Глава 3. Глаз бури

Сан-Диего, обычно залитый солнцем, с соленым бризом и ленивыми волнами, словно с открытки какой-нибудь турфирмы теперь был во власти шторма. Не ураган, не апокалипсис, но 2-3 балла хватало, чтобы город задрожал. Воздух стал тяжелым, пропитанным сыростью и запахом мокрой земли, смешанным с соленым дыханием океана, который, казалось, взбунтовался против берега. Небо было грязно-серым, тучи неслись, как стая хищных птиц, а ветер выл, гнул пальмы и срывал вывески, швыряя их по улицам, как игрушки. Дождь хлестал не вертикально, а под углом, превращая асфальт в бурлящие потоки, где плавали листья, пластиковые пакеты и чья-то потерянная кепка. Это был не конец света, но достаточно, чтобы сердце сжималось от страха перед тем, что может стать хуже.
Рейчел защелкнула последнюю ставню, металлический лязг резанул по ушам, как звук захлопывающейся ловушки. Ее руки дрожали, пальцы были ледяными, несмотря на липкий пот, покрывавший ладони. Адреналин бил в виски, сердце колотилось, будто пыталось пробить грудную клетку. Она чувствовала себя на грани, как будто стояла на краю обрыва, где один порыв ветра мог унести все. Рядом Фиби — воплощение небрежной грации, той самой, что заставляет задерживать взгляд. Ее длинные каштановые волосы, с теплыми рыжими бликами, будто солнце однажды решило оставить на них свои отпечатки, струились по плечам, разделенные чуть неровным пробором — случайным, но чертовски точным. Бледная кожа, почти фарфоровая, с легким румянцем, выдавала жизнь, бурлящую под этой сдержанностью. Тонкие руки с длинными пальцами, словно созданные для изящных жестов, нервно теребили край свитера, выдавая внутреннюю бурю. Хрупкая, но не слабая — в ее прямой осанке, с чуть наклоненными плечами, чувствовалась готовность рвануть навстречу ветру. Спокойствие в ней было обманчивым: Фиби была как тихий ураган, который еще не решил, где развернуться. Загадочная, манящая, как утренний туман, она притягивала, и хотелось разгадать, что прячется за ее взглядом, хотя бы на миг. Сейчас ее зеленые глаза, обычно искрящиеся дерзостью, были полны тревоги, зрачки расширены, как у загнанного зверя, но в них тлела искра — упрямая, живая.
— Рэйч, эти ставни точно выдержат? — Фиби почти кричала, чтобы перекрыть вой ветра, ее голос дрожал, пальцы впились в свитер так, что костяшки побелели. — Это ж… черт, я не подписывалась на такое! Ноги моей больше не будет в этой Калифорнии, клянусь, уеду в чертов Нью-Йорк!
— Выдержат, Фибс, — Рейчел старалась звучать твердо, но голос предательски дрогнул. — Дом крепкий, бетон, стальные балки, он был построен с расчетом на ураганы. Мы не на пляже. Только не психуй, ладно? И Нью-Йорк, ты серьезно? Там свои ураганы, не лучше. И людей много.
— Лучше, чем эта хрень! — Фиби резко махнула рукой, ее волосы качнулись, как занавес. — Там хоть небоскребы, а не эти коробки и пальмы, которые сейчас в окно влетят! Боже, Рэйч, я серьезно, я… — Она осеклась, ее голос сорвался, и она прикусила губу, пытаясь сдержать панику.
— Спокойно, — Рейчел сжала ее плечо, но внутри у нее самой все сжималось от страха. — Мы справимся. Просто держись меня, окей?
Они забились в гостиную — комнату без окон, где стены были единственным барьером между ними и хаосом снаружи. Пол устилали спальники и пледы, превращая пространство в импровизированный бункер, и было похоже на детский палаточный городок, где можно было притвориться, что все под контролем. На столе — их запас: бутылки с водой, орехи, батончики, аптечка с бинтами и йодом и валерьянкой, два фонарика, радио, которое трещало, но не ловило сигнал, и пачка батареек. У двери в подвал — мешок с песком, их защита от воды, если та решит пробраться внутрь. Они готовились, как могли, но шторм, даже не самый сильный, смеялся над их нелепыми попытками ему противостоять.
Звуки снаружи были как оркестр хаоса, словно симфония Ханса Циммера. Каждый звук бил по нервам:
 
Низкий гул ветра, будто грузовик ревел под окнами, проникал в кости, заставляя зубы стучать от вибрации. Он давил на грудь, как невидимый пресс, мешая дышать глубоко.
 
Свист — ветер находил щели в стенах, трубах, и они пели в хоре, от протяжного стона до пронзительного визга, который резал уши, как скрипка в истерике.
 
Грохот — что-то тяжелое, может, мусорный бак или садовая мебель, билось о стены, каждый удар отдавался в висках. Треск разносился по воздуху: ветки ломались, черепица срывалась с крыш, где-то вдалеке что-то рухнуло с глухим стуком.
 
Дождь хлестал по ставням, как град камней, барабаня так, что казалось, металл вот-вот прогнется. У подвала булькало — вода, словно живое существо, искала лазейку, пробуя их защиту на прочность.
 
Электричество мигало, свет в комнате то загорался, то гас, пока не умер с громким хлопком, погрузив их в темноту. Только лучи фонариков дрожали в руках, выхватывая из мрака их лица, бледные и напряженные.
За окном творился хаос. Дождь лил под углом, превращая улицы в мутные потоки, где плавали обломки — ветки, куски пластика, чья-то кроссовка. Пальмы гнулись, их листья трепетали, как флаги, готовые сорваться. Молнии вспыхивали, освещая картину разрушения: мусор кружился в воздухе, соседский забор накренился, машина на углу улицы съехала в кювет. Гром бил с небольшой задержкой, но достаточно громко, чтобы стены дрожали, а сердце замирало. В какой-то момент молния ударила в трансформатор неподалеку — яркая вспышка, громкий треск, и сноп искр осветил улицу, как сигнал бедствия.

Фиби, воплощение небрежной грации, сидела, обхватив колени, ее каштановые волосы упали на лицо, скрывая глаза. Ее фарфоровая кожа была почти белой, румянец исчез, под глазами появились темные круги. Она вдруг начала шептать, ее губы двигались быстро, слова сливались в тихий ритм. — Господи, пожалуйста, пусть это закончится… пусть дом выдержит… — Ее пальцы сжали свитер, как будто это могло удержать ее от паники.
Рейчел посмотрела на нее, пытаясь скрыть собственный страх за насмешкой. — Фибс, ты чего, молишься? Дурочка, это ж не конец света, всего пара баллов! — Но ее голос дрогнул, и шутка вышла вымученной. Она хотела подбодрить подругу, но внутри у нее самой все кричало от тревоги. Она сжала телефон, экран которого все еще светился. На нем застыла надпись: «Максим печатает…». Он был в сети, когда шторм оборвал связь. Сообщение так и не пришло, но эти слова, зависшие в пустоте, резали сердце. Она представляла, как он сидит где-то в Москве, набирает слова для нее, а сеть, как нож, отрезала их друг от друга. Что он хотел сказать? Что он с ней? Что ждет? Или что-то важное, что она теперь никогда не узнает? Эта мысль была как удар — острая, болезненная, заставляющая горло сжиматься. Она хотела писать ему, говорить с ним, слышать его голос, даже если это всего лишь буквы на экране. Он был ее якорем, она его «Океанской Девушкой», как он называл ее, и без него она чувствовала себя потерянной в этом шторме и безумии.

— Рэйч, я не дурочка, — огрызнулась Фиби, ее голос был хриплым, но в нем появилась сталь. — Я просто… черт возьми, я боюсь, ясно? Это не кино, не дешевый роман, это реально! Если эта крыша рухнет, я… — Она замолчала, снова шепча молитву, ее тонкие пальцы дрожали, но держались за свитер, как за спасательный круг.
— Крыша не рухнет, — Рейчел сжала ее руку, но ее собственные пальцы были холодными, как лед. — Мы в крепости, Фибс. Этот дом пережил и похуже. Ему не страшна даже атомная война — Она пыталась убедить себя, но страх грыз ее изнутри, как голодный зверь. Она думала об Максиме, об их многотомных переписках — о книгах, о море, о том, как она падает с доски для серфинга, — все это было для нее спасательным кругом,  ее убежищем. Теперь, когда связь оборвалась, она чувствовала себя так, будто потеряла частичку себя. Она хотела сделать следующий шаг — сказать ему больше, может, даже признаться, что эти сообщения значат для нее больше, чем она готова была признать. Если они переживут этот шторм, она напишет ему. Не просто что то банальное, типа как прошел день, а что-то настоящее. Она обещала себе это, сжимая телефон так, что он впивался в ладонь.
Стена глаза — пик шторма, когда ветер бил с такой силой, что дом, казалось, скрипел от боли. Ставни дрожали, металл гудел под напором дождя. Гул ветра давил на легкие, каждый вдох был тяжелым, как будто воздух стал густым как в бане. Фиби прижалась к Рейчел, ее хрупкое тело дрожало, но она продолжала шептать молитвы, ее голос был едва слышен в вое шторма. Рейчел держалась за ее руку, чувствуя, как их пальцы сплетаются, как два троса, удерживающие корабль в бурю. Она смотрела на телефон, на «Максим печатает…», и в груди рос ком, смесь страха и надежды. Она представляла, как он сидит у окна, в темноте, набирает слова, которые не дошли до нее. Это было хуже, чем шторм — не знать, что он хотел сказать, не знать, дождется ли она его ответа.
Вдруг — тишина. Дождь стих до редкого стука, как капли, падающие в тишине. Гул исчез, оставив звенящую пустоту. Фиби, чьи каштановые волосы с рыжими бликами поймали свет фонарика, открыла глаза, ее зеленые зрачки вспыхнули. — Это… конец?

— Глаз, — шепнула Рейчел, подбираясь к щели в ставне, ее сердце бешено стучало, каждый шаг был как шаг в неизвестность. — Это глаз шторма, Фибс. Самое спокойное место. Но вторая волна близко.
— Господи, еще вторая волна? — Фиби вскочила, ее голос сорвался. — Рэйч, я не могу больше! Я хочу домой, хочу, чтобы это закончилось! Я… я не хочу умирать тут! — Ее глаза блестели, слезы были близко, но она сжала кулаки, ее хрупкая фигура напряглась, как будто она готова была драться со штормом.
— Мы не умрем, — Рейчел схватила ее за плечи, ее голос был твердым, но внутри она сама боролась с паникой. — Слышишь? Мы справимся. Ты же Фиби, черт возьми, ты как ураган сама по себе! А я… я должна пережить это, потому что… — Она осеклась, глядя на телефон. — Потому что я обещала себе, что напишу ему. Серьезно напишу. Когда это закончится, я сделаю шаг. Я не могу просто… потерять его.

Фиби посмотрела на нее, ее зеленые глаза смягчились. — Твой русский? Рэйч, ты реально втюрилась в этого парня из Facebook? — Она хмыкнула, но в ее голосе была теплота. — Ладно, если он заставляет тебя держаться, то молись, чтобы этот шторм не унес твой телефон. И меня заодно.
Рейчел слабо улыбнулась, но ее сердце сжалось. — Он не просто парень из чата, Фибс. Он… он видит меня. Не актрису, а ту, что падает с доски. Просто меня. И я хочу, чтобы это продолжалось. — Она сглотнула, чувствуя, как слезы жгут глаза. — Я должна пережить это, чтобы написать ему. Чтобы сказать, что… черт, я не знаю, что скажу, но я скажу!

— Тогда давай, держись, — Фиби сжала ее руку в ответ, ее тонкие пальцы были холодными, но крепкими. — И я буду молиться, дурочка или нет, мне плевать. Главное, чтобы мы выбрались.
Рейчел кивнула, прижимая телефон к груди. Сквозь щель в ставне открывался хаос: небо — серое, в кольце черных туч, дождь падал ровно, как занавес. Улица была болотом: вырванные ветки, перевернутый мусорный бак, провода, свисающие, как мертвые змеи. Дым от трансформатора поднимался тонкими струйками. Где-то лаяла собака, детский плач в соседнем доме резал сердце, сирена выла вдалеке. Это была пугающая тишина, как затишье перед новым ударом.
— Шевелись! — скомандовала Рейчел, ее голос дрожал от напряжения. — Подвал, вода, еда, туалет. У нас минут пятнадцать, Фибс, не тормози!
Они рванули, двигаясь на автомате. Мешок у подвала был сухим, но они затолкали под него тряпки, укрепляя баррикаду. Съели по батончику, запивая водой, которая казалась совсем безвкусной от страха. Сбегали в туалет, каждый шаг отдавался эхом в пустом доме. Радио трещало, выдавая обрывки: «…укрытие… вторая волна…». Телефон Рейчел показывал 25% заряда, сигнала не было. Она смотрела на «Максим печатает…», и сердце сжималось, как будто кто-то вырвал у нее надежду. Она хотела написать ему, сказать, что жива, что думает о нем, что этот шторм не сломает и не заберет ее. Она хотела сделать шаг — не просто переписка, а что-то большее, что-то, что она боялась даже назвать.
Порыв ветра вернулся, резкий, злой. Гул накатил, дождь хлестал по ставням, как кулаки. Вторая стена шторма ударила, не такая мощная, как в урагане, но достаточно, чтобы дом скрипел, а ставни дрожали. Что-то на крыше треснуло, звук был как выстрел, заставивший Фиби вздрогнуть. Подвал забулькал громче — вода искала путь в дом.
— Рэйч, я не могу! — Фиби снова начала шептать молитву, ее голос дрожал, но в нем была решимость. — Господи, пожалуйста, дай нам выбраться…
— Дурочка, — Рейчел попыталась улыбнуться, но ее губы дрожали. — Молись, если помогает. Но мы справимся. Я должна справиться. Ради него. Ради нас. — Она сжала телефон, чувствуя, как «Максим печатает…» это становится ее мантрой, ее обещанием. Она переживет этот шторм, напишет ему, скажет, что он значит для нее. Она сделает шаг, даже если это пугало ее больше, чем буря.
Страх отступал, сменяясь усталостью и упрямством. Они пережили первую половину, вместе, плечом к плечу. Дом держался, несмотря на скрипы. Фиби, чья небрежная грация теперь была пронизана стальной решимостью, продолжала шептать молитвы, но ее рука в руке Рейчел была твердой. Рейчел прижала телефон к груди, представляя Максима, его слова, которые так и не дошли. Она выживет — ради Фиби, ради себя, ради того, чтобы написать ему, чтобы их виртуальный роман стал чем-то большим. Это была ее гавань в хаосе. Она сжала руку Фиби, чувствуя, как их пальцы снова сплетаются, как два троса, и ждала окончания стихии, которое было так близко, но все еще казалось недостижимым.