ДЯДЯ ЮРА или из детских воспоминаний

 Как ни странно, я очень хорошо помню тот далекий солнечный, весенний день в конце апреля 1962 года. Кажется порой, что даже помню, как свежо и бодряще пахло сыроватым апрельским воздухом, который я, шестилетний сельский мальчишка, жадно вдыхал, спеша поскорее добежать до школьного стадиона. Именно над ним, над сбежавшейся толпой местных жителей кружили, готовясь к посадке, две ранее невидимые здесь большие, разрубающие воздух работающими лопастями винтокрылые машины — настоящие военные вертолеты, окрашенные в защитный зеленый цвет. Помню, я здорово запыхался, с трудом пролез между телами и ногами толпящихся полукругом на поле стадиона людей — возбужденных, радостных, ликующих, что-то кричащих, с портретами улыбчивого земляка —первого космонавта в руках, сдерживаемых кольцом выстроившихся милиционеров, туда, в передние ряды, прямо к оцеплению. Успел вовремя — вертолеты только приземлились. Из их открытых люков на землю повыскакивали улыбающиеся, веселые, похожие друг на друга, в одинаковых серых военных шинелях с погонами на плечах, одинаковых фуражках со звездами молодые офицеры. Толпа ликующе гудела: «Гагарин!.. Юра!.. Вот тот — красивый!.. Да, нет, вон же он, машет рукой!..»
 Солнце в тот день было ослепительно ярким, теплым, отчего на поле стадиона дотаивали на глазах последние остатки почерневших, будто изъеденных по краям молью, сугробов. Честно, помню, меня интересовал больше не первый космонавт Земли, прилетевший, как я узнал позже, в более зрелом возрасте на встречу с избирателями в наше село Боголюбово, что на Смоленщине, в связи с выборами его депутатом в Верховный Совет СССР сразу после своего дерзкого полета в космос, а сами вертолеты, которые до этого приходилось видеть только на фотографиях.
 Поэтому, усыпив бдительность милиционеров из оцепления, я каким-то образом сумел выскочить прямо к ближайшей стальной винтокрылой машине. Да и милиционеры, видимо, всерьез не восприняли мой порыв — чего возьмешь с любопытного мальчишки! Приблизившись к вертолету метров на пять, я захотел заглянуть внутрь, в приоткрытый люк, туда, где по моим предположениям, должно было находиться самое интересное — пулеметы.
 И в этот момент ко мне наклонился один из прибывших военных. «Что, мальчик, хочешь посмотреть, что там внутри?» — спросил он и улыбнулся. Мне иногда снится эта улыбка — широкая, открытая, очень добрая, какая бывает только у русских людей. Он взял меня на руки и приподнял вверх, прямо туда, внутрь стального чудища, в этот момент я близко увидел его глаза — тоже добрые, смешливые, озорные, отчаянно смелые. Как я понял потом, повзрослев, такие глаза бывают только у очень азартных, рисковых людей, готовых ради достижения своей цели совершать даже безрассудные поступки, которых на пути к намеченному уже ничто не может остановить, для которых главным в жизни являются ни деньги, ни награды, ни почести, а только одно— достижение поставленной цели.
 Он о чем-то болтал со мной, спросил, как зовут, назвал себя дядей Юрой, а я изо всех глаз рассматривал внутренность вертолета, полукупол из синего стекла где-то под потолком, в который и был вмонтирован самый настоящий боевой пулемет или скорострельная пушка, точно не знаю.
 Как потом мне рассказала мама, встречающие местные руководители где-то там замешкались и почетная колонна «Волг» застряла на несколько минут в грязи подъездной дороги к стадиону. Этих минут оказалось достаточно, чтобы мы с дядей Юрой познакомились, осмотрели вертолет, его вооружение и устройство.
Разговорились. Помнится, он спросил, а есть ли у нас детский сад. Я подробно ему рассказал, что да, есть садик от совхоза, что тоже его посещаю и даже предложил показать, где он находится. Дядя Юра сразу согласился, и мы с ним вдвоем по хорошо мне известной тропинке, дворами деревенских улиц туда и направились. Наш детский сад представлял собой одноэтажный деревянный дом из почерневших от времени бревен, стоявший на другом краю села, на берегу реки, окруженный вековыми липами бывшей помещичьей усадьбы. Дверь нам открыла баба Оля, которая в садике стряпала на кухне и работала сторожихой. Смутившись перед свалившимся неизвестно откуда военным, а люди в нашей военной форме в то время были в почете у жителей смоленских сел, неоднократно сжигаемых немцами во время войны, она послушно впустила нас внутрь здания, ну а дальше я сам все показал гостю: и игровые комнаты, и столовую, и кухню, и спальню, в общем, все, что можно было и нельзя показать. Попутно сообщил, что продырявилась крыша, поэтому иногда подтекает с потолка, но у совхоза нет денег на строительство нового здания садика. Осмотр занял немного времени. Дядя Юра еще спросил, хочу ли я стать космонавтом, я ответил, что очень хочу, как Гагарин. На это он заливисто и звонко рассмеялся, сказал: «Раз хочешь — значит своего добьешься! Слетаешь. А не струсишь?» В то время намек на трусость мне казался самым большим оскорблением, поэтому я обиженно протянул в ответ: «Не-е, ни за что!» Гость опять улыбнулся так, что разбежались тонкие паутинки складочек кожи в уголках глаз, как это бывает только у очень добрых и веселых людей, и спросил, как пройти к дому культуры, клубу. Я его охотно провел и затем потерял в толпе народа, запрудившей парк вокруг клуба. Из больших алюминиевых (тоже летных, наверное) радиорупоров, прикрепленных повсюду в парке, разносились веселые марши. Все приникли к входным дверям, у которых была жуткая давка среди желавших проникнуть внутрь. С большим трудом, между ног жаждущих, мне удалось втиснуться в дверной проем. При этом кто-то рассерженно залепил мне оплеуху, кто-то выругался. В фойе клуба была не меньшая давка, теперь уже за право попасть в зрительный зал. Я сгорал от любопытства, поэтому ползком пролез в одну из дверей в зал, пробрался под рядами стульев, на которых плотно сидели взрослые, и вынырнул прямо из-под первого ряда к сцене. На ней стоял длинный стол, покрытый красным сукном, за которым сидели в основном приехавшие из Смоленска незнакомые дяди и тети, что-то озабоченно обсуждавшие.
Сквозь гвалт и толчею зала я услышал знакомый, рассерженный мамин голос где-то рядом с собой: «Володя, ты где болтался?! Куда пропал?» Она посадила меня к себе на колени в первом ряду, сбивчиво я рассказал, что показывал дяде Юре — военному — наш садик. Она насторожилась: «Какому еще дяде Юре?» В это время зал взорвался от ликующих аплодисментов, все повскакали с мест, на сцене приоткрылась дверь, ведущая из биллиардной, и появился уже без шинели и фуражки, улыбающийся своей неповторимой улыбкой... дядя Юра.
— Да, вот какому!—указал я матери рукой.
— Так это же сам Гагарин,— охнула она.— Ты ему показывал наш садик? Почему ж меня не предупредупредил?
Тут я догадался о причине ее беспокойства—все- таки она работала заведующей этого садика.
 Гагарин вышел на трибуну, поднял руку, улыбка так и не сходила с его открытого лица, люди в зале мгновенно затихли. Первый космонавт мира, немного волнуясь, заговорил. Он именно разговаривал с людьми, негромко, голос немного срывался. Точно не помню его слов, помню мягкую интонацию голоса, немного склоненную, но гордую голову, смысл начала его выступления был о том, что он один из нас, родился и вырос недалеко от наших мест, в общем, такой же, как все, только в космос почему-то сумел слетать первым...
  Часа через два, когда встреча с кандидатом в депутаты Верховного Совета закончилась, вертолеты улетели, люди разошлись, дома мать, уже прослышавшая о всех моих похождениях, хоть не очень строго, но отругала меня. Я подслушал, как они с отцом обсуждали на кухне происшедшую накладку во время встречи Гагарина. Опоздавшие на стадион представители властей потеряли космонавта из виду, пока мы с ним осматривали детсад. Со слов отца, от этого началась легкая паника. А как же, с полчаса никто не знал, где находится первый космонавт Земли!
 После встречи с избирателями Юрий Алексеевич почему-то отказался участвовать в пышном обеде, планировавшемся в его честь, для чего длинный стол в совхозной столовой был заставлен, по рассказам очевидцев, фаршированными гусями, которых собирали по хатам со всей округи (прошел слух, что первый космонавт любит именно это блюдо). Гагарин посоветовал директору совхоза побыстрее строить новый детский сад и улетел. Раздосадованные местные хозяева, холм -жирковские и смоленские начальники, без первого космонавта, по рассказам, очень бурно отметили мероприятие в столовой — не пропадать же отборной гусятине!
Моя мать вскоре получила выговор по партийной линии, но новый детский сад совхоз через год все-таки построил. Правда, я не попал в него — пошел в первый класс. Космонавтом тоже не довелось стать. Но когда приходит апрель, я всегда вспоминаю встречу в далеком 1962-м, на школьном стадионе, у вертолетов, с дядей Юрой, взгляд его веселых, отчаянных глаз, улыбку... Я уже прожил добрую половину своей жизни. И никогда не встречал такой улыбки, такого обворожительно доброго и одновременно отчаянно смелого, храброго человека. Наверное, поэтому именно он сумел первым решиться преодолеть земное притяжение, побывать в космосе, облететь Землю и вернуться, несмотря на все случившиеся в полете «внештатные» ситуации.