Они любили мёртвого поэта

Памятник поставлен двум жрицам поэзии Анне Ахматовой и Марине Цветаевой, связанными триадой с Анной Первой, как её назвал Евгений Евтушенко, посвятив её мольбе, стоящей на коленях перед столпами русской поэзии о признании равности поэтического дара.

Из одной черновой записи Анны Ахматовой: «…В семье никто, сколько глаз видит кругом, стихи не писал, только первая русская поэтесса Анна Бунина была теткой моего деда Эразма Ивановича Стогова…»

Анну Бунину признали первой русской профессиональной поэтессой, то есть той, которая посвятила свою жизнь поэзии, переводам на русский язык учебников по стихосложению и лучших образцов мировой литературы, создавшей свой путь творчества, который оплачивал, переводя в монету, все психологические затраты. Женщины печатались и до нее, но они не трудились так много и не были признаны мужским литературным кругом. «Ни одна женщина не писала у нас так сильно», — говорил о ней Карамзин;. Хвалил ее «приятные, звонкие стихи и тонкий ум» и Державин;. Императорская Академия художеств поместила ее портрет в зале собраний, где висели изображения Карамзина, Дмитриева и Гнедича. Поэты ее эпохи сравнивали Бунину с Сапфо, называли десятой музой и северной Коринной, в ее честь писали оды.

Однако дальше 1820-х слава Анны Буниной не продлилась. Золотой век русской речи подняло следующее поколение творцов словесности, опустив все усилия предшественников к подножию того пьедестала, которым мы пользуемся и сейчас, называя речь образованного человека часто литературной речью. Стихи Анны Буниной вскоре стали «старомодными» — она творила еще до карамзинской реформы языка. А данную реформу принято считать именно золотым эталоном культуры речи, от которой строятся ориентиры, сравнения и изменения с возвратом в данное русло при сильном уклонении не только в брань, но и увлечением притоком новых слов, становящихся  показателями "не отсталости" от времени, что присуще часто молодым поклонникам новшеств, не озабоченными вплетением оный новизны в основополагающую канву общей речи.

По сути "Наше всё" - это тот самый эталон, хоть в разговоре мы условно приписываем этот эпитет только Пушкину, а не всей плеяде творцов русского языка, продолжающего свой путь. Но следует заметить, что Пушкин - продолжатель той психологической среды, в которой главное роль женщины в жизни мужчины - это быть возлюбленной и матерью, как завещала природа, в то время, как мужчина выполняет свою роль материальной опоры или столпа поднятого тонуса в продолжении рода. Потому, если женщина хочет равноправия и оного признания рядом с мужчиной, то принимает на себя и саму мужскую ответственность за всё происходящее, где нет женщин и мужчин, но есть ум в ребре жёсткости вместе с насилием против усилия встать опорой пустоты, сделав слово богом, которое есть не только посев, но и чёткость осознания словесной опоры в указках на субъективность, как содержание вечной сущности, называемой как богом, так и неделимостью, недвойственностью, любовью. Именно последнее название Пушкин отстоял в своё время, убрав негативную окраску с данного слова и создающей причину, по которой слово "любовь" до золотого века считалось "ненормативной лексикой", а значит, и недостойного звания словарного запаса общепринятой нормы.

Далее я предлагаю только верлибр, связывающий двух муз Серебряного века с Нашим всё и их желанием поднять планку искусства самовыражения до признания звания поэта, которую Пушкин для Анны Буниной опустил легко и беззаботно, сравнивая её с графоманом и не разбираясь в тонкостях самой передачи чувства через логические вставки многоуровневого перехода, ведущие во взаимопонимания безусловной любви. Но это уже совсем другая история, поднимающая на поверхность только отголоски бездонности. )


Они любили мёртвого поэта
Так любят матери
Омывающие тело и
Ожидающие воскресение в нём
Живого духа
Так любят те,
Кто, теряя надежду на встречу,
Чтят стихи Пушкина
Где горит его дух,
Слышен голос,
Но остывает время
Без обновления

Так любит жена Осириса,
Вынимая семя
Из остывающего трупа
И внедряя его
В свой живот
Любя так сильна,
Что семя оживает
И уже не известно
Кто говорит - Он или Она
Или это один голос
Выходящий из недра
За глотком вдохновения

Живому поэту ты -
Море безмолвия
Невидимая Афродита
Появляющаяся на миг
В дырявых покровах пены
За которым - бездна
Живой поэт встречает тебя
Сфинксом,
Преграждающим путь
Страх уйдёт, загадка - нет
Кто делит с Царём трон -
Суженная или Мать?

Орфей из лона тьмы, где тени
Тебя не выведет. О! Нет!
Дева чередует два образа
Человека
Поэт в поэзии один.
Ты для него - везде
А значит, мёртвая,
Невидимая Богиня
Без возраста, без голоса
Волнующий воздух,
Бескрайность воды
Днём - солнце, ночью - звёзды
Недосягаемая и присутствующая

Мадонна чарует портретом,
Дающая ему жизнь снова и снова
Бесконечно его возрождающая
Но ты - такая же поэт как и он?
Он штык, вонзающийся в пустоту
И ловящий предельное отзвук от волны
Твоего Марианского вздоха
И это слово - выдох маленького тела
Которое не способно тобой
Ни напиться, ни надышаться
Ты смеёшься,
Царица-душа?

Ни один мужчина,
Взявшийся тебя воспевать
В Твоих виршах
Тебя не признает!
Конечное познаёт безграничное
И море стихов твоих
Его не убедят, что это ты.
Умри! Тогда ты станешь той
Которая равна ему -
Не живая, но присутствующая,
Не видящая, но проходящая
Насквозь до мурашек на коже.