21. Муки и радости

21.Муки и радости.
Петрарке уже перевалило далеко за пятьдесят лет. Он полон творческих планов, его всё больше терзает мысль о приближении смерти. Начинается синдром Фауста, он торопится успеть привести в порядок свои труды.  У него работают переписчики, он диктует тексты буквально на ходу, некоторые писари не выдерживают такого темпа работы. Об одном писце Петрарка упоминает в своих письмах. Это был молодой равеннец. Он поступает к поэту писцом в 1360 году. Необычайно талантливый юноша с отличной памятью за 11 дней усваивает Буколику своего наставника и уже с полным пониманием предмета подражает классикам. «Что и говорить, своим нравом он заслужил у меня такое расположение, что стал мне мил не меньше родного сына, а то и милее. Ведь, как водится у теперешних наших молодых людей, хотел бы повелевать, а этот хочет повиноваться и посвящает себя не своим удовольствиям, а моим делам, причём не из корысти…  по влечению любви и надежде стать лучше от общения с нами…».  Но главное – наклонность к поэзии. Хвала Петрарки в его адрес, пророчество блестящей карьеры пагубно отразились на его поведении. Добродетельный юноша дважды покидает Петрарку в поисках самого себя, и каждый раз возвращался к учителю. В далёком 1364 году он уйдёт, но вернётся, в 1368 году уйдёт навсегда. Его уже тяготит скромная доля ученика и переписчика, он мечтает о Риме и Неаполе. В Константинополе он успешно осваивает греческий язык. По рекомендации Петрарки начинает работать у папского секретаря Франческо Бруни и поздравляет его с  «обретением покоя». Предположительное имя способного юноши Джованни Мальпиги. Возможно, уход юноши был спровоцирован найденной грубой ошибкой Петрарки в Буколиках, где поэт откровенно воспользовался цитатой из Вергилия. Буколики вышли в свет, и никто не догадался о плагиате. Поэту пришлось оправдываться в письмах об ошибке. Но даже в этом случае Петрарка сделал из него идеал сына. В этом юноше он хотел бы видеть своего Джованни не повелевающим, а добродетельным послушником, но с другой стороны  одобрял бегство юноши ради познания мира, ради изучения греческого языка. Он уважал свободу гражданина.
Время течёт быстро. К старости у Петрарки начинаются всплески набожности и критического отношения к самому себе. В это время он пишет письмо, обращённое к епископу Филиппу, где говорит о неумолимости времени. Приводящее к старости, о грехе, о боге и Христе, но ещё упоминает фортуну и клянётся Геркулесом, тем не менее, называет удачу великой, если она от Бога.
Когда-то «я сам себе нравился, любил себя; а теперь что сказать? Возненавидел. Нет, лгу: никто никогда свою плоть не ненавидел. Скажу так: не люблю свой грех и не люблю свои нравы, кроме изменённых к лучшему и исправленных. Да что я колеблюсь? Ненавижу и грех, и злые нравы, и себя самого такого; знаю ведь от Августина, что никому не стать, каким он хочет, если ненавидеть себя, каков есть».   
Он остался  ребёнком, не терпеливым и слабохарактерным не терпящим ни малейшего укола в свой адрес. Однажды, епископ Аччайуоли обещал навестить его, но в назначенный час гость не прибыл. Петрарка тут же пишет письмо своему другу Симодиду, начиная со слов Вергилия «Нет более верности на земле». Кто бы мог поверить, чтобы флорентийский епископ, честнейший и благороднейший человек на земле хотел меня обмануть?...» и тут прибыл епископ. Тем не менее, послу ухода гостя, он невозмутимо дописывает его: «Так не проходит дня, чтобы я не узнал на опыте, насколько пусты и суетны жалобы и заботы людей», отправляет письмо в назидание другу.

В 1360 году Петрарка в письме просит Людовико привести Джованни, узнав, что и на своей работе в качестве каноника он не числится. Людовико не медля после получения письма, отправился в Воклюз. Ворота были не заперты, и Людовико без препятствий проник во двор. Без должного ухода в имении чувствовалось преддверие какой-то разрухи.  Оно будто обиделось на своего хозяина и начало активно хиреть. Джованни с сыновьями Раймона  Пьетро и Джованни сидели на веранде, подкрепляясь виноградом. Все трое увидев незнакомца, решили подпустить его поближе, тем более, что своим внешним видом богатого или образованного человека он внушал доверие.
 – Кто к нам идёт? – Спросил Пьетро.
Джованни живо ответил:
 – Сопрано.
Людовико подошёл, разглядывая каждого юношу, и поинтересовался:
 – Где мне найти Джованни? Впрочем, это ты сын Петрарки, – он указал на него пальцем.
Джованни вобрал в себя живот, расставил руки, изображая плоскую тень и голосом, как из  загробного мира, спросил:
 – Что сеньору угодно от тени великого Петрарки?
Людовико понял, что наступил на любимые грабли Джованни.
 – Он просил забрать   тебя и увести в Милан.
Джованни вышел из театральной роли:
 – Дай письмо, – и протянул руку с большим недоверием. 
Людовико протянул ему письмо. Джованни прочёл и согласился:
 –Хорошо, пусть будет так,  но отпишись своему другу, что  я уже взрослый, сам доберусь, когда захочу.
 – Я поеду с тобой, сейчас ехать одному даже с караваном не безопасно, к тому же он лично  меня пригласил меня в гости.
 – Отец упорно думает, что я маленький мальчик, – не унимался  Джованни.
Людовико дружески похлопал его по плечу:
 – Не обижайся на старика, он тебя любит.
В  1360 году в Милане на пороге у отца появился сын, ним был  Людовико.  Отец и сын встретились взглядом. Они смотрели друг на друга с глубокой скорбью,  веки отца всё ярче краснели, а подбородок дёргался в преддверии разрыдаться. После долгой паузы, отец выдавил из себя трудно произносимые слова:
 – Ещё не могу поверить, что матери с нами нет.– Он подошёл, обнял его, и глаза наполнились слезами.
 – Не надо, не плач, – тихо сказал Джованни.
Он  крепко обнял отца. Они долго так стояли, не зная, что ещё сказать друг другу, как две застывшие в глыбы. В Воклюзе Джованни понял цену отцовским  деньгам, которые он оставлял, не считая в трактирах, отдавал друзьям, тратил на девиц. Немного боязливо он чуть отстранился и взял отца плечи:
 –Прости меня, если можешь, обещаю, я буду хорошим сыном.
Франческо обмяк, по-старчески его глаза  опять стали влажными.   В ответ он обнял сына в знак прощения.
 – Я давно простил тебя, я себя простить не могу за то, что мы потеряли мать, такую живую и заботливую женщину… Это настоящее горе.
И  опять он не сдержал и без того полные глаза слёз.  Франческо как библейский отец прощает все обиды, все душевные раны своему блудному сыну, затем просит и у него прощения:
 –Прости меня сынок, если сможешь.
Он готов был стать на колено за то, что не уберёг Веллию, но сын не позволил этого сделать. Людовико наблюдал сцену примирения отца и сына.  Его сердце щемило, он был сентиментален.
Франциска была отозвана отцом из Вероны. Она скромно сидела в уголке, но затем присоединилась в общей семейной скорби. От переполненных чувств,  она украдкой смахнула слезу, предательски выкатившуюся из глаз, но потом по-девичьи расплакалась. Наконец, после акта примирения, вытирая слёзы и изобразив улыбку гостеприимного хозяина, Франческо представил свою семнадцатилетнюю дочь красавицу, обратившись к гостю:
 – Моя красавица! Разве не достойна она лучшего жениха Милана? К тому же получила блестящее образование
Людовико в знак согласия расцвёл улыбкой:
 – Да уж, взяла от родителей всю красоту, всё дородство и ум.
 Франциска, как воспитанная девица поблагодарила отца и Людовико и
по-женски присела на край кресла. Отец оценил воспитанность дочери и своей улыбкой выразил полное удовлетворение.
За ужином примирения и воссоединения семьи, Петрарка украдкой наблюдал за тем, как ведёт себя за столом Франциска, дабы не опозориться на свадебном пиру, и с удовлетворением заметил, что вела она себя как светская дама.
 –А что, Франциска, к тебе  в женихи навязывались местные парни?
У девушки стыдливо зарделись щёки. Она не спеша доела маленький кусочек телятины и тихо сказала:
 –Нет, воспитательница меня никуда не отпускала.
Джованни ввязался в разговор:
  –Помнишь,  когда я жил в Вероне, тогда всех твоих поклонников заприметил.
 – Не было никаких поклонников – ровно отреагировала Франциска.
 –А  Пьетро, пялился на тебя, а ещё один щёголь пытался проводить тебя после мессы.
Отец слушал, улыбаясь во весь рот, представляя себя на месте парней: «а хороша девица, ох, хороша!»
 – А  тот, что на лошади… – продолжал перечислять Джованни.
 –Всё дураков перечисляешь? – оборвала брата Франциска.
У Петрарки не сходила с лица  улыбка. Ему понравилось живое, от души сказанное слово дочери, хоть не по этикету.
 –А к маме сватался кто-нибудь? – Поинтересовался Петрарка, желая пощекотать своё самолюбие.
Франциска пожала плечами, она её почти не помнила, но чуть позже поняла, что вопрос не к ней. Джованни сделал многозначительную паузу, обдумывая, стоит ли отцу об этом говорить, но матери уже нет и всё это уже не имеет значения.
 – Я помню, мы были тогда в Воклюзе, ты как раз уехал в Авиньон.  Мы с мамой шли с речки с бельём, которое она там полоскала. Проходил мимо нас какой-то незнакомый дядя.
 –И что? – насторожился Петрарка.
 – Он подумал, что мама просто, служанка, с наглой насмешкой к ней подошёл и хотел грубо взять её за одно неприличное место. – Здесь все посмотрели на Франциску, покрасневшую от стыда, но всем было настолько интересно узнать, что было дальше, что тут же, сделали вид, что ничего не заметили и Джованни продолжил:
– Она  на него накричала, потом скрутила тяжёлое мокрое бельё и хорошенько надавала ему, он побежал, а она гналась за ним, ударяя  бельём по спине. Больше я его не видел.
Петрарка рассмеялся:
 –В этом вся Веллия. Я от неё тоже рубелём получил, но по другому поводу.
Все ещё долго смеялись, вспоминая вспыльчивый характер Веллии.
Отец заметил, что на дочери платье матери то самое фиолетовое, которое она так и оставила в Вероне. Он не стал это подчёркивать, но решил её порадовать:
 –Как-нибудь на неделе я закажу у портного для тебя платье для обручения.
 –А мой жених красивый? – Вкрадчиво осторожно спросила дочь.
 –Умный, красивый, воспитанный. Будешь с ним счастлива. Мы вас с ним знакомили, когда тебе было три года, не помнишь?
 –Так давно это было, будто во сне. 
Франческо не стал откладывать обещанное. На следующее утро он пригласил портного. Он снял мерки с Франциски и пообещал два платья: на обручения и на свадьбу.
 – Отец, ты наперёд знаешь, засватают меня или нет?
 – Конечно, мы уже давно решили. Он знает, что ты приехала. Теперь по обычаю жених должен подать тебе знак.
 –Какой?
 –Ты должна его знак увидеть и решить, что с ним делать.
Франческа была заинтригована и всё пыталась выяснить у домашних о тайном знаке.
В городе в своих кругах распространяется слух о том, что Петрарка приехал на свою виллу с дочерью. Прежде всего, эта новость была важна для семьи жениха. Поздно вечером Франческуоло на лошади проехал мимо дома Петрарки в надежде увидеть свою нареченную невесту. Она стояла на балконе в просторном белом платье с распущенными волосами и любовалась на вечерний пейзаж. «Видная девица» – подумал жених и ещё долго всматривался, желая как бы дорисовать её еле видимое лицо в своём воображении.  Наконец, он осмелился ближе подъехать к дому. Франциска заметила юношу на лошади и с интересом за ним наблюдала. Она искала встречи со своим будущим мужем и может быть, подумала она, что это именно он.  Юноша теперь ясно увидел её лицо, улыбнулся и проезжая мимо,  в знак приветствия, приподнял головной убор, обнажив свой высокий лоб. Она забеспокоилась, не зная как себя вести в подобных случаях, и убежала в комнату.
На следующее утро Франциска увидела на крыльце букет полевых цветов.
 –У нас на крыльце кто-то оставил цветы, – громко и почти празднично сказала Франциска, предчувствуя, что это весть от суженого.
Петрарка уже шёл ей навстречу и улыбался.
 – Это приветственный знак от жениха. Если ты согласна выйти за него замуж, должна взять букет, если нет – жениху от ворот поворот. Что будешь делать?
Все слуги из любопытства собрались на крыльце. Франциска подошла к букету, долго стояла, обдумывая своё решение, затем бережно взяла и занесла их в дом.
Весь дом ликовал.
 – Ты послушная дочь, приняла решения, не увидев жениха.
 – Я его видела.
Счастливый отец вопросительно на неё посмотрел:
 – Вот так молодёжь! Где ты его видела? Ты же из дома не выходила.
 – Он прогуливался на лошади возле нашего дома, проезжая мимо он, если это он, улыбнулся и снял шляпу. Я испугалась и убежала с балкона в комнату.
 – Ты правильно поступила. Поэтому он положил тебе эти цветы.
Лазутчики со стороны жениха прятались в зарослях кустов и наблюдали за действием Франциски. Вскоре они были обнаружены. Слуги подняли театральный шум, и  те быстро сбежали на лошадях, докладывать жениху приятную новость.
Через неделю, как только было привезено новое платье, состоялась помолвка, как и положено в доме невесты. Отец жениха приветствовал молодую пару.
Петрарка умалчивает об этом событии в своих письмах, но стихи всё же, проливают свет на некий свадебный обряд.
Позавчера на первом утре мая
Возлюбленный, годами умудренный,
На память подарил чете влюблённой
Две свежих розы, взятых им из рая.
И смеху и словам его внимая,
Дикарь бы мог влюбиться укрощённый,
А он смотрел им в лица, восхищённый,
 Их обжигая взглядом и лаская.
«Таких влюблённых больше нет на свете», –
Промолвил он, даря сиянье взгляда
И обнял их, взглянув с улыбкой ясной.
Так он делил слова и розы эти,
Которым сердце боязливо радо.
О, что за речь! О, майский день прекрасный!
Весной Петрарка с дочерью отправляются в Падую. При подъезде к дому, челядь высыпала на крыльцо, чтобы встретить хозяина, но особенно, посмотреть на его дочь. Франциска, поравнявшись со слугами,  но испытывая на себе их любопытные взгляды, смутилась, и чуть склонив голову вниз, мышкой скользнула ближе к отцу. Она стала центром внимания для слуг.
 Джованни остаётся в Милане. Летом в городе вспыхнула чума.
В Вергилиевом кодексе на первой странице во главе эпитафий, которыми он прощался с близкими умершими людьми, Петрарка написал: «Наш Джованни, рождённый на моё горе и муки, человек, который, пока я жил, приносил мне тяжкие и неустанные огорчения, а умирая, доставил глубокое горе, изведав немного весёлых дней в своей жизни, умер в лето господне 1361, в возрасте 25 лет, 10 июля или 9, в ночь с пятницы на субботу. Весть об этом пришла ко мне в Падую 14 того же месяца, под вечер. Он умер в Милане, во время повальной эпидемии чумы, только теперь посетившей этот город, который до сих пор такие несчастья обходили стороной». В чумном городе справно работала почта: письмо оттуда было доставлено за 4 дня в не заражённый эпидемией город. Города закрывали во время эпидемии, а почта работала. Ну, не чудо ли? Петрарка всю жизнь убегающий от чумы берёт в руки письмо из чумного города и не боится заразы.
Весть о смерти сына Петрарка повторял в письмах друзьям, называя его «наш мальчик», «наш юноша», слово «наш» употреблялось и в письмах к его воспитанникам в первую очередь. Такое выражение относительно сына затем перешло и в письма. Мальчик, воспитанный коллективом. Тем не менее, Петрарка не скрывал своей радости: «Благодарение Богу, который, хотя и без боли, избавил меня от продолжительного страдания». Чудовищно!  Впрочем, и о смерти Лауры он высказался как о «полезной», конечно, для себя, любимого.
В это же время Петрарка готовит свою дочь к свадьбе. Самые знатные портные Падуи шьют свадебное платье невесте и одежду по последней моде её отцу. Около 1361 года после эпидемии чумы, осенью состоялась свадьба Франциски и Франческуоло ди Броссано, миланского дворянина. В назначенное прекрасное утро вся знать собралась в просторном миланском соборе. Всем не терпелось увидеть дочь великого Петрарки. Юная Франциска высокая и стройная как кипарис предстала в модном небесно синем подвенечном платье, украшенном золотым шитьём и драгоценными камнями. Голову украшал высокий головной убор с шёлковым покрывалом, сквозь который можно было разглядеть её миловидное личико. Отец вёл её к алтарю, гости, приглашённые на церемонию венчания, не знали на кого смотреть: на венценосного отца или на его дочь. Наконец, Петрарка довёл Франциску до алтаря, где её принял будущий муж.  Она застенчиво опустила глаза и уже послушно следовала за своим будущим мужем.  Сам же Франческуоло, молодой человек передовых взглядов был счастлив получить из рук Петрарки скромную и воспитанную красавицу.

 После свадьбы, сторонясь чумы, которая посетила и Падую, Петрарка переезжает из города в город на этот раз он нашёл пристанище в Венеции, где проживёт с выездами в шесть лет. Петрарка, современник Сергия Радонежского и Дмитрия Донского, никогда не был на Руси, но по античной истории  называет её ещё  Скифией. Гуляя по Венеции он отметит: «Давно ушли беды Греции, но бедствия скифов новы. Откуда недавно морем годовые запасы хлеба везли в Венецию, оттуда идут корабли гружёные рабами коих продают несчастные родители голодом понуждаемые. Диковинного вида толпа мужчин и женщин наводнила скифскими мордами прекрасный город…».
«Благороднейший город. Венеция – единственный дом свободы, мира и справедливости…». Богатый золотом весь в мраморе сказочно красивый и карнавальный город. Городские власти, принимая столь почтенного жителя, полагали, что он несметно богат, но он оказался беден. Из-за гулящей по Европе чумы, разбойников и мошенников он не мог получить деньги от бенефиций. Петрарка в обмен на дом решил отдать свою библиотеку. Сенат согласился: библиотека будет собственностью Петрарки до смерти, потом перейдёт в большую публичную библиотеку. Петрарка получил от властей двухбашенный дворец на Рива-дельи-Скьявони с видом на море. Он быстро обжился в своём новом гнёздышке, не смотря не то, что добираться по городу приходилось, где пешком, а где и на гондоле. Сегодня он ждал Сигероса, который однажды прислал ему Гомера на греческом языке. Петрарка часто открывал и закрывал рукопись, сокрушаясь: «О, великий поэт, как жадно я бы тебя слушал!» он искал по всей Италии людей, которые знали бы греческий язык и могли бы перевести его на латынь. Наконец, такой человек нашёлся. Это был неопрятный грек Леонтий Пилат. Он много ел, пил  и  мало работал, чем доводил Петрарку до бешенства. Петрарка держал, вернее, терпел его у себя три месяца. Частично Петрарка помогал «переводчику», если это касалось мифов или географии, в чём поэт был осведомлён больше, так процесс перевода немного ускорялся. Наконец, ему на помощь приехал Боккаччо. Три месяца он гостил у Петрарки.
Стареющий Боккаччо был полон раскаяния, «Декамерон» не  отпускал его душу на покой, как  тяжкий грех. Он был уже болен и решил отказаться от писательской и преподавательской деятельности.
 – Я советовал бы и тебе отойти от пера и дать дорогу молодёжи.
Петрарка искренне удивился:
 – О! сколь разнятся тут наши мнения! Ты считаешь, будто я написал уже всё, или, во всяком случае, многое; мне же кажется, что я не написал ничего… помнишь, слова  Сенека в письмах к Луцилию? «Всегда остаётся достаточно, что надо сделать, и даже у тех, кто родится через тысячу лет после нас…».
Боккаччо долго думал, как сказать ещё одну новость, предрекая самому себе негативную реакцию Петрарки:
 – Знаешь, у нас объявился один монах из Сиены, будто бы по поручению недавно умершего картезианца Пьетро Перрони. Час смерти близок и пора забыть о суете, оставить литературные труды, иначе ему не избежать вечных мук. Я готов сжечь все свои рукописи, отречься от науки и остаток жизни посвятить религии.
 –Откуда тебе известно, что это голос с неба? Я хотел бы его видеть взглянул бы ему в глаза, сколько ему лет, как держится и заключил бы, заслуживает он доверия или нет. Если советует оставить науку и поэзию, то это невежда и простак. Может и правда, что простак превосходит образованного человека? Знаешь что, уезжай из города в свою деревушку и выращивай лук. У тебя это здорово получается. Не обижайся, тебе нужен покой и свежий воздух.
Петрарка почувствовал, что этим обижает друга и решил тут же заговорить обиду другой темой.
  – Я хотел бы тебе предложить по нашей смерти объединить библиотеки, чтобы они нашли покой в каком-нибудь святом месте.
Добродушный Боккаччо со вздохом, говорящем о прощении, согласился и даже стал предлагать Петрарке свои книги заранее, но у поэта предложенные книги уже были.
 – Спасибо за предложение, – учтиво ответил Петрарка.
Он смотрел в окно безучастным взглядом, наблюдая с высоты своего дома за горожанами. Кто-то просто отдыхает, примостившись на балкончике, кто-то спал в гондоле, укаченный волной никому не было дела до речей Цицерона или Сократа, до поэм Вергилия или Горация даже просто до стихов.
– Итальянцы, кажется, делают всё дабы «выглядеть варварами»… да, в тёмные времена мы живём. (Выражение «тёмные времена» относительно средневековья, закрепилось за Петраркой). Да и не только итальянцев можно назвать варварами, да и  Леонтий – грек далеко не ушёл.
 – Хорошо, я заберу Леонтия себе, – говорил, будто оправдывался Боккаччо.
Петрарка с облегчением вздохнул.
Боккаччо забрал к себе грека и стоически выдержал  его общество.  Получилось два тома латинского Гомера в прекрасном переплёте на прекрасном пергаменте. (Сейчас эти тома можно увидеть в Париже).  Наконец-то Петрарка с чувством полного удовлетворения садится в удобное кресло подле окна и открывает Гомера на латыни. Он единственный во всей Италии берёт в руки труды великого грека. Его чтение прерывает кричащая толпа. Он высовывается из окна и слышит крики, отдельные фразы о затонувшем корабле, плывущего  из Константинополя. Именно на этом корабле Леонтий должен был привести рукописи Платона, Еврипида, Гесиода. Петрарка был в бешенстве. Он послал своих слуг:
 – Все ко мне, немедля! Гвидо, Якопо, бегом в порт! На разбитом корабле должны быть книги, найдите их, хоть на дне морском!
Те мигом выскочили исполнять веление хозяина. Он надеялся, что Леонтий останется жив, но он погиб. Его придавило балкой, он не совладал с дыханием и утонул. Всё, что нашли слуги, Петрарка отправил Боккаччо.
Хорош морской ветер в жаркое лето, но осень с её дождями и чрезмерно влажным климатом наводили на Петрарку хандру. Венеция стала ему надоедать.  Он  уже давно  мечтал прокатиться на лошади, пройтись по луговой траве. Посидеть под сенью деревьев, полюбоваться на спелые гроздья винограда… он хотел уехать в Падую, на свою загородную виллу и такой случай,  погнавший его из Венеции, состоялся. Однажды четверо молодых аверроистов – приверженцев  схоластики и учения Аристотеля, высказались о Петрарке как о хорошем, но невежественном человеке.  Тщеславный поэт, трясущийся за свою репутацию, принял это близко к сердцу. Он опускается до роли доносчика, выставляя молодых людей безбожниками, врагами веры и Христа, таким образом, Петрарка  пытался навлечь на них кару церковного суда. После этого инцидента  он покидает Венецию навсегда. Сам же поэт исключил даже из своей личной библиотеки книги по теологии и схоластики. Отвращение от схоластики побуждала отвернуться от уважаемого когда-то им самим Аристотеля. «Я верю, что Аристотель был великим человеком и очень умным, но всё-таки человеком, поэтому вполне мог быть несведущим во многом, скажу больше, если мне позволят те, кто школу ставит выше истины: он ошибался. Суждения нередко были ошибочными». Но не ошибался ли сам Петрарка, предпочитая учения Платона?