Утро летнего дня в Пантылке

Утро до полудня и занятия взрослых, девчат, парней и ребят

Автору, как бы самой судьбой, завещано постоянно думать и вспоминать Пантылку, мою малую родину, где родился и прожил первые двенадцать лет жизни. О ней никогда он не забывал где бы не находился, где бы не работал, где бы не учился. Такую судьбу ему завещали жители деревни. Это были женщины очень нелегкой судьбы послевоенного времени. Помнится, когда Егорке (здесь и далее прообразами Нестеровых и Касьяновых будут фамилии Сухановых и Мельниковых) было десять-двенадцать лет, они постоянно ему говорили:
- Егорка, опиши нашу сложную жизнь, когда вырастешь.
Он обижался и возражал:
- Почему я, а не другие ребята?
В ответ слышал, что якобы один он обладает какой-то неведомой ему тогда еще силой, способной претвориться в написании истории деревни Пантылки, описании ее жителей и той огромной работы, которую они делали изо дня в день, почти бесплатно и бескорыстно. Как тут не преклоняться перед этими женщинами 50-х годов ХХ в., которые не только самоотверженно трудились, одни без погибших мужей, и воспитывающих детей! Как они знали заранее о его способностях, о которых и сам не подозревал, остается для него большой загадкой, которую уже не разгадать!

Действительно, его память сохранила все портреты, фамилии и имена моих родных мне родственников, соотечественников, земляков. Когда Егор написал историю малой родины – деревни Пантылка, некоторые уже из его поколения, получив брошюру, удивлялись:
- Откуда ты помнишь всё и всех, что ты вел и писал  дневник?
Его это удивляло, потому что дневников никогда не писал и не пишет. Но помнит все прекрасно о той жизни пантыльчан, которая для многих уже прошла, для других проходит, а третьи, возможно, и ничего уже не слышали о Пантылке.
В своей небольшой повести, состоящей из четырех рассказов,  ему захотелось вспомнить всего лишь один летний день пантыльчан.
Утро начиналось летом, например, в начале августа, где-то около четырех часов. Хотя день уже убывал после 22 июня, но убывание дня к началу августа, если судить по восходу солнца,  составляло всего около часа. Так что большинство женщин вставали где-то около пяти часов, наиболее беспокойные и работящие – около четырех часов утра. Мужчин в деревне впервые послевоенные годы практически не было, если не считать дядю Ивана, который то работал и жил в деревне, был первым председателем колхоза, то «сидел» за воровство колхозного добра, то учил пацанов Пантылки, что от них потребуется, когда они будут парнями и затем мужиками. Так что, с чего и когда начиналось его утро, трудно сказать. Ребята спали часов до семи. Причем, это те, кому предстояло трудиться, вместе с взрослыми на колхозных полях. Другие спали до восьми-девяти часов.
Женщины вставали со вторыми или третьими петухами. Петух был вместо нынешнего будильника, потому что наручных или карманных часов ни у кого не было, а настенные часы, если они еще были в доме, висели обычно далеко от места сна хозяйки. Да и время на них у всех было разное: так как оно ставилось многими в двенадцать часов дня по солнцу.

Утром женщинам нужно было, прежде всего, разжечь и истопить русскую печь. Дело это не простое, поверьте. Сначала надо было сложить дрова в печи с помощью деревянной лопатки, в виде домика с отверстиями по сторонам и не очень длинным шестом. Зачем были сделаны отверстия в деревянной лопате, не известно. Лопаткой надо было подать  два полуметровых полена, располагаемых вдоль печи, дальше на края их клались такие же поленья поперек печки. Получался   вроде бы домик, состоящий из нескольких поленьев. Таким же образом складывались поленья и в печке. Только для их розжига требовалось обычно двенадцать-четырнадцать поленьев. Под низ «домика» обычно клали сухую бересту. Дальше нужно было разжечь этот «домик». Обычно делали это с помощью лучины, которую женщины или дети мужского рода строгали заранее из сухих поленьев. Лучину строгали или накануне вечером или сразу на несколько дней вперед. После того, как поленница в печке готова, хозяйка спичками зажигала лучину и направляла ее в печку для того, чтобы зажечь бересту. Когда береста  зажигалась, и тягло из печи было нормальным, а дрова относительно сухими, хозяйке не нужно было особенно смотреть на разгорание дров. Она знала, что все будет в порядке, что печь истопится нормально. Иногда вместо бересты использовали старые газеты или бумагу.

По мере разгорания печи хозяйка ухватом ставила по бокам печи в чугунках воду для разных хозяйственных нужд, лопаткой сковородки, например, для выпечки пресных блинов. В отдельной небольшой кастрюльке варилось по несколько яиц всмятку, ставилась вода в чугунке для приготовления обеда. Дальше хозяйка шла за квашеной капустой в погреб или в подвал, чистила картошку, разрезала ее, готовила  разные специи для того, чтобы к обеду сварить наваристые щи. Кроме того, ей нужно было подумать, что приготовить на второе блюдо: то ли картофельное пюре с молоком, то ли потушить грибы в сметане, то ли поставить в печку нарезанный картофель с молоком. В летнее время мясных  блюд, как правило, не было. Хозяевам было жаль резать баранов, потому что к осени они будут больше весом и жирнее. Резали одного барана только по большим праздникам, когда ждали много гостей. Понятно, что после гостей мясо оставалось еще примерно недели на две. Поэтому дальше стояла задача, как сберечь оставшееся мясо, так как холодильников не было, да и погреба со льдом были далеко не у всех. Поэтому мясо приходилось солить и держать его в темноте в подвале под домом. Из ног и головы обычно к приходу гостей делали холодец.

Затем, когда печь догорала, хозяйка шла во двор к корове, поила ее водой, дальше начинала доить. После дойки парное молоко разливалось в специально подготовленные прожаренные в печке глиняные горшки. Если кто-то из семьи любил утром пить парное молоко, то хозяйка оставляла им немного молока и обязательно наливала кошке, которая уже поджидала хозяйку в избе. Дальше горшки ставились хозяйкой в печь оттапливаться. Обратно их вынимали из печки обычно в обед.
 Попытаемся все утро понять через заботы бабушки Егорки Аграфены и ее дочери Веры. Дочь была уже взрослой, ей было к 1948 году двадцать пять лет. Поскольку она по совместительству работала в колхозе еще землемером и одновременно бригадиром и простым колхозником, то она вставала позже бабушки примерно на час. Поэтому на ней лежала обязанность накрывания стола на завтрак. В то утро, о котором идет речь, она приносила густую сметану из подполья, накладывала  ее в небольшое эмалированное блюдо, приносила не очень засоленных грибов, разрезала крупными дольками две-три луковицы прошлогоднего лука, клала их в блюдо с грибами, и все это дальше поливалось каким-либо маслом, чаще топленым. Потом еще раз спускалась в подполье за крынкой молока,  наливала его в стаканы и завтрак, почти был готов. В это время бабушка пекла блины. Затем будили Егорку на завтрак. После умывания он быстро садился за стол и готов был к завтраку. Садились завтракать втроем, но сидели в основном тетя Вера и Егорка. Бабушка, то сидела, то вскакивала и бежала зачем-то к печке, потом возвращалась и снова принималась за трапезу. Блины ели кто со сметаной, кто с грибами. Их брали ложками прямо из общих блюд,  намазывали и клали каждый на свой блин. Персональными на завтраке были только граненые стаканы для молока.
После завтрака тетя Вера наливала в большое блюдо теплую воду и мыла посуду, а бабушка продолжала хлопотать по хозяйству, шла выгонять скот из хлева и ограды на улицу. В это время Егор бежал к окну, где уже голодные коровы и овцы щипали травку в деревне, некоторые коровы мычали, подгоняя пастуха, чтобы она быстрее их выпустила в поле.

Затем выходили из соседского дома напротив, где жила председатель колхоза, четыре брата Сухановых от десяти до восемнадцати лет. Это означало, что пора идти искать где-то в лесу лошадей. Последние вечерами ходили на виду жителей деревни, а ночью уходили в лес, и где, наевшись досыта, обычно отдыхали перед напряженным рабочим днем. Егорка выбегал из дома, чтобы присоединиться к Санькиным братьям. Одновременно показывался и еще один сосед из дома слева Димка, старше Егорки на один год. Таким образом, вся команда была готова к поиску лошадей. Утро первых чисел августа было прекрасным. Светило ласковое солнце, было тепло, поэтому одеты все были легко, по-летнему. Ребята уже примерно знали, где и в каком лесу обычно собираются  лошади, поэтому сразу отправились именно туда. Поля в Пантылке были небольшие, всего-то где-то километр на километр в длину и ширину, поэтому быстро дошли до леса и стали прислушиваться, не зазвенят ли где колокола, привязанные на шеи жеребцу по кличке Мороз  и к кобыле по кличке Муфта. Всего рабочих лошадей в деревне было всего пять. Плюс две молодых кобылицы второго года. Жеребят в ночное время оставляли в стойле на колхозном дворе. Наконец, пройдя примерно сто   метров по хвойному лесу, услышали слабый звук колокола. Стало понятно, куда и в какую сторону идти в направлении лошадей. Быстро вышли к стоянке лошадей. Они ребят уже знали, поэтому молча, стояли и ждали, когда наденут на них узду. К поиска лошадей ребята ходили с уздами в руках. Надеть узду на взрослую лошадь было не так легко, требовался определенный рост наездника. Поэтому Егорке  с Димкой, пока что самым маленьким, лошадей взнуздывали  для нас старшие. Старшие сажали их на лошадей, потому что забраться на них им тоже не хватало пока что роста и сноровки. Егорку сажали обычно на Муфту, как на одну из самых спокойных кобыл. Димке доставалась лошадь по кличке Мурка. Наверное, имя ассоциировалось  с темным цветом кошки. И так как эта лошадка была темного цвета, то она и получила имя Мурка. Дальше наперегонки скакали на лошадях вплоть до деревни. Наевшимся лошадям, видимо, самим нравились эти скачки, потому что они бежали легко и красиво. Их особенно не нужно было и подгонять.

В это время, пока ребята ходили искать лошадей, в то же поле выпустили уже коров. Бабушка туда выгнала стадо деревенских и колхозных овец. Бабы уже собирались возле дома Мельниковой Марии, где висел лемех от плуга для того, чтобы извещать звоном народ о том, что пора собираться на работу. Сегодня им предстояло сгребать сено и укладывать его в стога. Поэтому все бабы были в приподнятом настроении, в светлых платьях и платках, с деревянными граблями. У некоторых кроме граблей виднелись деревянные вилы. Дальше бабы отправились на покос на Васькино поле, которое хорошо было видно из деревни. Бабы по дороге затягивали песню, и мелодия ее хорошо слышалась и в деревне.
Дядя Иван в это время был единственным зрелым мужчиной, способным к выполнению чисто мужских работ. Ему предстояло пахать под зябь поле, пригодное для осеннего посева озимой ржи. Вместе с ним должен был стать с плугом и старший из братьев Сухановых Аркадий. Ему исполнилось в том году уже восемнадцать лет. В каждый из плугов впрягали пару лошадей. Поэтому Павлу и Аркадию нужно было иметь двух ямщиков, управляющих лошадьми. Обычно ямщиками были младший брат Аркадия Алешка и сосед Димка. К дяде Ивану ямщиком прикрепляли обычно Димку. Но так как он частенько болел, то приходилось подменять его Егорке.

В то утро с Димкой было все в порядке, поэтому Егорка сидел дома, приглядывал и караулил пчел, чтобы с их пасеки не улетел ни один рой. Пасека состояла всего из четырех ульев. В ней было два улья Аграфены и два дяди Ивана. Объединение ульев было связано с тем, чтобы пчелы не враждовали друг с другом, не крали мед друг у друга. Почему ульи стояли у нас в огороде, было понятно, потому что за ними надо присматривать, а присматривать у дяди Ивана было некому, так как у него росли четыре дочери. А разве можно было доверить такую ответственную работу по досмотру пчел девочкам? Они их страшно боялись. А так как к тому времени бабушка уже накупила несколько брошюр о пчелах и  заставила их прочитать и изучить, то Егорка стал бы как уже самым молодым, но уже пчеловодом.
Пантыльский мед был прекрасным, потому что он получался в экологически чистой местности, где в то время не использовались даже минеральные удобрения. Кругом было разнотравье цветущих трав, чистая прозрачная вода речек, по берегам цвела и давала плоды земляника, над водами речек росла и плодоносила черная смородина. В лесах было огромное количество других растений, которые опылялись пчелами и давали им мед. Правда, пчелы в Пантылке были очень сердитыми, жалили всех без разбора. Поэтому, когда начинался медоносный сезон, и надо было насильно время от времени отбирать у них мед, то по деревне никто не мог пройти спокойно. Пчелы пытались жалить всех без разбора. И тех, кто был ужален, бабушка жалела и носила им по стакану меда, чтобы загладить вину пчел, от которых пострадали невинные люди. Сама она часто пропадала в огороде, потому что работы там было невпроворот. Бабушка вынуждена была заниматься работами в огороде в специальной сетке. Поэтому пчелы ей жалили в основном руки. Жалили они иногда и Егорку, но он понимал, что потребление меда требует жертв.
 
Женщины, придя на покос, распределяли между собой, кто и чем должен сегодня заниматься. Где-то минут десять-двадцать отдыхали и  приступали к работе. Так как сено с утра еще не было готово к складыванию в копны, то где-то часов до одиннадцати приступали к сенокосу. Затем шли к перевертке сена, чтобы оно окончательно просохло не только сверху, но и снизу. Затем  сгребали его в валки и через  некоторое время приступали к копнению. Но это уже был день, о котором рассказ впереди.

Дети, проснувшись и позавтракав, кто и чем, приступали к играм. Игры были различные, но в основном в прятки. Мальчики любили играть в чижа. Чижом служил маленький сверху заостренный чурбачок, который ставился на доску. Доска в свою очередь ставилась на небольшое бревнышко. Получался такой скат, на вершине которого красовался чиж. Его надо было выбить палкой в поле с пяти или десяти метров. И чем дальше улетит чиж, тем безопаснее это для игрока. Дело в том, что другим партнером в игре был водящий, который должен был сбегать за чижом и бросить его метко в круг вокруг места установки игры. А игрок в это же время должен был сбегать за своей палкой и во время вернуться на свое место игрока. Когда чиж коснулся круга раньше чем игрок сбегал за палкой, то последний должен быть водить, а водящий становился игроком. Игра очень интересная и в нее после работы играли очень часто дядя Иван и взрослеющие парни председательши. В другие дни мальчики играли в футбол. Играть приходилось маленькими резиновыми мячиками, потому что больших мячей тогда еще не продавалось. Егор любил быть вратарем. У него это неплохо получалось. Ребята это объясняли тем, что у Егорки якобы длинные руки, в отличие от них. Играли и в догонялки, когда водить приходилось тем, кто медленно бегал. Девочки предпочитали скакалки и классики. В классики иногда вместе с девочками играли и мальчики. Ближе к полудню многие из детей уходили в дом, чтобы заняться некоторыми хозяйственными делами. Например, покормить кур и цыплят, убрать яйца из куриных гнезд, вытащить горшки из печки с топленым молоком, загнать во двор овец с ягнятами где-то ближе к полудню.
 
Жители деревни радовались обычно погожему утру без дождей. Когда неожиданно случался дождь в это время, то многие виды колхозного труда откладывались вплоть до наступления ведра. В народе была поговорка «Утренний дождь хуже татарина». Это утро до полудня было солнечным и тихим, таким, которое нравилось деревенским жителям.
Дальше у взрослых с часу до трех был перерыв для людей на обед, а для лошадей – время для кормления.