Во власти жеманства

И когда через годы я вспомню тебя,
Оттого, что уже ничего не осталось,
Может, вспомнишь и ты в то же время меня,
Если в сердце твоем мне досталась хоть малость.

Мы с тобой за обиды друг друга простим,
За разлуку сумеем простить лишь отчасти,
А за то, что пришлось нам остаться одним,
Упрекнем неразумное счастье.




   Один француз не то родни не имел, не то родня была ему пофиг, но как бы там ни было имущество свое завещал некоей малознакомой ему барышне, которую, по странной случайности, занесло во Францию незадолго до его смерти. Барышня та погостила в доме его не более двух недель, но, видимо, впечатлила его настолько, что уже через месяц после возвращения домой получила на собственный свой адрес, кстати в стране от Франции очень далекой, сообщение о скоропостижной француза того смерти одновременно с приложенным к нему адвокатским уведомлением, из которого, не сразу, но все же смогла понять, что в наследство ей достался во Франции дом.

   В достоверности сказанного здесь и далее не следует сомневаться, поскольку налицо очередная моя история, а, как известно, истории мои не только интересны, но еще и правдивы, и познавательны все до одной, за малым исключением, пожалуй, лишь тех, где имеется некоторая доля вымысла.

   Но надо еще оговориться, что конкретно эту историю мне бы следовало начать еще до описанных в первых строках событий, а именно с годов девяностых прошлого века, но не тех, что отметились рэкетом и разбоем на территории бывшего СССР, а тех, что в землях других, Обетованных, были навеяны сладкими иллюзиями и надеждами о счастливом будущем, которые совсем уже скоро забылись, уступив место огорчению и даже горькому разочарованию многих и многих людей. Однако, временные рамки и локации обозначены здесь исключительно ради ориентации читателя в пространстве и времени, но совсем не о годах и землях пойдет дальше речь.


Часть 1. Вводная.


   Уточнения ради не помешает еще сказать, что по традиции тех еще лет, простите, но вспомнить об этом представляется мне также важным, строительство в городах Востока было в основном малоэтажным. Максимальную высоту строений тогда, помимо особенностей климата и отсутствия продвинутых технологий, ограничивали еще и отметки главенствующих в каждом отдельном регионе местных церквей, потому и выходило, что даже величественный по статусу Иерусалим был невысок и размерами своими невелик, а значит, мог и вширь, и вверх еще когда-нибудь развиваться, чем во многом, помимо заслуг библейских, привлекал к себе как народы с Востока, так и народы со стороны Запада, решивших перебраться в него навсегда. Тогда будто и мы решили в него навсегда перебраться или, по крайней мере, так думали, отчего и старались обустроиться в нем не хуже, чем на землях бывшей нашей советской родины. И все же размеры новой, предоставленной в пользование наше, земли, где мы по зову сердца своего, или сердца чьего-то, тогда еще нам неведомого, оказались, значительно сократились относительно размера земли нашей прежней, подобно тому, как соответственно уменьшились и размеры наших некогда безграничных жилых дворов до размеров малозаметных, огороженных живой изгородью, палисадников вблизи будто на курьих ножках возведенных домов, в которые каждый из нас троих тогда имел счастье вселиться. В те годы все трое мы были обладателями многообещающего, правда больше на словах, статуса нового репатрианта и, к тому же, людьми почти одного возраста, и одного же примерно возраста имели подростков-дочерей, только у соседок моих Алены и Ани дочери находились при них, а вот моя дочь, по примеру дочерей Алены и Ани, находилась не при мне, а при своей маме. При Алене еще какое-то время находился и ее муж, и образ жизни ее, по понятным причинам, несколько отличался от нашего с Аней, и все же с переездом этого, бывшего потом уже, ее мужа через несколько, ничем не примечательных, кстати, лет на новый адрес, и в статусе людей разведенных все трое мы благополучно сравнялись.
   Понятно, что помимо статуса репатрианта, справедливо установленного нам государством, каждый из нас обладал еще и личным статусом внутри той небольшой территории, где был прописан, дающим ему никем не подтвержденное, надо сказать, право жить согласно предпочтениям своим собственным, которые могли служить ему как во благо, так и во вред, и которыми все мы обычно пользовались исключительно на собственное свое усмотрение и риск, хоть и в полном соответствии с условиями нашего проживания. И вот, именно в соответствии с этими условиями, все трое мы жили каждый в своем доме, буквально, как бог на душу положит, друг с другом, хоть иногда и пересекались, но никак не общались, не любились и не ругались, и касательно этих женщин, если уж на то пошло и кому-то, и вправду, покажется это интересным, то, прямо сейчас и здесь, со всей серьезностью могу я заявить,что мужчиной их мечты, если таковые у них, вообще, имелись, лично я никогда не был. Что-то на свой собственный вкус и интерес всегда они себе искали, а уж что там находили, лично меня касаться не могло, как и, безусловно, не могли касаться лично их собственные мои поиски и находки. Во всяком случае, внешне у нас поначалу все так и было. Возможно, сперва мы еще только присматривались и привыкали друг к другу или же были слишком увлечены собственным становлением в новой нашей стране, потому что не раньше, чем через пару лет чисто поверхностного общения стали мы вдруг встречаться значительно чаще и тогда же, очевидно, сблизились сильней.


Часть 2.


   Поначалу причиной наших частых встреч и, как позже оказалось, сближения, были разные, присущие тому времени глупости, которые, впрочем, глупостями оказались много позже, а перед тем представлялись и нам, и многим нашим знакомым вполне приемлемой возможностью дополнительного заработка, в котором, безусловно, все до одного мы тогда нуждались. “Глупости” эти чаще всего привносила в нашу компанию всегда гиперактивная во всех делах Алена. То какие-то пищевые добавки вдруг хотелось ей продавать, то не бог весть какую косметику, то что-то редкое и необычное еще. И, конечно же, с чего бы этим стала заниматься она одна. Всякий бизнес, в который нас она вовлекала, предполагал наличие многих активных его участников, словно по ранжиру встроенных в общую производственную схему, которая, будь она достаточно инициативна, как утверждала сама Алена, могла обеспечить нам весьма достойное и устойчивое существование на многие годы вперед. Но бизнесы эти, еще задолго до того, как начинали приносить хоть какие-то заметные плоды, обычно напрочь рассыпались, и только одна Алена ведала потом, куда девались все те безразмерные чемоданы с упаковками бесполезных таблеток, подозрительными баночками с едой, наборами странной косметики, шампунями, кремами и дезодорантами. Важно, что никому из нас троих от всей этой суматошной деятельности, в итоге, не было никакой абсолютно пользы, как, впрочем, к счастью, не было от нее и никакого вреда, а без дополнительных доходов мы и так научились обходиться…

   Пока Алена была связана узами законного брака, некие надежды на узы с Аней, хоть и туманные, занимали и меня. Нельзя было безразлично относиться к присутствию ее рядом, нельзя было не думать о ней в отсутствии ее, нельзя было, просто элементарно, ее не желать. О любви к ней речи тогда не шло, но, как женщина, она, безусловно, меня очень привлекала, и, казалось, я тоже мог надеяться на чувства с ее стороны, правда, как сама она давала часто понять, при наличии определенных на то условий. Эти условия напрямую никогда ею не были озвучены, но всегда подавались некими, будто туманными, но, безусловно, очень прозрачными намеками либо неким косвенным образом в виде примеров из жизни незадачливых Аниных ухажеров других, которые, по ее мнению, были либо недостаточно щедры, либо, подобно ей же самой, слишком расчетливы, не говоря уже о тех из них, что даже не устраивали ее в качестве обычных лохов, которыми, в случае надобности, могла бы она повсеместно помыкать. Таких незадачливых соискателей своих прелестей Аня отбривала с ходу, времени на них зря не тратила, но при этом сама же и не пыталась хоть как-то инициировать процесс более продуктивного поиска себе женихов, пускала все на самотек, не желая выдавать собственный в этом деле интерес, а, напротив, предпочитая занимать позицию чисто выжидательную. И, главное, очень беспокоила ее всегда собственная роль в, пусть даже сложившихся удачно, отношениях. Ну вот не нравилось ей, например, быть даже иногда ведомой. Это состояние (или конкретней - положение) унижало ее в собственных глазах. Ее желание во всем доминировать никак не сочеталось с этим униженным состоянием, когда ей приходилось, каким бы то ни было образом, быть под кем-то да еще и зависеть при этом от его предпочтений, телодвижений, экстаза его в самый неподходящий момент да еще и от экстаза этого последствий. Не могла она дать себя использовать, уступить кому-то себя без труда, тем более за просто так, и уж если приходилось ей это делать, то долгое время не могла она от неприятности такой освободиться, забыть ее и простить. Словом, близость любую она очень переживала. А раз так, то и считала долгом своим за переживания эти мстить, хотя и месть ее при этом была не какой-то там изысканно-жестокой, а довольно таки примитивной и материальной. Месть эта состояла в элементарном вымогательстве у ухажеров ее любых подарков, мелких и больших услуг, да мало ли чего еще… всего, что угодно, что было по-настоящему ей актуально  или же просто в определенный момент могло взбрести ей в голову.
   Но, помимо прочего, даже приходя с кем-то хоть к какому-нибудь, пусть вынужденному для нее, но необходимому, согласию, проявляла она свой непримиримый капризный характер:

    - Ну и черт с тобой (с вами), - можно было часто услышать от нее, когда все же в чем-то приходилось ей уступать.

   В этих условиях наши с ней отношения, ввиду хоть и явного, но умело завуалированного с ее стороны интереса и нежелания лично моего попасть ей немедленно под каблук, поддерживались долгое время как бы на медленном огне, что позволяло нам, хоть и не горизонтально, но все же близко общаться, оставляя возможность маневра для обеих сторон.


Часть 3.


   Случившийся, как уже было отмечено, развод соседки Алены естественным образом еще больше сблизил нашу троицу. Теперь у Алены нашлось время по-новому обустроить нашу организацию, убрать из нее уже прискучивших ей несостоявшихся “участников бизнеса” и оставить при себе только нас двоих, как она говорила, самых преданных и любимых ее друзей. Пошли у нас вечеринки, совместные выезды на концерты и пикники и, помимо всего, появилась общая тяга к просмотру у меня популярных фильмов с эротическим подтекстом.
   Аню это обстоятельство, видимо, несколько озадачило, поскольку в нашем уравнении на троих такие поступки были чреваты очень нежелательным, в ее понимании, изменением направления ранее расставленных векторов. Учитывая это, она срочно пожелала упрочить отношения именно со мной и тут же инициировала несколько встреч подряд у меня дома. Я был этому только рад, и радость моя едва не достигла апогея, когда однажды вечером, о счастье, случилось, наконец, то, чего я всегда так желал… Но Аня радости моей по максимуму тогда все же не допустила - ей вдруг позвонил ее гуру и потребовал срочной встречи.

    - Гуру против, - вернувшись, сообщила Аня, и уж дальше, то ли по совету его, то ли просто - вследствие ее собственных заморочек, достигнутый у нас прогресс снизошел в одночасье до уровня наших прежних отношений с оговорками и ожиданиями, правда, теперь уже с осознанием моим собственным еще и того, что из достигнутого с таким трудом я лично рисковал потерять. Цену себе в свои тридцать с хвостиком лет Аня хорошо знала. Мне, и вправду, было о чем призадуматься: других таких женских прелестей в жизни своей ни до, ни после того вечера я не знал. И я все еще очень желал ее, еще пытался вернуть, словом… да мало ли чего еще я пытался сделать…

   Что же до возможности самих наших встреч, то по разным, не любовным, поводам они все еще продолжались, хотя со своей стороны Аня чаще соглашалась на них, когда нужно было сводить ее на какое-нибудь мероприятие и после подвезти домой. У дома, на прощание, она, как уже у нас повелось, дарила мне сладкий поцелуй, но тотчас старалась непременно меня унизить, говоря любую, самую нелепую, гадость перед тем, как захлопнуть за собой дверь.

   И вот промедление с моей стороны, выжидание со стороны Ани и теневое участие в отношениях наших еще какого-то там “гуру” серьезно ослабили, так кстати возникший у самой Ани, ко мне однажды интерес. Любовное ее настроение как-то постепенно улеглось, внимание ко мне ослабло, чем не преминула тут же воспользоваться все подмечающая немедленно в нашем кругу Алена. И вот уже сама она, с поцелуями радости прямо с порога, раз-другой проведала меня среди дня, кокетничала, грудью, едва прикрытой, ко мне прижималась и таким образом с легкостью дала нам замечательный повод для дальнейших встреч - опять же у меня, но теперь уже поздно ночью.

   Мои новые отношения с Аленой, хоть и не могли пройти незамеченными для, не менее наблюдательной в этом смысле, Ани, все же не привели к какому-то диссонансу или накалу страстей в нашей доброй компании: все встречи на троих проходили как обычно, так словно близости никакой телесной среди нас никогда не существовало вообще. Хотя, следует сказать, что, увы, и в отношения мои с Аленой, как выяснилось потом, также сумел пробраться все тот же неутомимый и, очевидно, сам очень неравнодушных к прелестям этих женщин, их, один на двоих, “гуру”, потому что и Алена как-то вдруг не то приболела, не то подостыла ко мне. Я же ни на чем в этот раз не настаивал и с расспросами лишними не лез. Все как-то улеглось, поутихло…


Часть 4. Новости.


   Кажется, именно в то самое время на одной из наших вылазок на природу подруги впервые упомянули об одной своей общей знакомой:

    - Она всего несколько дней, как вернулась из Парижа и уже собирается туда опять.
    - Уверена, что там уже по ней скучают ?
    - Нет, не очень, но надеется, что нужное впечатление все же произвела…

   На следующей нашей вылазке еще через пару недель эта тема получила свое продолжение:

    - Этот француз приезжал. Познакомился с родителями и увез ее с собой, - ликовали подруги.
    - И в чем причина такого вашего счастья ? - поинтересовался теперь уже я.
    - Тебе обязательно надо это послушать, - предвкушая мою реакцию, отозвалась Алена, - ни о чем таком раньше, я уверена, ты не слыхал.
    - Я тоже хочу, - задумчиво и, как показалось мне, с некоторым особенным интересом проговорила Аня. - Напомни и мне, как все там случилось.
    - А, ну так слушайте оба, - Алена ухмыльнулась и вкратце поведала суть. - С Иркой мы познакомились здесь. Она сама из Киева, репатриантка, как и все мы. Несколько лет здесь покрутилась, ни к чему серьезному не прибилась, работы толком не нашла. А сама - красотка, умница. С месяц назад решила проветриться, к бывшим землякам своим в Париж съездить. Те тоже молодые, семейная пара: нашли себе там какую-то подработку, сняли жилье, живут. Ирка к ним заехала, осмотрелась, будто прижилась, за неделю соблазнила мужа и тут же на горячем была застукана. Скандал. Что там в семье - неважно, но из дому ее выперли. С одним чемоданчиком к ночи оказалась одна на улице. Побродила туда-сюда, зашла по дороге в какой-то бар, посидела там до закрытия, с барменом ушла, осталась у него на ночь. Друг дружке, вроде бы, понравились, но, главное, она очень понравилась ему. Осталась с ним на дольше - понравилась больше. Сговорились. А теперь он к ней приезжал, с родителями познакомился, обещал жениться и забрал ее с собой…
    - Кто б такое о ком другом сказал, не поверила бы, а вот Ирку ту помню, видела у тебя пару раз, так и на все сто поверить в такое теперь могу… Такая захочет-сможет… Счастливая…


   Несколько месяцев с того разговора прошло, когда Алена, уже оправившись совсем от развода и явно желая продемонстрировать знакомым, и, главное, бывшему мужу своему успешное возвращение к нормальной жизни, надумала отметить в своем палисаднике День рождения. Назвала она пару десятков гостей, уже с середины дня веселилась, радовалась присутствию у нее, как ей казалось, местной элиты из новой эмигрантской среды, много пила, пела, знакомила гостей между собой.

    - Помнишь тот рассказ о подруге ее, что в Париж укатила ? - обернулась с вопросом ко мне Аня, - так вот, там, чуть дальше, гляди, сестра ее младшая за столом сидит. Тоже не дурна себе, правда ? Только не забудь, что о сестре ее слыхал, - и проследив за моим пристальным взглядом, тут же попросила. - А знаешь, поцелуй-ка меня сейчас же.

   День рождения тот оказался долгим. Хватило времени и пить, и есть, и танцевать. И уж, наверняка, хватило мне времени познакомиться с Галей, сестрой той самой ветреной “счастливицы”, поболтать с нею с глазу на глаз и на завтрашний день договориться о встрече.
Встретились мы в известном городском кафе, посидели, поели для начала, а потом проследовали в ближайший парк, чтобы в месте прохладном и уединенном провести остаток того вечера. Говорить особо было не о чем: мы ведь достаточно наговорились еще вчера, а теперь и в кафе перед парком, поэтому, чуть ли ни сходу, приступили к “обнимашкам” с поцелуями, и, поскольку передние места в авто для этого оказались не слишком удобны, тут же сговорились перебраться назад, и тогда, пересаживаясь на заднее сидение, краем глаза уловил я, как Галя, видимо чисто автоматически, приподняла край юбки и быстренько сняла с себя трусики.
   С того вечера встречи наши по вечерам стали почти регулярны и заканчивались по большей части где-нибудь на тёмных парковках притихших к ночи городских кварталов либо, если места подходящего там сразу не удавалось найти, отправлялись мы в темные рощи Эйн Карема, благо Галя знала там великое множество удобных и, одновременно, неприметных обычному глазу мест.

   Мои “давние” подруги, видимо, уже совсем скоро что-то об этих наших свиданиях прознали или же сами догадались о них, или мое, непривычно длительное, отдаление от них в те дни этому способствовало. Как бы там ни было, но решили они меры срочно принять, и уже совсем скоро, позвонив рано утром, Аня попросила меня подбросить ее на работу.

    - Слушай, - сказала она, едва оказавшись внутри авто, а надо сказать, что в прямолинейности и напоре отказать ей было нельзя. - Слушай, - сказала она, - Аленка беспокоится, как бы эта Галка тебя у нас не увела. Поэтому она сказала, что мне с тобой надо немедленно сблизиться, пока слишком поздно не оказалось. Говорит, что могла бы сблизиться и сама, но, к несчастью, прямо сегодня ей надо по женским делам в больницу ложиться, с того и поручила она это дело мне, - сказала и вопросительно приподняла бровки, при этом жеманно опустив губки.

Что ж, к офису тогда я ее подвез, а вот на предложение любви, такое желанное для меня прежде, в тот раз никак не ответил. Накопленный мною опыт научил меня иллюзиями в компании моих добрых подруг себя уже не баловать. С Галей оказалось все намного проще, с ней было и понятно, и легко. Ни тени кокетства, ни тени жеманства, в чистом виде желание - получая, давать… Пусть и не в чистом виде любовь, но все же и польза есть, и отношение - приятно…


Часть 5.


   В это же почти время очень неожиданно обрушились на меня заботы о близких мне людях. С каждым днем этих забот становилось все больше и с ними все явственней и грозней открывались передо мной врата трагедии, нас постигшей. В то время любые другие действия, не связанные с преодолением этой беды, пусть даже любовные, были неприемлемы для меня, да и, по правде, мало тогда меня интересовали. Интересы семьи требовали полной отдачи моей с тем, чтобы с постигшим нас несчастьем возможно было хоть как-то справиться. В те долгие тяжелые месяцы с подругами своими общался я крайне редко и то лишь по телефону. Аня, я знал, по работе стала ездить за границу, Алена опять собралась замуж, а Галя увлеклась вдруг Францией и записалась на курсы французского языка при французском консульстве. А вот когда забот у меня стало поменьше, оказалось, что живу я уже в совсем другом городе, там же по-новому, как умею, обживаюсь, и только работа по-прежнему связывает меня с вечным Иерусалимом, а через него и с живущими в нем знакомыми мне людьми, которые и меня все еще не забывали. Что же до девушек, то на связи со мной по-прежнему были только Алена и Аня, а вот Галя как-то вдруг из виду исчезла совсем: с работы, говорили, ушла, на звонки мои не отвечала…

   Вместе с тем, и без того прежде остывшие чувства мои к бывшим милым соседкам стали совсем уже не актуальны: Аня увлеклась своими поездками за границу и в них, как иногда она “доверительно” сообщала, кто-то у нее был; Алена, при том, что чаще стала хворать, и вправду, все больше продвигалась теперь в сторону нового своего замужества, и женихом ее оказался, опять же из наших, какой-то эмигрант, живущий в Америке. Был он бывший ее, еще по стране Советов, кавалер, с которым она заново списалась и который вскоре приехал забрать ее с собой в Америку (считай, в тот же тебе Париж). В итоге, и с Аней общалась она теперь совсем мало, и обе они мало общались со мной. А у меня уже тоже “кто-то” в то время был…

   Тем удивительнее показались мне уже скоро совсем, случайные будто, пересечения мои с Аленой в самом городе, когда в одно из них, едва меня поприветствовав, она неожиданно сказала:

    - Женись на мне, - а я, оторопевший сразу, только и смог, что произнести “нет”, после чего мы, словно шары на бильярде, столкнувшись, тотчас разлетелись в разные стороны.

В то же время и Аня как-то объявилась вдруг и, под предлогом снова куда-то ее отвезти, едва оказавшись в машине, с привычной прямотой выдала:

    - В квартиру свою новую дочку мою впиши и располагай тогда мною, как захочешь…


   А вот с Галей мы встретились много позже. Опять же случайно, вечером, когда уже собирался я отправиться домой. Выглядела она чуть иначе, изысканней что ли, или изысканность эту придавало ей тогда каракулевое черное болеро, непривычное, хоть и зимой, для наших южных мест. Встрече оба мы были рады. Рядом оказался отель “Четыре сезона”. Зашли, в фойе присели за столик, заказали кофе и что-то, не важно, еще.

    - Я сейчас из Парижа, - сказала мне Галя. - Есть новости.
    - У кого из нас за столько времени их нет…
    - Да, но таких ты, думаю, не ждал. Сейчас расскажу, но прежде я бы хотела, чтоб ты знал, что тогда… тогда я думала, что у нас с тобой может получиться что-то серьезное. Я, и вправду, так думала… - глоток кофе ей сейчас был кстати. - Но потом, ты знаешь, все пошло не так, было отложено - неизвестно на сколько времени, неизвестно, что могло быть дальше … Словом, мне захотелось попробовать, как когда-то сестра… И она мне же и помогла, устроила объявление в газетах… Там же, в Париже… Несколько мужчин отозвались. Я съездила к ним, познакомилась, понравилась. Не спрашивай, как. Но вот, сама не ожидала - один вдруг умер и завещал мне квартиру. Теперь вот деньги на налог соберу, и, считай, я - парижанка.

Я был, безусловно, рад за нее. В те годы все мы из кожи лезли вон, чтобы получше устроиться и устроиться совсем не там, где оказались поневоле в начале девяностых годов. “Устроиться по-настоящему” значило - в местах нормального обитания, какими представлялись нам тогда, да, наверное, представляются еще и сейчас, только Америка или Европа, и Гале, как ни думай, с этим повезло. Или везения одного здесь было мало. Видимо, в отличие от многих из нас, в генах ее начисто отсутствовали даже какие-то признаки жеманства, и удача, как непримиримый искатель природной простоты, никак не могла пройти мимо.

    - Что же теперь остается нам ? - поинтересовался я уже после.
    - Ну а что, можем пока встречаться, как и раньше - я ещё не скоро оставлю тебя насовсем. Но только, ты же понимаешь, без обязательств… без обязательств…

   Когда пришло время лететь ей в Париж, я же еще и отвез ее к самолету…

   В то время и Алена уезжала тоже. Потом совсем из виду не пропала, выдержала в Америке обязательные пять лет, или муж выдержал её по договоренности, но, в итоге разведясь, устроилась где-то там, хоть и бедно, но основательно. Раз в год потом прилетала к нам проведать, оставленную в здешнем приюте за ненадобностью в Америке, мать.

    - Мамочка, мамочка моя дорогая, - по-актерски жалась она к ней все время до самого дня своего отлета домой.

   В те дни редких своих наездов она обычно звонила мне, и я приезжал. Мы опять все трое встречались, до поздна сидели где-нибудь в уютном кафе, заново переживали те ещё, первые, наши годы. Потом я развозил моих подруг по домам. Первой высаживал, обычно, Аню. Ревниво поглядывая на нас со стороны, она в какую-то долю секунды уже начинала хмуриться и еще до того, как захлопнуть за собой дверь, успевала привычно сказать мне на прощание какую-нибудь гадость. За ней была очередь Лены, но мы не спешили везти ее сразу домой, а по дороге парковались где-нибудь в тихом месте, и тогда этот долгий вечер воспоминаний на троих заканчивался, только нас двоих, любовной сценой, без надобности, однако, перебираться на более просторные задние места.
   В их пространстве когда-то нуждалась только Галя. Но в жизни моей ее давно уже не было и только однажды еще, в разговоре моих старых подруг уловил я, будто и не для меня, но явно не зря сказанную при мне фразу:

    - Она вышла замуж, родила. Теперь сидит дома, вяжет…