Куртизанка

Куртизанка

Глава I. Блеск масок

В сверкающем зале венецианского палаццо, под мерцание сотен свечей в хрустальных люстрах, на зеркальном мраморном полу танцевали тени и свет. Аврелия, знаменитая куртизанка, скользила по залу под руку с каким-то важным синьором, чье имя сегодня, как и лицо, скрывала искусно расписанная маска. Вокруг нее клубился шепот – восхищенный и завистливый, – будто шлейф ее парчового платья, усыпанного жемчугом.

Ночь маскарада позволяла смешаться всем сословиям: патриции и иностранные послы, кардиналы под прикрытием домино и дамы из высшего общества – все пили терпкое кипрское вино и шутили, притворяясь кем-то другим. Но Аврелия, даже скрытая бархатной маской, оставалась собою – ее гордая осанка, плавная походка, блеск рыжеватых локонов, переплетенных золотыми нитями, выдавали ее каждой клеточкой. Она была звездой этого тайного бала, желанной гостьей, хоть и не принадлежала к знатным фамилиям. Ее приглашали в роскошные дома, где светские львы и вельможи желали блистать остроумием в ее обществе.

– Синьора, ваш смех – как музыка лагуны под лунным светом, – прорычал, наклонившись, кавалер в черной маске, сжимая пальцы Аврелии. Его маска изображала льва Святого Марка, но в голосе слышалась звериная страсть.

Аврелия чуть склонила голову, позволив себе загадочную улыбку:
– Вы льстец, милорд. Осторожней – комплименты тоже могут опьянить, и даже  сильнее, чем вино.

Она искусно вела разговор, хотя сердце ее было неспокойно. Как актриса на сцене, Аврелия разыгрывала роль обворожительной незнакомки, однако под маской ее глаза устало и печально смотрели на пир вокруг. Блеск дворцов и сияние золота могли на миг ослепить разум, но душу ее не радовали. Уже не раз, оказавшись среди роскоши, она ловила себя на мысли о мимолетности этой красоты, о том, как под масками скрываются грехи и пороки. Казалось, вся Венеция нынче прятала лицо – не только на балу, но и в жизни. Вельможи, кои днем показывали благочестие на богослужении в Сан-Марко, теперь шептали ей дерзкие обещания, целуя руки, скрытые в перчатках.

Музыканты заиграли быстрее – вольта, модный танец, закружил пары. Аврелия грациозно повернулась в кругу дам и кавалеров, чувствуя на себе десятки взглядов. Некоторые – полные обожания и жажды, другие – с презрительной усмешкой. Венецианские матроны в масках беспокойно шептались в уголках, распознавая в ней ту самую куртизанку, о которой ходит слишком много слухов. Кто-то отворачивался, делая вид, будто не замечает ее, а затем из-под полуопущенной маски продолжал следить, как она танцует. Презрение сплетниц было ей знакомо, но не ранило – слишком давно она познала цену общественной добродетели.

Вдруг, когда музыка смолкла на миг и танцующие замерли, Аврелия ощутила чей-то пристальный взор из-за колонны. Альвизе Гримани, член Тайного Совета Десяти, давно питавший к ней опасный интерес, стоял в тени, без маски – как будто маска ему была ни к чему, столь холодно-надменным было его лицо. Его тонкие губы изогнулись в едва заметной усмешке, и Аврелия почувствовала легкий озноб. Она отвела глаза – и тут же встретилась взглядом другого человека, совсем юного на вид мужчины в простой серебристой маске. В его глазах за бликом свечей читалось нечто иное – не наглый голод, не злая насмешка, но скорее трепет и искреннее восхищение. Аврелия вздрогнула от неожиданности, ощутив, как сердце пропустило удар.

Она поспешила отвернуться, смущенная чистотой этого взгляда. Кто бы он ни был – слишком невинным показался ей его облик среди этого царства притворства. Но тут грянула следующая мелодия, кавалер вновь повел ее в танце, и Аврелия, собравшись с мыслями, снова надела беспечную улыбку.

– Вы сегодня необычно молчаливы, синьора, – заметил ее спутник, когда они отошли к столу с угощениями. Перед ними возвышались блюда с фигами, засахаренными фруктами, паштетами и жарким – истинный пир изобилия, словно при дворе дожа. – Неужели скучаете?

Аврелия покачала головой, опуская вино на дно кубка тонкими глотками:
– Что вы, мне весело… – ответила она мягко. – Простите, синьор, мне на мгновение стало душно.

На самом деле ей стало душно от самой атмосферы праздника без радости. Казалось, вино было разбавлено горькой солью ее слез, которые она, конечно, себе не позволила пролить. Ей вдруг захотелось свежего воздуха – и духовной свободы тоже. Оставив своего пьянеющего кавалера под заботу другого гостя, Аврелия незаметно выскользнула на балкон, в темноту теплой весенней ночи.

С площади внизу доносился плеск воды в канале и далекая песнь гондольера. Аврелия сняла маску и вдохнула полной грудью солоноватый ветер с лагуны. В свете луны ее лицо без маски выглядело усталым. Вдали высился собор Сан-Марко с его куполами – символ веры, которая когда-то грела ее сердце. Сердце, теперь опустошенное блеском греховных удовольствий, но все еще тоскующее по свету.

– Боже… – прошептала она, касаясь холодного каменного парапета балкона. – Неужели Ты помнишь обо мне?

Едва слышная молитва сорвалась с ее губ – неожиданная даже для нее самой. Она давно не молилась по-настоящему. Но сейчас, услышав собственный шепот в тишине ночи, Аврелия вдруг остро ощутила, как далека она от чистоты детской веры. Внизу, на темной воде канала, промелькнули огоньки фонаря на гондоле. Где-то в лабиринте улочек прозвонил колокол – напоминание о близящейся полуночи.

Аврелия вздрогнула, услышав за спиной шаги. Быстро надев маску, она обернулась. На балкон, пошатываясь, вышел один из гостей – молодой человек в серебристой маске, чьи глаза недавно встретились с ее. Теперь маска его была приподнята, и в лунном свете Аврелия увидела бледное, но прекрасное лицо юноши. Он смутился, словно врасплох застигнутый мальчик:

– Прошу прощения, мадонна… Я не хотел помешать… – начал он тихо.

Аврелия чуть склонила голову, разглядывая незнакомца. В его чертах было что-то знакомое, память услужливо подсказала образ – возможно, сын какого-то дворянина, которого она видела ребенком много лет назад.

– Вы мне не мешаете, – мягко ответила она. – Но что юноша вашего возраста делает в такой час на балконе? Бал в разгаре.

Он смущенно провел рукой по золотистым волосам:
– Мне стало душно в зале… Я увидел, как вы вышли…

Аврелия улыбнулась краешком губ:
– Ах вот оно что. Значит, не я одна, кого утомили эти маски и сутолока?

Юноша сделал шаг ближе, глаза его блестели то ли от волнения, то ли от влаги ночного воздуха:
– Простите мою дерзость… Но вы – та самая синьора Аврелия?

Она почувствовала укол привычной горечи. Та самая. Ей хотелось отшутиться, но почему-то она ответила честно:
– Да, меня зовут Аврелия.

– Не хотел вас обидеть, – поспешно проговорил он. – Просто… я слышал о вас. Но никто не рассказывал, какая вы…

– Какая же? – чуть прищурилась она.

– Грустная… – вырвалось у юноши.

Аврелия опешила. Впервые кто-то описал ее не словом «прекрасная» или «обольстительная». Она не нашлась, что ответить. Юноша же продолжал, осмелев: – Все говорят только о вашей красоте, об уме, о том, как вы влияете на сильных мира сего… А я смотрел на вас в зале и подумал: она печальна.

Аврелия смогла лишь вымолвить:
– Вам показалось. Маска скрывает не только лицо, но и выражение.

– Но ведь сейчас на вас нет маски… – тихо сказал он.

Она резко отвернулась, коснувшись рукой лица – действительно, в спешке она так и не закрепила маску заново, и теперь она соскользнула на плечо. Юноша видел ее настоящей. Аврелия почувствовала себя нагой перед его чистым взглядом.

– Вы сын синьора Веньера, верно? – холоднее, чем хотелось, спросила она, чтобы сменить тему. – Мы встречались давно, вы были ребенком.

– Да, Марко Веньер к вашим услугам. – Он поклонился. – Мой отец – старый друг вашего…

Он осекся, но Аврелия мягко закончила:
– Моего покойного отца, да. Я помню.

Марко Веньер – теперь она вспомнила: мальчишка, который бегал по саду их дома, пока отцы говорили о торговых делах. Те дни казались сном. Ее отец тогда был жив и богат, она – избалованной дочерью в изящных кружевных платьицах. Не было ни бедности, ни позора… Все рухнуло потом.

Марко робко тронул ее руку:
– Синьора Аврелия… Простите, если я бестактен, но вы выглядите такой одинокой. Если бы я мог чем-то помочь…

Она отстранилась, вновь водрузив на лицо отстраненную улыбку:
– Вы так молоды, синьор. Вас ожидают танцы и радости, не тратьте эту ночь на сочувствие к женщине, которая старше вас и куда опытнее в разочарованиях.

Он хотел было возразить, но дверь на балкон распахнулась снова, и на пороге появился высокий силуэт. Голос, холодный и язвительный, оборвал их разговор:
– Марко, надеюсь, ты не забыл, что обещал мне партию в карты?

Из тени шагнул Альвизе Гримани. Марко вздрогнул, выпустив руку Аврелии:
– Дядя Альвизе…

Аврелия быстро надела маску. Альвизе Гримани – один из самых влиятельных людей Республики – оказался дядей этого юноши? Теперь она уловила семейное сходство – в чертах рта, в разрезе глаз, только в глазах юноши было тепло, тогда как у Гримани – сталь.

– Прошу прощения, синьора, – произнес Гримани, глядя на Аврелию пристально, – что прерываю разговор. – Он подчеркнуто вежливо наклонил голову, но в тоне звучала явная угроза. – Марко, в зале тебя потеряла твоя мать. Иди, успокой ее, сынок.

Юноша еще бросил взгляд на Аврелию – полупросящий, полусожалеющий, – но она едва заметно кивнула: мол, все в порядке, иди. Когда Марко скрылся, Альвизе шагнул ближе, нависая над Аврелией.

– Надо же, какое трогательное знакомство, – проговорил он, холодно улыбаясь. – Вижу, вы быстро находите общий язык с неопытными душами, синьора.

– А что плохого в беседе, синьор? – Аврелия выпрямилась, стараясь говорить спокойно. – Молодой человек хотел узнать, как я себя чувствую.

– Ха! – коротко бросил Гримани. – Вам ли не знать, мадам, чем обычно кончается интерес таких юнцов? Небось уже мечтает стать вашим рыцарем…

Аврелия вспыхнула под маской.
– Вы оскорбляете не только меня, но и вашего племянника. Он – благородный молодой человек.

Гримани насмешливо приподнял бровь:
– Тем хуже для него. Не советую вам впутывать его в свои сети, синьора Аврелия. Помните, что у паутины, которую вы столь искусно плетете, есть весьма ядовитые пауки.

Он произнес это тихо, почти ласково, но Аврелия явственно почувствовала – это угроза. Она знала о репутации Альвизе Гримани: безжалостный политик, член Тайного Совета, человек, от чьей воли зависели судьбы. Говорили, что он не гнушался никакими методами, что у него длинные руки и множество глаз по всему городу – шпионы, соглядатаи.

Аврелия ответила ледяным тоном:
– Уверяю вас, синьор, у меня нет намерения быть ни пауком, ни мухой в чьих-либо сетях.

Гримани усмехнулся и провел перчаткой по ее щеке через прорезь маски – жест собственнический, от которого она отшатнулась.
– Как знать… Вы ведь уже в сетях – своих собственных желаний, грехов и амбиций.

Она отступила на шаг, с трудом удержавшись, чтобы не ударить его по руке.
– Не вам меня судить.

– Да? – его голос похолодел. – А кому же? Богу? – Он усмехнулся. – Давно ли вы в церковь ходили, мадонна?

Аврелия почувствовала, как щеки заливает краска стыда. Гримани угадал ее слабое место. Но вместо ответа она повернулась, желая уйти.

– Спокойной ночи, синьор, – бросила она через плечо.

Он не удерживал, только тихо бросил ей вслед:
– Берегитесь, Аврелия. Я всегда получаю то, что хочу. А я хочу вас.

Она ускорила шаг, как от преследования. Вернувшись в зал, Аврелия уже не наслаждалась музыкой. Ей хотелось как можно скорее покинуть этот бал, полный притворства и опасности. Соблазны и интриги гнездились здесь под масками, и откуда ждать удара – было непонятно.

Вскоре она нашла свою шаль и велела слуге подать гондолу. Знакомый старый гондольер, Джакомо, помог ей сесть. Пока гондола скользила по чернильной глади Гранд-канала прочь от дворца, Аврелия сняла маску окончательно. Ветер остужал её разгоряченное лицо.

Вспоминались слова юного Марко: “Вы грустная”. И слова Гримани: “Я хочу вас”. Один видел в ней душу, другой – лишь тело. А она сама? Чего она хочет?

Гондола проплывала мимо величественных фасадов, и луна отражалась в воде. Аврелия смотрела на свое отражение – размытое, дрожащее – и думала: “Кто я без этой маски, без наряда, без роли, что играю? Боже, неужели во мне еще осталось что-то доброе, светлое, или моя душа пуста?”

В тишине ночного города ей казалось, что ответом звучит лишь плеск волн о борт лодки да дальний стук колокола на дозорной башне. Аврелия крепче сжала руки. Впереди лежала ночь, за ней – новый день, полный тех же притворств. И она не знала, сколько еще выдержит. Но где-то глубоко внутри теплилась искорка надежды, что, может быть, даже падшая душа способна найти путь к свету.

Глава II. Тени прошлого

Утро застало Аврелию на коленях перед туалетным столиком – она рассеянно перебирала жемчуг на нитке ожерелья, с которого ночью сорвалась застежка. Ее комнату заливал мягкий свет, просачивающийся сквозь кружевные занавеси. С дворика доносилось чириканье воробьев и плеск воды у свай фундамента – прилив вступал в свои права. Но мысли Аврелии витали далеко, в прошлом, подобно этим жемчужинам – одна за другой нанизывались на нить памяти давние дни, горькие и сладкие.

На столике, среди флаконов духов и кисточек, лежала миниатюра – портрет девочки-подростка с ясными глазами. Аврелия осторожно взяла её. На нее смотрела она сама, только лет шестнадцати, в светлом платьице, с лентой в русых тогда волосах – рисунок был сделан отцом за год до его смерти. Сердце сжалось от воспоминаний.

Отец… Купец Лоренцо Беллини, чьё имя когда-то гремело на рынках от Венеции до Александрии, для нее был просто любящим папой, который привозил ей из далеких стран дивные ткани и смешные безделушки. Он учил дочь читать старинные книги, петь народные песни и всегда говорил: “Аврелия, у тебя душа соткана из солнечных лучей, сохрани ее чистой.”

Но солнечные лучи померкли, когда отец не вернулся из плавания. Шел 1558 год, Аврелии исполнилось семнадцать. Корабль отца пропал где-то в Эгейском море – то ли шторм, то ли нападение пиратов. В одночасье она, вчерашняя беззаботная дочь богатого торговца, осталась сиротой – мать умерла родами несколькими годами ранее – и к тому же без средств. Как выяснилось, дела отца в последнее время шли скверно: долги, неверные партнеры… Вскоре кредиторы отняли дом Беллини на Каннареджо и все имущество  . Юную Аврелию приютила дальняя родственница – старая тётушка в тесной квартире над лавкой ремесленника. Так жизнь одной из самых красивых девушек Венеции оборвалась резким падением с шелковых подушек в пыль и нищету.

Она вспомнила те дни, как страшный сон: холодные каменные полы чердачной коморки, пустой желудок, горькие слёзы на подушке по ночам. Но хуже всего – страх перед будущим. Что ждало одинокую обедневшую девицу? Только путь послушницы в монастыре или служанки у богатых синьоров. Аврелия тогда молилась, чтобы Господь указал ей верную дорогу.

И дорога проявилась – но греховная. Сперва это казалось выходом: однажды к тётушке пришла в гости синьора Лукреция, старая знакомая их семьи. Она участвовала в благотворительном братстве при церкви, разносила пищу бедным. Добрая матрона с жалостью взглянула на худенькую бледную Аврелию.

– Что же будет с тобой, дитя? – сокрушалась она, пока Аврелия вкушала горячий бульон, принесённый благотворительницей. – Жаль, что твоя мать не дожила…

Слышать про мать, которой не стало, было тяжело. Но Лукреция, утирая глаза краем платка, вдруг заговорила о другом:
– Знаешь, милая, я ведь была подругой твоей матушки в юности. Мы с ней, царство ей небесное, те ещё были шалуньи…

Она улыбнулась странно, с некой хитрецой. Аврелия продолжала слушать, не совсем понимая, к чему клонит гостья. Постепенно синьора Лукреция раскрыла цель визита. Она предложила молоденькой девушке работу – не служанкой, не послушницей, а… куртизанкой.

– Ты же прелестна, умна, танцевать умеешь, лютне обучена… – говорила Лукреция доверительно. – Зачем красоте пропадать зря? У меня есть знакомый сеньор, очень богатый вдовец, – ему одиноко, нужен свежий свет в жизни…

Аврелия похолодела тогда: она поняла, что ей предлагают сделаться содержанкой богача, по сути продать свою честь. Аврелия была слишком невинна, но не глупа. Она отказалась наотрез, убегала в слезах с чердака к каналу, умоляла Богородицу защитить ее.

Однако через неделю голод и отчаяние сделали своё дело. Сеньор, о котором говорила Лукреция, не отступал – он даже приходил однажды тайно взглянуть на девушку, притворившись лекарем, навещающим больную тётушку. Это был пожилой человек, синьор Больдо, с седыми кудрями и тусклыми глазами. Он вел себя учтиво и жалостливо, оставил кошель с деньгами тетушке «на лечение племянницы». Аврелия чувствовала отвращение, но одновременно искушение: на эти деньги можно было заплатить долги за жилье и купить еды.

В ту ночь она молилась, плача, у крошечной иконки Девы Марии, что висела в углу коморки: мол, пошли чудо, спаси меня от позора. Она надеялась, что отыщется вдруг живым отец, или появится чудесный благодетель, готовый помочь без грязных условий. Но чуда не случилось.

И наутро Аврелия подписала свой приговор. Она согласилась стать ученицей Лукреции и встретиться с синьором Больдо.

Ей вспоминалась первая ночь в богатых покоях, когда он, усыпив ее вином и сладкими речами, овладел ею, наперекор ее онемевшей душе и застывшим слезам. Когда все закончилось, Аврелия не кричала – только смотрела в потолок балдахина, чувствуя, как умирает что-то внутри. Утром он на прощанье подарил ей жемчужное ожерелье – то самое, что сейчас лежало перед ней на столике, нить которого порвалась вчера. Жемчужины раскатились тогда по шелковой простыне, словно ее слезы по щекам.

Синьор Больдо был доволен и обещал позаботиться о ней, но вскоре умер – сердце, сказали, не выдержало его чрезмерных утех. Аврелия осталась с тем ожерельем и кошельком монет, но и с клеймом. Назад дороги не было: слухи в узком мире Венеции распространяются быстрее, чем пожар по сухим доскам. Молодая красавица безродная, но образованная – слух о ней дошел до других искателей удовольствий. То ли сама Лукреция, то ли кто другой передал вести дальше, но Аврелию стали приглашать на обеды, в приватные ложи театров, на прогулки под луной в гондоле – богачи искали ее общества. И вскоре она уже не жила на чердаке – один щедрый старик снял ей отдельный дом с видом на канал, другой одарил платьями и слугами. Так Аврелия, скрипя сердцем, утешала себя тем, что хотя бы не голодает и не унижается как служанка. Она изучила негласные правила своего ремесла: быть остроумной, но не дерзкой публично; пленять, но не привязываться; хранить чужие тайны взамен на щедрость. Ее стали звать “la Senora Aurora” – Сеньора Аврора, утренняя заря, так метафорически один из поэтических поклонников назвал ее в виршах.

Да, она добилась славы – скандальной, но все же. Ей рукоплескали на карнавальных представлениях, ее имя шептали под сводами салонов, о ней писали даже в тайном Каталоге куртизанок, что ходил по рукам у богатых бездельников . Она умела поддержать беседу о живописи и о стихах Петрарки – ведь отец успел дать ей хорошее образование, а потом она самозабвенно глотала книги, чтобы не отстать от своих собеседников. Аврелия пела и играла на лютне, у нее был звонкий смех и жестокая, как говорили завистницы, красота.

Но ценою тому стала душевная пустота. С каждым новым поклонником, что клялся носить ее на руках, а через месяц находил себе другую, с каждым ласковым словом, за которым скрывалась похоть, Аврелия черствела. Лишь одно нежное чувство согревало ее сердце некоторое время – материнство.

Она опустила взгляд на ящик туалетного столика. Там, под кружевными платками, хранилась крохотная вязаная пинетка. Аврелия бережно вынула ее – маленький ботиночек из белой пряжи, некогда принадлежавший ее дочери. Да, в один из годов ей посчастливилось полюбить – не старца и не развратника, а доброго человека, пусть не юного, но честного, капитана далматинских наемников. Он был не венецианец, а иноземец на службе Республики, встретил Аврелию без предубеждений, полюбил, увез подальше от суеты города – на несколько месяцев она жила в маленьком доме на острове в лагуне, как в законном браке, готовила ему ужин, встречала с рыбалки. Те месяцы были самым светлым сном. Она молилась тогда вновь – благодарила Бога за простое женское счастье.

Но сон закончился: капитана Маркони (так звали её возлюбленного) отозвали на войну с турками. Он отправился в далекое плавание, а Аврелия осталась, ожидая ребенка. Она верила, что любимый вернется и женится на ней, как обещал. Родилась дочь – маленькое ангельское создание с ее глазами. Аврелия назвала ее Анжела, в честь ангела-хранителя, надеясь, что небеса будут милостивы.

Первое время она жила только ради дочери, бедно, но счастливо, снимая угол у рыбаков. Но когда девочке исполнился год, пришла весть – корабль капитана Маркони погиб у греческих берегов в шторме, не уцелел никто. Так рухнула последняя надежда. Аврелия осталась одна с малышкой на руках, без денег. Гордость не позволила ей просить милостыню – и она снова вернулась в Венецию, к своему ремеслу, чтобы не дать Анжеле умереть с голоду.

Быть куртизанкой и матерью оказалось трудно. Она скрывала ребенка ото всех: ведь клиенты не желали слышать про женские заботы. Маленькую Анжелу она отдала на воспитание кормилице в деревню на материке, недалеко от Падуи, и лишь изредка навещала ее тайно, отвозя деньги. Каждая разлука разрывала ей сердце, но иначе нельзя. Имени отца Анжелы не знал никто – Аврелия сочинила легенду, будто девочка – дочь ее покойной кузины, и она просто помогает сироте.

Пинетка в ее руке напомнила прикосновение мягкой пяточки, первые шаги Анжелы. Сейчас девочке уже четыре года, и Аврелия томилась от разлуки, пытаясь убедить себя, что так будет лучше для ребенка.

Она убрала пинетку, как драгоценность, обратно. Столько потеряно… отец, муж, любовь, дочь вдали… И где же она сама – заблудшая душа, утопающая в роскоши, как в трясине греха? Аврелия часто спрашивала себя, могла ли ее жизнь сложиться иначе, если бы в тот первый раз она отвергла искушение до конца. Или если бы Господь дал знак? Но, видно, Он лишь испытывает ее, отняв поочередно все опоры, чтобы она наконец обратилась к Нему.

Отражение в зеркале смотрело на нее – прекрасная женщина лет двадцати с небольшим, но глаза казались старше. Она видела и презирала себя – куртизанку, грешницу. Но разве только она одна виновата? Общество, которое с одной стороны осыпало ее золотом, а с другой – клеймило, тоже держало ее в клетке. Венеция была полна таких противоречий. И всё же, Аврелия считала себя падшей.

– Господи, если Ты слышишь… – прошептала она, коснувшись крестика на цепочке у горла. – Дай мне силы изменить всё, пока не поздно.

Тихий стук в дверь отвлек ее. В комнату заглянула Лукреция – та самая матрона, которая когда-то привела ее на этот путь, а теперь исполняла роль экономки в доме Аврелии.
– Синьора, к вам посетитель, – негромко сообщила она. – Извиняюсь, что потревожила ваше утро.

Аврелия удивленно поднялась:
– Посетитель? Разве не рано?

Лукреция потупилась:
– Гонец с письмом. От самого дожа.

– Дожа?! – Аврелия ахнула. – Приведи скорей.

Лукреция подала серебряный поднос, на котором лежал запечатанный сургучом конверт, украшенный гербом Венецианской республики – крылатый лев с инициалами. Руки Аврелии дрогнули, когда она взяла письмо.

– Ждут ответа, – шепнула Лукреция и поспешно вышла.

Аврелия разломила печать и пробежала глазами несколько строк, старательно выписанных каллиграфическим почерком. Сердце забилось чаще. Дож приглашал ее на приватный обед во дворце, в узком кругу, где будет присутствовать важный гость – королевская особа из Франции. Он просил ее составить компанию и развлечь беседой дорогого гостя.

Приглашение от главы Республики – большая честь для любой куртизанки, хоть и неофициальная. Аврелия поняла, что речь, должно быть, идет о приезде французского принца или короля – ходили слухи, что юный король Франции проездом посетит Венецию .

Строки плыли перед глазами. Обед – значит, нужно блистать. Но тревога, затаившаяся после ночного разговора с Гримани, шевельнулась вновь. Если дож зовет ее для развлечения гостя, наверняка Гримани тоже будет там, как член Совета. Опять его тяжёлый взгляд, скрытая угроза…

Аврелия скомкала письмо и прижала к груди. “Дай мне силы изменить всё…” – только что молилась она. Но, видно, пока нет у нее иного пути, как идти дальше по этой стезе – во дворцы, к сильным мира сего. Возможно, там, в блеске двора, выпадет шанс вырваться из мрака? Или напротив, пропасть затянет окончательно?

Она бросила взгляд на миниатюру отца и прошептала:
– Отец, прости…

Затем позвонила в колокольчик, давая знак слугам: нужно готовить наряд и карету – ее ждет новая игра в блистательном дворце, где судьба приготовила новые испытания.

Глава III. Яд интриг

Через два дня после бала во дворце было назначено особое собрание – приватный обед в покоях дожа. Аврелия прибыла к дворцу ранним вечером. Ее встретил церемониймейстер и провел тайными переходами – так, чтобы официальные глаза не видели появление куртизанки в резиденции главы Республики. Она шла по мраморным залам, держа голову высоко, словно посол или герцогиня: по опыту она знала, что в таких случаях нужно сохранять гордость, будто она полноправная участница дипломатического действа.

В малой столовой, со стенами, расписанными фресками на сюжеты из римской истории, собрались в узком кругу влиятельные лица: сам дож в золоченом кресле, пара седовласых сенаторов, грозный на вид кардинал в темно-малиновом облачении (папский легат), и, конечно, Альвизе Гримани, как член Совета Десяти – он непринужденно беседовал с высоким молодым человеком в расшитом камзоле. Молодой человек– лет двадцати с небольшим – держался свободно, игриво вертя перстень на пальце. В его длинных напомаженных волосах поблескивала золотая подвеска с лилией – гербом Франции. Это и был прибывший гость – король Генрих III Французский , проездом из Польши домой.

Аврелия почтительно присела в реверансе. Король, завидев её, оживился:
– А, вот и та самая прославленная венецианская красавица! – воскликнул он по-французски, бросив взгляд на дожа. – Я столько о вас слышал, мадам.

Аврелия ответила на хорошем французском:
– Ваше Величество, Венеция польщена вашим визитом, а я – тем более.

Дож улыбнулся удовлетворенно – куртизанка оправдала ожидания, владеет языками и манерами. За столом Аврелию усадили рядом с королем Генрихом. На другой стороне короля сидел Гримани, напротив – дож и прочие. Слуги начали подавать изысканные блюда: устриц, трюфели, жаркое из фазана. Вино текло рекой – легкое белое из окрестностей Вероны.

Генрих III был в настроении флиртовать. Он рассказывал забавные анекдоты о польском дворе, куда его занесла судьба на короткое время, и смеялся звонко, будто ребенок. Аврелия поддерживала беседу, вставляя остроумные замечания, чем привела короля в восторг. Она чувствовала на себе свинцовый взгляд Гримани – как нож в спину. Но старалась не обращать внимания и играть роль.

– Синьора Аврелия, правда ли, что вы пишете стихи? – неожиданно спросил король на итальянском с чуть заметным акцентом. – Я слышал, у вас перо острее шпаги капитана.

Аврелия смутилась:
– Ваше Величество осведомлены слишком щедро. Я лишь иногда балуюсь рифмой.

Гримани бросил холодно:
– Её вирши – пикантное развлечение для наших праздных кавалеров.

Король досадливо махнул рукой:
– Напротив, я читал один сонет – в переводе на французский – приписываемый вашей персоне, синьора. Очень чувственный и глубокий. О тоске по недостижимому идеалу…

Он взглянул на нее с улыбкой:
– Неужели такая блистательная дама может о чем-то тосковать?

Аврелия ощутила ком в горле – уж не ее ли собственная душа заговорила этими словами? Но она нашлась:
– У каждого есть свой идеал, сир. Быть может, чем ближе человек внешне к идеалу, тем нестерпимее ему внутреннее несовершенство.

Король одобрительно кивнул:
– Философски… Вы должно быть читали Платона.

– Немного, вместе с отцом в юности, – призналась она.

– Какой счастливый отец, должно быть, вами гордился бы. – Генрих поднял кубок. – За прекрасную Аврелию!

Мужчины поддержали тост. Аврелия пригубила вино, глаза ее опустились. Счастливый отец… если бы король знал правду. Она уловила сочувственный взгляд старого дожа – кажется, ему было жаль блестящую, но печальную женщину, судьба которой подарила ум и красоту, но не принадлежность к знатному роду, что позволил бы ей сидеть здесь в другом статусе.

Когда принесли новое блюдо, кардинал негромко заговорил о делах церковных – обращаясь скорее к дожу и Гримани. Речь зашла о борьбе с ересью, об укреплении нравов после Тридентского собора. Аврелия слушала молча, чувствуя себя неуютно под взором кардинала. Тот пару раз бросил на нее тяжелый взгляд, точно давая понять: “Я знаю, кто ты такая” – и явно был недоволен ее присутствием.

Король Генрих же, наоборот, все более оживлялся. За десертом – засахаренными финиками и печеными каштанами – он наклонился к Аврелии и шепнул:
– После трапезы сыграете ли вы со мной партию в шахматы, прекрасная синьора?

Она улыбнулась:
– С радостью, Ваше Величество, если только не отниму у вас победу.

– О, я не буду возражать потерпеть поражение от столь прелестной противницы!

Действительно, по окончании обеда, когда слуги убрали блюда, король настоял, чтобы подали резную шахматную доску. Гости расселись поудобнее в креслах вокруг – смотреть на партию, что стала не просто игрой, но изящным флиртом. Генрих III двигал фигуры с артистичным видом, Аврелия отвечала обдуманно, с милой улыбкой.

– Берегитесь, мадам, вы напрашиваетесь на шах и мат, – шутил король, когда она рискованно подвела ферзя под удар.

– Зато как сладка будет ваша победа, сир, – парировала она кокетливо.

В конце концов король действительно поставил ей мат, но с трудом. Он захлопал в ладоши:
– Браво! Вы лучший мой противник за долгое время. Но главное – самая очаровательная.

Аврелия опустила глаза:
– Вы льстите, сир.

Король порывисто взял ее руку и поцеловал:
– Нисколько. Если бы все дамы Европы были столь же остры умом, мир стал бы лучше.

– И неудобнее для мужчин, – добавил тихо Гримани. Это была как шутка, но с ядовитым подтекстом.

Король весело рассмеялся:
– Ах, синьор Гримани боится женского ума?

– Боюсь лишь женского коварства, – с поклоном ответил тот. – Но, конечно, нашей синьоре Аврелии оно несвойственно.

Аврелия почувствовала, как под его вежливостью скрыта колкость: он хочет выставить её опасной интриганкой перед королем? Она сохраняла молчание, лишь слегка потупилась в образе смущенной похвалою женщины.

Генрих снова обратился к ней:
– Вы бывали во Франции, мадам?

– Нет, Ваше Величество. Лишь в мечтах.

– В таком случае, приглашаю вас ко двору. Париж будет рад новой звезде. – Король бросил взгляд на дожа. – Конечно, если Сеньория Венеция отпустит своё сокровище.

Дож вежливо улыбнулся:
– Наше сокровище принадлежит только себе, Ваше Величество.

Все рассмеялись, а Аврелия внутри похолодела: предложение короля – комплимент, но не более. Она не могла всерьез уехать, да и судьба при чужом дворе сомнительна. Тем не менее, Генрих снял с пальца перстень – тот самый с лилией, – и надел ей на указательный палец.
– В знак моего восхищения.

Она должна была сделать ответный подарок. Поколебавшись секунду, Аврелия расстегнула на шее тонкую золотую цепочку, на которой висел медальон с миниатюрой Венеры – подарок одного поклонника-художника.
– Пусть эта Венера напомнит Вам о Венеции, сир, – молвила она, подавая медальон королю.

Генрих был тронут:
– Напомнит о Венере Аврелии, – галантно поправил он.

Настало время прощаться: короля ждали еще дела. Он откланялся, поцеловав ручку Аврелии на прощанье, и в окружении свиты удалился в отведенные ему апартаменты. Дож и сенаторы разошлись, оставшись довольны вечером – король увезет приятные воспоминания.

Когда Аврелия выходила в галерею, ее догнал Гримани. Он молча предложил ей руку, как полагается кавалеру проводить даму. Она не могла отказать, хотя прикосновение его пальцев к ладони было неприятно. Они шли рядом по прохладному коридору, мимо картин с триумфами древних дожей.

– Вы превосходно справились с ролью, – заговорил Гримани негромко, когда за ними закрылись двери залы. – Король уедет очарованным.

– Я старалась исполнить поручение дожа, – сдержанно ответила Аврелия. – Если это все, могу я откланяться?

– Не спешите. – Он чуть удержал ее за локоть, сворачивая в пустой тупиковый пролет галереи, вдали от глаз слуг. – Нам нужно поговорить без лишних ушей.

Аврелия насторожилась:
– О чем, синьор?

Гримани отошел к окну, взглянул на вечернее небо, затем тихо произнес:
– О короле… и о вас.

Она замерла, чувствуя, что за ласковым тоном кроется сталь.
– Что вы имеете в виду?

Гримани медленно повернулся:
– Вы, конечно, заметили, синьора, с каким вниманием наш гость отнесся к вам. Он даже пригласил ко двору Франции. Это большая возможность.

Аврелия нахмурилась:
– Возможность для кого?

– Для всех нас. – Он сделал шаг ближе. – Король, говорят, ведёт переписку с протестантами, он человек… как бы помягче… двоедушный. Если бы иметь при его дворе глаза и уши – можно было бы узнать многое о замыслах французов.

– Я не политик, синьор, – отрезала она. – И вовсе не собираюсь ехать во Францию.

– Правда? – Гримани приподнял бровь. – А если это будет воля дожа? Ради блага республики?

Аврелия смотрела на него в изумлении:
– Вы шутите? Моя скромная персона – шпионка при дворе? Нет… Я не смогу.

– Вы сможете всё, если захотите, – прошипел он, сжав ее руку неожиданно болезненно. – А если не захотите – сделаете это по принуждению.

Она попыталась вырваться:
– Отпустите!

Он не отпустил. В его глазах зажегся жесткий огонь:
– Послушайте меня, Аврелия. Ваше положение шатко. Одно слово – и завтра вас обвинят в колдовстве и развращении юношества. Думаете, кардинал просто так сегодня хмурился? Он получил донос, будто вы практикуете темные чары, зелья для соблазна, развращаете благородных мужей и молодых аристократов.

Аврелия побледнела:
– Это… ложь!

– Ложь, конечно. – Он пожал плечами. – Но кого это волнует, когда ищут козла отпущения?

– Я… никому зла не сделала, – прошептала она. – За что?!

Гримани слегка смягчил хватку, заговорил почти ласково:
– За то, что вы – куртизанка. А куртизанка в глазах церкви – грешница, почти ведьма. Да и многих в городе раздражает ваша независимость, влияние… – Он усмехнулся. – Те же жены патрициев предпочли бы видеть вас в тюрьме или в изгнании.

Аврелия почувствовала, как у нее подкашиваются колени. Гримани продолжил:
– Дело уже в Совете. Но я, как его член, могу замять его, уничтожить донос.

Она вскинула глаза с надеждой:
– Правда? Вы бы сделали это?

– Конечно. – Он наклонился, скользнув взглядом по ее лицу и ниже, по фигуре. – В обмен на услугу.

Аврелия зажмурилась на миг. Вот она – цена спасения.
– Вы хотите отправить меня во Францию шпионить?

– Не обязательно. Это лишь один из вариантов. Главное – вы станете моими глазами и ушами. Здесь, за рубежом – где потребуется. Будете сообщать мне обо всем, что узнаете от мужчин, что шепчут вам на подушке. А когда я пожелаю – придете ко мне.

Последние слова он произнес, почти касаясь губами ее уха. Аврелия отвела лицо, чувствуя тошноту от его близости. Все ясно: он хочет сделать ее своей вещью – и телом, и в роли соглядатая.

– Если я откажусь? – еле слышно спросила она.

Гримани отступил на шаг и развел руками:
– Тогда завтра же святой трибунал начнет ваше расследование. А там – конфискация имущества, позорное клеймо, возможно, казнь. Вы же знаете, каков приговор ведьмам?

Она знала. Костер или вода. Аврелия задрожала.

Гримани удовлетворенно наблюдал ее смятение:
– Подумайте хорошенько. Я дам вам день. Завтра к ночи жду ответа. Вы знаете мой дом у Сан-Поло? Приходите, скажите стражнику, что по делу. И не вздумайте бежать – из Венеции вам все равно не выбраться незаметно. Да и дитя ваше…

Он осекся, но достаточно – Аврелия вскинула взгляд, громко выдохнув:
– Моё дитя?

Гримани ухмыльнулся:
– Думаете, тайна? Наивная. У меня везде люди. Знаю, что ваша “племянница” Анжела – дочь. Милая девочка, говорят… Живет у крестьянки.

Аврелия застыла, как статуя. Сердце перестало биться. Гримани кивнул:
– О ней тоже подумайте, прежде чем отказываться от моего предложения. Было бы жаль, если с ангелочком случилась беда по вине упрямой матери.

У Аврелии перед глазами потемнело от ужаса. Она прижала руки к груди, чтобы унять дрожь.
– Вы – чудовище…

– Просто предусмотрителен, – отозвался он. – Итак, до завтра.

Он шагнул прочь, оставляя ее одну в полумраке галереи. Аврелия с трудом удержалась на ногах. Она стояла, прислонившись к холодной стене, и пыталась унять бешеное сердцебиение.

Яд обмана и шантажа проник в самую глубину ее жизни. Теперь она – в ловушке. Если согласится – станет предательницей и навеки потеряет уважение к себе, станет марионеткой Гримани. Если откажется – погибнет и погубит дочь.

Она не помнила, как дошла до выхода. Уже в своей гондоле, укрытая плащом, Аврелия поняла, что все тело залито холодным потом. Она посмотрела на темное небо: ни одной звезды сквозь городские огни.

– Господи… – только и вымолвила она беззвучно, чувствуя, как тяжелеют на глазах слезы. – Не покинь меня…

Ночь несла ее лодку по каналу, подобно судьбе, несущей душу в неизвестность.

Глава IV. Цепи и совесть

Всходило утро нового дня – того самого, когда должна была решиться судьба Аврелии. Беспокойная ночь прошла почти без сна. К рассвету, измученная мыслями, она укуталась в шаль и тихонько вышла из дома. Ей нужен был воздух и одиночество, подальше от взглядов слуг – кто знает, кому из них можно доверять.

Улицы еще дремали: редкий рабочий шагал на рассвете по делам, да молочница несла кринки в лавку. Аврелия направилась к близкой церквушке Санта-Мария деи Мираколи – небольшому храму, где по утрам было безлюдно. Она вошла в прохладный полумрак, опустилась на колени в последней скамье.

В высоком окне за алтарем занимался бледный свет. Фрески на стенах едва проступали в сумраке – лики святых смотрели строго и скорбно. Аврелия склонилась и закрыла лицо руками.

– Пресвятая Дева… – прошептала она едва слышно. – Укажи мне путь… Я запуталась…

Сердце ее тяжело билось. Она пыталась молиться, но мысли роем возвращались к безвыходности ситуации. Если согласиться на условия Гримани – предаст себя, свою душу. Если отказаться – погубит дочь. Цепи страха и долга сковали ее.

Она вспомнила детство – как отец водил ее в собор, как она верила в защиту небес. Неужели теперь Бог отвернулся от нее? Или это испытание? Она искала хотя бы знак.

Из груди вырвался тихий всхлип. Она не замечала ничего вокруг, а потому вздрогнула, когда рядом мягко прозвучал мужской голос:
– Синьора?

Аврелия подняла глаза. Рядом стоял Марко Веньер, с тревогой глядя на нее. Он тоже был простовато одет и без сопровождения – видимо, пришел помолиться ранним утром.

Она быстро вытерла слезы.
– Марко… вы здесь… – пробормотала она, пораженная.

– Я увидел вас, когда вошел, – тихо ответил он. – Вы плакали… Что случилось?

Аврелия покачала головой, пытаясь придать голосу твердость:
– Ничего, синьор. Мне просто нужно было помолиться.

Он присел на скамью рядом, но на почтительном расстоянии:
– Вы что-то скрываете. Позвольте помочь.

Она горько усмехнулась:
– Никто не может мне помочь.

– Не говорите так, – прошептал Марко. – Расскажите мне, прошу. Вы же знаете – я на вашей стороне.

Аврелия взглянула на юношу. В его светлых глазах была такая искренность, что сердце ее дрогнуло. Но тут же она вспомнила слова Гримани: “Не впутывайте его, иначе пожалеете.” Она не могла обречь Марко на гнев дяди.

– Лучшее, что вы можете сделать – забыть обо мне, – резко сказала она, вставая.

Марко тоже поднялся, растерянно:
– Забыть? Но почему? Я…

– Вы молодой, честный человек из уважаемой семьи, – прервала она, стараясь говорить холодно. – А я – куртизанка, с дурной славой. Меня ждет незавидный конец, рано или поздно. Зачем вам это?

Он побледнел:
– Не смейте так говорить о себе… Вы не дурная, вы добрая, умная…

Аврелия горько усмехнулась:
– Этого мало. Мир запомнит меня как грешницу. Забудьте, Марко. Живите своей жизнью.

Она развернулась, направляясь к выходу из церкви. Марко догнал ее уже у порога, схватил за руку:
– Стойте! Я не верю ни одному вашему слову.

Она вспыхнула:
– Что?!

– Вы пытаетесь оттолкнуть меня, потому что вам плохо. Думаете, я не вижу? – горячо зашептал он. – Мой дядя вчера вернулся очень поздно и был мрачен. А вы вот плачете в церкви. Наверняка он причастен.

Аврелия отвела взгляд:
– Марко, не лезьте…

Он приподнял ее опущенную голову за подбородок – смело, решительно:
– Он угрожает вам?

Аврелия закусила губу, сдерживая новую волну слез. Молчание было красноречивее слов. Марко выругался сквозь зубы:
– Клянусь, если этот негодяй…

Она схватила его за руку:
– Тсс! Не смейте! Он вам дядя, к тому же опасный человек.

– Плевать! – Марко вспыхнул. – Расскажите, что он сделал. Я все равно узнаю.

Аврелия понимала, что юноша не отступит. Нужно было решить, можно ли довериться ему. Она долго жила не доверяя никому, но сейчас была на краю бездны. Может, помощь Марко – тот самый спасительный луч?

Она оглянулась – в церкви было пусто. Тогда, переводя дух, почти неслышно начала:
– Он… шантажирует меня. Обещал уничтожить, если я не выполню его волю.

Марко сжал кулаки:
– Какая же тварь…

– Он использует свои связи. Уже подготовлен донос на меня – за ведьмовство, разврат, что угодно.

– Этого не может быть! – Марко потрясенно замотал головой. – У вас много почитателей среди знати. Отец, да и дож высоко к вам относятся… Не допустят.

Аврелия криво усмехнулась:
– Кто пойдет против Гримани? Он силён, к тому же прикрывается якобы благочестием. А я – кто? Позорное пятно для моралистов.

Марко покраснел от бессильной злости.
– Но чего он хочет от вас? Денег?

Аврелия судорожно вдохнула:
– Меня – во всех смыслах. И чтобы я шпионила для него, доносила на его врагов. Стала его игрушкой.

Марко побледнел, словно удар получил:
– Этот… дьявол… шантажирует женщину, да еще племянника втянул…

– При чем тут вы? – насторожилась она.

– Он вчера упрекал меня, что я к вам питаю интерес, – горько улыбнулся юноша. – Думаю, ему стало бы удобно убрать меня подальше, отправив служить куда-нибудь, лишь бы не мешался под ногами.

– Вот видите, вы тоже под ударом. – Аврелия покачала головой. – Лучше держитесь в стороне.

– Нет, – Марко взял обе ее руки в свои. – Я вас не оставлю. Вы говорите “лучше забудь”, а я не могу. Моё сердце не позволит бросить вас в беде.

Аврелия смотрела на этого светлого упрямого мальчика – и чувствовала, как в груди оттаивает застывший комок. Она выдернула руки, отвернулась, чтобы он не видел набежавших слез. Но он снова подошел и тихо обнял ее за плечи.

– Не бойтесь. Мы что-нибудь придумаем, – шептал Марко. – Вы не одна теперь.

Аврелия чуть не разрыдалась у него на груди. Но взяла себя в руки и отстранилась:
– Если вас кто увидит…

– Мне все равно, – твердо сказал он. – Пойдемте. Надо поговорить с моим отцом. Он мудрый человек и друг вашему покойному отцу. Он нам поможет.

Аврелия помедлила, но затем согласно кивнула. У нее не осталось никого ближе, чем эти почти незнакомые, но добрые люди.

Марко, оглядевшись, вывел ее из церкви и проводил окольными улочками к дому своего отца, синьора Доменико Веньера. Тот жил неподалеку, в старом особняке за мостом.

Слуги удивлённо приподняли брови, увидев юного хозяина, ведущего под руку скандально известную даму ранним утром, но ничего не сказали. Доменико Веньер встретил их в библиотеке – высокий, худощавый благородный мужчина лет шестидесяти, со строгим и одновременно добрым лицом.

– Синьора Аврелия? – Веньер узнал гостью и сдержанно поклонился. – Чем обязан?

Марко сразу выпалил:
– Отец, ей грозит беда. Из-за дяди Альвизе.

Доменико нахмурился и жестом пригласил сесть.
– Расскажите все по порядку, – мягко попросил он Аврелию.

Она, волнуясь, села и взглянула на Марко. Тот кивнул ободряюще. И Аврелия открыла перед Доменико душу: коротко поведала, как Гримани шантажирует ее обвинением в колдовстве и грехах, как требует стать его шпионкой и содержанкой. Не упомянула лишь о дочери – это было слишком личное.

Пока она говорила, Доменико то мрачнел, то качал головой. Когда рассказ завершился, он тяжело вздохнул:
– Знал я, что Альвизе – человек жесткий, но что опустится до такого…

– Вы ему не поверите? – с болью спросила Аврелия.

– Напротив. Верю, моя милая, – ответил он, и в голосе его прозвучало искреннее участие. – Тем более, что дня два назад он действительно упоминал на Совете о надобности “обуздать” нравы, про плохое влияние некоторых женщин… Я сразу понял, о ком речь.

Аврелия опустила голову. Доменико продолжил:
– К счастью, сам дож тогда его не поддержал, сменил тему. Но если он затеял собственную игру через церковников – беда. Нужно предупредить дожа. И самого кардинала обличить – что донос ложный.

– Но чем докажешь? – пробормотал Марко.

Доменико задумался, постукивая пальцами по столу:
– Нужны свидетели или документы. Может, хоть одна душа слышала или видела, как Гримани строит западню?

Аврелия вспомнила вдруг вчерашний разговор – он схватил ее в галерее, наверняка на одежде остались следы… Нет, это не доказательство.
– Вряд ли, – прошептала она.

– У него же целая сеть подручных, – нахмурился Марко. – Кто-то же навел его на мысль оклеветать Аврелию.

Имя всплыло само собой: Лукреция. Аврелия побледнела, осознав. Да, только Лукреция знала о многих ее тайнах. Неужели она могла?

– Есть одна женщина… Лукреция, моя… компаньонка, – тихо сказала она. – Когда Гримани угрожал мне, он знал… то, что знать мог узкий круг.

– Она могла передать сведения дяде, – понял Марко.

– Она давно знакома с ним? – спросил Доменико.

Аврелия вспомнила – Лукреция никогда не говорила, но могла пересекаться с Гримани, вращаясь в светских кругах как старая сводня.
– Не уверена. Но больше некому.

Доменико встал:
– Придется ей задать вопрос напрямую. Марко, ступай, приведи эту синьору Лукрецию. Но тихо, чтобы сам Альвизе не прознал.

Марко кивнул и выскользнул за дверь. Аврелия нервно сжала подлокотники кресла. Ей не верилось, что Лукреция, столько лет бывшая при ней, могла так предать. Но сердце уже подсказывало ответ – ведь именно Лукреция свела ее с первым любовником, по сути продав. Что мешало ей теперь продать и сведения?

Минут через сорок Марко вернулся, ведя взволнованную Лукрецию. Старая матрона всхлипывала:
– Синьора, что случилось? Юный синьор почти силой притащил меня! Я боялась, что вас…

Аврелия, побледнев, встретила взгляд Лукреции – пытливый и одновременно испуганный. Да, она явно догадывается.

– Лукреция, – медленно начала Аврелия, – мне нужен честный ответ. Ты передавала кому-либо сведения обо мне?

– Сведения? – хлюпнула носом та. – Да как вы можете… я душой предана…

– Не лги! – неожиданно резко бросил Доменико. – Мы знаем, что Альвизе Гримани получил информацию о личной жизни синьоры Аврелии. От кого он мог узнать, как не от близкого человека?

Лукреция переводила взгляд с лица на лицо, будто крыса, загнанная в угол.
– Я… ничего такого…

– Твое молчание будет означать признание, – тихо сказала Аврелия, чувствуя, как от боли стынет сердце. – Это ты рассказала ему про мою дочь?

Лукреция охнула, прикрывая рот рукой:
– Синьора… я не хотела зла, я…

– Значит, это правда. – Аврелия закрыла глаза, голова закружилась. – Ты продала мою последнюю тайну.

– Он обещал, что все будет в порядке! – вдруг выпалила Лукреция, ломая пальцы. – Сказал, избавит вас от судей, покровительство даст… Я думала, это во благо…

– И сколько он заплатил тебе за это “благо”? – презрительно бросил Марко.

Лукреция опустила голову, покрываясь пятнами:
– Сорок цехинов…

– Боже… – Аврелия опустилась обратно на стул, прикрывая лицо. Это было предательство, но она странно его ожидала в глубине души. Она ведь знала, что Лукреция никогда не была бескорыстной – просто не хотела верить, что настолько.

Старуха тем временем бормотала оправдания:
– Мне грозили… Синьор Гримани пригрозил, что если не расскажу, он выгонит меня из города. Я стара, куда мне…

– Хватит, – прервал ее Доменико строго. – Скажи лучше, слышала ли ты или видела доказательства, что Гримани подделывает обвинение против синьоры?

Лукреция заморгала:
– Он показывал мне черновик письма, что собирался отправить в Трибунал.

– Письма? – насторожился Доменико. – Какого?

– Там… будто анонимный донос, что Аврелия проводит шабаши, раскладывает любовные зелья. Я едва читать умею, но он зачитал мне! Хотел, чтоб я кое-что добавила, детали, например, что я видела странные травы у синьоры…

Аврелия выпрямилась:
– Помнишь ли ты то письмо дословно?

– Не все, – отозвалась та. – Но там перечислено… будто у тебя книга запретная есть и порошки.

– А саму бумагу где держит? – спросил Марко.

– У себя в кабинете, в особняке на Сан-Поло. Он еще говорил, что сегодня передаст ее папскому легату.

Доменико и Марко переглянулись. Это было то, что нужно: если заполучить этот документ, да еще с почерком Гримани или его печатью – можно разоблачить заговор.

– Лукреция, – сказал Доменико твердо. – Если хочешь искупить вину, ты должна помочь. Напишешь собственноручно показание о том, как Гримани велел тебе шпионить за Аврелией и диктовал ложный донос.

– Но… меня потом… – испугалась она.

– Я обещаю защиту, если будешь сотрудничать.

Лукреция, всхлипывая, согласилась. Ее усадили за стол, и Марко продиктовал ей нужные слова – поминутно поправляя, когда она делала ошибки в письме. В итоге старуха подписала дрожащей рукой признание.

Аврелия молча смотрела на нее – ни гнева уже не осталось, только опустошение. Потом тихо сказала:
– Ступай.

Лукреция подняла на нее заплаканные глаза:
– Синьор… синьора… простите, если можете…

Аврелия ничего не ответила, отводя глаза. Марко жестом велел Лукреции выйти – слуга провел ее прочь, с глаз долой.

Когда они остались втроем, Доменико тронул плечо Аврелии:
– Мне жаль, что вам пришлось пережить такое разочарование. Но сейчас главное – шагнуть из ловушки. У нас есть показание вашей сообщницы. Этого недостаточно для суда над Гримани, но достаточно, чтобы убедить дожа на нашей стороне выступить.

– И есть донос у Гримани в кабинете, – добавил Марко. – Если достать его, будет улика.

– Да… но как? – задумался отец.

Аврелия подняла голову:
– Я достану.

Мужчины удивленно посмотрели на нее. Она продолжала:
– Гримани ждет меня сегодня ночью к себе – за ответом. Я пойду. И пока он будет говорить… попробую найти тот донос или бумаги.

Марко побледнел:
– Это опасно. Он может причинить вам зло.

– Я не буду одна, – произнесла она, и на сердце у нее наконец появилась твердая решимость. – Вы будете поблизости. Мы сделаем так…

Она тихо изложила свой план: пойти вечером к Гримани, но не одной – взять под видом слуги одного из людей Доменико, облачить его в её ливрею носильщика. Он останется ждать снаружи, а при сигнале впустит Марко и пару стражников, которых Доменико сумеет привлечь на основании приказа дожа. Ведь к тому времени, рассчитывала Аврелия, Доменико уже уговорит дожа не дать ход делу и тайно санкционировать задержание Гримани за превышение власти.

– Вы рискуете собой… – тихо сказал Доменико, когда она договорила.

Аврелия взглянула на образ Богородицы, висевший в углу кабинета Веньера. Потом встала и ровно произнесла:
– Я уже потеряла все, что могла. Осталось отстоять разве что душу. Если ради спасения дочери мне придется рискнуть – я готова.

Марко с восхищением смотрел на нее, будто видя впервые. Доменико коротко кивнул:
– Хорошо. Тогда действуем.

Они договорились о деталях. Доменико отправился к дожу – доверительно сообщить о преступном замысле Гримани и заручиться поддержкой. Марко вызвался сопроводить Аврелию домой и быть при ней днем на случай опасности.

Уже выйдя из дома Веньеров, Аврелия впервые вдохнула полной грудью за много дней. Сердце билось отвагой и верой – не только в хитроумный план, но и в то, что ее услышали на небесах. Она нашла союзников, честных людей. Это ли не знак?

– Спасибо, – сказала она Марко, тихо шагающему рядом.

– За что? – Он улыбнулся чуть смущенно.

– За то, что не отступили. Я ведь оттолкнула вас, а вы вернулись.

Марко остановился и серьезно посмотрел ей в глаза:
– Я просто знаю, что без вас моя жизнь была бы пустой. И никому не позволю вас уничтожить.

Аврелия смутилась от пылкости его слов. Еще вчера она думала, что любовь – роскошь не для нее. А сегодня душа вновь оживала.
Она коснулась рукой его руки:
– Марко… если мы выберемся из всего этого, обещайте, что будете осторожны. Я не прощусь с вами, пока не буду знать, что вы в безопасности.

– Наша судьба теперь связана, – ответил он твердо. – Никакие цепи интриг не разорвут того, что я чувствую.

Он легонько коснулся губами ее пальцев – почтительно, целомудренно. От этого едва ощутимого поцелуя по телу Аврелии пробежал теплый ток надежды.

Впереди их ждал опасный вечер. Но она уже не была ни одна, ни беззащитна. Совесть ее была чиста – она выбрала верный путь. Осталось пройти по нему до конца.

Глава V. Суд в ночи

В полночь Аврелия переступила порог мрачного палаццо Гримани в районе Сан-Поло. Ветер с лагуны колыхал факелы у ворот. Дождь начал накрапывать, когда за ее спиной тяжело захлопнулась дверь.

Ее сопровождал всего один слуга – вернее, переодетый человек Доменико, надежный и молчаливый. Остальных она оставила неподалеку: Марко со стражниками затаились в темном переулке, ожидая сигнала.

В просторном вестибюле встретил сам Альвизе Гримани – в длинном бархатном доме, со свечой в руке. Его холодные глаза блеснули триумфом, увидев ее:
– Как любезно, синьора, что не заставили ждать.

Аврелия склонила голову, скрывая отвращение.
– Я пришла дать ответ, как обещала.

Он жестом отпустил слугу, приказав тому ждать снаружи, и повел Аврелию в свой кабинет – длинную комнату с высоким окном в сад. На столе мерцали свечи, освещая разложенные бумаги и карту. По стенам стояли шкафы с книгами и серебряные украшения – богатство ощутимо давило в каждом углу.

Гримани усадил ее в кресло у стола и сам встал напротив, скрестив руки. Молчаливое мгновение тянулось; снаружи шумел дождь, барабаня по ставням.

– Итак? – наконец сказал он. – Какой выбор вы сделали, синьора? Жизнь под моим покровительством или…

– …или смерть? – Аврелия горько усмехнулась. – Вы ведь не оставили мне выбора.

Гримани наклонил голову:
– Мудро. Я знал, что вы рассудительны. К чему трагедия, когда можно быть полезной и жить в достатке?

Он приблизился, собираясь коснуться ее плеча, но Аврелия резко встала, отойдя к камину.
– Прежде чем я скажу окончательно, хочу задать вопрос.

– Вопрос? – Гримани прищурился. – Давайте.

Аврелия сжала кулаки, стараясь говорить спокойно:
– Почему вы так ненавидите меня? Что я сделала лично вам?

Гримани усмехнулся:
– Ненависть – не то слово. Скорее, я вас желаю. А препятствия только разжигают мой интерес.

– Но вы разрушили мою жизнь… – вырвалось у нее. – Еще до вчерашнего дня я думала, что это судьба, а оказывается – это вы опутали меня сетями.

Гримани вскинул брови:
– О чем это вы?

Аврелия твердо посмотрела на него:
– О моем отце. Лоренцо Беллини. Теперь я знаю, что его гибель и разорение – дело ваших рук.

Это была догадка, но Аврелия видела, как дернулся мускул на лице Гримани. Он раздраженно отмахнулся:
– Бред. Ваш отец был неудачник и авантюрист, сам угробил свое дело.

– Не лгите! – сказала она внезапно твердо. – Вы финансировали экспедицию, которая стала ловушкой. Пиратов тоже вы подослали, верно?

Гримани зло рассмеялся:
– Допустим. И что с того? Это бизнес, милая. Ваш отец влез туда, куда не следовало, вот и поплатился. Мир жесток – съедает слабых.

Аврелия ахнула – услышать признание, хоть и не явное, в таком ужасе… У нее потемнело в глазах от гнева.
– И после этого вы смеете требовать от меня верности? Вы – убийца моего отца!

Гримани отшатнулся от бешеного огня в ее взгляде. Но быстро овладел собой:
– Хватит драмы. Это давно прошло. А сейчас – думаю, довольно вопросов. Пора закрепить наш уговор делом.

Он двинулся к столу, где лежали бумаги. Схватив один лист, протянул ей:
– Вот письмецо. Прочти.

Аврелия взяла лист – в глазах мелькнули строчки с обвинениями: “куртизанка Аврелия, по слухам, занимается чародейством… вступает в связь с демонами…” . Это и был донос. Рука у нее дрогнула.

– Впечатляет? – усмехнулся Гримани. – Завтра утром кардинал получит его с анонимным советом начать следствие. Но… если ты станешь моей – бумага сгорит.

Аврелия медленно опустила лист на стол, ближе к свечам. Она почувствовала под корсетом биение сердца – вот оно, доказательство. Осталось выждать момент.

Гримани подошел почти вплотную:
– Итак, Аврелия. – Он положил руку ей на талию. – Ты соглашаешься служить мне? Отвечай.

В его глазах пылала жадность. Аврелия заставила себя не отпрянуть. Она подняла голову и тихо выговорила:
– Да… господин.

Гримани довольно улыбнулся и притянул ее к себе.
– Умница… Знай, ты не пожалеешь.

Его губы попытались найти ее, но Аврелия ловко увернулась под предлогом:
– Одно условие… Позвольте мне самой сжечь этот ужасный донос, синьор, чтобы быть спокойной.

Гримани хмыкнул:
– Пожалуйста. Он уже не нужен.

Он отпустил ее, и Аврелия дрожащими руками взяла лист. Поднесла к свечи – пламя лизнуло край. Лист покоробился, занялся огнем. Она держала, пока огонь почти не достиг пальцев, затем бросила в камин. Тот вспыхнул и проглотил бумагу.

Гримани наблюдал с удовлетворением.
– Вот и всё. Теперь ты под моим покровительством. Поздравляю с новым началом.

Он развернул ее к себе и с силой поцеловал в шею. Аврелия вытерпела миг отвратительного наслаждения на его лице. Но в этот момент она незаметно стянула с шеи бархатную ленту – на ней висел небольшой колокольчик, спрятанный в кружеве, подарок Марко для сигнала. Она уронила колокольчик на пол. Тихий звон раздался в тишине.

– Что это? – насторожился Гримани, отпуская ее.

Аврелия отступила, обходя стол. Сердце рвалось наружу – а вдруг не услышали? Но тут вдалеке послышался шум – хлопнула дверь, крики.

Гримани кинулся к двери кабинета:
– Стража! Кто посмел?!

Дверь распахнулась, и вбежал Марко с обнаженной шпагой, за ним двое стражников со стальными кирасами.
– Дядя, сдавайтесь! – крикнул юноша. – Ваш заговор раскрыт!

– Что?! – Гримани был ошеломлен на мгновение, но быстро схватил со стены рапиру. – Предатель! Ты привел чужих ко мне?!

Марко решительно встал перед Аврелией, прикрывая ее.
– А вы – арестованы по приказу дожа! В доме ваши бумаги, подтверждающие вашу вину.

– Ложь! – взревел Гримани и бросился вперед, нанося удар шпагой.

Марко парировал. Зазвенела сталь, искры сыпнулись. Стражники хотели было вмешаться, но Гримани яростно наседал именно на племянника:
– Наглый мальчишка! Посмеешь ли ты поднять руку на родную кровь?!

– Вы мне не родня больше! – выпалил Марко, сдерживая натиск. – Вы позор нашей семьи!

Гримани взбешенно отразил выпад Марко и, улучив миг, ударил тому рукоятью шпаги в бок. Марко охнул, теряя равновесие. В тот же миг Аврелия схватила со стола тяжелый серебряный пресс для бумаг и бросилась к Гримани:
– Не трогай его!

Удар пришелся Гримани по руке. Тот зарычал от боли, выронил шпагу. Стражники мигом подскочили, заломив ему руки.

Марко, пошатываясь, поднялся, прижимая бок. Аврелия подбежала к нему:
– Вы ранены?!

– Пустяки, – сквозь зубы отозвался он, хотя лицо побледнело.

Гримани, обезоруженный и держимый стражей, метался взглядом между ними, словно хищник в ловушке. В дверях кабинета появился Доменико Веньер в сопровождении еще двоих вооруженных. Он выступил вперед:
– Альвизе Гримани, по решению дожа вы отстранены от должности и арестованы. Ваша попытка злоупотребить властью раскрыта.

– Веньер… – прохрипел Гримани. – Это ты всех настроил, старый плут!

– Правда настроила всех против вас, синьор, – холодно ответил Доменико. – Правда о ваших делишках.

– У вас нет доказательств! – выкрикнул Гримани. – Слово блудницы против патриция ничто!

Доменико поднял пергамент:
– Вот показание вашей сообщницы. Найдем и оригинал вашего доноса в пепле камина, думаю, хватит и этого. А главное – вы только что пытались убить собственного племянника при свидетелях.

Гримани осознал, что окружен уликами. Его лицо перекосилось. Вдруг он дернулся, вырвался из хватки охранников и метнулся к окну. Там, сорвав тяжелый канделябр, разбил стекло и выпрыгнул в ночной сад. Стража бросилась следом, но раздался только крик:
– Он к каналу побежал!

Аврелия кинулась к окну вместе с Марко. Вдалеке, за дождливой завесой, увидели силуэт Гримани, бегущий к причалу. Там покачивалась его личная гондола, но гондольер исчез – вероятно, подкупленный людьми Веньера. Гримани остановился в отчаянии. Вслед уже бежали солдаты с фонарями.

– Альвизе, стойте! – крикнул один.

Но Гримани озирался, как зверь, загнанный на край. Внезапно он сорвал с пояса длинный кинжал, вскинул его. Люди отпрянули, думая, он бросится в бой, но Гримани обернул клинок рукоятью к себе – и с диким воплем вонзил себе прямо в горло.

Аврелия отвернулась, содрогнувшись от ужаса. Марко побледнел еще сильнее.
– Он… убил себя? – прошептал юноша.

Доменико, подбежав к окну и увидев бесформенное тело на мокрых камнях, только перекрестился:
– Господь ему судья.

Ветер ворвался в разбитое окно, задувая свечи. В полутьме кабинета все молчали, осознавая конец.

Аврелия вдруг почувствовала странное облегчение – цепи, сжимавшие ее душу, рухнули вместе с Гримани. Она закрыла глаза и прошептала:
– Прости его, Господи…

Никто не знал, для кого она просила прощения – для грешника, падшего в крови, или для себя самой. Возможно, и для обоих.

Марко мягко обнял ее дрожащие плечи.
– Все позади. Вы свободны… – сказал он утешающе.

Аврелия всхлипнула – то ли от облегчения, то ли от скорби о загубленных жизнях. Но в этих слезах уже не было безнадежности – лишь очищение.

Глава VI. Свет рассвета.

Еще не рассвело, когда Аврелия вышла из церкви Санти-Джованни э Паоло, где на скорую руку отпели душу Альвизе Гримани. Она присутствовала на отпевании – стояла в темном уголке, молясь за упокой его и прощение своих грехов. Сердце ей подсказывало: нельзя радоваться гибели даже врага, ибо суд принадлежит Богу.

У дверей храма ее ждал Марко. При виде Аврелии он поспешил к ней:
– Вы очень устали. Пойдемте, я провожу.

Аврелия кивнула благодарно. Они медленно пошли по пустынной набережной. Восток начинал сереть, над лагуной вставало бледное утро. Дождь прекратился, свежий ветерок пах морем.

– Что теперь будет? – тихо спросила она, глядя на просыпающийся город.

– Совет официально закроет дело о колдовстве, – ответил Марко. – Дож сам сказал отцу, что сожалеет о произошедшем. Ваше имя не будет запятнано – по крайней мере, законом.

– А неофициально? – грустно усмехнулась она. – Венеция любит сплетни.

Марко сжал ее руку:
– Те, кто видел вас вчера, знают правду: вы стали жертвой злодея, а не порочной ведьмой. Отец расскажет всем в своем кругу. Думаю, вас станут уважать даже больше.

Аврелия лишь покачала головой – слишком многое нужно переосмыслить. Впрочем, одно она знала точно: ее прежняя жизнь кончилась. Как ни странно, именно Гримани освободил ее, сам того не желая – разрушив все, он дал ей шанс начать заново.

Они дошли до небольшого мостика. Здесь пути их могли расходиться: за мостом начинались кварталы, где жила Аврелия, а чуть в стороне – дом Веньеров. Она остановилась.

– Марко… – начала она неуверенно, понимая, что настал момент решить и их дальнейшую судьбу. – Вам лучше вернуться домой. Ваша семья…

– …моя семья любит меня, – мягко перебил он. – Отец уже все понял. А мать… ну, она привыкнет.

– Привыкнет к чему? – Аврелия затаила дыхание.

Марко взглянул на нее так нежно, что у нее вспыхнули щеки:
– К тому, что я не отступлюсь. Я люблю вас.

Эти слова – простые, но такие невероятные – прозвучали на фоне перезвона первых утренних колоколов. Аврелия закрыла глаза, стремясь удержать навернувшиеся слезы счастья.
– Я… не знаю, что сказать.

– Не нужно ничего говорить, – прошептал он и взял ее ладонь в свою. – Просто позвольте быть рядом. Что бы вы ни решили – я с вами.

Аврелия ощутила в груди теплую волну. Неужели это возможно – после стольких лет боли и одиночества она получила дар чистой, верной любви?

– Но моя дочь… – тихо напомнила она, глядя Марко в глаза, словно ища там ответа.

Он улыбнулся:
– Мы немедленно пошлем за ней. Отец уже велел подготовить карету. Привезем Анжелу к вам.

Аврелия сжала его руку крепче:
– Ты всё продумал…

Он кивнул и негромко поправил, впервые переходя на ты:
– Мы всё продумали, Аврелия.

Она не удержалась – шагнула ближе и прижалась к его плечу. Марко обнял ее, бережно гладя по волосам.
– Знаешь, в тот первый вечер на балконе я подумал, что вижу перед собой несчастного ангела в маске. Теперь маска снята – и я хочу, чтобы ты всегда была счастлива.

Аврелия взглянула на бледно-розовые полосы зари над крышами домов.
– Я тоже хочу верить, что счастье возможно. – Она помолчала. – Но не в Венеции. Слишком много здесь прошлого.

Марко кивнул:
– Понимаю. Отец говорил, у него есть вилла под Падуей. Мы могли бы поселиться там.

– Мы? – Она слабо улыбнулась.

– Конечно. – Он слегка порозовел, но продолжил серьезно: – Я прошу тебя стать моей женой, Аврелия. Возможно, церковь откажется венчать куртизанку с патрицием, тогда пусть это будет просто обет перед Богом между нами.

Аврелия не верила своим ушам. Еще вчера она видела впереди погибель, а сегодня ей предлагают руку и сердце. Она вдруг испугалась: достойна ли?
– Марко… Ты уверен? Я столько грехов на душу взяла…

– Ты искупила их сполна. Ты добрая, смелая, ты спасла и меня от грязи этого заговора.

– Но общество…

– Пусть осуждает, – горячо сказал он. – Мы уедем, начнем новую жизнь – ты, я и маленькая Анжела. Разве чужое мнение важно, если Бог нас простил?

Аврелия не смогла спорить. Вместо ответа она только произнесла:
– Я согласна.

Марко просиял. Его объятия стали крепче, он поцеловал ее – впервые по-настоящему, без страха и упрека. Этот поцелуй был чист, как утренний свет.

Через несколько дней они покинули Венецию. Дож лично попрощался с Аврелией, поблагодарив за содействие правосудию – такого она и представить не могла еще неделю назад. Доменико Веньер, обняв на прощание, шепнул ей: “Будь счастлива, дитя. Твой отец гордился бы тобой.” Эти слова навечно остались в ее сердце.

Аврелия навсегда закрыла двери дома, где столько лет разыгрывались “королевские шалости”, страсти и обман. Больше она не была куртизанкой. Прощаясь с городом, она бросила последний взгляд на купола Сан-Марко, на сверкающие воды каналов. В памяти всплыли и блистательные приемы, и горькие ночи, и лица – лицемерные и добрые. Все это осталось позади, как дурной сон.

Впереди их ждал тихий приусадебный домик среди олив и виноградников. Там, однажды теплым утром, Аврелия взяла на руки прибежавшую к ней с смехом маленькую Анжелу. Девочка тянула к ней букет полевых цветов. Рядом стоял Марко, любуясь ими.

– Мама, это тебе! – звонко сказала малышка.

Аврелия крепко прижала дочь к груди и встретилась взглядом с любимым. В их глазах светилось одно и то же – любовь и благодарность.

Солнце вставало над зелеными холмами, заливая светом землю. Аврелия чувствовала, как этот свет проникает в самую душу, согревая то, что столько лет томилось во тьме.

Когда-то она искала и земную любовь, и Бога, не подозревая, что обретет и то, и другое – в простом счастье честной жизни рядом с теми, кого любит. Бывшая куртизанка, падшая и осмеянная, воскресла для новой жизни – жены, матери, женщины, чья совесть чиста. И если в далекой Венеции кто-то все еще шептался о ее скандальной юности, ее это больше не волновало. Она знала: милосердие Божье бесконечно, любовь побеждает позор, а свет – рассеивает любой мрак.

Подняв лицо к ясному небу, Аврелия улыбнулась. В ее душе наконец воцарился мир.

С уважением, Благомир.