Уснуть и вспомнить

Наш мозг так устроен, что обычно память даже о самых хороших снах улетучивается в первые минуты пробуждения. А сегодня я не только сразу два фрагмента запомнил, но и записал их. Оба касаются моего раннего детства.

Мне – меньше четырех лет, но к этому возрасту я уже умудрился заработать паховую грыжу. Позже родители рассказывали, что как только я научился ходить, сразу начал двигать и поднимать различные – тяжелые для малыша – предметы. Особенно любил переставлять с места на место массивную деревянную табуретку. Вот и допереставлялся до больницы и операции.

Лежал я в палате вместе с мамой, как, впрочем, и остальные дети, кому в силу возраста не положено было находиться в больнице отдельно.
Первые дни после операции, которую я, естественно, не помню, поскольку ее делали под общим наркозом, вставать мне не разрешали – швы могли разойтись. А как только разрешили, тут уж я сам понял, что побегать вместе с другими детьми по общему коридору за дядей Мишей – инвалидом на коляске – мне не судьба. В паху болело, и наступать на правую ногу было трудно.

И тогда всё тот же дядя Миша придумал для меня своего рода костылек. Поскольку в те годы для таких крох как я настоящих костылей не существовало, он предложил использовать в качестве опоры обычную мухобойку. Кто сейчас вспомнит это примитивное приспособление для истребления мух, состоящее из достаточно длинной, крепкой деревянной палки и блина из плотной черной резины на одном из ее концов. А вот я, благодаря сну, вспомнил не только мухобойку, но и то, как был благодарен тому инвалиду, который плюс ко всему научил меня ею пользоваться: правильно опираться подмышкой на резинку.

Вспомнил я и то, как многие больные, в основном взрослые, специально выходили из палат, чтобы посмотреть на пациента с костылем-мухобойкой. То еще было зрелище!

* * *
Мы с отцом на даче у его друга. Дача как дача, по меркам взрослого человека. Но представьте реакцию пятилетнего пацаненка, который увидел у сарая ракету. Нет, конечно, не боевую, но зато со звездой на боку и кожаным сиденьем для пилота. Скорее всего, то была детская ракета от какой-то карусели. Но сейчас это понимаю я, взрослый человек, а тогда ребенок, впервые увидевший такое чудо не в парке отдыха, а в шаговой доступности, просто замер и смотрел на ракету как завороженный.

Смотрел я на нее и не мог сделать этот шаг. Но вовсе не от стеснения, а по причине большущей и непроходимой для ребенка лужи, которая отделяла меня от возможности стать командиром звездного корабля.

Чем дольше я стоял, понимая, что самостоятельно в кабину ракеты не попаду, не промокнув в луже, тем больше слез копилось в моих глазах. И когда я уже готов был разрыдаться от досады, я вдруг взлетел. В буквальном смысле я поднялся вверх и в мгновение ока переместился на заветное место. Это отец, увидев мою растерянность и горестное лицо, догадался об очевидном мальчишеском желании. Он поднял меня на руки и, вступив в лужу, посадил на кожаное сиденье, чем помог мне не разреветься и стать на некоторое время самым счастливым ребенком на свете.

И вот ведь что интересно, память моя (пусть даже и во сне) зафиксировала момент детского счастья только в связи с желанием попасть в ракету и осуществлением этого желания. А вот как я из нее потом выбирался, так и осталось вне воспоминаний: во сне об этом ничего не было. Не исключено, что, вполне насытившись своим счастьем, а заодно покорив множество галактик, я всё же влез в лужу на обратном пути на Большую землю. Но это был уже явно не самый яркий момент моего детства, а потому пусть он и остается в вечном забвении.

Видите, как получается, иногда, чтобы что-то вспомнить, надо просто уснуть, а проснувшись, еще не забыть записать вспомнившееся. Но есть один нюанс: тому, кто никогда ничего не забывает, даже во сне вспомнить будет нечего.