Познание монастыря

Это было необычное время: рушился коммунизм, рушился СССР, и тысячи обычных людей метались в поисках опоры и истины в утратившей всякий смысл жизни. Поиски шли наощупь – преподаватели научного коммунизма, которым надо было верить и надеяться,  были бессильны подсказать путь.
Хорошая девочка Лена, дочка такой преподавательницы Быстрицкой, влюбилась по уши в студента киноведческого факультета Демидова, и всё бы хорошо, и все были счастливы, и мама пустила счастливые слёзы на свадьбе, но неожиданно Демидов объявил, что он хочет воспользоваться последней возможностью заявить о якобы политических преследованиях и рвануть на постоянное место жительства в Германию.   Естественно, со счастливой женой Леной. Немецкий язык, благодаря спецшколе, он знал очень хорошо, писал блестяще, там нас будет ждать настоящее счастье!
И они стремительно уехали. Через год однокурсники Демидова получили от него весточку: Жизнь в Германии ему нравилась, всё было благополучно, осели они в Гамбурге. Вот только ни о каком киноведении слышно не было. Демидов занимался разгрузкой угля в порту и, по его словам, очень неплохо зарабатывал. Так научный коммунизм закончился банальным пролетарским трудом на благо мирового капитала. Мама Лены была в растерянности, но вида не показывала…
Но поиски истины и пути всё равно продолжались. И представлялось, чтоб их найти, вовсе не обязательно кидать уголёк в Германии. Вот здесь, в самых глубинах российских просторов, должны были найтись святые отцы, которые не изолгались и живут по правде, как заклинал Исаич, то есть Солженицын – люди вспомнили, он же так и написал в 1973 году: Жить не по лжи! То есть следует жить по правде, не участвовать во лжи и не поддерживать ложных действий.
И где же их искать, святых-то? Господи, да вот же у нас перед глазами храм Божий, где всё так и есть, и люди там обретают надежду и веру. И в 1989 году произошло массовое прозрение, сразу после 1000-летнего юбилея Крещения Руси, когда словно по волшебству был снят контроль КГБ над Церковью, и сотни, тысячи людей, и даже миллионы, получили возможность свободно переступить церковный порог или отправиться в любой монастырь, чтоб услышать от иноков искреннее слово. А уже слух шёл, что под Псковом в монастыре обретается прозорливый Иоанн Крестьянкин, чьими устами вещает сам Господь Бог.
Оказывается, вот там, в святых местах, в обителях, насельники жили всегда, не кривя душой! И уже возле Горбачёва появился невиданно красивый архиерей с длинной бородой, которого Горби опасливо приблизил к себе, дабы облагородить удушливую партийную жизнь. И владыко Питирим – так звали того архиерея – говорил медленно, но мудро, и готов был ответить на любые вопросы. И так же без задержки выговаривал молитвы и акафисты.
А спустя короткое время мы узнали, что он – митрополит Волоколамский и Юрьевский, и служит в Москве рядом с Кремлём в храме на улице Нежданова, бывшем Брюсовом переулке. И оказывается, вот удивительно, служба заканчивается, он выходит в палисадник рядом и к нему сразу подходят самые разные люди, и он позволяет это и терпеливо ведёт беседы о самом разном, и это после 4 часов службы! И люди никак не могут насытиться, но всё-таки потом его отпускают.
И к тому же, оказывается, он – настоятель вновь открытого Иосифо-Волоцкого монастыря, где он совсем недавно поселил двух своих учеников по Академии, ставшими иноками, отца Алексия и отца Сергия.
И моя однокурсница Лена была потрясена обращением Димы Черниговского, который из любопытства поехал во Псков, а вернулся оттуда с вытаращенными глазами и молитвой на устах, потому что его неожиданно принял отец Иоанн, тот самый, и поставил его на путь истинный, и Дима прозрел, а батюшка дал ему совет ехать в семинарию в Джорданвилль – там Дима обретёт долгожданное. И Дима уверовал настолько, что впредь стал спать исключительно на голом полу и готовиться. И Лена осмелела и подошла к Питириму в том палисаднике, и тот запросто посоветовал ей съездить в Иосифо-Волоцкий – туда, оказывается, тьма молодёжи из студентов приезжает по субботам и воскресеньям и на церковные праздники.
И съездила она, мучительно добираясь до Теряевой слободы, где находится монастырь, потому что ближайшая железная дорога - в 7 километрах и надо ещё ловить электричку, а переполненный автобус идёт от Клина и очень долго.
Но вернувшись, она просто светилась - недаром её бабушка крестила в деревне ещё в старые советские времена. Приехала и говорит: тебе надо креститься! Ну, я живо, в красках рассказал всё Жене Бирченко, та загорелась, вот только говорит: эх, у меня как раз критические дни. Но Лена говорит: это ничего, женщина в таком положении должна будет в притворе постоять и всё. А вот внутрь заходить нельзя. Ну, Женя, преодолела свою досаду, посадила нас в свою машину и мы помчались в ночь, в пятницу, до Теряевой слободы, потому что в 10 вечера как раз должна быть вечеря. Хорошо, что Женя заинтересовалась, а так бы нам идти 7 километров!
И мы приехали, а служба шла в соседнем селе в километре от монастыря – оказывается, музей только-только начал передавать помещения, то есть храмы и братский корпус монастырю, и толком там ещё не привели всё в порядок, и по выходным предпочитают службу по соседству – людей-то и впрямь собралось очень много.
Ну, конечно, с непривычки порядок службы был совершенно непонятен, опять же церковно-славянский язык. Но мы все выстояли, а потом толпа студентов двинулась в сторону монастыря, благо изб свободных в слободе хватало, и на ночь можно было остаться и в братском корпусе и по слободским домам. Лена указала нам какую-то девчонку – действительно, симпатичная, с филологического факультета, Альбиной зовут. Кто-то из местных мальчишек её посадил на мотоцикл, и они весело вырвались вперёд. Представляете, эта Альбина в прошлый раз решила исповедаться отцу Сергию, только-только поставленному Питиримом иеромонахом. Так он, бедный, выслушивал её до 4 часов утра! – сообщила нам Лена, - Потом просто рухнул у себя в кельи!
Да, видимо, в Сергии что-то было.
В комнате братского корпуса, где только что законопатили все продувные щели, нас бодро разбудили в 6 утра: Господа! Подъём! Служба через полчаса. И мы все повскакали бодро и весело. Утреня в небольшой комнате, приспособленной под домовой храм, прошла быстро. А потом была литургия – 4 с половиной часа. С непривычки заломило спину. А руки за спину нельзя, - шёпотом предупредил Даниила, выпускник математической спецшколы, - Мы не в тюрьме! И в карманы совать – не приведи, Господи.
Так и простояли смиренно. Где кто встал, там и стояли, ходить во время службы – это суета.
А после Лена с Женей уехали, а мне назначили Крещение на раннее утро следующего дня. И как-то обошлись без крестных матери и отца. Отец Алексий деликатно облил меня водой, а я в качестве требы положил в копилку 50 рублей – тогда ещё приличные деньги. Испытал ли я восторг или благоговение? Сложно сказать. Но всё-таки волновался, это было.
А к вечеру неожиданно приехал и сам владыко Питирим. И мы все сидели в трапезной за роскошной пищей – одной гречки было шесть разновидностей в различных вариантах. Грибы, салаты. Меня посадили поближе, и владыко пустился в воспоминания, как он в 1944 году поступал в первый набор Богослово-пасторских курсов  в Новодевичьем монастыре, в 1946 году преобразованных в семинарию, которая вскоре обосновалась в Загорске в Троице-Сергиевой лавре.
Это было время своеобразного церковного ренессанса, и был приличный конкурс, где-то 4 человека на место, и это несмотря на то, что надо было не только заявление подать, нужна была рекомендация священника, а это значило соблюдение всех обрядов в течении года, да чтоб этот священник тебя в лицо узнавал и знал о тебе достаточно.
И вот Питирим, тогда ещё Константин Нечаев, поступил одним из первых, благо отец у него был священником. А в 1947 году, когда мы были на 2-ом курсе, - рассказывал нам Питирим, - К нам пришли известные люди в костюмах и галстуках, вызывали по одному и делали разные предложения. А кто отказался, тех на следующий год мы уже и не увидели – удалили их, вот такое было время! (А Глеб Якунин уже опубликовал информацию, что Питирим числился по соответствующим документам «Аббатом». Но на нём это никак не сказалось. Напротив, Раиса Горбачёва его сильно приблизила, и он успешно руководил издательским отделом Церкви и был членом правления Фонда культуры – вполне светского учреждения, с подачи Раисы, и это было впервые, когда духовное лицо заняло практически государственный пост в СССР). Ну, мы сидели молча и только внимали. В текущей ситуации Питирим, видимо, считал важным и необходимым сказать о себе так, как сказал. Это был намёк, а не прямое указание, понимай, как хочешь. А вообще-то, Дух Святой отдельно, а мирское отдельно. И мирское не замарает святого.
Мы, там сидящие, ещё коротко порасспрашивали Алексия и Сергия. Для нас было удивительным, что в кино и театры они никогда не ходили, и телевизор никогда не смотрят. И по разговорам было понятно, что здесь нет никакого лукавства – ну, вот не знают они, что такое театр, разве что только понаслышке. Уже позднее, в Оптиной пустыне мне ответили, почему. Да ведь театр и кино – это удвоение мира, а творить может только Господь Бог, значит, и театр, и кино – это грех, по сути, против Бога.