Послевоенное поколение

Сейчас дети ничего не знают о войне. Для нашего послевоенного поколения война всегда была рядом. У многих родители воевали, работали в тылу, мы слушали их рассказы, в школах были встречи с участниками войны. Большинство книг и кинофильмов, которые мы читали и смотрели, были о войне.
 
Моему отцу было шестнадцать лет, когда началась война, он учился в школе. Вскоре умер его отец, мой дед, мой отец оставил школу, стал работать, чтобы помочь матери и сестре. Когда подошел возраст, он ушел добровольцем на фронт, был артиллеристом. После войны дослуживал в Сибири, в Томске, там познакомился с моей матерью, работавшей в Томске по разнарядке из села. Поженились и приехали в Вольск на родину отца они в 1947 году, первым у них был сын, мой брат.
 
Отец не очень любил говорить о войне, не приукрашивал. Из того, что он рассказывал мне запомнились несколько эпизодов.

Отец вспоминал, как ночью колонна их машин встретилась с немецкой колонной, и они разъехались без единого выстрела. То ли командиры не заметили, то ли просто не было приказа, бойцы молчали. Это был уже конец войны.

И был короткий привал в пустом заснеженном поле. Присели на занесенные снегом бревна. А когда уже стали уходить, увидели, что сидели на замерзших телах погибших солдат.

Шли до Берлина по странам, ставшим впоследствии нашими республиками или союзниками. В одном месте не было воды, но был подвал с большим количеством бутылок вина. Умывались виним вместо воды.

Друзья отца, тоже фронтовики, однажды чуть не рассорились, когда один говорил, что они отступали, а второй ожесточенно возражал:
– Драпали!
– Отступали!
– Драпали!
Но вспоминая отношения между людьми тогда, думаешь, как должно быть важно, чтобы товарищ в бою не выстрелил в спину, не оставил умирать раненого, поделился последним куском хлеба и глотком воды.

Дети играли гильзами от патронов, разряженными лимонками, были такие и у нас во дворе. В нашей семье не было голода, отец вернулся живым и здоровым. А подруга, у которой отец пришел с войны без ноги, вспоминала, как все время хотелось есть, особенно сладкого. Детей в их семье было трое, работала на заводе только мать. Детей в нашем поколении вообще было очень много, несмотря на трудную жизнь, чуть ли не в каждом доме по два-три ребенка.  Самое многочисленное поколение.

Вот только… Лишь бы не было войны! Ясное дело, кто же ее хочет. Тем более наше послевоенное поколение, воспитанное людьми, эту войну пережившими. У нас не было красивой одежды, не было хорошего питания, но нам говорили, что вокруг враги, мы одни должны противостоять им. Мы верили и довольствовались тем, что есть. Не все, конечно. Те, кто громче всех кричал об этом, не довольствовались. Для себя они выстроили прочную систему льгот и привилегий.

Запомнилось одно из профсоюзных собраний в нашей воинской части уже перед перестройкой. Вроде бы поговорить захотели с работниками, ответить на их вопросы. Один из рабочих экспериментальных мастерских попросил ввернуть хотя бы лампочки в коридоре, темно же, ноги можно сломать. Встает заместитель начальника политотдела и с пафосом начинает объяснять, что мы живем под направленным дулом пистолета, в любой момент в нас могут выстрелить. Мы должны думать в первую очередь об обороне. Ну и все замолчали. Какие лампочки?

Потом началась перестройка. Ельцин выплыл на борьбе с этими льготами и привилегиями. Дети назвали своих родителей «совками» и лохами и бросились делить созданное ими. Поделили. А создавать многие не умеют и не хотят. Делить легче. Или перепродавать во много раз дороже купленное за копейки. Про направленные дула все как-то забыли. А они опять направлены, в этом заместитель начальника политотдела был прав.