Эпилог. Путь на север

В ту ночь болота дышали туманом, словно древний зверь, пробудившийся ото сна. Мы сидели у едва тлеющего очага в хижине отца Бенедикта, и тишина давила на грудь, как камень. Лишь треск влажных дров нарушал её да редкий вскрик болотной птицы где-то вдалеке.

Отец Бенедикт, всегда такой уверенный и твёрдый, казалось, вдруг стал другим. Он сидел, низко склонив голову, глядя в огонь. В его облике проступила усталость, которая, как мне показалось, исходила не столько от прожитых лет, сколько от груза свершённого.

— Иероним, — сказал он наконец, и его голос прозвучал тихо, но напряжённо, как струна. — Чувствую, что время моё подходит к концу.

Я оцепенел. Он поднял глаза на меня, и в его взгляде я увидел то, чего никогда не замечал прежде: не ярость древнего воина, не мудрость наставника, а страх. Страх быть побеждённым временем.

— Это не просто усталость, мой ученик, — продолжил он. — Это старость, снова нагоняющая меня, как хищник, что не сдаётся даже после долгой охоты. Я чувствую, как её когти впиваются в сердце. Моё тело вновь начинает слабеть, зрение тускнеет, а сила, что давала мне связь с Одином, угасает. Но я знаю, как вернуть её.

Я слушал, затаив дыхание.

— Мне нужно вернуться на север, — сказал он, глядя прямо на меня. — Туда, где я однажды отверг свою смертную участь, там, где я впервые принёс жертву и в обмен обрёл не только силу, но и право жить дольше любого из смертных. Там, среди холодных ветров и каменных утёсов, я смогу восстановить связь с Отцом богов.

Его голос стал твёрже, как будто он вновь обретал решимость.

— Ты свободен, Иероним, — добавил он. — Ты можешь идти куда пожелаешь. Можешь укрыться в городе, притворившись кем-то другим. Можешь найти место, где тебя не станут искать, и начать новую жизнь. Или… — он сделал паузу, и я почувствовал, как воздух вокруг нас будто застыл. Огонь в очаге, который едва теплился, вдруг показался мне ярче, а туман за окнами хижины стал напоминать призрачные тени. В этот момент слова отца Бенедикта словно разделили мир надвое: прошлое, которое я мог оставить позади, и будущее, полное неизвестности.

— Подумай, Иероним, — сказал Бенедикт, и его голос стал глубже, словно шёл откуда-то из под земли. — Это путь, с которого не свернуть. Ты потеряешь всё, что было раньше: монастырь, спокойствие, привычную жизнь. Собственно, ты уже их потерял. Но взамен ты найдёшь то, о чём большинство смертных даже не смеют мечтать. Там, на севере, ты сможешь просить Отца богов о том же, о чем прошу его я. О бессмертии.

Я слушал его, и каждое слово отзывалось в моей душе эхом. Всё, что он сказал, было правдой. Оставаться в болоте воспоминаний или рискнуть всем ради знаний и силы? Какой выбор мог бы сделать человек, горящий жаждой жить и знать?

Когда я ответил, голос мой прозвучал твёрдо и решительно:

— Я пойду с вами.

Я видел, как его морщинистое лицо озарилось улыбкой, которую он, кажется, пытался скрыть. Он молча кивнул, и в этот миг я почувствовал, что сделанный выбор навсегда изменил мою судьбу.

— Хорошо, — сказал он. — Тогда нам нужно исчезнуть. Если мы останемся здесь, нас найдут. Люди монастыря, епископ, возможно, даже солдаты. Наши лица известны, и наш след будет искать не один человек. Мы должны стать другими.

***

Сначала я не понял, что он имел в виду. Но вскоре Бенедикт начал действовать с присущей ему решительностью. Он вынул из своих вещей нож для бритья и жестом подозвал меня.

— Начнём с твоих волос, — произнёс он.

Я сел на низкий табурет, и острое лезвие коснулось моей головы. С каждым движением ножа мои волосы падали на пол, а я чувствовал, как вместе с ними исчезает мой прежний образ. Лезвие дошло до самой кожи, оставив меня лысым, словно я только что прошёл обряд очищения.

Затем он велел мне снять рясу. Я послушно подчинился, чувствуя себя словно змей, сбрасывающий старую шкуру. Он протянул мне грубую крестьянскую одежду — тёмный шерстяной кафтан, кожаный пояс и штаны из грубой ткани.

— Теперь ты не монах, — сказал он. — Ты просто путник. Якоб. Или Петер. Выбери сам, имя не важно. Важно, чтобы ты не оглядывался назад.

Я посмотрел на своё отражение в мутной поверхности бочонка с водой и едва узнавал себя. Молодое, но суровое лицо, гладкая кожа головы, взгляд, в котором смешивались решимость и страх. Я был чужим самому себе.

— А как же вы? — спросил я.

Он хмыкнул.

— Мне уже приходилось скрываться, — сказал он. — Я сделаю это снова.

Он снял свою рясу и остался в льняной рубахе и штанах. Потом он накинул на себя плащ с капюшоном, полностью скрывающим лицо.

— Теперь мы готовы, — сказал он.

***

Мы покинули хижину ночью, под покровом тумана. Темнота надёжно укрыла нас. Я шёл следом за Бенедиктом, который двигался с поразительной лёгкостью, несмотря на возраст. Ветер бил в лицо, и я крепче сжимал ткань плаща, чтобы не продрогнуть.

— Путь на север будет долгим, — сказал он, не оборачиваясь. — Мы будем избегать дорог и городов, пока не окажемся достаточно далеко. А там посмотрим.

— Что мы будем делать, когда придём? — спросил я.

Он обернулся и посмотрел на меня через плечо.

— Мы будем жить, Иероним. И ты узнаешь, что такое настоящая жизнь.

***

Когда мы добрались до опушки леса, за которым лежала деревня, я остановился и обернулся. Вдалеке, за холмами, в ночной тени прятался монастырь. Место, которое дало мне веру, отняло её, а затем превратило в поле битвы за душу. Это был конец. И начало.

Бенедикт тронул меня за плечо.

— Вперёд, — сказал он.

Мы двинулись в ночь, навстречу холодным ветрам и далёким северным звёздам.