Целла Андромеды. Часть 1. 2 эофлорий

-2 эофлорий-

Колоссальный гранатовый шар умирающего Солнца поднялся над горизонтом, заполнив одну треть всего видимого неба. День, окрашивая всё в кроваво-красные цвета и оттенки, вступал в свои права.

«Кроваво-красный. Какой древний эпитет, возникший ещё тогда, когда у обитателей отживших планет  внутри тела была жидкость под названием кровь, обеспечивающая их  энергией, - думала Лалл, выходя из своей эллипсоидной серебристо-голубой целлы* №07799. В таких целлах обитали гинандрии так называемой креоловой расы. Абсолютно чёрный комбинизон обтягивал изящно-безупречное тело гинандрии, подчёркивая каждую выпуклость и впадину. Лалл ещё не знала куда она идёт. Какое-то смутное чувство её вело… Она впервые не воспользовалась транспортной мини-сферой, а пешком  направилась сначала к кварталу андроидов, где правильные ряды совершенно круглых серых целл напоминали гигантский устрашающий механизм, но не дойдя до него, повернула к Заповеднику Камней. Не она направляла своё движение, а ноги будто окрылялись и сами несли её в лабиринты нерукотворной глиптотеки. Там, среди тератовизорных скал и обломков её ждала невидимая… таинственная среда… локация… нет не то… мир наизнанку… запредельность… онерические зазеркалья… не было слов для обозначения… Откуда-то вдруг всплыли слова: «Я охотно верю, что во вселенной есть больше невидимых, чем видимых существ». Может именно эти существа направляли её движения? В некое пространственное сосредоточие, в некое состояние…

Запахи металла и сырости сменились запахами спящих камней. Запахами тонкими, едва уловимыми, но от этого ещё более ценными и запоминающимися. Эти запахи, словно хранились в глубинных каменных зёрнах и прожилках, и медленно, как будто боясь своего смешения с остальными запахами умирающей планеты, вытекали прозрачными рассеянными струйками из сокровенных хаосов глыб в сумерки начинающейся звёздной ночи.

Заповедник Камней Лалл знала как свои пять пальцев, но каждый раз, когда она вступала на его территорию, он производил на неё впечатление как и в первый раз. Каждый камень таил в себе скрытую притягательную энергию, ждущую раскрытия от прикосновения трепетных рук. Каждый камень был уникален и прекрасен. Возле каждого камня можно было провести вечность. И все вместе они образовывали неподвижный лабиринт, каждое мгновение готовый к движению и воплощению своей нерушимой тишины в бесконечную музыку.

В алых сумерках Заповедник Камней являл зрелище таинственное и величественное, увлекающее за пределы воображения. Конечно, не одна Лалл наслаждалась энигматическими симфониями камня. Заповедник посещали многие, но у неё было особое, заветное место, где… невозможно передать что там происходило… некая трансформация или транспортация, или более тонкая неуловимая трансфигурация. Совсем неисследимый путь перехода, оттенок летучего звучания, полузвука, полутона, полусмещения. Как круг незаметно расплывается в параболу… Концентрическими кругами волны увлекали её через разнообразные спектры излучений. Волны маленькие и большие расходились пластичным приятно-ощутимым эхом от эпицентра её то ли сновидения, то ли явного видения – она не знала. И смешивались, смещали свою гармонию, образуя красивый, подвижный, меняющийся хаос, сквозь который Лалл продвигалась, плавно скользя и пролагая экспромтные лабиринты к неведомой цели. Эти лабиринтные пути, казалось, никогда никуда не выведут, но неожиданно они приводили к захватывающим и поглощающим своей красотой пространствам. И сквозь них лились загадочные слова: «Ему стало ясно, что каменная стена на миг превратилась в розовое море, обдавшее его щёки пьянящей влагой» – «Его подхватило течение, и он поплыл по морю, одурманивающему, словно крепкое вино. Жаркие ароматные розовые волны касались его лица».

Она не думала о том, что это за слова, она просто впитывала их, и они растворялись в ней. Они были кратким, но непонятным комментарием к тому, что видела Лалл. А видела она миллионы розовых звёзд, образующих веерные хаотические узоры, не вызывающих ничего, кроме восхищения.

Возвратясь из Заповедника Камней, Лалл зашла в энергополе «История», решив непременно отыскать загадочные слова. Действительно ли они существуют или это только её фантазия. Поисковик выдал: это слова из рассказа «Врата серебряного ключа» земного писателя Говарда Филипса Лавкрафта, относящегося к 2789 степени древности. Рассказ принадлежит к первой группе произведений интуициальной проводимости.

Лалл была поражена степенью древности. В изучении истории она никогда не заходила в такие отдалённые дебри. Да и кто заходил? Кроме специалистов-историков – никто. Лалл решила заняться этим найдревнейшим периодом в истории Солнечной системы, когда ещё преандры обитали на планете Земля.

… миллионы розовых звёзд… Лалл вошла в энергополе «Астрономия». Где могут быть розовые звёзды? Розовые звёзды? Ответ звучал как приговор – таковых нет во Вселенной. «Значит это был только сон? Но сны ведь тоже не возникают на пустом месте. Нет ничего случайного. Случайность – это только видимый фрагмент невидимого. Фрагмент проявленной энергии как отражения скрытой энергии.
Лалл пошла другим путём. Она задала в поисковике: какие звёздные системы могут казаться розовыми или в каких звёздах может угадываться розовый цвет? Один единственный ответ гласил: галактика Туманность Андромеды. Внутренние её области кажутся розовыми из-за огромного скопления ярких разноцветных звёзд. Единственная галактика, которая сохранила наидревнейшее название. Специалисты также называют её М31 по реликтовому каталогу Мессье (степень древности обоих названий 2789). Все названные объекты во Вселенной уже тысячи раз были переименованы за 5-миллиардную историю Человечества, но у этой галактики название не менялось. Её и не пытались переименовать. И всё из-за её необычной исключительной красоты.

У Лалл не было никаких сомнений. Её повлекло в Заповедник Камней. Разузнать подробности об этой галактике – после. Сейчас нужно отдаться влечению.

Этот световой лучистый поток мчался и вместе с тем плавно перекатывался через волны безбрежности – волны скользили по волнам нежно и очень быстро, создавая летящую раскрывающуюся всеохватную вибрацию. Ускорение росло и одновременно раскатывалось в мягкую пластичную неподвижность, в сонную подвешенность и распластанность, в слоисто-невесомую тональность. Все чувства слились в одно, и как будто весь универсум поместился в яйцо со скорлупой, едва очерчивающей границы формы; а затем распылялся мириадами звёзд и волнообразными уровнями свечений. Океан гинандрии перекатывался по океану звёзд, среди которого выделялись гигантские архипелаги, концентрирующие в себе всю красоту и энергию звёздных соцветий. К одному из таких архипелагов и летела-плыла Лалл то ли в виде пучка световых лучей, то ли в виде многоуровневых волн, то ли в виде своего же тела, но полупрозрачного, проницаемого, осветлённого, размытого туманными отсветами звёздных архипелагов.

Вот один из них – самый красивый. Здесь она утонула в карнавалах-лабиринтах звёздных переплетений. Такое количество блистающих узоров и  световых коллажей ей ещё не приходилось видеть. Одновременно она и ощущала ласковые как будто поцелуи и поглаживания и какие-то течения вглубь и вращения, и слышала тихие убывающие мелодии с замедленным ритмом и тактом. Они были параллельны друг другу, обрывались и вновь возникали, и, описывая плавный меандр, набирали высоту, чтобы вновь затихнуть, упав на поле низких частот и превращаясь почти в пустоту. Но красота созвездий не давала им полностью нивелироваться. Эта красота будто взрывала всё и превращала в вечный праздник творчества.

Тело Лалл будто расслоилось на множество тонких сверкающе-алых лучей, колыхающихся пучками из стороны в сторону и закругляющих пространство. Эти волнообразные движения становились всё интенсивнее, пока не свились в огромную спираль, устремившуюся в бездонные просторы космоса.

Смутное и острое, невыразимое, тёмное чувство бесконечности захватило её целиком. Это чувство заставляло древнейших мореплавателей, обитавших на планете Земля, отправляться через океаны на утлых судёнышках в поисках новых земель; это чувство побуждало отрываться от своей планеты, прорываться сквозь атмосферу и выходить в космическое пространство, и осваивать другие планеты… это чувство бесконечности было определяющим в человеке, ибо человек и есть сама бесконечность, втиснутая в конечные формы. И это чувство постепенно нарастало, с ускорением, как расширяющаяся вселенная оно устремлялось к… неизвестности… к самому себе, себе неизвестному; бесконечность летела к неизвестной бесконечности…

Всё это порождало в душе Лалл некую томящуюся неопределённость, некую жгучую тоску и инфракрасную меланхолию. Однако в какой-то момент происходил некий всплеск, вспышка, и все эти порождения таяли как лёд на конвекторе, испарялись. Абсолютно белая пустота наполнялась всевозможными образами, описание которых… само описание тормозилось и стопорилось. Описание превращалось в созерцание. И все какие-то тщедушные заботы исчезали. Бесконечность приобретала некое новое качество что ли, если у неё вообще есть качества. Через непредставимую шлюзовую камеру происходил переход из одной бесконечности в другую. И здесь уже не было никаких вопросов. И переход не вызывал недоумения и желания спросить. Тело перестало ощущаться как своё. Оно стало просто придатком, одним из дополнений к некой совокупности сознаний и проникновений, как будто бы единица стала равна нулю, ноль стал равен бесконечности и единице, единица стала равна двойке и иксу в энной степени или иксу в нулевой степени.

Лалл осознавала, что она охватывает и замыкает в себе некие силы, которые действуют ни как экспансивные и подавляющие, а как всепонимающие и всеприемлющие и раскрывающиеся в своей неисчерпаемой динамике векторы. Лалл чувствовала слабость и колоссальный энергетический импульс и смутно улавливала некий парадоксальный баланс, звучащий как «движение бездвижно», будто сознание то выворачивалось наизнанку, то вновь приходило в исходное положение и расплывалось облачными формами, постоянно меняющимися, сгущающимися и рассеивающимися. Наконец её тело стало раскрытым веером тел, с разными нюансами чувств, знаний, сознаний и интуиций. И этот веер стал входить в подобный же веер розовых звёзд, как пальцы правой руки входят меж пальцев левой. И все тела превращались в пластичные линии, создающие красивейшие формы и хаосы. Никакого ощущения времени, пространства, измеримости, ориентации не было. Что же было? Что? Лалл понимала, но оформить всё это в некую законченную определённость не могла, потому что законченности и определённости не было и… Лалл открыла глаза. Сон, если это был сон, отошёл и где-то висел рядом как невидимое облако, в котором было всё сохранено до мелчайших деталей. Лалл не понимала – она действительно спала или… или она ещё до сих пор спит – и всё это сон во сне. У неё было такое ощущение, что это облако сна она может переместить без усилий сразу в энергополе «Онейро» – просто усилием своей воли, вернее не усилием, а просто каким-то лёгким незаметным движением…
«И что есть сон? Откуда он пришёл? Что образы его таят и знаки? Что даст он? Что во мне соединит? Или разъединит? Или пути укажет?..» Эти слова словно принёс ветер. Лалл подошла к своему любимому камню в Заповеднике – огромной розово-фиолетовой глыбе кварцита, которую она назвала Лоа, и прикоснулась рукой к ребристой и вместе с тем гладкой, чуть ли не полированной, поверхности камня.

Когда ты хочешь, чтобы что-то пришло, открылось во сне – нет, бесполезно, и не надейся. Сон приносит неожиданно то, чего и представить себе не можешь.

Взор-море пурпурное и всеусмерённое, и освещённое прозрачными лучами, исходящими снизу из глубины незаполненных скрытых полушарий. В неограниченной музыке соприкасающихся потоков видны переходы в расходящийся веером импульс-простор. Два существа очень похожие на Лалл, только одетые в лёгкий полупрозрачный туман, направлялись к ней неспеша, спокойно, грациозно и плавно, неся свои красивые гибкие тела словно драгоценный подарок, преподносимый или встречающийся на пути чрезвычайно редко. Сейчас таким встретившимся им была Лалл. Она понимала, что эта встреча не случайна, и она ждала чего-то… Очень длинные волосы двух идущих-плывущих в пространстве развевались густыми волнистыми прядями и будто излучали некое розовое сияние. Или только казалось, что они излучали. Лалл пригляделась…

- Да, они излучают, - неожиданно сказала одна из них.
(«Сказала». Лалл отождествила их с себе подобными существами – гинандриями, и поэтому применила слово «сказала», а не «сказал»)
- Что они излучают? – спросила Лалл.
- Энергетические потоки эротических креаций.
- Эротических?.. Что это?.. Может гедонистических?.. Поэтических?.. - пыталась догадаться Лалл.
- Ты потом всё узнаешь, узнаешь! – песней прозвучали слова другой.
- Когда потом? И что я узнаю?
- Когда ты придёшь к нам через промежуточные волны…
- Но куда я должна придти?
Тонкие полосы малиново-золотистых, фиолетово-изумрудных, малахитово-васильковых оттенков словно пронзили тело Лалл и унесли её… Лалл открыла глаза и тонкие покровы сновидений расстаяли, оставив лишь смутное, но очень верное, сильное, нежное чувство, которое скользило как кусочек льда в руках в своём определении, но не ускользало в своей сущности.

Эти сны, эти сны… Последний сон Лалл записала, но решила не вносить в энергополе «Онейро». Этот сон значительно отличался от всех остальных. Если в предыдущих хаосы диффузных абстракций заполняли собою всё видимое пространство, то в последнем появились две гинандрии (или существа очень на них похожие), которые говорили о странных вещах. Рассказывать об этом сне Флоу не хотелось. А больше Лалл никому не могла рассказать. Может ей и снились странные сны, потому что и сама она была очень странная. Она ни с кем глубоко не общалась – так поверхностные сближения, тангенциальные контакты, штрих-пунктирные пересечения… её сны в энергополе «Онейро» особо никто не комментировал, да и она сама гиперактивности не проявляла. Этот последний сон она не хотела никому рассказывать. И всё же очень хотелось его рассказать.


*Целла – индивидуальные дома-капсулы на планете Омм.