Незабытая юность - 1. Симпатия из Закарпатья

НЕЗАБЫТАЯ ЮНОСТЬ - 1. Симпатия из Закарпатья

В о л н у ю щ е е    о ж и д а н и е
    Приближающаяся летняя сессия 1967-го, завершавшая учёбу на первом курсе, обещала быть быстрой и успешной. Предстояло пройти всего три экзамена: математика, почвоведение и геодезия. Ну, а потом... Потом, уже привыкших к самостоятельной жизни студентов-географов ожидало новое, совершенно неизведанное событие - выезд на первую полевую практику в Прикарпатье. Каждый из них по-разному представлял себе жизнь в палатках, работы в поле по составлению топографической карты местности, а главное – ночные романтические прогулки у реки Быстрицы. Обо всём этом, едва приспособившиеся к самостоятельной жизни первокурсники уже десятки раз были наслышаны от матёрых студентов-дипломников.
        Но хочется не сто раз услышать, а один раз самому ощутить свободное пребывание на природе. Итак, по мере приближения середины июня, молодые сердца бились в повышенном ритме, а в воображении быстро, будто рукой уличного художника, рисовались картины предстоящего бытия, одна заманчивее другой и без всяких лишних деталей.
       На курсе было примерное равенство полов: 26 юношей и 24 девушки или наоборот, что совершенно неважно. Но это ещё не всё. Через неделю туда же, на полевой стационар, приезжает уже на общегеографическую практику второй курс. Таким образом, количество парней и, соответственно, девушек увеличивается вдвое. Значит вырастает и возможность выбора своей симпатии. Ведь второкурсники всего на один год старше.
        Вместе с тем, парней второго курса, которые будут серьёзными конкурентами недавним школьникам, можно было условно разделить на три группы: спортсмены, красавцы и умники. Как правило, ни один из этих потенциальных кавалеров не принадлежал сразу ко всем трём группам, но и "двухгруппников" хватало. Так что у первокурсниц был неплохой выбор.  У их сверстников ситуация была сложнее. Большинство симпатичных второкурсниц были девушками серьёзными, школьными медалистками в прошлом и к романтическим отношениям относились достаточно сдержанно. Исключения были, однако немного. Например, Орыся Василькович, которая хотя уже два года училась на тройки, но своей природной притягательностью с лихвой компенсировала пробелы в знаниях по всем предметам. Невысокая, совсем не изящная, природная блондинка, девушка одаривала всех постоянной улыбкой. Она напоминала спелое наливное яблочко, которое так и хотелось если не укусить, то хотя бы погладить. На неё заглядывались и старшекурсники, и даже молодые преподаватели. Так что желторотым первокурсникам оставалось только бросать на Орысю скрытые взгляды.

С т р а д а н и я    д р у г а
         Курс математики для географов был несложным, и Женька успел на экзамене не только сам подготовиться, но и спасти явно "тонущего" своего приятеля Санька. Имея финансовый источник в виде только одной стипендии, Санёк постоянно где-то подрабатывал ночным сторожем и недосып был постоянным спутником его жизни. Это не могло не сказаться на качестве учёбы. На экзамене по математике он явно пропадал. Надеяться на снисходительность строгой и суховатой Веры Марьяновны было фантазией. Мысленно Санёк уже попрощался со стипендией, и в голову полезли мысли о переходе на заочное отделение. В аудиторию он зашёл сразу за Женькой, сел сзади, успев по дороге мимикой выразить мольбу о помощи. Несмотря на готовность друга помочь, Санёк знал, если финт не удастся, то пощады не будет обоим. Минут двадцать он просидел со взмокшей спиной, силясь написать на листке хоть что-то по предложенным трём вопросам в билете, но тщетно.
           Однако некие высшие силы не оставил его. У Веры Марьяновны вдруг со стола упала сумка и она на две секунды отвела взгляд от студентов, готовящихся к ответам. Этих мгновений хватило Саньку, чтобы бросить Женьке заранее приготовленную бумажку с тремя вопросами. Затем математичка очень терпеливо, но безуспешно, пыталась вытянуть из их сокурсницы Галочки хоть какие-то намёки на знание основ математического анализа. В это время Женька успел в сжатой форме написать ответы на все три Санькиных вопроса, и пока Галочка, всхлипывая, вымаливала троечку, вложил бумажку сзади за воротник рубашки. Санёк ловким движением вытащил заветный листок, всё переписал, улучив момент, и сразу почувствовал, как за спиной выросли орлиные крылья. Спасительная тройка, а значит и стипендия, были уже в кармане.
          Два последующих экзамена прошли гораздо проще. Выкрутившись, по его словам, на почвоведении и списав со шпаргалки ответы на геодезии, Санёк укладывал свой более чем скромный гардероб. С этим потёртым чемоданчиком, образца первых послевоенных лет, он прибыл из дома и сейчас, похлопывая его по крышке, предвкушал сладкую жизнь первой учебной практики. Хотя полевая геодезия представлялась занятием не очень лёгким, в его воображении вырисовывался настоящий курорт.
       Первым и самым огромным плюсом ближайшего месяца было отсутствие основной ежедневной проблемы учебного года – заботы о хлебе насущном. Предусмотренное организованное трёхразовое питание в палаточном городке освобождало сознание от двух постоянных коротких вопросов: "Где поесть?" и "На что поесть?" Ведь не очень чувствуешь себя полноценной личностью, когда выбираешь в столовой котлеты с сомнительными ингредиентами, вместо кусочка, пусть даже не очень качественного, но настоящего мяса. И всё потому, что котлеты на 20 копеек дешевле. За эту разницу в цене можно было позволить себе перед сном стакан кефира и булочку, чтобы не ощущать в животе всю ночь такое противное чувство голода.
      Во-вторых, юношеский темперамент изголодался по элементарной женской ласке. В городе он и думать не мог о том, чтобы пригласить на свидание даже самую невзрачную девушку. Ведь кроме бесплатной прогулки по парку, надлежало сходить в кино или хотя бы угоститься мороженым. Однако даже такие незатейливые действия грозили последующими голодными днями из-за постоянного дефицита платёжного баланса. Там же, в прикарпатском селе, никаких финансовых трат не предвиделось: сельский клуб летом не работал, а единственный буфет-забегаловка не привлекал девушек, ибо был местом сбора местных, не совсем трезвых, личностей. Так что подругу можно было настраивать на лирическую волну под шум воды горной реки, а вместо мороженного кормить нескончаемыми полуправдивыми историями, на которые Санёк был большой мастак.

Б о л е з н е н н о е    с о с т о я н и е
              У Женьки же дело приняло совсем неожиданный оборот. После экзамена по почвоведению он почувствовал боль во рту и на языке, как будто наелся той самой светло-серой почвы, о которой день назад вдохновенно рассказывал профессору Королёву. В университетской поликлинике быстро поставили диагноз – стоматит. Прописали интенсивное полоскание фурацилином и жидкую пищу. Но язык во рту еле ворочался и болел, а значит ни о каком походе на экзамен по геодезии не могло быть и речи. Но время не ждало, день отъезда на практику приближался. Вредный преподаватель геодезии Ярослав Бублик, не считаясь с собственным временем, требовал от "неаккуратных", как он называл нерадивых студентов, в оставшуюся неделю хоть каждый день приходить на пересдачу.  Основные расчётные формулы, по его убеждению, должны были внедриться в их память так же прочно, как первые строчки детской песни про ёлочку в лесу.
      Язык у Женьки продолжал болеть, бабушкина манная каша стала основным блюдом в рационе. Почувствовав себя немного лучше, уже в предпоследний день перед отъездом, просмотрев в десятый раз все свои записанные лекции, повторив названия основных частей геодезических инструментов и прополоскав рот противным фурацилином, Женька отправился на кафедру к безжалостному Бублику. Найдя обладателя этой смешной фамилии, он, едва открывая рот, промычал, что пришёл сдавать экзамен. Замороченный последними приготовлениями к проведению четырёхнедельных полевых работ с ещё не нюхавшими поля первокурсниками, Бублик поднял на Женьку утомлённые глаза, нахмурил лоб, вспоминая фамилию, махнул рукой и почти прошептал:
- А, Шихман, это ты?      
      -Ага, - выдохнул Женька, радуясь, что можно обойтись одним коротким словом. Но, превозмогая неприятные ощущения во рту, всё же добавил, - я болел и не мог прийти на экзамен, вот справка.
       Бублик взбодрился, показал на студента пальцем и, обращаясь к сидящему рядом доценту Ставницкому, сказал чётко, делая вдохи между словами:
- Вот, Дмитро, это Шихман. Очень аккуратный студент.
      Затем, глядя на оробевшего Женьку, добавил:
     - Я знаю, что ты болел, староста группы сказал. Ты вовремя сдавал материалы по практическим работам и был на всех лекциях. Я уже поставил тебе "пять" в ведомость. Всё. Посмотрим на твою работу в поле.
        Услышав слово "аккуратный", Женька непроизвольно расправил грудь. Поколения студентов знали, это означает намного больше, чем "отличный" или даже "гениальный", ведь аккуратность в ведении геодезической документации и в оформлении карт ценилась Бубликом превыше всего.

Р а с с т а в а н и е
          Одухотворённый неожиданной пятёркой, Женька двинулся узкими улочками, разбегающимися от старинного романтического парка Костюшко, к трамвайной остановке. Уже назавтра поезд Львов-Черновцы должен был доставить полсотни галдящих первокурсников в прикарпатское село, где находился их университетский стационар. Стоя на задней площадке трамвая, юноша вдруг вздрогнул от ударившей в голову мысли. Этот возникший шок заключался в том, что, измученный почти недельной болезнью и переживаниями за экзамены, он совсем забыл о Томке.
      На последних свиданиях, думая только об отъезде, Женька несколько раз, старательно опустив уголки губ и хмуря лоб, говорил своей подруге Томке, как будет скучать. Иногда даже сам верил в это, но разве что иногда, потому что его поведение самому себе очень напоминало стандартные сцены из старых фильмов. Честно говоря, Томка тоже не заливалась слезами и не заламывала руки. Более того, она даже не вздыхала, а только понимающе кивала головой и спокойно повторяла:
       -Поверь, я тоже буду скучать.
         В отличие от Женьки, она очень волновалась перед сессией и физически чувствовала, как распухает её головка от английской грамматики и звенит в ушах от многочасового сидения в лингафонном кабинете.
          Вечером того же дня, несмотря на мамины уговоры остаться дома и тщательно сложить всё к завтрашнему отъезду, Женька помчался в привокзальный район, где обитала его подруга. Она сама, а не мать, как обычно, открыла дверь, представ перед юношей в халате и бигудях. Словно забыв о том, что они не виделись целых две недели, Томка спокойно отнеслась к его появлению и сдержано вымолвила:
       - А, это ты? Ну, привет, заходи.      
     Очутившись в её комнате, Женька, всё ещё сияя от сданного экзамена, поцеловал Томку в нежную щёчку, прижал её к своей груди и, будучи уверенным в положительном ответе, спросил:
         - Ну, соскучилась?   
      Однако Томка, кивком головы показала на груду книг, валявшихся на диване, и устало вздохнула:
     - Тут соскучишься. Два экзамена сдала и ещё два осталось. Завтра - зарубежная литература. Голова пухнет. Этого старого большевика так просто не проскочишь.
     - Какого большевика? - не понял Женька.
       - Это мы так с девчонками называем профессора Чичерина, - пояснила девушка. – Он племянник того самого Чичерина, ленинского наркома иностранных дел. Человек редкой эрудиции, великолепный лектор, но на экзамене душу выматывает. Вот сейчас перечитываю сказки Гоффмана.
      - Во, даёт иняз, - изумился юноша. – Мы с завтрашнего дня будем по полям под солнцем таскать тяжеленные приборы, чтобы заработать приличную оценку, а тут сказочки почитал и идёшь сдавать.
     - Ну, - улыбнулась Томка, - каждому своё. Ещё неизвестно, что легче. Как говорят во Львове: кто на что учился.
      - Я приболел немного, поэтому не приходил, - наконец начал оправдываться Женька, - но думал о тебе постоянно. А ты?
     - А я, вот, - ответила подруга, - ещё раз кивнув на кучу книг.
      Юноша хотел обидеться, но вспомнил, что Томка не из очень обеспеченной семьи и стипендия, заработанная хорошими оценками, ей совсем не помешает. Затем они, сидя вплотную друг к другу, поболтали ещё четверть часа, и Женька заставил себя встать.
     - Я побежал. Ещё ничего не сложил на завтрашний отъезд. Увидимся, наверное, уже ближе к сентябрю. После практики мы едем с родителями в отпуск на их родину в Житомирскую область. Так что не скучай.
      - Ну, хорошо, раз просишь, то не буду скучать, - улыбнулась Томка. Женька ещё раз обнял её и сбежал вниз по скрипучим деревянным ступеням дома, построенного ещё при Австро-Венгрии.

П о л и т и ч е с к и е   н о в о с т и
       Вернувшись домой, он ещё с порога услышал, доносившийся с кухни родительский разговор. Несмотря на то, что говорили они на языке идиш, который Женька почти не понимал, несколько раз прозвучало слово "Израиль". Название этой страны часто повторялось в последнее время по радио и по телевидению в связи с эскалацией военных действий на Ближнем Востоке. Ещё несколько дней назад, полулёжа на диване и глотая жидкую манную кашу, проклиная невесть откуда взявшийся стоматит, он услышал суровый голос диктора из радиоточки. Чёткие неторопливые слова и тембр голоса напомнили Женьке 1962-й год, когда также говорилось о ситуации на Кубе. Отец тогда ещё больше времени проводил на службе в полку, а мать по несколько раз в день успокаивала соседок, боявшихся, что начнётся атомная война. В школе тогда состоялась общая линейка, и директор чётко произнёс, что коварные американские империалисты хотят поработить свободолюбивый кубинский народ, который отчаянно бьётся с ними и ждёт помощи от Советского Союза, оплота мира на планете и борца за счастье всех трудящихся.
         Сейчас же размеренный голос диктора из радиоточки на стене рассказывал совсем о другой ситуации. Выходило, что не огромный империалистический монстр напал на маленький "остров свободы", а наоборот, маленький Израиль напал на большие арабские страны, окружавшие его. Как студенту-географу, Женьке не надо было даже смотреть на карту, он хорошо знал её ещё в школе. Тем более было неясно, как с узкой приморской полоски, где находился Израиль, можно напасть на огромный квадратный Египет, на вытянутую вдоль всей границы Иорданию, на отделённые горами Сирию и Ливан. Не просто напасть, а одновременно на всех сразу. Да, в Израиле живут евреи, люди той же национальности, что и его семья, но он как-то не отождествлял себя с ними. Это были другие евреи, неведомые ему, не пережившие ужасы Отечественной войны. Ранее эта страна в прессе и по телевидению почти не упоминалась, а сейчас вдруг сообщения об Израиле стали главной новостью. Тем не менее где-то в подсознании всё же ощущалась какая-то генетическая связь с далёким неведомым народом на Ближнем Востоке.
        При Женькином появлении отец смолк и коротко сказал "гениг", на идиш это означало "хватит". Мать тут же завела разговор о предстоящем отъезде сына на практику. Вечером Женька забежал к знакомому парню, чтобы попросить на время практики большой китайский фонарик, который, несомненно, пригодится в селе. Переступив порог, он увидел дедушку своего друга, который держал в руках транзисторный радиоприёмник "Спидола" и внимательно, приглушив звук, что-то слушал. Увидев Женьку, он радостно сообщил, что "Голос Америки" передал о полном разгроме арабских армий за одну неделю.
     - Ну и хорошо, - коротко отреагировал парень, посчитав, что ближневосточная история закончена, и международная политика в его голове полностью уступает место рутинной подготовке к предстоящему выезду на практику. Получив заветный фонарик, он отправился домой.

П р и е з д    в    с е л о
      Уже назавтра, ближе к полудню, на небольшой станции Езуполь, что в полутора десятках километров от Ивано-Франковска, остановился поезд Львов-Черновцы. За десять минут, отпущенные на стоянку, на маленькую платформу высадилась толпа вчерашних первокурсников численностью до полусотни человек. Тихое прикарпатское село за десять лет уже привыкло к такому студенческому нашествию в первой половине лета. Пройдя мимо всех домов, эта шумная компания с чемоданами и рюкзаками добралась до другого конца села. Тут на большом травяном дворе стоял добротный кирпичный дом с примыкавшим к нему большим сараем. Рядом находился деревянный навес с аккуратно сложенной печкой и отсеком для дров и угля.
     Приехавший со студентами доцент Бублик уже отдавал распоряжения:
      - Через два часа будет готов обед. Парни, если не хотите ночевать под открытым небом, устанавливайте палатки. А вы, девчата, несите раскладушки из сарая. Устраивайтесь. Ужин в восемь вечера, а завтра подъём шесть утра, завтрак, формирование рабочих бригад, и в десять – выход в поле для получения участков работ. Всё.
   Большинство студентов были крепкими ребятами из западноукраинских сёл, так что все палатки уже через два часа стояли, раскладушки были внесены в их нутро, постельное бельё получено. Кое-где даже успели перекинуться в карты. В те годы в студенческой среде практически никогда не играли на деньги, по причине почти полного отсутствия таковых.
       Вот и первое трудовое утро. Все торопливо завтракали, предвкушая что-то новое неизвестное, ожидавшее их в ближайшие минуты. Вскоре начали делить студентов на бригады по шесть человек. Бублик, как истинный демократ, предложил практикантам самим сформировать рабочие группы, отведя на это двадцать минут, но строго соблюдая при этом правило: трое парней и трое девушек. Это не было его блажью, а насущной необходимостью: тяжёлые деревянные ящики с инструментами весили по 10-12 кг, а расстояние от жилого двора до участков работ составляло три-четыре километра. Хрупким девушкам такая нагрузка была не под силу.
      Быстро сориентировавшись, деловой Санёк немедленно занял позицию рядом с Женькой. Не успела минутная стрелка на часах преодолеть и четверть круга, как он уже всё решил:
    - Значится так, Евген, - на украинский манер обратился он к Женьке, - ты будешь бригадиром, а я - твоим помощником. Стой тут, сейчас приведу остальных.
       Приблизившись к своему соседу по общежитию, великий организатор изрёк:
       - Ты, Юрик, как вообще? Хочешь спокойно пройти практику и гарантированно получить зачёт по ней или схлопотать у Бублика "неуд" и остаться без стипендии на следующий семестр?
        Невысокий коренастый, неплохой борец в школьные годы, Юра Круглов удивлённо глядел на своего энергичного друга через линзы очков, не совсем понимая смысл услышанного.
    - Я дело говорю, - продолжил Санёк, - идём к Женьке в бригаду, ему Бублик "автоматом" пятёрку за экзамен поставил, значит он разобрался во всех этих синусах-косинусах. Бублик пятёрками не раскидывается. Ты же сам еле три балла у него получил, не так ли?
       Юрчик тоскливо посмотрел в сторону дружков по общежитию, с которыми планировал создать "спитую" компанию, но спорить не стал, понимая, что его визави прав, особенно насчёт стипендии. Ещё через минуту Санёк уже подбирал представительниц прекрасного пола для будущего рабочего коллектива. Именно рабочего, ибо впереди было три недели нелёгкого труда в поле, а не только песни под гитару и прогулки с прелестницами за околицу села. Выбрал он трёх крепких сельских девушек, привычных не только к домашнему труду, но и, при необходимости, способных перенести тяжёлый ящик с инструментом. Худеньких и гибких он отмёл сразу.
        - Они хороши только для танцулек и поцелуев, - заявил Санёк покорно следующему за ним Юрчику.
       Ещё через часа четыре, получив необходимые приборы, и, обойдя выделенные участки работ, студенты вернулись к палаткам, хорошо поели и залегли на послеобеденный сон. Сквозь полузакрытые глаза Санёк видел, как Женька, просмотрев полученные журналы для полевых работ, напялил на голову панаму и уже через минуту сидел рядом с Бубликом за длинным обеденным столом, что-то деловито выясняя. Ещё раз убедившись в правильности своего выбора, он прикрыл свои веки и погрузился в умиротворённый сон.

З н а к о м а я    н е з н а к о м к а
       Первые два-три дня пролетели быстро. Студенты привыкли не бояться геодезических инструментов, которые ранее пугали их непонятными винтами, окулярами и различными шкалами. Приучились вести чёткие цифровые записи, ибо в каждой исправленной или подтёртой цифре Бублик видел попытку подделать невыполненные измерения.
        При возвращении в палаточный лагерь после шести-семи часов работы под достаточно жарким солнцем и сытного обеда наступало свободное время, которое молодёжь использовала по-разному. Кто-то спал, кто-то читал, некоторые девушки вышивали, только Женька и ещё три-четыре человека сидели в самой большой комнате дома (так называемой "камералке") и выполняли необходимые вычисления на основе выполненных за день измерений.
         Уже на третий день, засидевшись почти до ужина, наслаждаясь наступившей тишиной, Женька обнаружил, что он в комнате не один. В углу у окна, грызя ручку, что-то чёркала на тетрадных листах Лида Трогова, также выбранная бригадиром одной из групп. Стройная, даже худенькая, с тёмно-русыми волосами, завязанными простым хвостиком, она была очень серьёзной девушкой, единственной, кто сдал обе сессии первого курса на все пятёрки. Даже улыбалась Лида как-то сдержано, как бы стесняясь своей радости. Тонкие черты чуть вытянутого лица отличали девушку от большинства круглолицых подруг-хохлушек. Это был скорее скандинавский, а не славянский тип женской внешности. Некоторые парни называли таких подобных подруг "худышками", но, на Женькин взгляд, это была не худоба, а стройность. Конечно, у Лиды не было такой соблазнительной груди, как у Галочки или Орыси, и уж тем более, как у Томки. Но это не делало её менее женственной. На лекциях она всегда сидела в первом ряду, но сбоку, так, чтобы ей было видно всё, но при этом не "мозолить глаза" преподавателю. Все записи в Лидиных тетрадях были выполнены аккуратным наклонным почерком девочки-отличницы и на каждой странице оставлены большие поля для личных пометок.
       Женька познакомился с ней ещё на вступительном экзамене по географии, стоя у широкого подоконника в коридоре величественного здания главного корпуса университета. Быстро листая какой-то справочник, Лида повторяла своей подруге, очень симпатичной толстушке, стоявшей рядом:
      - Ну, Ноночка, вспоминай, вспоминай!
      Когда она повторила свой вопрос о населении какого-то государства, Женька, стоявший рядом, осмелился произнести, забытую девочками, цифру.
     - Вот, видишь, Нонка, как люди готовы к экзамену, - как-то жалобно и тихо произнесла Лида.
    - Да нет, - успокоил её Женька, - просто на цифры и даты у меня память хорошая, а на остальное так, не очень.
        Именно в этот момент из аудитории выглянул высокий кудрявый экзаменатор:   
      -Шихман есть?    
       - Есть, - встрепенулся Женька, - это я! – И добавил, обращаясь к девушкам, - Молитесь за меня, а потом я помолюсь за вас.
    - Как зовут тебя? – Вдруг неожиданно для себя самой спросила Лида.   
      - Женька, - бросил парень и, глотая слюну от волнения, вошёл в аудиторию.
           Экзамен прошёл отлично, как у него, так и у этих двух подружек. Потом Женьку, как всех новоявленных студентов, проживающих во Львовской области и в самом Львове, отправили на неделю в колхоз на уборку хмеля. Остальным же разрешили последнюю неделю августа провести в отчих домах, куда и отбыли две его новые знакомые. Уже потом на первых лекциях и Женька, и Лида часто оказывались рядом, поскольку предпочитали сидеть на первом ряду. Так им не мешали бубнящие полусонные сокурсники, выбиравшие задние ряды, чтобы подремать, и отсюда были хорошо видны все надписи и линии на развешанных картах.
       Тогда же Женька узнал, что худенькая стройная Лида и плотненькая Нонна приехали из большого закарпатского села Бараново. Обе они учились в одном классе, обе – золотые медалистки, обе, почти до выпускного вечера, не знали куда поступать после школы. Тогда, в шестидесятые, мальчишки-отличники видели себя в космических центрах, в лабораториях полимеров или конструкторских бюро.  Девочки же, особенно в сёлах, как-то со стороны наблюдали за научным и техническим прогрессом окружающего мира, мечтая о заботливом муже, послушных детях и собственном доме. Так случилось, что родители Нонны Чебанюк, коренные закарпатцы и Лидины, выросшие на Алтае, не сговариваясь, сказали дочерям:
       - Не надо девочке сушить себе голову математикой, физикой или инженерными науками. На первом месте должна быть семья. Но высшее образование, безусловно, получить надо.
        Набрав хорошие баллы на областной географической олимпиаде, Лида и Нонна решили попробовать себя в этой интересной и многогранной науке. После предъявления справок о зачислении в университет, выяснилось, что обе родительские пары были также категорически против весёлой студенческой жизни в общежитии, заявив дочерям, что ничего хорошего приличная девушка там не почерпнёт. Поэтому, за неделю до начала занятий, Лидин отец, начальник цеха местного лесохимического комбината, отложив все дела, приехал во Львов и снял новоиспечённым студенткам однокомнатную квартиру на живописной окраине этого старинного города. Он, как деловой и серьёзный человек, долго разговаривал с хозяйкой, пани Ирэной, холёной тридцатипятилетней полячкой. Предусмотрительный отец заплатил ей за полгода вперёд, но взял с неё честное слово, что не реже, чем раз в две недели она будет наведываться в квартиру и, при необходимости, тут же с почтового отделения, находящегося в соседнем доме, позвонит ему прямо в рабочий кабинет. Пани Ирэна понимающе кивала головой и, поблагодарив за вышитую закарпатскую кофту и венгерскую шаль, добавила, что на выходные, под разными предлогами, будет привозить и оставлять ночевать в квартире свою двенадцатилетнюю дочку. На удивлённый взгляд Владимира, Лидиного отца, пояснила, что, во-первых, это гарантия от студенческих гулянок в квартире, а во-вторых, девушки легко подтянут её Зосю по математике, в которой та очень и очень "плавает".
        Тем временем, Женька, закончив все необходимые вычисления, решил заняться передачей информации на расстоянии. Он тайком поглядывал на Лиду, мысленно внушая ей:
     - Посмотри на меня, посмотри на меня. 
       То ли экстрасенс он был никудышний, то ли все мысли девушки, в данный момент, были заняты синусами и косинусами, но она, как говорится, даже бровью не вела. Минут через десять, вспотевший от умственных усилий, Женька прекратил испускать "энергетические волны" и сложил все бумаги в выпрошенную у отца офицерскую полевую сумку. Вдруг неожиданно и Лида встала и также начала складывать бумаги.
      - Надо же, сработали потоки моих мыслей, хоть и с опозданием – проговорил его внутренний голос, - значит, судьба.
       Парень встал, шагнул к её столу и, как можно равнодушнее, коротко спросил:
       - Ты куда сейчас?
     Лида в упор посмотрела на неожиданного интересанта её планами и спокойно сказала:
     - В палатку. Я в поле рукавом зацепилась за куст, порвала немного, зашить надо, - и после короткой паузы продолжила, - а что?
       Надо было отвечать, и Женька, удивляясь сам себе, продолжал наступать:
      - Может погуляем немного у реки? У меня после солнцепёка и всех вычислений затылок болит.
       Лида не смутилась, а улыбнулась слегка:
      - Ну, подходи к нашей палатке через полчаса. Думаю, мне хватит для рукоделия.

С в и д а н и я
         Не веря, что это произошло, юноша побежал в свой брезентовый вигвам и стал рыться в чемодане, пытаясь найти ещё не очень мятую рубашку и наглаженные мамой брюки. Жужжащий звук его механической бритвы потревожил дремавшего Санька. Открыв лишь левый глаз, он, позёвывая, пробормотал:
       - Бригадир, куда вырядился? 
      - Пойду прогуляюсь у речки. Ты ведь, выспался от души, а я сидел и вычисления делал по нашим сегодняшним измерениям.
       Однако совесть Санька очень спокойно отреагировала на такое явное обвинение в лени и он, кашлянув, уже чуть громче сказал:
      - Ну, ты же бригадир. К тому же, в поле ты у прибора стоял, а я с рейкой по склону, как суслик, бегал. Но ты мне лучше скажи, с кем идёшь, коль так вырядился. Вот что меня интересует.
      - С Лидой, - нехотя буркнул Женька, уже зная предстоящую реакцию друга.
      Второй глаз Санька открылся, и он мгновенно сел на раскладушке, выпалив:   
     - Ну и тихоня ты, бригадир. А как же твоя Томка? Сам же меня с ней знакомил. Помнишь, когда мы случайно встретились на Академической улице?
      - Да ладно тебе, - отмахнулся Женька, - я же так, только пройдусь подышать речной прохладой.
      - Гуляй, - добродушно согласился Санёк, - не боись, я не болтану про Томку.
          На следующий день после работы вычислений было поменьше, и Женька позволил себе прилечь на раскладушку на час-полтора. Его неожиданно разбудил Санёк. Глядя в полураскрытые глаза бригадира, он поведал:
     - Я мимо девчачьих палаток проходил, слышь? Там Лида, Нонка и Галка уже прилично одеты, видимо ждут кавалеров.
      Женьку подбросило на кровати. Он ведь вчера пообещал Лиде, что зайдёт за ней для повторения вечернего моциона. Время пошло. Пять секунд понадобилось, чтобы добежать до умывальника, десять секунд, чтобы вылить на голову ковшик холодной воды и, вытираясь по дороге, влететь назад в палатку. Затем он вырвал из рук Санька механическую бритву и несколько раз, как плугом, прошёлся ею по щекам и подбородку. Брызнув на себя одеколоном, Женька уже через пять минут с напускным спокойствием приближался к девчачьим палаткам. Лида, будто чувствовала его приближение, выглянула из-за полога, когда парню до него оставалось шага три.
        - Иди к калитке, не надо тут фланировать у всех на виду, - коротко бросила она кандидату в красавцы.
        Ещё несколько минут Женька торчал у высокого тополя, стараясь не попадать под свет тусклого уличного фонаря, прикрытого ржавым жестяным козырьком. Лида появилась из тени, со стороны улицы; видимо прошла через, давно проделанную, дыру в заборе. Подхватив своего, пахнущего одеколоном, ухажёра под руку, шепнула ему на ухо:
        - Сегодня не целуй так сильно, как вчера, а то губы до сих пор болят.
        Женька смутился, соображая, что это: упрёк или похвала. Но во второй вечер он целовал только нежные щёки и худенькие руки.
       Конец трудовой практики был долгожданным, но наступил как-то внезапно. Ещё вчера студенты делали последние расчёты, усиленно тёрли резинкой ошибочные линии на карте, а сегодня утром уже сдали листы ватмана и полевые журналы, ответили, как могли, на многочисленные вопросы придирчивого Бублика и…… вот она, свобода.

С в о б о д н о е    в р е м я
     Однако не зря говорят, что свободой надо уметь распорядиться. Иногородние студенты разъехались по домам. Для них, проживших свой первый год в общежитии или на съёмной квартире, наевшихся безвкусных супов и жёстких котлет в столовых и буфетах, несколько недель домашнего уюта были пределом многомесячных мечтаний. Для Женьки же, прожившего весь год дома, это была незаполненная ничем свобода. Что с ней делать? Бабушка возится на кухне, родители – на работе, брат-подросток с друзьями гоняет по двору на велосипеде. Томка уехала отдыхать на море с родителями. Остальные приятели тоже разъехались: кто на море, кто к бабушкам-дедушкам.
       Два-три раза в неделю он ездил на трамвае в средневековый центр города, который был для него огромным удивительным миром. После шестнадцатилетней жизни в безликих военных городках, юноша просто блуждал по полусказочным узким улицам. Каждые две-три минуты Женька вскидывал голову, разглядывая ажурные барельефы, скульптуры под балконами, тонкую вязь каменных узоров. В один из таких променадов он столкнулся с Володей Бахтиным, студентом третьего курса. Володя был заметной фигурой на их факультете: председатель студенческого научного общества, член комитета комсомола университета, отличник учёбы.
      - Привет, как дела? – Как бы нехотя спросил Бахтин, явно куда-то торопясь.
     - Да вот, дурака валяю, - неожиданно для себя выпалил Женька, - дома, церкви и костёлы осматриваю, я ведь во Львов переехал всего два года назад.
       - Ну давай, окультуривайся, - хлопнул его по плечу старшекурсник, и вдруг замер.          – А ну, стой! Есть работа, правда бесплатная, но нужная для нашего факультета. Всего пару часов в день.
     - Столы в аудиториях перетаскивать? – с опаской спросил Женька, чьи плечи ещё помнили тяжесть деревянных ящиков с геодезическими приборами.   
       - Нет, более интеллектуальная, - усмехнулся Бахтин. – Сейчас заканчиваются вступительные экзамены в универе. Все кандидаты в студенты, не завалившие ничего, должны пройти собеседование в комитете комсомола - так решила приёмная комиссия.
        - Это ещё зачем? – изумился Женька, - зачисляют ведь по оценкам.
        - Не совсем так. Конечно, кто набрал проходной балл – тот студент, без разговоров. Но есть немалая группа абитуриентов с полупроходным баллом. Из них надо выбрать наиболее подходящих. Короче, подходи завтра к девяти часам на третий этаж, где сидит приёмная комиссия, в 305-ю комнату, я там буду и всё объясню.
    На следующий день Володя за десять минут прояснил Женьке суть дела.
       - Твоя задача узнать, как можно больше о внеучебных данных поступающего. Нам нужны спортсмены-разрядники, участники художественной самодеятельности, комсомольские активисты. Обрати внимание на молодёжь из неполных семей. Это может иметь значение при зачислении. В общем, будущая общественная жизнь факультета в твоих руках, так что, дерзай.
         На удивление, такое занятие оказалось для Женьки очень интересным и принесло ему душевное удовлетворение. Каждые четверть часа перед ним сидел новый человек, практически его ровесник. Однако сразу почувствовал, что он, как студент, находится на другом жизненном уровне, чем эти вчерашние выпускники школ. Женька впервые видел разнообразные проявления человеческого характера в беседе. Были тихие, смущающиеся, даже заикающиеся от волнения молодые люди. Но появлялись и уверенные в себе, даже чуть нагловатые, считавшие, что студенческий билет у них уже в кармане.
        В один из дней дверь комнаты номер 305 медленно отворилась и очень осторожно вошла высокая брюнетка. Женька почувствовал лёгкий удар током по всему телу, хотел даже встать, но вовремя опомнился, он же представитель университета. Такой красивой и одновременно стройной девушки юноша ещё никогда не видел. Не встречалась такая ни в военных городках, ни в школе, ни в университете. Даже в польских и чешских журналах, заполненных фотографиями актрис в купальниках, не было похожих на неё. Не могли с ней соперничать ни польская актриса и фотомодель Пола Ракса, ни ослепительная итальянская кинодива Стефания Сандрели. У девушки не было геометрически правильных подбритых бровей и губ, очерченных косметологами, но природа сделала это более совершенно. Её облегающее простое платье никогда не показывалось на неделях моды, но все линии фигуры проглядывались до мелочей.
         Женька сразу решил, что она точно львовянка или жительница одного из областных центров Западной Украины. Но из начавшегося разговора выяснилось, что приехала Алла Крохмалюк из маленького городка на Волыни. Стараясь придать себе как можно более серьёзный вид, Женька с удовольствием записал в её анкете, что девушка играла в баскетбол в школьной команде и пела в художественной самодеятельности. Где-то в глубине юношеской души появилась мысль о том, что можно пригласить её в кино или погулять по тёмным аллеям вечернего парка. Однако здравая логика тут же эту мысль отвергла. Девушка была явно выше ростом предполагаемого кавалера, тепло Лидиных губ ещё не испарилось с его собственных, да и общие знакомые, увидев их в городе, могли доложить Томке, что встретили его с другой. Последнее обстоятельство, впрочем, было малозначительным, всё равно предстояло расставание из-за Лиды, но хотелось сделать это спокойно. На заседании приёмной комиссии, где Женька сидел с суперсерьёзным видом рядом с деканом и другими преподавателями, его мнение при обсуждении кандидатуры полесской красавицы не потребовалось: у Аллы были полностью проходные баллы.

Д у ш е в н ы е    с т р а д а н и я
       Между тем, август 1967-го стремительно проносился по временной шкале, приближаясь к своему концу. Что будет дальше на любовном фронте - трудно было представить. Поскольку до пухленькой, дышащей теплом, Томки Женька не встречался ни с одной девушкой, то и опыта расставания с подругами у него не было.
       - Идиот, - клял он себя, - какого чёрта перед отъездом на практику плёл ей что-то о любви, о тоске и прочих чувствах, вычитанных в художественной литературе. Хотел предстать перед разлукой в образе влюблённого страдальца? Зря.
         Но вспоминая в который раз последние совместные минуты, начинающий повеса вдруг понял, что его лирические излияния лишь скользнули по Томкиной душе, не проникнув в неё глубоко.
       - Тем лучше, - рассуждал он, - значит не будет сцен и обвинений.
             Вообще он даже не представлял, как спокойная, почти ко всему равнодушная Томка, может расплакаться или повысить голос. За два дня до начала занятий, когда оттягивать встречу уже было некуда, он появился под вечер у подруги. Дверь открыла улыбчивая мама. Женька поздоровался и робко прошёл по коридору.   
       Вылетевшая из своей комнаты, непричёсанная, в коротком мятом халатике, Томка явно его не ждала, и поэтому, молча указав ему пальцем на диван в гостиной, скрылась за дверью. Впоследствии, почти четверть часа её родители, поддакивая и кивая, слушали рассказ юного покорителя полевых просторов о тяжёлых приборах за спиной, о жгучем летнем солнце в Прикарпатье, о намерении ещё серьёзней взяться за учёбу, о спортивных планах. С упоминанием последней темы отец Томки выдвинул ящик тумбочки и достал, потемневший от времени, значок " Мастер спорта СССР". В ответ на Женькино изумление объяснил по-простецки:
         - Я ведь из первого послевоенного состава львовской футбольной команды "Динамо", была когда-то такая. Мы с дружками с фронта вернулись: кто контуженый, кто раненый, но руки-ноги и голова были целы, и поэтому решили, что не будем заливать водкой страшное былое, а станем ещё крепче, чем были до войны. Ну, я настырнее других оказался, и закрепился в основном составе команды. Было тяжеловато, ведь играли в футбол после работы, не то, что нынешние "звёзды", которые, кроме мяча, ничего в жизни не видят и делать ничего не умеют. Несколько лет поиграл, потом женился, Томка появилась, пришлось завязывать. За все наши футбольные успехи платили гроши.
         В конце его монолога из комнаты появилась причёсанная и подкрашенная Томка в аляповатом платье тёмно-синих тонов.
      - Женька у нас бегун, а не футболист, - заявила она отцу и потащила друга к выходу так быстро, что тот еле успел попрощаться с родителями. Видимо почувствовала, что между ними должно произойти что-то важное.
           Уже на улице, заглянув в лицо другу, девушка, как-то заискивающе, спросила:
      - Ну, куда пойдём?
       - Да, никуда, - ответил тот,- мы же давно не виделись, давай просто погуляем по парку, пообщаемся.
     - Можно и пообщаться, - усмехнулась Томка, - если есть что-то общее.   
        Женька мысленно вздрогнул, подумав, что она что-то знает. Почувствовав его недоумение, подруга заметила:
      - Не пугайся, так, словесный каламбур.
     - Ну, вам филологам виднее, - пробормотал тот.
       Почти два часа они бродили по влажным от недавнего лёгкого дождика розовато-серым дорожкам парка, а также разгребали ногами пятнистый покров желтовато-зелёных кленовых листьев на мокрой траве. Женька детально, не скупясь на эпитеты и сравнения, рассказывал о буднях и забавных эпизодах полевой практики. При этом он часто делал небольшие паузы, как-бы вспоминая что-то, но на деле думал, как построить фразу, чтобы случайно не произнести Лидино имя. Когда густые кроны клёнов и каштанов начали сливаться с сереющим вечерним небом, Томка опустилась на ближайшую скамейку и выдохнула:
       - Всё. Садись. Устала. Это ты привык шагать по полям, а я за лето настолько обленилась, что не знаю, как буду подниматься к себе на факультет на четвёртый этаж.         Он присел рядом и взял её за руку. Девушка, в свою очередь, накрыла его запястье своей тёплой ладошкой и негромко, глядя в глаза, чуть улыбнувшись, вымолвила:
        - Жень, ты же хочешь что-то сказать мне. Какую-то новость, или нет?   
       - С чего ты взяла? Ты что, ясновидящая?   
       - Ну, тут много ума не надо, - пояснила Томка, - мы не виделись почти три месяца, и уже два часа шатаемся по мокрому парку. Ты ещё ни разу не обнял меня, не поцеловал. Раньше ты это делал, едва успев свернуть на боковую аллею. Говори спокойно, что случилось.
      - Да ничего катастрофического, - начал бормотать Женька, чувствуя, как кожа лица быстро краснеет, - Я много думал о нас летом.
      - Ну, и до чего додумался или выдумал? – Теперь уже Томка почти открыто улыбалась, ей было и интересно, и тревожно.
      - Я понял, что не люблю тебя так сильно, как думал раньше. Ты моя первая девушка, и я, честно говоря, не могу разобраться в своих чувствах.
        Проглотив с трудом сухой комок в горле, огромным усилием парень заставил себя продолжить:
      - Давай не будем пока встречаться. Время покажет потом. 
        Улыбка почти полностью спряталась в уголках пухлых губ девушки, и она спокойно ответила:
      - Хорошо. Раз ты так считаешь.
          Женька ещё пытался бормотать какие-то извиняющиеся фразы, но Томка опять взяла его за руку:
        - Всё. Хватит об этом. Проводи меня домой. Я обещала маме вечером бельё развесить на балконе.
        До самого дома за полчаса ходьбы они произнесли не более трёх фраз. Юноша боялся, что она начнёт плакать, а женские слёзы - очень сильное психологическое оружие, против которого не каждый может устоять. Уже в подъезде своего дома Томка повернулась к Женьке и, подавая руку, сказала:
- Ну, всё, пока. Успехов во всём.      
        - Подожди, можно поцеловать тебя напоследок? 
- Конечно, можно, - спокойно произнесла девушка.      
       Он обнял круглые плечи, притянул её к себе, почувствовал упругую грудь у своих рёбер и почти полминуты не отрывал свои губы от уже чуть забытых, пухленьких сладких Томкиных уст.
       - Вот, теперь всё, иди. – Она хлопнула его по плечу и застучала каблуками по деревянным ступеням, удаляясь с каждым шагом.
       Женька вышел из подъезда. После таких сцен во всех фильмах и книгах герой останавливается и закуривает. Однако курить он не умел, да и стоять не было смысла: дождь мог начаться в любую минуту. Быстрая ходьба не мешала размышлять о первом любовном расставании. Чувство свободы и отсутствие двусмысленного положения поднимали настроение и обостряли ожидание встречи с Лидой. Затем Женька поймал себя на мысли, что подсознательно восхищается Томкой. Её поведение не было похожим на вычитанные в книгах или увиденные в фильмах сцены. Она даже не спросила об истинной причине расставания, сделав вид, что поверила в его блеяние о недостатке чувств. Уж Томка-то знала, каким сильным магнитом были для него её чуть приоткрытые губки, как дрожало его тело от прикосновения её пышных грудей.
            В эти минуты девушка, поднявшись по скрипучей лестнице на свой второй этаж, почти неслышно прошла в свою комнату мимо спящих родителей. Сняв и разбросав по комнате одежду и обувь, она нырнула в льняную ночнушку и долго лежала на спине, следя за бликами уличного фонаря на потолке. Её не душили слёзы, не стучала кровь в висках, не давило в груди. Думала о том, что если Женька сам себя обманывал в своих чувствах к ней и сейчас мучается за это, то она сама перед собой честна. За весь минувший год не сказала ему ни слова о своей любви, не убеждала даже сама себя, что он самый лучший и единственный. Она очень хорошо к нему относилась, ведь придраться было практически не к чему. Женька не лез к ней с грубыми ласками, а осторожно целовал и гладил по доступным местам юного тела, не устраивал сцен ревности, если хохотала на праздничных вечеринках во время танцев с другими парнями, слушая их нашёптывания. Очень часто этот, также первый её парень, приходил на свидание с небольшим букетиком полевых цветов, сорванных в окрестностях своего дома. Цветы увядали к концу свидания, и она радовалась, что их можно спокойно выбросить по дороге домой. В её группе английской филологии училось немало девушек из семей партийно-профессорской элиты. Они были красивы и ухожены, но поклонники имелись далеко не у всех. И уж тем более никто не ждал их в конце учебного дня, заглядывая в аудиторию, как это делал Женька. Отчаяние не лезло в душу. Просто было чувство, что выпал какой-то кусочек, может и не самый важный, из мозаики, окружающего её мира.
       - Жизнь покажет, - сказала девушка сама себе, - надо в этом семестре за учёбу серьёзней взяться, а то опять стипендии не будет, и придётся каждую копейку у родителей выпрашивать.

Р а з д у м ь я
      Открыв глаза следующим утром, Женька полежал несколько минут на спине, глядя в потолок. Он хотел ощутить себя в новом качестве, человеком с чистой совестью.
       - Как здорово, - думал он – не быть ни перед кем виноватым. Теперь я свободно могу идти рядом с Лидой по высоченным гулким коридорам университета, не опасаясь встретить Томку или её подружек. Могу обнять и поцеловать Лиду прямо в центре города, и никто меня не осудит, ведь она только моя и я только её.
          Но не зря говорят, что даже на солнце есть пятна, и даже в чистейшей воде горного ручья всегда найдётся какая-то соринка. Женька теперь хорошо знал это, ведь вместе с наслаждением своей чистой совестью, в далёких тридесятых отсеках его мозга сидела мыслишка о том, что есть один человек, с которым не хотелось бы встречаться в коридорах альма-матер, сопровождая Лиду. Таким человеком был его отец, сотрудник одной из кафедр университета. Это была не боязнь самой встречи, а её последствий, в виде серьёзных домашних разговоров. Чем же не угодила его отцу и матери эта симпатичная скромница, отличница, единственная дочь образованных интеллигентных родителей, пусть и проживающих в далёком закарпатском посёлке. Другие может не нарадовались бы такой золотой рыбке, что приплыла в их семейную заводь. Они тоже бы радовались, если бы не одна мелочь, а точнее одно слово, чётко выписанное на первой странице "серпастого и молоткастого" советского паспорта в графе "национальность". Там у Лиды было написано "русская", а у Женьки точно в таком же документе, на той же странице и в той же графе значилось "еврей". Прошло уже ровно пятьдесят лет, как революция отменила все различия между гражданами страны Советов по национальности и по вероисповеданию. Однако эта отмена в жизни действовала лишь наполовину, по вероисповеданию, поскольку такового у подавляющего большинства населения просто не было. Ущемления по национальному признаку в любой области жизни также были противозаконными, и никогда ни в каком официальном документе не упоминались. Однако Женька, ещё с дошкольного возраста, знал, что их семья не такая, как семьи соседей и одноклассников. Родители часто говорили между собой на непонятном ему языке, который называется "идиш". Никто вокруг больше на нём не говорил. Приезжая летом к дедушке и бабушке в небольшой полесский городок, Женька обнаруживал, что на нём говорят в семьях местных соседских ребят, его друзей по уличным играм. Ещё более удивительным было то, что не только взрослые, но и его ровесники понимали этот язык и даже говорили на нём. Всё это он знал, но это находилось где-то глубоко в лабиринтах мозга, и никакого влияния на повседневную жизнь не оказывало. Разве что иногда в пылу мальчишеской ссоры, кто-то из ребят мог бросить ему, как выстрелить, короткое слово "жидок". Ни сам Женька в юные годы, ни его противник не понимали до конца, что есть обидного в этом слове. Просто оно означало, что он, Женька, чем-то отличается от других. Но чем? В такие минуты этот вопрос часто крутился в его голове.
          Со свойственной ему мальчишеской дотошностью была проанализирована вся доступная информация в историческом, географическом и поведенческом аспектах. Ничего не находилось. Одно отличие, правда, было. Женькин дед иногда брал внука в синагогу, которая на идиш называлась "шил". Там, сидя рядом с другими мальчишками, он смотрел, как их деды что-то бубнят на непонятном языке. При этом они не крестились, как дедушки и бабушки некоторых его друзей, выходя по воскресениям из церкви. Но всё это было для него каким-то отголоском прошлого, которому нет места в сегодняшней жизни.
         Определённый скачок в национальной самоидентификации произошёл два года назад, перед выпускным классом. Связано это было с двумя событиями. Во-первых, после смерти деда, бабушка продала свой ветхий домик в Житомирской области и стала жить вместе с Женькиной семьёй. Во-вторых, вся семья вскоре переехала из маленького городка на Западной Украине во Львов, центр этого региона. Бабушка зажигала свечи пятничными вечерами в дальней комнате квартиры, и иногда что-то рассказывала об еврейских праздниках. В новой львовской школе Женька увидел целую группу еврейских мальчиков и девочек, похожих на его друзей из бабушкиного городка. На уроках эта группа ничем не отличалась от остального класса: также играли в "морской бой" на уроках на задних партах, также списывали у отличников домашние задания, также обыгрывали друг друга на мелкие монеты в "расшибалочку", также курили в туалете на переменах. Однако во внеучебное время еврейские мальчики старались общаться, в основном, между собой и, при возможности, предпочитали гулять с еврейскими девочками. Казалось, что процесс "объевреевания" у Женьки уже пошёл, но год спустя он поступил в университет, и этот же самый процесс, если не замер, то затормозился. На географическом факультете он был единственным евреем, а всё окружение являлась полностью украинским. Для парня, выросшего в западноукраинском городке, не составило труда и усилий в считанные недели адаптироваться к этой новой обстановке.
          Нечастые свидания на первом курсе с бывшей одноклассницей Томкой, а ныне студенткой другого факультета, не вызывали особого беспокойства у родителей, видевших в этом инерционное продолжение полудетской школьной дружбы. Появление однокурсницы Лиды в жизни юноши очень существенно меняло ситуацию. Теперь "дама сердца" находилась рядом с ним не по два-три часа один раз в неделю, а ежедневно, а, как известно, силу привычки от силы любви отличить не всегда просто. Так или иначе, но все эти "национальные разборки" с родителями неизбежно ждали Женьку в будущем. Он знал об этом, хотя гнал от себя эти мысли, и внутренне готовился к такому повороту событий.
          События на Ближнем Востоке в 1967 году резко обострили "еврейский вопрос" в стране Советов. До этих дней, все, слышавшие об еврейском государстве, считали его какой-то далёкой, маленькой, почти африканской страной, где происходят свои местные восточные "разборки". Живут там какие-то восточные евреи, не имеющие ничего общего с европейскими евреями. Ну, а советские евреи уж никак не связывали себя с этим малознакомым клочком пустынной земли. В 1956 году была небольшая газетная шумиха о конфликте между Израилем и Египтом, но это быстро забылось, и слово "Израиль" практически исчезло со страниц советских газет. И вот в июне 67-го события на Ближнем Востоке взорвали весь мир. Арабские армии, щедро нашпигованные советским оружием от патронов до самолётов, за одну неделю были разгромлены какими-то местечковыми евреями. Всё, что мог сделать "великий и могучий Советский Союз" маленькому государству, уступающему одной Москве по населению, это разорвать с ним дипломатические отношения. Однако весь советский народ, даже те, кто ранее об Израиле и не слыхивал, узнал, что где-то далеко соплеменники Йоськи-сапожника, Фимы-инженера и Розы-бухгалтерши, этих тихих незаметных людей, разбили превосходящие во много раз арабские армии. Причём сделали это не за четыре долгих года, опустошив собственную страну, а всего за неделю. Сами же советские евреи начали копаться в своих родословных, вспоминая связи с той далёкой героической страной. Пришли в движение евреи Прибалтики, Молдавии, Западной Украины, поскольку у некоторых были родственники, уехавшие на Ближний Восток ещё до войны или сразу после её окончания. В этих окраинах Союза взрослое население ещё помнило, что кроме социалистической уравниловки, не позволяющей отложить даже рубль от зарплаты до зарплаты, был и другой общественный строй с разнообразными товарами и продуктами, с благосостоянием для образованных, трудолюбивых и предприимчивых людей, со свободным выездом в другие страны.
         "Забродила" московско-ленинградская интеллигенция, спокойно сидящая до этого на повышенных зарплатах в закрытых институтах и на оборонных заводах. Кто-то восхищался стойкостью древнего еврейского народа, кто-то проклинал, кто-то оставался равнодушным. Однако евреи, потерявшие шесть миллионов своих сынов и дочерей в Холокосте, пережившие чудовищные сталинские наветы 1953-го, опять были в центре "национального вопроса" своей страны.
         Но Женька, увлечённый амурными делами, лишь изредка слышал жёсткие нотки в сообщениях радио и телевидения по этой теме. К тому же полевая практика и каникулы, после года напряжённой учёбы, способствовали тому, что в газетах он читал только последнюю страницу, где освещались спортивные новости. Львовская футбольная команда "Карпаты" отчаянно билась в первом эшелоне чемпионата СССР за право перехода в высшую лигу. Перспектива увидеть на новом стадионе "Дружба" лучшие команды страны, волновала Женьку больше, чем местные разборки на Ближнем Востоке. Тем более, что с глобальной точки зрения, публикуемой в прессе, всё было и так ясно: американский империализм вооружил маленький агрессивный Израиль и натравил его на мирных арабских скотоводов и землепашцев. Да и вообще, мало ли военных конфликтов и бед на планете: возле Америки – Куба, возле Китая – Вьетнам, в ЮАР– негров угнетают, в Югославии – разрушительное землетрясение.

Д о л г о ж д а н н а я    в с т р е ч а
            А тут ещё одна проблемка нарисовалась: забыл спросить у Лиды, когда она возвращается во Львов из дома. Может 30-го августа, может 31-го? Благо, что из Рахова в сутки прибывал только один поезд, в 9.30 утра. Делать нечего, и 30-го в урочное время Женька уже вертелся на последней пятой платформе львовского вокзала, ожидая состав из Закарпатья. Вот, поскрипев тормозами, поезд замер, и тут до Женьки, дошло, что номера вагона он тоже не знает. Четвертьчасовая беготня вдоль состава не принесла результатов. Перрон опустел, ни Лиды, ни её подруги Нонки не было. Парень почесал, нестриженную за лето, шевелюру:
        - М-да, кавалер из меня неважный. Вот будет Лида тащиться с тяжеленным чемоданом через полгорода. И как тогда оправдаться?
        Эти раздумья прервал глуховатый юношеский голос:
- Жень, аллё! Лиды не было в поезде, наверное, завтра приедет.       
        Вздрогнув от неожиданности, незадачливый ухажёр не сразу определил поездное окно откуда донеслась эта фраза. А когда разглядел, то узнал сокурсника Мишку Кисловича, по прозвищу Пишта, закарпатского аборигена из посёлка Виноградово, что раскинулся на берегу реки Тисса. Пишта, как и весь курс, был свидетелем Женькиного летнего романа и сразу понял зачем тот крутится возле раховского состава. Между тем, заспанный сокурсник продолжал:
      - Не было ни Лиды, ни Нонны в поезде. Я в Рахове садился, и увидел бы их на вокзале. Не боись, завтра приедут. Они же на квартире живут, а мне ещё в общагу устроиться надо.
         Ещё через несколько минут помятый Пишта вышел из вагона и, пожав Женьке руку, поведал, что гостил у родственника, студента Политехнического института, в Рахове, и вчера они "очень серьёзно" отметили окончание каникул. Вот только еле проснулись после полной остановки поезда.
         На следующий день, 31-го утром, Лида приехала, но Женька, как назло, проспал и не успел ни купить, ни даже нарвать хоть каких-то цветов. На перрон он влетел одновременно с поездом, но тут же замедлил шаг и неспеша важно пошёл вдоль состава. Не надо, чтобы Лида из окна вагона увидела его, взмокшего и с горящими глазами. Любая девушка может в таком случае возомнить о себе невесть что. Хотя его горячо ожидаемая подруга ни разу не дала повода считать себя гордячкой или воображалой, предосторожность не помешает. Размышляя так, он продолжал шествовать по перрону, пока не увидел Лиду с небольшой сумкой на плече. Она стояла у состава и протягивала руку кому-то, выходящему из вагона.
      - Оп-па, - стрельнуло в голове у Женьки, - а вдруг она с каким-то закарпатским хахалем приехала. Ведь не знает, что буду встречать. Я же поменял Томку на неё. Вот и у неё могло так получиться.
         Несмотря на такую мысленную установку, он всё же подбежал к вагону. Оттуда, вместо молодого ухажёра, как он представлял себе, спустился с двумя чемоданами крепкий седоватый мужик, явно сельский житель. Один из чемоданов, зелёный в клеточку, был Лидин, Женька видел его на практике в девичьей палатке. Опоздавший Ромео вскочил на нижнюю ступеньку и молча потянулся к чемодану. Мужик мягко отстранил его руку своим локтем и, сделав последние два шага, осторожно поставил оба груза на светло-серый, изрядно затоптанный, бетон перрона.
      - Чего же ты, хлопче, - обратился он к Женьке, - так поздно. Разве можно худенькой девушке такую тяжесть таскать? Она же не мужик.
        Парень начал лепетать что-то про опоздавший трамвай, но селянин не слушал. Подхватив свой огромный чемодан и ещё раз напомнив провинившемуся, что негоже спать утром, когда такая симпатичная дивчина приезжает, он зашагал к выходу. Уже через час, после долгожданных поцелуев и объятий, Женька оставил Лиду в квартире разбираться со всеми привезёнными вещами.  Запрыгнув на ходу в отходящий трамвай, он отправился в свой последний день законного безделья.
   - Романтическое лето закончилось, - с тоской рассуждал парень, - впереди напряжённая учёба.
        Теперь ему уже никак нельзя отстать от своей подруги-отличницы, а сделать это весьма непросто. Во-первых, он не мог, как Лида, не поднимаясь, сидеть долго за книгой. Его спортивное тело требовало разминки каждые полчаса. Во- вторых, два-три раза в неделю у него были интенсивные тренировки на стадионе в другом конце города. В-третьих, у Женьки имелись ещё бывшие одноклассники, с которыми хоть иногда хотелось встретиться и посидеть в мужской компании. Выручала его методика занятий, подсмотренная у отца. Готовясь к лекциям или даже просто читая газету, тот не выпускал из рук цветного карандаша, постоянно подчёркивая главное и набрасывая схемы со стрелками для понимания взаимосвязей описываемых явлений.
        Вот так и вырисовались личные планы юноши на ближайший год: интенсивная учёба, спорт и, самое приятное и ожидаемое - это развитие романтических отношений с Лидой, превратившейся в это лето из обычной сокурсницы в обаятельную и желанную девушку.