Окно с видом на вчера

Женщина сидела у окна. Её звали Ирина, но сама себя она в голове называла просто — "Я". Так, как в детстве: Я хочу. Я боюсь. Я думаю. Сидела в кресле с клетчатым пледом, пила чай с лимоном и не морщилась — потому что лимон бодрит. А бодрость сейчас ей была нужнее, чем кальций или все эти витамины, от которых только урчит в животе.
Она болела. Не новость. Болезнь давно поселилась в её организме, как нелегальный квартирант: без приглашения, с тяжёлыми чемоданами и привычкой оставлять свет включённым по ночам. Но она не злилась на неё."Болезнь — это просто форма общения тела с душой. У кого-то — гастрит. У кого-то — роман с токсичным мужчиной. У меня — ну… клеточная революция", — думала она с ухмылкой.
Ей было весело. Внутри. Там, где осталась пятилетняя девочка. Та самая, которую когда-то очень любили. До пяти лет — это был рай: мама пахла выпечкой, папа читал сказки, у неё были розовые пижамки и ощущение, что она — центр вселенной.;А потом пришла младшая сестра. Блондинка. Голубоглазая. "Ангел, спущенный с небес", как говорила мама. Хотя и мама, и папа были брюнеты. "Генетика — это, конечно, интересная наука", — говорила Ирина, поднимая бровь."Но когда у тебя вдруг рождается скандинавская принцесса в семье южных людей — это не генетика. Это сценарий для мелодрамы".
С тех пор всё изменилось. Мама улыбалась больше младшей. Папа стал тише. А Ирина — постарела в пять лет. Маленькая девочка поняла: она не главная. Она — "ещё одна".
Прошли годы. Был брак. Были дети. Была работа, нервные начальники, бессонные ночи и однажды — диагноз. Но она не позволила ему стать кульминацией.
Сегодня, сидя у окна, она мечтала не о выздоровлении. Нет. Она мечтала о возвращении.
"Мне надо найти место силы, — рассуждала она. — Где я снова почувствую, что меня любят просто так. Без доказательств. Без достижений. Без правильного цвета глаз".
И она вспомнила: дом. Тот самый. Старый деревянный, с шелестом лип за окном и хрустящими половицами. Где пахло пирогами, и её никто не сравнивал ни с кем.
"Может, поехать туда? Конечно, добираться туда — как в Нарнию. Две электрички, автобус и трактор в довесок. Но у меня ведь есть GPS и дерзость".
Она хихикнула. "Представляю: приеду. Выйду. В платке, с чемоданом и видом человека, у которого ещё есть дело к этой жизни. И скажу: — Здравствуйте. Я — вернулась. Можно я тут долюблю себя до конца?"
Чай остыл. Солнце легло на подоконник.;Ирина встала, нащупала в шкафу карту, блокнот, таблетки (куда ж без них), и написала в заголовке:"План эвакуации в себя.»
"Маршрут в прошлое, билет в настоящее"
Ирина собиралась в путь, как в космос. Аптечка, носки, подзарядка, книга (на всякий случай, если вдруг реальность окажется скучнее воспоминаний), и — самое главное — термос с чаем. С мятой. Потому что даже если душа заблудится, мята знает, где выход.
Она не сказала никому. Ни детям, ни подруге Тане, которая всё равно бы сказала:— Ты чё, сдурела? В твоём положении — по деревням?
"Вот именно. В моём положении можно. Потому что я уже вышла за рамки инструкций", — думала Ирина, забираясь в маршрутку, которая везла её к первой электричке.
Путь был нелеп и прекрасен. Она заблудилась на пересадке, познакомилась с дедом, который угостил её конфеткой "Коровка", и на вопрос "куда едете?" ответила:;— Домой. Внутрь себя. Дед кивнул, будто понял. Может, понял.
Когда она вышла на нужной остановке — дышать стало по-другому.Воздух был густой, как бульон. Всё пахло прошлым, но не затхлым — знакомым. Собаки лаяли, как в детстве. Лужи блестели. Даже ветер казался тем же.
Дом стоял. Старый, облупленный, но живой. Её сердце сжалось, потом разжалось, как гармошка. Она подошла и постучала.
Открыла женщина лет шестидесяти с лицом, будто её уже ничем не удивить.— Чего надо?— Я тут жила. Лет... сорок назад. Хочу просто постоять немного.;— Жить хочешь? Ирина рассмеялась. — Вообще — да. Но пока просто постоять.
Женщина впустила. Дом скрипел, пах деревом и чем-то съедобным.- Кухня — как была. Половица у стола всё ещё с характером, — сказала Ирина, наступив на ту самую. — А вы весёлая.- Я просто — живая.
Они пили чай. Хозяйка рассказала, что купила дом тридцать лет назад, хотела продать — да всё не решалась.- Что-то держит, — сказала она.- Может, память, — сказала Ирина. — Может, любовь пятилетнего ребёнка, который впервые понял, что жить — это не обязательно быть идеальной.
Она осталась на ночь. Потом на три. Потом на неделю.;Писала в блокноте, гуляла по знакомым тропинкам, разговаривала с собой — но уже не пятилетней. С той, что выросла. Не сразу. Но всё же.
На стене в кухне она повесила табличку:"Здесь живёт человек, который выбрал не доживать, а жить."
И пока листья шуршали за окном, Ирина снова становилась собой.;Смешной. Мудрой. Непохожей. И, как ни странно, живой — до самых корней.
Финал. Или только завязка."
Через неделю Ирина знала всех в деревне:- где магазин, в котором нет ничего, кроме соли, семечек и сплетен,;— где собака по кличке Уголёк, которая лает исключительно на мужчин,- и где старый пруд, в который нельзя заходить, но все заходят, потому что "ну это ж традиция".
Утром она пила чай на крыльце, смотрела, как солнце вылизывает огород, и думала:"Вот бы врачи прописывали такое. Три раза в день: воздух, покой и ощущение, что ты в безопасности."
Местные приняли её сразу. Наверное, потому, что она не жаловалась, но и не строила из себя героиню.- У меня диагноз, — говорила она. — Но это не мешает мне смеяться, чесать нос и спорить с чайником, когда он капает не туда.
Она даже завела огород. Один ряд — укроп. Один — надежда. Один — эксперименты.;Посеяла туда розмарин, хотя знала, что он не взойдёт. Но смеялась:;— А вдруг? Я ж тоже вроде не должна была расцвести. А вон — как разошлась!
Когда дети приехали её "спасать", она встретила их в сарафане и с пирогом.- Мам, ты чего? Мы думали, ты... — дочка запнулась.- Что я лежу и грущу? Да я тут еле успеваю грустить! У меня график! Вон, через час — соседский козёл. Он любит, когда я ему читаю Пушкина.;— Козёл?- Не сынок, настоящий.
Они уехали через два дня, немного ошарашенные, но спокойные. Мама жива. И, кажется, наконец счастлива.
Ирина осталась.
Иногда она всё ещё думала о прошлом.О пятилетней себе. О несправедливости. О сестре.Но теперь смотрела на это как на плохой сериал, который закончился, а ты всё равно вспоминаешь отдельные сцены — из вредности.
А потом шла на пруд. Или в лес. Или просто стояла у окна.
И говорила себе:
— Знаешь, что? Жить — это не подвиг. Это не борьба. Это когда ты есть, и тебе хорошо прямо сейчас. Даже если волосы не лежат. Даже если дождь. Даже если диагноз.
И если жизнь решила дать мне финальный акт — я буду в нём не трагической героиней, а комедийной королевой. С пирогом. С лейкой. И в смешных тапках.;Потому что смех — это тоже форма выздоровления. И, возможно, самая честная."
И в ту же минуту, где-то в клетках, что-то улыбнулось.