Добиваться и не сдаваться

ДОБИВАТЬСЯ И НЕ СДАВАТЬСЯ
С Виталием Манским я столкнулся на втором курсе – он учился на операторском, и нас вдвоём послали в кинотеатр «Россия» представлять зрителям студенческие работы.
Пришлось говорить ничего не значащие слова – гонка на катафалках только начиналась, эпоха была на излёте, требовалось говорить о нравственности, духовности и социальном оптимизме. Зрители благожелательно слушали чушь, которую мы несли. Всё-таки ожидалось, что сами фильмы будут поинтересней.
Потом мы ехали домой, точнее, я-то домой, а Виталий – в общагу, он сам был из Львова. Я тупил, потому что на следующий день мне надо было вставать в пять тридцать идти работать почтальоном и так каждый день, а Виталий был весел, травил какие-то анекдоты и улыбался своими кривыми зубами. Я ничего про него не знал, и он тоже видел меня первый раз, но не стеснялся.
- Чтоб получить результат, надо всегда стараться, - вдохновенно говорил он, - Это всё равно, что в сексе: ты её раздел, а потом как придурок говоришь: Ну, теперь снимай трусы!  Фига! Всё испортил, не будет она сама снимать трусы, тебе надо постараться, чтоб это произошло, чтоб захотелось снять! Вот так и в жизни – само ничего не происходит!
Я улыбался и мог лишь кивать головой в знак согласия – кипящая через край энергия меня доставала. Хотя, возможно, Виталий был прав!
Я с облегчением вздохнул, когда он выскочил на пересадку. Ну, в общем, мы познакомились, стали чуть своими. Виталий меня запомнил.
Это пригодилось годы спустя, когда я уже работал редактором в Госкино и в коридоре нос к носу столкнулся с Манским, тащившим киномеханику кучу коробок с киноплёнкой.
- Здорово! – только и мог я сказать, - Ты чего здесь делаешь?
Виталий остановился и не преминул вывалить мне всю историю. Оказывается, он женился и успел завести двух детей. Жена Наташа была из Павлово-на-Оке, только закончила педагогический и ждала распределения. А самого Манского, оказывается, выперли из ВГИКа на третьем курсе за какой-то оппортунизм – как-то они ещё с женой пожили, а потом она ему категорически велела идти куда угодно на работу, потому что никаких денег не хватало, и он устроился грузчиком в Особый отдел Госкино. Чудеса!
- А ты, оказывается, в Управлении документальных фильмов? Слушай, по дружбе, поговори там с кем-нибудь – я знаю, к Вам со всех студий приезжают, я б не прочь был в Ростов на студию устроиться, хоть ассистентом оператора, а?
И Виталий посмотрел на меня бодрой улыбкой.
Поговорить мне ничего не стоило, тем более, что на дворе был Советский Союз, плановое хозяйство, и на 29 киностудиях документальных фильмов страны делалось в год до тысячи фильмов, которые практически никто не видел, кроме нас, чиновников Госкино – фильмы студии были обязаны сдавать в Госкино, чтоб их приняли на предмет соответствия и выплатили деньги за выполнение плана. Поэтому каждый день слегка бледные от волнения разные режиссёры приезжали в Москву, чтоб сдать свой фильм, пускай, даже десятиминутный. Во дворе Госкино даже существовала гостиница для этих бедолаг – ведь порой можно было застрять в Москве на пару дней. Особенно учитывая, что если речь шла о российском фильме, то надо было вначале сдать фильм в Госкино РСФСР, которое вообще ничего не решало, потому что все знали, что решать будет Госкино СССР. Но отказать в себе в удовольствии имитировать никому не нужную работу Госкино РСФСР не могло. Правда, когда СССР окончательно развалился в 1991 году, именно Госкино РСФСР неожиданно стало главным, а всех работников Госкино СССР просто уволили и выкинули на улицу. Но в 1987 году, когда я встретил в коридоре Манского, об этом ещё никто и не мог подумать.
Чтоб выполнить просьбу Виталия, надо было просто дождаться приезда какого-нибудь режиссёра из Ростова. В знак признательности Виталий решил вдруг открыть мне небольшой секрет: - А ты знаешь, у нас тут по вечерам мы, особисты, смотрим иногда кино, которое ты никогда не увидишь.
- Что за кино?
- Мы смотрим разные порнографические фильмы!
- Откуда? С какой стати?
- А ты не знал? Да ведь мы развозим по разным дачам фильмы для просмотра. И Брежневу в том числе. Он у нас под псевдонимом Бондарь проходит. В последнее время он полюбил смотреть порнуху про учениц и студенток. И Госфильмофонд специально закупает такие фильмы и даже образовал секретный фонд порнографических фильмов. Вот Леонид Ильич, бывает, закажет очередной такой для просмотра, нам его привозят из Столбов, а мы, как полагается, на один день его задерживаем – копия фильма должна пройти техническую проверку, чтоб не было разрывов, битой перфорации и прочее – и мы вечером часов в девять, накануне посылке фильма к Брежневу, смотрим его для удовольствия – приходи сегодня в 308-ю, только никому не говори, потому что это только для своих!
Я был слегка удивлён. Но набрался терпения и досидел в своём кабинете до 9. В зале было не так много народа – только технический персонал. За пропаганду порнографии (а именно так доблестная милиция могла трактовать организованный просмотр) полагалась уголовная ответственность – поэтому никого посторонних не приглашали. Хотя на общие просмотры по средам все сотрудники приводили знакомых.
В зале стоял густой мат – комментировать происходящее на экране не стеснялись. В середине фильма мне стало скучно, и я ушёл.
А через неделю в Госкино появился режиссёра из Ростова Чуприянов. Я вдруг с удивлением сообразил, что я его давно знаю – он жил в Москве и мотался в Ростов делать фильмы. Вот и сейчас он приехал что-то сдавать. Улучив момент, я подвёл к нему Манского и отрекомендовал как талантливого начинающего оператора, пострадавшего случайно от наветов во ВГИКе. И Чуприянов легко согласился взять Манского к себе в ассистенты оператора. Вот оказывается, какова сила редактора Госкино, подумал я – стоило рекомендовать и пожалуйста, завтра приезжай в Ростов и начинай работать.
Виталий был очень рад. Я тебе буду всегда благодарен, ты настоящий друг, огромное спасибо!
- А как же твоя жена с двумя детьми?
- Ничего, всё организуем: я обустроюсь и подам документы на восстановление во ВГИКе – заочно, а Наташа в это время будет проситься распределить её в Ростов – у нас по закону молодая семья после института должна распределяться в одно место, и ей даже квартиру должны предоставить – у нас двое детей!
- Так вот вы почему торчали в Москве!
- Ну, конечно. Не во Львов же ехать, где никакой киностудии нет – я там в фотоателье до института работал – ну, не работать же снова в ателье…
- Так вот ты почему грузчиком в Госкино пошёл! – я был сражён дальновидностью предварительного просчёта Манского, - А вдруг обломится и подвернётся случай…
- Ну, конечно, - Виталий рассмеялся, - Мы-то сейчас в пустой квартире в доме, который под капитальный ремонт стоит, живём. Вскрыли одну выселенную уже квартиру и живём. А мать с детьми просто так никто не имеет права выселить. К нам уже милиция раза три приходила, мне приходилось даже на день дверь гвоздями забивать, чтоб они не вскрывали… Нас даже во «Взгляде» по ящику показывали – Наташа там классно сыграла – сидит с маленькой Ликой на руках и рассказывает про ужасы… Не было резона из Москвы пока уезжать… А так вот, спасибо тебе, с твоей помощью шикарный случай подворачивается. Завтра же в Ростов уезжаю!   
Не прошло и шести месяцев, как нам уже привезли фильм, сделанный Манским в качестве режиссёра про театральный спектакль «Собаки» местного ТЮЗа. Оказывается, он упросил там на студии дать ему возможность снять киножурнал (за киножурналы взяться всегда было мало охотников – возни много, а толк невелик), и взял авантюрно вместо трёх-четырёх сюжетов сделал только один сюжет про театр – получился фильм. А местные его поддержали: в стране перемены, нужно новое поколение режиссёров – вот вырастим своего из Манского! Знали бы они… Мы посмотрели фильм, который так и назывался «Собаки» и приняли – так неожиданно и стремительно Манский стал режиссёром. Не менее стремительно он сдал экстерном оставшиеся экзамены во ВГИКе и получил диплом. И они вместе с Наташей подали заявление на распределение в Ростов. И им дали трёхкомнатную квартиру!
Но Манский и не думал оставаться в Ростове. Он сделал ещё пару неплохих фильмов, и вдруг через год мы узнаём, что он всей семьёй возвращается в Москву. Почему? Что случилось? Да ничего плохого, одно хорошее. Оказывается, его пригласили по лимиту работать на московской киностудии «Центрнаучфильм». Была такая система и практика в советские времена: значимым предприятиям и организациям было разрешено выискивать по всей стране наиболее талантливых и перспективных специалистов и по согласованию с министерством устраивать их на работу к себе. На дворе уже разворачивались события, экономика катилась к чертям, на собраниях вдруг вспыхивала идейная грызня: мы поддерживаем прогрессивные силы! – Нет, друзья, - орал председатель Госкино Камшалов, - Нина Андреева написала очень трезвую статью «Не могу поступиться принципами». Мы должны сплотиться и объединиться! Мы должны занимать достойную и верную позицию! Но очевидно было, что сам Горбачёв вообще-то против Нины Андреевой и увещевания Камшалова проваливались в пустоту. Студии начинали смелеть и привозить нам такие фильмы, которые ещё год назад были бы просто невозможны. Экран рассказывал о царивших ужасах жизни… Наш начальник Главка уже понял, что с этим ничего сделать невозможно.
И в этих условиях Манский вскочил в последний вагон – он стал последним лимитчиком на студии Центрнаучфильм, после него лимит был отменён вообще для всех предприятий Москвы. Но директор киностудии Александр Буримский почему-то обратил самое пристальное внимание на Манского – взял его и позвал работать режиссёром на свою студию.
Но надо было где-то жить, с двумя детьми. И Виталий запросто нашёл выход из положения: чтоб не снимать жильё за бешеные деньги, которых и так не было, он разведал, что рядом с общагой ВГИКа находится общежитие деревообрабатывающего комбината ДОК-17, и там есть пустые комнаты для семейных – потому что сам ДОК уже загибался, и число работяг сокращалось. И он вероятно, весьма неформальным способом, просто сговорился с комендантом, чтоб его с семьёй пустили пожить. Практически бесплатно! Правда, были и неудобства – один общий туалет на этаж и вместо ванной – душевые кабинки, и тоже общие.
И они там семьёй прожили целый год. Виталий почему-то меня с женой записал в свои большие друзья и приглашал в это мраковое общежитие на различные праздники, вроде своего дня рождения.
Обстановка была самая спартанская: случайная мебель, две дочки Поля и Лика возраста 3 и 4 года спали на сколоченной вот только что двуярусной кровати. По коридорам за дверью гуляли сквозняки.
Шёл 1990 год, и я уже не работал в Госкино, а мотался в Ленинград, где мы с Виктором Семенюком вдвоём начали делать большой фильм о Николае 2 на ещё во всю работающей студии Лендок или ЛСДФ.
В этот момент, для многих весьма неожиданно, началось самое настоящее возрождение церкви. Пару лет назад впервые телевидение вдруг показало церковные торжества, посвящённые тысячелетию Крещения Руси. И тут же вскоре был отменён всяческий государственный контроль за церковной деятельностью, то есть ликвидирован так называемый Совет СССР по делам Церкви (чисто гэбистская организация), и церковь внезапна стала свободной – верующим больше не надо было ничего опасаться, их переставали контролировать и провоцировать по различным церковным праздникам вроде комсомольских патрулей на Пасху, когда в храм-то было невозможно попасть. А тут иди и никто внимания не обращает. Поднялась небывалая волна интереса молодёжи к Церкви. Мой однокурсник Дима Черниговский, бросив молодую жену, подался в Псково-Печерский монастырь, где имел беседу со старцем Иоанном Крестьянкиным, который его благословил на учёбу в Духовной семинарии. Многие крестились, стали ревностными воцерквлёнными людьми.
Моя однокурсница Лена Гугучкина взяла и познакомила меня с митрополитом Волоколамским Питиримом, который периодически служил в храме совсем рядом с моим домом. Вот такие у неё появились возможности! И воспользовавшись случаем я взял у него благословение на съёмки в только что переданном Церкви Иосифо-Волоцком монастыре. И подговорил Манского поехать со мной снять – вдруг получится начать с этого самостоятельную работу в кино, вот самим?  Время было самое нищее, и никто ещё никаких видеокамер практически не имел. А киностудии продолжали работать на киноплёнке. И Виталий сговорился с некоей своей знакомой Ириной, которая где-то купила видеокамеру супер VHS, дать эту камеру ему, чтоб снять монастырь. Но Ирина категорически отказывалась дать вот так просто, вот только если Вы меня возьмёте с собой в поездку и я буду не выпускать свою камеру из поля зрения.
И мы поехали. В огромном монастыре, ещё недавно бывшем музеем, в это время жили всего два насельника, отец Сергий и отец Алексий. Они немного обалдели, но согласились нам всё показать, поскольку было указание Владыки. Манский снимал с мрачным лицом, Ира ходила за нами тенью. Мы побывали везде, даже сняли вновь обретённые мощи Иосифа Волоцкого, лежащие под спудом в подклети собора. Как-то переночевали в избе неподалёку от монастыря. Потом Манский принёс мне кассету с уже смонтированным материалом. Ты знаешь, - сказал он, - это конечно, можно показать Питириму, но лучше бы никому не показывать. Получилось всё так себе, - снято второпях, без красоты, не нравится мне это. Заметно было, что Виталий просто даже был огорчён неудачей.
Результат был плохонький. Владыка Питирим посмотрел без энтузиазма – ему-то хотелось заполучить фильм, который можно было бы продавать туристам и паломникам, но денег на производство он почему-то давать не хотел – снимите сами. Вот мы и сняли так, как смогли, и получилась ерунда.
Надо сказать, что это была, наверное, одна единственная неудача во всей деятельности Манского, предыдущей и последующей.

Я плотно сел в Ленинграде, который в конце 91-го переименовали в Санкт-Петербург. Семенюк с Михаилом Литвяковым начали во всю готовить первый международный кинофестиваль «Послание к человеку», и ему стало немного не до царя. Меня назначили ответственным за просмотры в Доме кино. И на фестиваль приехал Манский с фильмом 1989 года «Пост». Его не было в программе, Манский сам приехал и уговорил меня показать его во внеконкурсной программе в Доме кино. Семенюк даже несколько удивился, но я смог вместить фильм в дневной просмотр. Фильм был неплохой – о конфликте в Карабахе с точки зрения солдат миротворческих сил, фактически, русских парней.
Было удивительно, когда Виталий всё успевал. Две недели в Карабахе и фильм сделан.
Зато сидящие в зале финские продюсеры Манского заценили и он с ними подписал контракт. Который потом превратился в многолетнее сотрудничество.
Но было ещё одно, о чём Манский молчал до последнего: оказывается, в начале 1990 года ему удалось со своей заявкой влезть на студию дебютов Алексея Германа. Потом Герман об этом практически никогда не вспоминал, но такое было: по согласованию с руководством Ленфильма было объявлено, что Герман набирает молодых режиссёров для игрового дебюта у себя в своеобразной мастерской. Всего было принято человек 14 и среди них Манский. Он стал делать фильм о некоем русском (его играл Стеблов), который собирается эмигрировать в Израиль, потому что обнаружил, что на самом деле, он еврей. А может, не еврей – Стеблов ходит по экрану и мучается всю дорогу, потому что никак не может однозначно сам себя убедить, что он еврей.
Виталий пришёл ко мне на Лендок и попросил помочь с приобретением фрагмента фильма 1935 года «Еврейское счастье» из Госфильмофонда. Я мог это сделать, потому что параллельно с царём мы делали с Семенюком двухсерийный документальный фильм Mea Culpa о советском кино 30-х годов – Семенюку очень хотелось экранизировать книгу Беленкова «Крах и гибель советского интеллигента» и сделать это на примерах верноподданнического советского кино 30-х. И я приобрёл для Виталия целых 10 минут Еврейского счастья.
В это время Манский уже успел накопить денег и купил достаточно дешёвую однокомнатную квартиру в Химках. Кухня была всего 3 квадратных метра. Но зато до Центрнаучфильма хватало 15 минут ходу на автобусе. На этой квартире мы праздновали день рождения Наташи 3 октября 1993 года, когда в Москве начинался путч. Телевизор вместо каких-либо начал быстро показывать только регулировочную таблицу. Никто же не знал, что происходило нападение на телецентр Останкино, и Кравченко, смертельно напуганный, перекидывал трансляции каналов с Останкино на запасной командный пункт.
За два до этого я был в Питере – мы всё доделывали свои фильмы с Семенюком – и я последний раз видел в Доме кино живого режиссёра Сидельникова, который обмолвился, что тоже собирается в Москву, снимать что-то очень интересное. Только спустя пару дней Семенюк по телефону сообщил мне, что Сидельников погиб во время штурма Останкино, попав под пулемётный огонь. Там больше 20 человек полегло, буквально на асфальт перед телецентром.
Манский продолжал игру на повышение, и в 1990 году он добился поддержки аж с самого верха его нового проекта на ЦНФ «Тело Ленина». Ходили устойчивые слухи, что начата определённая подготовка к выносу останков Ленина из Мавзолея с перезахоронением в Петербурге. Уже Марк Захаров в открытую во «Взгляде» на всю страну заявил, что это будет одним из важнейших событий. Это было веяние решения очередного съезда народных депутатов об устранении 6-й статьи Конституции о руководящей роли КПСС в советском обществе. Идущая следом сессия Верховного Совета СССР послушно внесла соответствующую поправку в Конституцию.
И вот стали циркулировать такие слухи. И руководство ЦНФ получило санкцию на съёмки «Тела Ленина», которые ознаменовались тем, что Манскому впервые за все годы существования Мавзолея разрешили съёмки останков Ленина в Мавзолее. До сегодняшнего дня это единственный растиражированный по всему миру кадр из этого фильма.
Манский ждал год, когда начнётся вынос тела, но увы, так и не дождался. Пришлось ему снимать всё вокруг да около. И он даже сгонял со своей ассистенткой и любовницей в Мюнхен, чтоб снять высоколобые мудрствования Александра Гениса о том, как надо сегодня понимать факт нахождения мумии Ленина в Мавзолее.
А как же Наташа, - не очень церемонясь, спросил я Манского.
- Понимаешь, Наташа – это целый симфонический оркестр, - глубокомысленно заявил Виталий, - А это у меня просто одна скрипка. Тут нечего сравнивать.
Фильм прошёл незаметно. Наступил 1992 год. И Виталий решил пока использовать по максимуму возможности Центрнаучфильма. Спросил, может, я что-то могу предложить в качестве заявки на фильм?
В моей голове родилось несколько идей. Но Виталий одобрил только одну – Давай сделаем монтажный фильм на основе фронтовой хроники: солдаты разных стран, воевавшие по разные стороны фронта, везде одни и те же, – предложил я (Вообще-то, конечно, эта мысль была взята у Ремарка, но я не стал этим смущать Виталия, да его это и не интересовало). 
Я написал весьма эмоциональную заявку, и Художественный совет студии (он ещё в этот момент существовал!) её одобрил. По написании сценария я получил 50 процентов гонорара. В стране начиналась 2000 процентная инфляция – к концу года, когда фильм был закончен, за оставшимися 50 процентами ехать на студию уже не имела смысла: мой гонорар полностью обесценился.
Мы это понимали и в начале пути. Но Виталий ставил цель сделать фильм, причём хороший, такой, чтоб сразу прогреметь на фестивалях.
Поэтому он даже стал мотаться со мной на электричке в течение двух недель в Госфильмофонд – а это для непривыкших не так просто. Электричка-то с вокзала в 7.15, то есть надо подниматься с постели в 6. Едешь час с небольшим и как раз приезжаешь к открытию Госфильмофонда, день не пропадает.
Удивительно было другое – Манский, оказавшись здесь первый раз, сумел молниеносно расположить к себе достаточно мрачного в общении легендарного Владимира Юрьевича Дмитриева, от которого зависело предоставление нам нацистской хроники. При этом Виталий с места в карьер тут же спросил: а нет ли чего-нибудь эротического, относящегося к периоду войны? И Дмитриев молниеносно: ну, как же… вот например, чешский фильм с Хеди Ламарр «Экстаз» - снят в 1933-ем, ещё до оккупации немцами Чехословакии. И тут же нам его выдали для просмотра. Ну, а ещё что-нибудь такое откровенное, - не унимался Виталий. Господи, - вскричал Дмитриев, - совсем порно я показывать Вам не имею права, но вот нам прислали какой-то «Синий секс» - какие-то обрывки всякой ерунды, ну, посмотрите его – там что-то даже с Екатериной Второй, как на Западе это понимается…
Удалось набрать много всяких разных интересных фрагментов, в том числе сцену с танцовщицами, которые в 1930-е годы имитировали знаменитый танец Маты Хари. Виталий ничего не говорил, как он монтирует, лишь в финале я, к некоторому удивлению, увидел, что первоначальный замысел  значительно трансформировался. Манскому удалось заполучить хорошую музыкальную композицию, которая стала своеобразной канвой повествования. Но фильм получался не просто о солдатах, похожих друг на друга, а о неизбывной сексуальной тоске, охватившей всех солдат, пребывающих на фронте. Сексуальная энергия пронизывала фильм. При этом Манский нашёл в Синем сексе сцену с Екатериной Второй (актрисой), которая делала минет очередному своему фавориту, и поставил её в фильм.
Он хотел придать фильму налёт провокативности и добился этого. Художественный совет студии был шокирован и жаждал фильм запретить. Но он же делался ещё в рамках плана студии, то есть при запрете образовывалась бы дыра в бюджете, и кроме того, Манский твёрдым голосом обратиться сразу в конфликтную комиссию Союза кинематографистов. Ставший директором студии Коваленский махнул рукой и сказал: давайте сделаем небольшой наезд, чтоб не очень было понятно, чем она там занимается. И фильм был принят.
А дальше Виталий сделал невозможную вещь: я тут убедил всех, - говорит, - Что фильм надо послать на фестиваль в Лейпциг – они там, козлы, на студии всё равно ничего не понимают – заведующую фильмотекой Ленку Агееву, свою любовницу, Коваленский посылает туда на рынок, Господи! Что она там продаст и как? Они даже не догадались хоть какие-нибудь микроафиши на ксероксе отпечатать! Поэтому я плюнул и решил отрезать в конце фильма студийный копирайт и приклеить титр МВ студия. Такой на самом деле, ещё не существует, но кто знает! Зато все переговоры только со мной!
Сказано сделано. Виталий приехал из Лейпцига с Серебряным голубем и некоторым количеством денег.
И тут мы с Виталием на какое-то время расстались. Он во всю начал снимать провокационные «Этюды о любви» в трёх сериях, где в качестве некоей дамы, ищущей знакомых выступала Вероника Полонская, а по крыше дома номер 9 на Тверской бегала обнажённая девушка с флагом СССР и в квартире этажом ниже пожилая дама спала рядом с гробом с умершим мужем, потому что его собирались хоронить через день и негде было хранить. Знатные были кадры, когда в 6 часов утра группа товарищей выносила гроб прям аккурат напротив дверей Центрального телеграфа и проносила мимо ресторана Макдональдс.
А потом Виталий купил ещё одну квартиру на Каляевской улице напротив метро Новослободское и обратился ко мне с просьбой.
- Ты знаешь, - говорит, - Остро нужна тема для нового фильма. А тут недавно смотрю телевизор, и идёт передача Крестьянский час – обычная чепуха. И вдруг я увидел интересный персонаж – карлицу, живущую с сестрой в какой-то Богом забытой деревне. Вообще-то сюжет не про неё был, а про сельскую фельдшерицу, которая оказалась дочерью актёра Виктора Сергачёва, он во МХАТе работает, ещё играл в «Скверном анекдоте» у Алова и Наумова. Так вот она, дескать, из Москвы уехала от суеты и прочей дряни, чтобы помогать людям в глубинке. Судя по всему, верующая. Но это неважно. Просто её сняли, когда она посещала эту карлицу с сестрой. Вот хорошо бы эту карлицу найти и снять кино. А хитрая корреспондентка не сказала, что за деревня, где она находится, или я прослушал. Помоги, узнай! Я-то не могу там на российском телевидении светиться, все сразу поймут, чего я хочу, а ты можешь немного свалять дурака. А потом я тебе дам денег и ты съездишь на разведку туда, познакомишься и предупредишь там, что мы приедем на съёмки…
Я взял и согласился.
Дальнейшее описано в рассказе «Благодать».