Четыре подонка и девушка

Безотказная "Нива" внука затормозила у развилки трассы.
– Здесь – начало истории, – глухо молвил отставник. – После затурканного суточного дежурства – вырубился. Заполошный Тимоха Шаманский кое-как разбудил, в то время председательствовал в совхозе. У него телефон, городской, о переносных и сотовых тогда и не мечтали. Вообще-то и не слышали – дело истории.
– Езжай скоренько в отдел, нападение на инкассаторов. – Стрельба была. Боле ничегошеньки не знаю. Доведи до Фаустова, если что – выделю заправленный "москвичок" инженера.
Грёбаный Экибастуз! Опять накрылась медным тазом рыбалка...
Добрался, захожу в кабинет. Михалыч – как варёный рак – перебирает бумаги на заваленном донельзя столе, что-то ищет. Шум, лёгкий матерок, прокурорские чины курят, естественно, без разрешения. Уставились на меня, гвалт степенно затихал.
– Что скажете? – молодой помощник главного юриста района. – Ничего, вчера ишачил на "сутках". -– Дежурство сдал без ЧП.
– И это знаменитый сыскарь? – Желаемо говорить о должностном несоответствии, а не создавать хвалу на ровном месте...  Гундосейший голос. По-кошачьи щурились бесцветные глаза.
         -– Вы не палестинец, я – не израильтянин... до горла хватает своих косяков...  Чинуша от удивления широко открыл рот. Рассёк таким недоумевающим взглядом, мама не горюй!
Фаустов почти силком вывел в тёмно-длинный коридор здания. Сотрудники отсутствовали, ибо рабочий день ещё  и не начинался. "Шепеляво: "взяли" леспромхозовскую кассу, 259 тысяч. – Месячная зарплата такелажникам леспромхоза. Убиты двое охранников, водила, слава Богу, уцелел. Дуй на место, организовывай пригорки и ручейки, как только ты умеешь. Машина заправлена ждёт у тылового выхода. А с прокурорским хамьём умоляю не спорить, не то время. Уж я-то хорошо знаю бумажно–облупленных чинуш. На время про шебутной характер забудь. Старый пердун и зануда гутарит – не по-мо-жет. Вник? "
Начальник – огромный, пузатый, среброзубый глубоко вздохнул и добавил: уповаю лишь на тебя. Да и наращенный опыт не  пропьешь. Забайкальцы – доказано временем -– упорные.  Вздыхая и хмыкая расчесал седые нестриженые лохмы. Протёр усталые, взболтанные глаза, добавив: в Иркутск сообщил, обещали помощь...– Сомневаюсь, не впервой. – Отправят, скорей всего, хитрожопого Цыпина, молчаливых штабистов. Мне же патологоанатом и Лагутенко край нужны, оружие. Вот такая штука.
– Не могут найти Виталю, холостяк, к тому же после суток...
Заскочили по пути в молодёжную общагу: в вестибюле царствовал храп безобидного старичка-охраника Евлампия. Грубовато дернул из постели сопящего лейтенанта: роскошная молодуха и глаз-то не открыла. Шёпотом ругаясь, оперативник выгреб пиво из холодильника, захватил плащ. И от крыльца рванула "дежурка".
Обсудили не хилую ситуацию, кто чем займётся, версии, догадки. Сладко кемарил эксперт; у только начинающего следователя Володи же – ушки на макушке. "Молодёжь, через пару часов будет толпа – руководящая, направляющая, ни за что не отвечающая. – Действуйте, не тешьте надеждой и не хлопайте ушами от версий грамотеев-юристов от сохи. Информацией ни-ни, особливо с прокурорскими: за долбают указивками. Чесаться и отписываться будем полгода. Аккуратненько личных людишек пошуруди сложнокучерявыми, опробованными методами. Ладом копай свой участок. Вник? Машина – в твоём распоряжении. Вечером подведём бабки в сельсовете... И не дыши, ради Бога, на людей, Виталий... Толкнул острым локотком экспертов: нам, как пельменям в кастрюле, держаться вместе. Знаю о чём говорю. Шибко много от вас зависит. Кумекаем о доказательствах и найденным уликам сообща. И меньше пены, и вперёд, на Экибастуз!"
       Оцепили красной лентой место ужасного налёта. Игорь, эксперт, стал фотографировать общий, детальный планы. Образцы следов, крови, искать гильзы, делать необходимую мутотень. Чуткий до деталей Владимир рисовал схему: молод, но уважительно толков. Повезло: дежурство суточное. Эх, были бы все такие! Водила притартал шофёра и с бледным директором леспромхоза Садлиевым. Ещё бы, такое! С ними – двое специалистов в качестве понятых. – Рассказывай, наливая в аллюминивую кружку водки трясущемуся – директор. Будто январский снег в тайге, заикаясь, кое-кое как выдавал информацию на гора. "Трое их было в масках. – Загородили дорогу старой машиной-козликом ГАЗ. Шёл мелкий ситечко дождь, номера грязью заляпаны, цифры, паря, не разобрал. Несколько очередей из автоматов: ребята свалились. Дум-дум возле уха свистнула – не забуду до конца жизни, ёлы-палы. Шлёпнулся под сиденье, затих. Тварюги схватили мешки с деньгами и – в лес. Напоследок – длинная очередь по колёсам. А козлик рванул в сторону города. Такое не в моготу забыть, паря. До сих пор лихоманка трясёт, ёлы -палы"... Убрал с грязного лба сальные волосы. ¬ Налейте-ка ещё, не жоптесь – Садлиеву.
– Говорили что-то меж собой? – Вспоминай фразы, край нужно, затем опрокинешь...
– Дико пальцы ходят, ёлы-палы... – Хайлали, матюгались здорово, одна срамота. Валим, скорей... ё... мать... машина чужая едет, добивай... на руках перчатки у всех... У одного варнака двухстволка, лающий голос, как будто бы знаком...
– В чём были одеты ?
– Не помню... в чём-то чёрном типа зэковских телогреек.
– Укажи куда ломанулась грёбаная троица...
Именно с этого начиналось то шумно-громкое расследование, внучок... – Даже из Москвы прилетали опера-важняки с именами. Говорили: Би-би-Си вещало о расследовании. Где стоим: ограбление десятилетия с трупами юношей. Деталей произошедшего – амбар... взбутетенили область, не говоря уж о районе. Жизнь вообще-то чудна... фантазировать надо, не чураться–стесняться, анализ опять же. Помогать ей, бедняжке, как женщине во время родов. И тогда будни что-нибудь из себя выдавят... А старость, Ромаша, невкусная... то-то же! Приложился к облегчённой фляжке, задумался. В платочек сморкался, вытирал глаза, хмыкал.
  ... Негромко брякнула калитка, тявкнула с ленцой Пальма. Через минуту дверь открылась и – "Здорово живёте!" Долгожданно-любимый Роман на пороге. Дед отложил свежий журнальный кроссворд, вышел в переднюю. Крепко сжал руку, обнял внука.
– Здоровье, как дерьмо коровье. – И не надо заводить дежурную мантру. Ты-то сам как? Работа, семья, машина?
– Отпуск с завтрашнего дня. – Техника на ходу, можем наконец-то осуществить задуманное. А дома нормалёк, хулиганьё и Лера здоровы.  Устинья по-быстрому накрыла на стол. На вопросительно глядящего мужа: стакан не боле. Крякнул удовольствием. Любимой капусточкой закусил; кадушку  мариновал осенью сам, не подпуская всё знающих, коих изначально чересчур.
– Ну что, не передумал, говоришь? – Поездка одобрена, но уж как-то скорбно. Бабушка сильно-то не ерепенится. Однако кто в доме хозяин?  Вопросительно глянул на жену, по-партизански молчащую.  Едем. За недельку ничего из ряда вон не случится.
Рано утром заурчала машина. Пока дед лохматил овчарку, на веранде бабуля шепотом: в Суетиху не заезжай ни в коем разе... Корона поседевших волос. Благородная седина на висках. Цвета ландышей выцветшие глаза. Года, пуха лёт...
Рома вёл машину грамотно напевая репертуар актёра Высоцкого. Да и трасса фактически свободна в воскресную рань. Епифан глядел вперёд молча, зевал, бормотал что-то.
– Дедунь,  ты обещал рассказать ту историю.– Коку? – Напомни, а то годы-то берут своё...
– За что седьмую медаль дали. – А-а. – Хорошо. Хотя динамили полгода. Ехай давай, через часок остановись. Вник? – Замётано.
... – Не врубаюсь: причём тут глава совхоза, ёлки-моталки? В чём фишка-то?
– В то время казаковал я в посёлке совхоза. – Шумное общежитие городское, буйно-весёлую молодёжь в соседях – не захотел. А жильё: годы обещаний-отписок и только. Бабушка вкалывала в школе, дочурка при ней, квартира совхозно-бесплатная, жизнь шла ровно и потихоньку...
        ... – Ну, а дальше что? – Ринулись бандюганы в тайгу и... ?
– Захватил с собою толкового участкового: Фрол с детства до мозга костей влюбчив в охоту. Фанат бескрайней тайги, проверен в делах неоднократно, главное – не болтун... И с белочником-шишкарём двинули по едва различимым следам. Воздух в тайге был холодным, и в тревожно стыла осенняя тишина. В километре наткнулись на обглоданный зверьём труп седановского браконьера. Уже более года, как везунчик исчез с поля зрения. Ружьё и патронташ – рядом. Оставив метки-зарубки снова вперёд. Скоро к дороге-просеке вышли. Чрезвычайно везло: боженька оказался на стороне закона людского. Протекторы шин легковушки годны для идентификации. Отпечатки резиновых сапог, также. Слюнявые окурки от редких  папирос "Казбек". Хорошо, что ситечко-дождь капал, лужицы, грязюка. В общем, хлеб добротен для экспертов. И нюх розыскной играл не крайнюю роль, опять же везение стало быть... Пофартило: редкость в нашей службе, короче. Закрыли следы от дождя плащ-палаткой. Заметы сделав утопал назад; участковый для охраны остался.
– А кого охранять-то?  – Следы, вещдоки... играли не последнее дело в изобличении ублюдков..
– У вас же собака была, Индус... – Кобеля отравили... слёзы, как вспомню...
  ... На шоссе толкались человек двадцать народых-шмародных: с райкома, горрайисполкома, следователь кгбшный. Чины надзорные и много ещё кого, разве сейчас упомнишь! Сыто-важная до неприличия толпа: в белых рубашках, при галстуках, у многих – значки депутатские! Такое ЧП впервые, отметиться ж надо! Молча прохаживались вдоль дороги по одиночке народные витии. Ветрено махал руками директор ЛПХ, громко в чём-то оправдываясь. Надзорный помощник–выпендрёжник, язви его в душу, всучал "ценные" указивки работникам милиции, естественно, соответствуя амбициям конторы... Однако руководитель Шафоростов, не слушая, активно вкалывал лишь кивая изредка головой. "Где же прокуратуры следак? – Компетенция ихняя..."
Переговорил  заглазно с Фаустовым. Супя брови отдал эксперту, что наскрёб – "внесите в документ". Рассказал, как  быстро найти место, зарубки, выход на дорогу и – в леспромхоз. 
... В посёлке – необычайное оживление. У сельсовета: заметно увеличивающаяся колготившаяся толпа из женщин. Около центрального магазина райпо – школьники-ребятня; на высоких тонах хайлали леспромхозовцы. Не обращая ни на кого внимания, молча, в здание. Открыты форточки, но в кабинете плавало море дыма. (Секретарь чересчур курящая). Бухнулся на расшатанный стул... В чёрных платках шмыгали носом заплаканные вдовы. Чем помочь горемычным, как и чем утешить? Только скорее задержать разбойничью мразь... Одинокая Мура Борзых (секретарь) уже заканчивала труднейшый разговор. "Сельсовет, леспромхоз, больница выделят необходимое. – Горе у нас общее. Точно обещаю деньги. Транспорт. Поможем всем, чем можем. Ещё раз – соболезную."
– За нами всё возможное, примите искренние соболезнования. Махнув рукой вдовы ушли, не реагируя на мои слова. Плотно дверь закрыв и к расписной красавице:
– Мне край нужен список отпускников. – Кто ушёл в этом месяце. И твоё мнение: чья "работа?" О чём жители шумят-говорят-толкуют?
– Договорились. – Через два часа, заедь. Звонил, кстати, В. Л., уже мчится сюда. С ночёвкой ты? Жена не родственница, а соседка по койке, помни... "Любовь испаряется, как масло на сковородке. – Надо ж сцепились, как две расчёски,гость..."
... Вновь на губах булькающая фляжка. В кабине запахло мангыром, чесночком. Долгое кряхтение-бормотание. Внук, переваривая услышанное, колотил рукой по баранке, хмыкал. Приёмник с лёгкой музыкой выключил, открыл шире форточку на дверце. Закурил, хотя этой мерзопакостью всерьёз не увлекался. Тишина в салоне.
... С Лагутенко в машине обменялся информацией, делая заметки в потрёпанном временем блокноте. По-привычке скорописью для личного использования. "Далеко хохол утопает, мысли весьма толковы – оценил подручного. Если не сопьется, конечно"...
        Вечером узколистый нудота прокурор с глуховатым голосом собрал рабочую братию в клубе. Бубнёж общих фраз: как можно скорее "выйти" на грабителей! Из центра в помощь едет бригада; обратиться к населению, газетам, радиоузлу, быть на высоте и т.д. Как у гусей вытянуты шеи, тишина, шелест бумаги, явное старание актива не проронить ценных указаний... Как дети в грозу, право...
Пыжился и зам исполкома: задержать убийц, карать будем всенародно!.. Актив, дружинников привлечь, толковых охотников и рыбаков. Угрюмо, в тошной муке смотрел в грязный пол, на коленях испытанный блокнот. Однако записывать абсолютно нечего. Какой наивняк! Тоска, шуму много, прока чуть-чуть... Трепотня общих слов и так двадцать молодёжных лет... разворота сердца нет... внутренне перекривился от оглобли-истины. Ежеквартально талдычат одну и ту же смешную чушь... Эх, сейчас бы на утренний клёв, ядрёна  шишка...
...Уже ночью Мура отдала список. Заякорилось моментально: дважды судимый Евсеев ушёл в отпуск. Со скандалом, вне очереди... Опа-на!  В посёлке его не видели...
– Что изрёк свежего Валерий Лукич?
– С тощим партийцем базарили наедине и ядрёно долго. – Якобы о жизни вообще и в частности. О распоясавшихся людях, опохабившемся времени, кашеобразной демократии. О разладах и непонятках в бурлящей партии, Горбачёве. Мои думы о преступлении: версии. Знает о намерении уйти на пенсион. Выделил "Кадиллак"(бензин за их счёт). Что надежда только на меня: а я – на звездулечку...
... – Как такое может быть в глухомани, "америкос"? Не врубаюсь, хоть убей! Внук. 
– Обозвали жители экспортный УАЗик так, шутейно...
– И что же дальше-то, не томи, пол пачки выкурил уже... –  Рассказываю... не всё, конечно, извиняй за сленг ментовский...
– А с звездулечкой, что романчик небось был, очередной? – Больше, чем... были годы чистой любви...
– Ну ты, дед-всевед, выписываешь круги... – И... баба... в курсе? – Более чем... юность ведь долго не блестит! – Ты уже пол мужика, в швы монотонных буден вдумываться обязан... интерес к литературе  очень радует...  Надолго умолкли. Молодой, качая головой, хмыкал, вздыхал и частенько швыргал носом. Простыл однако... На деда смотрел искоса с нескрываемым удивлением.

... – Давненько не видал тебя, старина. – Горком обходишь стороной. Раньше хоть изредка нарисовывался, а сейчас густо заросли тропинки чертополохом. Чего так? – пожимая крепко руку журчаще Валерий Лукич.
– Работы выше крыши. – Вступил бы в партию – стал бы давным-давно начальником... – Меня вполне устраивает должность зама. Проблему установил ребром остро и давненько. А в отношении руководителя  шуткари не раз и не два докладывали... ум виляет, а сердце идёт напролом. Да и в годах не ранних... – Сейчас-то чо нужно? Да не трепыхайся, свои же... – Хорошо. – Как альпийский воздух легковушка заправленная. – Талонам на бензин каюк пришёл ещё в начале лета. На своих двоих не набегаешься. Юноша Лубеницкий в качестве пристяжной шавки старается, за долбал нудота, отстрани от расследования. От козла молока больше... Юрисдикция прокурорская, а следователя до сих ждем... Нас сношают как хотят, а сами-то бордальеро юридическое устраивают.
– Сделаю, а юношей очень жалею. – Раскроете таки грабёж?
– Мысли-то есть, зацепка сопливо-худенькая... тоннель, как всегда, крепчайшей нервотрёпкой пробиваю, ох и ах... Важняка бы добился от Управления... у нас же, как в медицине: объективный важен диагноз, а не хирурга лечение... что меня не убивает, то делает сильнее...
– С твоим-то ослепительным опытом, мозгами... а с генералом переговорю... – Саню-анекдотчика с лужёной глоткой помню... и фамилия Карачёв заякорилась. Опосля заседания в сельсовет рули, покалякаем. Вопросов – уйма.   Любимый армянами коньяк захватил. И – под сурдинку, а? Рад лицезреть, чёртушка, ведь ещё лейтенантом помню. Быстро, как время галопом... знаю – пашешь, как лошадь, смотришь в корень. А честно говорить легко и приятно: классик сказал на века. Хотя имеются подспудные мысли... И женушка часто вспоминает дивные походы за грибами в тайгу; ягодой, мангыром... сладостных фанфар более не будет. Звонили вновь из обкома идеологи по поводу твоей статьи...
– И я, Валерий, честно, радуюсь. – Запомнил инструкторишкой райкома комсомольского. А путь мой, да, занозистый. Извилист. Не спорю. И это горчайшая правда. Однако другом лени не был никогда. Заметь: служба в милиции – для души человека увечная. Старея, человек видит хуже, но больше и шире... Ну, быть добру! До вечера...
По домовой обход улиц: выбрал центральную. Были уже кой-какие соображения-предположения. И приступом застарелой болезни накатывали юношеские воспоминания, давили разом. До зуда в скулах хотелось увидеть человечка. И как стемнело заглянул к подруге юности.
– Как живешь, Лукерья? – Давненько не посещал красавца-уркагана. Где пучеглазый блондин, на работе? – сделавшись временно дурачком.
– Да в отпуск слинял, как-то неожиданно... – Чего ж тебя не взял? – Смотри, закадрит какую-нибудь молодуху... хлопец-то шустряк... не для кружева-словца говорю... ¬
  – За хозяйством-то кто смотреть будет? – Доча-недотёпа на учёбе в городе... сумерничаю одна...
Замолчали. Обшарил у себя в карманах, планшетке неразлучной.
        – Курить-то бросила? – От такой житухи запьёшь, не только дымить будешь...  – Сигареты кончились... Ты не богата случаем?
  Костистая хозяйка с чуточку набрякшим лицом, однако выглядевшая моложаво, достала из серванта пачку. "Казбек", опа-на! Сердечко быстро-быстро забилось и даже ёкнуло разок. Взял одну, прикурил. Понарошку закашлялся, чтоб скрыть одновременно удивление и растерянность.
– Привык к "Столичным", ты ж знаешь, красавица. – А эти чересчур дороги да и не видно в магазинчиках-то сельских. Читал где-то: Сталин ими трубку набивал. А выбор, думается, был. Как маракуешь...
– Курю "Беломор", при тебе начала: будь спокоен. – А пачка от кореша Антона осталась – три дня гостевал. Запойный, глотал стаканами с"горкой" чик в чик. Бутылка водки осталась недопита; замудохалась из лавки носить. Усекла: вместе срок мотали, руки в наколках. Лёней звать, фамилия весела – Балагуров. А так, когда очухается, вежлив, язык не ломает. Зайду в горницу – разговоры ни гу-гу. Тишина, лишь стаканов перезвон... Склабясь упрашивал со вдовушкой познакомить, итишкина мать...
– Как считаешь: завязал твой-то, или... привязался – не отвязаться... – Базланил: накоплю деньжат и уедем в Иркутск, зарегистрируемся. Друзей море разливанное – будь спокойна... И заглазно алкаш манил, сбрендил квелый, глянулась... мокрогубый запал на меня ... Мой-то пару раз Лёликом звал...
– Думы имеешь о горе нашем?
  Лукерья лишь вздохнула. Молчала, икала, уныло смотрела в пол. Нервы-то были разлохмачены...
– Ну, хорошо. – Пойду далее. – Если не жалко, одну папиросину ссуди, магазинчики уже закрыты... Не забыла ещё, как с танцулек провожал тебя? А? Как с Гохой застукал на сеновале? Пахло чем-то тельным, головокружительным, запах до сих пор вспоминаю... Смотрела выцветшими карими глазами и так ехидно: чё вспомнил... ты ж с шалавой Мурой якшался... без стыда рожи не износишь, подполковник. Опять беззлобный вздох и чуточку косящие глаза.  – Уже на тебя не зарюсь, любовь–морковь – сподличал тогда... – Первая любовь – самая лучшая: редко заканчивается браком... к тебе относился трепетно... а жизнь перегородчата... – Из склеенной чашки не пьют... извелась, тока раз 18 лет... неча  талдычить, язви тя в душу...
– Не верь, однако люто жалею... на неряху одеянием смахиваешь...
– Не могу выдать больше, что есть... судьба такая горемычная, итит через кочерыжку к матушке! Вали отсюдова, едришкин перец...
– Жизнь реабилитирует само то, боженька добрый, простит. –  Красота до вечера, доброта навеки... вдругорядь отколола  штуковину...
– Не жизнь, а сплошная дизентерия... теперича не то, что давеча. Что в укоризне, Виталий? – Жизнь монотонна, я давно не девка... лицо твоё як монета стирается... раскардаж, саранок помню запах. А тщедушный Евсеев устраивает, по дому всё чин-чинарём, не барагозит... похабных разговоров ни-ни... характер, правда, тяжеловат, нервнощипателен, но раззадорит... колотун по утрам не бьёт и галифе не носит... не греза... выпереть не могу... а жизнь пуста, бедна и угрюма.
– Доля рёву, зараза, пусти благодатные слёзы облегчение приносят, омывают душу... Всё "клёво," пока молодо и ново...
    ... Быстро отдал папиросу лопоухому эксперту Урванцеву "Оформим документально позже."
–Уезжай в город – срочно делай экспертизу. – Будут пальчики, коробка от "Казбека", бутылки алкогольные. Сравнишь с дорожными окурками... чую, будет весьма интересно, зацепка явная... Шафоростову: готовь, дорогуша, постановления. – Об обыске у Араловой Лукерьи Спиридоновны, во-первых. Вот адрес. Обязательно изъять в серванте пачку "Казбека", бутылку водки недопитую, но не сразу. В углу сеней три ночи спал иногородний – обыщи дотошно. Опорожненные бутылки, стаканы – дактилоскопировать. Хозяйка затуркана жизнью, но непьющая, к счастью. В подручные – моего коллегу, его учить только сглазить, участкового... Понятые из актива дружинников. Куча-мала понятна? Иркутяне-то приехали?
– Не видел. – А прокурорские тю-тю, ибо начальство ретировалось. Следователя до сих пор ждём, заключения патологоанатома...
– Звони в сельсовет. – Возьми номер... И ещё: документ о перлюстрации... адреса запиши...

... Дед – к подруге-фляжке. Пуста. Вздох глубокий; открыл дверцу   и прогулялся по обочине: туда–сюда. Тишина обалденная и вдохновение, понимаш...
– Это прикольно же, вот стопудово детектив накатать можно – юношеский восторг...
– Уже сделано. – Чуешь, как по писанному шпарю... горжусь, что литературой занимаешься... узнаешь жизни грязь, шире кругозор опять же. А книги – это глубоко дышать воздухом Альп. Для того они и существуют, по-моему.
– Умно рассуждаешь, ёлки-палки...
– Лучшие человеческие эмоции – творчество, либо любовь. – Запомни это. Остальные – побоку. Всё, что мы имеем сейчас, бум желудка и целенаправленный разврат молодёжи...
– А ещё говорил: тишина, свежесть, чистота... – Запомнил, молодчага,  хвалю...
 
Утром с группой управленцев на рисовался отъетый Георгий Цыпин. Низенького роста, осанист, чёрная кудря на голове. Губастый, душевно глуховат. Глаза водянистые, унылые, как у дохлого сома. И тут же – совещание.
– Что-то нарыл за четверо суток? – не тушуясь кит розыска ко мне. Глядя бодуче исподлобья. Был очень нервен. Словно дети в грозу знакомые опера утихли, потупились. Раньше потявкивали бы, шум, гам, истории, версии с ходу...
– Ранние прогнозы: занятие весьма не шуточное. – Намётки есть, версия рабочая, но конкретики самый чуток, товарищ майор. Думаю о пятерых: наводка с леспромхоза и четверо исполнителей. Якобы кличка одного, Лёлик. Протектора машины на лесной дороге годятся для идентификации. У эксперта: пальчики на бутылках спиртного. Имеются окурки от "Казбека" и сама неполная пачка. Желательно оперативно передать криминалистам в УВД самолётом... мастаку Игорю Чебанову.    Предположений так с ходу не строю, это не моё, занятие явно неблагодарное и курьёзное... Выслушав цветистые аргументы руководство скучливо улыбнулось, как на чадо неразумное. В Управлении заглазно звали офицера "аналитиком" дивана. Опера заметки делали в своих талмудах. Держались они скопом. Украдкой зевал куратор оргинспекторского отдела...
– Рад услышанному, однако вердикт не зрел... не левитанисто... – Хотя многократно выделял на летучках-планёрках – грассируя... Ну что ж, как говорится с Богом. Каждому от меня задание... за раскрытие прощу всё. Детальный отчёт о проделанном в 19.00., ежедневно – зачастил уныло.
        - Будем держать пальцы скрещенными – Епифан.
– А вы задержитесь, подполковник. С характерной картавинкой   резко-унылый сиропный голос заметно ехиден.
        – Слушаюсь. – Непонятно: зачем?
        – Я ответственный работник Управления, направлен оказать помощь... хрипло: какие мысли о налёте?
        – Так называемая помощь не видна и абсолютно без надобности. - Приказа о создании оперативно-следственной группы по делу не имеется. Бываете редко, однако метко. Согласитесь, что так в пол пинка задержать грабителей трудно... при всём адреналине ситуации...
        - !? – Объяснитесь, что за тон! Ядовито-чёрные глаза недоверчиво прищурены, взгляд тигриный...
        - Человека, толкавшегося молодые годы в коридорах райкома КПСС, изменившего фамилию пред тем, как "сплавили" на укрепление органов? – И что ж Вы сделали такого, кроме "усилить", "повысить", "мобилизовать?" Путного – ничего. Этот грешный трёп проходили, знаем. И за мной не заржавеет спросить, ептыть...
Последний раз осчастливили заездом, когда "взяли" Гоху Раздобреева. Прибившего четверых собутыльников и укрывшегося в тайге. Рецидивистом написана явка с повинной, допрошен по мелочам, изъяты улики. Сидел арестованный в КПЗ. Вы же урвали не хилую денежную премию, абсолютно не имея отношения к раскрытию. И задержанию. А с какого перепугу, ёптыть? Опера ухандокались, риск явный со стрельбой при задержании. И, не получили ни-че-го, даже "спасибо" из Управления... О морали умолчу. И такие истории с вами, увы, многократны. И хотя повидал много всяко-разного, дико комично, и страсти-мордасти...
– Сильно пожалеешь об этом... с дикцией водопроводного крана бывший физрук школы. Взвёлся: лицо скособочилось, навыкате глаза, жаднющим ртом хватал воздух... – Пластинка уже старовата, да и костюмчик жмёт... - "Проверки на дорогах" давненько ушли и локомотив уже: ту-ту. Не борюсь с тьмой – свет нёс всегда, как мог. Чего бояться и кого, уж не вас ли? Вы же, якобы думающее начальство, бредовик-затейник, я же опер. На пенсион вот собрался,отбарабанил 27 годков... Время не любит, когда тратится по-пустому. Что всегда поражало? Неужели в райкомах все инструкторы такие долбодубы? Вы же как бочковая сельдь, одинаково выпотрошенные... в рассоле моченные... И не захлебнитесь от цирка, а то некая Серафима печалиться будет. Вы просили объясниться вслух, Герш Шимкус... а мне, извините, дальше херачить... Нация ваша умна, но вы – на редкость бездарны... И вообще: пошел-ка ты, к едре-е-ене фене!..
        И закипела будничная оперативно–следственная работа. А затем – бросок на юг; задержание Лёлика и его деловаров. И возврат денег в сберкассу.
– Ничего себе. – Самое угарное, дед, не томи, ёлки палки. – Наглость иногда города берёт. – Телеграфно: часть деталей операции высказать не могу. Эх, жаль фляжка маловата: разворачивайся, едем к Шаманскому, друзей там в невпроворот. Что-то разбухтелся сёдни,  удивляюсь..
– Харэ, дедуль. – Имею заначку, плохо думаешь о своих. - До расскажешь и вперёд, с песнями. Закалка дико чудесна, признаю. Замётано?
– Хорошо, молодость взяла. – Глотнуть бражки с внуком – огромное счастье. Не люблю выпивать, я люблю напиться. Сначала водка дорога, а потом на ценники гулёнам харкать. Эх, душа ребёнка-старика...

  Участковый спозаранку с ялтинской телеграммой."Гостиница Олимпия. Хозяйство поручи тётке. Жду." Опа-на, ядрёна шишка! Вот тебе, бабуля, и Юрьев день! Бел-свет рассуждал о далеко не хилой ситуации. И только верное решение осталось: больше избирать не из чего. Духовный однополчанин Лагутенко – у экспертов в городе. Ну, что ж: без холостяка не одолеешь и кочку, а натянутая пружина бьёт сильнее. Ладно. Экибастуз ждёт меня! Никому не сказав, с домашней заначкой умотал в аэропорт.
На месте дали опера для реальной страховки. Мерзкого гадёныша увидел у почтамта в субботу утром – явно не бойцовского вида хлопец. Нос баклушей, алощёкий. О, сердце-то как упруго и чувственно за ёкало! Высоко в небе гудел самолёт. Отшвартовался большой катер с весело галдящими приезжими. Шли девушки в открытых купальниках на пляж, весело чирикая и смеясь. Симфония гвалта чаек на причале с утра. Ни одного скучного лица...
  В шикарно-густых кустах акаций затаился бобром у плотины. Когда бандюга прикуривал на ветру: рысью из-за здания. Ошарашенного Евсеева резко–цепко взял за локоть. И опа-на! Он – мой. Мандраж отсутствовал абсолютно... Увидев меня – натурально обделался. Дёргался, как от ожогов раскалённого шара, мигал, узкие глаза – лезвия бритвы. Толкнув на скамеечку защёлкнул наручники опростоволосившемуся такелажнику. Руки закрыв цветастым курортным полотенцем. Разило сильно опохмелом и вдобавок человеческим  дерьмом от чмошного налётчика. Опер-помощник исчез с глаз для вызова штатской машины. Кто по-сельски хитёр, тот и в дамках, Ромаша...
– Чёхайло разинул? – Где деньги? – офицерский "Макаров" в бок.   Рыпаться не советую, не проханжэ... Лабуда также не катит...
– В камере хранения гроши. – Квитанция у Лёлика в пистончике брюк...
– Что спрятал, то пропало – так в народе говорят... А где кентяра загорает?
– В гостинице набуздыкивается водярой, ёклмн...
– Вниз по Шилке-матушке далеко не уплывёшь... поуркаганил, тварь... уродина по жизни, двух ребят ухайдакнули ни за что... Кто наводчик, говори?
– Капа с бухгалтерии родня Шахана... сука и прошмандовка... Сказал несколько иначе: матерным застиранным языком.
– А где, сучара, оскотинившееся архаровцы?
– Завтра прилетают Шахан и Клява. – Столик в ресторане заказан...
– Этих уродов не переродишь... ну что ж, может кутнём на шару... – Тебе хана прыщавый, вышак и банде ломится. Примета по жизни: если не выгорело – делянка не твоя, оставляют учиться, точно. Будет времечко побалакать... объясню копеечные истины, перхоть болотная...
– Из ружья не стрелял, ёклмн...
– Автоматы где?
– Арендовали их в Улан-Удэ. – Лёлик узкоглазым 50 косарей скалясь, отвалил...
– Ну, хватит изрыгать гной, прицельно делись со следаком. – Фарш не прокручивается обратно, не утипусичнисяй, разъебай таёжный... И не очень кобенься,сучара! Цацкаться не будут, ядрёна шишка...
Тихонько-незаметно причалила автомобиль розыска. Двое плечистых в штатском крепко взяли под руки зловонную тварюгу. И, закрывая носы платочками, морщась, ругаясь – в КПЗ гадливого... Там успел до встречи следователя с задержанным разговорить.
"Братва нормалёк отзывается: слово держишь. – Поэтому и базарю, но без записей и вопросов. Налёт готовился загодя. Шаханов-пахан был дважды, гонец Лёлик у нас останавливался. Я-то ведь в "завязке" для уголовников. Предки рано скопытились. Батяня от ран военных протянул лишь два года. Мать – от рака желудка откинулась. Мясоедничали редко. А какая была жизня-то? Три разочка вкусно поел да единожды сладко отоспался и всё. Две ходки по хулиганке, глупая по малолетке. В спецдетдоме избил воспитателя-гомика, заступиться было некому. В натуре срок. Дрался и по пьянке, любовь единственную защищая. Сукой, кстати, оказалась – даже малявы в тюрьму не написала. А мужичок-плотнячок Шахан здорово подмогнул в колонии, благодарен душевно. Климат суров: глаз на ж...пу натянут вместо телевизора... "Если в доле – сорок три куска твои" – условие. Их второй налёт, кстати... Помогут купить домик, есть на заметке в Листвянке около Байкала. Лёлик опять же ныл: по хозяйству всё делаешь, а плотников хороших нет... бабу добрую притараним... короче, уболтали. Как рябчика на свисток! Запудрили мозги окончательно... Не век же сидеть с облезлыми надеждами на картошке и молоке! 
По раскладу должен стрелять в колёса. Но не стал. Раненых инкассаторов добивал жестокий Клява... Для них убить человека, что высморкаться. А наводчицу не видел ни разу. Следаку и операм не буду ничего говорить, умоются. Иначе – кердык... придушат на шконке ночью, законы, сам знаешь, жесткач"...
– Ы-ых, ми-ла-й-й, будь проще и за тобой зайдут... а шнапс истины таки есть! – Подзаборник-обоссанец, вонючий бичяра и засранец...
Гвардейцем на балконе стояла душная истома... Я, право, какой-то усталый – выжатый лимон, точно. Настрой – выпить крепко: триумф, фанфары, эники-беники...
– А что потом-то? Не томи, ё–моё!  Восхищение ребёнка-школьника...
– Рискну вымолвить: ни-чего-ше-ньки. – Кое-как авиабилеты оплатили: командировка-то не выписывалась. Именной пистолет в аэропорту отдали, лишь когда генерал вмешался. Виноват кругом оказался, ёптыть... но со мною ситуации не в первый раз. Бывает всяко како... полное аля-улю, так молодёжь выражается...
Толстячок Цыпин – "гений" сыска – рвал и метал с квартал. Злясь 24 часа в сутки. И семь дней в неделю, щёки уже не раздувая. Хитро и вывернуто марал  репутацию... С гадливым воодушевлением строчил рапорта генералу, замам, жалобы в партком, кадры, чтоб наказали... сталь звенит, искры летят! Бездарно катил телегу, ярился не на шутку чуточку седеющий еврей... Знал и я: евреи фактически не любят русских, всячески освинячивают. Тот ещё перец... Из стада шустрых проходимцев оказался. С юмором и дополнениями года два командировочные опера рассказывали при встречах. Душа же моя фонтанировала – скажу так, по-простецки...
Горком наградил знаком "Почётный житель города Усть-Илимска". 50% скидка на коммуналку, о, это не просто так в то безденежное время. А от родной Управы благодарности не дождался... тяжёлая лобовая истина, сейчас не потребна... Однако, это молодость, юность, мой иркутский порох, эники-беники...
– А про медаль?
– С лысым и упитанным и.о. замполита горотдела столкнулся на остановке автобуса. Лощёный партиец затащил таки в кабинет. Из пудового шкафа-сейфа надыбал серую коробочку. Развязно оставил на столе и молча... ушел...