Заполярье. Судьбы. Б. И. Тарбаев 3

     В 1980-ом году Борис Игнатьевич сменил место работы, перейдя в институт «ВНИИГАЗ» на более близкую к геологии, — научно-исследовательскую деятельность. Поначалу работал старшим научным сотрудником, а затем возглавил лабораторию геологии. Здесь он попал в свою стихию, занимаясь анализом и обоснованием направлений поисково-разведочных работ. [34]
     Я познакомилась с Борисом Игнатьевичем в конце 1970-ых через свою подругу Майю Назарову. Майя была дружна с семьёй Тарбаевых ещё с 1950-ых, с Воркуты, — жили по соседству и работали в одной организации. Визуально я знала Бориса Игнатьевича ещё до знакомства, — он был весьма запоминающейся личностью. У него с детства был дефект речи — заикание. Но, несмотря на это, он уверенно, по-деловому выступал на заседаниях научно-технических советов УТГУ (Ухтинского территориального геологического управления). Это был видный мужчина под 50 лет. Ростом более 180 сантиметров, стройный, волосы тёмные, слегка волнистые, высокий лоб, продолговатое лицо, несколько выдвинутый, волевой подбородок. Взгляд серых глаз чаще всего внимательный, как бы изучающий.
     Многие годы в летнее время мы небольшой компанией, состоящей из друживших меж собой семей, любителей лесных вылазок, совершали походы в ближние и дальние леса за ягодами и грибами. Борис Игнатьевич был капитаном всех наших маршрутов, легко ориентировался в незнакомой местности в тайге, безошибочно определял грибные и ягодные места. Ходил легко и быстро, иной раз спутники с трудом за ним поспевали. Интересный собеседник, мысли излагал чётко, делая акценты на самом существенном. В общении прост, великодушен; с ним легко было разговаривать на любые темы. Если же он был в чём-то уверен, его сложно было переубедить, неуклонно настаивал на своём, в спорах мог даже вспылить.   
     Бывая в его семье, познакомилась со старенькой мамой Татьяной Яковлевной, женой Лидией Александровной и сыном Мишей. Дружеские связи с семьёй Бориса Игнатьевича сохранились на десятилетия. Иногда собирались вместе за праздничным столом. Нужно отметить, что праздники Борис Игнатьевич не любил, он считал многочасовое застолье пустой тратой времени. Лишь иногда делал исключения, в особых случаях.
     У него было категорически отрицательное отношение к спиртному. В одном из писем он писал: «Я много раз наблюдал, как умные люди, хлебнув лишнего, превращались в форменных дураков и подвергались издевательствам со стороны присутствующих». Для него такое состояние было неприемлемо.
     О литературных предпочтениях Бориса Игнатьевича. Любимыми его авторами были Эрнест Хемингуэй, Антуан Экзюпери и Редьярд Киплинг. «Старик и море», - один из любимейших рассказов. За вроде бы простым сюжетом ощущается многое: драма одиночества, любовь к величию морского простора, упрямство в схватке с достойным соперником в виде огромной рыбы, большое разочарование...
     Некоторое время я не знала о том, что Борис Игнатьевич — автор нескольких книг, член Союза писателей СССР. Он никогда не рассказывал о своём писательстве, не навязывал свои произведения. Поэтому некоторые из них я прочла только после его смерти. Так бывает. Впрочем, он не считал себя писателем, а просто пишущим. Возможно, сказалось мнения отца, который был для Бориса Игнатьевича большим авторитетом. Как-то он дал отцу почитать одну из своих книжек. Прочитав, Игнатий Николаевич вынес вердикт: «Брось ты это дело, Борис. Если ты не Чехов, а ты точно не Чехов, то не стоит на это тратить время: его так мало отпущено»… (Цитата из личной переписки).
      Однажды мы разговорились о писателях, о творчестве и я призналась, что тоже люблю писать, излагать на бумаге свои мысли, и это мне приносит огромное удовлетворение. С тех пор он начал мне давать кое-какие свои произведения (поначалу это были многочисленные вырезки из газеты «Геолог Севера», издававшейся в Воркуте, а с 1988 года — в Ухте).
     Писательство — это способ самовыражения. «Подавляющее большинство пишущих рассчитывают, что их кто-то прочтет. Думаю, даже те, кто пишет как бы для себя, все-таки надеются, что их однажды кто-то оценит. Пишущий жаждет, чтобы его прочли. И не только прочли, но и похвалили.  Спровоцированный однажды на писательскую деятельность, он попадает в зависимость от нее, как алкоголик от спиртного.  Он спровоцирован, но это еще не значит, что природа снабдила его умением излагать словами то, что возникает у него в виде образов в голове», - писал он в одном из писем. Обычно пишущие люди страдают ощущением собственной значимости. Борис Игнатьевич явно к таковым не принадлежал. Напротив, он недооценивал свой уникальный дар — умение создать интересный сюжет, мастерское владение словом. И ещё: у него была своя, особая манера повествования, которую не спутаешь ни с каким другим автором. Из переписки: «Природа, слава богу, снабдила меня яростным  куражом по самоутверждению на основе интереса, тем  самым, что не позволяет человеку расслабляться...» И этот интерес проявлялся не только в производственной и литературной деятельности, но и в общении с людьми, — он внимательно прислушивался к собеседнику, который его заинтересовал. Ему было интересно всё: политические и экономические взгляды, судьбы людей, восприятие событий. Вспоминается, как я впервые рассказала ему о своей работе на железнодорожной станции Елецкая, в Заполярье, в 50 километрах южнее Воркуты. В огромном малонаселённом крае белых снегов и полярного сияния вдоль ниточки железной дороги, соединяющей Европу с Азией, ютились маленькие селения, а иногда всего несколько изб, где люди трудились и вели борьбу со стихией. Борис Игнатьевич хорошо знал эти места. Он очень внимательно слушал, а потом спросил:
   - Ты об этом написала?
   - Пока не написала, но в планах держу, - ответила.
      Через много лет я изложила этот период своей жизни и поместила в Прозе.ру. Он помнил о нём и высоко ценил этот рассказ.
     В 1990 году в издательстве «Детская литература» выходит четвёртый сборник рассказов Бориса Тарбаева «Глаз сокола». И в этом же году он вышел на пенсию. Вскоре он по приглашению вернулся в собственный институт и ещё несколько лет работал, видимо, по контракту. Через несколько лет семья Тарбаевых переехала из Ухты в Сыктывкар. И с этого времени началась наша регулярная переписка. Он был очень организованным и обязательным человеком, всегда регулярно отвечал на письма. Если же я или муж просили прислать что-либо из своих произведений, чаще всего посылал газету «Полярный следопыт» (приложение к газете «Геолог Севера»), таким образом у меня сохранились многие его рассказы.
     Уже в его первых четырёх изданных книгах наряду с рассказами для детей соседствуют истории для взрослого читателя. Пятый сборник «Камень с далёкого острова», вышедший в Сыктывкарском издательстве Мilеtа в 2002 году, состоит из рассказов, которые вряд ли можно отнести к детским. Читаются они легко, — непринуждённая манера изложения, раскованность: как-будто автор ведёт беседу со старым другом. Наряду с геологическими сюжетами встречаются интересные истории с персонажами, как бы вышедшими из полукриминального мира. («Пахан», Двойное сальто»). Они примечательны точностью портретных зарисовок персонажей, за которыми просматриваются их психологические портреты.
     Действие происходит в одном из небольших городков на побережье южного моря. Известный акробат, человек хоть и молодой, но тёртый, такие «всегда норовят переть против ветра», сойдя с поезда поздним вечером, стал искать гостиницу, где можно поужинать и остановиться на ночлег. По пути попалось заведение под интригующим названием «Хижина дяди Тома». «Хижина», сооружённая из красного кирпича, сияющая свежей краской, более походила на средневековый замок с башенками и окнами в виде бойниц. Хозяин стоял у входа, ожидая посетителей. Завидев перспективного клиента, поманил приезжего человека  пальцем и сделал зазывающий жест. Это был толстопузый коротышка, его лысая голова была посажена «прямо на плечи, минуя шею». Глаза («глазки») имели вид «пары кругляшек, не упрятанных в глазницы, похожих на жёлтые десятикопеечные монеты». Выделялся свежий шрам, пересекавший его круглое лицо наискосок, короткий нос имел приплюснутую форму. Из описания внешности владельца заведения читатель может предвидеть дальнейшее развитие событий, вряд ли предвещающее благополучный исход. Но интрига сохраняется. После предложенного «ужина», общения с обслугой «Хижины» и вынужденного акробатического трюка посетитель очнулся утром в каком-то сквере на скамейке. Он с трудом вспомнил кое-что из событий предыдущего вечера. В кошельке не хватало приличной суммы, вместо неё была вложена записка, с советом никуда не жаловаться. Сюжет рассказа в изложении вроде бы незамысловатый, но описан мастерски. [35]
     Тема уголовного мира найдёт продолжение в последующих произведениях, приключенческих романах «Тень капитана», «Золото рыжих баронов», о чём речь пойдёт далее.
     Особое место в творчестве Бориса Тарбаева занимает военная тема. Несколько ярких опубликованных рассказов; среди неопубликованных — очерки-воспоминания  с зарисовками эпизодов из собственного детства.
     Воспоминания о лете 1942 года: «Трагическое, жаркое лето сорок второго – разгром наших войск на южных фронтах и победоносное шествие немцев в сторону Сталинграда. Они уже вышли к Дону и до нашего поселка рукой подать. По дорогам с запада вперемешку с толпами растрепанных солдат среднеазиатской внешности, движутся повозки беженцев с детишками. Бродят слухи, что леса полнятся дезертирами. <...> С холма можно увидеть телеги, запряжённые коровами; эти, с позволения сказать, транспортные средства направляются в лес за хворостом, – без дров не обойтись». Начался сезон ягод и тринадцатилетний Боря отправился в дальний лес на промысел. Там возле родника он встретил солдата. По виду тот был совсем мальчишка, на впалых щеках ещё не успела пробиться борода. Солдат попросил у Бори хлеба и тот, вытащив из кармана, протянул кусок…
     Через много десятков лет, будучи проездом в родных краях, Борис Игнатьевич встретил в окрестностях того самого солдата-дезертира, уже пожилого человека, который его узнал и рассказал, как он, семнадцатилетний мальчишка, рвался в 1942 на фронт, а чтобы попасть, — исправил в свидетельстве о рождении дату. Очутившись в самом пекле боёв, испугался и дезертировал. Через некоторое время явился в военкомат с повинной и был направлен в штрафной батальон. Получив тяжёлое ранение, полгода провёл на койке в лазарете. Но свой грех искупил, и остался с чистой совестью. [36]
     В конце декабря 1942 старшеклассников школы посёлка Баланда попросили помочь разгрузить эшелон с ранеными, — была острая нехватка санитаров. «В нетопленом зале ожидания, прижавшись друг к другу зябли добровольцы-санитары: мы мальчишки, пожилые дядьки, женщины в белых халатах — медицинские сестры из госпиталя. <...> Из многочисленных ртов при дыхании шел пар, над потолком, помигивая тускло, светила единственная электрическая лампочка». Поезд прибыл на станцию и началась разгрузка. Мальчишки принимали раненых из вагонов и несли на носилках, четверо на одни носилки. Грузили в автобусы и сани-розвальни, на которых их везли в школу, где находился временный госпиталь. Раненые были безмолвны: не донеслось ни одного звука, ни единого стона. «Запекшейся крови на бинтах, гноя, как и запахов мы насмотрелись и понюхали достаточно». Но мальчику Боре врезалось в память и надолго запомнилось то, что на чёрных от грязи лицах, обмотанных бинтами, подобно муравьям ползали вши. Эти лица существенно отличались от тех, которые впоследствии ему довелось видеть на экранах в фильмах о войне. [37]
     В разгар лета в Крым, «в виноградный край из края клюквенного» по приглашению на юбилейную встречу ветеранов приехал бывший сержант Торопов, освобождавший полуостров от фашистской нечисти. Ныне это был маленького роста худой старичок с лицом состарившегося работяги, поросшим седой щетиной. Приехал на поезде, так как билетом на самолёт его не снабдили, — наступили времена, когда казна, куда прежде на подобные мероприятия насыпали лопатой, оскудела. Его встречали на перроне любезные молодые люди и определили в одиночный гостиничный номер. Мысли старого сержанта остались в родной деревне, самая назойливая, — о своём хлеве, где бычок Федька накануне его отъезда долбанул дверь и выбил её из петель. А исправить содеянное Торопов не успел, в кармане был билет, нужно ехать. Теперь стоит хлев без двери, а бычок поди весь огород истоптал…
     На следующий день те же встречающие повели его в ресторан завтракать, а затем отвезли к большому зданию с колоннами на официальное мероприятие, где усадили в президиум. Место на трибуне занял генерал; сначала читал доклад по бумажке, а потом начал по памяти перечислять всех, отличившихся в жестоких боях за высоту, — от командиров дивизий и полков до лейтенантов и рядовых. Упомянул он и о сержанте Торопове, как о личности героической, решившей судьбу боя за высоту.
     Возле здания стояли автобусы, готовые везти присутствующих к месту боёв. Сержанта Торопова посадили в лимузин, в котором ехал генерал. Он сразу же узнал тот холм, где происходили события и, подойдя к нему, воссоздавая эпизод боя, пополз по глинистой лощине к его вершине, — туда, где когда-то засели фрицы, строчившие из пулемёта. Много наших они положили в том бою. В мельчайших подробностях, как будто это было вчера, рассказал сержант, как взорвал фрицев, и при этом сам на три месяца попал в лазарет. Первый пластмассовый стакан водки протянули сержанту. «Он выпил, крякнул — лицо его сморщилось, и неожиданно для всех он заплакал. Сидел и плакал, маленький, старый, с морщинистым, уставшим от жизни и невзгод лицом, перепачканный степной глиной. <...> Сколько себя помнил, плакал он первый раз, и случись кому-нибудь спросить, почему он плачет, он не нашел бы что ответить»… [38]
     В творчестве Бориса Тарбаева есть и другие рассказы, заслуживающие внимания, но разобрать здесь все не представляется возможным...
     К Борису Игнатьевичу тянулись интересные люди, — у него было много друзей. Можно было бы рассказать о Л.Н. Белякове, — они познакомились в Воркуте в пятидесятые и были дружны до 1991-го, последнего года жизни Льва Николаевича. Общались постоянно, даже после того, как Борис Игнатьевич переехал в Ухту; по его признанию они могли часами беседовать и никогда не могли наговориться. «Его обычную разговорную речь без всяких претензий можно было записать, как бесконечный набор новелл». [39] Фото Льва Николаевича заняло постоянное место на книжной полке в кабинете Бориса Игнатьевича.
     Юрий Васильевич Степанов, участник Отечественной и узник ГУЛАГа, с которым сдружились в Воркуте, изобретатель, защитивший докторскую диссертацию, выдающаяся личность, обременённый тяжёлыми недугами, но никогда не падавший духом. Человек неукротимой натуры, по силе духа Борис Игнатьевич сравнивал его с капитаном брига, построенного для него в далеком ХV веке и не дождавшегося своего командира. [40]
     Дружба с Николаем Николаевичем Герасимовым началась в восьмидесятые прошлого века, в геологической партии на Полярном Урале. Николай Герасимов был личностью деловой, энергичной, благожелательной и преданной профессии. В смутные девяностые годы, находясь на должности директора геологического предприятия ОАО «Полярноуралгеология», он делал все возможное и невозможное, чтобы сохранить, уберечь от полного распада коллектив Воркутинской геологической экспедиции. В 2015-16 годах — министр промышленности, транспорта и энергетики Республики Коми, заместитель председателя Правительства Коми... К тому же, он был поэтом. Борис Игнатьевич описал последнюю встречу с Н.Н. Герасимовым; министр проведал его в больничной палате Сыктывкара. Интересная беседа длилась довольно продолжительное время. Через несколько месяцев после описанной встречи Николай Николаевич покинул этот мир в сравнительно молодом возрасте (62 года). [41]
     Можно назвать многих людей, бывших с Б.И. Тарбаевым в дружеских отношениях. Но, пожалуй, друга детства, полного тёзки Александра Сергеевича Пушкина необходимо упомянуть хотя бы вкратце. В Саратове они жили в одном пятиэтажном доме по ул. 8 Марта, в одном подъезде, в коммунальных квартирах на разных этажах. Они были приятелями, как говорится, не разлей вода. Со школьных лет Шурка (так называл его Борис Игнатьевич) конструировал радиоприёмники и весьма преуспел в этом. Учился он на одни пятёрки. 8 и 9 класс закончил за один год. Закончив школу с золотой медалью, поступил в Саратовский автодорожный институт. Но неожиданно бросил институт и отправился в Баку в мореходку. Друзья надолго расстались и встретились только в 1980-ые, Александр Сергеевич был к тому времени кантр-адмиралом. Он служил на подводных лодках в Камчатской, затем в Каспийской флотилиях, на Северном флоте. Стал известен тем, что плавал капитаном на атомных подводных лодках в северных морях. Под командованием Александра Сергеевича в зимнее время совершались подлёдные маршруты со всплытием во льдах севернее Новой Земли. Занимался освоением и испытанием новой техники, командовал соединением подводных лодок. А.С. Пушкин на протяжении десяти лет возглавлял редакцию главного журнала Военно-морского флота «Морской сборник». [40]
     Начиная с 1970-ых, а, возможно и ранее, Б.И. Тарбаев постоянно печатается в научных журналах и издательствах. Темы публикаций: геологическое строение и нефтегазоносность впадин Предуральского прогиба, тектоника и геологическое строение гряды Чернышева, перспективы нефтегазоносности надвиго-складчатого пояса Севера Урала, оценка потенциальных ресурсов углеводородов геомаятниковым методом, неопределенность и риск на примере освоения нефтегазоносного объекта, картирование потенциальных ресурсов углеводородов с помощью математического аппарата, вероятностный геолого-экономический анализ поисково-разведочных работ на нефть и газ и многие другие. Всего таких публикаций (в том числе — в соавторстве с другими исследователями) не менее 65.
     В связи со своей основной деятельностью, он иногда в переписке выражал сожаления о напрасно потраченном времени и усилиях на создание и продвижение своих произведений: «Сколько времени убито на это, с позволения сказать, творчество, сколько испорчено бумаги! <...> Часть пишущих — по призванию вовсе не писатели, а инженеры, исследователи. Писательство для них, это приобретённое. В таких случаях работа в области, назначенной им от рождения, создаёт моральный комфорт и приносит огромное удовлетворение, поскольку она ведет к успеху, а писательство только отвлекает и далеко не укрепляет нервную систему, поскольку ведет к раздвоению личности»…
    Но, тем не менее, отойдя от основной деятельности, он смог подготовить и издать самые крупные свои произведения. И к тому же, написал много новых рассказов-воспоминаний, которые ещё ждут публикаций.
     Борис Игнатьевич был настоящим новатором, целеустремлённым и упорным. Достаточно привести такой простой пример, — он, человек на 18 лет старше меня, на восьмом десятке жизни освоил компьютер одним из первых, на десять лет раньше меня, — в начале 2000, вскоре после того, как это техническое новшество у нас появилось. Видимо, это обстоятельство послужило толчком для подготовки к изданию своих ранее написанных приключенческих повестей и романов. 
     Первым в этом ряду стал приключенческий роман (по определению автора — ироничный детектив) под названием «Золото рыжих баронов». Книга посвящена памяти Льва Николаевича Белякова, отбывшего срок в Воркуте по 58 статье, — друга и коллеги Бориса Игнатьевича. Действие происходит в прошлом XX веке, в годы распространения системы ГУЛАГа и власти НКВД. С первых же страниц взору читателя открывается жизнь за колючей проволокой, на зоне, с её жестокими законами. Пахан из паханов сэр Питер, — вор в законе, — хозяин «лучшего в Европе барака». Окружён шестёрками, готовыми по первому требованию выполнить любую его прихоть. Второй персонаж — старший лейтенант Мамонов, имеющий в той же зоне рабочий кабинет, где принимает сексотов, лагерных стукачей. Пахану сэру Питеру и оперу Мамонову становится известна история с золотым кладом, который зарыли в сибирской тайге, упрятав от советской власти, некие предприниматели «рыжие бароны». 
     В предисловии читаем ремарку от автора: «В этой книге не всё придумано. В ставшие уже далёкими времена среди тех, кто сидел за колючей проволокой, ходила будоражившая воображение легенда о золотом кладе неких таёжных промышленников — “рыжих баронов”, а многие персонажи под кличками, близкими и вымышленными, существовали в реальности». Борису Игнатьевичу, человеку пытливому и любознательному, не требовалось сочинять в своих произведениях сюжеты и сцены с участием героев. Он слышал рассказы своих будущих персонажей, что называется, воочию.
     Сюжет закручен с завидной ловкостью, повествование ведётся своеобразным, полублатным, скептическим языком; заинтригованный читатель, погрузившись в события, не может оторваться от происходящего. Сначала старший лейтенант НКВД Мамонов под покровительством своего однокашника, выросшего с изрядной прытью до полковника органов госбезопасности, а затем и сам сэр Питер, сбежавший со своими подручными из заключения, устремляются на поиски сокровищ. В дело вовлекаются разные персонажи: сотрудники «органов, стоящих на страже государства», добровольные помощники, учёные, авантюристы.
    Поскольку золотом баронов заинтересовались чины «деликатных органов» на самом высоком уровне, в погонах со звёздами, включая шефа-генерала, обличённого властью и «отвечающего за безопасность страны от посягательств разного рода врагов», некоторые из искателей сокровищ очутились за решёткой, — они были изобличены в преступной деятельности. Опер Мамонов — обвинён в сфабриковании сведений о несуществующем золотом кладе, остальные — в «шельмовании органов» и их дискредитации. Иные, грезившие отыскать клад, сгинули при осуществлении сомнительной затеи.
     Есть в этой эпопее и геологические загадки. Во второй части «ироничного детектива» читатель переносится в начало XXI века, в некий таинственный заброшенный карьер в тайге, в котором гибнет всё живое и происходят странные вещи. Появившиеся новые молодые герои, искатели приключений, с энтузиазмом пытаются разгадать и тайны карьера, и того же золотого клада. На их пути появляются персонажи, участвующие в событиях полувековой давности, мотавшие в те далёкие времена срок за колючей проволокой, — и выжившие благодаря Госпоже Удаче. Охотники за славой и золотом испытали глубокое разочарование: их мечты о богатстве испарились, — золото «рыжих баронов» оказалось мифом. Как определил один из «бывших», состарившийся Правдолюбец: «Золото для некоторых мечта, а мечте, чтобы превратиться в миф, много не нужно». Так и не раскрытой осталась тайна глубокого карьера, — тот, кто разгадал его загадку, скрыл результаты своих наблюдений в надёжном месте. [42]
                Продолжение: http://proza.ru/2025/06/05/956