Почерк Леонардо

ПОЧЕРК ЛЕОНАРДО (редактируется)


Глава первая

Облава

В 1995 г. ночи в апреле были почти все ясными. Так произошло и в этот раз. Полнолуние затмило лишь несколько набежавших облаков, от чего блики света небесного тела вызвали непроизвольную дрожь Волги. В фильме в такие моменты играет завораживающая, таинственная своей интригой музыка.
Неожиданно свет луны выхватил вереницу людей, которые медленно, украдкой двигались вдоль берега реки, прячась под начинающими цвести низкими кронами деревьев невысоких карагачей. Сведённые брови, плотно сжатые губы, устремлённый вперёд напряженный взгляд с оттенком азарта,  тяжёлые и сдержанные вздохи. Кто в тёмно-серых одеждах, кто в спортивных костюмах — в общей перемещающейся массе они выглядели зловеще-молчаливыми.
Среди них было два брата. Виктору, темноволосому на вид было лет 12.  Алеше, светло-русому мальчугану, не дашь и десяти. Они держались друг друга, словно были привязаны какой-то невидимой нитью.
— Помнишь, что я тебе на лавке говорил? — спросил почти шёпотом Виктор. В его низком голосе ещё сквозили ноты начавшегося ломаться голоса подростка.
— Да. Мне рыбу далеко в кусты затаскивать. — кивнул младший.
— Если в петли севрюжатины много попадёт, тогда рядом на берег отбрасывай, — ответил старший. Затем грозно добавил: — Только не на леску. А то бороду сделаешь.
Десятилетний мальчик вмиг стал серьёзным, глянув на лицо брата, на котором была видна, казалось, каждая мышца, а широко раскрытые глаза словно отражали внутреннюю тревогу за будущее.
Алеша смотрел с нескрываемой страстью на швейцарский перочинный ножик с оранжевой ручкой, который висел у старшего брата на поясе. Он еще помнил приятную тяжесть в руках этого, обладающего невероятными перспективами, ножа.
— Если мы рыбу с трёхкилограммовой икрой поймаем, ты его подаришь мне? — кивнул младший брат на нож. Он слегка поддался к поясу Виктора и прикоснулся к оранжевой ручке своей мечты, как к реликвии, и сразу же одёрнул руку, но не взгляд.
Старший свёл брови и нахмурил лоб:
— Заслужи сперва сам, самостоятельно. — Наклонившись, он взял за подбородок лицо братишки и строгим голосом добавил: — Понимаешь, что такое самостоятельность?
Мальчик кивнул и вновь коснулся ножа, который приятно холодил. Затем посмотрел в сторону реки и обиженно произнёс:
— Я с ним быстрее самостоятельным стану.
Ребята медленно двинулись дальше, ловя сзади насмешки и откровенный смех других ходоков.
— Придурки! С первого раза практически никто не ловит. Вы только водоросли подловите и трусы прошлогоднего утопленника, — засмеялся кто-то справа. Виктор повернулся и пристально и со злом посмотрел на подростка по соседству, которому на вид было лет 16. Его фигура в темноте сливалась с ветками деревьев и во тьме на бледном  лице виден был только оскал насмешника.
— Вы, мальки долбаные, заткнитесь! Евсейчики, если бы не ваш отец, вам бы вообще никогда не видать ночного берега. Пользуйтесь добротой «Кума», — слова мелкой картечью вылетали изо рта тридцатилетнего мужчины и сиплым голосом цеплялись за нежную кожу подростков.
— Кто такой «Кум»? — спросил младший у старшего. Тот уже ушёл слегка вперёд и не смотрел на брата.
— Авторитет! — полушепотом и с трепетом ответил старший, словно говорил о кумире всей своей жизни, который спас ему жизнь. — Он когда-то с нашим отцом дружил, когда папа ещё жив был.
Белобрысый мальчуган на мгновение замер и посмотрел на небо, на котором сквозь тощие кроны деревьев мерцали небесные жители и дарили всем существам свой металлический свет. С грустью в голосе Алеша спросил:
— Он сейчас на небе?
Старший никак не отреагировал на вопрос брата, молча продвигаясь вдоль берега и иногда наклоняясь под ветками с редкими листьями.
— Я скучаю по нему, — голос младшего дрогнул и по щекам скатилось две слезы.
Через пару мгновений он сжал кулачки, поджал губы и свёл брови. Продолжив движение и глянув на освещённую полночную реку, он вытер глаза рукавом чуть великоватой для него куртки и всхлипнул. Это единственное, что услышал старший, так и не взглянув на брата. Но если бы обернулся, то заметил бы застывшие кристаллики грусти.
Неожиданно откуда-то из кустов раздался приглушённый свист. В следующее мгновение берег заполнили люди. В воздухе подвисло отрывистое тихое дыхание, пространство наполнили сосредоточенные лица. Мужчины подбегали к кромке берега, наклонялись и щупали илистое дно. Затем находили что-то и начинали тянуть. Братья замерли и молча наблюдали, как взрослые натягивали поднятые со дна лески и наматывали её на руку. Кто-то просто аккуратно и не спеша наматывал её на свою руку, кто-то кольцом ронял себе под ноги прозрачную леску.
Всплеск справа вынудил братьев оторваться от неожиданного и захватывающего зрелища и посмотреть в сторону источника шума. Они заметили в воде надувной баллон от машины, с помощью которого мужчина лет 30-ти подтягивал себя за толстую капроновую веревку сетей для рыб к центру реки. Вскоре на поверхности воды показались носы осётров.
Природа бесновалась, пытаясь бороться с руками браконьеров. Тучи накрыли полуночную луну и скрыли от глаз братьев молчаливую биту в воде. Рыбы бились хвостами о воду и резали своими шипами руки мужчин, инстинктивно борясь с людьми. Всплески, тихая ругань, надрывный шёпот повисли над рекой серым шумом, словно в большом телевизоре приглушили звук.
Завороженные этой невероятной картиной, братья только через минуту пришли в себя и побежали к берегу. Старший первым вбежал в воду по щиколотку и стал щупать по дну руками, что-то ища на илистом дне. Сосредоточенность и частое, но спокойное дыхание выдавало в нём не по годам повзрослевшего подростка. Он нашёл воткнутую в ил палку, которая едва высовывалась из воды, нащупал леску и стал ее тянуть. Вытягивая снасти, Виктор медленно пятился назад, не заботясь о том, что или кто может быть за спиной.
Леска была нервно напряжена в руках мальчугана из за улова, который еще не был виден, но тяжестью и грубым подергиванием ярко о себе свидетельствовал. Хаотично оставляя перед собой вытянутую леску, он с азартом смотрел на круги, которые она оставляла, покидая воду. Неожиданно леска резко рванула назад и также резко ослабла, словно в последний момент рыба решила бороться за свою жизнь и сорвалась с петель. Мальчик вскрикнул, но продолжил тянуть леску на себя, наматывая на этот раз её на кисть руки. Невидимая рыба снова напомнила о себе, натянув леску. Тонкая леска от напряжения врезалась под кожу мальчика. Несколько алых капель соскользнуло с ладони подростка и окропило влажную землю.
Леска продолжала медленно двигаться в руках Виктора. Это было подобно началу танца, когда партнёр делает первый шаг, приглашая другого следовать за ним. Движение было медленным, осторожным, как будто они боялись нарушить хрупкий баланс ночи. Младший брат ощутил натяжение лески, словно это был оголённый провод, и инстинктивно ответил движением своей руки. Они начали двигаться синхронно. Казалось, что они танцевали уже много лет подряд, хотя рыбачили не так уж часто и, тем более, без сентиментальностей и панибратства.
 Рыба на другом конце лески, казалось, чувствовала эту энергию и сопротивлялась сильнее: леска натянулась до предела, и подростки почувствовали, как по их телам проходит дрожь, поднимаясь от самой земли и устремляясь то ли к звёздам, то ли на помощь рыбе. Братья продолжали бороться с уловом вместе, но теперь их движения казались резкими и отчаянными. Каждый шаг был наполнен диким азартом, смешанным со страхом перед неизвестностью и желанием победить её.
 Подростки не обращали никакого внимания на происходящее вокруг них, хотя некоторые из взрослых браконьеров, словно тени, кружили то сзади, то по сторонам.
Глаза мальчишек блестели в лунном свете, отражая внутреннюю борьбу. Они знали, что этот танец — нечто большее, чем просто ловля рыбы. Это был скрытый ритуал, посвящённый их внутреннему миру, их страхам и бледным, еще не сформировавшимся надеждам.
   Внезапно рыба перестала сопротивляться. Леска ослабла, и подростки остановились, тяжело дыша, посмотрели друг на друга. Вода успокоилась, но теперь она выглядела иначе — глубже, мудрее. Они начали медленно поднимать из воды запутавшуюся в петлях рыбу. Это был толстый осетр с бледно голубым отливом и красивыми шипами, пунктиром проходившими через всю плоть. И это была не просто добыча мальчишек, а символ их собственного страха перед неизвестностью, с которой однажды они остались наедине.
Алеша восхищённо смотрел то на брата, но на рыбу. Его зрачки расширились, создав эффект «бликов в глазах», и в них по прежнему просматривались искорки азарта, смешавшись с блеском радости. Даже в темноте от луны не скрылась широкая улыбка на лице подростка. Мышцы лица расслабились и мальчик, казалось, засмеялся.
— Отойди от рыбы! — сквозь зубы кинул старший брат. Казалось, он не разделял радость от улова большого осётра, которого они  напряжённо пытались вытащить из реки.
Это не омрачило младшего. И, присев завороженно на корточки, он только собрался погладить добычу.
Неожиданно ночное небо разрезали красные всполохи от выстрелов ракетниц. Ощущение, что внезапно включили все прожекторы, словно это была не колыбель звёзд, а стадион на несколько тысяч посетителей, чьи прожекторы разом осветили поле и трибуны.
Младший брат с тем же восхищением задрал голову и стал разглядывать небо, сияющее от ракетниц.  Мир словно рукоплескал им ярким парадом фейерверков.
Яркие огни от ракетниц стали медленно кружить на своих парашютиках по ночному небу, словно мотыльки, проплывая иногда на фоне полной луны и дразня восхищенного Алексея.
— Хочу парашют, — прошептал мальчик и подпрыгнул, словно хотел попробовать достать один из них. Именно они не давали рухнуть ракетницам, а плавно спускали их в ночную мглу.
— Баран, это облава, вытаскивай быстрее! — прорвался в восприятие Алеши голос старшего брата.



Смертельная Самостоятельность

По краям берега завыли сирены машин. Из милицейских «буханок», внезапно появившихся на берегу, и «ПАЗиков» стали выскакивать люди в милицейской форме. Над берегом поднялся шум. Кто-то из ребят засвистел и закричал: —Шухер!.
Где-то прогремели выстрелы. Громкий хлопок, в обычной обстановке вызвавший бы шок у младшего, и ударная волна, разорвавшая тишину. Внезапная и мощная с  коротким, отдаляющимся отзвуком, будто отскакивающим от деревьев и реки. Несколько браконьеров в воде, которые перебирали сети на надувных баллонах на середине реки, бросили в реку сети и стали быстро грести к противоположному берегу.
Жёлтые столпы милицейских фонарей, сновавшие по поверхности воды, пробивая темноту вплоть до противоположного берега. Мат оперативников, которые преследовали и задерживали браконьеров. Общий шум, резко спустившийся на тихий берег Волги. Всё это казалось тяжким сном, от которого обычно просыпаешься уставшим.
И в этой суматохе старший брат сумел вытащить рыбу, обхватить её руками и, не распутывая лески, ринуться в кусты. По пути он то и дело оступался из-за волочившихся за рыбой снастей. Бежать было невероятно тяжело, потому что в их снастях запуталась еще одна рыба, которая еще была под водой на дальнем конце лески.
Несмотря на тяжесть дополнительного груза, Виктор настойчиво и упрямо нес свой первый улов к спасительным кустам молодого карагача.
 Через несколько секунд старший обернулся на крик Алеши: «я сам!». Виктор остановился, едва не упав вместе с рыбой.  Алеши не было рядом. Приглядевшись к кромке берега, он увидел  младшего братишку по пояс в воде.
Для него это было все еще игрой, в которой лишь возросли ставки и повысился уровень борьбы. Если на первом надо было просто тащить леску из воды, сейчас добавилось сложности в виде других игроков и условных «врагов», которые мешают выполнить задание и завершить игру.
Старший вздохнул и стал наблюдать, как младший начал подтягивать леску с вертевшейся второй рыбой. Она была явно больше той, что он держал в руках.
Шум не стихал. Он то наплывал волнами, то слегка отдалялся от берега, но всегда был рядом. Кто-то ругался, кто-то кричал. Где-то трещали кусты под натиском мужских дерущихся тел. Кто-то прокричал басом и в следующее же мгновение раздался ещё один выстрел. Небо прорезала очередная ракета, которая своим ярким светом обнажила происходящее на берегу.
 В этот раз Алеша не задрал головы и не посмотрел вожделенно на звёзды. Он всё ещё был в воде и тянул рыбу. Пальцы рук от холода почти не двигались, но ему было всё равно. Ощутил он это только когда попытался подхватить приблизившегося осётра под жабры. С первого раза не удалось, однако он не сдавался и с третьей попытки ухватил добычу, после чего решил выбираться из ледяной воды.
Если бы не возраст, то Алеша давно бы сидел в наручниках на заднем сиденье милицейской машины. Однако один из представителей порядка, увидав под светом ракетницы развернувшуюся в воде битву, решил, что пацан подождёт и бросился догонять одного из взрослых браконьеров.
Увидев мимо пробегающего инспектора, Виктор прыгнул вместе с рыбой под лежачий рядом с ним кусок поломанной коряги. Как только служитель закона скрылся и перестал быть реальной угрозой, он неловко поднялся, тяжело дыша и настойчиво держа в правой руке по прежнему натянутую леску, в которой была крепко замотана в петлях рыба.
— Сейчас, сейчас только дотащу под дерево и вернусь к тебе, — цедил он себе под нос, подтягивая остатки лески к себе, будто надеялся, что младший брат всё отлично слышит. — Сейчас, ещё немного…, ещё немного.
Виктор дернулся всем телом к уже близким кустам, крепко сжимая рыбу и подтягивая снасти. Вдруг раздался резкий и короткий щелчок обрыва натянутой лески и тут же Виктор упал в траву. Эта звуковая «взрывчатка» мгновенно приглушила старшего брата. Он снова повалился на землю вместе с рыбой.
В следующее же мгновение на другом конце снасти освободившаяся от лопнувшей лески рыба стала обвиваться вокруг младшего брата, словно хотела отомстить и взять в плен. Пальцы  Алеши соскользнули в ближайшую петлю и леска тут же затянула ее на запястье. От неожиданности мальчик замер и как заворожённый наблюдал за происходящим. Однако, когда осётр погрузился под воду и дёрнул леску, от неожиданной боли Алеша вскрикнул.

Виктор поднялся на ноги вместе с рыбой. И, услышав вскрик братишки, быстро, с отчаянием в действиях, вновь обхватил рыбу, впивающуюся шипами в его руки, и побежал с ней к ближайшим кустам.
— Сейчас. Сейчас я вернусь... Ещё немного…», — шептал старший, настойчиво волоча рыбу, которая вместе с носом и хвостом была в двое больше него.
Неуклюже дотянув до ближайших кустов, он перевел дыхание и на выдохе, не оборачиваясь к берегу, прошептал:
—Сейчас, Я быстро. Сейчас!
С надрывом и хриплым рыком бросая рыбу в небольшую канаву под кустом молодого карагача, он вновь прошипел себе под нос:
 —Сейчас!
Дернувшись в сторону берега, неожиданно петля на его левой руке запуталась и он опять упал на рыбу. Переведя дыхание, Виктор вытащил из под пояса свой перочинный ножик. Лихорадочно раскрыв лезвие ножа, он засунул его под леску, но воткнул кончик ножа себе в левое запястье. С  надреза на запястье пошла кровь. Из за холода и протяженного аффекта Виктор не почувствовал боли. В голове лишь блеснула мысль: «хорошо что вену не перерезал, иначе черная кровь пошла бы» . Когда-то он видел, как во дворе после словесных разборок у одного блатного обильно шла, очень черная и жидкая кровь.
— Витя! — отчаянно донеслось со стороны берега.
Виктор сделал еще одну попытку перерезать леску, стянутую на запястье. Когда располосованная пополам леска податливо упала на землю, он сразу вскочил с земли и, с приглушенным голосом: «Я сейчас. Я уже иду», побежал к берегу.
На бегу он вытер о брюки ладони, пытаясь избавиться от слизи и теплой крови.
 Ночная мгла словно поглотила полную луну. Было темно, несмотря на суматоху. Виктор споткнулся о какую-то коряку и снов упал.
Подбежав к самой кромке берега Виктор столкнулся с тишиной, которая как новый вызов в его еще не окрепшей жизни, резала своим безучастием к происходящему. Тишина, которая на протяжении его жизни означала опасность больше, чем опасность от непредсказуемости.
Тишина давила и угнетала. У мира внезапно закончились батарейки.
Небо рассекли две красные линии. Ничего неожиданным больше не было. Все наполнилось темнотою безысходности.
Мальчик, в попытках различить в тишине воды голос своего братишки, завертел головой: пусто, будто враз никого не стало, и не только звук, но и все существа пропали с планеты, оставив его только с одной реальностью, где он один...
 С окаменевшими глазами Виктор медленно продвигался по воде. Он не мог найти Алешу: то ли вспышка ослепила его, то ли брат…   Наконец, вода стала подбираться к его груди. Он остановился и стал озираться.
– Леха, ты где? Леша...!
Виктор мотал головой в разные стороны в надежде найти младшего брата. Но даже всплеска не было видно на поверхности воды. Река вновь стала величественно гладкой.
— Я пришёл. Ты где? … Лёша, я ведь пришёл! — сдавленным шёпотом произносил Виктор. Желание отыскать брата влекло его вперёд, в водную тёмную глубину. Но внутренний рациональный голос останавливал всякий раз, когда Виктор делал шаг вперёд.
В глазах подростка замер ужас. Он вскинул брови, от чего на лбу появилась широкая горизонтальная морщина. Уголки губ поползли вниз, тогда как щёки напряглись и приподнялись, создав ощущение, что лицо «замёрзло» в этом выражении. Ноздри задышали так, словно Виктор только что пробежал стометровку и... проиграл её.
Взгляд блуждал по поверхности воды, но ни за что не мог зацепиться. Где-то на середине реки ударила хвостом по поверхности реки рыба. Короткий всплеск и вновь застывшая тишина.
Уже тихо, словно говоря самому себе, и по-прежнему оглядываясь вокруг себя, он прошептал: «Я пришёл. Я здесь. Я здесь, братик».
Стекло поверхности реки застывало на газах. Вот уже ни кругов от рыб, ни рыков за спиною Виктора, воюющих за свои права людей. Ничего. Виктор медленно достал из кармана перочинный нож. Посмотрел на него как на молитвенник. В глазах рябило то ли от откуда-то появившейся слезы, то ли от непонятной тряски рук, что подросток раньше не замечал за собой. В следующее же мгновение Виктор сжал кулаки, поджал губы, занёс руку с ножом с оранжевой ручкой и кинул его в застилающую воду темноту.

Едва уловимый всплеск и мир обрушился на подростка со всей тяжестью, абсурдностью и происходящей вокруг жизнью. Мир без предупреждения включил громкость своих колонок на полную.
Вновь выстрелы, ругань взрослых, хлопки, бряканье наручников, глухие удары настигли слух Виктора и вынудили поморщиться. Он развернулся, медленно вышел на берег и упал на мокрый прибрежный песок. Ладони стали искать в темноте леску от удилища.
Наконец он нащупал леску, один конец которой был привязан к торчащей где-то под водой палке. Нейлоновая нить натянулась и напомнила о рыбе, которая ещё прыгала и сопротивлялась под кустами, где Виктор и оставил её.
Добредя по леске до рыбы, он уже ни разу не обернулся в сторону реки. Не замечая, что улов в два раза превышает его рост, он схватил по другую сторону от рыбы леску и потянул ее. Леска податливо и свободно указала направление обратно в сторону реки. Виктор автоматически подтянул к себе леску до самого ее обрыва.
Какое-то время он смотрел на оборвавшийся кусок прозрачной лески. Невозможно было сказать о чем он сейчас думал. В его восприятии было обрезано ВСЕ! Ни мысли, ни желания. Может именно так и выглядит сожаление или утрата. Так воспринималась неожиданная смерть отца от пули, выпущенной на групповой разборке от того, кто так и не распознавался в темноте прошлого. Так воспринималось молчаливое отсутствие мамы, которую он никогда не помнил, но понимал, что она ведь должна быть.
Неожиданно повзрослевший Виктор обхватил осётра руками. Молча он поднялся и двинулся в сторону кустов. Впереди была темнота леса, лишь редкие всполохи ракетниц и луна освещали путь. Низкие кусты не мешали своими ветками. Только начав покрывать их собой, листва не загораживала редкий свет, ведя Виктора дальше от молчаливого берега.
Виктор не успел сделать очередной вздох, как земля пропала под правой ногой. Следуя по инерции за тяжёлой рыбой, он не успел остановиться. В следующее мгновение мир перевернулся, луна в небе резко переместилась в другой угол, а голова ударилась о воду. Виктор погрузился в холодную воду.
— Кто это? — спросил гнусавый голос мужским басом. 
Виктор только ощутил, что теперь полностью стоит в воде. Он замотал головой, прижал к себе рыбу и посмотрел в темноту.
— Чего ты молчишь? Ты чё, бивень? Не понял?
Виктор молчал, словно не хотел нарушать обет молчания после случившегося. Ответила за него рыба, забив хвостом о ледяную воду. Она всё ещё хотела выбраться из плена.
— Что за сука? Отпусти рыбу в воду! Харе бахать нас! Она нас всех спалит! Облава ещё не кончилась! — кто-то рядом с Виктором был явно раздражён. Резкая речь с гнусавой хрипотцой и наряженный голос только побуждали Виктора ещё глубже погружаться в себя. Мир стал чем-то отдельно существующим, преграждающим путь, субъектом.

Виктор в темноте огляделся, пытаясь разобрать с кем очутился в яме, и сглотнул.
Если бы не поворот головы, всё могло завершиться иначе. Первый удар пролетел над головой Виктора и завершился удивлённым возгласом: «Да ты чё, мелкий что ли?»
Второй был резче и более целенаправленным. Он прилетел прямо на дыхание Виктора, который не успел толком испугаться от первого. Грубый, сильный, точный удар вынудил мальчугана всхлипнуть и укрыться под водой. На этом эмоции закончились, отойдя на второй план от острой боли в районе лица. Мышцы рефлекторно напряглись, рот от неожиданности приоткрылся, не издав при этом ни звука. Слёзы! Нет, не от обиды, а от чего-то странного другого заполнили глаза,
Виктор продолжал молчать, прислушиваясь к немым восприятиям происходящего. Вместо того, чтобы ответить хоть как-то на случившееся, он лишь сильнее прижал рыбу к себе и, стуча зубами от холода, прошептал: «Я пришёл. Я здесь».
Злость окутывала его, как холод апрельской Волги. Через паузу он процедил сквозь зубы как мантру: «Я здесь».
 — Ты кто? — только и услышал он  в ответ мужской по-настоящему голос.  В яме стало тихо.
— Ты, шкет, быстро выбрось рыбу, а не то, падла скользкая, ты у меня песок глотать начнёшь! — голос шёл откуда-то сверху и сзади. Мужской, но с истеричными испуганными нотами. Виктор не шевельнулся.
  Неожиданно кто-то пробежал мимо ямы, разбрызгивая сапогами грунтовые воды. Шаги утихли, но появились бледно-жёлтые лучи фонарей, за которыми следовали два милиционера.
— Не мог он далеко с таким осетром уйти. Я сам видел его в воде с рыбой. Мальчишка совсем ребёнок. Он точно где-то здесь, — голос осёкся, свет дёрнулся куда-то влево. — Закопать тоже не успел бы.

Виктор, услышав эти слова, перехватил руками рыбу посильнее и одновременно обхватив ее ногами медленно погрузился под воду.
Только неразличимые в темноте круги сомкнулись над его головой, как небо вновь озарила красная ракета.
   Милиционеры замолчали, выпрямились и в свете ракеты стали осматривать местность вокруг себя, пытаясь успеть за короткую световую жизнь пиротехники найти то, что потеряли. Увлёкшись поисками, они прошли мимо ямы, в которой затаились спрятавшиеся браконьеры.
  Двое из них не отрывали взгляда от места, где ещё несколько мгновений назад темным силуэтом проявлялась мальчишечья голова и трепыхалась крупная добыча. Они ещё слышали его «Я здесь. Я пришёл». Одному из них было на вид лет 40. Коренастый, с татуировкой на шее выдохнул и тихо сплюнул.
— Где он? — не смотря на своего товарища, спросил он, находясь в небольшом водоеме и внимательнее всматриваясь в воду перед собой.
Последний отблеск ракеты поймал испуганные и недоумённые взгляды браконьеров.
Красный свет погас и это было словно знаком: голова мальчика вновь появилась на поверхности ямы. Он ничего не сказал, лишь жадно захватил воздуха, надул щеки и вновь скрылся под водой. Рыбы на этот раз не было слышно, однако мужчины чувствовали её угасающую жизнь.
Мир вновь погрузился в вязкую тьму. Мужчины переглянулись и уставились на место, откуда только что вынырнула из мутной воды голова. Казалось, прошло не больше минуты, как Виктор вновь оказался на поверхности воды. Мужчины хотели было что-то сказать, но тщетно. Подросток слился с уловом и водоёмом, и всей той реальностью, которая продолжала одновременно всасывать в свой собственный водоем, в свою собственную глубину безысходности и молчаливой отчаянности.
Виктор выныривал на поверхность и автоматически глотал воздух. Как и его добыча, жабрами отчаянно всасывающая кислород из воды, он, словно во сне, цеплялся за жизнь. Затем он вновь погружался в тёмную мутную лужу. Делал он это так тихо, что мужчины рядом каждый раз отчётливо улавливали на выдохе произносимые им шепотом слова: «Я здесь, я здесь». Его силуэт сливался с острым носом рыбы и выглядел зловещим на фоне полной луны.
Бледная маска, не выражающая ничего, словно въелась в его лицо. Каждый раз, когда он появлялся на поверхности, взрослые с  недоумением, граничащим с мистическим страхом смотрели на то, как Виктор методично ныряет и выныривает со словно приросшей к рукам рыбой, и всё шепчет - «Я здесь».
Ещё более зловеще смотрелись в каком-то глубоком надрыве слёзы, которые были частью самих глаз на мокром лице Виктора.
 Он молча, по взрослому зло и с отчаянным вызовом ко всему и во всем плакал, словно в зловещем ритуале погружаясь и поднимаясь на поверхность мутной воды.


Мозаика крыльца

   Свет луны дополнял уставший фонарь, стоящий уже не один десяток лет возле трёхэтажного дома. На несколько построек пара фонарей и свет луны тускло освещали силуэты людей и двор с обшарпанными деревянными скамейками, которые словно щит защищали город от огорода, начинающегося сразу после забора.
Затягивающая в бессмысленные рассуждения о смысле жизни мгла давила своей непроглядностью на усталых людей, собравшихся вокруг этой лавочки.
— Суки! Грамотно сработали, прямо на переборе накинулись. Никто рыбу для общака не вытянул? — спросил человек с низким  и хриплым голосом, по интонации, которого не сложно было догадаться, что он был одним из старших в этой группе людей.
Невысокий, коренастый мужчина лет 45 в потёртых брюках и свободно висящем свитере сидел на спинке одной из скамеек, покуривая и взирая на окружающих его товарищей. Короткостриженные волосы и едва заметный небольшой шрам под подбородком на шее придавали ему и без того зловещий вид. Пара парней сидели рядом, остальные расположились кто на ведре, кто на почти сдувшемся футбольном мяче, кто вообще стоял и выделял себя из темноты лишь огоньком сигареты. Из мрака к лавке протянулась рука с бутылкой дешевого вина с тёмно-алой жидкостью. Каждый из собравшихся по очереди отхлёбывал из бутылки и передавал ее дальше.
— Неа. Все пустые пришли, — кто-то распаковал очередную пачку сигарет и чиркнул спичкой. Казалось, это было их ежедневным ритуалом. Все действия были отлажены и механистичны, как на невидимом конвейере по упаковке бессмысленности...
Старший пару раз затянулся предложенным ему косяком, передал в том же порядке, что и бутылку портвейна, и обвёл собравшихся строгим взглядом из-под нахмуренных бровей:
— Кого поймали? Кто видел?
Сидевшие рядом со скамейкой ребята начали как по команде возбуждённо шептать, вспоминая произошедшее. Кто-то робко произнёс:
— Я видел, как Перстня грузили в пазик.
Кто-то добавил:
— Тёмку с рыбой замели. В сетях запутался, придурок! — голос на секунду прервался, чтоб сплюнуть. — Тёмыч срок заработал. Менту в харю заехал. Его не отмахать теперь.
Сидевший на ведре средних лет мужчина произнёс, не отрываясь от пачки сигарет, которую крутил в руках:
— Если бы только рыбнадзор наехал, до базарились бы. С синими в погонах сложнее. Друг на друга стучат, как падлы голодные.
Старший внимательно всех слушал, следя за каждым словом и жестом говорящих. Затем прищурился, глубоко вздохнул и на выдохе зловеще и угрожающе процедил сквозь зубы:
— Откуда они? Кто палево привёл?
На какое-то время над мужчинами нависла тишина. Лишь затяжки сигарет и папирос, да глотки из всё ещё кочевавшей бутылки врывались периодически в тёмный воздух. Пахло дешёвым куревом, смешанным с дымом из под анаши, сырой землёй и зависшей напряжением тишиною.
Сидевший на ведре мужчина хлопнул себя по коленям, упёрся в них ладонями и посмотрел на старшего:
— Это совместная, сборная солянка была. Рожи незнакомые, в основном. Два схрона наших не заметили на берегу. Мимо прошли. Точно не наши.
На лбу старшего появилась еле видная в бледной темноте складка, а прищуренный взгляд даже из темноты пугал своей напряжённостью и пронзительностью. Скулы заиграли под щеками. Мимика словно стала угловатой и резкой. Он едва вымолвил плотно сжатыми губами:
— Никто не маякнул! Какого хрена? Где все прикормленные были?!
Кто-то из ребят сквозь сигарету и сжатые зубы медленно проговорил:
— Тихо всё было, когда на берег выходили.
Из темноты раздалось щёлканье семечками, затем мужской бас почти шёпотом отрывисто произнёс, словно выплёвывая слова, а не шелуху:
— Да, подставили нас. Ждали, суки! С того берега пару раз зажигалками светили. Мы с Цапой засекли эту суету.
Сидевший по правую сторону от Кума мужчина лет 30 в спортивном костюме и с наколками на кистях рук добавил:
— Барычу не повезло с Тушканом. Они на баллонах на другую сторону реки рванули. А там видимо ждали.

Оглянувшись вокруг, словно присматриваясь к темноте, Кум спросил:
— Молодых Евсейчиков не видно?
Кто-то почти за скамьёй со старшим сначала прокашлялся, затянулся и наконец произнёс:
—  Они до последнего рыбу тянули. Я видел, когда в кусты теканул.
Его сосед сначала ухмыльнулся, принял бутылку и вышел под искусственный свет фонаря, который ничего не давал, а только дополнительно утомлял своей беспомощностью. Парень тридцати лет с чисто выбритым лицом и голубыми глазами добавил:
— Ничего с ними не случится. Мелкие. Даже выкупать их у ментов не понадобится. В школе только отсидят в директорской, — он осмотрел собравшихся, посмотрел на свои ногти и передал бутылку по кругу дальше и скрылся в тени.
Неожиданно из темноты сначала донеслось тяжёлое шлёпанье сапог по мокрой земле, затем в тусклое освещенное пространство вывалились два взрослых браконьера, которые сидели в одной водяной яме вместе с Виктором. Уставшие, в мокрых одеждах мужчины молча подошли к скамейке, с которой сразу же кто-то спрыгнул, уступая место.
Двое устало плюхнулись на скамью. Кто-то из темноты сразу протянул им бутылку вина. Все пристально, насколько это было возможно разглядывали пришедших. Казалось, даже сигареты перестали дымить, чтобы не нарушать всё сгущавшуюся тишину над толпой недовольных мужчин. Отпив из бутылки двое вновь подошедших уткнулись молча взглядом в землю, думая каждый о своем.
Кум слегка наклонился и спросил, глядя на пришедших:
— Дэн, как вы?
Двое молчали, как и все вокруг. С их курток медленно по телу скатывалась вода. Лысый, вырвав изо рта рядом с собой сидевшего соседа папиросу, нервно закурил.
И вновь чья-то тяжелая и мелкая поступь разрезала ночной воздух. Но на этот раз в поступи не было монотонности, с которой шли уставшие, но всё же твёрдо стоящие на ногах зрелые мужчины.
Тишина вдохнула и выплюнула в тусклое освещение мальчишку 12 лет.
В руках Виктора всё также был его первый улов. Он нёс уже успокоившуюся рыбу обеими руками, крепко прижимая ее к себе. Казалось, он не выпускал её всё это время: костяшки пальцев выделялись своей белизной даже в темноте. Руки и лицо были в ранах от шипов рыбы. В некоторых местах просматривалась запёкшаяся кровь. Хвост рыбы и остатки петель и лески волочились за подростком между неуклюже расставленных ног. Тусклыми бесцветными глазами он смотрел перед собой. Расширенные зрачки ни на что не реагировали. Шевелились и были ещё живы лишь губы, которые продолжали шептать как мантру одни и те же слова:
— Я здесь. Я здесь.
Он едва держался на ногах. Вес рыбы тянул его вперёд, руки были напряжены, шаги были медленными и короткими. Казалось, всё тело била мелкая дрожь. Подросток медленно, словно приведение, прошёл мимо собравшихся, не отразив их присутствие.
— Да это же из старших Евсейчиков! — кто-то воскликнул из темноты.
— Кто сказал, что сегодня не рыбный день? — восторжествовал высокий мужчина сидевший недалеко от Кума. Кто-то передал ему бутылку. Он поднял её над головой, в знак молчаливой победы, и припал к горлышку.
Лысый мужчина, сидя на скамейке и смотря как мимо него проходит настойчивый и не сдавшийся мальчуган, которому он заехал по лицу, сплюнул слюну с никотином и проговорил:
— Хрен им собачий, а не облава. Ни че ментам не свалилось. Пусть песок жрут, суки.
Кум поднялся со спинки, внимательно посмотрел на скрывающуюся в темноте спину подростка, слегка улыбнулся и медленно стал хлопать в ладони. Кто-то из толпы подхватил жест. Вскоре все собравшиеся дарили Виктору овации.
 Лысый присоединился, начав хлопать одной ладонью по своей татуировке на шее.
Виктор, молча, оглушенный произошедшим, не обращал никакого внимания на аплодисменты в его честь. Он прошел мимо, оставляя за собою лишь едва заметный шлейф сероводорода и металлического привкуса от уже уснувшей рыбы.

   Красивая, но строгая мозаика крыльца встретила подростка блеском и свежестью, словно её только что помыли чистой родниковой водой. Стены здания облицованные в крупные мраморные плитки создавали ощущение роскоши и стабильности того, что сложно было объяснить.
 Сюрреализм такой смены обстановки не вызвал никакого удивления у Виктора. Он тяжело поднялся вместе с рыбой  по  ступеням крыльца, подошёл к входной двустворчатой двери из коричневого и массивного дерева и навалился на неё. Двусторчатая дверь легко поддалась напору мальчика и он словно провалился вместе со своей добычей в огромную и темную пасть внутреннего пространства здания.
За закрывшейся за Виктором дверью в тонком зазоре между дверью и полом, медленно и зловеще извиваясь словно длинная змея, скрывалась прозрачная леска снасти, с затянутыми на ней круглыми петлями.



ГЛАВА вторая

В ресторане
Вечерняя Москва в конце апреля — это время, когда город окутывает мягкий свет заходящего солнца, а улицы наполняет свежесть весеннего воздуха. В парках и скверах распускаются первые цветы, и все начинаешь дышать ароматом молодой зелени. Некоторые спешат домой после рабочего дня, часть жителей наслаждаются откровенно тёплыми вечерами, которые уже позволяют проводить больше времени на улице. Небо над Москвой окрашивается в нежные розовые и оранжевые оттенки. Город уже начал оживать новыми красками и готовился встретить лето.
  Рестораны и кафе обновляют меню, меняют декор и готовятся к новым рекордам выручки и посещаемости. К одному из таких заведений на Рублёвке подъехала представительская «Бентли» с черным лакированным отливом. Из передней пассажирской двери появился брюнет лет сорока. В руках он держал черный портфель из крокодиловой кожи, кричащий о высоком статусе своего хозяина. Карие, выразительные глаза, высокие скулы, чёткие черты лица, слегка хмурые брови. Он казался сошедшей с обложки делового издания моделью либо предпринимателем, который знает себе цену. 
Из правой задней двери авто вышел его ровесник, сочетающий в себе классические черты и современную привлекательность. Светлые зачёсанные назад волосы, придавали ему юношеский шарм. Глаза голубые, яркие и выразительные менялись, казалось, ежесекундно. Мягкие черты лица придавали определённую решительность и силу. На губах блуждала лёгкая и не вызывающая ухмылка.
Водитель «Бентли» суетливо выскочил со своего места, открыл левую заднюю дверцу и помог выйти девушке.
Яркая, с темными, слегка волнистыми волосами, придающими ей мягкость и женственность. Высокий лоб и прямой нос относил её к какому-нибудь древнему аристократическому роду. Своими большими карими глазами она поймала взгляд водителя и слегка в знак благодарности кивнула ему:
— Спасибо! — уголки её губ слегка дёрнулись вверх. Затем она повернулась к своим спутникам и добавила: — Хорошо, что технологии ещё не научились выбрасывать людей из машины, и всегда есть рядом чья-то заботливая рука.
— Этой заботливой руке хорошо платят, — парировал Виктор, посмотрев на водителя и закинув ремень черного портфеля себе на плечо. — Не так ли?
— Так точно, Виктор Анатольевич! — ответил водитель, опустив взгляд,  и поклонился.
Алиса, ничего не ответив Виктору, взяла под руки Алексея, и они втроём скрылись за стеклянными дверьми ресторана, которые предупредительно открыл перед ними швейцар, узнавший Виктора. Охранники при виде Виктора выпрямились и, скупо качнув головой, поздоровались глядя Виктору в глаза.
— Предполагаю, китайцы скоро додумаются встроить подобную вежливую руку в кожаном переплёте в свои гибридные Роллс Ройсы, — заметил по пути Алексей.
Виктор, следовавший за Алексеем и Алисой, быстро дополнил сказанное, обращаясь к Алисе:    — Интересно, кого ты будешь в этом случае благодарить?
Алиса не оглянулась. Ей только удалось улыбнуться в ответит и произнести:
— Тогда я молиться начну чаще.
— Кому? — насыщенный низкий и одновременно тёплый баритон Виктора окутал Алису.
— Тому, кто меня будет слышать.
Алексей посмотрел в глаза Алисы и словно дополнил ее ответ:
— Ничто не заменит самого человека.
Однако никто не успел ответить, так как все трое дошли до администратора заведения, которая стояла за стойкой ресепшен. Невысокая стройная блондинка улыбнулась, слегка склонив голову, взяла три меню и прошла в зал.
Трое спутников последовали за ней. Они прошли между столиками с людьми и очутились в небольшом зале с приглушённым мягким светом и такими же  мягким искусственные тёплых тонов стенами. Вокруг дерево и камень — никакой искусственности и полутонов. Люстры и настенные светильники умело распределяли свет, побуждая одновременно расправить плечи и заглянуть глубже внутрь меню, чтобы найти там, то, что захотелось бы есть только в подобном помещении. Звуки живой музыки из невидимых колонок привносили в помещение легкое джазовое настроение, под которое хорошо пьются дорогие и изысканные в своем вкусе и неординарности коктейли.
В помещении примерно на 10 человек был накрыт только один стол.
Администратор показала на столик, накрытый на троих. Алексей слегка отодвинул кресло, но Алиса села на небольшой диванчик, на который мгновение спустя сел и он. Кресло досталось Виктору. Когда он сел, то наконец взглянул на администратора:
— Позовите моего официанта, — прошептал он.
— Хорошо, конечно, — вновь слегка поклонилась девушка и бесшумно скрылась за портьерами, которые скрывали массивную дверь в зал.
Алиса посмотрела на изящный букет в центре стола и слегка коснулась приборов.
Виктор, удобнее устраиваясь в широком кресле с небольшой патетикой в интонации произнес:  — Знаете сколько раз в Библии указано слово «не бойся»?
Никто не промолвил ни слова. Алиса с любопытством присматривалась к общей обстановке vip-зала. Алексей смотрел на Алису, словно наслаждаясь ее любопытством.
Виктор многозначно в голосе продолжил:
 — Практически каждый день нам напоминают о страхе.
Алексей, бегло посмотрев на Виктора, произнес в ответ, слегка при этом постучав по своей голове:
— Наша копилка для образов воспринимает только то, что ей удобно.
В зале неожиданно тихо появился официант, и, молча подойдя к Виктору, с широкой улыбкой по приветствовал его.
— Гера, привет! Набросай нам на стол что-нибудь в стиле а-ля фуршет и напитки. Всё как обычно на этом этапе. Остальное закажем немного позже.
Алиса любовалась цветами. Алексей, откинувшись на спинку диванчика, разглядывал глянцевое меню. Поэтому никто не заметил либо сделал вид, когда Виктор взял официанта за край чёрной жилетки, притянул к себе и прошептал:
— Ты ведь всё помнишь и понимаешь? Не так ли?
— Да, Виктор Анатольевич. Я всё понимаю, — также шёпотом, но погромче, ответил официант.
— Себе тоже закажи что-нибудь. Не стесняйся.
— Благодарю вас!
Виктор опустил руку и позволил Гере аккуратно разлить по фужерам из бутылки, стоящую дежурно на столе, питьевую воду. Затем, незаметно для всех, он также тихо выскользнул из зала.
Алексей с некоторой брезгливостью во взгляде отодвинул от себя стакан с водой и немного поёрзал на диване.
— Он всё понимает, — негромко и слегка протяжно сказал Виктор, задумчиво глядя на сервированный стол. Затем неожиданно выпрямился, будто что-то вспомнил и уже почти затараторил слегка повышенным голосом:
— Вопрос Сознания. Вот, в чём заключён главный ингредиент любого научного блюда! Искусственный интеллект с кожаной рукой всегда останется обслуживающим инструментом человеческой лени.
— Очередной АБЫРВАЛГ профессора Преображенского? — ни один мускул не дрогнул на лице Алисы. Она также откинулась на спинку диванчика и посмотрела на Виктора.
— Сознание — это священный Грааль человека, который изменит мир по-настоящему. С пониманием его основ можно будет изменить всю психиатрию, — улыбнулся Виктор. Затем посмотрел на Алексея добавил:
— Психология останется лишь артефактом социальных игрищ.
 — Хороший психиатр — это, в первую очередь, религиозный социолог! – в ответ парировал Алексей.
— Вы разве не замечали, чем ближе люди друг другу, тем чаще драки, — Виктор слегка прищурился и поднял брови. — Реальность непрерывно ищет способы перезагружать себя, как только наступает пубертатный период у цивилизации.
— Для кого воздух сотрясаете, мальчики? — улыбнулась Алиса, даря каждому свой открытый взгляд и тёплую улыбку.
Виктор вместо ответа достал из портфеля, с которым вышел из Бентли, книгу и, наклонившись вперед, передал через стол её спутнице:
 — Нашему книголюбу немного для размышления набор научных терминов.
Алиса вскинула брови, разглядывая в своих руках книгу.
— Ты уже издал её? — она провела ладонью по гладкой твёрдой обложке, покачала книгу, словно определяла вес, одновременно читая вслух выгравированную на ней название книги:
— «Нейродегенеративные проблемы и Нейрометаболизм индивидуального опыта», Многообещающее название!
— Это всего лишь теория, объясняющая почему, мы до сих пор обезьяны, — небрежно кинул Виктор и взял со стола меню. Он несколько секунд изучал его содержание, наконец спросил: - Вы ели когда-нибудь бараньи яйца овечки Долли?
— Вас не смущает, что она была овечкой? — спросила Алиса, не отрываясь от книги.
Виктор с некоторым раздражением быстро парировал замечание Алисы:
— Меня больше смущает массовое исчезновение клиник по клонированию стволовых клеток для баранов.
Алексей молчал и смотрел то на Алису, то на Виктора. Его расслабленный и невозмутимый взгляд выдавали одновременно отрешённость и открытость ко всему.
В зале по прежнему тихо появился официант и быстро разложил с подноса на стол несколько блюд с закусками, бутылку красного вина и бутылку коньяка. 
 Все трое молча наблюдали как официант Гера ловко справляется с откупориванием бутылки сухого чилийского и разливанием по трём бокалам. Когда магия  профессионального обслуживания завершилась, официант поклонился и отошёл от стола, приглашая гостей продегустировать напиток. 
Алексей посмотрел на Геру и сухо произнес, едва скрывая свое раздражение:
— Никак не можешь запомнить, что я не пью? — Алексей резко отодвинул от себя бокал с алой жидкостью так, что тот почти ударился со стаканом с водой.
Алиса незаметно вздрогнула и глянула на своих спутников. Что-то зарождалось в воздухе, ещё неуловимое, но тянущее вниз, в темноту и вязкое непонимание. Только она подалась вперёд и почти протянула руку к Алексею, словно хотела своим прикосновением успокоить его и дать понять, что она с ним, как тот продолжил, всё также зло глядя на Геру:
— Убери от меня это подальше и принеси апельсиновый фреш.
Официант молча кивнул и покинул зал.
Скрывая раздражение, Алексей стал изучать неспешно содержание меню. Алиса не могла расслабиться, глядя как гуляют желваки на скулах Алексея, краем глаза отмечая, как Виктор тянется к своему бокалу и незаметно следит за ней.
Алексей еще с некоторым раздражением в голосе произнес Виктору:
— Каким бы размером ни обладало яблоко, которым ты нашпиговываешь задницу этой утки под названием Сознание, ты способен будешь дотянуться только до своих же собственных пределов пониманий об этом.
— Вам уточку не жалко? — спросила Алиса и изобразила подобие улыбки. Затем взяла свой бокал с вином, прикрыла глаза и вдохнула аромат напитка.
Виктор в это время дотянулся до салфетницы, вынул одну выверенным движением и без единой эмоции на лице. В его руках оказалась дорогая, фирменная авторучка, которой он что-то начал выводить на салфетке.
Алиса, прикрыв глаза, продолжала наслаждаться нотами шоколада и чёрной смородины из бакала с вином. Она словно хотела напиться ароматом алкогольного напитка.
Виктор на секунду оторвался от салфетки и посмотрел на Алису, затем на Алексея. Никто не видел его письменных стараний. Переведя взгляд с Алисы на Алексея, он с некоторым вызовом произнес им:
— Вы ругаетесь между собою хоть иногда? Хотя бы ради секса? У меня ощущение, что вы живёте как-то без цели. Без крови конфликта, что ли.
Наконец, дописав, он придвинул салфетку в центр стола, ближе к Алисе. Та открыла глаза, поставила бокал и посмотрела на клочок бумаги. Затем придвинула его к себе, взяла со стола сервировочный нож для рыбы, поставила его на ребро и стала водить взгляд по тексту, читая с идеальной плоскости столового прибора написанную задом наперёд надпись.
«Он всегда будет слабым» -  Алиса не подала вида, но внутри всё зарождалось знакомое беспокойство. Она сумела быстро подавить своё дыхание, наиграно небрежно взяла салфетку и стала складывать из неё аригами - розу.
Глядя на ее действия, Виктор произнес с небольшой торжественностью в голосе:
 — Знаете, здесь подают прекрасную жаренную утку в вине Пино-нуар.
Затем он посмотрел на читающего меню Алексея и вновь вернулся взглядом к рукам Алисы. Перед ее руками уже лежал аккуратно сложенный белоснежный цветок с парой букв на лепестках.
Виктор продолжил:
 — Вы были когда-нибудь в Бургундии? Если вы окажетесь там, значит, ваш извилистый и скользкий путь среди плотных вин для опохмела закончился. Тогда перед вами предстанет богатая палитра ароматов виноградных полей Терруара.
Алексей лишь слегка поднял брови, Алиса же выпрямилась и решилась сделать глоток вина. Терпкие, сладковато-фруктовые оттенки спелой вишни, малины и клубники напрягли её рецепторы. Оттенок трюфелей, как первое послевкусие, показало глубокую структуру вина, а кислотное послевкусие ягодами и специями продемонстрировали вкус того, кто его заказал. Не то, чтобы ей нравились дегустации вина, просто это было одним из её увлечений, которые вносили хоть какое-то разнообразие в её мир.
Виктор тем временем нажал на звонок вызова официанта, который лежал на столе рядом с букетом. Тот сразу появился с ярким стаканом апельсинового фреша, поставил его перед Алексеем и, повернувшись и слегка склонившись перед Виктором, замер в ожидании.
Виктор не стал напрягать себя речью, он просто показал на название блюда и отложил меню. Официант выверенно кивнул и вновь покинул зал.
Алексей, словно не замечая никаких колебаний вокруг себя, продолжая смотреть в глянцевое  меню заведения произнес:
— Знаете, почему никто до сих пор не видел Бога? Искать всегда интереснее, чем найти!
Виктор резко парировал:
— Тем притягательнее тайна! Вы даже не представляете, на что способен человек, управляющий сознанием! — парировал Виктор.
— Догадываюсь, — то ли от вина, то ли от какого-то липкого и прежнего сожаления печально выдохнула Алиса и вернула бокал на стол. Затем, откинувшись на спинку дивана, она дополнила уже не скрывая внутреннюю усталость: — Нет смысла ни в чём, если оно не выражает мысль Бога.
— Маленький ум любит красивые сказки, которые практически никогда не сбываются, — Алексей явно говорил это Виктору.
Виктор, открыв бутылку коньяка, вылил обильно в коньячную рюмку содержимое и, не чокаясь, проглотил залпом все содержимое. Закусив долькой лимона, он, еще морщась от вкуса, произнес Алексею:
 — Непременно бери предоплату с пациентов, которые склонны к суициду. Из них всегда получались плохие сказочники.
Алиса слегка приподняла брови и проговорила в ответ на реплику Виктора:
— Священный скрижаль психиатра?!
— Дорогая, только благодаря тебе мы и можем друг с другом поиграть в этот ментальный пинг-понг, — голос Виктора поднялся на полутон, уголки губ взметнулись наверх, а в уголках глаз проступили морщинки.
Неожиданно зло и с некоторым вызовом глядя на Виктора, Алексей произнес:
— Она не твоя дорогая!
 — Думаешь, я этого не знаю? — в голосе Виктора послышалась странная, но содержательная в своей скрытой истории, злоба.
Неожиданно в пространство помещения ворвался пронзительный стук в дверь. У открытых дверей стоял слегка седовласый мужчина лет 50. Одетый в темно-синий костюм тройка с синим галстуком поверх голубой рубашки и с добродушной улыбкой, он вызывал на первый взгляд доверие. Но в его взгляде, направленном на Виктора, чувствовалась какая-то скрытая напряженность.
Еще стоя у открытых дверей в зал, он громко произнес:
— Приветствую дамы и господа, и приятного аппетита!
Виктор, не вставая с кресла, бросил в ответ с наигранным удивлением:
 – Какая неожиданность в доме нашем! Добрый вечер! Знакомьтесь, Михаил!
Алиса, уважительно обращаясь к гостю, приветливо произнесла:
– Здравствуйте!

В это время Алексей встал со своего места и, коротко бросив всем: – я не надолго, – быстро удалился из зала.
  Михаил, не обращая никакого внимания на Алексея, подошел к Виктору и с доброжелательной улыбкой на лице тронул его за плечо:
 — Надеюсь, я не помешал вашей вечерней трапезе?
Виктор, улыбаясь в ответ, приветливо предложил Михаилу присесть на свободное место. Открывая бутылку коньяка и разливая содержимое по коньячным фужером себе и своему гостю, он с некоторой наигранностью в интонации произнес:
– Все было настолько прогнозируемо, что даже цвет твоего галстука предвиделся. Запей свое волнение, а то ты опять с открытой колодой со мной играть начнешь. В твоем случае лучше быть непредвиденно-пьяным.
Михаил, уже с нескрываемым волнением, чокнулся фужерами с Виктором и выпил коньяк:
 – В прогнозах ты специалист – слегка сморщившись от вкуса напитка, произнес Михаил.
Виктор, с непонятным чувством преимущества заглядывая в глаза Михаила, с некоторой бесцеремонностью сказал:
– Не затягивай. У меня перед Алисой никаких секретов нет.
 Михаил, откусив ломтик лимона, в ответ промолвил:
– Наверное, это счастье, когда есть кому доверять? Как рассчитываться будешь за свою инсайдерскую информацию?
 Виктор, улыбнувшись на вопросы Михаила, язвительно вкрадчиво произнес:
— Ты ради этой мелочи инквизицию святую устроить собираешься?
Михаил вскочил со своего места:
– Мелочь!? Полтора ляма зеленых ты считаешь мелочью?
Виктор без раздражения и какой либо тревожности в голосе, не вставая с места и не отводя взгляда от Михаила, произнес:
– А не хер уши греть, когда информация не для тебя звучала. Включай голову, а не просто кушай в нее. Считай что прошел хорошую и дорогую коучинг-сессию.
Михаил снова сел на свое место и, протянув руку к бутылке, не спрашивая налил себе еще коньяка:
– А ты заматерел с возрастом. А наперстки по прежнему крутишь.
Виктор также потянулся к бутылке и, долив содержимое в свой фужер, произнес слегка улыбаясь: – Мне всегда было интересно изучать пределы человеческой жадности.
Мужчины чокнулись фужерами, не обращая никакого внимания на Алису, словно ее не было в зале.
Михаил вместо тоста со скрытой угрозой произнес:
 – Напрасно без охраны шляешься!
Виктор, улыбнувшись, ответил:
 – А зачем? Когда ты очень даже прогнозируем? Даже твой визит был просчитан.
Михаил вопросительно посмотрел на Виктора.
Ощущая на себе вопросительный взгляд Михаила и его настойчивую немую просьбу поделиться своими расчетами, Виктор словно сжалившись над ним, изящно разложил ребус:
 – Мне еще никогда так широко и напряженно не улыбалась на входе прекрасная хостес. Она даже от волнения меню чуть с собой обратно не унесла. Красивая! У нее квартира на Тверской, не правда ли?
Михаил с нескрываемым удивлением спросил:
 – Откуда ты знаешь о квартире?
Виктор, в ответ улыбнувшись, спокойно задал встречный вопрос: – Мир слухами полон! Особенно тогда, когда самому сложно не хвастаться такими подарками, не правда ли? Я даже знаю, что ты в эту комнатку прослушку воткнул в меру своей предприимчивости. Только ты все равно ни хера не поймешь, что здесь происходит. А я вот могу тебе подбросить очередной инсайдерский груз, чтобы поиграть с тобой в свои перспективы.
Михаил, отпивая из фужера коньяк и закусывая напиток очередной долькой лимона, зло и с расстановкой произнес:
— Какая может быть связь между дипломированным психиатром и финансовым инвестором?
Виктор, без вызова поддавшись в сторону Михаила, и уже без металлического привкуса в голосе несколько таинственно сказал ему: – Если рассудочно анализировать работу синопсов в голове, то можно обнаружить химическую формулу Бытия!
Откинувшись в своем кресле, он коротко дополнил:
– Или стать эндогенным наркоманом.
Михаил с теми же нотками злости и с некоторым вызовом произнес в ответ:
– У тебя, наверное, в твоей клинике целая аналитическая команда сформирована. Ты можешь мне что-нибудь предложить из этой формулы? Так, для компенсации.
Виктор, не  реагируя на сарказм Михаила, широко улыбаясь, произнес:
– Если не умеешь конкурировать, создавай новые рынки. Тем более когда культура хедж-фондов у нас еще не сформирована. Клондайк для инвестиций в человеческую жадность и лень!
В это время Алексей, зайдя в туалет ресторана, склонился над умывальником, словно его тошнило. Он открыл кран с водой и начал пристально и с напряжением во взгляде смотреть на бегущую из под крана воду. Через какое-то время он перевел тяжелый взгляд с текущей воды на свое пасмурное отражение в зеркале.  Его брови нахмурились от напряжения, овладевшего всем им. Затем, ладонью правой руки проведя по своему лицу словно массируя ее, он перевел эту руку в сторону зеркала и закрыл свое отражение в зеркале рукою, словно не хотел больше видеть себя.
В вип-зале Михаил по прежнему забрасывал Виктора вопросами:
– Ты все таки что-нибудь существенное можешь предложить?
Виктор с наигранным смущением: – Ах, да! Этим же заниматься надо. Думать самостоятельно.
Михаил, не обращая внимание на сарказм Виктора, продолжал задавать вопросы:
– На чем эти рынки новые можно создавать, если во всех щелях давка стоит за использованные пакетики для чая? Все идеи, мать твою! У меня карман глубже.
Виктор, усмехнувшись примеру Михаила, посмотрел на него внимательно и продолжил сыпать предложениями:
– Ищи черные дыры, а не щели. Начни инвестировать в исследование маркетинговых стратегий. И в дальнейшем реинвестируй средства в строительства психиатрических лечебниц  рядом с каждым из этих центров. 
Михаил вопросительно присмотрелся к словам Виктора, словно пытался понять, в чем суть данного предложения.  Виктор поняв вопросительно молчание собеседника терпеливо продолжил:
– Прислушайся внимательнее, о чем шепчет человеческая совесть и вкладывайся в лонг. Хочешь шортить – предлагай компенсации этому ропоту. Духовный фаст-фуд уже давно усвоил эти маркетинговые антидепрессанты. 
 Виктор, внимательно посмотрел на Михаила. Тот, держа в руках коньячный фужер с недопитым коньяком, слегка взболтнул содержимое и в ответ посмотрел на Виктора через стекло фужера:
 – Хороший коньяк. Красиво растекается. Медленно! – и затем с усталым вздохом продолжил:
—В мое время камасутру не преподавали, и поэтому мы могли многое. 
Виктор быстро парировал с некоторым вызовом: 
– Не ведись на прошлое, если не знаешь, как расти на этом.   
Михаил посмотрел разочаровано на Виктора и, большим глотком выпив остатки коньяка, зло промолвил:
– Твоя херня про бытие не пахнет перспективами. Только блевать хочется. Я рассчитывал на существенный афродизиак, чтобы стояк все решал. 
После этих слов Михаил повернулся в сторону Алисы и, внимательно рассмотрев ее, с наигранной виной попросил извинения:
 – Не сердитесь, пожалуйста, на старого гусара. Он что видит, о том и поет, – затем, повернувшись к Виктору, уже с несколько угрожающими нотками в голосе произнес:
— Ты об охране все таки подумай. У меня, как сам знаешь, есть своя  охранная фирма. Могу предложить услуги. 
Виктор, улыбнувшись на предложение, бросил в сторону Михаила короткую реплику: 
– Быстро учишься!               
 Михаил приподнялся со своего места и, в знак прощания, посмотрев на Алису, кивнул ей головой и пошел к выходу по пути похлопав по плечу Виктора:
 – Дорогая лекция всегда на эпитафию похожа. Береги себя!
Виктор не вставая с места:
– И тебе не хворать. У Степаныча за покером встретимся. Он банкует на выходных.
У самых дверей вип-зала Михаил обернулся:
 – До встречи, у Степаныча!
         .
Когда мужчина вышел, Алиса выдохнула и расслабилась. Её глаза, направленные на Виктора, странным образом наполнились нежностью и заботой. Сейчас её лёгкая улыбка не выглядела натянутой или принудительной. На щеках появился румянец. Она потянулась к столу и, протянув свои руки, сперва коснулась лежащей на столе ладони левой руки Виктора и затем нежно обхватила  кисть его руки.
Она с нежностью и почти что с материнской заботой стала рассматривать на запястье его левой руки давно затянувшийся шрам.  Виктор не шелохнулся. Он только слегка склонил голову и глубоко вздохнул. Спустя пару мгновений, которые стали для неё ещё одной вечностью, Виктор наконец ответил тем же, сплетя свои пальцы с тонкими длинными пальцами Алисы.
Алиса выдохнула и попробовала заглянуть в бездну глаз Виктора. Тот не стал уводить взгляд, а продолжал с какой-то странной усталостью смотреть на Алису.
В это время в вип-зал без стука зашел Алексей. Он успел заметить как Алиса и Виктор в тишине держат друг друга за руки.
При его появлении они разжали торопливо руки и уселись по удобнее на своих местах.
Алексей, увидев эти движения, не подал никакого вида.
Алиса стыдливо отвела взгляд от Алексея.
Виктор заметил слегка приподнятые и сведённые вместе брови Алексея, его потухший взгляд, опущенные веки и слегка покрасневшие глаза. Мышцы лица словно утратили свою эластичность, от чего уголки губ стремились вниз.
Словно преодолевая свое внутреннее напряжение, Алексей взял со стола свой стакан с апельсиновым фрешом и произнес:
— Кажется, мы забыли, что сегодня провожаем нашу Алису в её путешествие по Индии, — Алексей посмотрел на женщину.
 Виктор, словно снимая общее напряжение за столом, быстро встал со своего места и долил в фужер Алисы красное вино. Затем он потянулся к бутылке коньяка и плеснул в свой фужер её содержимое.
— За твою успешную и интересную поездку в страну, где всегда была возможность найти Сознание, – промолвил улыбаясь Виктор, подняв свой фужер.
— Главное не ищи ничего на кострах Варанаси. Нам ведь ответы нужны при жизни? Не так ли? За тебя, родная! — подхватил тост Алексей.



Костры Варанаси
 

В Индии, где древние традиции мифологической вязью переплетены с современностью, люди жили словно в какой-то непонятной для Алисы безропотной гармонии с происходящим, в той реальности, в которой она никогда не захотела бы жить.

Мистическая реальность этой земли никогда особо не привлекала к себе Алису. Мистики ей всегда с избытком хватало в своей  собственной жизни. И даже массивное разноликое тепло культуры Индии со всей своей многовековой таинственностью с щепоткой надежды на будущее не прогнозировали Алису на что-то лучшее.

Бесчисленные паломники, прилетающие в Индию в современных и удобных самолетах выходили в своих легких одеждах из прохладной пасти аэропортов и сразу растекались по невидимым рекам бесконечной суеты.

При всей своей натянутой предрасположенности к Индии и многим ее городам, Варанаси она остерегалась особо сильно. Скорее даже побаивалась. Даже автобус, в котором Алиса ехала через этот город  к ашраму, казался ей своеобразным натянутым нервом мужского отчаяния, разукрашенным традиционными цветочными гирляндами Пушпа-мала, аромат которых не мог скрыть запах  пота и человеческих экскрементов. Поэтому она никогда особо не спешила сюда. Но сейчас накопившаяся внутренняя тревога перед неопределенностью словно выплюнула ее в этот город.
Достаточно непростые условия в этих местах формировали что-то вроде крепких связей среди приезжих. Здесь каждое сообщество туристов-паломников создавало своеобразные островки защиты от церемониальных костров и сектантов разного рода, которые, как казалось, пытались прилипнуть  к благородным намерениям приезжих. 
Формируя свое скоропостижное бытие в этом Городе Мертвых, туристы старательно кучковались друг с другом и передвигались только сплоченными группами от одной достопримечательности до другой.

Варанаси без какого-либо усилия разоблачал пафос духовности, сжигая маски, под которыми плавились идеи о себе,  роли, въевшиеся под кожу тщеславия.
Запах мелких грызунов, пряного шафрана, чудесного сандала, жаренной на улице еды, собственного пота от сорокаградусной жары в замесе с влажным воздухом  густым и прозрачным туманом стекались на берега Ганга, на которых в течение всех суток проходили церемонии кремации.
Несмотря на подкатывающие временами отвращение и приступы тошноты, Алиса буквально физически ощущала, что ей крайне необходимо находиться именно здесь, вдали от любого соблазна и иного искушения, сохранив в себе странный зов к чему-то родному в самой себе, что звучало в ней последние полгода робко, но настойчиво.

«Оазис спокойствия и уединения, погруженный в атмосферу гармонии и поиска внутреннего света. Расположенный в живописном уголке у подножия гор, наш ашрам станет для вас пространством для приобретения своей истинной сути».  В памяти бледно промелькнул текст буклета, который она где-то неосторожно прочитала. Но ни что не отражалось в ее восприятии ответом - почему она все-таки здесь оказалась?
Тишина места, на самом краю этого города где-то далеко по Гангу, встретила Алису звуками природы, которая контрастировала с суматохой самого города.
 Как только Алиса приехала из Варанаси в ретритный центр, она не сразу поняла, что это была не просто одна и та же страна, но и один и тот же город. Ее любопытное и беглое внимание еще оценивало шевелящуюся повсюду разношерстную толпу, в которой постепенно начинали выделяться люди.

 Бросив багаж в аскетичном небольшом номере ашрамовской комунны, Алиса сразу пошла гулять. Её детство в детдоме не позволяло путешествовать с родителями, которых она практически не помнила.
Город рядом с ашрамом  сразу затянул ее в свои узкие улочки, выходящие порою к базарам и ветхим историческим памятникам.
Людей в этой части города, по которому молча бродила Алиса было немного, но они умудрялись наводить деловую суету.
На небольших улицах сновали толпы людей. Транспорт замыкался в непонятно откуда взявшихся пробках. Небольшие рынки  становились настоящими маленькими лабиринтами, где потеряться среди магазинов становилось также возможно как и в самом центре города. 

   Музыка, разговоры на хинди, английские и русские фразы — всё перемешалось в хаосе, став неуловимым и ритмичным дыханием этого места.
Словно пропитываясь этим дыханием, которое сложно уже было отделить от себя, Алиса незримо ощутила как понемногу начала укутываться в запахи этого города, словно в шелковое разноцветное сари.  Одновременно Алиса чувствовала, как расслабляясь, она словно безусильно сдавалась всему происходящему, одновременно охватывая мир со всем его помойным содержанием, через которое начало просачиваться восприятие красоты этого мира.

Неожиданно для себя Алиса снова оказалась на берегу Ганга. Глядя на то как индийцы чистят зубы, моются и пьют мутную воду, Алиса не съежилась от неприятных ощущений. Где-то выше по течению виднелся во всем своем величии пепельно-коричневый город «Варанаси». Выше по течению у самого подножия Города Мертвых церемониальные костры кремации были похожи на бесформенные большие свечи, воздающие хвалу священной реке Ганг.

Что-то неумолимо потянуло ее к этим кострам и, наняв лодочника, Алиса поплыла по реке к заветным огням. Мимо проплывали различных мастей лодки, куски деревьев и много непонятного мусора, слившегося с темными и мутными водами самого Ганга.

Когда лодка уже приближалась к ветхому помосту причала, к ее борту неожиданно подплыл мальчик лет 12. Нырнув сперва перед лодкой и затем вынырнув из воды, он зацепился за ее низкие борта. Вода плотным потоком стекала с его волос и лица, обтекая нос и губы, которые раскрывшись в широкой улыбке, приветствовали Алису. Глядя на нее, он что-то спросил. Алиса не понимала хинди, но по неловко протянутым к ней рукам барахтающегося в воде мальчика, она осознала, что он что-то просит. Она достала из кармана своих легких брюк 50 рупий, протянула ему бумажную купюру и бессознательно погладила мокрую голову мальчика. Алиса вспомнила, что в Индии нельзя дотрагиваться до головы детей, но руку не отдернула. Что-то другое руководствовалось ею, что-то больше чем она хотело притронуться к этому живому существу. Мальчик, по-прежнему широко улыбаясь Алисе, что-то произнеся на своем языке и  зажав бумажную купюру в левой руке оттолкнувшись от лодки, поплыл к соседней, проплывающей мимо, шлюпке.

Лодка Алисы слегка стукнулась с небольшим причалом, сверху над которым нависал странного вида дом с широкими разноцветными балконами. По берегу было хаотично разбросано множество бревен и мелких сухих ветвей. Местами, поверх пепельного цвета мусора лежали оторвавшиеся от ритуальных венком яркие лепестки роз, лотосов, жасмина. Алиса спрыгнула с лодки и по деревянному помосту прошла к берегу, где прямо возле нее начинал разгораться один из погребальных костров.

Глядя на огонь, Алиса почувствовала как ее внимание неуютно съежилось от увиденного. Вблизи все это торжество уже не казалось таким нарядным и красивым. Мысль о том как предельно просто завершается жизненный путь, словно иголка с суровой нитью прошила полотно восприятия Алисы. Тело, знавшее боль и наслаждение, жажду и удовлетворение, мечты и страсти в финале сгорает словно ветхая одежда.  Остается только вопрос- зачем? Зачем душе носить это тело? В чем смысл? Чего хочет Бог?!
Но вдруг среди пламени огня Алиса увидела руку. Размышления, которые суровой ниткой заштопывали шрам понятийностей, неожиданно рассыпались перед самим происходящим. Смуглая и сморщенная рука была не смиренно покрыта дровами, а торчала с уровня локтя прямо между ними. Скрученные пальцы, словно пытаясь ухватиться за жизнь, молчаливо и трагично объясняя, что он, тот, кто завален дровами и традициями, что-то еще не успел сделать... а может простить... А может долюбить кого-то... кто еще жив.

Алиса без какого-либо отвращения смотрела на то, как жаркое пламя костра своим алым языком начинало быстро поедать эту руку. И то, что эта была левая рука уже не вызвало в ней никакого удивления.

  Неожиданно возникшее сострадание к этой руке на фоне сернистого запаха горящих волос и тлеющего угля человеческой кожи странным образом привносило в восприятие Алисы что-то похожее на полудикую... любовь. Любовь к мертвым чужим пяткам, торчащим среди веток костра. Любовь к неожиданно упавшим из костра тлеющим костям руки, которую кто-то быстро подобрал и заботливо снова бросил в огонь.
   Все это уже не казалось для Алисы диким и странным. Что-то  стерло беспечным ластиком границы между тем, кто видит и самим событием. Пульс, дыхание, запах тлеющего тела, голоса снующих возле костра людей, прохлада воды Ганга. Слияние мертвого и живого... все это было просто Любовью!

  Обессиленная от возникших ощущений Алиса села на влажный прибрежный песок. Пепел, отрываясь от бесноватого костра черными дотлевающими лепестками, нежно садился на ее одежду.
  Неожиданно вспомнив знакомый призыв на туристическом буклете, Алиса пришла в чувство -  «Оазис спокойствия...»
Кто может знать в чем состоит истинный покой? - подумала Алиса.
Она уже не помнила как вернулась в ашрам.
Она сразу уснула, как только прикоснулась к поверхности кровати в своей комнатушке.

На следующий день в шесть утра Алиса зашла в уже заполненный сидящими людьми зал и огляделась. На низком подиуме в глубине помещения сидел белобородый Гуру лет шестидесяти и проводил сатсанг.

Алиса не стала проходить в центр зала, а села у ступеней входа в этот зал. Она попробовала погрузиться в себя, вслушиваясь в речь русского переводчика, переводившего слова гуру с индо-английского языка. Сначала она настойчиво делала попытки слушать напрямую самого гуру, но его произношение английских слов создавали глубину непонимания того, что и так практически невозможно было понять.  Через какое-то время, переведя свое восприятие на неспешный русский говор переводчика, она бессознательно расслабилась, распознавая вальсирующие танцы деепричастных оборотов с отглагольными наречиями. (или причастных оборотов с отглагольными прилагательными)  Совокупность убаюкивающих фонетических приемов, повторяющих как в гипнозе поющие гласные звуки постепенно погрузило шевелящийся ум в приятную и беззаботную тишину, отчего она невольно улыбнулась.
Когда гуру закончил свою речь,  этническая музыка, до этого слабо звучащая на заднем фоне, зазвучала громче. Алиса невольно стала покачиваться в такт и что-то напевать. Что-то вроде мощной вибрации словно вползло в неё и вызвало эти движения. Это было неосознанно - Алиса не знала ни традиций этой страны, ни обрядов, но ее тело, сливаясь с танцующей массой в зале, продолжало двигаться самостоятельно от разума.

Только войдя в небольшой транс, она внезапно открыла глаза и увидела перед собой гуру. Он наклонился к Алисе и стал что-то шептать ей на ухо... Или петь? Неожиданно он прикоснулся своей правой рукой к левому запястью Алисы и начал внимательно рассматривать татуировку. На какое-то время Алисе показалось, что ее рука стала той самой рукой, нелепо торчащей из костра Варанаси, которую она видела еще вчера. Ее рука словно начинала тлеть, размывая рисунок  на ее левом запястье. Начинала появляться реальная боль слово от ожога.  Переведя свой взгляд на ее лицо, седовласый гуру о чем-то спросил, глядя ей в глаза. По интонации было понятно, что это звучал вопрос. Но не имея никакого представления о его содержании, ум Алисы словно сдался самому звучанию и обжигающей боли на запястье.

По её телу словно прошёл ток, но ей не хотелось никуда бежать и вообще думать. Она автоматически подалась вперед к гуру и, не осознавая этого, сама обняла его ноги и беззвучно глубоко вздохнула.

Гуру сделал шаг назад и слегка поклонился, словно вырываясь из объятий Алисы. Алиса склонилась перед мастером и подняла на него взгляд. Голубые глаза старца светились смехом, но не сиюминутным, а благословенным, словно он познал всю суть мира и поэтому имеет право на благородное веселье в эпицентре бессмертной жизни.

Алиса прикрыла глаза и в это же мгновение её словно бросили в бесконечность, ей стало грустно, страшно и радостно одновременно. Гнев менялся на азарт, а апатия на воодушевление. Эти эмоции вышли сильной тряской тела. Она словно догорала, лежа на вчерашнем костре Варанаси. На ее теле начали проступать капли пота, охлаждая возбуждённое тело женщины.
Где-то выше, чем голова, танцевальным хороводом вертелись страхи за будущее и неуверенность, смешанные с ликованием перед Величиной и спокойствием самого момента. Все смешалось в этом танце, смывая устойчивые очертания той, кем она себя считала. Алиса невольно отклонилась назад и могла бы упасть, но чьи-то заботливые руки подхватили ее тело и положили на пол рядом с порогом, на котором она недавно сидела.
Кто-то мягко притронулся к ее голове, одновременно приговаривая на хинди что-то вроде мантры.
Все вокруг расхлопнулось, словно легко стало не ей, а самому пространству, которое охватывало ее тлеющее тело. Она никогда не ощущала себя такой бесформенной, словно вне тела. Лёгкость и блаженство проступили так ясно, что Алиса невольно прослезилась. Этот опыт казался переживанием зародыша в утробе матери, привязанным к сферической реальности пуповиной, за которую ей вроде удалось зацепиться своими ручонками. Но эту неожиданную ассоциацию, случайно залетевшую в восприятие Алисы, легкий ветерок с порога ашрама вырвал и унес куда-то вглубь зала.

Алиса немного пришла в себя. Через минуту уже можно было открывать глаза и двигаться дальше без мысли о том, что обо мне могли подумать окружающие люди.
Алиса открыла глаза. Привстала с пола на колени и вновь поклонилась. Старец в белых одеяниях уже стоял где-то далеко в стороне, наклонившись над какой-то полноватой женщиной, которая лежала перед ним с закрытыми глазами и тряслась в странном расслабленном танце, временами издавая из себя приглушенные стоны.
Алиса выдохнула. Перед глазами в ярком калейдоскопе пронеслись все события за последние сутки.  Дальше в воспоминания просто не хотелось идти.

 
 

Параллельная Реальность.
 

Алиса, сидя на коленях посередине столовой, мокрой тряпкой протирала пол. Просторное помещение с треть футбольного поля было чистым, но в ашраме не разрешали лениться. Если мыть, то каждый день.

Алиса так и поступала - после того прикосновения гуру, она решила остаться в этом почти райском уголке на какое-то время и начать прислуживать в меру своих возможностей. Работы в ашраме было не мало, и люди периодически меняли свои обязанности, чтобы не переводить в рутину то, что можно было еще делать, включая спонтанные движения. Еще вчера она работала на кухне с суетливыми и вечно спорящими на английском языке взрослыми женщинами. Было немного странным воспринимать суетливость большого города в людях, которые уже не одну неделю проживали в ашраме.

Неприхотливое и необременяющее занятие сегодняшнего дня позволяло Алисе быть какое-то время в тотальной тишине.

— Здравствуйте! - услышала за своей спиной Алиса знакомый голос.

Она обернулась и увидела перед собой улыбающегося мужчину лет тридцати пяти. Это был знакомый переводчик, который на сатсанге сидел рядом с гуру и переводил его слова на русский язык. Его длинные, слегка завивающиеся светлые волосы, приятная внешность, лицо с острой бородкой напоминали какого-то голливудского актера, но мысли не развили свою приятную и логическую последовательность, поскольку в руках  этого мужчины была метла.

— Меня Кирилл зовут, — дополнил свое приветствие мужчина и снова улыбнулся.
— Здравствуйте! Слава богу, что не какой-нибудь Ананда, — улыбнулась она в ответ.
— Вы тоже из России? Я заметил, как вы слушали гуру. Наши, они с каким-то другим переживанием воспринимают его учение и наставления.
— А как по-другому?
— Знаете, чем Индия манит к себе наших паломников? — Кирилл словно не услышал вопроса женщины.
— Чем?
— Романтическая загадочность Индии даёт надежду на что-то очень искреннее и доброе, что мы привыкли в себе скрывать, — брови на лице мужчины слегка метнулись вверх, не отставая от губ.

— Наверно нельзя утверждать это за всех, — Алиса прополоскала тряпку в небольшом ведре с водой. — Почему же мы это в себе скрываем?
— Наверное потому что можем любить. Любить широко и искренно. Но эта любовь делает нас какими-то уязвимыми сектантами в глазах нашего привычного соседа, – улыбнулся Кирилл.

— Вы считаете, что это общая патология? — на лбу Алисы появились две горизонтальные складки, а ноздри и зрачки чуть расширились. Однако тон её голоса был всё таким же мелодичным, под стать едва уловимым звукам птичьего щебета на близстоящих деревьях.
— Я не о патологии. В нас много непроявленной любви, которая изнутри нас же и придавливает к тем образам, за которые мы привыкли прятаться. Мы чаще чем кто-либо смущаемся, когда становимся счастливыми. Не замечали в себе это?

Алиса, улыбнувшись, дополнила — Наверно поэтому мы никогда в отличии от традиции Варанаси не будем топить в реке своих усопших  святых, – затем она снова окунула в ведро с водой тряпку, и отжав ее, начала перед собой вытирать какое-то пятно.

Какое-то время она уже драила вокруг себя полы, так, словно от этого зависела её жизнь. Кирилл тем временем медленно поставил метлу рядом со стеной, подошёл к Алисе и сел на корточки. Несколько мгновений он рассматривал небольшой белоснежный термос, что стоял неподалёку от Алисы. Затем улыбнулся и посмотрел на девушку.

— Меня еще зовут «Вечно ищущий»! Я из тех репатриантов, которые больше похожи на Бременских музыкантов, — он протянул ей руку.
— Алиса! — женщина вытерла ладони о платье и ответила на приветствие лёгким рукопожатием. — Вы давно здесь?

— Здесь, наверное, уже недели четыре. До этого в Катманду жил при ашраме. Здесь юродивым быть проще, — он ещё раз улыбнулся, — А что вы ищете?
— В этом ашраме? — голос её дрогнул и повысился на полутон, а брови скользнули вверх.
— Можно и так спросить.
— Наверно саму себя, — ответила Алиса спустя несколько секунд, во время которых она наблюдала за каплей на полу, которая высыхала буквально на глазах.
— А как вы знаете, что потеряли себя? – спросил Кирилл  с какой-то странной интонацией в голосе.

Алиса задумалась, затем ответила, глядя на то место на полу, где совсем еще недавно была капля воды, — Скорее всего, забыла себя.
Алиса поджала губы и словно погрузилась в себя. Было ощущение, что она сама не поняла свой собственный же ответ.

— Судя по всему, вы здесь надолго не останетесь, — заметил, улыбаясь, Кирилл.
— Почему?

Кирилл ответил не сразу, и в этот раз речь была размеренной. Он явно подбирал слова — Потому что на этом празднике остаются надолго в основном те, кто усердно прячется от самого себя.

 

Алиса положила тряпку в ведро и ещё раз вытерла руки о подол своего длинного, свободного покроя платья, села в позу лотоса и отпила из термоса. Между бровей залегла небольшая морщина, а губы плотно сжались.

— Я тоже сначала искал Просветления, — после минутной паузы продолжил Кирилл, — Сначала казалось, что это панацея от всего. Потом я устал искать. Потом понял, что устал от самого себя.
— Кто ищет, вынужден блуждать, — ответила медленно Алиса, глядя в пол перед собой.

— Фауст? — мужчина улыбнулся и проследил за наклоном головы Алисы. Та через пару мгновений словно очнулась и посмотрела Кириллу в глаза. Тот продолжил — На мой взгляд, духовность — всего лишь портал в параллельный мир, который точно такой же, как наш, только он как отражение в зеркале. Та тоже самое, только всё наоборот. Ты изначально счастливый ищешь как бы тебе поиграться, чтобы забыть себя, а потом перевернувшись в этом поиске, видишь, что ты не мог потеряться. Просто скучно в этой реальности не играть ни во что.

— Интересная гипотеза о моем «Личном Я», – заметила, улыбнувшись, Алиса.
Кирилл продолжил, но уже заметно медленнее и акцентированно — Иногда на переходе этих зеркальных реальностей можно обнаружить то, что не способно отразиться ни от чего.

Алиса молчала и задумалась о чем-то своем.

— Люди… Они слабые существа, — продолжил Кирилл, глядя на Алису, — Но как Боги, они не нуждаются в силе. Вот такой вот парадокс этого перевертыша.

Неожиданно в кармане Алисы раздался телефонный звонок.  Алиса вздрогнула и достала смартфон из кармана платья.

Кирилл тут же поднялся, взял в руки метлу и, отойдя в сторону, принялся подметать порог помещения.

— Алексей, привет! — Алиса нажала на кнопку вызова.
— Привет, Родная! Как ты? У тебя всё хорошо?
— Всё хорошо, —  на щеках Алисы проступили алые пятна, — Извини, я не предупредила тебя, что задержусь.
— Когда планируешь возвратиться? Я скучаю по тебе!
— Я тоже.
— Когда возвращаешься в Москву? — вновь переспросил голос Алексея.
— Пока не могу сказать. Мне как-то здесь хорошо, — Алиса закусила губу и осмотрелась. Затем устало улыбнувшись, дополнила — Надеюсь, не будешь меня ревновать к Индии.

— Отдохни! Сообщи, когда решишь билеты брать. Обнимаю тебя, Родная!
— Обнимаю, Родной! До встречи! — Алиса на мгновение прикрыла глаза, убрала телефон и о чем-то снова задумалась.

Затем наклонилась, подхватила термос и сделала ещё глоток травяного настоя. Кирилл с метлой в руках подошёл к Алисе — Это ваш парень?
— Можно и так ответить, — взгляд Алисы скользнул вниз.

Через мгновение вибрация гаджета вновь вынудила женщину вздрогнуть. Это было смс сообщение. Алиса снова достала телефон из кармана.

Это писал Виктор - «Привет, Алиса».
«Привет!» — пальцы Алисы быстро пробежались по клавиатуре.
«Как ты? Алексей тяжело болен. Он не звонил тебе?»
«Насколько серьёзная ситуация?»
«Достаточно тяжёлая. Уже неделю не встаёт с кровати».
«Неделю дома? Что-то новое», - написав и отправив это сообщение, Алиса странно усмехнулась.
«Ты ведь знаешь, что он не может без тебя», - быстро пришел ответ от Виктора.
Алиса замерла и слегка закусила губу. Ее взгляд заскользил по столовой, на мгновение задерживаясь то на Кирилле, то на видневшихся за большими проемами деревянных полках гостей ашрама, то на выцветающих стенах ашрама.  Алиса побледнела.

«Алиса, ты почему молчишь?»
Немного подумав, Алиса уже медленно написала ответ - «Я устала. Устала быть зажатой между вами.»
«И это ты пишешь тогда, когда Алексей тяжело болен?!»

Кирилл внимательно посмотрел на вымученное лица Алисы и невольно сделал шаг ей навстречу. Она стояла, вглядываясь в уже потухший экран смартфона.
— Что-то случилось?
Не поворачиваясь к своему собеседнику Алиса тихо произнесла — Параллельный мир ожил. Снова приглашает в свою игру.




Небезопасный прилёт
 
Лёгкие пухлые облака, словно оторвавшиеся от великанов мысли, кружили за иллюминатором. Они сопровождали путешественников и развлекали их, постепенно меняясь в своем пушистом непостоянстве.
Формы облаков неуловимо изгибались вместе с  настойчивыми воспоминаниями, поднимавшимися из глубин сознания, приобретая разные очертания, оттенки смыслов и расплывчатые интерпретации.
Алиса сидела в кресле бизнес-класса, слегка откинувшись на мягкую спинку кресла.
Она была одета в деловое платье светло-коричневого цвета трапециевидной формы с длинными рукавами, поверх которого на плечах уютно лежал коричневый плед. Откуда-то по бокам салона шло легкое и бодрящее дуновение кондиционера. После изнуряющей жары на улицах Дели, комфортная температура салона располагала думать о  перспективах, навстречу которым летел самолет. Но мысли Алисы настойчиво вкрапливали в пробегающие за иллюминатором облака серую грусть, которую она пыталась запить дорогим виски, принесённым услужливо вместе с легкими закусками стюардессой.
 
Алиса, оторвавшись от картины в иллюминаторе, в очередной раз из стакана с тяжелым дном и слегка закругленными стенками выпила глоток виски  и вновь взялась за книгу.
«Сивилла» Шрайбер Флоры Риты с закладкой на середине книги ждала вдумчивую читательницу. Только Алиса погрузилась в чтение, как кто-то появился рядом с её креслом. Высокая стройная брюнетка в форменной тёмно-синей одежде авиакомпании слегка наклонилась и спросила — Что будете заказывать на обед? — бархатистый невысокий голос словно обнимал как мама по утрам.
— Повторите мне пожалуйста виски, немного льда и тоника, — Алиса посмотрела на стюардессу и улыбнулась.
— Хорошо, — кротко кивнула стюардесса и вскоре скрылась за занавеской.
Алиса снова откинулась на широкую и в меру мягкую спинку кресла, вытянула ноги и погрузилась в чтение.
 
Спустя семь часов и небольшой задержки с багажом, Алиса вышла из вип-зала прилёта. Секунда — и она заметила машущую ей руку Виктора. Улыбаясь, он двигался к ней навстречу.
— Здравствуй, Алиса. Хорошо, что ты прилетела. Алексею всё хуже и хуже, —пробормотал Виктор и попробовал её обнять.
— Привет, — Алиса увернулась от объятий и направилась к выходу из зала прилёта, по пути кивнув и чуть улыбнувшись водителю Виктора. Тот стоял чуть сзади Виктора и ожидал указаний.
Виктор подхватил багаж от служащего, молниеносно передал его почти незримому помощнику.
— Что не так? — Виктор пошёл рядом с Алисой.
 
Алиса не ответила, только перед тем как сесть в автомобиль, она пристально посмотрела на своего спутника и молча скрылась в тонированной машине.
Виктор на мгновение замешкался, пространным взглядом проследил, как водитель садится на своё рабочее место и сам неспеша сел на заднее сиденье слева от Алисы.
Усевшись поудобнее, он глянул в зеркало заднего вида на Алису. Она с прикрытыми глазами почти лежала на заднем сиденье. Он повернулся вправо и начал внимательней ее разглядывать. Её тело в строгом платье было расслабленно. Грудь едва заметно поднималась на тихом вдохе. Словно опустошённые после перелёта, глаза были плотно закрыты веками. Она не подавала никакого намека на беседу с Виктором. Он дома, - Все, что мог промолвить в этой ситуации Виктор. Алиса никак не отреагировала.
 
Трёхкомнатная квартира в центре столицы для многих воплощение роскоши и комфорта, идеально подходящее тем, кто ценит исключительное качество жизни. Изысканный дизайн, передовые технологии, великолепный вид из панорамных окон — часто это мало замечают сами обитатели и владельцы подобных жилищ. У них внутри происходят битвы пожёстче тех, кто всю жизнь борется за возможность купить такую квартиру либо хотя бы временно побыть в ней.
Мрамор и сталь кухни откликались холодом и безысходностью в выборе только всего самого лучшего. Ценные породы дерева в ванной комнате и спальне демонстрировали тонкий идеальный вкус владельцев. Но сложно было уйти от мыслей, стелющегося по итальянскому паркету, одиночества.
Алиса не сразу нашла ключи в сумочке. Едва скинув босоножки в прихожей, она прошла в спальню. Поперёк двухместной кровати под тяжёлым зимним пледом крепко спал Алексей. Алиса подошла и молча подобрала журнал, который лежал на полу.
— Психология семейных отношений, — прочитал Виктор с обложки. Он буквально не отлипал и следовал за Алисой.
Алиса повела плечом, словно её докучал голодный комар, села у края кровати и внимательно посмотрела на закрытые глаза Алексея и на его дыхание. Затем она с таким же вниманием взглянула на Виктора и какое-то время не сводила с него свой вопросительный взгляд.
 
Посидев так минуту, она тихо встала и вышла в зал. Виктор не отставал. Он прикрыл дверь в спальню и прошёл в гостиную к Алисе.
— Давно он болеет? — спросила с какой-то странной горечью  Алиса,  не глядя на Виктора.
— Практически с момента, как ты уехала. Вроде ревматическая лихорадка, но симптоматика достаточно нетипичная.
Алиса ничего не ответила.
Виктор осторожно спросил у нее - Что с тобой случилось?
 
Через небольшую паузу, словно выдавливая из себя слова, она тихо произнесла, тяжело опустившись на кресло —Надоело всё это.
 Алиса повела плечами, будто желала смахнуть какие-то воспоминания.
— В Индии люди часто попадают в различные секты, — Виктор искал глазами взгляд Алисы.
— Мне это не угрожает, — ответила женщина и посмотрела прямо на собеседника.
— Алиса, что с тобой? – переспросил Виктор.
Алиса повернулась к Виктору и, пристально посмотрев в его глаза, с нескрываемой скорбью спросила - Зачем ты со мной во всё это играешь? За что?
— Мы тебя любим. Ты же знаешь, насколько ты нам дорога. И как мы боимся тебя потерять! — Виктор выпрямился, от этого голос зазвучал мощнее и торжественнее.
Алиса, не отводя свой взгляд от Виктора, неожиданно подалась немного вперёд и проговорила — Давай уедем туда? Нам там будет хорошо вдвоём. Голос ее стал нежным и податливым.
 
— Ты прекрасно знаешь, что никто отсюда не уйдёт, - быстро ответил Виктор и, встав со своего места, он начал нервно ходить по комнате.
— Неужели ты чего-то способен бояться? — спросила несколько язвительно Алиса, откинувшись на спинку кресла.
— Это я тебя боюсь. Ужасно боюсь. И очень устала от этого, - голос ее стал более высоким и дрожащим, а скорость речи возросла, словно Алиса боялась забыть, что хотела спросить. Между бровей образовалась складка, губы стали тонкой линией. Она снова плотно закрыла глаза.
 
— Может ты у меня в клинике отлежишься? Витамины прокапаем. Комплексный осмотр сделаем, — тихо и осторожно  спросил Виктор.
— Это ты сейчас ведь несерьёзно? — Алиса выпрямилась и посмотрела прямо на Виктора.
 
— Вполне серьёзно, — мужчина подошёл к Алисе и прикрыл её плечи своими ладонями, — Сама сказала, что очень устала. Ты же знаешь, как я отношусь к тебе.
 
Алиса молча заплакала, отвернувшись от Виктора. Она закрыла лицо ладонями и лишь легкое подрагивание плеч показывало эмоции. Детство в детдоме медленно и настойчиво учило её скрывать свои эмоции, не выдавать ни единого шанса тем, кто сразу пользуется слабостью другого. На этот раз врагов не было рядом, Алисе хотелось в это верить, поэтому Виктор и увидел слезы своей спутницы. Он подтянул её к себе.
Алиса обмякла в его объятиях и заплакала сильнее.
— Мы ведь любим тебя.
— Кто именно? Ты больше на тень сейчас похож, – прошептала в плечо Виктору Алиса.
— Я не тень. Я первый, — прошептал в ответ Виктор, не разжимая объятий.
Алиса попробовала высвободиться из его  рук и посмотреть ему в глаза, но он лишь крепче притянул её к себе.
— Отпусти меня!
— Нет. Я ведь люблю тебя!
— Так не любят. Отпусти меня, — у Алисы не было сил кричать.
— Ты его бросила, поменяв на сектанта. Я всё выяснил об этом гуру. Это наперсник духовный не тот, кем тебе кажется, — поджал губы Виктор. Он словно выплёвывал слова. Лоб его покрылся испариной. Глаза превратились в узкие щели, хотя зрачки были полными и идеально круглыми.
Алиса яростнее забилась в объятиях мужчины, бессмысленно тратя резко убывающие силы. Почему-то резко стало нечем дышать, хотя невидимая система климат-контроля почти бесшумно шуршала где-то под потолком.
— Ты сам такой!
— Нет. Я здесь. Больше нет никого.
— Отпусти меня, — Алисе наконец удалось добраться до кисти руки Виктора. Она буквально вгрызлась в живую плоть ногтями, отдавая в этот жест всю свою ярость и обиду и от слов, и от действий, и будто от жизни в целом.
Алиса схватила Виктора за предплечья и хотела высвободиться, но крепкие руки мужчины обхватили тонкое бессильное тело Алисы и качнули.
Через пару мгновений потолок исчез, и Алиса очутилась на кровати. Ещё миг, безвольное моргание, вздох, и Алиса услышала щелчок замка. Она была в элегантной светлой темнице, с окнами и дверями, но запертой. Сначала она ничего не могла понять и просто автоматически присела на кровати с вопросом — Что ты делаешь?
Алиса хотела подняться, но силы давно ушли из её хрупкого тела. Даже слёзы ушли, от чего покраснели и опухли глаза.
Виктор сел плотно рядом с ней и странно зло смотрел на нее. Она никогда раньше не видела на себе такого взгляда Виктора. Только сейчас она увидела, что ее платье было порвано. Виктор склонился над ней и, снова толкнув ее на кровать, начал молча и зло рвать на Алисе платье. Алиса до сих пор еще ничего не понимала... Или не хотела понимать, чтобы не сойти с ума от происходящего.  Только тихо и безнадежно она шептала Виктору, глядя в сторону от него — Не надо. Пожалуйста! Не надо! — слёзы снова потекли по бледным щекам женщины.
Виктор снова зло и хладнокровно произнес — Ты хоть искричись, сейчас никто тебя не услышит. Все спят. Ты ещё не поняла это? -  через паузу он, хрипло дыша от возбуждения, снова повторил - Все Спят!
Он навалился на Алису всем телом, попутно снимая с себя рубашку и расстёгивая брюки.
— Нет. Нет. Не надо. Пожалуйста. Прошу тебя, — она уже не кричала, лишь редкие всхлипывания разносились по спальне и тонули в красиво обставленном интерьере.
Виктор снова хрипло проговорил – Все Спят!
 
Через некоторое время из спальни медленно вышел Виктор. Он уже был в костюме и на ходу накидывал на себя жилетку и пиджак. Галстук был на положенном месте, оставалось лишь застегнуть пуговицы. Его тёмно-синий цвет строго оттенял такого же цвета костюм.
— Я здесь. Я здесь. Только я здесь, — шептал Виктор медленно, зло и тихо, надевая обувь. Плотно сжатые губы, чуть сдвинутые брови и сосредоточенный взгляд в себя, — Только я здесь.
Он хлопнул дверью и скрылся в плену своих собственных мыслей.
Через несколько минут после ухода Виктора, в коридор вышла Алиса. Трапециевидное платье на ней в некоторых местах было в клочья порвано. Она обессиленно прислонилась к стене и подняла голову. Алиса вздохнула, глядя на входную дверь, всхлипнула и захотела заплакать, но получился лишь глухой стон и протяжный выдох. На какой-то момент ей казалось, что она разучилась плакать.  Ее тело медленно сползло вниз. Алиса обхватила колени руками и зарылась в них. Ей хотелось стать не просто эмбрионом, она вовсе не хотела появляться на этот свет. Здесь больно и слишком ярко от боли. Холодно и временами невыносимо жарко.
Через какое-то время она заставила себя подняться и смыть с себя все произошедшее. Медленно проходя мимо комнаты, в которой лежал Алексей, она слегка толкнула дверь в его комнату.
 Но в комнате никого не было. Лишь аккуратно сложенный плед лежал на пустой кровати. Возле кровати лишь по-прежнему в том же положении лежал журнал, на обложке которого жирными буквами было написано «Психология семейных отношений».
Алиса развернулась от открытой двери в комнату, где еще недавно лежал Алексей, и двинулась в сторону ванной комнаты.
Она принимала душ, стоя в застывшем положении, словно переосмысливая все произошедшее, глядя застывшим и безмолвным взглядом на то, как вода воронкой с хлюпаньем уходит куда-то глубоко вниз. Периодически сильно сжимая руками ручку душа, она медленно и методично сильными струями воды водила по своему обнаженному телу.
 
С мокрыми волосами и переодевшись в платье, которое ей сразу попалось в распахнутом дорожном чемодане, Алиса зашла в гостиную.  Подойдя к серванту, она вынула оттуда прозрачную матрёшку. Затем бросив взгляд в окно, она пару минут хотела понять откуда идет свет. Вчерашний день словно стерся из памяти со всеми своими впечатлениями и новыми откровениями.
Что-то в ней продолжало шевелиться в качестве действующего персонажа. Автоматизм движений и бессмысленных намерений двигали ее тело подальше от этого места, в котором произошло что-то тяжелое,  но еще не осмысленное.
 
Алиса тяжело выдохнула, выпрямила плечи и, положив матрешку в сумку, вышла из квартиры.
 
 
 
 
 
 

 Глава третья

 
Возвращение

Благодаря летнему мягкому ветру и яркой погоде в парке было многолюдно, несмотря на будний день. Где-то белым шумом пели птицы и о чем-то говорили люди.
Алиса сидела одна за столиком в кафе. На ней было платье в этническом стиле, бежевого цвета со сливочным оттенком. Из-за несколько плотной ткани и игры света в отражении качающихся ветвей деревьев над ней, могло показаться, что платье было грязным.
    Уже минут пять она не двигалась и по выражению ее глаз прохожие могли бы подумать, что она медитирует на кофейную кружку или на надкусанный кусочек ржаного печенья на блюдце.
 
Дыхание Алисы было редким и поверхностным. Её блуждающий по зелени деревьев и гравию дорожек взгляд жил отдельно от неё. Словно робот она сканировала пространство, лишь фиксируя происходящее вокруг, но не анализируя и никак не воспринимая летнюю прохладу.
Кофе уже давно остыл, но Алисе было всё равно. Полы её странного платья временами колыхались и заигрывали с мелким мусором под ногами.
 Неожиданно перед ней возник Алексей и, не дожидаясь приветствия, сел рядом — Я так и знал, что ты будешь в этом кафе, – сказал он, приветливо улыбаясь, Алисе.
 
 
Недалеко от них у обочины дороги, моргая габаритными сигналами, стояло служебное Бентли Виктора.
 
Алексей осмотрел, улыбаясь, зелёную местность, словно вспоминал что-то важное для себя, затем он откинулся на спинку стула и начал разглядывать Алису. Волосы её колыхались, взгляд блуждал по поверхности мира, никого и ничего не задевая.
— Как ты себя чувствуешь, Родная?
Алиса посмотрела на Алексея и практически сразу перевела взгляд куда-то сквозь листву высоких деревьев. Она отпила кофе, не выражая на лице никаких эмоций.
Алексей проследил движение её взгляда, замер на несколько мгновений, затем глубоко вдохнул.
— Помню, как мы с тобой здесь познакомились год назад, - дополнил он через небольшую паузу, - это был прекрасный день! Ты помнишь?
Алиса слегка качнула плечами, оставаясь на своем месте. Она сглотнула воздух, словно пыталась одолеть в гортани кусок чёрствой корочки и прикрыла глаза. Глаза стали мокрыми, но не настолько, чтобы горечь произошедшего с ней снова выплеснулась наружу слезами.
Алексей внимательно присмотрелся к спутнице.
— Что случилось?
Алиса снова пристально посмотрела на Алексея. Округлая спина придавала ей уставший вид. Безвольные, почти опущенные веки, морщины на лбу и поджатые губы. Она вновь прикоснулась к своим щекам и медленно, с какой-то глубокой внутренней скорбью, произнесла — Это был ты!
— Что значит я? О чём ты? — спросил Алексей. Затем пристально вгляделся в Алису, наклонился в её сторону и добавил — Алиса, я не пойму. Меня Виктор вызвал. Говорит, что ты прилетела. Что происходит? Объясни мне!
Алиса посмотрела на стакан с кофе, скучающий на столике, залпом допила остатки и вновь подняла взгляд на Алексея. Всё те же морщины и бледность щёк. Губы не хотели ничего отвечать, и женщина лишь смотрела на своего собеседника.
Алексей не выдержал ее молчания и придвинулся ближе. Женщина не шелохнулась. Он выдохнул и переставил свой стул вплотную к стулу Алисы. Ещё мгновение — и он бы мог положить свою ладонь на её колено. Он попробовал обнять ее, но Алиса отпрянула, от чего спина выпрямилась. Это словно дало немного силы, так как в глазах Алисы промелькнул огонёк. Впервые за этот день.
Алексей продолжил — Мне Виктор сказал, что с тобой что-то случилось. Он хочет с тобой встретиться, — он смотрел на Алису, держа левую руку на спинке её стула, — Почему ты молчишь?
 
— Никто отсюда не уйдёт? — медленно и с расстановкой произнесла Алиса, глядя себе под ноги. Тембр её голоса стал более низким и хриплым, словно убавили тональность. Внутри нее эхом пустоты отзывалась немая безысходность .
 
Алиса перевернула кофейный стакан и стала наблюдать, как из-под него медленно растекается тёмно-коричневая жижа.
Она какое-то время смотрела, не отворачиваясь, на это зрелище и потом также медленно проговорила — Знаешь, почему на кофейной гуще надо гадать в стакане, а не на столе? Потому что на столе перспектив будет гораздо больше. Затем она перевела свой пустой взгляд на Алексея, встала из-за стола и молча пошла к стоящей у обочины машине.
 
Никому не было дела до странной беседы двух молодых людей. Казалось, это их будничное выяснение отношений - когда одна обижается, второй покупает цветы, и вечером что-то липкое и непонятное в виде созависимости вновь скрепляет узы и обещания.
Алексей торопливо вскочил с места, подошел торопливым шагом к чёрному Бентли Виктора, слегка наклонился в сторону Алисы и открыл Алисе заднюю дверь автомобиля.
Алиса буквально рухнула на кожаное сиденье и чуть расслабилась от своей собственной пустоты  при соприкосновении  ладоней с прохладой натурального материала. Алексей быстро запрыгнул на сиденье впереди.
 
 Машина вальяжно тронулась с места и Алиса, устало сомкнув веки, практически сразу погрузилась в легкое забытье.
 
Алексей  фоном продолжал говорить, слегка повернувшись к ней со своего места — У Виктора одна из лучших частных клиник. Там есть корпус, где нет буйных и прочего состава. Даже из лекарств ничего не будешь принимать кроме витаминов. Я буду навещать тебя, — сказал Алексей и, развернувшись еще глубже в сторону заднего сиденья, посмотрел на Алису. Она молча слушала его с закрытыми глазами, расслабленно покоясь на прохладном кожаном сиденье. На её лице не было ни морщины, ни эмоции, словно мир для нее уже выдавил из себя все свои цветные краски.   
 


 
Парадный вход психушки.
 
На этот раз выйти из автомобиля Алисе помог водитель. Он молча открыл дверцу и протянул свою большую и слегка влажную ладонь. От подобного открытого жеста Алиса вздрогнула и заглянула в темные очки мужчине. Она понял сейчас, что до сих пор ничего о нем не знала, даже цвета его глаз.
- Кто он? – про себя подумала Алиса и тут же самой себе добавила, – Какая разница. Водитель почувствовав на себе ее взгляд, опустил голову и, развернувшись в сторону Алексея, быстро ретировался и скрылся на водительском сиденье за массивной тонированной дверцей.
Пара мыслей о ком-то другом, не входящим в круг ее ближайших интересов, несколько отрезвил Алису. Выйдя из машины, она невольно подняла голову и засмотрелась.
Частная психиатрическая клиника Виктора была сделана в стиле хай-тек и представляла собой на первый взгляд современное трех этажное широкое здание с чёткими линиями и минимальным количеством декоративных элементов. Первый этаж фасада был из стекла и металла и создавал ощущение лёгкости и был словно прозрачным. Окна второго этажа были изящно зарешечены художественной ковкой. Большие панорамные окна этих двух этажей, казалось, словно собирали извне всё тепло и свет внутрь здания.
Третий этаж резко выделялся от двух других тем, что был совсем без каких-либо окон и представлял собой монолитную панель серо-металлического цвета, нависая над первыми двумя этажами словно монолитная квадратная каска. Редкие темные бойницы, видимо вентиляционные выходы. Пустыми глазницами смотрели куда-то вперед, словно молчаливо храня тайну третьего этажа. Странным образом, но стилистическое решение, а может и технологическая необходимость третьего этажа не вызывала визуального дискомфорта и архитектурного диссонанса при восприятии этого здания. Своеобразная аутентичность строения, намекая множеством форм на свое предназначение, не утверждалась ни в одном из этих предположений.
- Возможно так и должны выглядить современные психиатрические клиники, – подумала Алиса.
Алиса продолжала с любопытством разглядывать это произведение архитектурного гротеска, хотя уже неоднократно видела это здание, когда по каким-то делам подъезжала к нему с Виктором.
 
 
Затем она медленно двинулась к парадным ступенькам.   Неожиданно она повернулась назад, где за ней молчаливой тенью двигался Алексей и сказала ему каким-то тихим голосом с нотками грусти и отчаяния – Кажется я нашла то самое место!
  -  Какое место? – спросил Алексей
  - Пойди туда - не знаю куда! - несколько торжественно, но с той же глубиной грусти  и внутренней боли ответила Алиса и, развернувшись, снова двинулась в направлении парадных дверей клиники.
       Алиса поднялась по четырём ступеням крыльца, подошла к входной двухстворчатой двери и, молча надавив на них своими хрупкими плечами, раздвигая тем самым податливые двери, провалилась во внутреннее пространство помещения.
 
Алису встретил просторный холл первого этажа с высоким потолком и большим количеством естественного света, благодаря панорамным окнам. Крупная керамическая плитка светлых оттенков, стены пастельных тонов придавали некую утончённость и создавали успокоительный эффект. Вся находящаяся вокруг мебель была из стекла, металла и кожи. В центре холла информационная стойка в виде прозрачного стеклянного куба. Из-за неё на Алису и Алексея взирала и улыбалась высокая брюнетка лет тридцати. Большие зеркала в вестибюле и коридорах, куда успела Алиса заглянуть, визуально расширяли пространство.
Алексей огляделся и указал одной рукой на свободное кресло ближе к стойке администратора, другой взял Алису за плечо и легонько потянул за собой, двигаясь по направлению к кожаному бежевому сиденью. Алиса позволила ему увлечь себя и спустя минуту очутилась в мягких кожаных объятиях. Алексей сел на корточки и посмотрел ей в глаза. Едва заметная сеточка морщин вокруг его глаз смягчала и без того внимательный взгляд мужчины — Виктор не даст тебя в обиду, — почти шёпотом произнёс Алексей, — В случае необходимости звони, я сразу приеду. Ты ведь знаешь.
Алиса, лишь чуть отвернув голову от Алексея, смотрела на мужчину, который сидел рядом с ней на соседнем кресле и что-то писал в своем ноутбуке, который лежал на его коленях.
Алексей потянулся к Алисе и почти сложил губы в поцелуе, но Алиса молчаливо и медленно начала качать отрицательно головой, по-прежнему не глядя на Алексея.
— Сейчас он за тобой подойдёт, — сказал он, приподнявшись и осмотрев холл.
Затем он незаметно и бесшумно скрылся в одном из длинных коридоров первого этажа справа за стойкой регистрации.
Алиса откинулась устало на спинку кресла и начала смотреть опустошенными глазами прямо перед собой на входивших и выходивших посетителей.
Её взгляд не задерживался долго на чём-либо, Алиса всё глубже погружалась в себя, силясь найти то вкусное ощущение, которое она уловила возле костра Варанаси и вместо этого подумала о том, насколько там все было чисто.
Двери периодически открывались. Если бы Алиса не смотрела на них, то не знала бы - их бесшумность поражала. Иногда на подол платья Алисы падал солнечный луч, словно отголосок от какого-то странного прошлого, где все и вся смешались в ее восприятии.
Бессознательно она встряхнула головой, словно пытаясь синхронизировать воспоминания. Затем она посмотрела на сумочку на своих коленях и достала из неё телефон.
— Алло. Здравствуйте! Это Турагентство «Пилигрим»? — спросила она, глядя перед собой.
— Да.
— Передайте, пожалуйста, трубочку Алине.
— Сейчас, — лёгкая музыка для фона и спустя полминуты женский голос в трубке — Да, здравствуйте.
— Аля, здравствуй! Это Алиса, — Алиса улыбнулась сама себе.
— Привет, Дорогая! Как ты? — казалось, голос подскочил одновременно со своей владелицей.
— Потом поговорим, – устало проговорила Алиса и добавила, - Есть сегодня прямой рейс в Дели?
— Ты ведь только вернулась оттуда.
— Потом всё объясню.
— Да, — протяжный ответ, затянувшийся на минуту, — Да, есть. И даже билет кто-то забронировал, но не выкупил. Только об этом с девчонками разговаривали.
— Оформи на меня, пожалуйста, - промолвила оживленно Алиса, словно пыталась ухватиться за что-то оживляющее и спасительное.
— Хорошо. Сейчас. Ну ты, подруга, крутишься! Челночный бизнес реанимируешь? — вновь радостный возглас. Обладательница голоса явно была девушкой жизнерадостной.
— Я потом тебе всё объясню.
— Тааак… — растянула ответ Алина. — У тебя остаток средств ещё есть. Сейчас как билет оформлю, сразу перезвоню  тебе.
Алиса удовлетворительно слегка кивнула головой и убрала телефон в сумочку.
Она по-прежнему смотрела на входную дверь клиники. Люди сновали, посетители сменяли друг друга, как вахтёры либо охранники. Парень лет двадцати, сидящий напротив Алисы на небольшом диванчике, всё это время разглядывал Алису и её платье с  этническим колоритом. Затем слегка присвистнул и воскликнул, не выдержав:
— Чё, Хиппи? — кивнул он Алисе. Та безучастно бегло осмотрела его, — Времена НьюЭйджа давно закончились. Все ЛСД гуру в дурках состарились.
Алиса молча отвела взгляд и продолжала смотреть на входную дверь. Парень продолжал тихо смеяться. Вихры каштановых волос слегка тряслись в такт смеха, а голубые прищуренные глаза были холодны во всех смыслах.
— Беги, пока не поздно. Здесь за такой прикид срок дают, — он откинулся на спинку диванчика и залился злым смехом.
 
Алиса не смотрела больше на него, но явно ощущала его ухмылку, вальяжность и небрежность по отношению и к ней. «Сам-то зачем здесь?» — подумала зло Алиса, автоматически защищаясь от непрерывающегося давления на себя со стороны.
В это время входная дверь клиники открылась и на пороге появилась женщина лет шестидесяти с двумя сумками. Невысокая, чуть полноватая, с ассиметричными чертами лица, она выглядела идеальной жительницей этого фойе. Однако пристальный взгляд вводил в сомнения. Она медленно прошла к свободному креслу, на выдохе поставила сумки и плюхнулась на сиденье.
— Откуда эти таксисты могут что-то знать? — сразу запричитала она, едва коснувшись кожаного кресла, — Зарабатывают на нас и ещё умудряются говорить что-то о геополитических изменениях. Говорят, говорят, не умолкая. Лучше бы салоны своих машин чаще чистили от запаха. То ли чебуреками, то ли самсой вся машина провоняла. Сигаретами все сиденья пахнут. Ужас какой-то!
Она ни на кого не смотрела толком, обращаясь то ли ко всем посетителям в холле разом, то ли ни к кому. В её руках каким-то образом оказалась смятая пачка влажных салфеток, одной из которых она уже вытирала своё лицо. Затем она тяжело наклонилась и начала драить этой же салфеткой свои туфли.
— На эконом-классе катаетесь? — ухмылка так и не сошла с лица парня, пытавшегося заговорить с Алисой. Он задрал подбородок и смотрел на вновь пришедшую даму словно свысока.
— Да. Ну и чё? – вытирая туфли, исподлобья взглянув на парня, рыкнула дама.
— Да ни чё. Че. Мы сами выбираем то, что нам нюхать, — казалось, прямой взгляд и ответ женщины ничуть не смутили парня. Он лишь пожал плечами, обвёл взглядом сидевших рядом людей и несколько торжественно изрек из себя, — Сначала выбираем, потом нюхаем!
Он склонил голову набок, поднял одну бровь вверх и прищурился. Чуть напряжённые мышцы вокруг рта не помешали его вызову в тоне голоса. Своё торжественное обращение он закончил размахиванием поднятым вверх указательным пальцем.
 
Женщина тем временем встала, подошла к терминалу для выдачи очередных талончиков, получила свой номер и вновь шлёпнулась на тяжёлом выдохе в кресло. Сумки покорно ждали её.
— И что? Вся одежда едой пропахла, — лоб женщины собрался в морщины, она замотала головой в стороны и стала фыркать и принюхиваться, словно зашла не в клинику высшего класса, а в хлев.
Затем женщина снова достала из сумки пачку влажных салфеток и начала протирать рукав своей рубашки. Сидевшая рядом, худая дама лет 45 с короткой стрижкой и чересчур длинными серьгами, напряглась, от чего у неё стали подёргиваться уголки губ.
— У вас из сумок не лучше пахнет. Не могли бы вы подальше их от меня поставить? — напряжённое тело говорившей не соотносилось с большими карими глазами, которые простят всё, лишь бы ее слушались.
— Вот ещё! — полная женщина вздёрнула подбородок, распахнула глаза и поджала губы. Тон её голоса подскочил на несколько тонов, — Сейчас, кинулась приказы выполнять чьи-то.
— Не кричите на меня. Я нервная, — тут же наморщилась дама с длинными серьгами и чуть ли не подскочила в своём кресле. Затем стала махать руками и часто дышать, — Я ещё не принимала сегодня миртазапин. Я вам сейчас всё здесь разнесу и вашу вонючую одежду заодно с вами.
Полная женщина  сразу притихла и пододвинула свои сумки к себе поближе. Парень всё это время ухмылялся с прищуром, переводя взгляд то на одну даму, то на другую, остановился на той, что помоложе:
— Звучит как-то матерно то, что вы сегодня ещё не принимали.
Истеричка озлобленно и с вызовом посмотрела на него. Её правое веко внезапно задергалось, рот приоткрылся и на лбу замерла глубокая морщина.
— Что это за нейролептики? — спросил парень уже намного тише, отводя взгляд от женщины.
— Не твоё дело. Слава Богу, я ещё не докатилась до этого.
 
В это время, сидевший по соседству слева от Алисы, небольшого роста мужчина, лет 55 в старом заношенном пиджаке серого цвета, под которым яркими рисунками кричала  футболка, наклонившись к Алисе своим щербатым лицом, полушепотом спросил, – Вы когда-нибудь ночевали в голове Стивена Кинга?
Алиса внимательно рассмотрела мужчину, но ничего не ответила на вопрос, который ее несколько заинтересовал.
Мужчина, не получив ответ, настойчиво продолжил, – А я вот на свою голову попробовал. Странная знаете ли затея... оказаться там без осиновой зубочистки.
Алиса по-прежнему ничего не ответила, но улыбнувшись о чем-то своем, все-таки подумала.
Мужчина вернул все свое тело обратно в кресло и, словно скрывшись в его объятиях, начал смотреть в угол потолка.
 
Тут подал голос с приятной хрипотцой пожилой мужчина лет семидесяти. Он сидел в стороне от Алисы по диагонали от нее по другую сторону большого  журнального столика.  Его полу сгорбленный вид и голос внушали какое-то непонятное доверие. Сложенными ладонями на набалдашнике трости перед собой руки с длинными костяшками пальцев говорили в нем о какой-то утонченности в характере. Сам он выглядел так, словно готов был в любой момент пойти туда, куда его позовут. Однако никакого внимания к перепалке двух женщин он не уделял, лишь легкая и добрая улыбка блуждала по его выбритому лицу.
— А мне вот с таксистами как-то везёт, — сказал он добродушно и медленно уделил внимание каждому, задержавшись взглядом на пару секунд, — Я ведь тоже всегда на работу добираюсь экономом такси. С ними мне всегда интересно беседовать, поэтому сажусь на переднее сиденье. Их так видно лучше.
Его добродушный и спокойный голос сразу разрядил обстановку среди сидящих в фойе.
Поверх голосов и голов раздался женский спокойный и заботливый голос, словно мама приглашала малыша почитать на ночь сказку. После того, как голос объявил очередной номер талончика, взрослый мужчина лет 45 встал со своего места и пошёл к регистратуре.
Несмотря на то, что информационное табло объявляло номер очередного посетителя, в этом заведении видимо было в порядке правил мед. персоналу подходить к каждому посетителю и приглашать его лично к регистратурной стойке.
— Мне попадались в основном только отзывчивые водители. И далеко не глупые, — продолжил пожилой мужчина с тростью. Улыбнувшись, словно вспомнив что-то приятное, он продолжил, — Однажды один из них рассказал, как сильно любил свою маму, когда она ещё была жива. Она заботилась о нём и отдавала последнее, что у неё было. Она даже свои пенсионные накопления старалась дать его семье, когда у них случились неприятности. Он не взял их, но они с женой еще больше начали ухаживать за ней.
А другой таксист как-то рассказал о своём брате, который для донорской пересадки отдал часть своей почки, – пожилой мужчина слегка нахмурился и продолжил, - Но брат его умер во время пересадки от последствий анестезии.
Брат со мной всегда теперь здесь, — говорил он, всё время показывая ладонью на сердце, — Хотя пересадка на почке была, но что-то более важное всегда в сердце укладывается. Ведь так? – спросил мужчина у людей вокруг себя. Все молчали. Мужчина продолжил, - Он всю семью своего брата к себе забрал. Заботится сейчас о них.
В фойе из входной двери ввалился ещё один мужчина средних лет. Он быстро подошёл к терминалу за талоном, получил и неуверенно сел на край одного из свободных кресел.  Никто не обратил на него внимания.
— А однажды вот дождь шёл.  Таксист всю дорогу говорил, как любил своего единственного сына. У него еще три дочери были. Но он сильнее всего сына своего любил. Когда мы приехали, этот таксит специально вышел с зонтом и проводил меня до дома.
— Чё, в этой истории кто-то тоже умер? — полу смехом спросил парень, ерничая улыбкой  и язвительно наклонив голову набок.
Пожилой мужчина добродушно улыбнулся в ответ и хотел что-то ответить, но в этот момент в фойе появилась медсестра.
— Здесь есть Александров Юрий? — нараспев спросила она и оглядела людей в помещении.
Пожилой мужчина поднял руку — Да. Я здесь.
— Вас ждёт врач, — кивнула женщина и пригласила кивком следовать за ней, — Пойдёмте, я вас провожу.
Сидевший в кресле и до сих пор молчавший, мужчина лет 40, всё это время что-то стучавший по клавишам своего ноутбука, наконец оторвал свой взгляд от монитора и удивленно посмотрел на пожилого мужчину. Тот же на выдохе опёрся на свою трость и стал медленно  подниматься.
— Вас зовут Юрий Дмитриевич? — спросил мужчина.
— Да, меня когда-то так часто звали. Сейчас я больше «Дмитрич», — ответил старик. Он выпрямился и с добродушной улыбкой посмотрел на спросившего.
— Вы, наверно, меня не помните, — мужчина, придерживая ноутбук, почтительно поднялся и слегка поклонился в знак уважения к старику, — Я в университете когда-то у вас учился, когда вы руководили кафедрой филологии.
Присмотревшись внимательно к собеседнику, пожилой мужчина приподнял трость и сказал виновато — Извините, не могу вас вспомнить, - Он еще раз внимательно посмотрел на мужчину и произнес, – Вы всегда так сильно меняетесь, что сразу сложно узнать. Когда  на  глазах пропадает прекрасное любопытство, с этих пор все меняются.
— Где вы сейчас? — с благоговенной ноткой спросил мужчина с ноутбуком.
Пожилой мужчина вместо ответа медленно развел руками вокруг себя и, окинув взглядом всех собравшихся, с улыбкой на лице промолвил – Я вот  здесь сейчас как-то...
Алиса слегка улыбнулась, вопрос действительно был не совсем однозначным.
Мужчина с ноутбуком улыбнулся в ответ. Посмотрев на него снова, пожилой мужчина виновато произнес — Я на городском кладбище сейчас работаю. Несложная работа, — пожилой мужчина снова несколько виновато улыбнулся и двинулся было за медсестрой, которая терпеливо ждала, но через пару шагов он остановился и посмотрел на своего собеседника, — Зато я теперь каждый день вижу свою любимую.
 
Он развернулся к медсестре и, сделав в молчаливом пространстве еще пару шагов, снова остановился. Развернувшись в сторону внимательно слушающих его людей, он несколько огорченно и с улыбкой на лице произнес – Если бы не мои дети... Они думают, что я хочу исцелиться от этого. Что тут поделаешь. Я ведь их тоже люблю.
    Старик медленно ушел за медсестрой по длинному коридору на встречу к своему врачу.
В фойе воцарилась тишина, будто  кто-то опустил свои ладони на находившихся в фойе людей.  Молодой человек, который усмехался над всеми, молчаливо съёжился в своём кресле и потупил взгляд.
Мужчина, который только совсем недавно присоединился к ним, медленно разорвал свой талончик и затем, решительно встав со своего места, вышел из помещения на улицу, так и не промолвив ни одного слова.
 
Престарелая тётка (грубо звучит, может пожилая женщина) наклонилась, подняла одну из своих сумок на колени и стала протирать её влажной салфеткой. Дама с длинными серьгами молча встала со своего места  и отошла к кофе-машине, которая стояла в дальнем углу помещения.
    Когда она повернулась, закрывая на ходу стаканчик с кофе крышкой, Алиса увидела её покрасневшие глаза и кончик носа. На ресницах женщины, которая с утра не принимала ещё своих стандартных лекарств, зависла пара капель слез.
Алиса перевела свой оживший взгляд на входные двери, думая о чем-то своем.
 
Со дна ее сумки зазвонил телефон. Она даже не вздрогнула. Молча достав из сумки телефон, она прочитала на светящемся экране название тур фирмы «Пилигрим».
 
С вибрирующего и поющего телефона Алиса перевела свой наполненный глубиной взгляд на входную дверь из больницы. На секунду она снова о чем-то задумалась. Затем решительно сбросив звонок, Алиса положила телефон обратно в сумку и снова со странным выражением в глазах стала внимательно смотреть на входную дверь, в которую то и дело входили и выходили люди.
 
Неожиданно кто-то коснулся её плеча — Здравствуй, Алиса. Как ты?
 
Подняв взгляд, она увидела Виктора, который был одет в белый халат врача, из под которого виднелся лоск дорогого костюма темно-серого цвета.
Не получив от нее ответ, Виктор снова тихо произнес — Пойдём ко мне в кабинет. Надо поговорить.
Алиса молча встала, еще раз бросила взгляд на входную дверь и пошла вслед за Виктором.
Из тени регистратурной стойки в это время на них пристально смотрел Алексей.



Исповедь Виктора
 
Виктор открыл дверь своего кабинета и сначала пропустил Алису, затем зашёл сам. Монохром, минимализм, современные технологии и строгие геометрические формы окружили женщину. В интерьере преобладали нейтральные оттенки серого. Керамогранитное покрытие пола серо-стального оттенка визуально расширяло пространство. Стены в светло-серых тонах создавали ощущение простора и лёгкости. На одной из стен была большая интерактивная панель, позволяющая Виктору просматривать медицинские данные пациентов и проводить видеоконференции.
Она когда-то заходила ненадолго в этот кабинет. Но тогда были совершенно другие обстоятельства, и беспечное невесомое внимание не стремилось детализировать обстановку, в которой ей еще ни что не угрожало.  В этот раз потухшие, но инстинктивно внимательные глаза детализировали обстановку помещения.
Массивный письменный стол из матового стекла с металлическими элементами сразу бросился Алисе в глаза. Его лаконичные линии подчёркивали строгость стиля. За ним стояло большое кожаное кресло глубокого графитового цвета. Дополнительные источники света — светодиодные панели, встроенные в потолок и стены делали освещение рассеянным, но равномерным, они успокаивали беспокойных и давали надежду меланхоликам.
Со стен кабинета на Алису взирали портреты учёных-психиатров.  Филипп Пинель, Ганс Айзенк, Эмиль Крепелин, Петр Ганушкин, Сергей Корсаков, Мишель Фуко. У каждого можно было задержаться, чтобы встретиться взглядом и попробовать понять что-то о себе. Но портретные глаза не выражали для нее никакой помощи.
Функциональность и эстетика, которая бросилась в глаза Алисе, сейчас вызывала в ней одновременно и уважение, и страх. Женщина понимала, что интерьер вокруг неё — это душевное состояние Виктора - безэмоциональное, думающее о чем-то глубоко скрытом своем, такое режущее и колющее всех вокруг.
Виктор прошёл мимо кресел для посетителей и, присев в свое рабочее кресло, пригласил жестом Алису сесть рядом с ним за стол.
Алиса села перед Виктором.
Доставая из небольшого холодильника, вмонтированного в мебель, бутылку коньяка и две коньячные рюмки, он быстро поставил их на стол.
— Как ты себя чувствуешь? Как перелёт прошёл? – Спросил Виктор, одновременно наливая в рюмки коньяк и пододвигая к Алисе блюдце с дольками лимона.
Алиса, не отрывая взгляд от Виктора, пыталась вслушаться глубоко за пределы его слов и интонаций.
 
Неожиданно дверь кабинета открылась и в проёме появилась темноволосая голова подростка лет 14-ти.
— Можно поговорить с вами? Он опять пришёл.
— Дениска, скиталец ты наш, — Виктор посмотрел на появившегося юношу и улыбнулся, правда, одними глазами, — Мы обязательно поговорим с тобой.
           Денис в проеме дверей настойчиво продолжил – Но он же не один пришел. С ним еще кто-то большой... страшный.
           Виктор со своего места беспристрастно сказал, обращаясь к мальчику – Не переживай, я с ними со всеми тоже поговорю. Мне нужно сегодня ехать по срочным делам. Как приеду, обязательно встретимся со всеми, кто к тебе придет и поговорим. Хорошо?
— Вы обещали. Я буду ждать, — с досадой проговорил Дениска и, опустив потухшие глаза, скрылся также внезапно, как и появился.
Виктор перевел взгляд на Алису, которая сидела, как мраморная статуя, только живыми глазами пронзая его лицо.
 
 Виктор слегка поёжился, разглядывая Алису. Неожиданно, не отрывая своего взгляда от Виктора, она произнесла — Когда он начал забирать твоё Сознание? — Застывшее выражение лица у Алисы выглядело угрожающим и отчаянным. Ни улыбки, ни ясного взгляда. Руки свободно лежали на коленях, а речь была размеренной и будто слега заторможенной.
— Кто? — Виктор, пригубив из коньячного бокала напиток, слегка поморщился и, вскинув подбородок, расправил спину. Затем повёл плечами и словно что-то стряхнул с волос.
— Алексей.
— Он не может этого сделать. Забрать Сознание? – переспросил Виктор словно для самого себя.
— А если это уже происходит, а ты этого не знаешь?   
— Он не может этого сделать. За 30 лет этого ни разу не происходило.
       - Ты все помнишь вокруг себя, когда спишь? – еле сдерживая злость, спросила Алиса, - Может с твоим расщеплением личности пора разобраться окончательно?
 
— Я помню как он начал приходить в мое сознание, — ответил мужчина спустя полминуты, потупившись куда-то вниз перед собой. Он говорил чуть медленнее обычного, — Это совершенно нетипичное расщепление личности, которое я когда-либо изучал, — он сглотнул и поправил галстук. Затем провёл ладонью по волосам и откинулся на спинку кресла.  — После гибели Алексея прошло примерно пол года, как его образ начал выплывать в моем сознании. Я чувствовал его появление. Уже через неделю я с ним вступил в диалог.
 
Виктор замолчал и видно было как он задумался, заглядывая куда-то глубоко в себя, словно  вспоминая и одновременно подбирая нужные слова, - Ты прекрасно знаешь, что я давно занимаюсь своей проблемой. Я целую клинику ради этого выстроил! – Виктор, не глядя на Алису, говорил тихо, словно кроме него никого больше в кабинете не было, – У меня до сих пор не возникало ассиметричной амнезии, и признаки амнестиских барьеров не наблюдалось. Я тщательно слежу за этим.
— Что это? —  спросила Алиса. Взгляд ее был потухшим и она спрашивала словно не была заинтересована в ответах.
— Это такой вид потери памяти. Как у лунатиков, сомнамбулов, которые не помнят, как по ночам ходят и что делают.
Виктор, словно оправдываясь, кивком головы показал на свои наручные часы на запястье правой руки, - Они анализируют резкие изменения в организме. Я контролирую ситуацию.
— У меня такое ощущение, что мы все в ночи ходим, чтобы не помнить какой жизнью живём днём, — словно в исповеди, медленно произнесла Алиса, смотря себе под ноги.
 
Виктор, слегка мотнув головой, словно стряхивая с себя мысль Алисы, продолжил - Да, я периодически в последнее время чувствую на себе его взгляд, но я перебиваю его намерения коньяком.
 
Затем отпив из бокала коньяк и сразу налив в него следующую порцию напитка, он продолжил - Думаешь почему я в последнее время так часто заливаюсь им? – Показывая с легким сарказмом глазами на рюмку, добавил – Это  притупляет любую его инициативу.
 
Встав со своего места с фужером коньяка, он несколько вальяжно, не обращая внимания на Алису, подошел к встроенному в стену шкафу, на котором были аккуратно расставлены книги. Он пристально посмотрел на корешок одной из книг и с ноткой загадочности спросил у Алисы – Знаешь почему названия русских книг на корешке пишутся снизу вверх, а на английских наоборот?
Он обернулся к Алисе и с легкой улыбкой посмотрев на нее, добавил с некоторой торжественностью - Исторические особенности! – Затем залпом выпив все содержимое коньячного фужера, слегка морщась, продолжил - Я специально кроме этого пойла создал для себя лекарственный препарат, – Виктор снова взглядом многозначительно показал на пустой фужер, - Я пропил целый курс своих собственных таблеток для воздействия на свой собственный придуманный образ!
Через паузу посмотрев хмуро на Алису он произнес, - только вот с тех пор, как  я познакомился с тобой, полностью вывести из своего восприятия Алексея становилось все сложнее.
После этих слов он еще какое-то время смотрел на Алису, затем подошел к своему рабочему креслу и, грузно опустившись на него, слегка откинул голову назад. Несколько зло и одновременно торжественно он произнес - Оскар Уайлд был прав, когда сказал, что у человека есть две проблемы. Первая – это его желания. Вторая – это когда они исполняются.
Затем  несколько подавшись вперед, он посмотрел пронзительно на Алису и протяжно проговорил – А знаешь в чем основная проблема человека? В его дешевых радостях!
 
Алиса по-прежнему, не перебивая Виктора, беспристрастно смотрела на него. Когда он произнес свою последнюю фразу, она молча и не спеша, словно в знак ответа достала из сумки прозрачную матрёшку и ключи от квартиры и положила их перед собой на стол. На несколько секунд задержав свое внимание на этих предметах, она, с той же самой пустотой в голосе, выдохнула и посмотрела на Виктора — Я больше никогда не вернусь туда.
 
     Виктор отрешенно посмотрел на предметы.
— Мне необходимо хорошенько обдумать всё, — он говорил медленно, взвешивая и подбирая каждое слово. Тон голоса стал на какое-то время мягче и слегка выше — Давай сделаем так. За тобой сейчас зайдёт Алевтина Николаевна, наш врач. Она проводит тебя в комнату для дежурного врача на одного человека с душем. Искупаешься с дороги, отоспишься.
Алиса продолжала молчать, стеклянными глазами смотря перед собой на стеклянную матрешку.
Виктор, разглядывая ее, продолжил - Если хочешь поесть, Алевтина Николаевна распорядится. Как я приеду, мы обстоятельно обо всём поговорим. Я обязательно что-нибудь придумаю.
На последнем слове Виктор кивнул, словно подтверждая свои слова делом.
— Он меня изнасиловал, — голос Алисы дрогнул, а в глазах застыли слёзы. Дыхания перестало хватать, она говорила рвано и с задержками — Теперь я вас обоих боюсь.
— Господи, — прошептал Виктор, закрыв глаза. За опущенной головой потянулись плечи, так он и просидел около минуты, переосмысливая услышанное.
 
— Я думаю, господь здесь ни при чём, — тихо и также размеренно сказала Алиса. Голос слегка осел, словно она пробежала марафон. Алиса какое-то время рассматривала бокал с коньяком на столе, вновь глянула в окно, что-то пытаясь там увидеть. Затем медленно подняла взгляд на собеседника. — Я очень устала от всего этого. Мне противно всё то, во что ты меня вовлёк. Мне противно от самой себя за то, что я согласилась в это играть.
 
— Наверное, я тебя понимаю. Всегда себе запрещал говорить это слово «Устал», — мышцы лица мужчины напряглись, придав суровость взгляду, а плотно сжатые губы продемонстрировали недовольство и презрение. Он произнёс это шёпотом, ровно и размеренно, но с таким нажимом, что Алиса невольно вздрогнула.
— Он всё понимает! — тихо произнесла Алиса с нотками сарказма, отвернув свой взгляд от Виктора. Затем она откинулась на спинку стула и стала разглядывать стеклянную матрешку перед собой.
Виктор вздохнул и повернулся к аппарату громкой связи.
— Вызови ко мне Алевтину Николаевну.
— Алевтина Николаевна уже ждёт вас в приёмной, — женский голос на другом конце провода сорвался, девушка всхлипнула, от чего Виктор едва поморщился.
Он встал из-за стола, обогнул его и присел рядом с Алисой. Его взгляд был суровым и одновременно заботливым.
— Сейчас нам сложно будет разговаривать друг с другом. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Сейчас тебе необходимо отдохнуть.
 
Алиса мотнула головой. В дверь постучали. Через мгновение в кабинет вошла женщина лет сорока. Спортивного телосложения, каштановыми волосами, выразительными и чёткими чертами лица, ярко-карими глазами.
— Виктор Анатольевич, вызывали? — глубокий бархатистый тембр, чёткая дикция.
— Да, вызывал, — выпрямился Виктор, — Разместите, пожалуйста, Алису в комнате для дежурного врача. И покормите её. В общем, позаботьтесь о ней.
— Всё будет хорошо. Не волнуйтесь, — врач слегка склонила голову набок и прищурилась, от чего вокруг глаз мелькнула сеточка морщин, — Я хотела с вами поговорить о пациенте из 12 палаты.
— Мне нужно срочно лететь. По приезду мы сразу с вами поговорим, — махнул рукой Виктор, затем задержал взгляд на Алисе.
Та встала, оглядела смотрящих на неё врачей и задержала взгляд на Алевтине Николаевне. Женщина развернулась и первой пошла к двери. Уже у выхода Виктор положил руку на плечо Алисы и задержал её.
— В случае крайней необходимости звони мне сразу. Договорились?
— Я боюсь, — прошептала Алиса, одновременно передернув плечом словно давая понять, что ей неприятен этот жест.
— Его не будет здесь, пока здесь не будет меня. Ты ведь знаешь, — Виктор смотрел не просто в глаза Алисы, он пытался проникнуть в её суть, душу, найти потаённое местечко, ещё не подвергнутое пыткам и не познавшее боли.
Алиса всмотрелась в Виктора, словно запоминая каждую черту его лица, каждый мускул. Затем развернулась и скрылась в темноте коридоров.
 
Шли они недолго. Мягкая поступь персонала, негромкий гул потолочных кондиционеров и прочих устройств, почти бесшумные тележки, лёгкий звон вдали, тихие голоса, ненавязчивая классическая музыка, звучащая фоном из общей комнаты отдыха и мягкое обращение не успокаивали настроение Алисы. Наоборот, все это словно предвещало новую волну тяжелых переживаний.
Спустя минуту Алевтина Николаевна открыла дверь в помещение возле ресепшена, где сидели дежурный врач с санитаром и о чем-то весело спорили. Сначала она сама просочилась в комнату, затем пропустив Алису, показала жестом, что они на месте. Алиса очутилась в небольшой комнате, возле стены стояла аккуратно заправленная кровать, рядом находилась тумба, на которой стояла большая стеклянная прозрачная ваза  голубого цвета. Возле дверей стоял стол, на котором находился электрочайник, два стакана на блюдце и салфетница с аккуратно сложенными белоснежными салфетками. Два стула были задвинуты под стол. Над столом висел прикрученный к стене телевизор. Пахло сыростью и свежевымытым полом.
Напротив кровати была дверь в ванную. Алиса прошла в комнату и устало села на кровать. Она ощущала себя вазой, в которой нет ничего важного и нужного, от чего ею можно пренебречь либо вообще выбросить. Режущую пустоту внутри Алисы дополняла мертвая тишина этой комнаты. Она выдохнула и осмотрела ещё раз. Алевтина Николаевна несколько секунд внимательно смотрела, как плечи Алисы опускаются всё ниже.
— Вам принести поесть? — в голосе прозвучали заботливые нотки, от которых Алиса пришла немного в себя.
— Вы можете в любое время позвать меня, — продолжала врач.
Алиса ничего не ответила, она продолжала рассеянно осматриваться, скользя по поверхностям и не отражая увиденное. Как только врач вышла за дверь Алиса упала на кровать и уткнулась в подушку и на какое-то время ушла в небытие.
Когда Алиса очнулась, она долгое время не могла понять сколько она проспала. Она тяжело приподнялась с постели. Голова гудела, прищуренные веки были словно налиты свинцом. Она медленно оглядела комнату. На окно падал свет от солнца, которое уже скрылось за домами или наоборот только взбиралось на них. Алиса услышала за дверью суетливые движения людей, снующих по коридору, и поняла, что день клонился к вечеру. Медленно встав с кровати и ополоснувшись в душе, она вышла в коридор клиники.


Дисаутогностики

 
— Здравствуйте. Виктор приехал?
— Здравствуйте. Нет, Виктора Анатольевича ещё нет.
Алиса легонько кивнула, закрыла дверь приёмной и пошла по коридору клиники. Полумрак из-за отсутствия прямых солнечных лучей, тишина и пастельные оттенки дополнительно создавали некую неопределённость. Даже несмотря на всю высокотехнологичность клиники и тягу к тотальной чистоте, здесь Алиса по-прежнему ощущала невидимое давление. Полумрак казался бесконечным, тянущимся вдаль туннелем, окутанным тишиной и лёгкой атмосферой тревоги. 
С какой-то напряженной автоматичностью, она достала из кармана телефон и написала сообщение Виктору.
«Ты где? Мы сегодня увидимся?» - и не надеясь сразу получить ответ, она положила телефон снова в карман.
 
Алиса медленно пошла по коридору и дойдя до информационной доски с лучшими врачами и учеными клиники, она обнаружила в центре этой доски почета фотографию Виктора.
            Его глаза, глубокие и проницательные, были устремлены прямо на нее, словно он видел в ней нечто, что скрыто в ней от нее самой же.
 
Алиса с какой-то стыдливой ноткой быстро отвернулась от фотографии. Затем она снова медленно развернулась, посмотрела на Виктора и не торопясь провела ладонью по надписи под фото: «Главный врач клиники». Прохлада шершавых выгравированных букв вернула её в реальность. Алиса вздохнула, медленно сползла на пол и бездумно уставилась на подушечки пальцев с остатками пыли с надписи. 
 
  Затем она застыла на мгновение, опустила плечи и зарыла ладони в волосы. Она выглядела маленькой потерявшейся девочкой. Плечи её слегка затряслись. Спустя несколько минут Алиса выпрямилась, спина безвольно прильнула к стене.
 
— Простите меня. Вы дура? — вдруг над Алисой раздался мужской голос. Через мгновение Алиса увидела перед собой спортивную фигуру и харизматичное лицо с резкими чертами. Густые брови, пронзительный взгляд и выразительная мимика не соотносились с глубоким, бархатистым, с лёгкой хрипотцой голосом. Он говорил чётко, уверенно и убедительно. Мужчина смотрел прямо в глаза Алисе, да так, что ей хотелось кивнуть в ответ, но распознав на нем больничную пижаму в странных мелких рисунках, которые она сразу не разобрала, она несколько расслабилась.
 — Я бы более конкретно выразил ваш диагноз, но здесь, к сожалению, нельзя материться на русском языке. А жаль! Это во многом упростило бы психиатрию. Латынь устарела. Понимаете? 
 
Алиса молча смотрела на вторгшегося в её личное пространство гостя. Гость тоже медлил, словно ожидал поощрения либо опровержения. Затем он улыбнулся и многозначительно произнес:  «Твое безумие - это лекарство от самой себя».
Не дождавшись никакой реакции от Алисы он выпрямился и, сказав, - Извините меня, пожалуйста, -   медленно вышел из поля ее зрения.
Не успела Алиса задуматься над происходящим, как из набирающих  вязкость мыслей её выдернул мужской голос, а спустя пару секунд — его обладатель. На полу перед Алисой появился мужчина средних лет. По виду стройный. Выраженный подбородок, слегка вытянутый нос и большие глаза придавали его взгляду проникновенность и глубину. Белобрысый, короткостриженый, он смотрел на Алису улыбающимися голубыми глазами и протягивал ей ярко-оранжевого цвета апельсин. 
 
Алиса осмотрелась - в коридоре никого. Она вновь глянула на мужчину в серой однотонной пижаме. Тот уже в позе лотоса, сложив под себя ноги, устроился на полу по правую от Алисы сторону.
— Вы тоже дисаутогностик? – спросил он.
— Что? — без какой-либо мимики, эмоций медленно спросила Алиса, словно подбирала или вспоминала слова.
— Это тоже самое, что и гностик, только наоборот, – промолвил юродивый.
— Знающий, только наоборот? — Алиса чуть мотнула головой.
— В психиатрии есть такой обобщающий диагноз дисаутогнозия, — низкий бархатистый тембр голоса больного звучал  убаюкивающе и одновременно уверенно, — Это когда у человека теряется самовосприятие. Он как бы перестаёт знать о себе.                                     
— А как он знает об этом? 
 —  Что?
 — Как он знает о том, что он о себе не знает? – переспросила терпеливо Алиса.
Мужчина на какое-то время задумался, потупившись в пол, затем многозначительно себе под нос произнес, – Да уж! Тайна Библейского масштаба. Почему эти мысли неприятно ощущать, если еще не готов к этому, но уже понимаешь это.
      Затем он повернулся к Алисе и спросил, виновато подняв брови – Кажется как-то много «ЭТО»?
     Алиса подумала о собеседнике - «Юродивый». Затем с какой-то долей печали произнесла – Слишком много пасхальных крошек повсюду для этого «ЭТО». 
 — Да. Люди в большей мере жадные, а не жаждущие, чтобы воспринимать себя напрямую.
Алиса, улыбнувшись собеседнику, проговорила, - А может они жадные, потому что Жаждущие? — Может, – весело улыбнулся в ответ юродивый.
Алиса вновь уставилась перед собой, погрузившись внутрь себя и явно что-то освещая там своим вниманием. Юродивый некоторое время смотрел на Алису и крутил в своих руках апельсин.
 
— Вы любили кого-нибудь так, чтобы исчезнуть... для себя?
— Как это? — Тихо спросила Алиса, задумчиво глядя перед собой. 
Юродивый слегка выпрямился, глаза его расширились.
— Знаете, как я её люблю? И она тоже любит, но не меня, а то, что ей кажется во мне. Она-то меня на самом деле не замечает. Но я ведь, вот Я, — он еще более выпрямился, словно надув грудь и показал на себя пальцами правой руки, от чего апельсин выпал из его рук на скрещенные ноги. — То, что не пытается ей овладеть, обладать ею. 
- Я в ней её люблю! — С глубокой расстановкой и многозначным акцентом произнес он, слегка прикрыв свои погрустневшие глаза.
 
Он глубоко вдохнул и на выдохе продолжил — Знаете, в ней чистота Особенная. В этой чистоте я как форма безболезненно исчезаю. А она мимо себя, мимо этой чистоты все время проходит и не ведает о своем неведении. 
 
Он замолчал, видимо что-то вспоминая и снова заговорил, – Она хотела, чтобы мы обвились вокруг друг друга слепыми образами, предлагающими какое-то, мать твою, будущее. Она мне все время себя в разных качествах предлагала… — он на мгновение замолчал и посмотрел пристально на Алису, словно ожидая от нее понимания, — Вы понимаете? Она ни меня, ни себя не видит. 
Воцарилась небольшая тишина. Он поднял с ног апельсин и снова начал вертеть его, словно отвлекая свое внимание от грустных мыслей.  
 
— Почему здесь окна не зарешечены? — Спросила Алиса, глядя перед собой на окна и одновременно заинтересованно прокручивая в себе  слова собеседника. 
Прежде чем ответить, он посмотрел внимательно на Алису, гадая по ее глазам услышала ли она его. Затем будничным тоном сказал, - Здесь бронированные стекла. Это Особая клиника.
 
Через паузу рассматривая окна перед собой, он спросил у Алисы, — Угадайте с какой стороны они бронированы? Изнутри или снаружи?
— Есть разница?
— Большая! Разные диагнозы по обеим сторонам, – многозначительно произнес юродивый.
Он многозначительно посмотрел на апельсин в своей руке и с печалью в голосе и одновременно с какой-то странной радостью в глазах продолжил, -  Те, кто снаружи, болеют страхом перед смертью. Те, кто внутри этой клиники - болеют страхом перед жизнью.
 
Посмотрев на Алису, он неожиданно широкой улыбкой торжественно произнес, – Мы заражены Жизнью!
И через паузу уже с грустью добавил,  кивнув головой на окна, – А там, за этими окнами ее все время доживают... Командировочные! – с высоким акцентом и ноткой грусти добавил юродивый.
 
        Слегка прикусив нижнюю губу, он снова уставился на апельсин в своей руке  - Я понимаю, почему ей нужна надёжность. 
        Он слегка приподнялся на несколько секунд, пересев на корточки и улыбнулся.
 — Любить безусловно - со стороны очень похоже на безразличие. Но нас так ведь Бог любит! И она это тоже чувствует через меня. И ведь тянется к этому, одновременно себе это не позволяя. Это ведь настоящее безумие?!
Он внимательно прислушался к своей собеседнице, надеясь, что она его поймет. Что его хоть кто-то поймет.
       Затем  словно вдавливая свою спину в стену, он неудобно запрокинул голову вверх и уставился в потолок.
— Знаете, каким счастливым я становился в те моменты, когда она себя узнавала?! Я шептал ей, шептал так громко, до звона в ушах - Да, да… я именно здесь! Вот он Я! То, что и ты! Сделай ко мне ещё один шаг в саму себя! Это я люблю, а не тот, что выдуман тобой, он слабый, он не настоящий. Он хочет обладать тобою, а я Люблю.
Он замолчал и снова внимательно посмотрел на Алису. Та невидимым взглядом смотрела на него. На этот раз она его слушала, и внимательно. Он обрадовавшись, быстро продолжил.
— Настоящая любовь, она ведь не может ранить? Мне почему-то кажется, вы знаете. 
— Настоящая? Я не знаю, что это, — Алиса слегка пожала плечами и вновь взор её устремился куда-то глубоко внутрь своей исповедальни. По её лбу скользнула легкая морщинка.
Собеседник Алисы выпрямил ноги, чуть потряс ими, стряхивая напряжение, и продолжил на выдохе
— Эти отношения не для меня. Всё, что она смогла сказать, надев перчатки на свои красивые руки, — он замешкался, подбирая слова. Уставший, измученный голос — Это было позапрошлой зимой, — затем внезапно глаза его расширились, брови вновь взметнулись, — У вас голоса похожи. Правда, вы другая. Вы не боитесь сидеть на полу.
Воцарилась тишина. По длинному коридору никто не ходил, но это никому не казалось странным. Заходящее солнце делало силуэты проходивших за окнами людей более темными. Внешние краски мира словно начали заходить в полумрак улиц.
Спустя минуту Алиса спросила — Ты давно здесь? 
— Здесь? – многозначительно переспросил юродивый, глядя себе под вытянутые ноги. 
-  Здесь я с самого рождения, — блеск в его глазах исчез, — Только стены и окна менялись. И люди за окнами, —добавил он, по-прежнему вертя в своих руках апельсин. Затем он начал аккуратно чистить его.
На Алису брызнул насыщенный, сладковатый цитрусовый запах.
 
— Она замуж вышла сразу, как мы расстались. Ей удобнее воспринимать меня как своего друга. 
Затем пристально посмотрев куда-то за пределы окна, он тихо добавил, словно раскрывая какую-то тайну,  -  Но еще безболезненней для нее воспринимать меня как больного человека, — он замолчал на какое-то время и затем начал аккуратно очищать апельсин от корки. 
 
Мужчина аккуратно и медленно нарушил целостность фигуры апельсина и отломил пару долек. — Будете?
Алиса взяла предложенную ей дольку и положила её в рот, слегка закусив кусочек апельсина. Она закрыла глаза и  на мгновение что-то вспыхнуло. Ноздри расширились, дыхание участилось. Вместе с насыщенным вкусом апельсина из памяти что-то пыталось пробиться на поверхность сознания. 
Прикрыв глаза, она коснулась стены затылком.
— Новым годом пахнет! — она медленно открыла глаза, сглотнула и посмотрев на юродивого на выдохе произнесла, — Лучше бы она совсем забыла тебя. Иначе понемногу начнёт выцветать из жизни.
Мужчина на какое-то время задумавшись над ее словами, с грустью в голосе спросил — Потому что я сижу на этом полу? 
Алиса посмотрела на собеседника и тихо, словно выдавая какую- то сакральную тайну, произнесла — Люди не прощают самим себе то, что позволили кому-то обнаружить старательно скрытую в себе слабость.
 
Наступила небольшая тишина.
— Да. Наверное, я виноват потому, что уже не могу по-другому. Не могу любить как все, — юродивый посмотрел,  слегка нахмурившись себе под ноги, словно что-то вспоминая.
— А я не о тебе говорю, — сказала просто Алиса, проницательно посмотрев на юродивого.
В ответ он обернулся к Алисе  и тоже взглянул в ее глаза.  Какое-то время они молча смотрели друг на друга, пока  Алиса, улыбнувшись, не произнесла, — Этот мир странный. 
Затем переведя свой взгляд на окна напротив, она добавила - Сила тяжести даёт возможность птицам летать... Либо падать.
— Всё странно, — улыбнулся себе под ноги собеседник, — Даже говорить «странно» здесь, сидя на полу, Очень Странно! 
Они одновременно, не сговариваясь, посмотрели друг на друга и улыбнулись.
Он медленно разжал руку с апельсиновыми корками. Яркие оранжевые кусочки медленно оторвавшись от его ладони, плавно раскачиваясь, начали подниматься к потолку.
Алиса, закинув голову вверх, сопровождала этот странный полет своей улыбкой.
— Завтра санитарам опять придётся всё убирать, – улыбаясь произнес юродивый, глядя на красивый полет мандариновых корочек.
Два человека, сидевших на полу, переглянулись друг с другом и начали весело смеяться. 


Глава 4


  Обмен. Странные Люди
 
Воздух сотрясался от редких взрывов. Дневной свет покрылся пылью и комьями грязи с засохшей травой.
Свист подлетающего снаряда вновь разорвал сначала воздух, затем рассыпался сам.
— Сто двадцатыми обрабатывают по секторам, — донеслось словно с неба. Мужской голос, рваные фразы на вдохе. Без единой эмоции.
В центре поляны оставались свежие следы недавних сражений — разбросанные обломки деревьев, вдавленные в землю следы от колёс. Где-то в стороне ржавела, давно уже подбитая военная техника.
Лес вокруг поляны был мрачным и тихим. Высокие сосны и ели стояли плотной стеной. Под ногами хрустел сухой хворост, а воздух был пропитан запахом пороха, пота и влажной земли. Изредка среди деревьев мелькали тени, заставляя воображение рисовать образы скрытых врагов, готовых напасть в любой момент.
На краю поляны, ближе к лесу, валялись поваленные деревья, образуя естественную преграду. Мох и лишайник на их стволах, корни, вывернутые из земли, напоминали гигантские когти, готовые схватить любого, кто осмелится приблизиться.  Между деревьями пробивалась узкая тропинка, которая была прикрыта свежими сучьями и вела вглубь леса.
В большом командирском блиндаже над столом, покрытом боевой картой, четверо военных что-то обсуждали. Виктор стоял в центре между ними и также внимательно изучал карту. Его тёмно-синие джинсы, тёмная кожаная куртка и чёрные высокие ботинки «Мартинсы» выделялись из обще-зеленой камуфляжной группы людей.
— Вот, место вашего пересечения, — один из офицеров в чине подполковника посмотрел на Виктора и одновременно указывал концом антенны портативной рации на карту, — Только сначала вдоль фронтовой полосы 10 км придётся ехать. Советую здесь свернуть и сначала двигаться по второй эшелонной полосе.  На вид ему было лет сорок, однако во взгляде и голосе звучали жесткие нотки опытного военного командира.
Ленточку переходите ровно в 15.00. Наши птички в радиусе 10 км будут предупреждены.  Выход из зоны обмена в 17 часов ровно.
Виктор, смотря на карту, молча кивнул головой, затем добавил — Мне необходимо будет два бронежилета и каски. Рации есть. Нужные частоты на всех настроены.
Один из военных, лет пятидесяти, с погонами майора, разглядывая внимательно Виктора, сказал — Интересно у вас обменные процессы устроены, — седой, невысокий, гладковыбритый, он продолжил, — Приказы штаба армии не обсуждаются, но на мой случай, это впервые когда гражданский руководит обменными процессами, — Затем он обернулся и выкрикнул в глубину блиндажа — Крот, ты здесь? Ко мне!
Спустя пару секунд перед ним стоял старший лейтенант, полностью экипированный для боевых действий. На вид ему было около тридцати лет, высокий, поджарый, с коротко стрижеными рыжими волосами.
– Видимо из запаса. Слишком старый для старлея, – промелькнуло в голове Виктора.
Майор решительно и четко скомандовал старлею, указывая головой на Виктора — Поступаешь в распоряжение этого штатского. Все, что бы он ни попросил, выполняешь быстро как мои команды.
— Есть! — отчеканил старший лейтенант и посмотрел на Виктора.
Майор повернулся к Виктору — До точки перехода Крот — ваша лампа Алладина. Давайте сверяться с часами.
Майор посмотрел на часы - 12.47 дня, —  низкий и пасмурный тембр голоса создавал в нем впечатление богатого военного опыта и высоких потерь среди своих солдат — Не забудьте, вас на выходе будут ждать в пределах двух часов.
— Понятно, — кивнул Виктор, словно получил приказ.
Майор, еще раз сурово прищурившись, оглядел Виктора и спросил, указывая кивком головы на его гражданскую одежду - Вы точно вот так вот собираетесь по ленточке на джипе двигаться? Может вам все-таки оружие выдать?
Виктор сухо и коротко ответил - Спасибо. Я справлюсь.
   -  Тогда в путь, – из угла четко сказал полковник и взял под козырек. Офицеры в блиндаже автоматически выпрямились.
Виктор сделал шаг назад в полутень блиндажа и посмотрел на Крота. Тот продолжал внимательно разглядывать Виктора. Не сговариваясь, они оба отошли от стола и встали около выхода из блиндажа. Отголоски последних разрывов медленно затихали в воздухе, оставляя за собой напряжённую тишину. Лёгкий ветер колыхал высокую траву и создавал мягкий, но тревожный шёпот, который контрастировал с недавним громом боя. Где-то в глубине леса слышались редкие щелчки сухих веток и разговоры военных.
— Мне необходимо будет два бронежилета и каски, — негромко сказал Виктор, всматриваясь в Крота.
— Всё будет, — сухо произнес Крот, — Приказано обвесить вашу машину РЭБОМ*. Придётся кое-где машину просверлить.
— Хорошо, — пожал плечами Виктор. В его голосе не было никаких эмоций.
— Ещё на троих сухпай дам на всякий случай и лопату сапёрную брошу в багажник.
— Лопата есть. И пожевать тоже захватил с собой, - ответил Виктор.
— Как скажете. Есть натовский сух пай. Могу подогреть.
— У меня от «Бумба бар» устрицы с пармезаном упакованы, — улыбнулся Виктор и посмотрел в сторону выхода.
Неожиданно в нагрудном кармане Виктора завибрировал телефон, звук вибрации заставил обоих мужчин мигом посмотреть на источник звука.  Виктор, достав его, прочитал сообщение от Алисы: «Ты где? Мы сегодня встретимся?»
— Отключите телефон. Здесь нельзя им пользоваться, — резко  отчеканил Крот и с некоторой злостью в глазах посмотрел на Виктора.
Виктор слегка приподнял брови, создав небольшую складку на лбу. Прямой и открытый взгляд с широко раскрытыми глазами сосредоточился на взгляде Крота, словно хотел просканировать его мысли. Однако Крот никак не отреагировал на этот оценивающий взгляд Виктора.
— Отключите телефон немедленно! — с той же интонацией произнес старший лейтенант.
Виктор нарочито  вызывающе медленно перевёл взгляд на телефон, отключил  его и положил на место.
— Вас должны были проинструктировать. Почему нарушаете?
— Командир, не грейся. Идём дальше, — в ответ сухо проговорил Виктор и, развернувшись, вышел из блиндажа. За ним молча последовал Крот.
Как только они вышли из укрытия, в метрах пятидесяти от них, сопровождаемый глухим резким свистом, разорвался снаряд. Крот автоматически пригнулся. Виктор ровной походкой продолжал двигаться по направлению оставленной машины.
Крот посмотрел еще раз оценивающе вслед Виктору и, быстро догнав его, произнес — По секторам херячат.
Неожиданно внимание Виктора остановилось на пустом ящике от снарядов, стоявшем недалеко от командирского блиндажа. Он впился взглядом в воткнутый в него нож с оранжевой рукояткой,  похожий на тот, который давным-давно, словно в прошлой жизни, выбросил в реку во время облавы. Он застыл от увиденного и буквально перестал дышать. В висках застучало.
— Что случилось? — от внимательного попутчика не ускользнуло резкое изменение в поведении Виктора.
— Чей? — Виктор не отрывал взгляд от ножа. Голос его повысился на полутон. Он произнёс это медленно, словно подбирал каждую букву. Вернее, вспоминал.
— «Серый», твой режик? — Крот посмотрел в сторону одного из бойцов, стоявшего рядом с большим деревом и кивнул сначала ему, затем перевёл взгляд на нож.
Молодой лейтенант лет 25 подошёл к Кроту. Светлые волосы аккуратно подстрижены, идеально сидящая форма, военная выправка.
— Суки, колбасу не дали порезать, — отчеканил он и показал Кроту грязный кусок колбасы, лежавший на ящике, из которого торчал воткнутый перочинный нож с оранжевой ручкой.
— Откуда он у тебя? — Виктор перевёл взгляд на «Серого» и спросил, указывая на торчащий в ящике нож.
— Трофей, — коротко ответил, что-то жуя и внимательно разглядывая Виктора со склонённой набок головой.
— Дай мне его, — в голосе не было ни угроз, ни просьбы, ни мольбы.
— С чего это? Походи сперва в штурмах, - и с некоторым вызовом в голосе добавил, – можешь прямо за мной.
Крот строго посмотрел на «Серого».
Виктор даже не моргнул. Он молча, без лишних движений достал из кармана отключённый айфон и бросил его на ящик рядом с воткнутым ножом. Только затем поднял взгляд на «Серого». В глазах Виктора читалась внутренняя сила, решимость и готовность преодолеть любые препятствия.
— Меняем. Новый. В ГУМе месяц назад брал.
С этими словами Виктор, не дожидаясь ответа, выдернул из доски торчащий нож и двинулся дальше, на ходу внимательно рассматривая его.
«Серый» подобрал с ящика айфон и начал с довольным видом крутить его в своих руках. В уголках глаз появились мелкие морщинки, а уголки губ устремились вверх. Подошли ещё двое солдат и стали рассматривать телефон.
— Эй, как разблокировать? — спросил один из них, глядя уже в спину удаляющемуся Виктору.
Виктор ничего не ответил и даже не обернулся. Он продолжал двигаться в сторону своего тёмно-зелёного джипа и разглядывать на ходу нож, периодически вытаскивая из него то одно, то другое лезвие. За ним молча следовал Крот.
 У автомобиля Виктор положил нож в нагрудный карман, где еще недавно лежал телефон и, увидев на своей машине две антенны рэба, повернулся к Кроту и произнес – Быстро работаете.
Крот, взглянув на Виктора, вместо ответа бросил — Поехали. Я буду показывать.
Открыв машину, Виктор обнаружил на задних сиденьях запрашиваемые бронежилеты.
– Не плохо, – произнес Виктор, перекладывая один из бронежилетов на торпеду своей машины.
 
— Трофейные, — быстро ответил Крот, — В случае атаки дронов в лоб либо выпрыгнешь из машины, либо успеешь прикрыться броником. Возможно, выживешь. Помни, ты здесь всегда чья-то мишень, даже если в нашем радиусе все предупреждены.
 
Виктор, сев за руль, захлопнул дверь и быстро завел машину. Крот следом быстро запрыгнул на переднее сиденье и они тронулись с места.
На ходу Виктор мельком глянул в зеркало заднего вида, поправил детектор дронов, болтавшийся на нём, и тронулся в путь. Периодически в отражении зеркала заднего вида Виктор следил за бмп с 4 бойцами на крыше, которые ехали следом за ними.
 
Около точки перехода машины остановились. Их встретило мрачное полуразрушенное здание. Стены, когда-то ровные и гладкие, были покрыты глубокими трещинами и выбоинами.
 
 Из уцелевшей двери вышел мужчина лет пятидесяти со связанными за спиною руками в сопровождении двух солдат в брониках и с автоматами.
   Его камуфляжная форма, местами истёртая, была без погон.
Когда Виктор вместе с Кротом вышли из машины, он, обращаясь с удивлением к Виктору, произнес, — Ты что, гражданский?
Низкий и хриплый голос, словно пропитанный дымом и запахом сырых траншей, звучал тихо и уверенно.
Виктор ничего не ответил. Он глянул на свои часы, достал из кармана  своей синей куртки рацию и включил ее.
— Не разговаривать! — рыкнул на пленника Крот.
 
Затем сделав шаг к Виктору, Крот доложил — Мы вас ждём в условленном месте. Просигналите в рацию, как будете подъезжать.
 
Вместо ответа Виктор сказал ему — Пакеда, — и слегка взмахнул рукой, в которой  была зажата рация.
Крот молча отступил назад и, глядя на гражданскую одежду Виктора, произнес – Все таки рекомендую хотя бы бронежилет надеть.
Виктор молча кивнул головой  и помог пленнику забраться на переднее сиденье, захлопнул дверцу со своей стороны. Крот в два шага обошёл машину и проверил замок дверцы пленного пассажира.
 
— Вепрь, приём, — проверил Виктор, склонившись над рацией, — Это Снегирь, Вепрь, приём. Это Снегирь. Как слышно?
Спустя 4-5 секунд голос из рации нарушил молчание.
— Снегирь, Снегирь, приём, это Вепрь. Слышу вас.
— Вепрь, это Снегирь. Я заряжен. Готов двигаться в сторону точки обмена.
— Снегирь, это Вепрь. У нас всё готово. Пусть подаст голос.
Виктор поднёс рацию к лицу военнопленного.
— Здесь, — тихим и хриплым голосом пробурчал мужчина и закашлялся.
Виктор продолжил говорить в рацию — Едем на точку. Нас двое. Соколят своих предупредите, чтобы не налетали.
— Принято. Тоже трогаемся, — ответил мужской голос из рации.
 
Отъехав на машине метров двадцать, Виктор остановил машину, достал из кармана оранжевый нож и обрезал на руках пленного пластмассовый хомут. Тот вскинул брови, замешкался на мгновение и удивленно посмотрел на Виктора.
Краем глаза, разрезая хомут на руках пленного, Виктор обнаружил на заднем сиденье рядом с лежащими на них бронежилетами две гранаты, которые заботливо оставил Крот. Виктор слегка улыбнулся.
Сложив нож и вернув его обратно в карман, Виктор достал из бардачка машины инкрустированную дорогой кожей флягу. Открыв крышку и сделав большой глоток, он слегка поморщился. Затем Виктор передал флягу пленнику и молча наблюдал, как тот делает такой же большой затяжной глоток.
После услышанного хриплого «Спасибо», Виктор спрятал флягу обратно и, включив передачу машины, снова тронулся в путь.
 
Они ехали и наблюдали, как на горизонте уныло простирались тени разрушенных домов. Их обломки молчаливыми свидетелями недавних боевых действий торчали из земли, уже местами обросшие травой и ветвями. Дорога, когда-то ведущая к мирной жизни, теперь встречала путников угнетающе изрытыми ямами, словно на её теле остались невидимые шрамы войны.
   Где-то вдалеке одиночные выстрелы крупнокалиберных артиллерийских установок время от времени перекрывали однотонное урчание двигателя машины и отдавались привычным эхом в ушах.
 
Они ехали минут 15, когда увидели двигающуюся им навстречу бронированную машину «Казак». Подъехав на расстояние 10 метров друг от друга, машины остановились.
 
Виктор вышел из своей машины первым, кивнул головой военнопленному и медленно пошёл в сторону встречного авто. Тот, не отрывая взгляда от Виктора, сразу открыл дверь со своей стороны, вышел и двинулся за Виктором.
Пройдя четыре метра, Виктор неожиданно остановился и опустил взгляд перед собою на воронку от снаряда, наполненную до краев водой. Виктор нахмурился, взгляд его стал напряжённым. Незаметно для себя сжав кулаки и стиснув челюсть, он осторожно обошёл лужу и вновь двинулся вперёд.
Из бронированной машины напротив вышел капитан лет 45 в военном темно-зеленом камуфляже. Темноволосый, с морщинистым лицом, с  автоматом в руках и бронежилете, он словно сливался с унылым пейзажем за своей спиной. На поясе висела кобура с пистолетом и за поясом еще торчала ракетница. У Виктора в руках была только рация.
Подойдя ближе, они узнали друг друга. Лёгкое недоумение, выразившееся в приподнятых бровях и слегка приоткрытом рте. Широкая улыбка и взмах уголков губ вверх на мгновение. Ожившая мимика и искры в глазах. Всё это длилось пару мгновений, но им этого было достаточно.
— А я-то думаю, что голос-то такой знакомый, — ровным голосом и бесстрастным лицом сказал военный.
— Здорово, Саныч, — Виктор протянул руку.
Капитан ответил крепким и чуть затянувшимся рукопожатием.
— Здорово. Странно, что я с тобой уже третий раз на обмене, а ты до сих пор в гражданском.
— Много вопросов. У нас, к сожалению, не так много времени. Где мои?
Завидев за спиною Виктора подошедшего к ним пленного, Капитан выпрямился и под козырек отдал ему честь. Тот хмуро кивнул в знак приветствия. Тяжёлые веки, казалось, желали сомкнуться и уснуть от усталости.
 
Виктор, обойдя капитана, молча подошёл к «Казаку» и открыл заднюю дверь. Изнутри машины на него уставились четыре пары глаз. Двое из них оказались военными - на их руках покоились автоматы. У двоих были связаны руки.
— Выходите, — Виктор смотрел только на пленных.
Лейтенант, сидевший с автоматом с краю, удивлённо и вопросительно посмотрел на капитана, подошедшего следом за Виктором. 
Капитан вместо ответа молча кивнул ему. Тогда военный  выпрыгнул из машины и, молча дав команду остальным, стал наблюдать, как за ним из кузова неуклюже выходят пленные.
Исхудавшие, непонятного среднего возраста, они выглядели призраками прошлого, заблудившимися во времени людьми. В простой гражданской одежде, потёртой до такой степени, что она была уже похожа на мешковину с темными пятнами грязи. Их словно одели по быстрому, на развалинах сгоревших домов в одежду, которую доставали из под завалов.
Виктор, нахмурившись, стал сосредоточенно рассматривать вышедших пленных.
 
Видимо с трудом узнав их, удовлетворительно кивнул головой капитану, давая тем самым понять, что это те самые люди. Затем  обращаясь к капитану, он сказал - Давай отойдём в сторону.
Затем он по-армейски сухо и четко дал команду двум пленным двигаться в сторону своей машины. Лейтенант снова удивленно посмотрел на Капитана. Тот также молчаливо кивнул головой в знак согласия. Пленные молча двинулись в указанном направлении. Пленный, который приехал вместе с Виктором, также без слов посмотрев мрачно на лейтенанта, грузно залез внутрь зеленого броневика.
Все происходило в немой и гнетущей тишине, в которой только были слышны хлюпающие шаги людей и легкое бряцание автоматов.
 
Виктор с капитаном отошли на несколько шагов от машины.
— Твой любимый Курвуазье, — шепнул Виктор военному и достал из внутреннего кармана плоскую металлическую флягу, обрамлённую дорогой коричневой кожей. Затем открутил крышку, сделал пару глотков и передал офицеру,—  Хлебни.
 
Капитан молча взял флягу и припал к ней. Он сделал два больших глотка. На лице не было ни единой эмоции, но по выражению глаз и чуть расслабленным плечам, когда он возвращал флягу, ощущалось умиротворение и подступающее тихое удовольствие.
 
Что-то неожиданно застрекотало над мужчинами. Оба вмиг подняли головы — над ними наматывал круги, непонятно откуда взявшийся коптер...
— Ваши глаза? — спросил коротко Виктор, — Мы договаривались, что без этих комаров всё будет.
Капитан вместо ответа достал рацию и прокричал
— Шмель, приём. Шмель, это твои в воздухе?
— Вепрь, Шмель. Сейчас узнаем, — ответил в рации гнусавый, словно доносившийся из подземелья голос.
— Шмель, быстро убрать птицу, — скомандовал грозно капитан.
На этот раз ответа не было. Капитан резко достал из кармана бронежилета ракетницу, направил дуло пистолета по курсу коптера и выстрелил. Раздался громкий, резкий и взрывной хлопок, который мгновенно разнёсся по воздуху.
Красная сигнальная ракета пролетела в сторону зависшего над ними коптера метрах в 7-8 от него. Тот встрепенулся и дёрнулся в противоположную сторону.
Виктор заворожённо словно через невидимое прошлое следил за красным огнём, который завис на невидимом парашютике. Затем он посмотрел на саму ракетницу, в которую капитан уже загонял новый патрон.
— Подари, — на лбу Виктора выступили капли пота, а дыхание участилось. Широко раскрытыми глазами он смотрел на ракетницу.
— Без проблем, — капитан протянул ракетницу, не моргнув ни глазом, не дёрнув ни единым мускулом, будто это было для него обыденным делом. Однако в голосе проскользнуло недоумение от изменившегося выражения лица Виктора. Внимательно и оценивающе смотря на Виктора, капитан протянул ему ракетницу.
Получив в ответ от Виктора флягу с коньяком, капитан молча сделал ещё глоток. Взгляд всё же держался на Викторе, капитан пытался понять резко изменившееся настроение собеседника.
Затем он спокойно спросил, словно спрашивая у Виктора который сейчас час — Почему гражданский подобными обменами занимается?   Причём совсем не равными? На кой вам хрен эти доходяги? Они ведь практически полоумные?
Виктор никак не отреагировал, только перехватил у собеседника флягу и, снова отпив из нее, одновременно в другой руке рассматривал подаренную ракетницу.
— Может «это слиперы»? – с загадочной интонацией снова спросил капитан, - Спящих пророков у себя в лаборатории делаете? — улыбка капитана стала больше похожа на оскал - обнажив зубы, он стал выглядеть угрожающе.
— Пытали? — вместо ответа спросил Виктор, посмотрев на капитана.
— Ласкали, ласкали. Так кто же это такие, за которых с генштаба шепчут? Может что-то подаришь в качестве информации? – несколько язвительно и игриво спросил капитан.
 
Саныч, мы оба хорошо знаем, что никто за этот обмен в прессе не отметится и награду не получит. Видать ты с контрразведки, если на обмен со мной только тебя и отправляют. Значит, всё в порядке и за нас уже подумали обо всём.
Капитан улыбнулся, обнажив ровные и почти белые зубы. В уголках глаз даже появились морщинки.
— За нас всегда, мать твою где-то там думают, — шёпотом произнёс он, — Только у меня что-то вот нехорошее под кадыком чешется из-за того, что знаешь ты гораздо больше полезного, чем мне позволительно.
 
Капитан протянул руку за флягой и Виктор сразу передал ее. Глотнув из нее содержимое и игриво покручивая  крышку, он продолжил - Чую, что всё-таки обмен не по расчёту, если калькуляцию подбить и твою нагловатость прибавить, — он стиснул зубы и сплюнул, от чего слова стали вылетать картечью с небольшой задержкой, словно Виктор должен запомнить его слова, — Знаешь, как меня дико пугает, что ты всегда без оружия?
— Я с оружием, — Виктор ухмыльнулся и похлопал по боковому карману, куда убрал ракетницу.
Капитан лишь едва вскинул бровь. На этот раз запивать услышанное он не стал, лишь молча продолжал смотреть на Виктора. Тот же медленно достал из нагрудного кармана оранжевый перочинный нож и раскрыл одно из лезвий ножа.
— Теперь нормально? Смотри как я вооружен!
Капитан сплюнул, проверил надёжно ли закручена крышка фляги и убрал ёмкость в свободный карман бронежилета, – Возьму на добрую память, - улыбнувшись произнес он, не сводя взгляда с Виктора. Затем угрожающе произнес - Будь осторожен в следующий раз, шутник. Гражданский человек, занимающийся подобными обменными процессами, мною лично приравнен к партизану. Купи в следующий раз для страховки офицерское звание. Бывай.
 
  Капитан развернулся, достал из кармана сигарету и по дороге к своей машине закурил.
Виктор осмотрелся и, развернувшись, также двинулся в сторону своей машины.
 
По дороге он приветливо кивнул головой двум военнопленным, которые терпеливо стояли в десяти метрах от него.   Не пройдя и пяти метров, он вновь наткнулся на лужу. Лицо Виктора вмиг стало бесстрастным, словно выключили все эмоции. Глядя на свое отражение в луже, он словно на пару мгновений перестал дышать.
Обрывки воспоминай пробежались в отражении его лица на поверхности воды.
На какое-то время он замер, не отрывая взгляда от лужи, затем резким движением достав из кармана ракетницу, выстрелил в голову своего отражения. Сухой щелчок, шипящей звук огня в воде, мощный от неожиданности, раскатистый гул, быстро разлетелся по пространству.
 
Почти тут же, со стороны бронемашины капитана раздалась автоматная очередь. Пули со свистом пролетели где-то высоко над головой  Виктора.
Странные люди, стоявшие недалеко от Виктора, одновременно обернулись в сторону источника выстрелов. Капитан, еще не успевший сесть в бронемашину,  в ответ на хлопок от ракетницы предупредительно стрелял поверх головы Виктора.
Никак не реагируя на автоматную очередь, Виктор продолжал пустыми глазами смотреть на расходящиеся от выстрела ракетницы круги на воде.
В это время двое бывших военнопленных словно по команде выпрямились. Не отрывая взгляда от капитана, стоявшего от них метрах в двадцати, они странным образом внешне и внутренне словно ощетинились. Их лица приобрели немое напряжение и,  не сводя глаз с капитана, едва заметно их тела подались вперед.
Неожиданно, капитан под невидимым воздействием этих взглядов резко подался назад и, слегка вскрикнув, упал спиной на землю.
Что-то произнеся невнятное и громко матерясь, он быстро встал и с видимым испугом прыгнул в кабину броневика. Машина сразу дернулась с места и, с надрывом в звуке мотора развернувшись, начала удаляться от места обмена военнопленными.
 
Виктор продолжал смотреть на поверхность воды, которая постепенно успокаиваясь, вновь настойчиво и неумолимо формировала отражение Виктора.
Глядя на параллельный мир в луже с некоторой необъяснимой злостью в глазах, он бросил правой рукой ракетницу в свое застывшее подобие на воде. Формы снова расплылись в мутных разводах лужи.
Последний раз взглянув на расплывшуюся массу, зажатую формой воронки от снаряда, Виктор развернулся и пошел к машине. За ним не произнося ни единого слова, последовали два странных человека.
     Бывшие пленники разместились на заднем сиденье, как только Виктор занял место водителя. Он мельком посмотрел на них в зеркало заднего вида, чуть прищурился и завёл машину.
    По пути Виктор открыл окно и, достав рацию, произнес в нее — Берёза, Берёза, это Снегирь. Как слышно?
— Снегирь, плюс. Хорошо слышу, — из динамика донёсся звонкий мужской голос.
— Берёза, обмен выполнен. Еду к точке выхода, — Виктор вновь посмотрел на сидящих за ним мужчин. Те смотрели перед собой, едва покачиваясь на поворотах дороги.
— Снегирь, слышу хорошо. Встречаем вас.
Виктор положил рацию перед собой на «торпеду» машины, где уже лежал бронежилет, оставив её включённой. Затем обернулся — В багажнике возле лопаты пакет с едой и термос с чаем. Отдыхайте. Завтра поговорим.
Мужчины молча достали пакеты и стали поглощать еду. Медленно, но большими кусками.
 
Вскоре джип Виктора остановился у одного из полуразрушенных домов, рядом с которым стояла БМП. Виктор припарковался рядом. На переднее пассажирское кресло тут же запрыгнул Крот. Всё молча и слаженно - машина вновь дёрнулась с места. Только на этот раз за ними последовал БМП.
Крот оглянулся на военных и вопросительно посмотрел на Виктора — Это на них что ли офицера контрразведки поменяли?! — словно испортив сам себе настроение, Крот сдвинул брови и слегка вжал голову в плечи. В голосе прозвучала тревога, — Сразу в штаб бригады их?
— Не обязательно. Пусть сначала отдохнут. Потом я сам с ними поговорю.
Брови собеседника от удивления полезли вверх, — Я вынужден об этом доложить своему командованию.
— Делай то, что считаешь нужным, Лампа Алладина, – устало прошептал Виктор.

      
Клиника. Полдень
 
Солнце заливало стены и пол клиники, делая её больше похожую на санаторий или загородный отель. Даже современная минималистическая отделка не могла внести смуту в яркую погоду.
Шаги Виктора лёгким гулом разносились по коридору первого этажа. Каждый, кто шёл навстречу этому статному и высокому человеку, слегка кивал и почти улыбался, боясь осмелиться открыто показать своё настроение. Виктор отвечал тем же, однако взгляд и думы его были внутри него. Двое санитаров, которые под руки вели в сторону столовой мужчину лет тридцати, остановились и почти вжались в стену. Ещё немного — и они отдали бы честь владельцу клиники. Врачи кивали приветственно и вновь ныряли в изучение отчётов, которые были у них в руках.
Виктор был в тех же самых темно-синих джинсах и темной кожаной куртке. Чеканя шаги черными ботинками по кристально чистым полам, он двигался в сторону лифта, который находился в самом конце длинного и просторного холла. Несмотря на армейскую суетливость и походную пыль вчерашнего дня, его одежда была амбулаторно-чистой. Даже подошва тяжелых ботинок «мартисон», несмотря на пройденные ею грязные тропы, была чиста, словно все время находилась на полках  обувного магазина.
      За ним, следуя бесшумной тенью, двигались два странных человека, которых он недавно обменял на фронтовой ленточке.
 
Их ещё не переодели, поэтому они были всё в той же потёртой, грязной одежде, в которой они почти несколько месяцев провели в военной тюрьме.
Они уже почти дошли до лифта, когда одна из пациенток, лет сорока, не смогла пройти мимо и, поравнявшись с Виктором, неожиданно прыгнула в его сторону и ухватила за полу куртки.
— О, хозяин, что будем пить сегодня из таблеток по вашей милости? — сухой, практически старческий голос не соотносился с ещё относительно молодым выражением лица и свежей кожей.
В следующую же секунду её уже держал за плечи санитар, подоспевший следом, и бесстрастно взглянувший на Виктора. Затем он оттащил её в сторону и дал Виктору и его попутчикам пройти.
— Вы никуда меня сегодня не пригласите? Я хочу душ Шарко! С вами! — прокричала женщина Виктору в спину. Тот никак не отреагировал, лишь один из мужчин, следовавший за ним, повернулся и, сухо, без какой-либо эмоции, глянул на кричащую. Но её уже уводил санитар.
Возле лифта охранник молча кивнул Виктору, нажал на кнопку вызова лифта. Двери лифта тут же открылись. Глубокая кабина, рассчитанная человек на 20, была освещена ярким люминесцентным светом.
Виктор шагнул в сторону и пропустил вперёд бывших пленников. Те, молча, с какой-то не понятной покорностью, вошли в лифт. Охранник вошёл следом. Без единой эмоции на бледном лице Виктор наблюдал, как медленно закрылись двери за мужчинами, как погасла кнопка вызова. Словно завершился ещё один этап в его жизни. Пусть и не такой важный. Хотя кто знает.
Внешние дверцы лифта сомкнулись и на их идеально чистой металлической поверхности отразился Виктор. Виктор задержался на несколько секунд перед своим обликом, что-то сумрачно и пристально разглядывая в своем отражении. Затем он развернулся и двинулся в сторону своего кабинета.


 Откровения Виктора

Алиса лежала на кровати в комнате отдыха дежурного врача и читала книгу Сивилла. Неожиданно дверь ее комнаты плавно открылась и вошла дежурная медсестра. 
— Вас вызывает к себе Виктор Сергеевич, — она больше походила на юную девушку интерна, чем на медсестру психиатрической клиники. Лет 18, миловидная блондинка с карими глазами.
Алиса вспомнила за свое короткое пребывание в клинике, что она краем глаза видела ее пару раз в одной из палат клиники, в которой неподвижно лежал пациент клиники с перевязанной головой.
После фразы молодая девушка тут же скрылась, оставив дверь открытой. Алиса, медленно встала с кровати и вышла из комнаты. 
 
 
       Виктор сидел с закрытыми глазами на своем рабочем месте, глубоко расслабившись. Пока техника легонько жужжала после простоя и загружалась, он постучал ладонью по нагрудному карману куртки, словно что-то ища.  Нащупав перочинный нож, он достал его из нагрудного кармана, открыл самый нижний ящик рабочего стола и бросил предмет на дно. Прозвучал глухой звук ударившегося о фанерное дно предмета. Внутри ящика уже был степлер, словно старший брат ножа — такой же привлекательно яркий и почти новогодний. Скобы для него были разбросаны по дну ящика. Виктор задержал взгляд на складном ноже с оранжевой ручкой. Суженные зрачки, опущенные веки, бледная кожа, закрытый рот — будто что-то усиленно хотел забыть... Или вспомнить.
 
       От негромкого стука в дверь он резко хлопнул ящиком и поднялся. Только он приподнялся и хотел подойти к двери, как в неё вошла Алиса. Он пошел навстречу к ней и с натянутой на лице улыбкой попробовал обнять её, но та проигнорировала мужчину и молча прошла мимо. Она будто подражала Виктору своей бесстрастностью и отсутствием каких-либо эмоций во взгляде либо жестах. Ни сведённых скул, ни сжатых кулаков — она просто села в кресло напротив рабочего места, где сидела в их последнюю встречу.
       Виктор развернулся, на пару мгновений задержал взгляд на макушке Алисы, глубоко вдохнул и прикрыл глаза. Затем вернулся на своё место и нажал на кнопку стационарного телефона.
— Аня, нам чайку принеси, пожалуйста, — произнёс Виктор, глядя на гостью.
— Всё будет сделано, — ответила невидимая Анна по громкой связи. 
Виктор поерзал в кресле, ища удобную позу, прищурился и стал разглядывать Алису, будто не видел её несколько лет. 
— Как отдохнула?
— С кем я сейчас разговариваю? — вместо ответа спросила Алиса, глядя на мужчину из-под нахмуренных бровей. 
— Это я, Виктор.
— А как я теперь пойму, что ты Виктор?  
 
     Виктор горько улыбнулся, еле заметно опустил плечи и посмотрел на Алису - Ты помнишь, как мы с тобой познакомились? Красивая девушка, читающая книгу. Разве такое возможно забыть?! Мне показалось тогда, что Алексей тебе больше понравится, чем я.
— Что я читала? — сухо спросила Алиса и пристально посмотрела на Виктора.
— Ты меня проверяешь? — резко спросил Виктор, подняв одну бровь и смотря прямо в глаза Алисы.
 Алиса едва заметно выдохнула и отвернулась — Я помню, как уже на второй встрече ты объяснял о том, что с тобой происходит.
 
В дверь постучали. Спустя несколько секунд Анна уже стояла рядом со столом Виктора с подносом в руках. Она быстро сгрузила с него чайник, чашки и сахарницу с какими-то сладостями и вышла также быстро и бесшумно. Собеседники словно не заметили ни секретаря, ни приборов на столе. Они забыли про жажду и мир - они вполне могли насытиться друг другом, будь ситуация немного иной.
— До тебя я никого не мог любить, — Виктор смотрел на Алису широко раскрытыми глазами, — Короткие, рваные встречи. Кого мог устроить шизанутый парень? Но ты не встала и не ушла, когда я тебе все объяснил. Ты меня приняла вместе... Всего меня…
— Я не хочу больше в это играть, — Алиса не дала договорить Виктору. Её резкий тон и поднятые плечи едва сдерживали раздражение и горечь.
— Судя по всему он тоже, — морщина скользнула между его бровей. Виктор чуть склонил голову — Эта психопатология также как и многие другие возникает как защитный механизм в ответ на травматическое событие. Только вот несколько раньше я заболел тем, что научился ничего не бояться. Но это не генетическая проблема, связанная с Синдром Урбаха-Вите. В головном мозге у меня нет никаких органических патологий. Никто не может понять, что это такое.
 
— Поэтому ты любишь всё, что связано с риском? — в голосе Алисы закралось сомнение. Она опустила плечи и выпрямилась. Огонёк в глазах вновь забрезжил надеждой.
— Я не могу без этого. Атараксия, — Виктор обвёл взглядом принесённые приборы, посмотрел на дверь и вновь вернулся к Алисе, —  В сочетании этих симптомов, возможно, и возникло это совершенно нетипичное расстройство идентичности.
— Я думала, что психиатры знают всё, — прямой взгляд и лёгкая ухмылка Алисы были неожиданностью для Виктора. 
 
Виктор посмотрел внимательно на Алису, затем подошел к холодильнику и, достав оттуда привычную бутылку коньяка и два коньячных бокала, разлил в них напиток, — Со временем я понял, насколько Алексей полезен. 
 
— Полезен? — В голосе Алисы прозвучало легкое удивление.
Виктор пододвинул ближе  к Алисе бокал с коньяком и продолжил четко и сухо, словно чеканил строевой шаг, — Он помнил то, что познавал лишь в своём опыте. Я позволял ему заниматься тем, что ему было интересно. Он изучал нейрофизиологию. Я психиатрию. Он занимался фехтованием, я боксом. Я читал Шопенгаура, он был увлечён Гегелем. У меня кафедра высшей нервной деятельности, у него факультет микробиологии. И только я мог объединять его знания со своими.
 
— Насколько ты уверен, что твоё «хочу» не было его «надо»? Слишком тонок он в своем восприятии, — поднятая бровь и тихий вызов в  голосе не смутили Виктора. 
Он внимательно посмотрел на Алису и вместо ответа встал и начал ходить по кабинету.
— Всё и всегда происходило под моим контролем, — Виктор продолжал ходить и, возможно, от этого темп речи чуть ускорился и он словно запыхался, — Что произошло сейчас? Наверное, знакомство с тобой. Ведь он не мог не чувствовать тебя... — Виктор остановился и, словно испытывая какой-то внутренний катарсис, посмотрел  Алису, — По-своему.
Виктор встал напротив Алисы и дождался, пока она посмотрит на него.
— Видимо он научился скрывать от меня свои чувства. А твой отъезд в Индию возможно спровоцировал в нём более высокую степень самостоятельности, — Виктор не отрывал взгляд от Алисы.
— Как это понимать? — Алиса будто спрашивала саму себя, так тихо она это произнесла. 
— Психика человека способна создавать от сознательного сакральные подвалы с разным содержимым. Это могут быть как глубинные убеждения так и... — Виктор запнулся, видимо натолкнувшись на какую-то важную мысль. Он стоял и молчал со стеклянными глазами, отражая внутри самого себя какой-то немой монолог. 
— Гегель и Шопенгауэр? — всё также шёпотом проговорила Алиса. 
— Противоположности созданы не для конфликта, а для равновесия, – почти шепотом произнес Виктор, по-прежнему застыв на одном месте и параллельно думая о чем-то своем.
— Как мне теперь вас отличать? — выдохнула Алиса и ещё больше опустила плечи. Ни блеска в глазах, ни надежды. Тотальная горькая обречённость сквозила в её голосе. 
— Он не владеет почерком Леонардо, - несколько встрепенувшись, ответил Виктор и прошел к своему рабочему креслу, - Он не способен писать зеркально как я. 
Сев в кресло, он взял со стола карандаш, — Пожалуйста, держи при себе всегда бумагу и авторучку.
— Слабое утешение для безопасности, — произнесла безучастно Алиса и чуть мотнула головой. 
— Ты можешь уехать куда угодно, скрыться, убежать, — вновь начал Виктор после пары молчаливых кругов по кабинету. Тихий голос и ровный тон вселяли уверенность и стабильность, — Ты ни в чём не будешь нуждаться. Только тебе надо будет скрыться и от меня самого, — он вновь встал с кресла и приблизившись к Алисе, посмотрел на неё и нахмурился. Затем медленно и тихо произнёс — Мне очень будет тебя не хватать.
Откуда-то разнеслось тихое звучание стационарного телефона, словно кто-то сверху наблюдал за происходящим. Алиса вздрогнула, Виктор остался камнем.
— Виктор Анатольевич, к вам Алевтина Николаевна. Вы договаривались о встрече, — раздался голос Анны.
— Да, одну минуту, — Виктор прошёл к столу, сел и нажал кнопку вызова.
— Спасибо.
Алиса встала со своего места. Виктор тут же встал и подошёл к ней. Он раскрыл объятия и положил свои прохладные ладони на её плечи. Спустя пару мгновений он попытался притянуть девушку к себе, однако та отстранилась.
Виктор пристально посмотрел в пустые глаза Алисы. Она повернулась в сторону входной двери. 
Виктор, слегка развернув ее снова к себе, со странной холодной заботой в голосе произнес — Тебе необходимо как можно чаще быть на людях. А я пока всё подготовлю. Ты ни в чем не будешь нуждаться.
Алиса так и не посмотрела на него. Молча и тихими шагами она вышла за дверь кабинета Виктора.
 


   Все есть само по себе
 
Широкий коридор клиники ощущался просторным и светлым, благодаря большим окнам, через которые проникал естественный свет. Стены в стальных и спокойных светло-голубых оттенках создавали ощущение чистоты и умиротворённости. Ничего не говорило о том, где находится Алиса.
Она медленно шла вдоль стены и едва касалась её подушечками пальцев. Слегка шероховатая поверхность словно заземляла её и не давала окончательно улететь. Взгляд Алисы блуждал по стенам, потолку, людям, но не замечал их. Гладкий лоб, но едва заметные морщинки в уголках глаз и плотно сжатые губы словно не хотели, чтобы девушка с кем-то о чём-то разговаривала. Ей надо было что-то решить внутри себя.
Но что — она пока сама не понимала. Отрешённость её граничила с потерянностью, поэтому часть встречающихся навстречу пациентов оборачивались и сочувственно качали головой, часть — понимающе смотрела и опускала взгляд.
Звук разбивающейся посуды вывел её из оцепенения и она поняла, что дошла до столовой. Это было небольшое помещение с высокими потолками и большими окнами, обеспечивающими достаточное количество естественного света. Стены в тёплых бежевых оттенках добавляли комфорта и уюта. Пол выложен плиткой под дерево, что придавало помещению современный вид и облегчало уборку. Прямоугольные столики на четверых, удобные стулья из пластика и металла — от всего веяло технологичностью и высокими технологиями. Матовые плафоны под потолком имитировали солнце в зените. И при достаточном воображении можно было принять это как данность.
В одном из углов висел телевизор. Возможно, периодически его включали во время обедов или ужинов, каждый имеет право «болеть» за любимую команду либо слушать любимых музыкантов. Интерьер дополняли пара кадок с живыми растениями по углам.
Алиса медленно пошла в зону раздачи. Сегодня там работало четыре повара.  Кроме поваров в столовой было один человек.
Алиса прошла к длинному кафетерию столовой, механически взяла поднос и встала в небольшую очередь за едой, подумав, «хочу ли я кушать?»
Один из пациентов, стоящих в начале очереди, стал возмущаться, глядя то на раздачу, то к себе в тарелку:
— Зачем рядом с говяжьими котлетами мне одновременно предлагают вегетарианское меню? — тёмные короткие волосы, выразительные глаза, мягкие черты лица этого мужчины лет пятидесяти придавали ему дружелюбный вид.
— Вегетарианская еда в нашей столовой — это новая политика клиники. Все вопросы к руководству. Может быть тебе ещё что-нибудь дополнительно пропишут, — почти прокричала полноватая женщина лет пятидесяти пяти в белом халате и колпаке. Её сведённые брови и поджатые губы не сулили ничего приятного.
Некоторые из пациентов за столами посмотрели в её сторону.
— Политика клиники? Какое прекрасное блюдо! — воскликнул мужчина, поднял свободную руку и одновременно вздёрнул подбородок.
Одновременно с этим другой пациент, стоявший чуть поодаль от говорящего, но также впереди Алисы, перестал наконец разглядывать тарелку с салатом на витрине и медленно, словно это кусок бесценного пирога, торжественно и медленно, почти не дыша, положил её на свой поднос.
— Я, пожалуй, сохраню жизнь курице. На что только не пойдёшь ради твари дрожащей, — его спортивная подтянутая фигура, тёмные, коротко стриженные волосы придавали мужчине строгий и аккуратный вид. А глубокие карие глаза и высокие скулы с ровным носом делали его похожим на актёра либо спортсмена.
Он осмотрелся, приподнял брови и прищуренными глазами и с лёгкой улыбкой посмотрел на повара. Направленный наверх взгляд говорит о покорности и уязвимости.
— Я вообще-то мясоед. Можно в качестве компенсации сто грамм коньячка?
Повар угрожающе молчит, глядя на назойливого пациента.
— Можно «Армянского», — голос стал мягче и глуше. Слова растянутыми и неуверенными, — «Три звёздочки».
На раздаче повар-женщина плотного телосложения и хмурым лицом одним жестом хлюпает с половника в тарелку гречку другому впереди стоящему пациенту, но смотрит на говорящего. 
— Только через клизму, чтобы запаха изо рта у тебя не было, — оно подняла подбородок и заулыбалась своей шутке...
— А можно через капельницу? — вновь подал мужчина робкий, но настойчивый голос. Затем он улыбнулся одними уголками губ и глазами, выбрал кусок ржаного хлеба, не глядя на него, метко положил к себе в тарелку, всё это время не отрывая взгляда от сотрудницы столовой.
С некоторой торжественностью и тихой гордостью за себя он выговорил: «Вы только не забывайте. Я с этой стороны. В очереди для свободных людей. А вы у конвейера работаете».
Затем он мотнул головой, словно смахивая несуществующую чёлку и прошёл дальше по очереди.
Перед злым поваром появился другой пациент с подносом и пустой тарелкой. Невысокого роста с робким выражением на лице и в теле. Это был  щуплый, несколько съежившийся мужчина лет 50.
— Тебе чего положить, независимый от выбора? — суровое лицо со сдвинутыми к переносице бровями вкупе с холодным и колючим взглядом выглядело угрожающе. Казалось, что повар сам готов съесть мужчину. Низкий и грубый голос с металлическими нотками прозвучал совершенно не по-женски.
— Я  н-н-ничего, — робко и с заиканием ответил мужчина и показал пальцем в начало очереди, — Я ничего, я т-туда дальше за к-к-ком-м-потом, — затем, видимо, решив оправдать своё поведение перед тем, кто готовил еду, добавил, — У меня от г-г-гречки мет-мет-метеоризм. Я здесь с-с-случайно, поверьте. Просто п-п-пить хочу... — он вновь указал пальцем в сторону, где стояли люди уже с полными подносами и, пожав плечами в знак оправдания, проговорил, — По-другом-м-му ник-к-как.
Пока Алиса наблюдала всё это, она поняла, что совсем ничего не хочет есть, хотя выбор блюд в столовой был не малым и аромат еды щекотал ноздри и пробуждал к ощущениям.
Попытки вспомнить, когда она в последний раз ела, не принесли успеха. Поэтому она бросила на поднос тарелку с салатом, гречневую кашу, два куска белого хлеба и стакан компота и двинулась к свободному столу мимо уже обедающих мужчин.
— Девушка, не проходите мимо моей судьбы. Наступите на неё. Сделайте мне больно! — мягкая мимика, свободно гуляющие чуть поднятые брови делали взгляд Владимира игривым и внимательным. Это был тот самый мужчина, который в коридоре спрашивал не дура ли она, когда Алиса сидела на полу клиники.
Алиса не повела и плечом. Она проигнорировала речь, прошла мимо и подошла к свободному столу, что стоял по соседству. На автомате, словно она это делала последние несколько лет, разложила тарелки перед собой, села, притянула гречу к себе и стала безучастно ковырять в ней ложкой.
Владимир наблюдал какое-то время за её действиями, затем не выдержал:
— А вас как зовут?
— Её Алисой зовут, — засмеялся Евгений. Тот, который в очереди так сильно просил «Армянского». Затем, продолжая улыбаться и периодически выдавать смешки, он произнёс:
— Алиса, включи музыку!
Несколько пациентов не выдержало, и в воздухе завис смех. Нездоровый и злой. Звук, который вызывает тревогу и дискомфорт. В нём было нечто болезненное и искажённое, будто все старались скрыть свои истинные чувства за маской веселья. Он оборвался также внезапно, как и начался. В широкой столовой зависло гнетущее молчание, наполненное ожиданием нового приступа.
— А-а-а-лиса, подержи! — Евгений не мог угомониться. Его улыбка, больше похожая на оскал, сверкала во все стороны, — А-а-лиса, что я Здесь делаю?    - На этот раз засмеялись и повара. Чуть ли не навзрыд давясь от своего собственного смеха, Евгений проговорил, - Нет, не надо на этот вопрос отвечать. Лучше подержи… – общий смех в столовой еще долго держался в воздухе и мелкими осадками растворялся в пространстве.
Алиса словно ничего не слышала и не видела. Она по-прежнему безучастно смотрела в свою тарелку и ковыряла ложкой, стараясь расчистить дно тарелки от каши. Это был жест чего-то потерянного в форме человека, у которого осталось лишь одно развлечение - смотреть, как стекает с боков тарелки вязкая субстанция, больше похожая на инородную жидкость, нежели на питательное блюдо. Но дно упорно не хотело становиться чистым, каша настойчиво скапливалась в центре тарелки.
Седовласый мужчина шестидесяти лет, обедающий за соседним столиком молчаливо наблюдал за Алисой, как она мучает гречу. Через минуту наблюдения он поправил серую шапочку на голове, взял свой поднос с едой, стул и неуклюже подсел к Алисе. Та не шелохнулась и не подняла взгляда. Невысокий, спортивного телосложения, с чётко очерченными скулами и подбородком он выглядел, скорее, волшебником из русской сказки.
— Разрешите представиться, Пациент, — с этими словами он привстал и коснулся своей шапочки.
То ли низкий баритон, то ли уверенный и слегка повышенный тон, но в столовой тут же наступила полуночная тишина.
Алиса молчала. Пациент минуту изучал Алису.
— Вы знаете, что вы очень красива? Здесь прекрасны только медсестры, но на вас одежда, которая говорит о том, что мы союзники.
Алиса молча попробовала кашу. Брови слегка дернулись, когда она проглотила и запила её компотом.
 
 
— Вы не бойтесь. Я не буйный. Буйные в другом крыле этого этажа, — продолжал в это время Пациент шёпотом. На пару мгновений он отстранился от Алисы, желая как бы издалека посмотреть на нее еще раз, —  Там у них одни избранные. Вы когда-нибудь видели человека с шубообразной шизофренией, которого подсаживали на героин? Нет? То-то! А я всего лишь навсего серийный однолюб.
— Это не менее опасно, — промолвила Алиса, наконец-то подняв свой взгляд на собеседника.
— Опасно с этим на улице жить. Там люди неврозом существования в острой форме больны.
Алиса взялась за стакан с компотом. Затем приступила к салату.
— Зато теперь гораздо меньше не пуганных идиотов, — улыбнулся Пациент, от чего вокруг глаз появились легкие и дружелюбные  морщинки. Он почесал затылок и поправил шапочку. Не отрывая открытого прямого взгляда от Алисы, он продолжил, — Знаете, в этой схеме есть один очень важный положительный момент. Вы заметили, насколько массовым стал интерес у людей к психологии?
— А что здесь положительного? — спросила Алиса, когда жевала салат.
— Психика патологична в застывшем мире символов, — Пациент развёл руками и выпрямился. Грусть в голосе звучала искренне, — Парадокс в том, что человечество, познавая фундаментальные основы своих страданий, не начинает исцеляться, а ещё активнее ищет вину в себе, — Он мотнул головой и улыбнулся, — Вкапывая себя в дно своей же греховности, он начинает роптать на Бога!
Через небольшую паузу, он с некоторой многозначительностью добавил, - Люди хоть таким образом понемногу религиозными становятся!
 
Пациент склонил голову набок и какое-то время наблюдал за Алисой, видимо ожидая от нее хоть какой-то реакцией. Затем вздохнул и слегка подался вперёд, пытаясь заглянуть в лицо Алисы.
Переведя свой взгляд с ее лица на ее руки, он застыл, словно увидел что-то очень интересное и важное для него самого.
 
Без спроса он взял левую руку девушки и уставился на татуировку на тыльной стороне запястья. Алиса поморщилась: ей никогда не нравились прикосновения незнакомцев, особенно в столовой психиатрической клиники, однако не стала одёргивать её.

            -  Странная у вас татуировка, — от мягкого баритона пациента с ноткой подлинного интереса она сразу расслабилась, – Глаз Гора - один из древнейших символов мира. Я полагаю, что это правый глаз, если тату мастер правильно отзеркалил вашу идею, - Пациент мягко погладил большим пальцем правой руки рисунок. 
— Обычный рисунок, — пожала плечами Алиса, слегка прищурив глаза. 
         -  Он был бы самым обычным рисунком для тату, если бы не эти продолговатые линии из сакральной геометрии, – с этими словами он провел пальцем дальше, от запястья к локтевому сгибу, вдоль трех тонких полос рисунка, уходящих под рукав платья Алисы. От крайних тонких линий уходили в сторону еще небольшие ветви в геометрически выровненных пропорциях. 
– Вы сознательно совместили две разные мифологические культуры в одном рисунке? 
        Алиса немного посмотрев на свою собственную тату, произнесла: «Однажды мне приснился сон с этим рисунком. Я бы его и не запомнила, если бы один и тот же сон мне не снился несколько раз».  
        - А вы знаете, что изображение глаза Гора вместе с бровью странным образом похоже на таламус в мозге человека, который еще называют диспетчером головного мозга?
      – Таламус? – переспросила внимательно Алиса. 
      -  Да. Он перераспределяет все сенсорные сигналы, которые человек воспринимает по специализированным зонам головного мозга.  
        Несколько торжественно собеседник продолжил, - Представляете,  вся первичная информация, которая приходит к человеку, всегда равна самой себе в этом третьем глазе. Это потом уже в специализированных зонах начинаются бесконечные нейрофизиологические интерпретации. Все изначально есть само по себе.
Алиса обдумывала слова собеседника, и на какое-то время воцарилось молчание.

— Знаете, что такое сэппуко? — Пациент не отпускал запястье Алисы. Она не сопротивлялась, ей уже начинала надоедать как она сама, так и её отношение к происходящему.
 
Алиса посмотрела на своё тату и снова вспомнила руку мертвого человека, которая свисала с погребального костра Варанаси. Ее левое запястье словно начало сразу нагреваться.
Пациент продолжал смотреть то на татуировку, то на Алису:
— Я редко видел, чтобы запястье, на которую наносят тату, чтобы скрыть суицидальный шрам, снова была порезана, но уже поперек прежней раны и самой тату.
Он задержался на лице Алисы, отмечая, как уголки её губ скользят вниз, но затем вытягиваются в плотную линию, на щеках появляется лёгкий румянец, — Сэппуко отличается от харакири тем, что харакири это потрошение, самоубийство. А Сэппуко — это традиция, ритуал. Воин два раза режет себе живот. Сперва горизонтальный разрез слева направо, после чего идет вертикальный.
Когда Пациент произносил эти слова глаза его заблестели, словно он в живую соприкасался с древними традициями.
Он наконец выпустил запястье Алисы, и она с какой-то странной нежностью провела пальцами правой руки по своей татуировке на запястье.
Она молча смотрела на давно сделанный рисунок и о чем-то надолго задумалась, словно блуждая по своим собственным чертогам памяти. Затем неожиданно нахмурившись, она глубоко вздохнула словно вынырнула из-под большого слоя воды, едва не утонув в своих воспоминаниях.
Она так ничего и не ответила на вопрос своего собеседника. Но и он видимо почувствовав из какой глубины всплыла Алиса, больше не приставал к ней с этим вопросом.
Алиса отодвинула от себя тарелку с салатом и снова уткнулась в какие-то воспоминания.
 
Тишину за столом нарушил Пациент, произнеся из своего воспоминания какие-то небольшие радости, - Я как-то работал в одной клинике, похожей клинике в Европе. О, какие там подавали блюда! — пауза. Тон с восхищённого сменился на задумчивый. Голос стал более плавным и медленным, — Зато у нас никто в столовой не бросается друг в друга хлебом.
Алиса вздохнула, повела плечами и посмотрела на Пациента.
— Вы религиозный человек?
Он улыбнулся на вопрос Алисы и тихо произнес: «Нет, что вы! Я уверовал».
— Поэтому вы здесь? – с некоторым удивлением произнесла Алиса.
Пациент наклонился к Алисе и шёпотом ответил: «Это больница во мне со всем содержимым, что я здесь видел!»
Затем он откинулся на спинку стула и посмотрел в сторону суетившихся за кафетерием поваров. Небольшая морщина на лбу и едва двигающиеся, что-то шепчущие губы выдавали глубокий мыслительный процесс.
— Вроде, я ничего пока страшного не видела здесь.
— А я не об этом пансионате для невротиков. Я о том, что над нами, на втором этаже, —  также шёпотом сказал Пациент, выпрямился и указал пальцем в потолок. Затем украдкой осмотрелся, всё с таким же сосредоточенным взглядом.
— А что там?
— Поверьте, вы не хотите этого знать, — спустя полминуты ответил Пациент. Он прищурился и слегка склонил голову набок. В тоне сквозили повышенные ноты. В довершение картины он приложил указательный палец правой руки к своим губам.
— Чем вы болеете? — Алиса всмотрелась в Пациента широко раскрытыми глазами.
— Я лечусь от того, во что уверовал, — он вновь перешёл на полушёпот и проговорил, слегка наклонившись в сторону Алисы, — Истина неожиданно оказалась больше меня.
 
Виктор – Алексей
 
Неожиданно в столовую широком и уверенным шагом зашел Виктор. Он бросил на ходу приветствие всем находящимся в столовой и подошел к столу, за которым разговаривала Алиса с седовласым мужчиной-пациентом. С его приходом в столовой сразу возникла напряженная тишина. Пару поваров сразу куда-то исчезли с поля зрения. Два пациента быстро встали со своих мест и тихо скрылись за дверью выхода.
—  Пообедала? — спросил Виктор, заботливо глядя на Алису. Затем осторожно притронувшись к ее руке, он произнес, - Пойдем со мной, – после чего развернулся и двинулся к выходу. Алиса молча встала, посмотрела с виноватой улыбкой на своего собеседника и пошла за Виктором. Пройдя мимо ресепшена он завернул в комнату дежурного врача. Алиса следовавшая безропотно за ним, прошла вовнутрь комнаты, после чего он слегка хлопнул дверью и закрыл ее изнутри. Замок в небольшом пространстве комнаты издал несколько зловещий скрежет.  Алиса села на кровать и посмотрела в сторону звука, но сначала не придала этому никакого значения.
Виктор, увидев направление взгляда Алисы, на всякий случай пояснил: «Чтобы никто не мешал нам с тобой говорить. А то по палатам пациенты бегают как дети», — улыбнувшись, он посмотрел на Алису и подошёл к ней, — «Иногда мне кажется, что это не клиника, а детский сад».
Только сейчас она обратила внимание на то, что в руках Виктора была коробка конфет, которые он положил на прикроватную тумбу. 
– Это тебе к чаю.
Алиса прочитала название конфет. На мгновение словно что-то невидимое потянуло ее внимание в прошлое: стало трудно дышать, по телу пробежала легкая дрожь. Уголки губ чуть взметнулись. 
— Спасибо, что помнишь название моих любимых конфет. Для тех, кто воспитывался в детском доме, самая большая радость — это искренняя забота в психушке, — усмешка застыла на её лице.
Виктор сел на край кровати возле Алисы, взял её руки в свои и начал их ласково гладить.
— Я не успел в цветочном магазине купить тебе твои любимые Эустомы, у меня всегда мало времени, чтобы ухаживать за тобой, — произнёс он, заботливо глядя ей в глаза. Затем глубоко вздохнул, чуть приблизил своё лицо к ней и тихо произнес, — Я хотел сказать, что очень скучаю по тебе!
Алиса всмотрелась в выражение лица Виктора: «Ты уже прощаешься со мной?» - затем тихо добавила, — «Я тоже», —  на щеках проступил румянец, сердце предательски забилось.
Она приподнялась с постели и обняла Виктора за шею, сразу расслабившись всем телом через вновь возникшее доверие. Он ответил нежным прикосновением к её телу, обхватив своей сильной рукой. Алиса слегка отстранилась, прикрыла глаза и прикоснулась своими губами к устам Виктора. Это был порыв, который невозможно сдержать, желание, которое невозможно игнорировать. Мир вокруг на какой-то момент исчез, остались лишь ощущения: мягкость губ, нежность прикосновения, головокружение от близости. Показалось, будто время если не остановилось, то точно замедлилось. В этот миг для Алисы существовал лишь Виктор. Остальной мир снова отступил на задний фон.
Но неожиданно Алиса резко отстранилась, оттолкнула Виктора и быстро отодвинулась на край кровати. Она пристально с широко раскрытыми глазами и приподнятыми бровями посмотрела на него. Губы вмиг стали напряжёнными и вытянутыми, щёки напряглись и, казалось, впали.
— Ты не Виктор! — медленно и прерывисто произнесла Алиса, будто вспоминала слова.
— Ты о чём, родная? Это я, — улыбнулся Виктор, глядя на Алису и чуть приподнимая брови и плечи. 
Алиса медленно и тихо произнесла, словно испытав какой-то тяжелый катарсис, — У вас разный вкус губ.
Виктор встал с кровати и подошёл к столу. Вытащил из кармана пиджака авторучку, достал из салфетницы, стоящей на столе,белую бумажную салфетку и начал что-то писать почерком Леонардо.
Алиса осталась сидеть на кровати, только слегка откинулась назад, будто пыталась отстраниться от источника угрозы и прижала руки к груди. Несмотря на прохладу от невидимого кондиционера, на лбу проступили капли пота, а дыхание стало учащённым и поверхностным с короткими вдохами и выдохами.
— Ты забыла, о чём мы договаривались? — по-прежнему заботливо спросил Виктор, не отрываясь от письма, — Я могу писать зеркально. Я понимаю тебя. Здесь легко как инфекцию подхватить паранойю.
— Когда ты научился почерку Леонардо? — также почти шёпотом спросила Алиса.
— Родная, ты ведь знаешь, что с того самого момента, как только научился писать, — он посмотрел на Алису, —Алиса, это я! Твой Виктор.
— Ты не Виктор! — замотала головой Алиса, глядя на мужчину. 
— С чего ты взяла? — Виктор отложил ручку и замер.
— Ты пишешь правой рукой! — сказала Алиса и подобрала ноги. Она хотела вжаться в стену и стать невидимой частью  невидимого мира. Она закрыла глаза. Сердце её учащенно забилось, дыхание стало прерывистым и очень поверхностным.
 
Алиса слышала как мужчина медленно встал со своего места. Глубоко вздохнул. Его движения и дыхание были словно в замедленной съёмке. За окном что-то разбилось. Алиса вздрогнула Она не понимала, что происходит и что думать. Тело напряглось от застывшего в воздухе вопроса.
 
— Ты думаешь, я не научился писать левой рукой?! — нараспев, плавно, тягучим приятным баритоном спросил другой голос.
Алиса открыла глаза и неожиданно увидела перед собой Алексея. Он был в той же одежде, в которую всего несколько мгновений назад был одет Виктор. Легкая улыбка на бледном лице Алексея в этот раз не предвещала ничего хорошего.
Алиса испуганно и с замиранием смотрела на него, с глубоким удивлением переваривая в себе неожиданное мистическое изменение в этом человеке. Она ощутила озноб, предательски проскользнувший по спине. Сидя на кровати Алиса поёжилась, словно вдавливая себя от наступившего страха в стену.
 
    — Здесь много удивительного может происходить. Это ведь волшебная страна Оз! Как ты поняла, что он это Я? — улыбка Алексея завораживала и одновременно пугала ее также как и сам вопрос. 
 
— У вас разный вкус губ, – тихо произнесла Алиса, глядя снизу вверх на Алексея и удивилась тому, что в самом ее голосе не было никакого испуга.
 
- Я ведь это чувствовала и раньше, -  тихо продолжила Алиса, не сводя напряженного взгляда с Алексея, - Только почему я сразу не придавала этому значение? 
Алексей, улыбнувшись, подошел к окну и, глядя в него, произнес: «Люди, даже если они моногамны тянутся к разнообразию. В какие только ролевые игры человек не играет, когда обнажён!» – в его тоне слышалась какая-то  горькая ухмылка. 
 
- Ты не можешь отрицать, что тебе нравился Другой вкус губ! — он слегка качнул головой и повернулся к Алисе, — Я ведь хорошо помню, как это тебя возбуждало.
— Кто ты? Монстр? — тихо спросила Алиса почти неподвижными губами. 
      Алексей прищурился и слегка приглушил тон голоса: «Я — карманный Франкенштейн Виктора».
 
Приглядевшись пристальнее на испуганное выражение лица Алисы, он снова отвернул свой взгляд в сторону окна  и, сложив руки за своей спиной, продолжил с появившейся горечью в голосе: «Мы настолько часто были близки с тобой, насколько часто ты не ведала в эти моменты обо мне». 
       Алиса продолжала слегка дрожать, пока говорил Алексей. 
 
— В этом доме никто не выдержит ту боль, какая досталась мне,  — говорил Алексей, глядя на свое отражение в окне, не подбирая тона и выражения лица, чтобы быть понятным,  — Мне же в чужом разуме, эту боль приходилось ещё и прятать, — и с легким надрывом добавил, — От вас обоих.
 
Алиса молча смотрела на профиль Алексея. Он улыбнулся и посмотрел на книги, лежащие на тумбочке. 
— Боль многому учит! Женщинам нравятся эмоционально-стабильные мужчины. Эта валюта хорошо конвертируется в отношения.
 
— Воры учатся только хитрости и подлости, — тихо и осторожно сказала Алиса, — Ты не подлинный. Ты не способен любить.
 
Алексей снова повернулся к Алисе и, вглядываясь в ее испуганные глаза, произнес: «Глядя на ваши игровые роли, я думаю, что вы тоже далеки от понятия того, что такое Любовь», — голос стал тише, уголки губ  опустились вслед за взглядом, а по лбу пробежали морщины, — «Ведь даже для первой встречи вам с Виктором понадобилась пикаперская прокладка в виде меня. Не так ли?»
 
— Ты просто фантом с вуайеристическим расстройством, — Алиса выкинула свои слова, словно хотела сделать Алексею как можно больнее. 
В ответ он слегка склонился над ней, словно стараясь сказать что-то важное, но увидев как она инстинктивно сжалась, снова выпрямился и отвернул свой взгляд от нее. 
— Я состою только из боли. Всё остальное забрал Виктор, — сказал Алексей, снова наблюдая за своим отражением в окне. 
На минуту он, казалось, замешкался: «Скоро на губах останется только один вкус».
Он снова посмотрел на книги, лежащие на прикроватной тумбочке, затем достал из кармана стеклянную матрёшку, поставил её на книгу «Сивилла». 
Фигурка матрешки была уже меньше той, которую Алиса поставила на стол в кабинете у Виктора. Затем он молча развернулся и, подойдя к двери,  открыл внутреннюю защелку дверного замка.
    Открыв дверь, уже на пороге он повернулся к девушке и на выдохе тихо произнёс: «Ты не переживай. Для тебя ничего не изменится. Разве что Виктор на кровати с тобою рядом повернётся на другую сторону... Лицом к тебе». 
     В  его глазах был больной блеск, расширенные зрачки, казалось, хотели поглотить Алису и оставить с собой навсегда. 
Затем он развернулся, вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.
 
 
 



Игра с Зеркалом
 
Алиса несколько минут просидела неподвижно, рассматривая пару трещин на закрытой двери. Или то были не надломы, а порезы, что привносит внешний мир, а не внутреннее ощущение и состояние. Потом она медленно вытянула ноги и осторожно встала с кровати.
Медленно, ступая словно по тонкому льду, она надела свои сандалии, открыла дверь и вышла в коридор. Она двигалась в сторону лифта, рядом с которым была дверь во внутренний двор клиники. Она жаждала выйти на улицу в объемное пространство, где было больше возможности избежать опасную ситуацию.
 
    Звук её быстрых шагов вызывал мелкую вибрацию, которая отскакивала от стен и растекалась по кафелю пола, словно выдавая ее присутствие. Алиса, словно укрываясь от невидимой опасности, обхватила себя руками и продолжила путь. Учащённое дыхание стало поверхностным и тяжёлым из-за возникшей тяжести в груди.
 
Неожиданно, словно из ниоткуда возник мужской силуэт. Через пару мгновений мимо Алисы прошел  мужчина. Это был Артем Волков, один из пациентов клиники.  Алиса даже не заметила его. Она шла рядом со стеной и смотрела перед собой. Бледность лица словно помогали ей видеть дорогу.
Мужчина уже прошёл мимо, как вдруг остановился и обернулся вслед удаляющейся Алисе. Что-то не уловимое привлекло его внимание к этой девушке с испуганными глазами и странной походкой.
 
Какое-то время Артем провожал ее своим глубоким и задумчивым взглядом, по своей математичной привычке высчитывая траекторию ее движения. Затем он пошёл дальше, что-то показывая самому себе пальцами, видимо делая на ходу какие-то выводы, преображая их в понятные для себя формулы.
Алиса в это время чуть не столкнулась с врачом Алевтиной Николаевной.
— Здравствуйте, Алиса. Как ваше самочувствие? — спросила она и дружелюбно улыбнулась. Её чуть завышенный тон лишь усилил для Алисы вибрации в коридоре.
— Воздуха не хватает, — глядя сквозь врача произнесла Алиса, слегка покачиваясь на месте.
— Может, вам сделать укол эуфелина?
— Нет. Спасибо, — повела Алиса плечом.
— Тогда можете пройти в наш внутренний двор и посидеть на улице. Погода сегодня хорошая, — ладони врача играли с чем-то широким в карманах халата.
— Где здесь выход?
Алевтина вместо ответа показала на входную дверь рядом с лифтом, где стоял охранник. Алиса, не поблагодарив, пошла сразу по указанному направлению. Неожиданно ускоренный ритм и короткая беседа с врачом слегка успокоили Алису.
Охранник, стоявший у дверей, больше похожий на санитара, посмотрев на удовлетворительный кивок головы врача, молча пропустил девушку во внутренний двор клиники и прикрыл за ней дверь.
 
Алиса подняла взгляд и увидела чистое небо. Оно манило своим объемом  и шириной восприятия. Однако вскоре перед взором девушки возникла мелкая рабица, выкрашенного под цвет малахита, забора. Внутренний двор клиники словно оборонялся от внешнего мира высокой четырехметровой преградой.
Алиса, чувствуя как в ней понемногу куда-то начал исчезать страх,  подошла к одной из скамеек внутреннего двора. Присев на скамейку песочного цвета, она словно вынырнула из внутреннего мира хаоса на стерильную зеленую площадку.
В какой-то момент на Алису снова начал наплывать недавний страх, и окольцованная забором картина сразу приобрела настолько миниатюрный вид, что хотелось встать и проверить насколько в таких условиях можно было бы быстро избежать любую опасную ситуацию.
Слева кто-то, непонятно запинаясь, зашептал. Алиса вздрогнула и посмотрела в сторону источника шума. На лавке сидела не только она.
Мужчина средних лет несколько суетливо посматривал периодически то на Алису, то на небольшую доску с расставленными шахматными фигурами, которая лежала на небольшой табуретке. Фигуры на шахматной доске странным образом были больше похожи на костяшки домино, нежели на ферзей и коней с ладьями: настолько они были плоскими и непривычными. От мужчины пахло свежим бельём. Временами он бросал на девушку вопросительный взгляд и задерживал при этом дыхание.
Алиса, казалось, не замечала испуг невольного соседа. Она стала рассматривать доску с фигурами.
— Что это за шахматы?
— Это шахматы с азбукой Брайля для слепых, — ответил Шахматист после паузы. Вжатая в плечи голова не позволяла ему говорить чётко и громко, звуки казались въевшимися в пенопласт.
— Но ты ведь видишь. Или совсем всё плохо?
— Я вижу. Мне Виктор Анатольевич подарил эти шахматы, когда узнал, что я хорошо играю. Он сказал, чтобы я научился играть с закрытыми глазами.
При упоминании Виктора Алиса чуть сгорбилась и чуть ли не последовала примеру Шахматиста.
— Зачем это надо?
— Так я начну ещё лучше играть. Ещё он сказал, чтобы я нюхал заваренный чай, когда играю за белых, а когда за чёрных — кофе. Так больше нейронных связей будут включаться в процесс игры.
— А почему не пьёшь сейчас эти напитки? — Алиса огляделась. Ни под лавкой, ни на ней не было ничего похожего на кружку или термос.
Шахматист засмеялся:
— Да я обопьюсь, если буду всю игру пить. Тем более мне нельзя кофе, — он неожиданно выпрямился и даже слегка задрал голову, — Виктор Анатольевич сказал, что ещё усложнит задание, чтобы я смог обыграть «АльфаЗеро».
Увидев на лице вопросительный взгляд, он добавил: «Это такой искусственный интеллект, который умеет играть в шахматы».
Алиса внимательно разглядывала мужчину. Тот сделал ход и тоже посмотрел на неё.
— Меня Тихомир зовут. Мама так назвала. Вам нравится это имя?
— Красивое имя.
— Мне не очень нравится. Я бы хотел, чтобы меня Александром звали.
Алиса молча пожала плечами.
— Знаете, я сначала не понимал, зачем в этой клинике совместно с мужчинами лечатся и живут женщины, — мужчина почему-то стал неожиданно заикаться и вновь спрятался в своих плечах, — Я даже ругался с санитарами из-за этого.
Алиса по-прежнему вместо ответа пожала плечами.
Шахматист улыбнулся напряжёнными губами и широко открыл глаза. Алиса даже попыталась незаметно усмехнуться: они показались ей выпученными.
Мужчина же, заметив тонкую мимику на женском лице, нахмурил брови, отчего почему-то задрожал подбородок. Он попытался вновь погрузиться в игру. Помедлив несколько секунд, он сделал ход чёрной ладьёй.
— Странно лечиться вместе с женщинами. Я и так им никогда не нравился. А сейчас мне это даже стало интересно. Когда вы появились, мне это стало нравиться, — он поднял взгляд на Алису.
Алиса молча смотрела на шахматную доску и по-прежнему молчала.
— А знаете, я очень быстро выучил азбуку для слепых, — вновь распахнул грудь мужчина, отчего голос стал звонче и радостнее. На щеках проступил румянец. Наверное ему нравился такой способ диалога с незнакомой девушкой.
Алиса безучастно молчала, глядя перед собой.
— А я вас не боюсь почему-то!
— А надо? –  произнесла Алиса, переведя взгляд с шахматной доски на мужчину.
— Я раньше всех женщин боялся, а вас не боюсь, — вновь стал заикаться Шахматист и, отведя взгляд от Алисы, на несколько секунд задержал дыхание, — Странно как-то. Просто волнуюсь. Наверное, я всегда волнуюсь.
— Почему ты волнуешься?
— Вам это будет не интересно.
Возникла небольшая пауза, после которой он продолжил, по-прежнему изредка посматривая на Алису:
— Я, когда начинаю общаться с незнакомыми женщинами, всегда волнуюсь и потом начинаю бояться. Меня здесь от гинофобии лечат, — он неловко улыбнулся, хотя лицо выглядело напряжённым, а взгляд блуждающим, — Иногда меня лечат от мизогинии. Но у меня нет ненависти к женщинам. Я просто их боюсь. А вас я почему-то не боюсь.
 
— Почему? — Алиса посмотрела перед собой, словно была одна во всём мире.  Что-то глубоко внутри подало признаки жизни и дёрнулось, вызвав лёгкое недомогание в левом боку.
— Не знаю. Просто как-то не боюсь, — Шахматист всё также делал удлинённые паузы между словами, будто застревал на некоторых звуках.
         Неожиданно он замолк и поднял взгляд к небу. Лицо расслабилось на мгновение, а в глазах появился блеск. Заикание словно исчезло, он продолжил, посмотрев вновь на Алису: «Знаете, я так давно боюсь женщин, что мне уже страшно найти ответ на причину этого страха. Когда начинаю об этом задумываться, у меня как будто другая психическая проблема начинается. Пароксизмальная тревожность».
— Откуда ты знаешь столько терминов? - спросила Алиса, внимательно посмотрев на собеседника.
 Мужчина удивлённо посмотрел на Алису и грустно, с опущенными плечами произнёс: «Я хочу себе помочь!» – затем внимательно всмотревшись в глаза Алисы и, видимо что-то важное изъяв оттуда, он открыто улыбнувшись, добавил, — «Наверно, я собиратель болезней. Вот такой вот цуцванг».
 
После этих слов он вернулся к своей игре и какое-то время молчал, сосредоточенно пыхтя и вновь начав шептаться с самим собой. Затем взмахнул рукой и сделал ход белой плоской фигурой на плоскую чёрную. После чего взял чёрную плоскую фигуру в руки.
— А что это такое, цуцванг?
— Это когда любое действие только ухудшает ситуацию, – уже без запинки ответил собеседник, не отрываясь от шахматной партии.
— Звучит как психиатрический диагноз, — Алиса не смогла сдержать улыбки.
— Да. Безысходностью попахивает, — улыбнулся в ответ Шахматист, смотря то на Алису, то на шахматную доску.
— Ты не одинок в этом, – с некоторой горечью в голосе произнесла Алиса.
— А вы от чего лечитесь? – Спросил Тихомир передвинув черную фигуру на шахматной доске.
— Я тоже собиратель болезней, — после пары секунд раздумий ответила Алиса. Лёгкий ветерок заставил её невольно поднять голову.
Мужчина  немного поёрзал на скамье и, незаметно придвинувшись к Алисе, стал внимательно и несколько смело ее разглядывать.
Кто-то из гуляющих во внутреннем дворике клиники бегал, кто-то стоял в углу и, запрокинув голову к верху, наблюдал за передвижениями и метаморфозами неба. Группа из четверых пациентов жалась друг к другу в центре двора и казалось, что они делят ценную добычу.
 
—  Мне кажется, я вас не боюсь потому, что я с вами не Тихомир, а Александр, — неожиданно произнес Тихомир, по-прежнему разглядывая Алису. Ему больше нравилось не то насколько она была красива. Хотя он и не пытался это скрыть. Более всего ему нравилось его собственное отношение к той самой храбрости, которую он никогда не знал как натренировать в себе и которая прямо сейчас неистощимо проливалась из него каким-то теплым и сияющим потоком.
   - Да это вовсе и не храбрость. Это что-то другое, - подумал про себя Тихомир, по-прежнему широко улыбаясь Алисе.
 
— Как ты их отличаешь? – Задумавшись, спросила Алиса.
— Кого их? — переспросил шахматист, слегка мотнув головой и переведя взгляд на шахматную доску.
— Кем в себе ты отличаешь Тихомира и Александра? Кто-то ведь должен их различать и делать выбор за кого играть? - повторила мягко Алиса.
Мужчина задумался над вопросом Алисы и перевел взгляд на шахматную доску. На какое-то время он словно застыл, пытаясь решить задачу, у которой не могло быть логического ответа, но и ответа не могло не быть.
Спустя минуту, стараясь не беспокоить размышления Тихомира, Алиса тихо спросила своего собеседника, словно осторожно выводя его из своеобразного мысленного ступора: «Ты часто играешь в шахматы сам с собой?»
— Когда-то я был чемпионом города среди юниоров, - Тихомир запнулся и через небольшую паузу с печалью в голосе добавил, -  А потом я разучился играть с людьми. С ними сложно играть. Они очень часто меняются.
 
Алиса пристально посмотрела на Тихомира и заботливо, словно защищая своего собеседника, промолвила: «Играя сам с собою в шахматы, ты не можешь играть против себя», — она выговаривала каждую букву, словно подчёркивая их важность, стараясь вложить в них какой-то скрытый и сакральный подтекст.
— Если я буду играть против себя, я хитрить стану, — Шахматист, продолжая смотреть на клеточное поле, улыбнулся, словно безболезненно разоблачив самого себя. Его голос неожиданно стал твердым и решительным в своей исповеди,  — Я играю с тем, что есть на доске. С тем как фигуры в данный момент расставлены.
— Что тогда в этом случае означает победа? — Улыбнувшись, несколько торжественно произнесла Алиса, не сводя нежного взгляда со своего собеседника.
Тихомир, улыбнувшись какому-то своему внутреннему инсайду, продолжал молчать, лишь периодически ощупывая поверхность шахматных фигур. Не дождавшись ответа, Алиса спросила вновь:
— А если ты имя поменяешь в паспорте?
— Нет, не получится. Мне мама не разрешит, — Шахматист словно отбросил несуществующую чёлку со лба и улыбнулся. Слова вновь стали проблемой для него.
— Мама?! — удивлённо спросила Алиса.
— Да, мама. Я не хочу её огорчать, — голос мужчины задрожал. Заикание стало очень явным.
— Ты до сих пор с ней живёшь?
— Вы странная. А с кем мне ещё жить? Она все время заботится обо мне. Я не могу её расстраивать, — тон его голоса словно не принимал никаких резонов и доводов обратного.
Алиса даже не подумала смеяться, ей это было тоже непонятным, так как сама не помнила себя рядом с со своей мамой. По крайней мере, в сознательном возрасте. Наверно, ей бы сейчас хотелось сесть в большое кресло напротив мамы, натянуть плед до груди и просто быть рядом, наблюдая как она готовит, читает либо даже спит.
Мужчина задумался на пару минут. Затем начал настолько тихо говорить, что Алиса едва уловила грустную тональность в речи.
— Мне кажется, что иногда я её ненавижу больше, чем люблю, — брови сами собой съехались и побудили проявиться складкам на лбу. От этого выражения лица Тихомир больше походил на осенний лист, тихо упавший духом.
— Знакомо, — также, ни на кого не глядя, тихо произнесла Алиса одними губами. Ни капли эмоции не промелькнуло на её лице. Взгляд смотрел сквозь решётки, заборы, дороги, небо и уносил внимание Алисы в пучину своей собственной беспомощности.
Мужчина посмотрел на Алису и робко спросил, словно обращаясь к самому себе: «Наверное, мы что-то делаем неправильно».
 
Алиса, улыбнувшись в ответ на вопрос мужчины, с той же самой заботливой, но не навязчивой интонацией, произнесла: «Если мы узнаем, что мы делаем неправильно, мы наверное заболеем чем-то другим».
— Наверно, — в ответ открыто и широко улыбнулся Шахматист и выпрямился в осанке. Он словно перестал прятаться за необходимостью играть в шахматы лишь для того, чтобы не играть в то, во что не умеет.
После небольшой паузы Алиса спросила: «А о чем ты мечтаешь, кроме того, чтобы быть Александром?»
— Только вы не говорите никому, — прошептал мужчина, через какое-то время вновь слегка свернувшись в вопросе. Улыбка спала с его лица, и он ещё ближе придвинулся к Алисе, — Я хочу убежать отсюда!
— Разве ты не добровольно здесь лечишься? — брови Алисы подскочили, как и тембр голоса.
— Меня мама сюда приводит, когда у меня начинается пароксизмальная тревожность, — он перевел свой взгляд с Алисы на странные шахматные фигуры и добавил, — Иногда так трясёт, что на скорой привозят.
— Почему тогда тебя лечат от страха перед женщинами?
— Ну конечно! — он выпрямился, словно задели его офицерскую честь и вскинул подбородок. На щеках проступили алые пятна, — Сначала у меня начинается гинофобия, как только мне начинает нравиться какая-то женщина. Затем одновременно начинает возникать пароксизмальная тревожность, – Он неожиданно замолчал и потом уже менее решительно добавил, - А может, наоборот. Я-я путаюсь всегда.
Алиса внимательно разглядывала собеседника, который несколько съёжился после последних его слов.
— А Александр смог бы убежать отсюда?
— Да, конечно. Он смелый, — голос опять зазвучал ровно, словно выйдя на поверхность сознания откуда-то из потаенных лабиринтов мышления, — Это он придумал сбежать отсюда. Я поэтому и хочу быть Александром. Он мог бы нравиться женщинам и не бояться их. Только он, наверное, заболеет чем-то другим, если не будет бояться. Я это уже как-то знаю.
Плечи безвольно опустились вслед за взглядом. Он поёжился, словно снова опустился в какой-то вакуум глубинных убеждений.
Алиса посмотрела на шахматную доску и невольно повторила фразу, которую уже произносила: «Когда ты играешь сам с собою, разве ты можешь играть против себя?»
— Нет, — бесстрастно ответил Шахматист. — Я же говорю, я хитрил бы. Это мешало бы играть. — Затем задумчиво развернул доску, глядя на чёрные фигуры, за которых теперь играл: «Когда я играю, я не вижу никакого соперника. Мне нравится так играть, когда никто не сопротивляется, потому что всем просто нравится играть».
 
— У тебя есть желание выиграть, когда ты сам с собою играешь?
— Мне нравится красиво играть. И проигрывать тогда можно тоже красиво,  — ответил он быстро, хотя в жестах и в глазах видно было, что он одновременно еще думает над ответом.
— Если ты красиво играешь сам с собою, ты никогда не проиграешь, — прошептала Алиса сама себе.
— Да, — ответил звучно Шахматист и кивнул, словно в подтверждение. Напряжение спало с лица, открыв Алисе и миру открытое светлое лицо, чем-то напоминающее студента-отличника.
— Зачем тогда тебе нужен Александр? Надо просто убежать отсюда собою. Не Тихомиром, не Александром, а тем, кто играет!
Алиса замолчала на какое-то время, глядя куда-то в сторону, словно подбирая нужные слова и затем продолжила, переведя взгляд на Тихомира: «Но тебе надо убежать не отсюда, а от своей мамы».
 Затем улыбаясь, глядя в глаза собеседника: «Только тебе нужны будут хорошие кроссовки».
— А зачем мне хорошие кроссовки?
— Тебе нужны хорошие кроссовки для того, чтобы убежать не только от мамы, но и от своей ненависти к ней. Иначе что-то опять заболит.
Тихомир внимательно смотрел на Алису, не сводя с неё глаз. Потом переведя взгляд на доску и разглядывая шахматную комбинацию разложенную на доске, он какой-то тихой радостью задумался о том, что происходит Прямо Сейчас.

 

Правильный Выбор
 
Из двери во внутренний дворик вошла знакомая молоденькая медсестра и, подойдя к Алисе, она сказала: «Вас попросил подойти Виктор Анатольевич. Он у себя в кабинете».
Алиса внутренне напряглась, мелкая дрожь вновь пробежала по телу. Ноги стали ватными, но она нашла в себе силы не показывать свое состояние  Тихомиру. Приветливо улыбнувшись медсестре, она встала и, повернувшись к Тихомиру, легким движением погладила его плечо и произнеся ему: «Ничего не бойся», - двинулась вслед за медсестрой.
 
Войдя в кабинет Виктора, Алиса увидела Алевтину Николаевну, которая стояла напротив его стола с папками бумаг в руках.
— Алиса! Присаживайся, — Виктор встал со своего кресла и рукой пригласил Алису сесть.
Алиса осторожно вошла в кабинет и сделала шаг вправо, чтобы не мешать скорому выходу врача. Алевтина Николаевна лишь кивнула вошедшей и вернулась к прерванному разговору.
— Хорошо, я всё поняла. Тогда мы добавляем в план лечения фрукстал и пациенту из 8 палаты карбамазепин.
— Не забудьте, психосоматические патологии необходимо направлять в нужное русло, а не только блокировать следствия. Дайте выход этому пламени, — чёткий уверенный тон, открытый взгляд, прямой лоб. Виктор выглядел сосредоточенным и собранным, — Анализируйте вдумчиво анамнез. Просто заниматься сбором данных недостаточно.
— Да, Виктор Анатольевич.
 — В нужное русло, – повторил Виктор.
Алевтина Николаевна кивнула утвердительно головой, развернулась, ещё раз взглянула на Алису и вышла из кабинета. После неё в кабинете витал какое-то время шлейф из цитрусовых, роз с легким запахом формалина.
— Как себя чувствуешь?  — Виктор сложил ладони в замок и положил на стол. Он выглядел крайне открытым.
Алиса пристально посмотрела на Виктора, затем вместо ответа поставила на стол стеклянную матрёшку, которую недавно принес ей Алексей.
Виктор удивленно вздохнул и взглянул на шкаф позади себя, где стояла такая же стеклянная матрёшка, только без внутреннего содержания своих копий. Затем подошёл и достал её. Спокойствие покинуло мужчину, он напрягся. Кристальный блеск глаз сменился осторожным и задумчивым взглядом, который всегда слегка затуманивает взор. Поставив куклу рядом с Алисиной, он тяжело опустился обратно в кресло.
— Он был у меня.
Виктор посмотрел на пустую матрёшку, опустил голову и обхватил её обеими руками. Алиса подошла к нему и осторожно провела по его голове рукой. Виктор поднял голову и посмотрел на девушку.
Алиса нагнулась, взяла его за подбородок и несколько робко поцеловала. Она словно целовала огонь внутри  себя, вся съежившись от ожидания ожога. Она вспомнила догорающую человеческую руку, упавшую с погребального костра Варанаси. Сердце забилось, ладони вспотели и всё тело задрожало. Ее мысли стали путаться, и она чуть не упала без сознания  от внутреннего напряжения. Хотя само касание губ было едва ощутимым и мягким.
 
 Она ощущала тепло и запах Виктора, почувствовала мятный аромат его дыхания, запах волос и кожи. На миг она вновь ощутила себя защищённой, но это восприятие очень быстро развеялось.
На пару секунд они задержались в поцелуе. Затем Алиса выпрямилась, открыла глаза и посмотрела на Виктора. Придвигая второй стул, чтобы сесть рядом, несколько мрачно и задумчиво сказала:
— У вас разный вкус губ.
Виктор едва заметно сжал скулы и губы и перевел свой пронзительный и злой взгляд на матрешку.
 — Он притрагивался к тебе?
— Он владеет почерком Леонардо. И ещё телекинезом, — вздёрнула подбородок Алиса.
— Не может этого быть… Не может этого быть… - проговорил Виктор и обхватил свою голову руками,  — О чём вы говорили?
— О моих любимых цветах и о том, что скоро среди вас только один останется, — с вызовом и сарказмом ответила девушка.
Она чуть откинулась назад и стала разглядывать сидящего перед собой мужчину. Виктор же молчал, он опустил руки и снова уставился на матрёшку.
— Видимо он уже давно владеет твоим сознанием и пользуется твоей самоуверенностью, — резко и отрывисто ответила Алиса. Ее голос стал чётко очерченным и слегка повышенным. Алиса ощутила, как напряглись её мышцы лица и шеи.
— Не может этого быть… — все тем же шёпотом повторил Виктор.
 
Неожиданно он резким движением потянулся к ящику письменного стола, куда кинул тот самый яркий перочинный нож. Открыв ящик, Виктор застыл.
Дно ящика было полностью покрыто одинаковыми ножами с оранжевыми ручками. Взгляд его глаз выражал немое отчаяние.
Спустя пару минут, немного придя в себя, нагнулся, вынул ящик и высыпал его содержимое на стол. Алиса с удивлением слегка отклонилась от стола, поскольку один из сложенных ножей откатился прямо к ней, ударившись по пути о матрешку.
Виктор снова сел в кресло, отбросил пустой ящик и уставился взглядом на оранжевую горку на столе. Его тело словно превратилось в застывший камень. Секунды становились минутами, а он всё продолжал смотреть туда, куда он при всем своем опыте еще не заглядывал.
 
Алиса все это время молчала и наблюдала за тем Виктором, которого она никогда не видела. Это был кто-то другой. Не Виктор, не Алексей. Кто-то новый в этом же теле входил в ее восприятие на фоне немого опыта происходящего.
Она немного вздрогнула, когда  через минуту Виктор наконец-то выйдя из оцепенения, медленно взял перед собой один из перочинных ножей. У ножа весь набор сложенных инструментов блестел своими прямыми тыльными краями. Виктор глубоко вздохнул, отчего его плечи дрогнули, и медленно подцепил край самого длинного лезвия. Через мгновение он открыл его - всё лезвие было в засохшей крови.
Виктор брезгливо и зло отбросил выбранный нож обратно в кучу своих собратьев и вновь откинулся на спинку кресла. Затем выпрямился и словно в каком-то странном ритуале взял матрёшку, раскрыл её и достал из нее следующую поменьше и поставил перед собой, слегка отбросив в сторону на кучу ножей располовиненную часть другой игрушки. Прозрачная форма слегка качнулась и замерла, словно боялась лишний раз вызвать хоть какие-то эмоции у мужчины.
Еще какое-то время разглядывая на своем столе развернувшуюся картину, Виктор достал из ящика стола с другой стороны рыжую кожаную сумку и положил её рядом с Алисой: «Здесь наличка и две банковские карты с деньгами, оформленные на тебя». Его голос стал осипшим и тяжелым. Он говорил словно выдавливал из себя слова: «Когда уедешь, постарайся сразу обналичить карты и выкинуть их».
После медленно встал со своего места и подошёл к книжному шкафу. Открыв его стеклянные дверцы, он раздвинул на полке на линии его лица книги по психиатрии и достал спрятанный за ними пистолет. Засунув оружие за спину под пояс, он вернулся обратно и снова плюхнулся в кресло.
— Мне всегда казалось, что ты гораздо тоньше, — произнесла Алиса, ничуть не удивившись наличию огнестрельного оружия у Виктора.
— Это на крайний случай. Я не позволю ему больше обидеть тебя.
— Как ты поймёшь, что это не он уничтожает тебя? – спросила Алиса, задумчиво разглядывая поверхность стола.
В комнате снова на какое-то время воцарилась тишина
   Затем с той же самой задумчивостью в тоне голоса Алиса, посмотрев на Виктора, произнесла: «В игре с ненулевой суммой, в которой выигрыш одного не означает проигрыш другого, легко потерять равновесие...» —Алиса не отрывала взгляда от мужчины, — «Если твоё «нравится» оказывается чужим «надо".
 
Словно немного придя в себя, Виктор коротко промолвил, стараясь не смотреть в глаза Алисы:  «Уезжай».
   Во взгляде и голосе мужчины послышались сожаление и грусть. Он осознавал, что не сможет держать её в клинике, когда он сам для себя уже оказался опасным.
 
Алиса закрыла глаза и с печалью прошептала:
— Мы свои чувства в игру превратили, а он из этой игры боль сформировал... Химия разная.
— Уезжай, прямо сейчас, — кинул Виктор через зубы и сжал кулаки, — Твой багаж с вещами уже находится у моего водителя в машине. Я его предупредил, чтобы он увёз тебя туда, куда ты скажешь, и чтобы он сам скрылся в ближайшие пару дней и отключил свой телефон. У тебя будет достаточно времени, чтобы скрыться от меня.
Виктор решительно встал, взял в руки рыжую сумку и, взяв Алису за руки, повёл к выходу.
Виктор в два шага сбежал с крыльца клиники и только сейчас посмотрел на Алису. Та почти бежала. На ее белом лбу выступила испарина, глаза обоих были широко распахнуты, словно они сбегали из этого мира.
Алиса подняла взгляд от земли и заметила черный силуэт Бентли Виктора, припаркованный напротив входа в клинику. Двое велосипедистов проезжали мимо, засмотрелись на бессовестно отполированную поверхность премиального авто и чуть не сбили мусорную урну, стоящую неподалёку.
Водитель услужливо вышел из автомобиля, надевая на ходу солнцезащитные очки и открыл перед Алисой заднюю дверцу. Затем почувствовав настроение Виктора, он юрко и безмолвно скрылся на своем водительском месте.
 
В висках у Алисы застучало и она посмотрела на сопровождающего ее Виктора. Тот помог ей сесть в машину, держа ее за правую руку. Когда Алиса была уже внутри салона автомобиля, он положил ей на колени рыжую сумку с деньгами и пристально посмотрел на нее.
Глаза Виктора были полны холодной решимости, злости и... надвигающейся тяжелой тоски, которую еще когда-то в детстве он запретил самому себе переживать. Но сейчас это чувство словно воскресло в нем помимо его воли и начинало приобретать оттенки связанности с тем, что он еще не мог принять в себе.
Пристально вглядываясь в выражение его глаз, Алиса с удивлением улавливала эти странные изменения в Викторе. Словно боясь упустить эту зарождающуюся в нем странную, но притягивающую мягкую чувственность и ранимость, она продолжала крепко держать его за руку.
Виктор нехотя, но решительно высвободил свою руку и сказал тихо, всё также смотря в глаза Алисе:
— Найди меня, если поймёшь, что я решил эту проблему.
— Как я узнаю об этом? — шёпотом спросила Алиса.
— Ты сможешь следить за мной. Я буду опубликовывать в прессе то, что со мной происходит, обследуя самого себя.
— Тебя лишат лицензии, если узнают о твоей психической проблеме. Ты всё потеряешь.
— Плевать. Я любой бизнес легко начинаю с нуля, — бесстрастно хотел ответить Виктор, но предательские слезы наполнили его глаза и уже готовы были вылиться наружу, но еще какая-то сила в нем сопротивлялась и отметала от себя всплывающую человеческую чувственность.
— Ели у тебя ничего не получится с Алексеем? — Алиса задрожала, отчего ей пришлось говорить медленно и размеренно, чтобы не выдать своё волнение.
— Тогда я уничтожу этого монстра вместе с собою.
— Я не хочу этого, — глаза девушки покраснели и потекли беззвучные слёзы.
Виктор, уже с нескрываемой грустью в мокрых глазах еще раз посмотрел на Алису и произнес:  — Устрой свою жизнь. Живи в радость... Ты прекрасна!
 
Виктор выпрямился, закрыл дверь машины и хлопнул по крыше рукою.
Машина плавно тронулась с места и через несколько минут исчезла из вида, свернув за угол.
Алиса не стала оборачиваться и искать глазами последний взгляд Виктора. Она размышляла над тем, что произошло с ней после прилета в Москву и почему-то пыталась провести какие-то параллели со своими переживаниями в Индии. Затем она поймала себя на мысли, что боится думать над тем, что произошло прямо сейчас, о том что произошло с Виктором, с его внутренними состояниями, которые он не смог от нее скрыть, о его странных изменениях, каскадом хлынувших наружу, о его странной уязвимости, которая обнажила в нем живую хрупкость и ценность его существования. Из ее глаз текли слезы, которые она не пыталась стереть с лица.
 
Водитель аккуратно вёл машину, словно боялся потревожить ее мысли и чувства.  За окном мелькала обыденная жизнь счастливых и не очень людей со своими проблемами и радостями. Город безучастно моргал светофорами и радостно играл своими прохладными фонтанами  с жителями, запутывая их своими закоулками и проспектами и радуя своими просторными площадями.
 
Алиса прикрыла глаза от мелькающей мозаики происходящего за тонированными стеклами машины, словно они мешали ей принять какое-то очень важное для нее решение. Она откинулась на спинку сиденья и снова открыла мокрые глаза, над чем-то задумавшись. Затем видимо окончательно приняв созревшее в ней решение, она дотянулась рукой до плеча водителя.
— Пожалуйста, поворачивайте назад. Я возвращаюсь в клинику.
Водитель слегка повел плечами, затем слегка развернув зеркало заднего вида, так чтобы было видно Алису, он снял очки и широко улыбнулся в зеркало, глядя на Алису. Знакомый для нее голос из уст водителя произнес: «Это правильный выбор!»
На Алису смотрели голубые смеющиеся глаза Алексея...
Алиса на какое-то время застыла, уставившись в изображение лица Алексея в тонкой каемке зеркала.
 
— Вор! — тихо прошептала Алиса, когда пришла в себя и сердцебиение позволило ей вздохнуть.
Алексей, слегка ухмыляясь, смотрел на дорогу и разворачивал автомобиль. Алиса невольно завалилась вправо и лишь в последний момент она выставила руку и ладонью помогла себе выпрямиться.
— Ну почему же так категорично? —  улыбка не сходила с его уст, а в тоне голоса была непонятная тихая радость.
— Как у тебя получается захватывать его сознание? – спросила Алиса, словно топнув от отчаянного негодования ногой.
— Его слабость в его силе, — ответил Алексей, загадочно посмотрев через зеркало на Алису. Солнцезащитные темные очки сползли со лба на его переносицу. Он снова забросил их поверх лба, подмигнув заигрывающе Алисе.
- Реальность внешнего мира определяется только степенью его предсказуемости. Те, кто пытаются контролировать вокруг себя Все, необыкновенно уязвимы, – добавил Алексей, внимательно присмотревшись к Алисе, словно пытаясь понять насколько она поняла сказанное.
— Виктор сам тебя вызывает? — спросила Алисы, стараясь понять сказанное Алексеем.
— Человек, когда он человек, слишком слабое существо, — Алексей метко лавировал между пробками и спешащими авто. Он смотрел перед собой и выглядел так, словно едет по просёлочной дороге без единого встречного либо попутного препятствия, — Несложно потерять контроль над собою, когда от боли хочется избавиться больше, чем любить. Не так ли?
Алиса на какое-то время задумалась, затем с нескрываемой злостью произнесла: «Что бы ни происходило, ты останешься только фантомом».  Переведя дыхание, она словно  бросила в Алексея слова: «Тебя нет!» 
— Аллилуйя! — Смеясь воскликнул Алексей, на мгновение подняв руки и бросив меткий взгляд на Алису.
Та же вздрогнула от этого неожиданного возгласа.
— Ты сейчас прикоснулась к самому главному секрету! — авто встало на светофоре, и Алексей смог наконец обернуться и внимательно изучить Алису, словно видел её впервые.
— В чём он заключается? — осторожно спросила Алиса. Кожа под ладонями Алисы, которыми она упиралась в сиденье, намокла.
Алексей не ответил, а снова развернулся по направлению движения машины и стал внимательно следить за дорожным движением. Пробки ближе к середине рабочего дня набухали, как почки вербы весной - неумолимо и непререкаемо. Он слегка сжал губы и лишь спустя минуту, остановившись на перекрёстке перед светофором сигнализирующим ярко красным светом, вновь обернулся к Алисе:
— Не заключён секрет, а раскрыт, — он, улыбаясь с некоторой торжественностью, выделяя слова, добавил, — Я с самого начала знаю, что меня Нет, а вы продолжаете Казаться себе!
 
Алексей развернулся к лобовому стеклу, оставив Алису наедине со своими размышлениями. С одной стороны ощущалось его внутреннее переживание изолированности и непонимания людьми. Алексей казался лишним, ненужным, словно он глубоко разочаровался в отношениях с окружающими. Словно он разрывался между своим внутренним миром и внешним восприятием общества, которое казалось поверхностным и равнодушным. Но с другой стороны Алексей Был на фоне тех откровений, которые он выражал своим простым присутствием.
«Кажусь собой, веду привычную жизнь, создаю видимость существования. Но знаю точно: настоящей меня больше нет, остался лишь призрак прежнего «я», которого все привыкли видеть рядом», — вспомнила Алиса фразу одной из женщин с ретрита в Индии и вздрогнула словно что-то снова упало с погребального костра Варанаси, желая избежать ритуального погребения.
Алексей  посмотрел в зеркало заднего вида и улыбнулся то ли Алисе, то ли ее размышлениям и произнес: «Скоро останется только один вкус губ».
— Ты мне всегда будешь противен, — сквозь зубы тихо сказала Алиса.
— Ты до сих пор думаешь, что Виктор более реален, чем я?! — всё с той же легкой и в то же время пугающей улыбкой и холодными глазами Алексей посмотрел на Алису.
 
Алиса опустила глаза и заметила рыжую сумку с деньгами, которую дал ей Виктор. Она вздохнула и перевела взгляд за окно машины.
Город высвобождал порцию утомлённых в пробке граждан, распутывая временно дороги и включая «зелёный свет». Костяшки пальцев на руле были бледными, как и выражение лица Алексея, на котором странным образом плавала тихая улыбка.
Алиса посмотрела пристально на Алексея через зеркало и тихо, уже без дрожи в голосе спросила: «Что тебе нужно?»
— Свобода воли! — также медленно и с торжественными нотками,  ответил Алексей, переведя взгляд с дороги на отражение Алисы в зеркале. 



В палате Алисы
 
Палата встретила Алису свежим бельём на кровати, ярким светом из окна и удручающей свежестью, от которой сейчас хотелось бежать. Ибо она казалась инородной субстанцией в клинике для душевнобольных.
Алиса только закрыла изнутри дверь, как в нее постучались и охранник из проходной передал ей рыжую сумку: «Вам просили передать»,- произнес он и сразу ушел.
 
Алиса снова закрыла дверь, щелкнув щеколдой дверного замка и затем медленно прислонила свою голову к двери, закрыв глаза. Какое-то время она продолжала думать о недавнем разговоре в машине. Затем оторвавшись от двери, она прошла во внутрь своей маленькой темницы с широкими окнами и, сбросив на постель рыжую сумку, села на край кровати. Только сейчас она увидела на тумбе в голубой прозрачной вазе непонятно откуда взявшийся  большой букет бело-фиолетовых Эустом.
Удивляться и размышлять откуда они уже не было никаких сил.
От цветов шёл тонкий, едва уловимый аромат. Цветочный запах словно растворялся в воздухе, мягко касаясь рецепторов и побуждал рефлексировать. Алиса на пару мгновений задержала бездумное внимание на букете и на какую-то долю мгновения ей вновь захотелось сбежать.
Рядом с вазой с цветами  она увидела забытые книги «Сивилла» и «Тайна Сознания». И словно как комплимент рядом с ними обнаружила коробку конфет. Она задержала взгляд на коробке с конфетами и горько вздохнула. Алиса снова, не смотря на сковывающую усталость, начала словно на автомате прокручивать  недавний диалог с Алексеем в машине. Она старалась собрать в одном месте их разрозненные беседы, бесконечную ментальную дуэль между Алексеем и Виктором, которые они разыгрывали перед ней. Она пыталась обнаружить логику между всеми этими событиями, но из ее восприятия что-то все время ускользало. И все снова становилось одним большим темным пятном, пугающим ее.
 
Внезапно тишину мыслей и комнаты нарушил робкий скрип какого-то металлического предмета в замочной скважине.
Алиса замерла и уставилась на дверь. Мгновения стали секундами, но она лишь моргнула пару раз. В замочной скважине вновь что-то металлическое стало неприятно для слуха ерзать. Алису после происходящего с ней в последнее время вроде уже ничего и не должно было удивлять, но она инстинктивно напряглась, продолжая смотреть на дверь.
Тихий металлический звук снова проник в комнату. Щеколда словно сопротивлялась и издавала протяжный скрип, постепенно уступая настойчивости и силе чьей-то руки. Наконец механизм замка поддался, сопроводив движение коротким металлическим звоном.
Алиса вздрогнула. Дверь с некоторой осторожной таинственностью стала медленно открываться и затем из проема робко просунулась голова Дениса, которого Алиса видела в кабинете Виктора.
— Можно к вам зайти? — осторожно, почти шепотом спросил 14-летний подросток, глядя виновато на Алису.
— Как ты открыл дверь? — также тихо  спросила Алиса.
Вместо ответа Денис проскользнул в комнату и показал в своих руках странно изогнутую канцелярскую скрепку.
— Откуда у тебя такие навыки? — уже увереннее спросила девушка.
Денис прикрыл дверь и медленно сделал пару шагов к стулу возле стола и присел на него, слегка поерзав и удобнее устраиваясь на нем.
— У меня папка может много фокусов показывать. Этот не самый сложный. Вас Алиса зовут? – задавая вопрос, он не спеша осмотрел комнату, будто выбирал съёмную квартиру и затем остановил свой взгляд на проживающей в этом помещении. Прошла робкая минута. Наблюдательный взгляд мальчугана с помещения соскользнул на стол, за которым он сидел. Увидев перед собой салфетку, на которой почерком Леонардо что-то написал Алексей, он пододвинул ее к себе поближе и начал изучать надпись на ней. Алиса не сводила с этого странного посетителя свое внимание.
— Вы тоже боитесь? — спросил Дениска.
— Да, — ответила неожиданно для самой себя Алиса. Уголки губ поникли сами собой, заложив между бровей глубокую морщину.
— Я тоже боюсь. Они приходят ко мне и всё время пугают меня, — Денис не сводил глаз с Алисы.
— Кто тебя пугает?
— Демоны.
— Тот, кто написал это, тоже Демон? — Алиса головой кивнула на салфетку.
Дениска еще раз внимательно осмотрел надпись на салфетке, покрутив ее немного пальцем по столу и, покачав головой, утвердительно ответил, — Нет, он из мира людей. Просто очень раненый.
— А к тебе какие Демоны приходят? — В голосе Алисы ноты легкого удивления смешались с непониманием.
— Разные, — Денис выпрямился и уставился куда-то на стену, — Иногда вижу мелких бесов. Но я с ними могу сам играть. А эти семь пытаются играть со мною. Но у них плохо получается. И они из-за этого злятся на меня.
— Семь демонов? Почему семь? Они приходят к тебе в палату? —  спросила с более возрастающим удивлением Алиса, глядя куда-то слева от Дениса.
— Нет, конечно, — улыбнулся Денис и отмахнулся от чего-то, — Они ведь не умеют ходить. Они приходят ко мне в голове. Эти бесы по полу ползают.
Алиса что-то обдумывала, затем спросила: «А ты зачем пришёл?»
— Я видел вас с Виктором Анатольевичем в его кабинете. В вас какая-то странная сила. Но это не сила против кого-то. Она иная, — от Алисы не утаился его пристальный взгляд. Он сидел всё также прямо и открыто смотрел на девушку, словно изучал ее на предмет доверия к ней и через небольшую паузу произнес,  — Научите меня этому?
— Я не знаю о чём ты говоришь. Я тоже боюсь, — Алиса пожала плечами и тряхнула головой.
— Вы по-другому боитесь. Не как все. В вас страха за другого человека больше, чем за себя.
Задумавшись над словами Дениски, она задумчиво произнесла, словно обращаясь к самой себе,— Может это потому, что любишь того, кого и боишься.
— Разве можно любить того, кого боишься? — улыбнувшись, продолжил парень. Отсутствие напряжения на лице и открытый взгляд располагали, — Я не люблю своего отца. Он злой. А демонов я просто боюсь. Я не знаю, что они хотят от меня. А вы знаете, что хочет тот, кого вы боитесь?
— Что он хочет?! — голос Алисы дрогнул. Она выпрямилась и подалась вперёд.
—  Если знаешь, что он хочет, то всегда можно договориться с ним.
— Для чего ему свобода воли? — вновь шёпотом повторила Алиса, снова обращаясь к самой себе.
— Здесь думают, что я болен паранойей, и меня лечат. А демоны от этого не исчезают, только молчаливее становятся. И я их сильнее тогда начинаю бояться. Они ходят за мной и просто молчат. С ними может разговаривать только Виктор Анатольевич.
— Может он тебя только для того и лечит, чтобы самому с ними разговаривать? – проговорила Алиса, пристально рассматривая собеседника.
- Как он с ними общается? — Алиса сложила руки на коленях и не сводила свой взгляд с Дениса. Алисе показалось, что в комнате стало темнее.
— Ну, конечно! Он встаёт на моё место и говорит с ними. А я как бы сплю в это время, — воскликнул Денис, удивляясь тому, почему его не понимают.
— Он тебя в гипноз погружает.
— Нет, — отмахнулся вновь Денис и улыбнулся, — Этот фокус я знаю. Мне после гипноза только хуже становится. Трясёт всего. Виктор Анатольевич становится мною.
— Он становится тобой? Как ты можешь это знать, если ты в это время спишь?!
— Когда я сплю, я знаю в этот момент, что я сплю.
Увидев удивленные и непонимающие глаза Алисы, Денис улыбнулся.
— «Сияющая тьма», вы слышали такое? — спросил Денис и тут же терпеливо продолжил, — Это когда свет во тьме, и свету просто не обо что отразиться. Его как бы не видно в этой тьме, но Свет то все равно остаётся.  Вы понимаете? Я тоже продолжаю знать себя, когда Денис спит.
— Может тогда и боишься не ты, а то, что ты называешь Денисом? — промолвила Алиса.
— Может быть, —  задумавшись, произнёс Денис после паузы, — Я вижу ещё, как он мною становится.
— Кто?
— Виктор Анатольевич. Это не гипноз. Это другое.
— Значит ты тоже становишься Денисом, а не являешься им? — тихо спросила Алиса, сама задумавшись над сказанным, — Может, демонов можно совсем не бояться, и тогда они заговорят с тобой, с тем, кто не спит о чем-то другом, не пугающем.
 
Денис открыто и с неподдельным интересом посмотрел на неё. В глазах застыл вопрос, от чего мышцы лица слегка напряглись.
— Тот, кто во мне больше того, кто в мире?! – воскликнул тихо Денис, словно боялся спугнуть важную для себя мысль.
Затем он глянул вновь на салфетку, но явно думая о чем-то своем.
 
Алиса задумчиво посмотрела на своего собеседника. Денис же оторвался наконец от салфетки, встал со стула и молча подошёл к двери. Обернувшись и помедлив, он негромко сказал:
— Мне кажется, для того чтобы помочь кому-то, достаточно быть добрым, как вы. Можно, я к вам ещё зайду?
Алиса улыбнулась, кивнула ему головой и отвела свой взгляд к окну, словно не хотела видеть как уходит ее собеседник.
      Денис коснулся ручки двери и надавил. Девушка уже в отражении окна увидела, как подросток вышел из комнаты и медленно прикрыл за собой дверь. Она встала и подошла к двери.
Снова закрыв дверь на внутреннюю щеколду, Алиса прислушалась к своему состоянию. Тяжесть в голове и режущие мысли куда-то ушли. Тело приятно ныло, напоминая ей о своих физиологических свойствах. Алиса развернулась и, не успев опустить руки, наткнулась взглядом на салфетку. Она первый раз увидела саму надпись. Алиса неожиданно застыла.
«ябет юлбюЛ» Я», — было аккуратно выведено на салфетке синими чернилами. Она сглотнула и присела на стул, на котором недавно сидел Денис.
Не отводя свой взгляд с надписи, она слегка качнула головой, словно отряхивая голову от пыли смешанного с пеплом, покрывшей её с ног до головы. Она взяла салфетку в руки. Взгляд её словно завороженный не отрывался от клочка бумаги и вторил линиям каждой буквы.
«Вы по-другому боитесь. Не как все. В вас страха за другого человека больше, чем за себя», — почему-то вспомнила она слова Дениса.
Свобода Воли! – вспомнила она затем слова Алексея. Затем Алиса в каком-то трансовом состоянии начала складывать из салфетки оригами в виде розы. Затем она неосознанно подняла голову и глаза уткнулись в букет бело-фиолетовых эустом. Они были в самом своём расцвете: ещё день-два и их можно будет выбрасывать. Взгляд рассеянно заскользил дальше, не стараясь на чём-то задержаться, чтобы лишний раз не выводить Алису на неизведанные ей чувства. На сегодня хватит новых знакомств и мыслей.
Алиса прикрыла глаза и глубоко вдохнула. Лёгкий аромат живых цветов ещё витал над потолком и мелкой моросью оседал на Алису.
 
Алиса встала и, подойдя ближе к тумбочке, нагнулась к букету, осторожно прикоснулась к лепесткам и медленно втянула аромат цветов. Словно в замедленной съёмке улыбка Алисы сменилась тонкой линией, взгляд потух, уступив место задумчивости и грусти. Она опустила взгляд на дно вазы. Там не было воды.
Алиса выпрямилась, положила оригами из белой салфетки на книгу, достала телефон и набрала сообщение Виктору: «Ты где?»
Большой палец завис над кнопкой «Отправить». Алиса вновь стала задыхаться от подступившей тревоги.
Простояв так минуту, она решила не отправлять сообщение. Телефон юркнул обратно в карман. Она молча, словно осуществляя какой-то не понятный ритуал, достала букет из сухой вазы, положила его   на тумбу поверх книг и подняла вазу.
— Насколько глубока кроличья нора? — Еле слышно задумчиво прошептала  Алиса глядя на пустое дно прозрачно вазы.
В ванной комнате она наполнила вазу свежей водой, вернула на тумбу и поставила всё ещё благоухавший букет эустом в воду. Она не заметила, как на салфетку оригами скользнуло и упало несколько бело фиолетовых лепестков, которые стали яркими изгибающимися штрихами в четких геометрических линиях оригами.
Сев на кровать и поджав ноги, она снова достала телефон и нашла неотправленное сообщение Виктору. Её палец вновь завис над «отправить».
В голове снова стали бегать, играя в чехарду мысли. Алиса отыскала среди них слова Дениски: «А вы знаете, что хочет тот, кого вы боитесь?»
Еще немного о чем-то подумав, она нашла второй номер, Виктора, он же Алексей и написав короткое сообщение «Ты где?» отправила его, недолго раздумывая над этим.
 






Пробуждение математика

    Мир Артема Волкова всегда был миром элегантных уравнений. Он видел скрытую математику в полете листа, в ветвях дерева, в спиралях далеких галактик. Эта способность видеть структуру там, где другие видели хаос, сделала его блестящим физиком-теоретиком. Его разум парил в многомерных пространствах, легко оперируя концепциями, недоступными большинству. И этот же разум стал его клеткой.

    Его жена Елена, искусствовед с теплыми глазами, была его константой в мире флуктуирующих переменных. Она восхищалась его проницательным интеллектом, даже когда не понимала его до конца. Рождение детей – сначала Максима, потом Оли – стало для Артема событием, сравнимым с открытием новой фундаментальной силы. Любовь, нежность, ответственность – эти иррациональные, не поддающиеся точному расчету величины ворвались в его упорядоченную вселенную.
    И система начала давать сбой. Числа, бывшие его инструментом, стали голосами. Не безумными приказами, а холодным, непрерывным потоком анализа вероятностей, рисков, отклонений от нормы. Смех Оли анализировался на предмет скрытых патологий. Желание Максима поиграть оценивалось с точки зрения оптимального распределения временных ресурсов. Любые чувства давно уже превратились в переменную с непредсказуемым поведением, а значит – в источник угрозы.

    Он пытался защитить свою семью от хаоса внешнего мира, но его методы, продиктованные искаженной числовой логикой, стали опасны. Он мог часами выверять траекторию качелей, забыв о голодном сыне. Он мог впасть в тихое отчаяние, если дочь не могла постичь симметрию снежинки, видя в этом предвестник ее будущих интеллектуальных неудач.

     Точкой расхождения стал тот страшный вечер. Основываясь на сложном анализе криминогенной статистики района, прогноза погоды и даже солнечной активности, его расчеты выдали пик «вероятности внешней угрозы» между 20:00 и 21:00. Единственным логичным решением для его разума было минимизировать контакт детей с внешним миром. Он запер семилетнюю Олю и десятилетнего Максима в детской, спокойно объяснив через дверь, что это необходимо для их безопасности согласно уравнению N.
     Их испуганные крики, удары маленьких кулачков в дверь были для него лишь «акустическими помехами», подтверждающими стрессовое состояние системы, но не сигналом их ужаса.

   Елена нашла их плачущими, забившимися в угол. Взгляд, которым она посмотрела на Артема в тот вечер – взгляд, полный не гнева, а бездонной боли и страха за него и за детей – стал той сингулярностью, которую его разум уже не смог обойти. Он сам осознал – или вернее, его расчеты показали с вероятностью 99.9% – что его присутствие является дестабилизирующим фактором высшего порядка. Он стал опасен для тех, кто был ближе ему и дороже всего на свете.
 
   Когда-то давно медленная смерть от онкологии его первой жены стала восприниматься Артемом своеобразным обжигающим проколом в пространстве, из которого стала выходить энергия. 
   Всеми способами, одержимо и настойчиво он пытался удержать эту вытекающую энергию, что обернулось фрактальной и рекурсивной функцией, требующей вычисления всех входящих параметров, включая понятие «Любви». Но сложность была заключена в том, что самая первая в этом уравнении функция была невыразимой, отражаясь в вопросе «Кто Я?».
  Ее уход подтолкнул Артема к решению этой функции и чем сильнее он двигался в сторону математического  ответа на это уравнение, тем сильнее он выдавливал себя из самой жизни, замыкая восприятие в фокусе вычислительных систем. Вкус Любви с тех пор для него воспринимался непостижимой болью, которая с возрастом только приумножалась в попытках упорядочить этот хаос.
С этим ощущением он пошел  в новые отношения, которые давались ему, как он считал на преодоление, для решения самой важной задачи.
Решение о госпитализации было обоюдным и мучительным. Клиника доктора Виктора Евсеева – частная, элитная, с репутацией места, где применяются самые передовые, порой экспериментальные методики, казалась единственным выходом. Артем вошел в ее стерильные стены с чувством фатальной неизбежности, словно частица, попавшая в гравитационный колодец. Его личный мир окончательно схлопнулся до мира чисел – единственного, что он еще мог пытаться контролировать.

   Тишина в крыле повышенного наблюдения клиники доктора Евсеева была абсолютной и какой-то неживой, словно отсюда откачали не только звук, но и саму вероятность случайности. Клиника была ультрасовременной: гладкие поверхности, бесшумно скользящие двери, новейшее диагностическое оборудование, мелькавшее за дверями процедурных кабинетов. Слухи о серьезном финансировании клиники, связанном с закрытыми исследовательскими программами, для Артема подтверждались множеством наблюдений и не сложных выводов.
   Бежевая плитка коридора, уложенная с маниакальной точностью, отражала безжалостно-ровный свет люминесцентных ламп, уходя в перспективу, которая казалась математически выверенной и оттого еще более гнетущей. Воздух пах хлоркой и чем-то еще – застарелой тревогой, въевшейся в сами стены. Палата Артема была такой же стерильной и упорядоченной. В клинике их не маркировали. Только мед. персонал, как и официанты, знающие свои столы по номерам, легко скользили вниманием по невидимым цифрам палат.
Единственным живым элементом в клинике, если можно так выразиться, был Артем Волков.
    Он сидел в своей палате у окна, спиной к двери, его фигура в серой безликой пижаме казалась почти двухмерной на фоне прямоугольника оконного проема. Свет падал на его лицо сбоку, выхватывая острые высокие скулы, прямой тонкий нос и высокий, чистый лоб мыслителя, на котором уже залегла тень не возраста, но изнуряющего внутреннего труда. Темные, коротко стриженные волосы лежали почти идеально, лишь пара непокорных прядей упрямо выбивалась, нарушая общую геометрию.     Поджарый, даже сухощавый, он двигался мало, и в этой неподвижности чувствовалась не расслабленность, а предельная концентрация, словно он решал сложнейшее уравнение, используя ресурсы не только мозга, но и всего тела.
   Его длинные нервные пальцы медленно скользили по пластиковой поверхности подоконника. Это был утренний ритуал – проверка сенсорного ввода и его корреляции с внутренними моделями.
«Температура: 21.8°C. Текстура: гладкая, коэффициент статического трения ~0.35. Отклонение вибрации от фонового шума здания: +2%. Вероятно, работа лифта в соседнем корпусе. Данные консистентны».
Резкий скрип тележки с лекарствами в коридоре заставил его вздрогнуть – короткое, почти незаметное напряжение в плечах. Его взгляд, до этого рассеянный, сфокусировался на двери, серые, пронзительные глаза сузились.
«Задержка доставки медикаментов: 8 минут 47 секунд от стандартного графика. Причина: неизвестна. Потенциальное нарушение протокола. Уровень энтропии системы возрастает. Тревожность: +15%».
Он прикрыл веки, пытаясь выровнять дыхание. За внутренней поверхностью век немедленно вспыхнули ряды цифр – его единственное убежище и его же клетка.
«Пульс: 94 уд/мин. Давление (расчетное): 135/88 мм рт. ст. Выброс кортизола: вероятен. Запустить протокол стабилизации: контролируемое дыхание, квадрат 4-4-4-4».
 Дверь открылась без стука. Привычно. Вошла медсестра Анна, полноватая женщина с усталым, но добрым лицом и неизменным запахом ландышевого одеколона, который Артем классифицировал как «раздражитель средней интенсивности».
— Артем Сергеевич, ваши утренние, — ее голос был ровным, привыкшим к отсутствию ответа. Она поставила пластиковый стаканчик с таблетками на тумбочку. — Кажется, сегодня будут обсуждать вашу… динамику с исследовательской группой.
  Артем молча кивнул, его взгляд быстро просканировал ее: «Легкая асимметрия зрачков. Недосыпание? Повышенное внутричерепное давление? Микроинсульт? Вероятность последнего <0.1%. Игнорировать».
  Он взял стаканчик, его пальцы на долю секунды коснулись ее руки. Контакт был неприятен – чужая, непредсказуемая биологическая система.
— Спасибо, — голос прозвучал глухо, с характерной легкой хрипотцой, словно им редко пользовались. Он проглотил таблетки под ее взглядом, отмечая горьковатый привкус лекарства. «Состав: неизвестен. На нейролептики, которыми он в последний раз пользовался 12лет, 4 месяца и 12 дней назад, состав не был похож.  Назначение: вероятно, не только седативное. Возможно, направлено на стимуляцию определенных когнитивных паттернов? Цель: неизвестна. Побочные эффекты: тремор усилен на 7%, сухость во рту +12%. Когнитивные функции: требуется дополнительный тест после пика концентрации в крови (t ; 1.5 ч)».
 Анна ушла. Артем остался один. Он подошел к кровати и сел, механически расправив складки на одеяле. Его взгляд зацепился за фотографию на тумбочке: Лиза, Максим, Оля. Летний пляж, солнце, брызги воды. Лица, искаженные смехом – эмоцией, которую его мозг классифицировал как «иррациональный всплеск нейрохимической активности». Но где-то под слоем расчетов, под броней цифр, шевельнулось что-то Иное – теплое, болезненное, почти забытое. Артем, глядя на фотографию растерянно встал с кровати. Он не мог придать этим беспорядочным чувствам объяснения. 
Заботливо стараясь сохранить в себе, это тонкое и чем-то родное восприятие, Артем вышел из палаты. Бредя по длинному коридору клиники в сторону комнаты отдыха, он прятал свой взгляд в пол, чтобы происходящее по пути не расплескало эту удивительную и скользящую чувственность. Мысли на этом фоне инерционно продолжали блуждать по фотографии в разрисованной в клетку памяти.
«Воспоминание: класс A (высокая эмоциональная значимость). Уровень дофамина при активации: +3 ; (стандартных отклонения). Потенциальная дестабилизация. Подавить?».
Артем заглянул в глубину своего собственного мышления, которое ранее мог также стабильно анализировать и измерять, но что-то снова в нем шевельнулось. Стабильные ранее параметры ментально-акустического глубомера пошатнулись и преобразились в туманном восприятии Самой глубиной.
«Проанализировать» – сделал выводы Артем. «Проанализировать» – совершенно не рационально повторно произнес он самому себе.
Он шел по коридору и механически протянул руку к воображаемой фотографии, но движение поднятых рук замерло.
«Слишком опасно» - слишком много неконтролируемых переменных блуждали в его восприятии.
Пройдя в комнату отдыха, в которой располагались 8 столов и 38 стульев, он присел за свободный стол, на котором лежали нарды. В комнате находились еще люди.    Кто-то играл в карты, кто-то рисовал в альбоме, кто-то смотрел по телевизору программу о животных. Артем автоматически вынес их всех за скобки своего собственного восприятия. Но девушка, сидевшая напротив, устойчиво сохранялась в сознании. Артем быстро посмотрел на нее и сразу опустил  взгляд.
Его взгляд остановился на содержимом нард. Геометрия хаоса, разбросанных на доске фишек, инерционно напомнила ему созвездие «Южный Крест», состоявший из 30 видимых не вооруженным взглядом звезд, и еще примерно столько же не видимых. 
«Что значит – еще столько же?! Примерно?! Откуда эти переобобщения?! И почему 30 звезд, когда в созвездии креста всего 5 звезд?  Почему 5?»

   Артем осторожно дотронулся до доски и слегка сдвинул ее по часовой стрелке. Что-то далекое и знакомое снова дернулось  внутри и завибрировало. Переменные цифр и смыслов в призрачном фейерверке своих замыслов разлетелись от эпицентра мышления.
Еще пытаясь проявлять самостоятельность, разум старался вернуть математические данные в поле своего контроля, но понимание живой глубины космоса, которую еще не могут постичь измерительные величины человеческой мысли, смыло видимость знаний о созвездии.
Самодостаточность чисел Артем ощущал на вибрационном уровне и благодаря этому функциональность его опыта преобразовывалась в процессы внешнего взаимодействия. Но что-то начало давать сбой.
Мифологические истории, как последняя, грубая попытка удержать предсказуемость и накопленный порядок знаний, еще пытались проявить свою рассудочность, но что-то вытекало из орбиты понимания, обнажая внешние контуры иного мира. «Где я ее мог видеть ?»
Артем перевел взгляд с узоров на доске на телевизор, висевший перед ним на стене.
«Диагональ 39. Соотношения сторон 1366х768. Где я ее мог видеть? Здесь, в клинике».
В тонкой рамке квадрата  с доски на него бежал табун из 32  лошадей, вываливающиеся за рамки телевизора. Инерционно Артем защищаясь выбросил вперед руки ладонями вперед и опустил свой взгляд с телевизора. Слегка успокоившись он снова увидел перед собой Алису, которая сидела за соседним столом и что-то рисовала оранжевым карандашом в своем альбоме. Артем быстро убрал руки на колени и спрятал свой взгляд в созвездие «Южного Креста».
   Мозг начал привычно отсчитывать свои показатели-
 
  «Объект АЛС. Компактна. Время входа в восприятие: 10:03:15. Соответствует графику вероятности (пик между 10:00 и 10:30). Статус: не входит в стандартный медперсонал. Цель ее присутствия: терапевтическая? Наблюдательная? Текущее состояние объекта: спокойное. Потенциальная угроза: минимальна. Уровень доверия (условный): 27%. Нет. Она что-то непонятное пишет оранжевым карандашом в альбоме для рисования. Уровень доверия 15%».
Движения карандаша в ее руке было выверенным и отточенным. В ней не было ни суетливости персонала, ни показного сочувствия посетителей. Уровень доверия поднялся до 35%
Ее присутствие становилось привычным фоном, константой в уравнении его больничных дней. Артем удивился подобной реакции в самом себе. «Степень удивления не высчитывалась». Неожиданно она посмотрела на него.
«Почему неожиданно? Это было  предсказуемо, так как он сам пристально рассматривал АЛС».
   Взгляд Алисы не выражал вопроса и не пытался «заговорить» на Артема.
«Она просто была. Наблюдала. Нет. Созерцала!»
Ее спокойствие не было апатичным – скорее оно походило на затаенное дыхание перед прыжком, на предельную концентрацию внимания. 
«Уровень доверия не высчитывался».
«Оттенок невидимой опасности заметно стал повышать другой уровень тревожности. Скорость реакции на неизвестность повысилась резко на 67%. Опасность должна быть объективной!»
 Артем снова украдкой посмотрел на Алису.  Он вспомнил как 2 дня назад встретил ее испуганные и усталые глаза в коридоре клиники. Что-то привлекло внимание к ней и он не мог тогда измерить свой интерес.   Тогда она бежала не математично, без последовательной поступи. Словно хромая где-то внутри себя. Эта не симметричная поступь напоминала в нем о его боли, которую он никогда не мог измерить.



             НЕВЫРАЗИМОСТЬ

    На Алисе была все та же одежда, которая за пределами клиники не поддавалась никакой логике. «Цвет: бежевый со сливочным оттенком. Длина волны: ~500-550 нм (отраженный спектр). Ассоциация: нейтральность, стабильность, число 4».  Уровень тревожности снова начал снижаться.
   Более того, его внутренние «датчики», обычно сканирующие мир на предмет угроз и отклонений, регистрировали ее присутствие как некий иной тип сигнала – низкочастотный, стабильный, почти неуловимый для его привычных алгоритмов анализа.
  Это было не просто спокойствие или предсказуемость, это было нечто, что резонировало с глубоко скрытым уровнем его собственного сознания, тем, что лежало под слоем чисел и знаком бесконечности. Это необъяснимое ощущение одновременно интриговало и слегка дестабилизировало его систему – не угрозой, а именно своей Невыразимостью.
 Тревога снова начала подниматься в восприятии, но что-то настойчиво хотело запомнить это слово.  - «Невыразимость! - оценить единицу понимания в ряде других случаев».
Артем, слегка поддавшись вперед в сторону Алисы, задел рукой доску с фишками, которые от легкого толчка сместились со своих привычных мест, нарисовав на доске очертания другого созвездия. Но рассудочность уже не нырнула в свои вычисления.
 
   Алиса молча смотрела на него и ничего не говорила. «Уравнение неполное. Цель ее взгляда? » 
Алиса снова наклонила голову к альбому и начала что-то рисовать.
 Артем совершенно иррационально встал со своего места и двинулся к соседнему столу, за которым сидела Алиса. Созвездия на доске остались за его спиной и его странным образом не тревожила «Невыразимость» в этом уравнении. Он без какой-либо робости сел рядом с Алисой, словно она сама просила его это сделать, с его разрешения.
 Алиса перевела взгляд с рисунка на Артема. Во взгляде Алисы не было ни оценки, ни жалости. Только глубокое, внимательное наблюдение, словно она считывала не только его слова, но и паузы между ними.
Алиса без какого-либо подтекста в интонации напрямую спросила — Новые таблетки?
Артем замер. Ее прямая, но неагрессивная наблюдательность обезоруживала. Его автоматические защиты дали сбой.
«Реакция: зафиксирована. Пульс: +9 уд/мин. Анализ вопроса: прямой, фактический, не содержит эмоциональной нагрузки. Ответ: не требуется».
— Да, — ответил он, удивившись своему ответу. — Корректировка терапии. Стандартные побочные эффекты. В пределах допустимой нормы.
Взгляд Алисы оставался прямым и серьезным, словно она принимала его ответ не как симптом, а как важную информацию.
 Артем не осознанно потянулся взглядом на рисунок Алисы. Разум не успел рассчитать степень любопытства, поскольку на рисунке он увидел свое собственное изображение.
   Рисунок был сделан легким, но точным наброском. Фривольная игра с пропорциями выражений и характерными деталями лица не создавали в Артеме дискомфорта. Уровень тревожности не стал крутить счетчик своих показателей.
   Им кто-то был заинтересован. Не просто заинтересован, но видел в нем что-то иное, что он сам не мог бы демонстрировать внешнему миру. 
Это не было шаржем и не было портретом. Какая-то средняя величина.
«Или Середина между двумя значениями?»
    Руки Артема с каким-то живым автоматизмом потянулись к чистому листку, который лежал рядом с разбросанными на столе цветными карандашами.
Просканировав среди них простой карандаш, он взяв его в руки, быстро начертил на листе фрактальное мандельбротово множество.
Алиса посмотрела на рисунок Артема и улыбнувшись произнесла – «Выглядит как палиндром. Нет разницы с какой стороны смотреть на ваш рисунок с моей или с вашей. Красиво когда что-то созидающее стирает при этом границы!»
В груди Артема что-то дрогнуло. С ним давно так никто не говорил о том, что он делал. 
«Эмоциональный отклик: +2 ; (удивление, интерес). Когнитивный диссонанс: объект АЛС демонстрирует понимание концепции, нехарактерное для непрофессионала. Требуется переоценка объекта».
— «Палиндром – это лишь одна сторона», — сказал он, сам удивляясь тому, что продолжает разговор. Его голос был все еще сдержанным, но в нем появилась новая нотка интеллектуальной живости. — «Истинная красота – в границе. В переходе от порядка к хаосу. Там, где система теряет предсказуемость. Вот здесь», — он неосознанно качнул головой в сторону ее рисунка, где был изображен он сам и с нотками грусти, которую не прогнозировал, добавил, — «на границе множества. Бесконечная сложность».
Алиса внимательно слушала, ее глаза не отрывались от его лица. Она не перебивала, не пыталась интерпретировать его слова через призму диагноза. Лишь изредка она что-то добрасывала карандашом на свой рисунок, как бы делая легкие дополнения к тому, что начинала понимать об Артеме.
— «Хаос вас и притягивает, и пугает?» — спросила она тихо.
   Артем пристально посмотрел сначала в правый зрачок глаза Алисы, затем в левый. Этот вопрос был… опасным. Он затрагивал самую суть его внутреннего конфликта. Он привык бороться с хаосом, контролировать его, вычислять и одновременно находить в этом какую-то странную притягательность. Он не мог отрицать завораживающую природу своей внутренней боли. И теперь перед ним сидел тот, кто проницал в глубины его интимного самоистязания.
— «Хаос… содержит информацию», — уклончиво ответил он. — «И всегда больше, чем порядок. Но его трудно расшифровать. Поэтому и опасно. Здесь в этой клинике...  Кажется пытаются его обличить в форму».
— «Может, вам не нужно тогда расшифровывать это в одиночку?» — Алиса слегка улыбнулась, что сделало ее лицо еще теплее.  - «Покажете мне эту границу?»
 Артем колебался лишь мгновение. Пальцы его правой руки, слегка помяв карандаш, начали было рисовать, но Алиса в этот момент произнесла, - «А вы могли бы это сделать цветными карандашами?»
Артем посмотрел на Алису так, словно она начала рисовать хаос раньше, чем он мог это представить.
Он посмотрел на разбросанные по правую руку цветные карандаши и задумался - «Какого цвета хаос?»

    Разум выдавал в сознательное ответы, которые не сочетались с ранее выработанным порядком. Его внутренний голос, послушно следовавший за автоматической рассудительностью неожиданно проговорил - «Нет! Я хочу рисовать хаос сразу всеми карандашами».
   Артем неожиданно в слух повторил «Нет! Я не хочу упорядочивать хаос простым карандашом».
   Артем виновато посмотрел на Алису, но она не выражала ни испуг, ни удивление.
«Странно?!» – снова в слух произнес Артем, глядя на Алису, одновременно подумав про себя - «Давно забытое словно»
   Артем неловко сгреб руками ближе к себе все цветные карандаши на столе и снова посмотрел на Алису. - «Боже, что я делаю!» – удивленно воскликнул про себя Артем, рассматривая как вычислительная система его рассудочности пытается осколками цифр и диаграмм оценивать параметры возникшей из ниоткуда чувствительности. Что-то совсем другое измеряло проницательный и одновременно заботливый взгляд Алисы. - «Кажется она видит не меня, а что-то более ценное во мне. Ценное?! Это еще какие такие ценности?» - вполз в восприятие жесткий голос рассудочности.
 Чтобы немного ослабить этот голос, глаза Артема начали блуждать по цветным карандашам. - «Систематическая десенсибилизация. Форма поведенческой психотерапии, чтобы снизить уровень тревожности. Уровень тревожности - 50%. Необходимость рисовать хаос цветными карандашами 0%. Доказывать что-то АЛС 0%... Что-то? Что-то, ЭТО ЧТО?»
За окном начинался дождь. Крупные капли забарабанили по стеклу, в такт  беспокойному хаосу внутри головы Артема.  Он перевел блуждающий взгляд от карандашей к окну и прислушался.
«Интенсивность осадков: ~5 мм/ч. Частота ударов капель: переходит в стабильную переменную. Звуковой паттерн: стохастический».
 Но на этот раз Артем отчетливо заметил, что числа уже не вызывали в нем безопасность от вечно ноющей тревоги. Они просто описывали происходящее. А рядом сидел человек, который не боялся его реальности и, кажется, видел за сложными формулами не болезнь, а снова что-то иное в нем самом. Забытое? Возможно, ту самую «бесконечную сложность», о которой он только что говорил.
  В этот момент хрупкое равновесие его мира сместилось в сторону... «Невыразимости». Совсем немного. Но достаточно, чтобы в уравнении его изоляции появилась новая, неизвестная переменная. И имя ей было Алиса.
Внешний шум – скрип тележек, спор и гомон за соседним столом, даже навязчивый хор чисел в голове – отступил на второй план.
Взяв в левую руку синий карандаш, он склонился над чистым листом бумаги и мысли снова вошли в эпицентр восприятия.
«Синий грифель – Частота цвета с длиной волны 450 нм. 6,7 х 1014 Гц. Плотность бумаги- 130-200г/м2»
    Но когда синий грифель коснулся бумаги, его мир вопреки 100% ожиданию не сузился до размера этого листа, а развернулся восприятием самой комнаты, в которой находилось... только само восприятие.  Что-то начало рисовать на бумаге, словно на невидимой поверхности всего пространства, объясняя одновременно тихим с непонятной беспристрастностью голосом:
— «Вот уравнение… итерация… точка уходит в бесконечность – это хаос… точка остается внутри – порядок» – Артем взял другой карандаш зеленого цвета и спокойно продолжил - «а вот здесь, на самой грани…»

   Алиса слушала. Ее лицо выражало живой интерес. Она смотрела на то, как Артем менял цветные карандаши, раз за разом танцуя своим легким росчерком по бумаге. 
Он, впервые за долгие месяцы заточения в собственной голове, почувствовал нечто похожее на… диалог. Диалог не с собою через шевелящийся напротив субъект, а через проницаемое во все Пространство, где слияние всех со всеми не оставляло объяснений...
Не медицинский опрос, не снисходительное выслушивание медперсонала, не сопереживание, добавляющее интоксикацию в усталых знаниях о себе,  а настоящий танец мыслей, которые не формировали субъектно-объектное восприятие, а как будто созерцали то, что было до любых объяснений. Он словно говорил на живом языке Мироздания, охватывающее все и вся.

 Дождь за окном усиливался, превращая методично подстриженный газон в размытое акварельное пятно. Крупные капли барабанили по стеклу с равномерным ритмом, создавая акустический фон, который Артем анализировал, но уже без какого-либо беспокойства:
 «Частотный спектр: пики в диапазоне 100-300 Гц. Амплитуда: флуктуирует, среднее значение ~45 дБ. Паттерн: стохастический, близкий к белому шуму в низкочастотной области. Эффект на нервную систему: потенциально успокаивающий из-за...».
 Странное чувство, у которого не было границ, порхало в воздухе в свободном танце.  Смесь интеллектуального азарта с эстетическим ощущением красоты создавала аромат забытого удовольствия от объяснения сложных вещей и… чего-то еще, чему он не мог подобрать числового эквивалента. Уязвимость? Доверие? «Невыразимость?» Эти понятия уже давно были помечены в его внутренней системе как «опасные».
— «Эта граница… она бесконечно сложна, — продолжил он, голос был тише, словно он делился тайной. — Увеличивайте любой ее фрагмент, и вы снова увидите сложнейшие структуры, похожие на исходное множество, но не идентичные ему. Самоподобие, но не тождественность. Порядок, рождающийся из хаоса, и хаос, прячущийся в порядке. Это… фундаментальные принципы, повисшие в воздухе. В этом уравнении невозможно исключить Бога, который больше бесконечности».
Он нисколько не удивился своим словам. Теперь, это было так естественно для вычислительной системы познавать саму себя, не доказывая ничего. Невыразимость уже не соприкасалась с тревожностью.
Артем поднял глаза на Алису. Ее лицо, освещенное мягким светом пасмурного дня, было неподвижно и одновременно гибко в своем проницательном внимании, словно она впитывала каждое его слово. Ни тени скуки или непонимания, но глубокая частота прямого и бестрепетного узнавания того, что есть.
— Похоже на жизнь, — тихо сказала она, и ее голос обрел чуть более глубокие нотки. — Не правда ли? Мы ищем порядок, строим планы, выводим закономерности, но всегда остаемся на границе с непредсказуемостью, со случайностью. И, возможно, именно эта условная граница и делает жизнь… Живой?
 Артем замер. Сравнение было неожиданным, почти пугающим своей Очевидностью и одновременно Новизной. Его разум привык разделять: иначе как рассчитывать? Но вот он – элегантный, предсказуемый мир математики, а вот – хаотичный, иррациональный, непредсказуемый мир того, что есть до определений!
Алиса предлагала распознать кажущуюся видимость форм! Ту самую, сложную, бесконечную, где одно непрерывно перетекает в другое, не видя разницы между собою. В какую рассудочность упаковать это? В какие чувства облечь Это?!
«Аналогия: принята к рассмотрению. Коэффициент корреляции невозможно вычислить.   Потенциальные импликации: дестабилизирующие, но уравновешенные. Уровень тревожности: +0. Уровень тревожности на уровень тревожности +0. Контраргумент: аналогия предлагает интеграцию, а не конфронтацию. Возможно требуется дальнейший анализ... но необязательно!».
— «Слишком много переменных. Слишком много… шума. Много расчетов необходимо для выявление этого шума!»,  – Произнес с осторожностью Артем.
— «А если не подчинять себе тишину, вам потребуются эти усилия?», — мягко произнесла Алиса, ее взгляд стал еще пристальнее, словно она пыталась заглянуть за его слова.
— «Вы видите красоту, сложность, порядок и хаос одновременно. Вы можете это описать, понять. А что вы видите, когда смотрите, не оперируя понятиями?» — она запнулась, подбирая слова, —  «как бы вглядываясь в само видение, не привнося туда никакие символы и желание тишины?»
 Сигнальная система Артема замерла, словно бесконечно работающий компьютер отключился от электросети. Артем почувствовал, как к горлу подступает знакомый комок тревоги из-за возникшей пустоты, в которой не на что было опереться.    Инстинкт самосохранения, как важный элемент физических законов этого мира выбросил в сознательное сложный узор чувств для того, чтобы заякориться за горизонт пониманий.
 Это были воспоминания о самых близких, о семье. Самый сильный элемент земного притяжения. Болезненная, хаотичная область его внутренней вселенной. Область, где его расчеты неизменно приводили к выводу о собственной опасности, неадекватности и несовершенстве.
   Невидимый вычислительный механизм снова начал расшатывать свой массивный маятник. Словно забыв о себе, Артем снова соскользнул в мир уравнений.
«Предупреждение системы: вход в зону высокого риска. Вероятность эмоциональной дестабилизации: 65%. Рекомендуемое действие: прервать контакт, вернуться к базовым протоколам, вспомнить себя, вспомнить, что он Артем, уйти в свою комнату».
 Но неожиданно вопреки... а может быть благодаря информационным сигналам, его тело расслабилось. Что-то в бескрайней Невыразимости вкрадчиво выбросило новое уравнение - «Кем помнить, если не кем забыть?»
 Другое Чувствование, тихое и Родное прикоснулось к немому ответу, выраженное в самом вопросе, обнажая Самосущее восприятие прямого и ничем необусловленного Присутствия...
 «Простое и изящное доказательство того, почему нельзя делить и умножать на ноль. Как важно в эти вычисление привносить само Ощущение Себя! В подобном восприятии ноль, это не пустота, а проявление в сознательном самого восприятия. Восприятие Боговости! Как раньше я этого не знал?! Вернее... не чувствовал».
 Из рук на рисунок со сложными и цветными геометрическими узорами выпал карандаш.
Артем отвел сияющие глаза от Алисы словно боясь ее напугать своего Озарения, своей ментальной наготы.
Артем посмотрел на телевизор, который висел за ее спиною. Зажатый рамками колеблющегося прямоугольника изнутри на него смотрел.. «Гепард, млекопитающее семейства кошачьих, обитающий в большинстве стран Африки и... СТОП! »
— «Стоп! Уровень тревожности 0,4%»

   И снова что-то Другое и Невыразимое произнесло ласково «Стоп! Ты просто Есть!». Неуловимая и вязкая аналитичность уже привычно начала давать сбои. Что-то бесконечно рефлексирующее медленно сползало с невидимого каркаса разума.
Невыразимость... появившись, как невозможность определить языком математики что-то базовое, ключевое в формуле Бытия, оно распутывало сложные понимания и нарушала кажущуюся целостность описаний, делая их непригодными для чего то там еще...
 Привычная рассудочность словно воспалилась, иммунная система прислала своих солдат - структуры и иерархии для борьбы с хаосом мыслей. Но невыразимость проявлялась все шире и шире, не подчиняя, а растворяя в себе казавшиеся раньше незыблемыми зависимости, аксиомы и определения, само пространство знаний, пока не обнаружилось, что все пространство знаний и мышления - это островки в огромном море Невыразимости.
 «Невыразимость не равно непредсказуемости!» Разум делал рефлекторные попытки быть отдельным, самостоятельным, но ни у кого уже не было желания поддаваться искушению - НЕ ВЕДАТЬ О СЕБЕ...
 Алиса внимательно смотрела на Артема, видя в выражении его лица изменения. Она не стала настаивать на ответе и не торопилась задавать вопросы и что-то дорисовывать в своем рисунке, словно боялась спугнуть какую-то важную мысль в Артеме. Она просто молча сидела напротив, ее поза выражала спокойную поддержку.
 В этот момент тишину хаоса нарушил один из пациентов клиники, который с криком - «Мы играем в подкидного дурака, а не в преферанс», вырвал игральные карты у своего партнера по партии. К ним быстро подошел крепкого сложения санитар и начал их успокаивать.
 Рутинная, бесцеремонная реальность клиники вторглась в невыразимое самовосприятие, в котором возникал Артем. Он вздрогнул, словно его ударили. Его лицо снова становилось непроницаемой маской.
«Нарушение периметра. Внешнее вмешательство. Уровень шума: +30 дБ. Концентрация нарушена. Возврат к стандартным ответам».
Алиса поднялась, движение было плавным, без резкости. Она интуитивно понимала, что происходит с Артемом.
— Вас проводить до вашей комнаты? — сказала она тихо, голос ровный, без тени разочарования.
Артем не глядя на Алису отрицательно качнул головой.
- Ваш рисунок… он очень красивый, – сказала Алиса взглянув еще раз на рисунок Артема.
   Алиса взяла свой альбом, и молча пошла к выходу. Артем не смотрел на нее, его взгляд был прикован к телевизору, с которого диктор что-то объяснял, глядя на Артема. Уход Алисы что-то затронул  в нем, словно восстановив невидимый каркас для мыслей вместе с тревожностью.
Когда Алиса уже была у двери, он вдруг обернулся. Его серые глаза смотрели на нее с новым, непонятным выражением – смесью печали, доверия и… чего-то еще непонятного?
— Мы встретимся еще? — вопрос прозвучал почти шепотом.
«Запрос информации. Отклонение от стандартного протокола избегания. Причина: неясна. Риск: не определен. Потенциальная польза: не определена».
Алиса обернулась на его шепот и на мгновение замерла. Потом на ее лице появилась теплая, чуть усталая, но искренняя улыбка.
— Да, конечно. Нам не разойтись в этом уравнении.
 
Улыбнувшись, она вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой стеклянную дверь комнаты отдыха.
     Артем  быстро перевел свой взгляд с удаляющейся Алисы на рисунок, словно боялся звука закрывающегося пространства. Но тревожность словно забыла о своем существовании. Было не вероятно Тихо. Он глядел на собственный рисунок.
Что-то привносило в разум инаковые рассуждения, создающие что-то большее, чем бесконечность.
  Мысли о своем собственном несовершенстве, как растаявший кубик льда в форме, медленно вытекали из уравнений. Мысли, которые долгое время создавали в Артеме результат уменьшающий, а не увеличивающий площадь его самовосприятия.
Услышанные слова Алисы вибрировали какой-то неожиданной и очень простой истиной.
«Смотреть на Видение самим Видением. Прямым восприятием, которое также воспринимается безобъектно и одновременно безусильно»
В голове космологические аргументы в такт дождю на улице полифонией сливались с рассудочностью, словно пытались что-то оживить.
«Мир, состоящий из вещей, имеющих свои причины, сам имеет причину вне себя».
Артем, глядя на свой цветной рисунок, шепотом произнес - «Кто я, воспринимающий само восприятие? Кто я, который Вне Себя?»
Где-то на периферии восприятия гормональные рефлексы  создавали калейдоскоп вероятностей. Подстраивая частоты перцепции, они передавали для каждого фильтра пройденного опыта новые вводные.
  Уровень этих характеристик определяли сложности одновременно запускаемы задач. Для этих решений у Артема просто не могло быть такого ресурса. Но что-то мягкое и уютное включило в вычислительную систему прописанную в хромосомы наследственную мощность всех, пройденных через сущность момента, человеческих цивилизаций.
 Преобразовывая уровень мощности этих опытов в конденсаторную суть живого момента числа, перевоплотившись в картографов сознания, стали безрассудно исполнять свои странные и красивые танцы на привычном подиуме рассудочности.
  Сквозь этот танец скользящих в пространстве цифр настойчиво проявлялся другой сигнал – настолько очевидный, что сразу не замечался пытливым разумом. Сигнал, вибрирующий не математическими функциями, а живым самосущим присутствием, где знания о себе не могли выразить то, в чем они сами возникали.
  Мощь Реализации, Проводимости, Объема. Расщепление базовых констант разума, как первородный Божий грех в Большом Взрыве объял Всех и Все.
«И ни что не могло быть отдельным друг от друга. Как аромат цветка не может быть отдельным от своего собственного источника. Грандиозное Вселенское Шоу, сформировавшее из пыли дуальности математическую веру как способ не знать, надежду как функциональный навык не видеть и Любовь, как возможность Найти... то, что не могло быть потерянным...»
 Встав со своего места и не отрывая взгляд от цветного рисунка, Артем вслух, выражая прямое откровение произнес - «Ничего не может быть вне Любви!»
   Находившиеся в комнате люди обернулись на  неожиданно раздавшийся голос. Все притихли от прозвучавшей интонации. В безрассудном возгласе Артема не было ёрничества или наигранной юродивости.   
  Зависшие в тишине слова зазвучали резонансом в каждом, по разному отзываясь в усталых историях о себе и отражаясь сакральной жаждой Подлинного Себя.
  Кто-то в комнате сбросив с рук карты тихо подошел поближе к Артему, с внутренним трепетом ожидая услышать от него еще, хоть одного напоминания о себе. Кто-то присев на стул взял цветной карандаш и начал что-то рисовать о своем... возможно тишину со вкусом дождя за окном...


Посох Аристотеля

Читая свою книгу, Алиса неожиданно стала улавливать из тишины, уже давно уснувшей клиники, какие-то непонятные и в то же время знакомые слова. Что-то заерзало под сердцем желанием прислушаться к содержанию этих, вроде корявых, словосочетаний, но обладающих чем-то притягательным.
 
Нас Бог венчал рождением и смертью 
И в этом хороводе Бытия
Кто за вопросом шёл, не став Ответом 
Тот игнорировал настойчиво себя.

Ещё минуту она лежала не шевелясь, по-прежнему держа в руках книгу, и старалась запомнить это мгновение, в которое были вплетены странные слова. Эти слова цепляли не рифмами, а тем, что чувствовалось до звучания.
Затем она всё же отложила в сторону книгу и обнаружила кровать, которую ум инертно пытался назвать своей. 
Алиса обернулась вокруг себя и неожиданно обнаружила над  собой луну, полную в своем проявлении, ярко дышащую светом солнца, отражающую то, что скрыто ночью. Блеск полнолуния щедро разливался  на привычные очертания деревьев-великанов. Из-за свежих зеленых побегов ветвей эти великаны не казались охранниками границ между материальным и потусторонним мирами. Из-за внутреннего и внешнего цветения они словно являлись немыми проводниками между тем и этим миром.
Алиса спустила ноги на мягкий ковёр сухой хвои, заскрипевший с приглушённым шорохом и усиливший ощущение внутреннего откровения. Шёпот листьев становился громче и отчётливее, будто сами деревья делились своими историями и природными заповедями, в которых нет времени и ожиданий. Ночные птицы отзывались друг другу протяжными звуками, похожими на незримые нити, связывающие этот мир с другими измерениями, скользящими невидимой поступью по единому моменту Сейчасности.
Ночной лес показался Алисе местом встречи этих невидимых миров - видимого и не замечаемого. На мгновение она ощутила себя отчужденной от того, что непрерывно думала о себе. И каким сладким казалось это отчуждение, когда не было необходимости доказывать свою усталую реальность. Но спустя минуту она услышала треск огня. Затем увидела его источник и человека, который сидел рядом с костром. 
 
Тимофей сидел перед небольшим, но плотным костром и ел картошку, запечённую в этом тёплом и ярком природном очаге. Тёмные короткие волосы под блеском луны казались угольками, прямые плечи даже в непринуждённой обстановке располагали и предрекали непростой разговор. Его руки, казалось, жили сами по себе — отрывистой эмоциональной жизнью. 
Треск огня разносился по поляне и взметал искры так высоко, что казалось, огонь земли был единым с самим небом...
Рядом с Тимофеем на куске бревна сидел мужчина средних лет в толстом вязаном свитере и едва заметным хохолком на макушке. Алиса узнала в нем «математика», который совсем недавно рисовал через себя для нее фрактальность Большого и Малого.
 
За Артемом возвышался старик лет шестидесяти, словно предводитель богатырей, которые недавно вышли из моря. Это оказался Вадим, с которым Алиса также, совсем недавно познакомилась. Он длинной палкой переворачивал горящие  в костре дрова, вызывая этим ещё большую неразбериху в хаосе живого огня.
 
— Доброй Ночи! — тихо произнесла Алиса, словно боялась нарушить непонятную гармонию происходящего. Ей показалось, что она подошла к чему-то, где она сама завершала себя в  прекрасной возможности Не понимать!
Артем, слегка улыбнувшись, кивнул в ответ, привстав со своего места в почтительном приветствии, вновь сел на свое место и уставился на играющее пламя. Видимо его математические формулы отдались  беснующимся бликам огня и уже не пытались выбежать перед тем, что существует до объяснений.
          Стоявший рядом с математиком  Вадимом не стал тратить время на приветствия: «Уже ознакомились со всеми своими владениями?»
Алиса не ответила. Она подошла поближе к теплому и мерцающему свету огня и протянула к нему руки. 
Аромат дыма смешивался с запахом древесины, хвои, мерцающих на небе огней и свежеиспеченной шкурки картофеля  исоздавал неповторимый аромат происходящего. 
— Это ннн...овенькая, —  кивнул мужчина с хохолком, который сидел на корточках рядом с Артемом. Тимофей оказался ещё и заикой. Он взглянул на Вадима, затем перевёл взгляд на Алису и покачал головой, — Ххх..отите печёную ккк...артошку?
 
Алиса словно не слышала приглашения ужинать. Она посмотрела на Вадима, процитировала последние две строки услышанного стихотворения и спросила:
— Что значит «игнорировать себя»?
— Ответ зависит от того, что ты услышала за Своей Стеной, — не сразу ответил Вадим и некоторое время молча изучал горящие угли в костре.
— Что-то, что привело меня сюда, — медленно произнесла Алиса, словно говорила, что думала, а мысль шла долго и мучительно.
— В эти места все сами приходят. Выводят отсюда под руки, — Вадим  поднял расфокусированный взгляд от беснующегося костра и взглянул на Алису. Отблеск живого огня заиграл в его открытом взгляде, — Привычка прятаться — очень древнее занятие.
Покрывало ночи не сумело скрыть его улыбку.
— А если я пришла сюда за истиной? — едва слышно и нараспев спросила Алиса, втягивая голову в плечи, словно боясь ответа.
— Когда идут за истиной, не сомневаются, — улыбка блуждала на его губах. Он снова начал смотреть на костер.
 — Смотри, какой красивый непредсказуемый танец! - через небольшую паузу, по-прежнему разглядывая яркие блики огня он еле слышно произнес, словно говоря самому себе, - Искусство нам дано, чтобы не умереть от этой Истины, - затем повернувшись к Алисе он улыбнулся, -  Ницше знал, о чём говорил. Ему бы здесь заботливо застелили постель... на втором этаже.
Низко, приглушённо, фрагментированно засмеялся заика. Он часто заморгал глазами, также не отрывая свой взгляд от костра.
— А что для вас Истина? — спросила Алиса непонятно кого, потому что она наблюдала за плясками огня в его ограниченном мирке. Словно в нём не было ни капли свободы - только горечь от замкнутости пространства.
— Кровь с молоком, – резко ответил Вадим с какой-то сентиментальной горечью.
— Не понимаю, — повела плечами Алиса.
— Потому что, если поймёшь, чайничек закипит со всех дырочек, — Вадим ткнул на свою голову, — Твой ум старается не понимать, чтобы защитить себя.
И вновь сидящий с хохолком заика разразился странно-далёким смехом.
— Бред! — кинула Алиса в Вадима, сжав кулаки.
Повернувшись к Алисе, Вадим тихо и с несколько заботливыми оттенками в голосе спросил, – Вы знаете, что означает «Посох Аристотеля»?
     Вместо ответа Алиса вопросительно посмотрела на Вадима.
       Вадим, снова повернувшись к костру, аккуратно засунул в него свой посох и начал говорить:
«Иногда это называют «Посох Слепого». 
Алиса по-прежнему молчаливо задала вопрос своим немым взглядом, направленным на говорящего.
 
Вадим спокойно и терпеливо продолжил: «Когда слепому человеку дают трость, он начинает воспринимать внешний мир через кончик этой трости. И трость сливается в восприятии с самой рукой человека, как бы становясь ее продолжением. Границы внешнего мира начинают ощущаться длиной трости». 
 
Вадим снова повернулся к Алисе и, улыбаясь с какой-то странной нежностью, произнес: «Твое личное «Я» становится лишь формой объяснения своих собственных возможностей через понимание обугленного конца палки». 
 
Возникла небольшая пауза. Алиса, размышляя над сказанным, смотрела в огонь, в котором все еще ворочался конец посоха собеседника. 
 
Неожиданно Вадим продолжил с нотками горечи в голосе: «ПОНИМАНИЕ – Это новая религия современности. Трость, которая если не сгорит, то снова превратится в распятие».
 
 
Алиса какое-то время еще смотрела на огонь, размышляя над услышанным. Потом она развернулась в сторону от костра, в то место, откуда она пришла. Темная синева леса с таинственными шорохами скрывали невидимую дверь Алисы.
 
— Как это работает? — спросила она, вглядываясь в темноту леса.
— Что именно? — добродушно переспросил Вадим. 
— Почему мы живем по заповедям этого посоха? — поддавшись немому спокойствию Вадима, Алису вновь притянул вид умиротворения и расслабленности. 
— Какие заповеди могут быть у посоха?! На него опираются, а не живут им. Есть только длина между внешним и внутренним, и человек — прекрасный маркетолог, декоратор этого расстояния! 
 
          -   Получается, что ум-трость — причина всех проблем? — Произнесла Алиса, внимая внутреннему слуху всего происходящего вокруг. Огонь, который копился все предыдущие века, сейчас словно выходил через этот костёр, обливая Алису невидимым дымом.
 
Вадим, улыбнувшись, присел на корточки и достал концом своего посоха дымящуюся, печеную картошку. Затем положил палку рядом с собой на землю. Взяв горячую картошку в руки, он немного погонял ее с одной руки на другую, давая ей немного остыть, сопровождая эти действия своей доброжелательной речью: «Человек живёт по биологическим законам, старательно маскируя их социальными задачами. Ум-личность непрерывно скрывает от самого себя несерьёзность этой игры».
         В ответ Алиса быстро спросила: «Все-таки УМ является причиной всех проблем?!»
 
- О, да! Это его любимая игра – непрерывно обвинять самого себя, – через небольшую паузу, закрыв глаза и впитывая аромат дымящейся картошки, он продолжил,  -  Знаешь почему ты страдаешь? Ты слишком далеко забрела от духа...
 
Алиса, наблюдая за действиями Вадима в какой-то таинственной прострации, словно вспоминая о чем-то далеком и вязком, словно прилипшем к сознанию, полушепотом произнесла: - Однажды я приблизилась к нему настолько близко, что прикоснулась к нему. И это меня сильно Напугало.
        То, с какой интонацией и глубиною  Алиса произнесла слово «Напугало», можно было понять,  что она глубоко в подсознательном хотела снова и снова быть «Напуганной» этой таинственной встречей. Она словно жаждала эту встречу!
 
     Вадим, сидя возле костра, почувствовав эту интонацию, повернулся к Алисе и глянув проницательно в ее глаза, протянул ей дымящуюся картошку вместе с вопросом: - Почему?
 
    Алиса подалась слегка вперед к Вадиму и, взяв с его рук печеную картошку, почувствовала ее слегка обжигающее тепло. Прислушавшись к новому ощущению в соприкосновении с тем, что имеет свою теплоту, она, словно повторяя движение своего собеседника, обхватила нежно картошку. 
Алиса закрыла глаза и, впитывая аромат свежеиспеченной картошки  с каким-то странным благоговением, тихо ответила: «Потому что я начала чувствовать его Любовь ко мне».
 
Вадим, пристально глядя на Алису, спросил: - Почему тогда страшно?
Алиса открыла глаза и, прямо глядя в глаза своего проницательного собеседника, проговорила словно на исповеди, искренно, ярко, без стеснений:  - Его любовь сжигает изнутри все то, что я когда-то ценила, что имело смысл. 
 
Из глаз Алисы слабой, но Откровенной струйкой потекли слезы, которые она не пыталась скрыть.
Алиса устало села на колени перед Вадимом и, выпустив дымящуюся картошку на землю,  продолжила: «Это так похоже на изгнание... Словно тебя выгоняют из дома, в котором тебе было безопасно, в который ты все время что-то затаскивала, который ты так искусно декорировала, перетаскивая мебель из одного угла в другой и радуясь этим переменам». 
 
Алиса посмотрела в глаза своего собеседника, словно в пропасть, на самом краю которой  все еще балансировали все ее надежды и ожидания: - Я так старательно утепляла это жилище, делая его надежным, что и не замечала, что всю жизнь… боялась выйти наружу.
 
Вадим, глядя с глубокой заботой в глаза Алисы, осторожно прикоснулся к запястью ее левой руки и спросил: - Почему?
 
Наверно через минуту... или вечность она ответила самой себе: -Возможно, потому что старалась не потерять все то, что считала своим. Ведь оно казалось таким понятным и надежным.
 
Вадим опустил глаза на рядом лежащий посох и в ответ, слегка улыбаясь, произнес: - Так выглядит посох, если пытаться им собирать в кучу маленький  мирок своих грез. 
Затем еще раз, пристально заглянув в глаза Алисы, спросил: - Если не знаешь, что такое Свобода, как понять, что есть «Надежно»?  Так что же ты решила?
 
Алиса вытерла правой рукой слезу, оставив черный от угля след на лице, и с нотками внутренней уверенности, тихо граничащей с отчаянием, уверенно произнесла: - Не мерить Жизнь потерями!
 
Вадим, улыбнувшись в ответ, произнес: - Какие простые ответы! Не правда ли?
 
Затем с небольшой паузой, словно произнеся самому себе, дополнил: - Самые нужные дороги душой нацарапаны, а не ногами протоптаны.
 
Алиса молчала. Заика уткнулся взглядом в костер и тоже молчал и не шевелился, видимо осмысливая все то, что сейчас в качестве мысли танцевало на костре...
Артем, все это время молчавший, неуклюже, на коленях,  дополз  к костру и, взяв в руки кусок сухой ветки, достал из костра дымящуюся картошку в черной кожуре, к которой прилипли искры от созвездия «Большой медведицы» — Как красиво! – Произнес он, разглядывая глубиной своих  глаз дымящуюся картошку в своих обнаженных руках. 
Что именно красиво было, никто рядом с ним не понял, но каждый подумал о своем.
Затем Артем, посмотрев в костер, добавил, – Невозможно определить аксиому, когда она подменяется качествами презумпции. 
Вокруг Артема все переглянулись... и снова каждый подумал о своем.
 
Алиса повернулась к Вадиму и очень просто спросила то ли у Вадима, то ли у всех собравшихся: - А вы что здесь делаете?
 
Вадим, старательно доставая из костра своим посохом очередную запеченную картошку, с улыбкой на лице и с некоторой непонятной печалью  в голосе, показывая кивком головы на руку, которая держала посох, коротко ответил: - Блуждаю! Здесь удобнее.
Алиса с небольшим удивлением спросила у него: - Вы здесь лечитесь?
Вадим, улыбаясь то ли горячей картошке, которую перебрасывал с одной руки на другую, то ли  посоху, который положил на землю, ответил: - Возможно. Еще решаю ждать ли когда прогорит вся палка или просто отбросить ее...
Алиса в ответ, горько улыбнувшись, добавила: - Если это уже в женском роде, то отбросить уже не стоит усилий...
 
Заика после этих слов немного встрепенулся, достал из кармана маленький прозрачный бокс для лекарств с красными и синими таблетками, достал одну из таблеток. Проглотив таблетку красного цвета и запивая из бутылки с водой, которая также стояла рядом с ним, он весело проговорил: = Нужно во всем соблюдать меру. Иначе можно мало съесть таблеток.
       Затем Тимофей странным образом, уже не заикаясь, внятно, последовательно и рассудочно произнес: - А знаете почему в основном заикаются на согласных звуках? Не обязательно, но в основном... Гласные свободно произносятся, потому что они из твоего голоса состоят.  Ими петь можно! А вот согласные.... Там уже тон нужен и шум. В них уже меньше твоего собственного голоса. Твой язык, твоя гортань, зубы, губы, все в тебе начинает сопротивляться, если начинаешь врать своему собственному звучанию.  Заикам необходимо петь научиться, но только своей внутренней музыкой!
 
Алиса, внимательней присмотревшись к говорящему, мягко спросила у него: - Ты научился петь собою?
Тимофей отвел взгляд от Алисы и, заикаясь, произнес, глядя куда-то в сторону: - Дд..а. Я пп..ою   хх..орошшо. Когда один, и никто не смотрит, пою еще лучше. Мне нравится мое одиночество. Меньше поводов врать себе.
 
Вадим,  улыбаясь, дополнил реплику Тимофея:  - Какая прекрасная метафора  безумия с запахом еловых шишек и со вкусом себя!
 
Пламя колыхнулось, отзываясь на реплику, словно вторило разговору собравшихся вокруг костра людей. Внутри огня что-то издало уютный легкий треск, придавая теплый объем происходящему.
 
Вадим проследил за взглядом Алисы на этот треск. Взгляд, который не был наполнен страхом, но словно манил ее восприятие к неизвестности. Затем он сам стал любоваться ало-рыжим танцем огня, который уже вроде и не бесновался, но, словно напоминая о чем-то далеком и знакомом, неумолимо притягивал к себе взгляд собравшихся возле огня людей.
    Неожиданно в лесу раздался дикий женский крик отражаясь эхом в глубине ночного леса. Люди возле костра не сговариваясь обернулись за спину в сторону темного.



Ферма Единорогов
 
      Алиса  проснулась на своей кровати в комнате дежурного врача. Женский крик за дверью с истерикой и ужасом продолжал звучать, отражаясь от стен больничного коридора, проникая в комнату Алисы. 
 
    Открыв глаза, Алиса застыла в нерешительности, словно встретилась взглядом с самой собой в зеркале сновидений. Шелест ветвей леса еще продолжал звучать в ушах, понемногу приглушая звук.
 
    Медленно она прикоснулась к волосам, словно пыталась понять, что она есть в этом мире, несмотря на произошедший разговор возле костра. Небольшая дрожь прошла по влажному от пота телу.
 
     Стряхнув остатки шума в ушах, Алиса прислушалась. Где-то в коридоре засуетились люди. Слышались робкие разговоры. 
Алиса робко приподнялась на кровати, еще не понимая где сон, а где реальность. В сумраке помещения она оглянулась вокруг, затем также осторожно встала с кровати, накинув на себя свое платье и вышла в коридор больницы, освещенный слабым дежурным светом. Из больничных палат, кто в халатах, кто в ночных пижамах на крик осторожно выходили люди. 
В дальнем конце холла больничного крыла, возле самого лифта уже столпилось человек двенадцать.
 
      За широкими стеклами окон коридора мелькали сигнальные красно-синие огни полицейских машин, которые ещё сильнее усиливали тревогу и непонимание происходящего. 
 
      Собравшиеся на секунду прервали гул, внимательно осмотрели возникшую перед ними Алису и продолжили бессмысленное и бессловесное общение. Кто в униформе по долгу службы, кто в пижаме — сейчас они были равны перед неизвестностью и ощущением нависшей угрозы.  
       У самых дверей лифта, подбоченившись, стоял средних лет мужчина  в военной форме, в бронежилете  и, словно скучая, играл с автоматом, который небрежно держал наперевес и смотрел куда-то вдаль. Рядом с ним стоял пожилой не высокого роста мужчина и внимательно разглядывал автомат, все время намереваясь дотронуться до него.
      Алиса только собралась пройти дальше, как один из санитаров громко высморкался в руку, сунул её в карман и слегка поёрзал ею. Спустя пару мгновений этот санитар уже чистыми руками и носом помогал коллеге. И только сейчас Алиса посмотрела на пол и увидела мужчину охранника.       Он лежал в странной позе, неуклюже раскинув ноги и руки. В полусумрачном освещении дежурных ламп на вывернутой ладони правой руки виднелось какое-то темно-бордовое пятно. Присмотревшись внимательно из-за спины впереди стоявшего человека, она увидела как с головы лежащего на полу человека стекает кровь.

      В толпе стоявших людей, слегка расталкивая их своими плечами, появился Вадим. Он по-прежнему держал в руках палку, с которой был в лесу. Конец этого импровизированного посоха странным образом еще дымился. Подойдя к телу и нагнувшись над ним, он прикоснулся к телу человека, на мгновение замер и, неожиданно выпрямившись, выкрикнул: «Бог мертв!»

       На какое-то время вокруг воцарилась тишина. Кто-то из пациентов обнимал ранее кричащую женщину, из глаз которой продолжали литься слезы. Двое охранников и санитар, которые  суетились рядом с лежащим телом, внимательно посмотрели на Вадима.  В этой воцарившейся тишине лишь двери лифта продолжали лениво закрываться и открываться, натыкаясь на ноги лежащего человека. 
       Звуки периодически то повышали свою тональность, то приглушались, будто уставали от безысходности — это заполнялоголову Алисы странным чувством замкнутости. 
 
        Неожиданно и без того широкий коридор стал буквально порталом: под потоком запылало основное освещение. Алиса заморгала от неожиданности и стала блуждать взглядом по стенам и полу помещения. Почти впритык с лифтом Алиса заметила зарешеченную, но открытую дверь. Учитывая засовы и уровень охраны пациентов, это было странно. Приглядевшись, Алиса заметила, что дверная ручка этой двери была в алых неаккуратных пятнах. В ушах девушки пронзительно снова зашелестели ветви ночного леса.

       Один из охранников включил фонарь и вышел во двор. Он обернулся, осмотрел собравшихся, словно прощался и прикрыл за собой дверь. Спустя полминуты он буквально вбежал обратно. Закрывая дверь, его спина ещё успела получить чей-то властный командный крик: «Никому не выходить из помещения».
 
— Кто видел нашего монашка? Может он сбежал? — спросил из толпы шахматист Тихомир.
— Кажется его выписали вчера, а может на второй этаж перевели, — в ответ прозвучал чей-то мужской голос.
Рядом с Тихомиром стоял Вадим. После своей короткой реплики он был спокоен, как старинный индийский храм, молчаливый и величественный, наблюдающий века и поколения.
        Неожиданно из-за спины Вадима показался Тимофей. Алиса не смогла сдержать легкую улыбку - в его левой руке по-прежнему была неочищенная и недоеденная печёная картошка, которая также странным образом продолжала ароматно дымиться. Смотря на тело, лежащее на полу, он одновременно правой рукой посыпал печеную картошку солью и аппетитно кусал ее края. Затем, увидев Алису, он приветливо улыбнулся и предложил ей: «Будете?» 
— Мне это всё ещё снится? — вместо ответа спросила Алиса и слегка улыбаясь, замотала головой. Напряженный голос и скулы выдавали тревожность. 
— Нет конечно. Ты не спишь, — за Тимофея ответил Вадим, не сводя свой взгляд с тела, — Ты снишься себе!
Затем переведя взгляд на Алису, он добавил: «Очевидно, здесь на первом этаже искать намного удобнее. Значительно меньше рисков, чем наверху».
— Откуда вы можете это знать? — Алиса неподвижно смотрела на Вадима. 
— Я когда-то работал Там наверху, — Вадим слегка дернул посохом к верху, затем окинул взглядом собравшихся возле лифта. 
         — Работали? — удивилась Алиса.
Вадим слегка подался вперёд к Алисе и перешёл на шёпот: «Психиатром».
Неожиданно кто-то схватил рукой плечо Алисы. Это было неожиданно и от этого больно. Но скорее не от физического прикосновения, а то, с какой внутренней бесстрастностью это было сделано.
Алиса обернулась. Перед ней стоял Виктор. Его лицо больше походило на маску: «Не переживай. Сейчас разберёмся», – произнес он.

Виктор смотрел на Алису каким-то странным пустым взглядом и на этом фоне его слова казались более пугающими, чем само происходящее.

  Военный с автоматом при виде Виктора тут же выпрямился и отдал честь, словно перед ним был не директор частной компании, а его командир. Виктор сумрачно кивнул в ответ и стал отдавать санитарам и охранниками  распоряжения. Внутренней охране клиники он велел перенести тело в лифт, с санитарами он пошептался, отведя их немного в сторону. Затем повернулся к толпе пациентов, которых давно уже покинул сон, и попросил разойтись. Делал он это строго, но мягко. Его сдержанный голос слился с эмоциональными командами и окриками санитаров, требующими всем разойтись.
 
     Охранники взяли за руки и за ноги лежащего человека и перенесли его в лифт. За ними зашёл Виктор и лифт закрылся. Он ни разу больше не посмотрел на Алису, полностью переключившись на свою работу.

      Люди понемногу начали расходиться. Лишь несколько любопытных продолжали разглядывать на полу небольшую алую лужицу, пока не пришла техничка и не смыла уже начинавшее сворачиваться пятно. Пожилой мужчина, который так трогательно и внимательно разглядывал автомат военного, снова подошёл к нему и начал трогать на нём бронежилет. Улыбки блуждали на лицах обоих. Однако на лице одного застыл сарказм, лицо другого словно вернулось в детство. 
— А показания кто будет брать? — спросил кто-то неуверенно из собравшихся пациентов, — Как же следственный эксперимент и всё такое?
     Алиса развернулась, посмотрела на мелькающие в темноте за окном огни фонарей и двинулась по коридору в сторону окна, выходившего во двор. Там она села на подоконник и стала рассматривать происходящее за решёткой.
          К ней подошёл Тимофей и буквально обратил на себя внимание, заглянув Алисе в глаза так, что не заметить его было невозможно.
— Давно со второго этажа ничего не падало, — в его голосе звучал сдержанный смех, — Уже месяц как.
С этими словами он забрался рядом на подоконник и стал высматривать что-то на стекле. В его руках по-прежнему былапечёная картошка.
— Можно я с вами? — послышалось Алисе откуда-то снизу. На полу возле Алисы, почти у её ног, сидел мужчина, с которым ей довелось поиграть в шахматы. 
— Так быстро остывает, — Тимофей явно наслаждался картофелиной. — С костра самый кайф есть. Сейчас уже как бумага. Сырая, холодная.
     Затем несколько суетливо, раздумывая куда положить недоеденный картофель, он неловко засунул клубень в карман. Алиса и мужчина внизу бесстрастно наблюдали за хаотичными движениями Тимофея. Тот же, закончив и вытерев руки от сажи об штаны, выдохнув, продолжил: 
— Знаете, я, когда вижу кровь, всегда возбуждаюсь и хочу приключений.
— Кому-то, кажется, удалось убежать, — подал голос Тихомир. 

     Алиса продолжала смотреть на улицу, которая понемногу начинала бледнеть от неустанно приближающегося неминуемого рассвета.  
Алиса поймала себя на мысли, что в ней нет никакого волнения. Не было даже намека на какие-то переживания. Вернее все воспринималось не столько как пустота, но как то, что регистрировало и саму попытку просканировать свои состояния. Она неожиданно обнаружила саму себя сидящую на подоконнике. Самое странное  — любые проявляющиеся, даже легкие состояния виделись ею как прозрачный дым и искры от костра, рвущиеся куда-то вверх, к которым она словно не имела никакого отношения и в то же время вальсировала с этими состояниями.  
     В отражении стекла она увидела Артёма, который был в своей привычной странной пижаме. Подойдя доверительно близко к людям, он также стал что-то высматривать за стеклом. 
 
     За окном во внутреннем дворе клиники в бледно-светлом освещении раннего утра суетились четверо военных в бронежилетах. За спиной каждого висело по боевому автомату, в руке каждого — по включённому фонарю. Сквозь сетку забора на проезжей части дороги моргали фары армейских двух тяжелых бронеавтомобилей в сопровождении полицейских машин. Мигалки на их крышах продолжали бесшумно пронзать сине-красными огнями пространство вокруг себя.
 
     Возле одной из армейских машин стояли двое офицеров, один из которых что-то говорил в рацию. В воздухе всё также висела какая-то таинственная недосказанность происходящего.
Во внутреннем дворике двое военных уединились в одном из углов и что-то изучали, подсвечивая себе фонарями угловой металлический столб, на котором крепилась сетка-рабица. Остальные военные что-то искали на другом конце замкнутого пространства, блуждая по периметру забора и проверяя его целостность.
— Отсюда часто убегали? — Спросила Алиса и посмотрела на Тимофея. Тот уже успел отряхнуть руки и вконец расстаться со своим поздним ужином. 
— Часто? — он усмехнулся, — Отсюда мало, кто хочет убегать. Это же санаторий. Это оттуда сбегают.
С этими словами он показал указательным пальцем на потолок.
К ним подошли еще два человека, которые в первую встречу в столовой смеялись над Алисой. Сейчас их смиренные лица выражали спокойствие. 
 
       Тот что побольше, которого называли Вова, облокотился на стену рядом с проемом окна и через плечо Тимофея стал всматриваться в работающих и блуждающих ещё в полумраке военных. 
Евгений же встал рядом с Алисой, также прислонившись спиной к стене. Закрыв глаза, он сначала принюхался к запаху её волос, затем также как все возле подоконника начал смотреть на происходящее на улице.

        Постепенно гул коридора утихал, часть разбуженных разошлись по своим палатам, решив попытаться ухватиться за остатки сна. Свет коридора стал сереть и тускнеть, вновь уступая пальму первенства утреннему восходу. Такую картину застал Вадим, который явился перед всеми со своим посохом в правой руке.
          Он остановился напротив подоконника, который был центром стихийно создавшейся композиции, любовался какое-то время и затем, устало улыбаясь, произнес,  - Какая прекрасная ферма Единорогов!
      Он указал головой на происходящее за окном и слегка стукнул посохом по кафелю пола, опираясь на него: «Телевизор смотрите?
— Стараемся программу переключить, — улыбнулась Алиса в ответ, посмотрев на Вадима.
— Постарайтесь найти передачу «Квартирный вопрос». Здесь давно необходимо перестановку сделать, — без тени иронии сказал Вадим. Потом развернулся в пол оборота и добавил будто никому и всем сразу, — Устал. Пойду отдохну немного.
Алиса какое-то время смотрела туда, где скрылся мужчина с посохом, затем вновь обратилась к Тимофею: 
— А что там на втором этаже?
Если бы Тимофей был лучиной, то он бы тут же вспыхнул. Он поёрзал, оглядел собравшихся, слегка ошалел и отшатнулся от незамеченного ранее Вовы у себя за спиной, достал из кармана поллитровую пустую бутылку с приклеенным к наружной части дна бутылки маленьким плоским уже горящим фонариком и затараторил.
Алиса шёпотом прочитала: «Яблочный уксус 9%», на что Тимофей виновато пожал плечами: 
— Это когда-то моим успокоительным было.

     Внутри бутылки Алиса высмотрела муху и осу. Тимофей, бережно держа бутылку обеими руками, медленно поднёс её ближе к Алисе.
— Знаете, если дно бутылки снаружи осветить лампочкой и в саму бутылку поместить осу и муху, то муха выберется оттуда гораздо быстрее осы, которая намного умнее мухи, — Тимофей заворожённо смотрел на бутылку. — А знаете почему? Оса к свету стремится и бьётся только о дно бутылки. А муха с дуру начинает метаться повсюду. И понимаете, ведь находит, дура, выход из горлышка. Определённо, тупая муха!
— Это к чему? — от громкого голоса неожиданного заговорившего Вовы у себя за спиной, Тимофей вздрогнул, но бутылка при этом не шелохнулась.
— К тому, что никто не говорит, как они туда попали. Вот в чём вопрос!
Он начинает смеяться от своей мысли, торжественно возвышаясь над собравшимися.
— Дисаутогностики! — задумчиво произнесла Алиса. 
В это время в сторону, куда скрылся Вадим, проходил лысоватый пожилой мужчина в темно-сером халате: «Наверное скоро уже завтрак. Сколько сейчас времени?» — он остановился напротив окна, но не смотрел ни в него, ни на собравшихся. Он, скорее, видел кого-то внутри себя. Поэтому вопрос прозвучал неуверенно и не очень громко.
Затем будто проснулся и увидел смотрящие на него несколько пар глаз, в которых читалось недоумение и сочувствие. 
— Я себя идентифицирую со здоровым человеком! — словно оправдываясь, ответил мужчина и пожал плечами.
— Времени нет. Предупредительный выстрел будет сразу в голову, - сказал грозно Вова, осматривая случайного прохожего с головы до ног.
— Да! Да, конечно. Времени нет, — закивал головой мужчина с лысиной и покраснел. Сумерки почти сошли на нет, поэтому стала и отчётливее бледность остальных. Старик развернулся и двинулся в своем направлении, продолжая бубнить, — Наверное, манная каша на завтрак будет. Надо маслица на добавочку попросить.
Евгений внимательно следил за этим странным пациентом, наблюдал за бормотанием, будто учился читать по губам, затем почти ему в спину торжественно произнёс:
— Прогнозом занимается!

       Шахматист, сидевший на полу, также не остался в стороне, окатил человека своим взглядом и произнес: «С чем бы ни идентифицировали себя, это редко бывает сам человек. Неудобно им быть».
Артём, отряхнув невидимую пыль со своей пижамы, поддержал шахматиста, но при этом глядя в окно, сказал: «Сложно быть внутри статуса знаний о себе. Во внешнем мире нет референтного синтеза к образу «я». Образ о себе — это всего лишь механизм социальной репрезентации. Но человек верит, что он кто-то и очень сильно устаёт от этого». 
На лице не проскользнуло ни единой эмоции.
Вова оглядел собравшихся, чуть больше задержавшись на Артёме и Алисе.
— Мне кажется, что для дураков мы слишком умные, — он вскинул брови, от чего стал похож больше на милого влюблённого, нежели на возвышающегося над остальными почти атлета. 
— Мы и среди умных, кажется, слишком умные. А это уже опасно. Из бутылки не вылезешь, — слегка запинаясь, добавил Тимофей. 
— Алиса не дурак. Она Дура! — воскликнул Евгений и через паузу с особой нежностью и придыханием добавил, — Она ведь женщина!
Шахматист обернулся к Владимиру: «Здесь лучше не показывать свои способности. Дольше лечиться придётся».
— Быть живым, это всегда немного больно. Да ведь? — Тимофей стал смотреть на улицу.
— Главное, перед самим собою унылым говном не будь, — с тем же азартом, но с нотками раздражения сказал Евгений, —Тогда с людьми легче становится. У меня не получается. Ведь знаю об этом, но вот, сука, не получается. 
— Не выбирай наказание раньше, чем вину. Иначе совсем заблудишься, —  произнесла Алиса. 
Вова разглядывал в окне действия военных. 
— А я сегодня выписываюсь, — сказал обыденно шахматист и чуть привстал. 
— Как же мы теперь без тебя то?! — С нескрываемой иронией спросил Вова, продолжая наблюдать уже вовсю гуляющий рассвет. 
— Здесь ещё и выписывают с такими талантами? — удивилась Алиса. 
Все собравшиеся возле окна заулыбались.
— Условно-досрочно, — решился ответить Евгений после небольшой паузы, — Как с карусели выпрыгнуть-то? Мы ведь там под надзором большого брата. 

       Военные продолжали суетиться, словно выполняли приказ этого самого «большого брата», который неустанно и круглогодично наблюдал за всеми. Двое всё еще шептались и что-то доказывали друг другу, двое уже по второму разу проходили по периметру дворика и искали прорехи в нём.  Птицы  просыпались и подавали свои первые нестройные звонкие голоса, утро настало точно по расписанию.

     В руках Тимофея по-прежнему была бутылка с насекомыми. Только муха уже почти добралась до горлышка. Алиса и Тимофей с замиранием смотрели на происходящее на стеклянной арене. Наконец муха выпорхнула наружу и улетела. Улыбка Тимофея была искренней, хоть и чуть грустной. 
— Свободной стала!... — торжественно произнёс Тимофей, наблюдая за полетом мухи, — Говно полетела искать!
Где-то в глубине фойе заскрипели дверцы лифта и через мгновение на этаже появился Виктор. 
Он подошёл к подоконнику и посмотрел на Алису:
— Давай пройдём ко мне.
Алиса без слов и не смотря на стоявших рядом пациентов и собеседников, соскользнула с подоконника и двинулась за ним.
— Что с охранником? — спросила она на ходу.
— Ничего страшного. Контужен и немного крови потерял, — ответил Виктор. 
— Что произошло? — Спросил Артём, не сводя с Виктора своего взгляда.
Виктор взял Алису под руку, чтобы она не передумала идти с ним и ответил, обернувшись:
— Здесь всегда что-то происходит.
Ни пафоса, ни иронии, ни зла не было в его голосе. 
Тимофей поднялся с подоконника, выпрямился, сжимая в руке бутылку с осой, запинаясь и с некоторым нервозностью в интонации произнёс: - Вы... её... не обижайте там.
  Шахматист, сидевший всё это время рядом с Алисой, тоже угрожающе привстал с пола и с вызовом посмотрел на Виктора.  Владимир же развернулся в сторону уходящих, сложил руки на груди и стал наблюдать за их неспешными шагами.
Виктор молча шёл, будто никого не слышал. Он также держал Алису под локоть и смотрел только перед собой. Лишь уже около своего кабинета он обернулся и удивлённо посмотрел на оставшуюся вдали группу людей. 
      Тимофей слегка прищурил глаза и с приоткрытым ртом смотрел вслед паре. Затем медленно выдохнул, засунул руки в карман и, достав оттуда недоеденный клубень, сжал его в руках. Картошка рассыпалась по полу, словно упавший собранный пазл. 
 
      Виктор вошёл в пустую приёмную своего кабинета, пропустил Алису и закрыл дверь. Войдя в кабинет, Алиса не сразу поняла кто перед ней - в кресле руководителя сидел Алексей в том же костюме, в котором последние два часа был Виктор, только без галстука и пиджака. Они аккуратно были повешены на спинку кресла. Рукав рубашки левой руки был завернут, и сама рука была перевязана бинтом. 
Как только Алексей увидел Алису, то привстал и улыбаясь произнес: «Я рад, что мы снова все вместе в нашем любовном разностороннем треугольнике».
 

 
Гомункулус
 
Алиса на какое-то время замерла. Она покраснела и стала задыхаться, переводя взгляд с Алексея на Виктора и обратно. Последний:
— Я продолжаю сниться? — вскинула брови Алиса и по очереди посмотрела на обоих. — Я ведь никому не подыгрываю сейчас.
— Ты теперь просто заражена, — улыбнулся Алексей.
— Чем?
— Поиском ответов. Это немного безумно. Не правда ли? — улыбка не сходила с его уст.
— Ничего не понимаю. Что происходит здесь? — замотала головой Алиса, так и оставаясь на одном месте. Было душно и зябко. На её лбу проступил пот, но хотелось нырнуть в горячую ванну.
Алексей оглядел Алису, перевел внимание на молчаливого и застывшего Виктора и вновь улыбнулся: -  Насколько ты уверена, что сама не страдаешь раздвоением личности?
У Алисы от этой мысли резко закружилась голова. Она слегка пошатнулась, едва не потеряв равновесие, и на какое-то время закрыла глаза, осмысливая услышанное.
 
Алексей, уже не улыбаясь, внимательно разглядывая Алису, вопросительно произнес: «Прокрути внимательно все, что происходило с тобой в ближайшее время. Может тебя посетят интересные мысли, к которым ты будешь готова». Затем пристально вглядываясь в застывшее выражение лица Алисы, он спросил: «Когда ты была собой?»
 
Алиса продолжала молчать, пытаясь зацепиться за карусель мыслей, чтобы не исчезнуть из самовосприятия. Страх словно скакал перед ней в своем шаманском ритуальном танце, желая запрыгнуть в нее. Неожиданно она практически выкрикнула: «Нет, этого не может быть!»
Алексей продолжал внимательно смотреть на нее, даже не вздрогнув от ее крика. Затем он степенно и беспристрастно произнес: «Хорошо. Как скажешь». Печаль проскользнула на его лице и скрылась за еле заметной улыбкой. Он встал со своего места и не спеша прошел к окну, поправляя на ходу рукав рубашки.
  – Скоро аутисты будут раскупаться быстрее беспилотников на войне, – с какой-то странной грустью произнес он, подойдя к окну с закрытыми жалюзи и посмотрел на улицу сквозь тонкие щели между шторками.
 
— Почему? - Спросила Алиса, скорее не столько задавая свой вопрос, сколько пытаясь привести себя в прежнее состояние.
— Вопросом Сознания занялась психохирургия! Медицина всегда прогрессировала во времена священных войн. Материала для экспериментов больше, а ответственности все меньше.
— Бизнес на крови, — выдохнула Алиса, сделала шаг вперёд и села в кресло.
— Можно и без крови, — Алексей  поднял жалюзи. В комнату стал проникать утренней свет. — Выявляешь, к примеру, у аутиста его способности. Усиливаешь их гарниром дополнительных сенсорных качеств, приправляешь щепоткой гормональных инстинктов и всё это маринуешь в чудесном коктейле гипнотических установок. И это психооружие можно упаковывать в солдатскую униформу... Или в деловой костюм для переговоров о приватизации Гренландии.
— У вас здесь лаборатория? — спросила Алиса, немного приходя в себя. Ей еще было трудно дышать, но она держалась.
Алексей подошёл к Алисе, опёрся о края её кресла и, улыбаясь, с тонкими нотками вызова произнёс:
 — Ты находишься в эпицентре этого селективного инкубатора невероятных возможностей человека! — Он прошёл к двери и плотно закрыл её, продолжая говорить. — Мы достаточно продуктивно работали с Виктором, исследуя мозг человека на предмет его способностей. С самого начала мне нравилось работать над исцелением людей. Но меня никогда не допускали до конечных результатов наших трудов, пока однажды... не появилась ты… Ты появилась, одновременно принеся с собой боль и надежду.
Он говорил последние фразы вполголоса, грустно и с поникшими плечами.
— И что случилось с моим появлением?
— С твоим появлением я стал задаваться вопросами. Ты придала мне сил в стремлении понять кто я за пределами мыслей о себе, — тем же тоном ответил мужчина. — Виктор увидел, как во мне благодаря этому стало возникать все больше различных экстра способностей.
Алексей прошёл к своему креслу, по дороге погладив голову все ещё молчаливого Виктора, и устало плюхнулся в кресло. Затем снова пристально всмотрелся в Алису.
— Но он не мог заметить, как благодаря тебе я формировал в чертогах его разума мир своего восприятия. Я есть тот, кто есть из-за тебя. Ты привнесла в меня жажду Быть, которую я никогда не утолю.
— Кто ты?
От неожиданного стука в дверь Алиса подскочила и испуганно посмотрела на Алексея, на Виктора, затем на дверь. Никто из них не сделал ни попытки что-либо предпринять. Поэтому человек снаружи не дождался и вошёл без приглашения.
— Разрешите войти? — в комнате сначала раздался низкий мужской голос, затем в ней появился в офицерской форме капитан. Высокий мужчина в военной форме и с бородой. — Виктор Анатольевич, мы обыскали всё по периметру больницы. Собака взяла след, но она привела нас к вашим дверям.
— Ничего удивительного, — слегка повёл подбородком Виктор, словно ему сильно давил галстук. — Я самый первый всё обследовал, в том числе по следам прошёл до дороги, где, видимо, стояла машина, в которой он и уехал. Потом вернулся в свой рабочий кабинет.
Алиса от неожиданности и удивления застыла в кресле, до побеления костяшек пальцев сжав его подлокотники. Она уже забыла про Алексея, который только что почти нависал и угрожал. Она и не увидела его: в кожаном кресле руководителя сидел Виктор. На нём идеально сидел пиджак индивидуального пошива и шёлковый галстук. С деловым видом, держа всё под усиленным контролем, он общался с вошедшим. Она сглотнула и заморгала.
— Пусть ваши сыскари всё внимательно проверят на втором этаже. Доложите, как выполните, — продолжил Виктор, не обращая на Алису внимания.
Офицер взял под козырёк и напоследок не громко, но четко отрекомендовался:
— Есть!
Затем он развернулся и скрылся за дверью, плотно закрыв её снаружи. Казалось, Алису он не заметил: так всецело он был поглощён мнением и реакцией Виктора.
Алиса с удивлением продолжала смотреть на Виктора. Затем она дёрнулась и обернулась посмотреть на стул, где тот сидел ещё буквально минуту назад. Никто там больше не сидел. На столе по-прежнему лежал лишь пистолет, направленный дулом на неё.
Она перевела внимание с пистолета на Виктора, но там уже в светло-голубой рубашке, на локте которой начали проступать красные пятна от крови, находился Алексей. Взгляд её застыл, брови слегка приподнялись, рот едва заметно раскрылся — на её лице читалось искреннее недоумение.
Она была растеряна, но ее психика в качестве самозащиты начинала приобретать вязкую отрешенность, в которой продолжать думать и анализировать становилось все труднее.
 
         — Что... Что происходит? — с трудом вымолвила Алиса.
— Ты ведь неоднократно сама участвовала в этом маскараде, — развёл руками Виктор и натянуто улыбнулся.
— Но раньше я и сама принимала в этом решение.
— Игра с формами слишком реалистично сливается с ментальными фантомами, если не различать границу между реальным и воображаемым, — это был уже Алексей.
— Не понимаю.
         — Создать свой виртуальный мир и потом пытаться оттуда выбраться — благодатная почва для невроза существования!
Алиса побледнела. В её  глазах не было ни искр, ни вопросов: лишь удивление, граничащее с осознанием какой-то важной мысли.
— Всё так переплетено, что не заметно, где начинается мёртвое и завершается живое, — устало и задумчиво произнесла она.
 
Звонок стационарного телефона прервал её фразу. Алиса никак не отреагировала, продолжив сидеть и смотреть перед собой. Алексей снял трубку.
— Что у вас там происходит? — мужской хриплый голос, шипя динамиками телефона, врывался в кабинет. — Почему у вас из клиники бегут наши специалисты? В чём дело?
— Сергей Филиппович, — прокашлялся Алексей и заговорил голосом Виктора. — Сейчас ведётся работа по поиску. По результату я составлю подробный доклад о случившемся и о мерах дополнительной безопасности и реорганизации клиники.
— Что? — буквально крик души из недр глубокого непонимания. — Какая ещё реорганизация, твою мать?! Это самое эффективное подразделение, которое имеется в нашей подразделении ЧВК! Не забывай Виктор, всё это Шоу оплачивает моё ведомство.
— Это всего лишь предложение, — ответил Алексей и спокойно положил трубку на место, недослушав следующую гневную реплику собеседника.
 
Телефонный аппарат вновь известил о требованиях звонившего. Алексей медленно встал и оторвал от стационарного телефона провод. Затем он оглянулся и налил себе из графина воду. Застыв со стаканом воды, он стал смотреть на натянутую поверхность прозрачной жидкости и словно в каком-то трансе указательным пальцем левой руки стал водить по её поверхности.
Алиса с замиранием наблюдала его действия, боясь его следующего движения. Но мужчина словно перезагрузился, медленно отпил из стакана воду и прикрыл глаза, будто это был его первый глоток воды за последнюю неделю.
— Быть самостоятельным — непростое занятие, — медленно произнёс он, всё также наблюдая за успокаивающейся поверхностью водной глади.
 
— Кто ты? — всё также не отрывая глаз от Алексея, спросила Алиса.
Мужчина посмотрел на Алису, затем в окно.
— Гомункулус! Человечек, выращенный в колбе. Неожиданно повзрослевший 10-летний мальчик. — Ответил Алексей медленно и почти шёпотом. Его взгляд вновь был устремлён на Алису. В руках у него оказалась стеклянная матрёшка. Раскрыв её, Алексей достал игрушку поменьше, повертел в руках и поднёс к уху. Внутри прозрачной игрушки гулко перекатывалось ее последнее стеклянное подобие.
— Кто сбежал сегодня из клиники? — Алиса не выдержала долгого молчания и спросила наконец.
— Ещё одна неприкаянная душа, — вздохнул Алексей, всё также наблюдая за Алисой, пытаясь что-то разглядеть либо найти в её глазах. Матрёшка была уже на столе.
— Зачем ты привёз меня обратно в клинику?
— Разве не ты сделала этот выбор? Свобода воли! — улыбнулся Алексей одними губами. Бледность его лица начинала контрастировать с ярким окном, в которое начинали просачиваться лучи солнца. — Мне необходимо помочь ещё одному человеку, и ты освещаешь мой путь.
— Кому помочь? — Алиса откинулась на спинку стула. Затем повернулась в сторону пистолета Виктора, дуло которого по-прежнему смотрело на неё.
Алексей заметив её взгляд, вздохнул, подошёл к краю стола, взял пистолет и вернул его в шкаф, откуда его когда-то достал Виктор. Заставив оружие книгами, он медленно провёл по корочкам, мельком читая названия и авторов. Неожиданно он обернулся к Алисе.
— Как ты начал захватывать сознание Виктора? - спросила Алиса, глядя в спину Алексея.
— Сознание Виктора?! — Алексей отошёл от шкафа к окну. Едва вздохнув, он улыбнулся, — Мы всего лишь два солнечных зайчика, воюющие за свои дырки в крыше. Борцы за тумблер, который включает свет. — Он резко обернулся к Алисе, будто увидел что-то странное, и сказал, — Видимо, у людей  ничего не может быть без этого Света.
Алиса вцепилась в подлокотники кресла. Сердце билось и с шумом качало кровь, силясь донести её до мозга и позволить ей понять сказанное. Алексей же тем временем вновь разглядывал дневной пейзаж за окном. Его голос прозвучал негромко, словно он говорил только с самим собой: «Это так тонко - распознавать себя самим Светом. Когда осознаёшь, что тебя нет, становится естественно переживать Это», – улыбнувшись, он повернулся к Алисе.
 
— Не просто быть человеком? —  спросил Алексей.
Алиса  приподнялась со стула, не сводя своего проницательно и удивленного взгляда с мужчины.
— Ты это чувствуешь?! – спросила она полушепотом, словно боялась спугнуть легкое наваждение, скользнувшее в восприятии.
Алексей оторвался взглядом от окна и, развернувшись, посмотрел на Алису, прислушиваясь к интонации, с которой спросила Алиса.
 
От этого взгляда у Алисы задержалось дыхание. Она замерла на месте, также не сводя взгляд с Алексея.
— Ты тоже? – все также полушепотом спросил он.
Подойдя к Алисе, Алексей взял кисть ее левой руки и сказал:
— Скоро клиника может полностью перейти на казарменное положение, которое назовут карантином. Тебе надо уходить отсюда. Всё необходимое у тебя есть.
— А как же ты? — она тревожно посмотрела на телефон с оторванным проводом.
— Мне необходимо здесь кое-что ещё сделать, - сказал он куда-то в пространство и затем, пронзая взглядом Алису, дополнил, -  Помоги мне в этом!
— Что мне надо сделать?
— Стань счастливой!
— Ты прощаешься со мной?
Алексей ничего не ответил и продолжал смотреть на Алису. Та тоже ловила каждый его взгляд и движение.
В ее восприятии пронеслись яркой картинкой букет Эустом в пустой голубой вазе и написанное Алексеем на белоснежной салфетке «Я люблю тебя». Алиса не осознала, почему прикрыла глаза и стала тянуться к Алексею. Медленно, мгновение за мгновением. Вдох за выдохом. Пока не прильнула к его губам. Его поцелуй был теплым и лёгким, настолько воздушным, словно она прильнула губами к свежим облакам в небесах, принимающих в своих объятиях и ее саму, всю без остатка... Ее восприятие будто снова наполнилось жизнью. Она не спешила оторваться от Алексея, впитывая в себя нежность и глубину происходящего. Затем она открыла глаза и посмотрела на Алексея. Алиса почувствовала стеклянную матрешку в ладонях своей руки, которую незаметно передал ей Алексей.
Глядя в ее глаза он улыбался передавая вместе с маленькой стеклянной игрушкой на каком-то тонком чувственном ощущении тихую радость, нежность, заботу и грусть, и еще что-то, что уже переживалось вне времени...



В клинике

Алиса вышла из кабинета и осмотрелась. Возле подоконника уже никого не было. Одна створка окна была открыта. Алиса подошла и посмотрела в открытое окно во двор. На освещенной солнцем внутреннем дворе также никого не было видно.
          Только лучи солнца откровенно напоминали о себе, рисуя на зеленой поверхности двора едва заметные паутины теней от сетки ограды.
Алиса дошла до своей комнаты. Присев на кровать она увидела на прикроватной тумбе книги, которые были обильно осыпаны бело фиолетовыми лепестками. Она механически бросила в рыжую сумку вместе с лепестками от цветов свои книги, и на какое-то время застыла глядя на вазу с водой в которой стоял букет эустом.


Спустя минуту она уже шла по коридору клиники по направлению к выходу. В руках у неё была рыжая кожаная сумка.
Под информационным щитом с фотографиями врачей, она увидела Виктора, который сидел на полу и пустым взглядом рассматривал идеально чистую кафельную плитку.
Глядя на Виктора она только сейчас начинала ощущать как в ее восприятии происходят изменения в одном и том же человеке. При всем том, что раньше в изменчивости форм именно Виктор задавал правила игры.
Алиса рассматривая Виктора, так непривычно сидящего на полу поджав ноги, подошла к нему поближе и села рядом с ним.
Виктор услышал шорох её шагов и поднял свой пустой взгляд похожий на взгляд человека, который только проснулся и еще не мог понять где он находиться. Затем что-то вспомнив он отвернулся от Алисы словно стеснялся ее и спросил, — Почему ты не уехала?
Алиса проницательно глядя на Виктора ждала что он посмотрит на нее.
— Я тебе нужна была, только для того чтобы воздействовать на Алексея?
Виктор молчал, по-прежнему потупившись глазами в пол.
— Он — не насильник. – Просто и спокойно сказала Алиса
— Как ты нас различаешь?
Алиса ответила не сразу:
— По тому, как вы смотрите на меня. — ответила она так, словно сама только сейчас осознала это. — Где он сейчас?
Виктор отрицательно покачал головой, затем он слегка тряхнул головой и приложил свою правую руку к груди. - Давно не чувствовал такую боль. Всегда запрещал себе это.  – Глаза его по прежнему не отражали сказанное, а были пусты словно в своем анализе он наткнулся на какую то невидимую стену, за которой завершились все мысли.
— Все болеют жизнью, — Алиса склонила голову набок и слегка прищурилась.

—  Совершенно не понимаю как это?! – Выдавил из себя Виктор слова так словно  подавился ими и уже задыхался не имея возможность выплюнуть их из себя. -  Чтобы человек с расщеплением личности смог примирить их в самом себе, это происходит очень редко. Но что бы на это была способна сама субличность?!
— Наверное, ты слишком долго казался себе первым, — ответила Алиса. — Только может не в том, что имеет значение… Алексею надо было кому-то ещё здесь помочь. Может это был ты?
Алиса вскинула брови и посмотрела на Виктора. Тот же вместо ответа не глядя на алису медленно покачал головой и затем промолвил,— Тебе необходимо быть подальше от меня.

В это время недалеко от дежурного поста медсестры послышалось шуршание. Алиса увидела Тихомира, рядом с которым стояла полная женщина, которая при всем ее виде была . Алиса зажмурилась, пытаясь вспомнить, где она её суетливом виде была его мамой. Алиса узнала в ней полную женщину, которая говорила в фойе клиники о таксистах.
Она о чем-то спорила с врачом, которая что-то писала в журнале.
Тихомир улыбаясь глядел на Алису, сидящую на полу рядом с глав врачом клиники. Он весело подмигнул ей и кивнул головой на свои ноги, которые были обуты в белые кроссовки Найк.
Алиса улыбнулась в ответ Тихомиру и затем вновь посмотрела на Виктора и не расставаясь с улыбкой нежно поцеловала его в макушку. Поднявшись и потянувшись, она пошла к выходу. Перед тем, как сделать шаг за порог парадного выхода она разглядела армейские ботинки на людях в полной военной экипировке, которые с автоматами в руках стояли на выходе из клиники. 

Открыв двери она вышла в солнечный день и слегка прищурившись и сначала посмотрев на верх в небо она осторожно ступая по лестница парадного входа вышла к тротуару. Вокруг по каки-то своим важным делам двигались  люди. Оживленный и шумный объем улицы ворвался в восприятие Алисы предлагая разнокачественность всех проявлений и событий.

Алиса улыбалась внутри себя, но еще той грустной улыбкой в которой переживалось расставание с человеком которого она знала и которого совершенно не знала. Смешанные чувства были еще окутанным заботой и состраданием о тех кто остался за дверями это здания.
Остановившись по середине тротуара, она обернулась
 Трёхэтажный больничный комплекс, всем своим фасадом который словно навис над ней вызывал в ней  какую-то недосказанность. Сложно было выделить в себе какие-то конкретные чувства чтобы понять, что делать дальше на фоне раскрывающегося объемного пространства.
Неожиданно ее внимание с фокусировалось на зарешеченном окне второго этажа, над самым парадным входом в клиники. В этом окне сквозь декоративные кованные решетки она увидела до боли знакомые глаза чей взгляд был направлен на нее. И этот взгляд выражал сплетение тех чувств, которые она прямо сейчас сама в себе переживала. Из окна второго этажа на нее смотрела Алиса.

 Алиса побледнела, и замерла на месте. Дыхание перехватило, лоб покрылся испариной, сердце перестало справляться с потоком крови и бешено забилось. Завороженная увиденным она не сводила поднятого взгляда со своего двойника, знакомого незнакомца. И тут Алиса ощутила, что ее двойник в окне что-то говорит. Алиса заморгала, она явно распознала слова, которые не были слышны, но которые были более чем очевидны для нее, прямо сейчас.
«ПОМОГИ», «ПОМОГИ». - Бесшумно произносил девушка сквозь кованные решетки окна.
 Алиса осторожно сделала шаг вперед к крыльцу парадного входа в клинику. Не заметно для себя она уже тяжело поднималась по ступеням.
Красивая, но строгая мозаика крыльца вновь встретила  Алису блеском и свежестью. Стены здания облицованные в крупные мраморные плитки создавали ощущение роскоши и стабильности того, что сложно было объяснить.
 Она подошла к входной двустворчатой двери из коричневого и массивного дерева и навалилась на неё. Двусторчатая дверь легко поддалась напору Алисы и она словно провалилась  в огромную и темную пасть внутреннего пространства здания.



Пролог

Летняя полночь тихо царила над берегом реки и окутывала природу мягкой дымкой сна. Луна лениво красовалась в гладкой поверхности воды и разбрасывала серебристый свет вдоль прибрежных трав и камней.
Небольшие волны о чем-то шептались и скользили по песчаному берегу.
В реке, освещённой луной, периодически всплывало тело 10-летнего мальчика. Неожиданно кто-то схватил его за воротник мокрой куртки и чуть поднял над поверхностью. Взрослый мужчина свесился за борт надувного балона и прошептал мальчику:
— Сейчас, малёк. Сейчас. Ты жив?
С берега раздался выстрел ракетницы и красный огонь взвился над самым берегом. Браконьер развернул в воде малыша к себе лицом.
— Ты только тихо, — также едва слышно произнёс он, будто они играли в прятки с кем-то постарше. — Слышишь, катер кого-то на берегу обрабатывает. Если нас услышат, быстро подгребут к нам.
Но невольный спаситель быстро понял, что мальчик запутался рукой в петле. Он подтянул леску и увидел рыбу, которая вяло крутила хвостом.
— Повезло тебе, что она устала, а то давно бы на дно утянула.
Мальчик молчал. Браконьер одним движением достал из кармана нож, перерезал леску, обвитую на руке мальчика, и рыба, метнув хвостом, исчезла под водой. Браконьер ещё ближе подтянул к себе мальчика.
— Евсейчик, это ты что ли? — неожиданно воскликнул он, и голос распластался по всей водной глади. — Лешка что ли?  Ты. Ты живой?!
Браконьер сразу вспомнил отца мальчугана, которого в позапрошло году убили на этом берегу. Тогда за участок рыбного места пришла другая бригада отвоевывать это место. Берег никому они тогда не отдали и всем поселением после хоронили своего героя.
- Лешенька, ты это того, не балуй давай. Скажи что ни будь, - умолял он мальчика. Но тот по прежнему ни отвечал. Глаза его были плотно закрыты. Тогда браконьер, одной рукой крепко держа мальчика за шиворот куртки, закинул его  себе на колени чуть не перевернув надувной балон, на котором едва умещался сам. Ощупав лицо и проверив пульс, мужчина склонился над телом и чуть встряхнул его:
— Эй, малыш, ну ты чё? Ты жив?! — не получив ответа, браконьер тряхнул мальчика ещё раз. — Потерпи родной.
С этими словами он яростно начал грести к берегу, в ту сторону откуда недавно выстрелила ракетница. 
На берегу он сразу положил мальчика на землю и стал делать ему массаж сердца и искусственное дыхание, периодически призывая на помощь:
— Помогите!
Сперва крик ему показался придавленным, словно он кричал в самого себя. Затем он сделал еще одну попытку и по грубому, басисто и зло его голос прокричал в темноту берега, – Помогитеее!!!
Через несколько мгновений послышались широкая поступь бегущих ног и скоро вокруг него  оказались фигуры в милицейской форме.  В руках одного из них было оружие.
— Стоять! Не двигаться! — сначала выкрикнул он, и лишь затем разглядел маленькое бездыханное тело на берегу реки.
Милиционер быстро засунул в кобуру пистолет и упал на колени рядом с малышом. Он оттолкнул мужчину, которого совсем недавно собирался арестовать. Милиционер быстро и выверенными движениями снял с мальчика мокрую куртку и начал  делать мальчику массаж сердца, с искусственным дыханием. Второй милиционер, не обращая никакого внимания на браконьера, также медленно опустился на колено и, сняв свою фуражку, подложил её под голову мальчика. Время для всех стало вязким и растянутым от ожидания. Никто не сводил взгляда с маленького и бездыханного тела.
Неожиданно мальчик дернулся и затем с хрипом выплюнул воду и и откашливаясь от воды задышал мелкой дробью. Мужчина, делавший искусственное дыхание, протёр ему рукой мокрый лоб и прижал к себе.
— Сдёргивай куртку, — глянул он на напарника и сильнее прижал мальчугана к своей груди.
Тот сразу снял свою куртку с сержантскими погонами и обернул в него мальчика, который тихо заплакал.
— Твой? — спросил милиционер браконьера, который сидел рядом на коленях и завороженно наблюдал за происходящим. Он забыл что должен бояться стражников порядка и внутри себя очень хотел обнять спасателя мальчугана, но понятия не позволили ему этого сделать.
Браконьер немного подумал и молча кивнул.
— Что ж ты, сука, ребёнка на реку тащишь? Долго он не дышал? Пять-десять минут? — сквозь сжатые о злобы зубы процедил служитель порядка.
Браконьер молчал и смотрел то на мальчика, то на служителей порядка, затем выдавил из себя, - кажется больше десяти минут.
 Страха он в себе не наблюдал, лишь какое-то странное ликование от всего происходящего, и все тоже странное желание выпить что-нибудь крепенького с этими людьми спасшего мальчика.
Ребёнок, всхлипывал и ещё периодически выкашливал изо рта воду. Милиционер посвятил в глаза мальчика фонарем и пощупал его пульс. Ребенок неловко вывернулся из его рук, выронил куртку и подался к браконьеру лицо которого он узнал в свете мелькнувшего света от фонаря. Он обнял его за шею, как дети обнимают своих близких, когда испугаются, что-то страшное.
Милиционеры поднялись, отряхнули свои колени от мокрого песка. Браконьер с мальчиком на руках последовал их примеру тяжело вставая на ноги.
— Спасибо! — прошептал мужчина, глядя на милиционеров, и в своих словах он никогда не вкладывал столько уважения к людям, в которых иногда стрелял по ночам из самопалов.
Старший милиционер снова накинул на мальчика куртку сержанта и обращаясь к браконьеру строго, но уже без злости в голосе проговорил, — Вали отсюда быстрее домой — кивнул он куда-то в сторону ближайших деревьев, и затем сразу добавил, - Обязательно протри его спиртом. Завтра куртку в отделение занесёшь. Ещё раз малыша увижу на берегу — по этапу у меня поедешь по полной.
Браконьер кивнул  и, развернувшись, быстро скрылся в темноте,  неся маленького Алексея на руках.
Откуда-то издалека с приглушенным хлопком в небо взвилась красная ракета, свет которой озарил обоих, предрекая новый этап в  их жизни.