Книга о счастье

                Предисловие

   Правитель ли, нищий ли, благочестивый ли, грешник ли, пожилой ли, младой ли - все ищут счастья.

   Да вот оно не давало обета никому, что будет следовать за кем - либо тенью.

   Но если судьба не ладит с тобой, поладь с ней ты, дабы успеть побыть счастливым.

   Как - то Ходжа Насреддин обратился к людям:
   - Хотите ли вы знания без преодоления трудностей, истины без заблуждения, достижения без усилия, продвижения вперёд без жертвы, счастья без забот?

   - Да, да! – раздалось в ответ.

   - Хорошо, - извлёк важно Ходжа, - и я жажду того же, и если когда-нибудь узнаю, как всего этого достичь, то с удовольствием сообщу вам.

   Если б год состоял только из солнечных дней, то Земля давно б превратилась в высушенную пустыню.

   Душа без испытаний очерствела б, стала б лишена дара внимать боли и стенаниям тех, чьё положение в разы хуже твоего.

   Часто случается и так, что память человека предстаёт ровесницей его несчастий.

   Но "Воистину, за каждой тягостью наступает облегчение"* 

   Если уподобить счастье пропитанию для души, то как лик всякого неповторим,так и чувство удовлетворённости жизнью у каждого своё: одному достаточно чашки риса в день, иному и семь застолий покажется каплей в океане голода.

   Тот, кто в состоянии баловать себя изобилием еды, но при этом довольствуется малым – делает полезное как душе, так и телу: первое становится стройным, легкоподвижным и здоровым, второе – обретает благодать отзывчивости к тем, кто ущемлён в пропитании и только по этой причине остаётся голоден.

   Счастью нельзя научить, ему следует научиться самому, но о счастье можно поведать.
   
   И если готовы слушать, то вот сегодняшний рассказ наш.

               
                Счастье в доме, где смеются.


                „Когда беды наваливаются на тебя одна за другой, когда они               
                доводят тебя до невыносимого состояния, только не сдавайся!
                Потому что это точка, где поменяется ход событий.“
                Джалаладдин Руми.

    Засиделась у сестры, ночевать как ни просила, не осталась, поехала домой уже поздним вечером.

   В ночь дорога далека, но восемьдесят километров из Махачкалы в Хасавюрт* я надеялась преодолеть за полтора часа, на скорости, которой придерживалась днём.

   Машину я, любимица папы - шофёра, научилась водить чуть не с десяти лет, села за руль год назад, уже чувствовуя слияние с ней.

   Пути оставалось всего ничего, как вдруг пробивает колесо, теряю управление. Пеленает душу ужас, сердце уходит в пятки.

   Авто начинает крутить, несусь на встречку, лечу, бьюсь водительской стороной в столб.
   Тот начинает падать.

   Успеваю осознавать, что всё: сейчас меня сплющит, раздавит, не станет.

   Смотрю теперь на фото, что попало извилистыми путями в мой смартфон: в лепёшку превратился автомобиль.

   Но за доли секунд до этого произошло такое чудовищное соприкосновение меня и железа, что я выбила пассажирскую дверь и вылетела наружу.

   Правая нога не словчилась, не поспела, её зажало, оторвало щепкой. Правую же руку искромсало. Я падаю на железный штырь, он входит в мягкие и податливые ткани рядышком с позвоночником, течёт из меня кровь. Вспыхнуло тысячу болей, но стремительность происходящего запечатала мои губы так, что я даже и не успела помыслить о том, чтобы разжать те.

   Ощущаю, когда все напасти свалились, закончились, за мгновение до того, как раны мои дали о себе знать, опустошённость: что огромному лесу сорванный с дерева листок?

   Я лежала, смирилась с угасанием, но проезжающие по оживлённой ночной дороге, съезжая, как один, на обочину, бегут на помощь в смятении великом.

   Как только чья – то первая рука коснулась меня, я застонала.

  Перевязали ремнём то, что осталось от ноги, вызвали «Скорую».

   Та помчалась в городскую больницу, оттуда перевезли в республиканскую, надеясь спасти руку. Старались врачи из жалости к молодой, как могли, завотделением, кандидат наук, взял меня под опеку, ухаживали от души медсёстры, пытаясь поудобнее уложить, подвесить руку, с другим помочь.

   По четыре раза в день кололи опиоидные обезболивающие, но помогало только на короткое время. А потом снова и снова казалось мне, что меня поедом едят изнутри страшно кусачие и прожорливые голодные насекомые.

   Я больше не могла, билась бы рукой о стенку, чтобы та боль померкла перед этой, чтобы вымерли все нервы в ней, чтобы усохла та, отвалилась.

   Взмолилась, чтобы прекратили мучения, отсекли скорее злодейку.

   Отрезали.

   Была ладно скроенной, стала обезображенной противной и жалкой куклой.

    Была улыбчивой, теперь на лице моём гримаса отчаяния и отрешённости…

    Была красивой и желанной, а стала обузой.

   Ни крова не хочу, ни близких, ни подруг, в какой дом идти теперь однорукой, одноногой?

   В какой?!

   О, зачем же лгать себе?

   Страстно ли, страшно ли, но хочу в тот, только в тот, по которому истосковалась, в тот, в который перебралась два месяца назад.

   К возлюбленному, по которому измучилась в тоске и в слезах!

   Грешна перед тобой, мамулечка, прости, но если б ту, которая росла в безмерном обожании к тебе, спросили, кого она больше любит, то и ответила б я, что мужа.
 
   Сказала б милому, что да, я ужасна отныне и навсегда, но потерпи чуть:в развалинах счастья ты обретёшь счастье иное, найдёшь сокровище! Оно уже живёт во мне от тебя! Подарю, а потом и уйду, сказав напоследок: "Прости и прощай!"
 
   А до этого наслаждалась бы тайком тем, что могу видеть тебя! Даже и усталого душой, безответного. 

   Как же недолго я была счастлива с тобой, Хороший мой, Светлый мой, Добрый мой!

   А ведь могла и этой малости не познать.
 
   Окончила колледж поварский, тут вдруг сваты заявились. 

   Думала - думала и соединила судьбу с тем, с кем росла на одной улице, зная семью его прекрасную.

   Любви не познала доселе, а счастья хотелось, и оно мне досталось сказочное!
 
   Был год лёгким, парила я от счастья, стал чёрен, а в чёрном году пятнадцать месяцев. И не реять мне больше с крылом оторванным да лапкой.

   Ветер счастья был встречным прежде, ласкал нежно, горячил.

   Теперь дует в спину суховей горячий, выжимает соки жизни, гонит калеку, подобно шарам перекати – поля оставляя за собой хвост пыли, в пустынь отчаяния, у которой ни конца, ни края.

   Что жизнь, зачем дана, когда познаёшь счастье, а потом останется от него лишь прах да пепел?

   О, Боже, Боже, Боже, что же с душою моею сталось?! Да как же так?!

   Неужто было б было лучше счастья не встретить совсем, чем найти да потерять?

   Раздался вдруг стук лёгонький, которого ждала и боялась.

   Сердце забилось сильнее, не обманулось, вот и мой: сегодня выписка, пришёл забрать.

   Стала вмиг упоения полна, да не выказала того. Слезинка покатилась, вытерла её тут же рукою живою.
 
   Народу было много, стеснялся он, краснела и я, но золотой мой взял меня на руки.

   Смежила, пока нёс меня бережно прям с третьего этажа до машины, глаза, изображая безнадёжную, которую отдали с наихудшим диагнозом родичам.

   А что было делать, стыдно ж?

  Усадил на заднее сидение, и мы поехали.
 
   Вдвоём.

   Золовка, которая пришла с ним, вызвалась отправиться на маршрутке.
2
 
   Свернув в малолюдный переулок, притормозил у тротуара, посмотрел на меня в зеркало заднего вида, попросил:

   - Улыбнись наконец!
 
   - Я хочу домой.

   - Везу.

   - К отцу с мамой.

   - Нет.

   - Я не хочу с тобой жить! Я…

   - Давай продолжу за тебя, знаю ж наперёд, чего запоёшь! Что не по любви за меня пошла, а потому только, чтоб родителям угодить, что, узнав меня поближе, не испытываешь ко мне ровным счётом ничего, а то и отвращение. Так?

   - Именно так!

   - Потом скажешь, что вот зачем я тебе такая?
 
   - Да!

   - Мудрая приспосабливается к обстоятельствам жизни так же, как вода приспосабливается к форме кувшина, в котором она оказалась. Так мне дедушка говорил, так передаю тебе. Я жену никуда и никогда не отпущу:только глупый рубит дерево, которое даёт ему тень. И не лги себе, не суесловь зря:ты и сама н е  х о ч е ш ь разлуки!

   И я тоже: легче перенести присутствие тысяча врагов за стенами дома, чем отсутствие дорогого внутри.

   Т ы  м о я, и я люблю тебя! Целиком, вместе со шрамами, грустью, с тем, чего нет у тебя… теперь.

   "Теперь" он произнёс, прищурив глаза, так, как если б проверяя, как я отнесусь к упоминанию о том, что я уже и н а я.

   Приняла спокойно слово, положение своё новое, приняла горячо добросердечие мужа и улыбнулась.

   Впервые после аварии.

   Слабенько.

  - Раны душевные хуже тех, - спросил вдруг муж мой, - что выпадают телу, да? Если подумать.

   - Пожалуй, что да. Если подумать.

   - Не наноси и мне их. Отверни от меня оружие!

   Обернулся, улыбнулся обезоруживающе, как я обожала.

   Не устояла, ожила внутри, явила милейшему улыбку полную, опустив всё же очи долу, стесняясь выказать счастье безмерное, от которого душа ходуном ходила.

   Он очень любил, когда я обвивала ему шею.

   Как быть с этим?

   Очень просто: придётся теснее прижаться к нему – и в этом несказанная прелесть!

   Искорка несказанного, должно быть, отобразилось на мордашке моей, муженёк двинулся было открыть дверцу, чтобы, войдя в другую, перебраться ко мне, но я замахала рукой, упросила:

   - Подожди секундочку! Отвернись. Положи голову на руль. Не оглядывайся.

   Шлёпнула в спину, затем сжала кулачок, держа большой палец вверх и улыбаясь во весь рот.

   Обернулся, посмотрел вопросительно.

   - Ну? – сказала я нетерпеливо.

   - Ну?

   - Угадай, какой рукой ударила?!

   О, Боже, Боже, Боже!

   Как же от души смеялся любимый над шуткой незамысловатой моей!
Как же стал счастлив простенькими словами этими и тем, что я стала прежней.

   Безусловно прежней.

   - Радость любимой любимой – ловчий сердца! Я у тебя в плену на пожизненный срок!

   - Тоже дедуленька научил?

   - Первому - да, второе - сам усвоил!

   Ночью, когда мы остались одни, я попросила о том же, что предвещает удивительное:

   -  Закрой, пожалуйста, глаза.

   - Теперь - то зачем, Весёлая?   

   Открой, как прикоснусь к тебе!

   Я стала перед обожаемым на колено, склонила голову, заплакала, страстно зацеловывая его ноги.

  А когда возлюбленный не без труда вознёс меня пушиночкой на руки, я обвила шею и зашептала:
   - Я не знала, что бывают такие, как ты, что можно быть такой счастливой! Хочу прильнуть к тебе до изнеможения! Душа в душу! Ты - скала прибрежная, я - буря, что стремится найти на груди твоей покой упоения! Люблю тебя, люблю, люблю! Будь благословенны те, кто устроил нашу свадьбу!

   - Надеюсь, - ответил, - что и остальное в тебе предстанет таким же сладким, как язычок и губки! Ещё надеюсь, ты не откажешь устам моим, что поют хвалу и гимны тебе, в халве поцелуя!

   Он смотрел в мои глаза, я отвела взор, не в силах постичь всей глубины счастья, что послала мне судьба, а потом и ответила на призыв наклоном головы, губы наши слились...

   Через семь месяцев у нас родилась дочка…
           (продолжение следует...)               

   Примечания:
1)"Воистину, за каждой тягостью наступает облегчение"*  - 5 и 6 аят 94-й суры Корана «Аш-Шарх» («Раскрытие»).
2)Руми - Джалаладдин Мухаммад Руми (30 сентября 1207 - 17 декабря 1273) известный обычно как Руми или Мавлана -  поэт-суфий, исламский богослов.
3)…в Хасавюрт -  город в Дагестане.