Китакисю

   К вечеру, под выгрузку оставшегося на борту, перешли к южному берегу пролива. На причалы Китакисю. Освободившись, прихватив дзитэнся, на сколько хватит сил, кинулся смотреть город. Ограниченный временем, надеялся осилить лишь ближайший к порту кусочек.

   Путь лежал вдоль широкой, по-японски разрисованной магистрали, тягуче однообразных серых, в пару этажей, вероятней всего, пакгаузов, но, возможно, и как-то относящихся к порту производств. Бесконечная вереница строений, к трассе глухими тыльными сторонами, периодически прерывалась въездами на причалы. Усталость начала сказываться скоро – дорога долго поднималась вверх, и азарт пропал. Но когда наступил момент решаться ехать ли дальше, к счастью, вынырнул жилой район. Окунаясь в жизнь аборигенов, я запетлял по переулкам уже зажигавших уличные фонари.

   Представившийся дальше кусочек города не удивил ни архитектурой, ни витринами магазинов или оригинальностью тротуаров.
 
   Людские островки таяли на глазах, растворяясь в переулках, домах, подъездах. Если люди и шли заметно куда-то еще, то, пожалуй, лишь в салон пачинко. Я тоже заглянул в него.

   В огромном зале, в сотне стоявших рядами автоматов, тысячи металлических шариков непрерывно со звоном летели в железные ящички, а с верха, с десятков динамиков, неслись громовые объявления –  вряд ли их можно было разобрать. Сидевшие у линий автоматов, в большинстве, мужчины, в офисных костюмах или просто в рубахах, с галстуками или без них, молодые и не очень, темноволосые и чуть седые – крашеных не видел – сосредоточено смотрели на панели, как вероятно, первобытные люди смотрели на разгоравшийся огонь – с надеждой и отчаянием.

   В Японии действует запрет на азартные игры. Пачинко, допуская выигрыш только шариков, которые, впрочем, можно обменять и на деньги, по сути является азартной игрой. Со всеми возможностями: зависимостью от игры и, по-японски, потерей личности. Но популярность пачинко в стране невероятна.

   В тот поздний вечер я еще успел в небольшой парк, где на дорожках встречались редкие пары, а со скамеек на меня вдогонку поглядывали любопытные. Но ночь уже вступала в свои права.

   Ночное знакомство с городом однобоко. Есть здания, улицы, кварталы, парки, но нет людей, конечно, главной составляющей любого города.

   После полуночи аллеи совсем опустели. А у меня появилось желание отыскать туалет. Я знал пиктограммы, иероглифы: мужчина, женщина. Но это не помогло. Привычно дома такое место – по виду (невзрачное строение с трафаретной табличкой) или запаху, здесь не работало. Не найдя признаков, только случайно решил обойти одинокий оригинальный домик, который на родине, скорее всего, ока-зался бы бутиком с коллекцией чуть ли не от Джорджио Армани, правда, произведенной не на Малой Арнаутской, а по соседству, в гаражах Поднебесной. Заведение оказалось напольного типа. Просторное. Везде нержавейка. Белоснежный кафель стен смотрелся залогом чистоты. Как и сияющий чистотой пол. На стенах не было картин – только рулоны бумаги. У умывальника – мыло и салфетки.

   Да, недаром бытует мнение, что чтобы судить о культуре страны, надо побывать в ее общественных туалетах.
   1992