Фаза первая Гл 8 Райли-запись008 Я больше не боюсь

Райли - Запись 008
Я больше не боюсь

         Помимо боли от тугих колец, сжимающих наши запястья, есть что-то жестоко утомительное в том, чтобы долго стоять на одном месте. Не знаю, сколько времени прошло, но кажется, часы.  Томиас прислонился спиной к стене и опустил голову, побежденный и напуганный.  И я туда же.  А тут ещё тревожные мысли об отце, в безопасности ли он.  Хотя это и удерживает меня в здравом уме. Томиас отрубился, вот я и осталась наедине со своими мыслями.
     Вдруг возникает голограмма канцлера Султана на другом конце комнаты.  Он медленно идёт к нам, заложив руки за спину.  На его лице гарцует коварная улыбка, и поведение сильно отличается от того, что он продемонстрировал в центральном зале.
— Райли и Томиас - такие молодые перспективные студенты, такой большой потенциал... и все же такое скудоумное суждение.  Скажи мне, Райли, стоило ли отказываться от своего будущего?  Я понимаю, что твои друзья имеют на тебя сильное влияние, но как ученик с баллом девяносто семь может стать жертвой безрассудной личности гнилого семени?  Видишь ли, моя дорогая, в этой школе я знаю и вижу всё. Обрати внимание на эту самую комнату. Это всего лишь продолжение моих глаз и ушей.  Я знал, что это вы подняли тревогу еще до того, как обратился ко всем вам.  Вы думали, что только из-за того, что ваши друзья вмешались в работу подачи энергии, я не соединю точки?  Даже одно лишь то, что выражение твоего лица источало неповиновение, говорило о многом.  Как разочаровывает... Интересно, что твой отец подумает о тебе.
     Какая наглость упомянуть моего отца!  Этот человек вызывает полное отвращение.  Моя безнадежная усталость превратилась в ярость.  Я набрасываюсь на него с воплем:
— Мой отец гордился бы тем, что я противостояла такой злобной дворняге, как ты.  Ты его не знаешь!  Он ценит человеческую порядочность и взаимное уважение, а у тебя нет ни того, ни другого!
— Ни у кого нет порядочности, глупая девчонка.  Все пафосно влюблены в собственную жадность и самооценку.  «Делай, что хочешь» — это ваша мантра или лозунг вашей небрежности, не имеющая никакого смысла. Вы, прокладывая себе путь к вершине своего маленького муравейника, уничтожаете планету, на которой живете, и друг друга заодно.  Ты можешь считать своего отца безупречным образцом праведности, но ты даже не знаешь, что он сделал... не так ли?  Это он был ответственен за автомобильную аварию, в которой погибла твоя мать и чуть не забрала твою жизнь.  Все для того, чтобы получить немного денег по страховке, потому что он ненавидел эту психопатку и нуждался в подкреплении своей неудачной карьеры... Жаль, что именно так ты должна была узнать правду.  Твой отец не сильно отличается от меня... Он согнет и сломает всех, кто встанет у него на пути ради личной выгоды, - холодно чеканит каждое слово Султан.
     Изо всех сил я стараюсь не заплакать. Закрываю глаза, чтобы сдержать эмоции, и каждый раз, когда открываю, Султан становится всё ближе.  Его план состоит в том, чтобы сломить меня, но он не сработал.  Я делаю глубокий вдох и останавливаю шквал сомнений в своем уме. Не хочу больше слышать о своем отце — знаю, что он совершал ошибки, но отказываюсь принимать его такого.  Все слова Султана - ложь.
      Моя последняя слеза сбежала по щеке и каскадом скатилась с подбородка.  Вместе с ней и ушли все страхи, боль и сомнения, которые у меня были.  Я знаю, что он лжет, потому что чувствую присутствие самого дьявола в нескольких дюймах от меня.  Я больше не боюсь его. Меня ему не сломать.
— Знаете, канцлер Султан, для голограммы вы слишком много говорите.  Не хочу вас разочаровывать, но вы такой же человек, как и я, даже за этой голограммой... но опять же... вы кажетесь мне совсем маленьким, — говорю с отвращением.
 Он наклоняется ближе к моему лицу и угрожающе шепчет:
— Дорогая, ты даже не представляешь, как ты ошибаешься на самом деле, — и голограмма исчезает.
— Черт возьми, Райли… ты в порядке?  Это было сильно...  Кто этот парень на самом деле?  И почему он так ненавидит людей?  — очнулся Томиас.
— Я в порядке… Думаю, это надувание губ, вероятно, результат довольно паршивого детства.
— Ну, голограмма или нет, но на его стороне те дроиды, а мы все еще застряли у этой стены.  Я бы не хотел видеть, что произойдет, когда эти штуки вернутся к нам, — ворчит Томиас.
— Ребята придут за нами... «Я точно знаю...» —говорю я с уверенностью, убеждая себя, что это всё так и произойдёт.