Уж и думал ты, хоть и мал был

Уж и думал ты, хоть и мал был


О милом детстве размышляя,
Пою романс:
Хочу, чтоб был мне вместо рая
Второй сеанс

Билетик тот по 10 коп.
Лежит в комоде,
Где ластик, мел, убитый клоп,
Рогатка вроде…

Но сломан дом, и свезена
Вся мебель в груде.
И кукиш кажет мне луна:
«Кина не будет».



Москву ты еще в детстве видел, даже раньше отца. Это когда Хрущев американцев ботинком стращал, а вам велел кукурузу есть . Вот тогда отец и катал в столицу за продуктами . Вы, детки, были мысленно с ним в пути, глотали слюни в гастрономических грезах. Когда ложились спать, паровоз уже летел вдоль холмов братской Чувашии. Стальная оглобля, работала споро, как локоть бегуна, крутила сцепленные колеса, они стучали на стыках: чук-чуваш, чук-чуваш, чук-чуваш! Далее гудок, разрывая воздух, приветствовал окраину: Шу-ме-р-ля! Затем был и Сергач-первач, где спутники накрывали стол из скромных запасов, Пергалей-налей…
Но вы на этих стадиях уже спали. Снились вам шоколадки, связки сосисок, выпадающие из отцовых подмышек, скачущие по полу апельсины…
Москву же тебе показывали на улице. Подкрадывался сзади олух с заплатками на жирных ягодицах: «Москву показать?» - присев, сжимал твой череп ладонями и поднимал над землей: «Видишь?..»
Такой боли, тупой и страшной, когда кажется, что оторвется голова , ты не испытывал никогда! Не в силах ни крикнуть, ни шелохнуться, висел, как водоросль. Таковы были мучения. Пока другой олух, не научил вас лягать мучителя пяткой в пах, неприкрытый, беззащитный, когда ноги его расставлены и можно врезать дуплет. Вот тогда-то он вскрикнет «Ой!», бросит тебя и, корчась на земле , наверняка увидит город Париж — лилово-голубой, с радужными полукружьями…
Конечно, после этого ты ходишь в школу огородами, лазейкой через овраг.
Вот так трудно, с младых ногтей, давалась эта Москва. Много с этим именем в ушах отозвалось.
Еще с названием столицы связывали вас «московки». Это воздушные змеи. Однако «змеями» вы никогда их не называли. Если б кто посмел, все попадали бы от хохота.
Делать «московку» сложнее, чем «монах», который складывают без дранок. На самую малую уходит двойной тетрадный лист. Лучшая – из разворота « Пионерской правды». Дранки клеишь посредством липкого ржаного хлеба. Центральная нить у «путки» должна быть короткой –для быстрого взлета. Хвост легкий и длинный, из ситца. Если прицепить старую майку или трусы, «московка» станет куцей, как белка без хвоста, на высоте станет комылять - пойдет кругами.
Нитки крадешь у матери из ящичка в швейной машинке. Желательно десятый номер : от тяги не оборвет.
Запуски начинают ближе к осени, в августе и сентябре, когда вверху летает ветер. «Московка» - это радость, частичка твоей собственности в небе, твое имя. Только держи глаз востро, ибо в садах за сараями уже хоронится посягатель. Тот самый олух, прячет за спиной перекидку.
Его зовут Колька, кличка Колбасник, это твой жирный сосед. Грызет ранетку и щурится в небо, ищет нить… Еще он не знает, чья эта «московка», к чьей крыше улика тянется. А она, улика, то там, то здесь. Это от произвольного виляния на ветру самого змея в вышине. Блестит на солнце, движется, как живая, трется о самый воздух. Иногда прыгает, как стрекоза, меняя высоту.
Сам ты прячешься за кирпичной трубой, и солнце твой союзник. Низкое, сентябрьское , оно тычет в глаза острыми шпильками, и Колька кряхтит , как в уборной, тужит зрение... Но вот ветер упал, нить провисла, как вымя, - и в это время из-за сарая выстреливает грантовка - два камня , связанные нитью. Взмывает, раскидывая клешни, но мимо... В точке апогея делает сальто и летит обратно, повисает на яблоне.
В это время ты подкармливаешь короткими дергами, - и далекая запятая, вильнув хвостом , как ящерица, уходит ввысь. Да так круто, что кажется вот-вот комыльнет - нырнет и рогом зацепит хвост. Тогда – копец, тогда «московка» пойдет вихрем. Но она – умница, стоит ровно, благодарно кивает и просит высоты. Живая тяга в нитке – на целую гирьку, паяет мозоль на чернильном пальце. А посягатель все жмурится, опять ищет нить.
Вот Колька идет в сарай. Это хуже. Там у него болты. Перекидку из камней запускают кидом из-за плеча, она летит не так высоко. Тут забота не столько о точности, сколько о сохранности снаряда: порой камень скурвится с узла. Перекидку же из болтов раскручивают , как пращу, и выбрасывают из-под себя; она уносится, пища и посвистывая , в неимоверные высоты: нить с резьбовых насечек тут уже не сорвется.
Колька смекалист. Еще хуже, если он сделает одинарную грантовку - нить и грузило на конце. Меткость тут не нужна, лишь бы перекинуть и тянуть, тянуть. Тут кто успеет первым. Тебе надо съезжать с крыши, прыгать и бежать по улице с нитью в руке. Или судорожными обмерами тянуть «московку» к себе, чтоб первым снять перекидку.
Ты начинаешь в панике сматывать...
Как раз в саду с дребезгом разлетаются створки окна.
-Колька! Я сколь говорю!..
Это тетя Аня, мать Кольки, строгая, тучная женщина. Высунула из окна голову, уперлась тяжкой грудью о подоконник. – Воды натаскай!
- Ща… – противится Колька, продолжая шагать в сторону сарая.
- Я ща дам тебе «ща»! А ну пошел ща же!
Это твое спасенье. Сейчас Колька станет таскать воду, - семеня с тяжелыми ведрами, летать по улице; выдохнется – колонка далеко . А ты в это время немного смотаешь, нить улетит ввысь, упрется о крышу стоймя – не докинуть. Ты вдеваешь в катушку прутик, перехватываешь нить в левую руку, а правой начинаешь вить восьмерки, одновременно подкручивая катушку: петли крест-накрест охватывают бабину и затягиваются.

(продолжение следует)

Оценили 13 человек