56 Арм дневник срочника СССР 4 часть 16 гл

Глава шестнадцатая

Дембель – 80 — скандал в полку — Ванино - рыбаки и патруль

Дембель – 80

Вечернее построение. Старшина как обычно делает перекличку и отмечает присутствующих без меня,  мне в это время некогда заниматься этой ерундой у меня хлеб в печи печётся. Хлебная рутина мне так надоела, что хочется все эти формы выбросить на пинках. Темиров стоит рядом с тетрадкой и записывается все мои действия, наверное, раз в двадцатый. Такого тупого приемника я нигде не видел только я отойду, а он уже спешит открыть дверку и вытаскивать формы смотреть, как пропёкся хлеб.

— Ну, вот что с тобой делать! — орал я на него. — Куда ты открываешь дверку, зачем охлаждаешь печь! Ты должен работать по времени и по ровности жара на углях. Тебе, зачем прислали часы, чтобы на жопе стрелки перекручивать? Всё строится на интуиции, понял? Щас закончу эту партию, дальше сам попробуй, спалишь ничего тесто ещё есть и так до утра пока не получишь полную пропекаемость с золотистой корочкой.
— А может, завтра продолжим? — спрашивает меня Темиров.
— Завтра что-то будет, чует моя чуйка, что случится что-то неприятное. Так что давай пока я здесь пеки, а то тебя потом самого испекут. Ребята у вас ушлые палец живьём откусят! Давай готовь тесто, чтобы сам понимал, что конвейером оно лучше.
Темиров, прочитав в очередной раз свою писанину на своём языке заправил формы тестом и поставил подниматься.
Я, же уже зная по времени, когда нужно доставать хлеб приготовился к его замене на Тимировский. И ему дал понять, чтобы он не мешкал когда стану вытаскивать формы.
— Что у нас главное? — спросил я.
— Жар у нас главное, — ответил Темиров.
— Молодец, так и делай, замешкаешься, пропустишь момент и останешься с шестью хлебами вместо девяти, а дальше снова готовить угли для жара, а это как бабушку на жопе лохматить!

После развода народ отправился традиционно ко мне на кухню. А я уже был на стрёме и показываю Тимирову, чтобы и он приготовился к замене форм. И в это время на дворе послышался топот ног и галдёшь и я, чтобы не отвлекаться на входящих сослуживцев командую.
— Начали!

Тимиров распахивает дверку и хватает в руки свои формы с тестом, а я в это время выхватываю раскалённые формы, захватив их прихваткой и с разворота кричу - Бойся! И буквально бросаю  пылающие формы на металлический стол. После так же на развороте описываю полукруг круг на сто восемьдесят градусов и, сменяя Тимирова, закрываю дверку печи на задвижку.
— Готово!
Сослуживцы глядя на весь этот цирк хлопают типа браво! А мы, тяжело дыша, выходим на улицу к вечерней прохладе.
— Ты ты понял, как оно работать с хлебушком? — спросил я преемника.
Тимиров кивает и улыбается.
Этот приём мы с ним отрабатывали несколько раз, чтобы всё было как на автомате. Ведь ему придётся работать одному, и в его случае нужна скорость загрузки.
— А будете ещё загружать? — спросил Сашка Чадов.
— Нет, это последняя загрузка, — говорит важно Темиров.
— Тогда картошечки пожарь! — говорит Юрка Дьченко уже полюбивший кого-нибудь припахивать.
— Почисти сам и будет тебе картошечка! — говорю я ему.
Он тут же загрузил молодых работой, а те и сами не возражали, всё равно есть будут всем скопом.
— Латипов лучок почисть, а ты Эльснер чесночок построгай. Пиго ты тоже не сиди, давайте, давайте, а то они весь жар выгребут и фиг вам, а не жареные деликатесы!
Пиго такой же дембель, как и сам Юрка ухмыляется и отправляется за дровами.

— А ты чего фиксатый тут раскомандовался беги за копчёной рыбой, поди, готова уже и опилки притуши водичкой, - говорю я Дьяченко.
— Ну, смотри Серёга, может, в последний раз припахиваешь меня!  — отзывается он озорно.
— Шуруйте, шуруте! — вдруг говорит Тимиров, входя в роль начальника кухни.
Дьяченко оглядывается на ходу и сходу втыкает ему хорошую оплеуху между глаз.
— Ща сам побежишь за рыбой! — заорал на него Юрка.
Тимиров жмурясь, поднялся с пола и выскочил на двор.

— Вот это воспитание! — сказал, заходящий в столовую прапорщик Зверев, пропуская вперёд своего Волчка. — Ну что Дьяк дослужился до дембеля и начал руки распускать!
— А чего он нас не уважает! — нагло выкатив глаза, сказал Юрка. 
— А ты чекушку свою нашёл на сопке так иди и поищи. Только руки потом хорошенько помой! — сказал Зверев и показал мне глазами, чтобы я вышел на разговор.
Все кто был на кухне, ничего не поняли, зато Пиго и Дьяченко покраснели как варёные раки. Это Зверев им напомнил, как они в сортире несуществующую чекушку искали — был такой розыгрыш от Зверева.
Мы отошли в сторону гостиницы, где он достал из кармана чекушку и два маленьких гранёных стаканчика.
— Завтра будет самолёт, — сказал Зверев.
— Как завтра, а я думал, полетим в полк на вертолёте.
— Какой вертолёт сам смотри, какая погода и какой снег.  Самолёт будет на лыжах, местные уже полосу расчистили. Назаров с вами полетит жену ему надо в роддом отвозить. Так что ни пуха тебе, считай в последний раз, пьём вместе.

Мы выпили по два пальчика, и Зверев спрятал чекушка в карман.
— Хорошего по маленьку. Пиши не забывай меня.  Ну, всё я на ПРЦ пойду, работа ждёт. Волчок хватит жрать!

Кобель, услышав окрик хозяина, выскочил из кухни и с разинутой пастью от котлетного  счастья заплясал вокруг нас. Я только успел потрепать его за шею и он, вырвавшись со всей одури, помчался на сопку.
Когда Зверев растворился в вечерней темноте, его фонарь ещё долго мелькал меж деревьев на телефонке.

— Ну что выпили? — спросил Пиго, подходя ко мне.
— Завтра летим на самолёте в полк, — ответил я. — Всё кончилась наша служба.
— Да ты чо хоть такое говоришь… — сказал он и побежал сообщать новость к Дьяченко.
Потом они куда-то ушли и долго не возвращались. Ну, я-то понял, куда они так заторопились, у них была припрятана заначка — ящики тушёнки спижженные при разгрузке сухогруза. Надо было их срочно продать местным рыбакам, а то пропадут ни за грош. Всю ночь они блудили со своими ящиками по посёлку, сбавляя цену пока, наконец, не ударили по рукам с одним таким же барыгой.

Утром на разводе Назаров поблагодарил нас за службу, меня особенно отметил…  А после, намекнул, что скальные обрывы в море у нас высокие, чтобы я в штабе держал язык за зубами.
— Вот чудак ведь в полку нет высоких скальных обрывов, — подумал я, про себя глядя на его строгое лицо.
— Так ты ничего и не списал на складе, — задумчиво сказал он.
— Ничего товарищ капитан не расстраивайтесь, Тимиров спишет, — сказал я.
— А куда он денется, а ты молодец не поддался. Видать отличником там у себя был.
— Директор у нас была правильная женщина, — сказал я.

Надев парадку, мы одеваем шинели и…ботинки. Этот сукин сын не отдал нам сапоги!
— Распоряжение начальника штаба, — сказал Назаров.
Ну, делать нечего и мы надеваем ботинки.
— Давай Арсеньев командуй, куда нам идти, — сказал Назаров, обращаясь ко мне со свойственной ему издевательской иронией.  — В последний раз будешь блудить как Моисей по пустыне.

Лесную дорогу и вправду замело, и было не очень понятно куда двигаться, и мы сбились с пути. Но я знал, куда нужно идти и повёл наш маленький отряд по своей интуиции. Скоро мы вышли из леса на дорогу, и пошли в сторону аэродрома. Дьяченко, ненавидевший сына Назарова Ромку за то, что он нас постоянно закладывал, подсматривая за нами, неожиданно дал ему пинка под зад и, повернув лицо в сторону, разглядывал лес. Ромка повернулся и посмотрел на идущих следом солдат. Потом получил ещё пинок и, обидевшись, побежал, вперёд обогнав всех.

— Если бы не его жена я бы его за ботинки тут же и утопил бы в снегу, — шепчет мне в затылок Дьяченко.
Я его отпихиваю, чтобы не навязывать себе проблем и показываю кулак.
— Ладно, ладно, пусть живёт гадёныш! — ухмыляется он в ответ.
На аэродроме всё готово к нашему приходу, пилоты уже разогрели мотор и курили, поджидая нас. Начальник аэропорта Нельма Васильев пожал нам на прощание руки, и мы стали забираться в салон.
Дьяченко снова поддал Ромке под зад носком от чего тот аж взлетел по лесенке в салон грохнувшись на колени.
— Папа меня Дьяченко бьёт! — взвыл Ромка.
— А чего он под ногами топчется, — огрызается Юрка.

Я поднимался последним с хвостом акулы лисицы в мешке. Он немного припахивал из-за отсутствия формалина, но я даже не думал его выбрасывать.
— Ну что пристегнулись? — спросил выглянувший из кабины пилот  и, убедившись, что мы так и сделали, закрыл за собой дверь.

Самолёт кукурузник вырывается из густого серого тумана и летит над кипящей облачностью. И сразу в салоне начинает опускаться температура, отчего солдаты начинают распускать на шапках уши. Назаров, несмотря на заледеневшие уши, держится показывая, что ему совершенно не холодно. Его жена Надя уговаривает его распустить уши, что он делает с напущенной неохотой, типа жена пристала, а так бы он с радостью их отморозил!
Я вспоминаю, как ещё на Селене отморозил себе правое ухо, а потом выл от дикой боли.
— Да не снимай уши! — мысленно говорю я, Назарову предвкушая, как он будет изводить врачей своим воем.
Я чтобы не смотреть на этого героя смотрю на серую стену непроглядного тумана в окошке и жду, когда появится что-то более интересное, чем вся эта серость.

Мы делаем единственную остановку в посёлке Гроссевичи по имени геолога Петра Гроссевича когда-то терпевшего там бедствие... Пилоты выгружают ящики с гвоздями и прочий строительный материал значительно облегчая самолёт.  Потом они нашли мой воняющий мешок с акульим хвостом и попросили меня его выбросить с угрозой что выбросят меня если я этого не сделаю. И я с сожалением от него избавился.
— Он давно у тебя прокис без формалина, а ты с ним возишься, фу какая вонь как кошка сдохла! — сказал мне пилот.
Все присутствующие кроме меня смеются.

и снова мы летим долго и нудно отчего мне захотелось спать и я начинаю сворачивается на сидении как хвост собаки.
— Не спать, — говорит мне Назаров.
— А кому я мешаю, — зеваю я.
— Как будем падать ты должен видеть за что цепляться.
— То с обрыва, то цепляться... какая у вас обо мне забота! — отвечаю я.

Мы летим дальше. Вдруг в облачности под нами появляется огромное окно, и самолёт, ныряя в него, начинает резко сваливаться вниз. Отчего  у меня пищевод  чуть ли не вываливаются наружу как у акулы. Посмотрев на мелькающие передо мной слои неоднородного тумана, я начинаю холодеть от страха – а разве кукурузники летают в стратосфере?

Мы летели вдоль береговой линии с обрывистыми сопками и редким лесом похожим на сосновые иголки, словно рассыпанные с пожухлых ветвей. И у меня возникает вслух вопрос, а зачем так подниматься на такую высоту. Сидящий напротив меня дед в форме ВВС говорит, что нас снизу подпёр туман и чтобы не врезаться в сопку, лётчикам пришлось подниматься выше, но это допустимо.
— А зачем так высоко лететь? — спрашивает удивлённо Пиго.
— Ну не в тумане же лететь и потом можно просто потерять ориентировку, —  отвечает дед.

Соседи, не меньше меня офигивают только глянув в окна, после отворачиваются с признаками подходящей тошноты. Сосательных конфет у нас с собой не было и мы глотая собственные слюни делали себе хоть какое-то облегчение.
Юрка Дьяченко совершенно забыв, что рядом сидит жена Назарова выдаёт, от чего она краснеет, качая головой.
 — Вот ни х*я себе высота, вот пи*данёшься так пи*данёшься, мозгов не найдут!

Назаров зажимает уши своему сыну Роме, но тот сопротивляется и смеётся.
Юрка поворачивается от окна и вопросительно смотрит на то, как мы безмолвно хохочем, прикрыв ладонями лица.
Сидящий, с нами в салоне дед смотрит на нас и качает головой.
— Ну и воспитание!
— А вы чего хотели, вы только посмотрите, куда нас подняли и главное, зачем так высоко! Это ведь *бнуться мож… — говорит ему Юрка и поперхнувшись на последнем полуслове смотрит на жену Назарова.
Солдаты не выдерживают и хохочут, невольно смеются и Назаровы. Дед стучит кулаком в кабину пилотов.
Дверь открывается, и дед просит, чтобы дверь не закрывали, мол, в салоне беременная женщина.
Из кабины тот час вырывается жар тепла и в салоне немного теплеет.
— Так надо было раньше сказать, — говорит пилот.

Самолёт плавно снижается ниже поднимающихся облаков, и мы летим над снежным покровом гор и колотым льдом в море.
— Там внизу какие-то звери, — говорит Ромка, показывая пальцем вниз.
— Олени, — говорит Пиго.
— Да ты что волки это, — говорит дед глядя в окошко.
— Какие-то мелкие, — говорит Пиго, рассматривая бегущую вереницу хищников.
— Папа куда это они? — спрашивает Ромка.
— На аэродром нас встречать, — отвечает Назаров.

Скоро самолёт начинает лететь над посёлками и такая высота меня уже не пугала. Были видны дома, лошади и люди. На дорогах стали появляться машины.
— Скоро аэродром, — сказал дед.
— А вы откуда летите? — спросил у него Дьяченко.
— Я на работе вон этих ребят сопровождаю, — дед кивнул в сторону кабины.
— А так вы их командир, — протянул Дьяченко.
— Нет, там свой имеется, я присматриваю, чтобы всё было правильно.
—  А как это они там, а вы с нами.
— А вот так, — ответил дед. — А ну-ка пристегните ремни, сейчас садиться будем.
Мы пристегнули ремни, а Назаров пристегнув себя, взял сидящую рядом жену под руку и стал удерживать её подле себя. Пилот, закрывая дверь, сказал деду, что первый полёт получился не комом.
— Давай на посадку да смотри там, — ответил ему дед.

Самолёт сделал большой разворот и стал снижаться на освободившуюся полосу.
Я ждал, что нас будет трясти при посадке, но самолёт напротив мягко присел и так же мягко прокатился на широких лыжах до самой остановки с некоторым разворотом дверью в сторону аэропорта.
Дед поздравил пилотов с мягкой посадкой, а мы, дождавшись, когда подадут трап стали спускаться на поле. Мои ноги в ботинках сильно замёрзли, отчего я с ненавистью посмотрел на Назарова. Тот посмотрел на меня и на мои ботинки, но ничего не сказал.
— Я бы ему не будь он в форме, морду бы набил, — сказал шёпотом уже в автобусе Дьяченко.

Скандал в полку

На КПП дежурный старший лейтенант, обратив своё внимание,  что мы в ботинках спросил это что за мода такая ходить в мороз. На что ему Назаров сказал что, мол, скоро нам садится в поезд, а там, в сапогах ноги взопреют.
— Ерунда какая все ездят в сапогах, а у ваших ноги взопреют!

В штабе нам учинили обыск, забрав у меня фотоальбом который я готовил домой как память о службе. На что я сильно там начал ругаться, что в альбоме нет ничего секретного одна природа.
— Вот как раз по этой природе наши враги и узнают, где вы проходили службу, — сказал мне начальник штаба Олешко.
— Какие враги, покажите мне их! — возмущался я.
— Ну, вот, скандалите, а я хотел вам дать младшего сержанта на посошок, а вы так себя неподобающе ведёте!
— А мне то же самое мой командир постоянно говорил, да не нужны мне ваши подачки, вы мне мой альбом отдайте! — кипел я.
— Вы свободны, —  сказал Олешко, выставляя меня из кабинета.
— Он когда я ему, когда ефрейтора давал, так же возмущался, что хочет сразу в сержанты! — ехидно сказал Назаров.
— Вот как! — удивился Олешко.
Ну, тут и я подлил масла в огонь.
— Ага, говорил дам тебе Гитлера и дал за три месяца до окончания службы! — нарочито громко сказал я, стоя в коридоре штаба, отчего Назаров покраснел.
— Это почему так товарищ капитан, у нас все повара уходят сержантами, есть исключения по крупным залётам, ну как же так ефрейтором на дембель?  — спросил Олешко у Назарова.

Тот начал запираться, что они ничего такого не говорил и вообще я был на точке первый хулиган. Ну, тут я и вывалил весь ушат своей обиды, ему на голову сказав, что пахал поваром как раб на галерах в пять утра подъём, после полуночи отбой, а между этим пилил и колол дрова. Что на мне была  корова Светка и свиньи, и за ними надо было смотреть и кормить, а ещё  я занимался выпеканием хлеба на весь следующий день. И кроме этого заправлял аккумуляторы, так как был записан в штат. Оформлял без сна Ленинскую комнату. И если я позволял себе прикорнуть в свободные три часа так меня Назаров начинал шпынять, чего это я сплю во время рабочего дня. При этом все субботы и воскресения у меня в пролёте и кино я смотрю ночью!

— Да заливает он, — говорил Назаров. — Он вообще ходил гулять в тайгу, а я ему запрещал. И кликуха у него среди местных была, вы не поверите — Арсеньев!
— А у нас в тайге разве карусели с мороженным или там так мёдом намазано, что туда все так и пруться? — орал я, на Назарова чувствуя, что он мне уже не командир и вообще никто.
Когда Назаров снова начал нести против меня, свою мало доказуемую пургу, отчего меня как Остапа понесло на такое, что если бы не возникло этого разговора, я бы конечно промолчал.

— А ещё он заставлял меня, чтобы я списывал пропавшую тушёнку со склада и другие продукты. Я принципиально не списывал чтобы не прикрывать этого вора! И вот он за мой этот отказ хотел присвоить мне Гитлера да не успел записать в военный билет, я его при офицерах послал на хутор бабочек ловить. Замполит Щегольщин свидетель.
Олешко выпучил на меня глаза, не зная, что и сказать.
Кабинеты в коридоре приоткрылись, но никто там не показывался, все слушали, моё возмущение.
— Да не нужны мне ваши грёбанные лычки, засуньте вы их себе, куда по глубже, тоже мне бесценная награда за безупречную службу!
Выговорившись, я развернулся  и вышел на улицу.
— Ну, ты даёшь оратор, весь штаб оглушил! — сказал мне толстый прапорщик Саяпин, стоя на крыльце.

Дьяченко стоял тут же рядом и давился от смеха.
Я не стал там торчать и ушёл в казарму, где двух метровый здоровяк старшина Боря Эйман орал на дедов-узбеков.
— Да мне насрать, что вы деды! Вы у меня щас полы будете замывать!
— Койка свободная есть? — спросил я у него.
— А тебе зачем.
— Ноги в самолёте поморозил отогреть надо.
— Так в сушилке батарея как раскалённая сковородка давай туда, а то придёт Олешко и устроит разгон, — сказал Боря.
— Не устроит, его самого там проскипидарили! — сказал, похохатывая Дьяченко.

Я снял ботинки, и сев на табурет прижал ноги пятками к батарее.
 — Так ты скоро ноги прожжёшь, лучше давай намотай портянки и к батарее, — сказал мне один из солдат, подавая чистые полосы портянок.
Я намотал их на ноги и положил на батарею. Скоро стало разливаться тепло и стопы начало колоть до боли. Каптёрщик пожалел меня и принёс пол стакана водки с тремя кусочками жареного минтая на закуску. После этого мне стало вообще хорошо.

Пришедшие мои друзья-дембеля не стали греть ноги и ушли в столовую.
— А как так получилось, что только у тебя одного ноги обморозились? — спросил старшина.
— Назаров заставил надеть ботинки, сказав, что сапоги нам не положены. Ну, пока я надевал тонкие армейские носки, бывшие при ботинках он забрал у меня сапоги с шерстяными носками и унёс в каптёрку. И пока мы тусовались по казарме он сходил за женой, она у него беременная была, и сказал что пора на выход что, мол, самолёт ждать долго не будет. Я ему говорю, чтобы носки мои шерстяные вернул, а он в ответ на полном серьёзе говорит, что ключи отдал прапорщику Звереву, а тот уже ушёл, и где его искать хрен знает. А у парней были шерстяные носки при себе они их и надели. Короче прокатил меня сука!
— Офигеть! — присвистнул старшина.
— Когда мы выходили из казармы Назаров говорил, что я могу оставаться, если не хочу лететь в полк на дембель. А я что идиот, там оставаться ну и пошёл со всеми. Сначала пока ботинки были ещё тёплые, было нормально, а когда сели в самолёт и полетели, тут-то началась крутая заморозка. Пришлось пальцами шевилить чтобы ноги не отнялись. Стенки самолёта металлические неутеплённые и скоро по ним изморозь пошла. А у пилотов в кабине баня. Эти твари закрылись и всё похеру. Сам Назаров с яловых сапогах ему тепло и на нас насрать, вот такая он козлина ушастая.

Наговорившись и отогревшись, я отправился в столовую, где на меня штабного скандалиста пришли посмотреть солдаты. Дежурный по столовой принёс два яблока от себя, сказал, что это за штабной концерт. Навернул я тогда от души крепко, заметив не скромно, что борщ какой-то ненаваристый, на что дежурный принёс банку тушёнки и вывалил содержимое в тарелку с борщом.
— Давай, чтобы не говорил дома, что тебя в полку плохо кормили!

Ну, я и дал! Поев рассказал, как нам жилось в Нельме, по акул, медведей, в общем, собрал в кучу всю здешнюю экзотику и выдал на-гора.
— Ну, хоть командир у нас с конкретным прибабахом там жить можно, природа, сопки трава изумрудная. Баня на берегу реки, а там горбуша идёт на нерест, мы её тут же на икру и на хлебушек. Жизнь ребята, малина! Вот прямо советую, пока есть места, переводитесь, а то будете потом жалеть. Но только не поварами, потому что служить поваром в армии, это полна жопа огурцов, это я только в армии понял.

В самый разгар моего повествования за мной пришёл Пиго и сказал, что пора валить домой поезд ждать не будет. Получив военные билеты, мы попрощались с сослуживцами, и вышли через КПП за пределы полка на свободу. И тут я, спохватившись, побежал в штаб просил майора Олешко вернуть мне альбом. Но тот упёрся как баран в ворота.

— А может тебе генеральские звёзды  на погоны положить! — крикнул мне раздражённо Олешко.
— Чтобы ты сдох сука! — обругал я его и поспешил сбежать, пока меня не арестовали.
— Ну, ты чего там орёшь и чего-то доказываешь, — сказал мне Юрка Пиго. — Валим отсюда, пока они тебя не отправили на дизель!

Ванино - рыбаки и патруль

Я собрался было выдвигаться в сторону Вокзала глядя, что оба Юрка и Андрей куда-то навострились. Они меня на полпути остановили и сказали, что собираются навестить рыбаков из бригады Сороколетова, мол, они им пообещали дать на дембель из своих запасов красной рыбой. Я, конечно, согласился и мы сев в автобус поехали в Ванино.
— А когда на поезд? — спросил у меня Андрей.
— Юрка Дьяк знает.
— У нас времени ещё вагон, — сказал мне Дьяченко. — Я ведь тебя специально вытащил из столовой, чтобы к рыбакам успеть заехать за рыбой, а то так бы и сидел, развлекая всю эту публику.
— Смотрите на него он вытащил, пока я не вытащил Сержа из-за стола фиг бы куда он поехал. Сидит жрёт как голодный кабан десятую тарелку.

В Ванино мы пришли по адресу, а там дым коромыслом. У Сороколетова справляли его День рождения, и как мы так угадали было удивление на всех. Нас узнали и приняли с радостью, принеся для нас от соседей стулья. Стол, конечно, ломился от морской экзотики. Тут были и крабы и красная икра в тазиках, черпай и сколько хочешь, намазывай на хлеб.
— Смотри Серёга и запоминай, дома такого больше никогда не увидишь! — сказала мне конопатый Вадим.

Он принёс пластиковый бочонок на два литра с красной икрой с секретным консервантом.
— Такую икру с консервантом можно хранить по-хорошему до восьми месяцев, но вы же поедите в тёплом вагоне то лучше положить в ящик под сиденье, там прохладнее. Баб в поезде не корми лучше привези маме.
Мы немного выпили, причём Юрка Дьяченко всё время меня контролировал.
— Повару не наливайте, а то он устроит разгром как в штабе и рассказал, что я там устроил.

Ну, народ посмеялся, соглашусь, что надо напоследок хлопнуть дверью, чтобы запомнили. Скоро мы начали прощатся, сказав, что нам надо ехать на Вокзал. Нам тут же в наши сумки положили копчёную горбушу, и пошли провожать. Сорокалетов вызвал такси и сказал, что платить нам ничего не нужно, что мы и так им здорово помогали шкерить рыбу на путине.
Посадив нас в такси, рыбаки предупредили таксиста, чтобы тот не вздумал нас мотать по городу, а доставил прямо на Вокзал, вручив ему соответствующую сумму денег.

На Вокзале нас задержал морской патруль, придравшись, что мы были в не застёгнутых на все пуговицы шинелях. Это был обычный выпендрёж моряков против солдат. Но эти козлы вели себя с нами по-хамски, видя, что перед ними дембеля и что нам на фиг их морская комендатура, когда у нас на билетах стоит время отбытия.

Ладно бы это были старослужащие, так это были салаги, прослужившие от силы полгода, вот они и решили на нас оторваться, унижая перед своим мичманом. А тот и рад издеваться над дембелями, потому что мы с ним уже не встретимся, чтобы отдать должок по зубам. Помучив нас, они отстали и отправились дальше искать себе новых жертв, а мы пошли к своему поезду. 
. 
Продолжение следует...
.
Ворд 600 стр. Редактирование
.
Последняя глава семнадцатая... 622 стр.

Всё что будет дописано будет в Аннотации с содержанием "Арм дневник срочника СССР".