да к тому же я подумала, что будет лучше, если ты будешь расти перед моими глазами, под моим контролем. Чтобы ты наверняка не испортила жизнь моей дочери. А то кто знает, ты ведь у нас такая замечательная и гениальная… Вдруг возникла бы где-нибудь твоя мордашка, и всё понеслось бы по новой. Уж я-то знаю, каково — это быть вечной тенью и дурной половинкой.

— Что вы имеете в виду? — Мила утерла слезы и посмотрела на Анну.

— То и имею в виду. Мама твоя сделала меня своей тенью. Она прекрасно знала, что кроме нее у меня никого нет, и бесстыдно пользовалась этим. Пользовалась моей привязанностью и любовью.

— Это неправда! — вскричала Мила. — Вы всё врете! Мама вас любила. Она никогда не говорила о вас плохо, даже когда вы с ней были в ссоре.

— А почему мы с ней были в ссоре? Всё из-за тебя…

— Не меняйте тему разговора!

Анна, как пантера, подскочила к Миле и вонзила в ее раскрасневшиеся от гнева щеки свои худые пальцы.

— Если ты еще раз позволишь в моем присутствии повысить голос, то тебе несдобровать! — злобно прошипела Анна. — Даже дочери я не позволяю так разговаривать с собой. Лучше не зли меня. Просто делай всё, что тебе говорят, и у тебя не будет проблем. Ни у кого не будет проблем. Даже у твоего Остина.

Мила испуганно прижала пони к себе. Анна покосилась на встревоженное животное и отпихнула от себя лицо Милы, оставив на щеках девочки синие отпечатки.

— Дорогая моя, — с показной нежностью заговорила Анна, — давай просто не будем ссориться. Я на самом деле не такая плохая, как ты думаешь. Я просто женщина, которая хочет защитить свою семью, свою дочь. Любая мать сделала бы всё, чтобы ее чадо было счастливо. Так что не суди меня. У тебя тоже будут дети, и, может быть, ты меня однажды поймешь. Если ты будешь вести себя смирно и делать то, что тебе говорят, однажды я сама отвезу тебя к бабушке. И, может быть, ты даже там сможешь остаться навсегда. А сейчас запасись терпением. До твоего совершеннолетия я, к сожалению, твой единственный опекун. Потом сама будешь выбирать, что тебе делать и чем заниматься. А до этого времени давай будем жить дружно. Ты удивишься, но я тоже могу дружить, и еще как. Только делай всё, как я прошу, и мы все будем счастливы. Хорошо?

Мила чуть заметно кивнула головой, и тут же с ее ресниц сорвались крупные капли слез. Анна довольно присела рядом с подавленной девочкой и провела рукой по ее растрепанным локонам.

— Я знала, что у меня получится с тобой договориться. Ты всё же не по годам разумная. Не то что моя Лола. А сейчас ложись спать, а то уже поздно.

Анна наклонилась к Миле и поцеловала ее в макушку. Подходя к откидному люку, она еще раз обернулась и пожелала затравленной девочке спокойной ночи.

Как только она вышла, Мила припала лицом к теплой гриве Остина и разрыдалась. Остин жалобно уткнулся мордочкой в ее шею и тоже тяжело выдохнул. Даже ему, простому пони, было ясно, какая тут творилась несправедливость.

Так они просидели до тех пор, пока в круглом оконце не исчезли все звезды. Рассвет наступил незаметно. Утомленная слезами Мила укрыла Остина одеялом и принялась выгребать из-под него грязную соломенную подстилку.

— Я знаю, что она задумала, — прошептала Мила, наклонившись к Остину. — Она хочет, чтобы я выросла невеждой и глупой как пробка. Вот увидишь, Остин, тетя Аня сделает всё, чтобы до моего совершеннолетия я так и не пошла в школу и чтобы все мои знания оставались на уровне тринадцатилетней девочки. Но так не будет. Я обязательно что-нибудь придумаю. Мы вместе что-нибудь придумаем. Ничего у нее не выйдет.

Мила до боли сжала кулаки и судорожно выдохнула. В такие минуты ей так хотелось забыть обо всём, чему учила ее бабушка… Миле сейчас меньше всего хотелось быть доброй, сострадательной и всех прощать. В ее голове бесконечно ютились мысли о том, как бы отомстить и насолить злобной тете. Но всё упиралось в тупик. Она не может сейчас ничего сделать. Она в Нидерландах, в каком-то отдаленном городке. У нее нет ни денег, ни документов, да плюс ко всему она еще совсем ребенок. Даже если она надумает бежать, никто не выпустит ее из страны без присутствия взрослых. Пожаловаться Нилсу она не посмеет. Позвонить в органы опеки тоже будет глупо. Анна придумает множество отговорок, а потом сделает всё назло Миле, чтобы бабушка мучилась в больнице. Мила не сомневалась, что тетя Аня еще как на такое способна. У этой женщины совсем нет сердца. И с какой бы стороны Мила не смотрела на сложившуюся ситуацию, выхода, казалось, не было. От такой пугающей безысходности ей хотелось наложить на себя руки. Но, посмотрев на беспечно сопящего Остина, Мила снова начала медленно приходить в себя. Ярость утихла, и через несколько минут гнев совсем отступил. Мила наклонилась к Остину и чмокнула его в загривок.

— Нет, они не сделают из меня зверя, — умиротворенно вымолвила Мила. — Я не стану такой, как они. Я не стану злой, чтобы потом, как они, оправдывать свой скверный характер тяжелой жизненной ситуацией.



***

Когда Лола впервые пришла из школы, Мила по своему обыкновению возилась в детской комнате с Павэлем. Анна, Нилс и Лола сидели в гостиной и шумели на весь дом. Мила пеленала малыша и даже не думала о том, как жестоко было со стороны Анны оставить дверь в спальню открытой, чтобы Мила отчетливо слышала радостные возгласы Лолы.

— А какая там спортивная площадка! — вопила от восторга Лола. — Мама, ты представляешь, там даже есть бассейн! А на заднем дворе есть фонтан!

— Что ты говоришь? — подивилась Анна. — В твоей старой школе даже вода в умывальнике не всегда была.

— Даже не сравнивай!

— Ты уже успела с кем-нибудь познакомиться? — спросил Нилс.

— Как только я пришла, меня тут же все окружили со всех сторон и начали о чём-то хором спрашивать. Я не всё поняла, но думаю, если и дальше так пойдет, то я быстро выучу голландский. Мне ведь главное — чтобы было с кем общаться на нем…

Мила запеленала Павэля и принялась тихонько его укачивать. Малыш что-то лепетал себе под нос и изредка улыбался беззубым ртом.

— Спи, мой хороший, — ворковала над ним Мила. — Спи, мой сладкий. Я рядом, всё будет хорошо.

Укачивая Павэля, Мила даже не думала о том, чтобы хоть немного погоревать о своей доле. Анна делала всё, чтобы вызвать зависть и ревность в сердце племянницы. И всякий раз досадовала, когда видела, что Мила всем довольна и даже вполне себе счастлива. Вот и в этот раз Анне безумно хотелось увидеть растерянное или, может быть, даже заплаканное лицо Милы. Поэтому, как только Павэль уснул, Анна окликнула племянницу.

— Иди к нам! — позвала Анна. — Что там сидишь как неродная.

Мила уложила Павэля в детскую кроватку и на цыпочках вышла из спальни.

— Присоединяйся к нам, милая, — сказал Нилс, протягивая к ней руки. — Что ты там всё время сидишь взаперти?

— Тут так интересно, — вмешала Анна. — Лола, расскажи еще раз, как тебя встретили ребята.

— Мы уже это слышали, — перебил жену Нилс, пододвигаясь к Миле. — Расскажи, чем ты сегодня занималась весь день?

Мила подавила зевоту и, слабо улыбнувшись, сказала:

— Сегодня был такой насыщенный день! Павэль немного температурил. У него лезут первые зубики. Он совсем ничего не хотел есть. Но под вечер он успокоился и сейчас сладко спит в своей кроватке.

— Правда? — испуганно спросил Нилс. — Как думаешь, может быть, его отвезти к врачу, раз у него всё время высокая температура?

— Что вы? — ответила Мила. — Это ведь обычное явление. Такое бывает у детишек. Если будет что-то серьёзное, я вам сразу скажу.

— Умница ты наша, — Нилс по-отцовски поцеловал Милу в висок. — А что там с Остином?

— Сегодня мы гуляли по саду. Он уже пытается прыгать. Такой забавный! Ножки слабые, а он всё равно…

— Ты бы убирала за ним почаще, а то эта вонь уже в мою комнату пробивается, — вставила комментарий Лола.

— Не переживай, — ответила Мила. — Дядя Нилс уже отремонтировал стойло, и скоро Остин переселится в конюшню. Всё равно в моей каморке ему уже тесно.

— Там осталось только дверь повесить. Хотя я считаю, что Остину лучше пока оставаться в каморке. Он еще слабенький, — заботливо произнес Нилс, а потом снова обратился к Миле: — Кстати, пирог, который ты сегодня испекла, был просто объедение.

— Только ты сахара переборщила, — едва скрывая досаду, вставила Анна.

— Неужели? — сказал Нилс. — А мне всё понравилось. Мила, руки у тебя золотые!

— Так, я думаю, уже поздно, и нам пора расходиться, — торопливо заговорила Анна, поднимаясь с дивана. — Лола, тебе завтра рано вставать. Так что марш в спальню.

Лола приняла вид жертвы и, сладко потянувшись, тоже поднялась с места.

— Закончились мои свободные дни, — сказала Лола и поцеловала сначала Анну, а потом Нилса. — Спокойной ночи.

— И ты иди ложись, милая, — сказал Нилс, чмокнув Милу в макушку. — Ты сегодня тоже намаялась.

Мила собрала со стола грязные чашки из-под горячего шоколада и отнесла их в мойку. Руки уже отказывались слушаться, так как весь день она не выпускала из них Павэля. Машинально ополоснув чашки, она осушила их полотенцем и аккуратно поставила в шкаф. На этом ее день должен был закончиться. Мила уже мечтала о том, как доберется до своей каморки и упадет на узенькую, но очень уютную кровать. В предвкушении сладостного отдыха Мила поднялась по стремянке в каморку. К великому изумлению Милы, там ее уже ждала Лола.

— Ну и вонь ты тут развела, — сказала Лола, фамильярно расхаживая по комнате.

Мила бросила взор на шкаф. Полки были раздвинуты, потайная дверца в шкафу отперта. Прежде Лола еще ни разу не входила в ее каморку через шкаф. Да и вообще Мила никогда до этого не видела Лолу в своей комнате. Раньше она всё время носилась с видеокамерой и вела бесконечные беседы со своими многочисленными подписчиками. А теперь, видимо, что-то случилось.

— Что ты тут делаешь? — спросила Мила, взяв в руки розовую лейку.

— Что хочу, то и делаю.

Мила подошла к горшкам с фиалками и поочередно принялась их поливать.

— У тебя тут что? Спальня, конюшня или огород? — брезгливо скривила лицо Лола.

— У меня тут своя вселенная, если хочешь знать. Я бы попросила тебя не приходить в мою конюшню и огород без стука и тем более в моё отсутствие, — строго сказала Мила.

Лола даже поперхнулась от услышанного.

— Что такое? — выдавила Лола. — Я смотрю, у кого-то сегодня нет настроения?

Мила с каменным лицом продолжала поливать фиалки, нежно расправляя их плотные зелёные листья.

— Я ведь не вхожу в твою комнату без разрешения, — ответила Мила после непродолжительной паузы.

— Вообще-то, если хочешь знать, эта каморка — неотъемлемая часть моей комнаты. Так что я могу ходить сюда столько, сколько захочу.

Мила сжала губы. Бесполезно было вступать в спор с Лолой.

— Так зачем ты пришла? — спросила Мила, чуть выдержав паузу.

Лола бесцеремонно упала на кровать Милы и закинула ногу на ногу.

— Вот с этого я и хотела начать разговор, — деловито сказала Лола. — Как ты знаешь, у меня начался учебный год. Сегодня задали первое домашнее задание по математике и английскому. Я бы и сама могла его сделать, только слишком много дел было в течение дня. А сейчас уже поздно. Мне рано вставать, завтра ведь снова в школу. Ты же можешь не спать хоть всю ночь, тебе завтра никуда не надо. Сделай одолжение.

— Ты хочешь, чтобы я за тебя сделала домашнее задание?

— Да. Ты умная сестричка. Не переживай, там ничего сложного. Мы это точно проходили в нашей отсталой школе, просто нужно немного освежить память.

— Вот и освежай память.

— Послушай, не разговаривай со мной так. Я ведь могу маме на тебя нажаловаться. А мама еще возьмет да и рассердится. Того и гляди Остина отдаст в приют для животных. Да и потом недавно пришло письмо, что твоей бабушке нужны дорогущие лекарства. Что будет, если я сейчас пойду и наговорю на тебя? Скажу, к примеру, что ты испортила мою любимую блузку, когда стирала белье. Или скажу, как тогда в школе, что ты воруешь. Не важно, что я скажу. Главное — что мне поверят, а тебя накажут. И кому тогда будет плохо?

— Я сделаю за тебя домашнее задание, — сказала Мила.

— Вот и отлично.

— Я сделаю только то, что я знаю.

— Конечно. А больше и не надо.

Лола бросила на Милу хитрый взор и протянула ей учебники.

— Тут немного. Тебе всего на полчаса. Ты ведь у нас умная.

Мила уже давно привыкла к тому, что фраза «Ты ведь умная» в ее жизни звучит как насмешка. Сейчас меньше всего на свете ей хотелось хоть в чём-то помогать Лоле, но делать было нечего. Как только Лола вышла через шкаф, Мила засела за учебники. Английский она сделала менее чем за четверть часа. Всё там было просто и понятно, даже Лола со своими куриными мозгами могла бы с этим справиться. А вот над математикой пришлось немного посидеть. Мила полистала учебник, посмотрела, как решаются подобные задачи по образцу, немного изучила предыдущие задания. Надо же, всего за год она совсем отвыкла от подобных заданий… С тех пор как они сюда переехали, Мила ничем, кроме голландского и английского, не занималась. И теперь было непросто снова заставить свой мозг перестраиваться на точные науки. Но зато, когда задачи были решены, Мила испытала небывалое удовлетворение и радость. Она всегда испытывала нечто подобное, когда что-то новое и незнакомое становилось вдруг ясным и открытым.

— Остин, ты видел?! — воодушевленно обратилась она к сопящему пони. — Я гений. Я всё-таки решила эту задачу.

Мила отложила учебники в сторону и поглядела на часы. Было далеко за полночь. Круглое окно окутала тьма. Никаких звёзд на этот раз, только ветер щелкал по стеклу, подгоняя мелкий дождь. Подойдя к камину, Мила подбросила в него еще пару поленьев, чтобы заглушить шум моря, доносящийся из спальни Лолы. «Снова Лола спит с открытыми окнами…» — подумала Мила, растянулась на кровати и плотно сомкнула глаза. Ей нужно было успеть уснуть до того, как сухие поленья перестанут звонко потрескивать в камине. Потому что как только всё вокруг стихнет, спальню снова охватит шелест моря. Этот странный шум всё время влек ее куда-то в пугающую бездну. Как будто вытягивал по ниточкам ее душу…

Мила никогда не забудет свою первую прогулку по берегу Северного моря. Почти сразу же после приезда в Нидерланды вся семья отправилась на побережье, чтобы полюбоваться закатом. Анна и Лола наслаждались видами и не могли нарадоваться, что до моря от их нового дома рукой подать. Но Милу в тот день охватил неведомый страх. Один только шум волн наводил на нее ужас. Это было странное море. Когда они пришли на берег, то волны плескались где-то вдали. Отлив обнажил до того глянцевые ватты, что в них можно было разглядеть собственное отражение. Мила ступала по этой стеклянной поверхности, переворачивая стопами мелкие ракушки. Местами на поверхность выглядывали рачки, а потом пугливо зарывались в песок, оставляя после себя полусферы пузырьков. Но когда море начало возвращаться, покрывая коричневыми волнами зеркальное дно, Мила ощутила страх. Эти волны не мчались, как барашки, не разбивались о берег. Здесь вода напоминала оползень. Волны накатывали медленно, ползя вверх, стараясь покрыть чуть ли не весь берег, при этом выбрасывая куски коричневой пены. Вода была леденящая, мутная. Миле казалось, что вода, накатывая на берег, пытается стереть жизнь, которая теплится в песках. Море словно не терпело присутствие чужого дыхания, кроме своего. Тогда Миле было непонятно, почему время прилива так страшило ее. Теперь же она всё больше понимала, как ее подсознание растолковало это явление. Сейчас она ассоциировала себя именно с этими блестящими ваттами, которые таили в себе постоянное движение и тягу к жизни и свету. Но и в ее жизни были бесконечные наплывы волн, которые пытались сделать всё, чтобы скрыть ее присутствие. Сделать так, будто ее не существует. Волны накатывали на нее, отнимая любую возможность видеть свет и ощущать жизнь. Только изредка во время отливов ее душа могла снова выходить на свет Божий и тихо заявлять о своем существовании.

С тех пор как Лола пошла в школу, Мила всё чаще стала чувствовать себя призраком в этом огромном доме. Частота и длительность отливов в ее жизни стали значительно укорачиваться. Каждый день она погружалась в новые заботы и обязанности, и порой Миле действительно казалось, что она становится с каждым днем прозрачнее и оттого всё более незаметной. День ее начинался в четыре утра. Она должна была успеть приготовить завтрак и сделать за Лолу домашние задания. Лола от всех скрывала, что Мила делает за нее уроки. Поэтому Миле приходилось заниматься учебой рано утром или поздно ночью, чтобы никто не увидел ее за учебниками. А после того как Лола и Нилс покидали дом, Мила приступала к привычным для нее обязанностям. До обеда она смотрела за Павэлем, так как Анна чаще всего спала до этого времени. После обеда ее ждала работа в саду. Анна любила цветы, поэтому у Милы работа на грядках не заканчивалась. Почти до самого вечера она выкорчёвывала сорняки, поливала молодые ростки, надрезала нижние стебли. Ужин Мила готовила вместе с Анной. Анна превосходно готовила, и Мила с большим удовольствием училась у нее этому искусству. Порой в такие минуты, когда Анна в пестром переднике колдовала над плитой, Миле чудилось, что она видит перед собой маму. Именно в такие минуты Анна забывала обо всех обидах, превращаясь в обычную домашнюю женщину. Она улыбалась, шутила, вела с Милой беседы о прочитанных книгах, мелодрамах, цветах и нарядах. После того тяжёлого разговора в каморке, когда Мила согласилась беспрекословно исполнять все указания Анны, между ними больше не возникало никаких ссор. Мила, как и обещала, делала всё, что Анна от нее требовала: не огрызалась, не напоминала о своей маме и бабушке, не слишком часто мелькала перед Нилсом. И Анна, в свою очередь, стала чуточку добрее к племяннице. Только Миле Анна доверяла своего малыша и только ее с большим удовольствием учила кулинарному искусству. По вечерам Анна отправляла Милу пораньше на покой, так как знала, что Миле перед сном еще нужно выгулять Остина.

— Я сама помою посуду, — говорила Анна. — Иди, отдыхай.

Мила благодарила тетю, снимала с себя передник и шла прямиком в конюшню. Остин рос как на дрожжах, и теперь от его прежней болезненности не осталось и следа. Завидев Милу, он начинал радостно топтаться на месте, цокая по деревянному полу подбитыми копытами. Мила никогда не приходила к нему с пустыми руками. Какие-нибудь лакомства она всегда прятала в кармане, и хитрец Остин уже успел к этому привыкнуть. И теперь каждый раз, завидев юную хозяйку, он начинал радостно ее обнюхивать, ища, в каком кармане она прячет сахар или свежее яблочко. Несмотря на усталость, Мила всегда сохраняла в себе веселый дух. Даже когда Нилс жалел ее, Мила бодро отвечала, что ей всё нравится и то, что она делает, даже работой назвать нельзя.

— Какой же это труд? — отвечала она Нилсу. — Быть рядом с Павэлем, видеть его первую улыбку, первые зубки, слышать его первое слово — для меня это настоящее счастье. А работа в саду приносит столько вдохновения! Когда я вожусь с цветами и ковыряюсь в земле, я всегда вспоминаю мою бабушку. В такие минуты мне кажется, что мы снова рядом. Да и готовить еду для меня совсем не сложно. Тем более что тетя Аня всегда готовит что-то новое и изысканное. С ней не приходится скучать. Ее еда в точности такая же, как у мамы. Так что о чем вы переживаете? Мне очень хорошо у вас дома, и я всем довольна.

Ей хотелось еще добавить, что и учиться за Лолу совсем не сложно. Ведь так она узнаёт много нового, и, несмотря на все старания Анны вырастить племянницу необразованной и невежественной, Бог всё же дал Миле возможность учиться. Пусть даже если это дается ей таким странным способом. Ведь Лола сама не подозревала, что таким образом она протянула Миле спасательный круг. Мила с большим удовольствием делала за нее домашнее задание, хотя с каждым разом это становилось делать всё сложнее. Написать доклад по биологии, решить уравнение и задачи по химии, настрочить сочинение по прочитанной книге, выполнить грамматическое задание по голландскому не составляло для Милы никого труда. Но вот задания по математике и физике с каждым днем давались ей всё сложнее.

— Я не могу решить эту задачу, — однажды заявила Мила. — Наверняка учительница давала подробное объяснение, как это сделать. Тут должна быть какая-то формула, и даже не одна. Но ты ведь ее не записала. Так что, даже если ты сейчас же пойдешь и наговоришь гадостей тете Ане обо мне, я всё равно ничего не смогу сделать. Я просто не знаю, как решаются подобные задачи.

— Ты что такая тупая? — возмутилась Лола. — Что тут сложного? Ты должна решить. Мне это нужно сегодня.

— Я не могу, — твердо стояла на своем Мила. — Потому что мне нужно нормальное объяснение этой темы, а не твои скудные конспекты.

— Ты не понимаешь! — брызгала слюной Лола. — Это экзаменационное задание. Ты должна его решить.

— Я тебе всё сказала. Что могу, то могу, а с этим нужно разбираться. Вот если бы мне кто-нибудь это толково объяснил, то я бы смогла тебе помочь, но таковых ведь нет.

Мила в ожидании затаила дыхание. Получится у нее добиться своего или нет? Лола могла бы догадаться о намерениях Милы, если бы не была слишком разгорячена.

— И что ты предлагаешь? — спросила Лола. — Может быть, в школу за меня пойдешь?

— Это вряд ли. Ты ведь не останешься за меня дома.

— Нет. Это не вариант.

— Правильно. Я тоже так думаю. К тому же, если твоя мама обо всём догадается, что тогда будешь делать?

— Нет. Это исключено.

— Тогда придется тебе самой справляться с физикой и математикой.

— Ты что, шутишь? Я не собираюсь тратить время на такую ерунду.

— Но я больше тебе ничем не могу помочь. К тому же тебе всё равно придется сдавать по этим предметам экзамен. Так что вот мой тебе совет: найди себе хорошего репетитора и начни усердно готовиться. Я бы на твоем месте так и поступила.

— Но ты не на моем месте, так что придержи свои советы при себе. Хотя… — Лола щелкнула пальцами. — Это отличная идея — пригласить на дом репетитора. Мы будем заниматься в моей спальне. А ты через зеркало сможешь незримо присутствовать на наших занятиях. Почему бы и нет?

Мила внутренне возликовала. Всё-таки у нее получилось добиться своего. Осталось только уладить один нюанс. Мила с сомнением покачала головой и вымолвила:

— Не думаю, что это хорошая идея. Днем у меня дел по горло. Если я отлучусь хотя бы на час, твоя мама обо всём догадается.

— Не переживай об этом. Мы будем назначать время занятий на вечер, когда мама и Нилс проводят время вместе. Ты будешь говорить, что тебе нужно выгулять Остина, а сама будешь подниматься сюда и учить математику.

— И когда же я, по-твоему, должна буду выгуливать Остина?

— После наших занятий. Не переживай. Я упрошу маму, и она снимет с тебя часть работы, чтобы ты не сильно уставала.

Мила сделала вид, что очень недовольна подобным раскладом.

— Ну как? Согласна? — спросила Лола.

— Хорошо, — ответила Мила.

Лола не соврала, когда сказала, что упросит маму, чтобы та сняла с Милы часть работы. Уж неизвестно, что там Лола наплела, но Анна действительно переложила всю заботу о Павэле на свои плечи. Мальчик уже подрос и совсем окреп. Он уже мог есть твердую пищу и пытался делать первые шаги. И хотя с Милы были снята забота о малыше, Мила всё равно по ночам пробиралась в его детскую спальню, чтобы просто побыть рядом с Павэлем, который всегда лежал с открытыми глазами, словно ожидал ее появления. Он не плакал, не звал. Он просто лежал, вглядываясь в темноту большими синими, как у Нилса, глазами. Мила по обыкновению брала его на руки и укачивала его на коленях, тихо бормоча детские четверостишия.

За весь день Мила успевала переделать все домашние дела, чтобы под вечер тихо удалиться, сказав, что ей нужно погулять с Остином. Сама же шла в конюшню и через отверстие в стойле Остина поднималась в свою каморку. Там она раздвигала заднюю стену шкафа и усаживалась за письменный стол. Комната Лолы теперь была как на ладони. Звук из комнаты до нее доходил отчетливо, так что Мила могла слышать всё, о чем говорил репетитор. Лола во время часовых занятий напускала на себя понимающий вид, а сама при первой же возможности заглядывала в телефон. Зато за огромным зеркалом сидела Мила и усердно записывала за преподавателем каждое слово. Сердце ее ликовало оттого, что она имела возможность получать знания. Мила старательно выполняла все домашние задания, так что довольной Лоле оставалось просто всё переписать в свою тетрадь.

Так прошел первый учебный год, а за ним второй. Мила так и не пошла в школу. Видимо, Анна нашла, что сказать Нилсу, который со временем стал смиряться с тем, что будущее Милы, увы, не в его руках. Репетиторы в доме Лолы стали теперь частыми гостями. Но на этом Лола не думала останавливаться. Пользуясь внешним сходством с Милой, Лола однажды попросила ее сходить за нее на экзамен. Это было сложной задачей. Прежде всего, нужно было сделать так, чтобы об этом не догадалась Анна. Лола и здесь проявила изобретательность. Накануне экзамена она купила для Анны и Павэля билеты в цирк. Так что на следующий день, когда дома никого не было, Мила в первый раз за длительное время вышла из дома. Лола обстоятельно объяснила Миле план школы, немного рассказала о своих одноклассниках и о близком окружении.

— Ты придешь самая последняя и уйдешь первая, — сказала Лола. — Так, чтобы избежать ненужных разговоров. А то, как только ты откроешь рот, все сразу же почуют неладное.

В первый раз Мила безумно волновалась, когда переступила порог огромной школы. Она ни разу не видела местных ребят в таком количестве. У нее даже закружилась голова от воодушевления. За эти годы она успела одичать в огромном доме, где ее почти не существовало. Тогда ей впервые стало ужасно больно и грустно оттого, что она не может, как все эти ребята, ходить в школу, общаться со сверстниками, заводить друзей, получать знания, наконец. В тот день она успешно сдала экзамены под чужим именем и поспешила удалиться. Слишком большая тоска накрыла вдруг ее душу. Она остро почувствовала, как у нее напрочь отняли жизнь. Теперь у нее даже не было собственного имени. После первого посещения школы Мила проплакала всю ночь, лежа на холодном валуне в обнимку с Остином.

— Что же мне делать? — рыдала она. — Как мне вырваться из этого дома? Как мне снова стать живым человеком? Остин, почему никто не может мне помочь?

Молодой и крепкий пони жался к хозяйке и понимающе качал головой. Ему хотелось всеми силами поддержать Милу, но при этом именно он был для нее сетью. Ведь Лола и Анна манипулировали Милой, умело используя ее привязанность и любовь к бабушке и Остину.

— Ты ведь не хочешь, чтобы Остина отдали в приют? — обычно говорила Лола. — А то я ведь могу это с лёгкостью устроить. Ты сама знаешь, что твоё слово тут мало кому интересно. Или, может быть, маме сказать, чтобы она перестала высылать деньги на лечение твоей бабушки? Как ты думаешь, доживет она тогда до твоего совершеннолетия?

Мила со всем соглашалась, до боли сжимая зубы, при этом даже не подозревая, что ее бабушки уже давно нет в живых.

Еще через год Павэль стал ходить в детский сад, а Анна устроилась на работу в русское посольство. Так что Лоле стало куда легче проворачивать свои интриги и черные затеи. Порой она внаглую прогуливала занятия, в то время как Мила упорно строчила конспекты на уроках. У Лолы, как она сама говорила, были дела куда поважнее уроков. Иногда она успевала съездить в столицу, заснять там какое-нибудь продвинутое видео и вернуться как ни в чём не бывало. Мила же никогда не показывала своей радости от того, что ей приходилось ходить в школу вместо Лолы. Она словно делала той одолжение. Потому что если бы Лола заметила в Миле хоть малейшую радость от посещения школы, то непременно бы лишила ее этого удовольствия — просто так, назло. Итак, план Анны оставить племянницу невежественной медленно летел ко всем чертям. Мила ходила в школу, при этом стараясь делать всё, чтобы не привлечь к себе лишнее внимание ребят. Что же касается учителей, то они всё равно стали ее отмечать как одну из самых способных учениц. Но это не вызвало никаких подозрений со стороны Анны. Слушая, как ее дочь Лолу нахваливают учителя, Анна пришла к выводу, что она была права, когда говорила, что Лоле нужно просто дать шанс проявить себя.

— Ей нужно было дать свободу, — сказала однажды Анна Миле, — перестать бесконечно сравнивать с тобой. И, как ты видишь, я оказалась права. Теперь Лола чувствует себя увереннее, и потому у нее всё стало получаться.

Мила в такие минуты опускала глаза, и тихо со всем соглашалась, мечтая лишь о том, чтобы ее не лишили возможности ходить в школу, пусть даже и обманным путем.

— Мне всё равно, в каком университете учиться, — проводя пилкой по ногтям, как-то раз сказала Лола Миле. — Главное — выбраться из этого захолустья. В Амстердаме я найду, чем заняться. А от тебя требуется только сдать вступительные экзамены и изредка приезжать на зачеты.

— Ты понимаешь, что ты от меня требуешь? Одно дело сдавать за тебя домашние задания в школе, и совсем другое дело — в университете. Мне придется туда ехать. Это займет весь день. Твоя мама обо всём догадается.

— Об этом можешь не беспокоиться. Ты же меня знаешь. Я всё устрою. Ты, главное, делай, что от тебя требуется. Если я поступлю в университет, то смогу жить в столице, и тогда твоя главная мечта исполнится: мы будем видеться совсем редко. Ты ведь об этом мечтаешь?

— Можно подумать, что все мои мечты связаны только с тобой.

Лола расхохоталась:

— А о чём еще может мечтать такая мышь, как ты?!

Мила промолчала. К тому же, хоть затея Лолы и казалась рискованной, всё же для Милы это было куда лучше, чем всю свою жизнь провести в стенах дома. Так что очень скоро план Лолы воплотился в жизнь, при этом Миле даже было позволено выбрать университет и факультет, так как Лоле было совершенно всё равно, куда она будет зачислена. Главной ее целью было переселиться в Амстердам.

В день вступительных экзаменов Лола вывела Анну и Павэля на длительную прогулку по городку. Лола с Павэлем слонялись по кафе-мороженым, паркам, магазинчикам и побережью до тех пор, пока Мила не вернулась домой.

Всё удалось. После всех вступительных экзаменов Лола была зачислена на биологический факультет.

Лола уже с воодушевлением готовилась к переезду, когда однажды вечером пришло страшное известие, что Нилс попал под колеса машины и скончался на месте. Вместе с Нилсом умерла последняя надежда Милы увидеться с бабушкой. Мила как никто другой оплакивала Нилса, который всё это время был так добр к ней. Пусть даже он оказался слаб, чтобы повлиять на Анну и помочь Миле адаптироваться в новой стране. Тем не менее Мила всегда ощущала его незримую поддержку и заботу. А сейчас и ее не стало. Но, как бы ни было сложно, Мила всё же должна была найти в себе силы. Потому как после смерти Нилса Анна стала сама не своя. Она перестала заботиться о Павэле, почти ничего не ела, никого не слушала, никого не видела. Лола сразу же переехала в Амстердам. Ее планам ничто не могло помешать, даже смерть отчима и отчаяние матери. И тогда Мила, как незримый призрак, стала ходить за Анной, ухаживая за ней, как за малым ребенком. Анна смотрела на нее пустыми глазами, а порой брала Милу за руку и начинала обливаться слезами.

— Карина, — шептала Анна, глядя на Милу, — ты здесь? Ты меня не бросила? Как мне тебя не хватало!..

В такие минуты Мила становилась призраком своей мамы. Она обнимала Анну и ласково приговаривала ей слова утешения. Анна обливала ее грудь горючими слезами, а потом засыпала в ее объятиях, как измученное дитя. В этот непростой год Миле пришлось всё взвалить на свои плечи. Она смотрела за Анной, ухаживала за Павэлем, вела хозяйство. И помимо всего прочего успевала учиться за Лолу: выполнять все задания, которые та пересылала на электронную почту, составлять доклады. Мила твердила себе, что должна быть сильной. Только по ночам она могла позволить себе быть простой девушкой. В такие минуты она брала Остина и удалялась с ним в глубину сада. Там, скрываясь под ветвями ивы, она горько изливала ему свою печаль, до которой никому не было дела.

Так шли дни. Анна понемногу приходила в себя. После перенесённого горя она стала добрее и мягче, особенно по отношению к Миле. Может быть, внезапный порыв ее нежности был вызван чувством благодарности за поддержку. Анна теперь была куда почтительнее к племяннице. И когда их отношения, казалось, наладились, случилось нечто неожиданное.

Однажды Мила прибиралась в комоде и среди стопки документов обнаружила, что ее имени в домовой книге нет. Всё было оформлено так, словно Мила никогда и не пересекала границу. Словно она никогда и не рождалась на свет. Не было ни ее паспорта, ни свидетельства о рождении. Мила тут же смекнула, в чём дело. Анна с самого начала сделала всё, чтобы стереть след ее существования. Каким образом Анне это удалось, Мила не могла знать наверняка, но ведь ее тетя какое-то время работала в русском посольстве, а значит, у нее была возможность сделать свое черное дело. В тех же папках она нашла письмо от Лолы Эльдаровны, где говорилось о смерти Ксении. В один миг вся надежда Милы рассыпалась, как обугленная пакля. Небо обрушилось на нее, и Мила потеряла все жизненные ориентиры. Всё потеряло смысл. Ее всё это время обманывали. Анна никогда не собиралась отправлять ее назад к бабушке. Более того, она просто уничтожила документы племянницы. Теперь Мила даже при всем желании не смогла бы сбежать. Потому что ее просто не было на этом свете. Мила в тот же день слегла в постель. Ее трясло от лихорадки. Три дня она не могла прийти в себя. Анна проявила максимум заботы о племяннице, кормя ее чуть ли не с ложки.

— Что с тобой такое? — причитала Анна. — Будь сильной. Ты должна победить эту болезнь.

Мила открывала глаза и, видя перед собой лицо Анны, еще сильнее погружалась в исступление. Тетя всё время сидела возле ее постели, Павэль дремал рядом. Со стороны казалось, что рядом есть люди, которые любят и заботятся, но Мила теперь знала всю правду.

Как она пережила всё это горе, только одному Остину было известно. Потому что Мила никому не рассказала о том, что увидела в том комоде с кипой бумаг.

— Я должна найти другой выход, — шептала она Остину, когда силы вернулись к ней. — Нам нужно вместе молиться за это.

Мила встала на колени под ивой и сложила руки у груди. Холодный морской ветер развевал зеленые гибкие ветви, подхватывая на лету горячее обращение девушки к небесам. Мила молилась, обливая слезами нагретый за день камень. Она просила Всевышнего послать ей человека, который смог бы вытащить ее из заточения. Кто-то должен быть на этой земле, кому было бы не всё равно до ее страданий. Неужели во всём мире не найдется никого, кто поверит в то, что она есть?

— Я есть!… — тихо шептала она в ночной тишине. — Господи, скажи мне, что я есть. Мне так нужно знать, что хотя бы для Тебя я не исчезла…

— С кем ты тут шепчешься? — неожиданно оборвал ее молитву голос Лолы.

Мила вздрогнула и прежде, чем обернуться, торопливо утерла лицо подолом синего платья. Принаряженная, как кукла, Лола стояла перед ней с кривой ухмылкой на лице. Услышав голос Лолы, Остин встрепенулся и испуганно замотал головой. Он всегда так бурно реагировал на появление Лолы. Видимо, он ее на дух не переносил с самого детства.

— Привет, — сказала Мила, успокаивающе поглаживая Остина.

Лола уселась на камень, стянула с себя туфли и погрузила стопы в прохладную воду.

— О, как хорошо! — с наслаждением протянула Лола. — Как же всё-таки хорошо иногда просто побыть в такой блаженной тишине. Я тебе даже завидую в такие минуты.

— В чём проблема? — ответила Мила, принявшись заплетать мелкие косы в гриве Остина. — Просто приезжай почаще.

— Почаще не могу. У меня там куча дел.

— Даже не представляю, что это за куча.

— О, тебе не хватит фантазии, чтобы представить, что у меня там за жизнь.

— Ты за этим сюда пришла? — сдержанно сказала Мила.

Лола прыснула и недоуменно посмотрела на Милу.

— А ты, я смотрю, здесь совсем одичала, — насмешливо бросила Лола. — Что это ты такая злая?

— Я же знаю, что ты пришла не просто так. Говори сразу, что тебе нужно.

— Мне нравится это. Нравится, что с тобой не нужны церемонии. Да, ты совершенно права. Мне снова нужна твоя помощь. Только на этот раз другого характера.

Лола достала из сумки свернутый в четыре раза лист бумаги и протянула Миле.

— Что это? — спросила Мила, не решаясь протянуть руку.

— Ты возьми. Не бойся. Тут нет ничего страшного. Это просто стихи.

— Какие стихи? Ты что, пишешь стихи?

Лола запрокинула голову и расхохоталась.

— Давай я тебе, дуреха, всё объясню, а потом будешь задать вопросы, — Лола удобно растянулась на камне, положив руки под голову. — Короче, я встретила одну очень богатую семью. И там сразу два холостых красавца. Старший тот еще бабник, с ним даже нечего пытаться. А вот второй хоть и строит из себя холодного недотрогу, а всё равно наивный малый. Меняет девушек как перчатки, но делает это не потому, что заядлый бабник, как его брат. Скорее всего, просто неосознанно ищет какую-то неземную диву. По крайней мере, все вокруг него твердят, что он тот еще романтик. Наверное, в глубине души мечтает спасти принцессу из башни, а потом всю жизнь посвящать ей стихи. Я как раз к тебе по поводу второго и пришла. У него есть сайт для молодых поэтов. Там он выкладывает свои размышления в стихах. Туда же присылают свои произведения начинающие поэты, и они там ведут странные диалоги. Я немного полистала его страницу. Бред еще тот, но каждый сходит с ума по своему, так что я не вправе судить. Нравится ему писать стихи — да пожалуйста. Мне, может быть, это даже на руку. Может быть, этим я его и зацеплю.

— Ты собираешься писать стихи? — спросила Мила.

Лола так и покатилась со смеху:

— Не дури! Я не собираюсь ничем таким заниматься. А вот ты у нас ведь мастер в этом деле, не так ли?

— Что ты имеешь в виду?

— Ой, не притворяйся. Ты ведь у нас с детства пишешь стихи. Твоя бабушка всему преподавательскому составу читала твоё творчество. Все прямо надышаться на тебя не могли. До того ты у нас талантливая во всём. Я, признаться, твои стихи не читала. Но знаю, что все от них в нашей шарашке были в восторге. Так что, я думаю, тебе не сложно будет нацарапать для меня пару строк.

Мила раскрыла лист бумаги.

— Специально для тебя распечатала. Зацени, как пишет. Уныло, правда, но всё равно на стихи похоже.

— Что ты хочешь, чтобы я сделала? — пробегая глазами по строчкам, спросила Мила.

— Всё просто. Напиши ему ответ, но только тоже в стихотворной форме. Напиши ему так, чтобы он не мог остаться равнодушным. Найди слова, аргументы, поспорь с ним. Ты же умная, придумай что-нибудь. Зацепи его за живое.

— Думаешь, это так просто — взять и написать стихотворение человеку, которого в глаза не видела?

— В чём проблема? У меня есть его фотография. Я как знала, что тебе это пригодится.

Лола вынула из сумочки твердый прямоугольник и протянула Миле.

— Вот, полюбуйся, какой красавец. Ты таких мужчин отродясь не видала. Да что я говорю, ты вообще не видела мужчин. Поэтому я и распечатала для тебя фотографию. Чтобы ты, если нужно, расписала его распрекрасные глаза, волосы как ворох пшеницы или чувственные губы. Вы ведь, поэты, любите писать подобную дребедень. А ты у нас вообще можешь писать так, что до слез всех пробирает. Может быть, его тронут твои стихи, и он вдруг поймет, что я совершенно особенная женщина. Та самая, которую он так долго ждет.

Мила мельком окинула взглядом незнакомое лицо.

— Как его зовут? — спросила она.

— Яков. Редкое имя, да?

— И он говорит по-русски?

— Да. Их семья откуда-то из Сибири. Говорят, что им сказочно повезло стать наследниками одного скряги. Еще поговаривают, что их состояние не имеет счета. Это мне еще предстоит узнать. Но даже если они не так богаты, как о них ходят слухи, я могу всё равно быть спокойной. Бедными они уж точно не являются.

— То есть ты его даже не любишь, — заключила Мила.

Лола снова расхохоталась.

— Да что с тобой такое? — сплюнула Лола. — Ты что, до сих пор не поняла, что на свете нет любви? Ты ведь столько дерьма перенесла, а всё продолжаешь верить в такие бредни, как любовь. Нет никакой любви. Есть симпатия, страсть, но это всё, как правило, быстро проходит. Но это знают все, и никто не будет утверждать обратное. А вот с любовью всё дело обстоит иначе. Все, кто верит в нее, думают, что она вечна и на всю жизнь. Только где ты такое встречала? В этом мире ничто не вечно, а значит, и любовь не вечна. А если любовь не вечна, то это и не любовь вовсе. То есть ее просто нет.

— Я напишу тебе ответный стих, — перебила ее Мила, — только избавь меня от своей жизненной философии.

— Вот и прекрасно. До утра справишься?

— За полчаса управлюсь.

Мила протянула Лоле фотографию.

— Оставь себе, — сказала Лола. — Ну или сожги в камине. Мне его фотографии не нужны: я его лицо и так вижу каждый день.

Лола поднялась на ноги, расправила приталенный пиджачок и, прежде чем скрыться в листве, небрежно кинула:

— Только давай быстрее. Мне с утра надо быть в университете.

Мила ничего не ответила. Оставшись одна, она еще раз развернула листок с длинным стихотворением.

— Хочешь послушать? — обратилась она к Остину.

Остин протяжно выдохнул и положил голову ей на колени. Мила потрепала его за ухом и, наклонившись к исписанному листу бумаги, чуть слышно прочла следующие строки:

«Когда мы рождаемся, делаем вдох.

С начала времен и начала эпох

Нас сразу же кутают в лживые сети…

Она ожидание,она добродетель.

И негде спастись, и нечем укрыться,

С нее начинается жизни страница.

Нет нам покоя, и некуда деться.

В нее мы, как в зеркало, будем смотреться.

В суровые дни и в час благодати

Мы будем держаться ее, как проклятья.

Всегда и во всём одно упованье —

Надежда, как адских сил дарованье.

Ведь так говорим и себе, и друг другу

В дни горя, разлада, печали, недугов:

«Надейся и верь. Всё будет, всё будет.

Надежда откроет, надежда разбудит».

О, как насмешливы эти слова!

Как солнце в пустыне, как зубы у льва.

Надеяться, будто бы всё утрясется,

Что будто на небе много зачтется.

Надежда на утро, надежда на свет.

Надежда на счастье, которого нет.

Надежда на друга, который бессилен,

Надежда на разум, где мало извилин.

Жестокий оскал у надежды таков:

Она всех вокруг превращает в рабов.

Она ежедневно шепчет нам весть,

Что там хорошо, не сейчас и не здесь.

Она отнимает радости дня,

И вся наша жизнь — суета, беготня.

Ведь кажется нам, что там, за рассветом,

Мы встретим покой и найдем все ответы.

Мечется жизнь, коней подгоняет.

Надежда влечет, она обещает,

Что скоро уладится и утрясется,

Судьба нужным местом к нам повернется.

Вот так упускаем мы радость процесса,

До часа, когда пред глазами завеса

Опустится вдруг, а там, впереди,

Надежды не будет, хоть сколько ни жди.

Только тогда вдруг придет пониманье:

Надежда на лучшее — это метанье.

Лучшее ведь, как ни крути, —

Оно уже здесь, а никак не в пути».

Свернув лист бумаги по линиям изгиба, Мила подняла с камня цветную фотографию.

— Что ты о нем думаешь, Остин? — спросила она, разглядывая изображение. — Смотри, какой у него проникновенный взгляд. Выглядит таким уверенным в себе, но, судя по стихам, мечется его душа. Красиво, конечно, он пишет, но любая такая философия не имеет твердого основания. А без твердого основания сложно устоять на месте. Укачает, как на мягких нестабильных волнах. Поэтому подобные размышления ничего, кроме тошноты, не вызывают. Похоже на морскую болезнь. Что скажешь?

Остин мотнул ушами и издал тихое ржание.

— Тебе смешно? — улыбнулась Мила. — А мы сейчас ему такой ответ нацарапаем, что равнодушным он точно не останется. Пойдем в конюшню, а то уже холодно.



***

Остин преспокойно жевал овес, когда к нему вдруг влетела взбудораженная хозяйка. Завидев ее, он тут же прекратил трапезничать. Остин уже стал привыкать к тому, что Мила в последнее время чаще стала наведываться к нему, чтобы излить душу. Ему было же в радость такое доверие хозяйки. Он готов был слушать все ее жалобы, впитывать все ее слезы, делить с ней восторженные вздохи. Остин заметил, что его хозяйка стала чрезмерно задумчивой, со светлой грустинкой в глазах. А порой ее озаряла такая лучезарная улыбка, что Остин от радости начинал топтаться вокруг нее. С того дня, как Мила в первый раз написала ответное стихотворение тому парню с фотографии, всё стало меняться. Мила думала, что с нее будет достаточно одного ответа, но ненасытная Лола и не думала оставлять ее в покое. Через неделю она снова приехала домой и на этот раз вручила Миле новехонький мобильный телефон.

— Его, как ни странно, зацепило твоё занудство. И теперь он решил, что нашел во мне родственную душу. Это то, что мне нужно. Только единственный есть у меня недостаток: я ведь не страдаю такой ерундой, как поэзия. А он всё пишет и пишет. И ждет ответа. Я подумала и решила, что ты могла бы еще немного мне помочь. Будешь писать ему от моего лица с этого телефона. Там включена переадресация на мой номер, так что я буду внимательно следить за тем, что ты ему там сочиняешь. И кстати, я могу следить за всеми операциями на этом телефоне. Так что не вздумай использовать устройство для своих дурных целей.

— И что будет дальше? — спросила Мила. — Ты ведь не сможешь всю жизнь ему врать. Когда-нибудь он догадается, что ты совсем не умеешь писать стихи.

— Когда-нибудь? Это когда же? Не дури. Думаешь, он всегда будет смотреть на жизнь сквозь романтичные четверостишия? Он повзрослеет, когда мы поженимся. Ему это будет ни к чему с такой женой, как я.

— Ты собираешься за него замуж?

— Планирую, по крайней мере, но тебя это не должно касаться. Просто сделай, как тебя просят, и всё будет хорошо у тебя и у твоей бабушки.

Мила при упоминании бабушки плотно сжала губы и потупила взор. Она так и не призналась никому о том, что уже давно знает правду.

С того дня Мила стала вести ежедневную переписку с незнакомым поэтом. Каждый день Яков отправлял ей короткие четверостишия абсолютно на любые темы. Даже простое приветствие или беседы о погоде они вели в стихах. Яков часто строчил ей шуточные стихи, отчего лицо Милы озаряла веселая улыбка. Остин стал замечать, что его хозяйка теперь слишком часто стала смотреть на фотографию Якова. И однажды Мила прижала потрепанный прямоугольник к сердцу, открыв Остину свои чувства:

— Я знаю, во мне что-то меняется. Я стала так много думать о нем. О человеке, которого я ни разу не видела. Я ведь на самом деле о нем совсем ничего не знаю. У меня нет ничего, кроме его стихов и этой фотографии. Понимаю умом, что, возможно, это просто от одиночества. Я ведь ни в кого не влюблялась, и других мужчин рядом нет. Всё это, может быть, поэтому и происходит. Но всё равно я ничего не могу с собой поделать. Я влюбляюсь в него и теперь не могу изменить это. Не могу повернуть мои мысли вспять. Это делает меня счастливой и несчастной одновременно. Остин, как мне быть? Я не могу остановиться, но и быть с ним у меня всё равно не получится. Он ведь даже не мной увлечен. Я всё время повторяю себе, что мы никогда не будем вместе, мы никогда не встретимся и не увидимся. Но почему чем чаще я себе это говорю, тем сильнее растет мое убеждение, что всё будет наоборот. Эти мысли дают мне надежду, и эта надежда меня однажды и погубит. Потому что она не исполнится. Когда всё разобьётся, я ведь буду сильно страдать. Я это понимаю умом, тем не менее не знаю, что мне делать. Я должна его забыть. Просто перестать о нем думать. Просто думать, что его на самом деле не существует, как и меня, впрочем. А может быть, если мы не существуем, то мы могли бы воссоединиться там, где живут как раз такие, как мы: несуществующие призраки. Боже, что я несу… У меня начинается лихорадка. Остин, помоги мне. Я, кажется, схожу с ума…

Слушая ее пылкие признания, Остин только и мог, что понимающе качать головой и переступать с ноги на ногу, словно пританцовывая на месте. Он ничем не мог помочь даже при всём желании. Но зато Остин мог терпеливо выслушать и дать стопроцентную гарантию, что никому ничего не расскажет, даже под страшными пытками.



***

Однажды Мила примчалась в конюшню розовощекая, с глазами, полными слез. Она кинулась к Остину и, припав к его груди, жалобно зарыдала. Остин дожевал последнюю порцию овса и приготовился слушать. Мила еще долго не могла взять себя в руки. Она вздрагивала и захлёбывалась в слезах. Пони терпеливо ждал, когда Мила успокоится и начнет говорить.

— Ах, Остин! — наконец воскликнула она. — Я сегодня с ним виделась. Мы говорили с ним так, как сейчас я говорю с тобой. Он смотрел на меня и слушал. Я говорила с ним так, словно мы давно уже знаем друг друга. А он, напротив, говорил со мной так, словно в первый раз меня видел. Хотя он принял меня за Лолу, с которой уже давно знаком. Остин, он поцеловал меня. Поцеловал прямо в губы. Я так растерялась, что у меня перед глазами всё поплыло. Так глупо всё вышло. Он поцеловал меня так, словно в этом нет ничего необычного. Наверное, с Лолой у них это бывает очень часто. А я, как ребенок, рухнула без сознания. А когда пришла в себя, он был так напуган, и уже обращался со мной иначе. Он сказал, что никогда не видел меня такой. Он увидел во мне меня. Мы провели чудесное время друг с другом. Эти мгновения я не забуду никогда. Но всё слишком быстро закончилось. Когда я вышла из парка, за углом меня уже ждала Лола, одетая в такой же костюм, как и я. На меня она накинула плащ и натянула солнечные очки, а сама отправилась на станцию. Я видела, как Яков промчался мимо меня вслед за ней. Он пробежал так близко и не узнал меня. Я для него тоже не существую. Неужели вся моя жизнь пройдет вот так? Неужели я так и останусь чьей-то тенью? Остин, скажи, что нам делать? Как нам выбраться отсюда? Теперь я точно знаю, что нам нужно выбраться отсюда.

Новый приступ рыданий охватил Милу. Остин понимающе покачал головой и принялся жевать кончик ее локона.