Шедевр Глава I Ошибки моего счастья

                “Мой мир не имеет темных комнат, только закрытые двери”

Я родился в самом большом городе Триумвирата Орзо, под сине-белым флагом Лири развивающемся над фронтоном резиденции консула.
Триумвират был создан за двадцать лет до моего рождения из мегаполиса Юйзерла, агрополиса Лири и крупнейшего города-государства Орзо. Начало Триумвирату, как следовало из исторической хроники, положил кризис, расколовший  территориальную целостность материка Гиперазия на новые союзы и альянсы государств.

       Причина распада государств, союза стран под названием “кризис”, в моем понимании расшифровывалась - ошибка, и  могла, случиться в чем угодно, а  также в любой большой голове и даже в маленькой.
      Со слов моих родителей, наша семья  относилась к седьмой ветви шестой расы людей называемых лирийцами, и потому, я с удовольствием говорил на рифмичном «лири», полагая, что у всех разумных на этой планете один язык.  Как  счастливейший из рожденных я не знал все мелочи и величины окружающие и создающие жизнь других людей. Только потом, познавая жизнь, я открывал ошибки моего счастья.

            Едва затихал дневной шум  электромобилей, на  Орзо опускалась ночь, включая миллионы фонарей в помощь архитектурным подсветкам зданий и медиа-фасадам небоскребов. Ночь превращала Орзо в город-праздник. На одном медиа-фасаде через каждые пять минут возобновлялся главный блок рекламы  - Улыбающиеся лица людей спешащие в отпуск на живописные острова, пестрые карнавалы под солнцем, принимающие пищу семьи в финиковых садах,  дети  облизывающие фрукты, обмакивая их в шоколадные фонтаны и финальный ролик постоянного блока рекламы, роботы с идеальными характеристиками для бытовых целей и в качестве членов семьи. Сверкающий город-праздник Орзо, рождал красочные иллюзии возможностей и выбора. Те возможности и тот выбор, мне пока еще неизвестны, только из окна автомобиля или балкона дома я могу наблюдать за огнями света и медиа-фасадами.  Днем, дороги стиснуты  зданиями кварталов с незаметными крапинками камер, управляемых великим “ИИ”, искусственным интеллектом.  Каждую из своих дневных дорог я знаю, не хуже “ИИ” поскольку их не много,и все они сходятся в основную,  познание жизни.

            Мой отец, суровый консул Лири,  в свободные часы превращаясь в терпеливого наставника, учит меня плавать  в  аквапарке, владеть своим телом в тренировочной зале. По будням, долговязый шофер Керск, транспортирует меня в начальную академию, которую я невзлюбил с первого урока, не оттого, что там приходится говорить на «орзо»  и писать только правой рукой, нет. Как  лириец чуткий к  вибрациям слов, идей, я различаю неточность голограмм,  шумы очистки в амплитуде речи лектора и  обрезки в формах голограмм. Ферментированная правда с атрофированными звуками и формами, присутствует во многих предметах образовательных учреждений, ее то и вливают, мне и другим адъюнктам смирившиеся с  присутствием фальши взрослые и букверы.

            Орзо состоит из “адаптированных”  сегментов общества, таких как медики, полицейские, инженеры и  специалисты других профессий включая букверов.
Букверы или “адаптированные”,  обучающие детей наукам, облаченные в мантии и почтение родителей, являются важным сегментом общества Орзо, отстоявшим свою нишу от проникающих во все сферы людского существования роботов, благодаря добровольному  чипированию мозга. Чип вживленный в мозг буквера экономит время, энергию  буквера и адъюнктов, исключая использование архаичных бумажных книг, для поиска информации и проведения обучающего урока. Помощью чипа буквер подключается к серверу  своей дисциплины, получая весь объем необходимой для обучения информации, включая психологические методы воздействия на учеников, без отрыва от аудитории. Подобная эволюция при содействии ИИ во всех сферах жизни Триумвирата произошла, как говорили мои родители, стремительно, за последние пять лет. Учитывая закон рождения и естественного роста растений, который я применял к понятию эволюции ИИ, картина сей эволюции ассоциировалась, в начале первого уровня академии  с ростком кактуса. Только  к концу первого уровня обучения в академии, эволюция ИИ запечатлелась в сознании в виде зародыша-планулы коралла, разрастающегося в рифы в глубинах Триумвирата.

              Начало всех начал академии законы Триумвирата, их изучение и способы их применения, открывают ежедневные занятия адъюнктов академии.
  Сегодня, атташе-законник на примерах волка и зайца, помощью голограммы “государство-лес” излагает:
- Волк съев слабого зайца, нарушил закон и Медведь, представляющий государство под названием «Лес», обязан найти и, наказать Волка. Посадив Волка в яму и в три дня, лишь раз давая ему мясо, Медведь отучит Волка от пищевых преступлений.
 - Медведь посадит «серого»  на диету, научит есть груши, чтобы ему одному доставалось больше зайчатины?! - искренне интересуюсь я, вводя атташе-законника в ступор.
 - Медведь прав, если Волк не съел бы зайца, в государстве был бы порядок, и Волку не грозит несварение  от грушевой диеты.  - Встревает, любимчик атташе-законника Калик.
- Да нечего Зайцу бегать мимо логова Волка, может, он сам провоцирует его на преступление. - Вступают внесистемную дискуссию адъюнкты.
- Если у Волка ежедневно будет  пища, Заяц свободно может гулять по лесу. Преступление совершено в силу закона природы, “ слабый -пища сильного”, - настаиваю я, подчеркивая ошибку Сервера Права в подборе задачи темы.
Но, атташе-законник указывает мне на дальний угол аудитории с прозрачным боксом. Это «угол безмолвия», угол бесправных, куда, не проникает ни единого звука, где провинившийся, адъюнкт простаивает полтора часа, до начала следующего предмета. Лириец не мог позволить унижения, и потому, в знак протеста, сопровождаемый возмущенным взглядом атташе, я покинул аудиторию.
  Так случалось каждую учебную неделю длительностью в четыре дня, не только на уроках права, но и на технике языка орзо, следующим за уроком права.
 Да, было скучно говорить на «орзо», не употребляя мелодичных рифм «лири», приправляющих  «квадратные» термины международного языка гармоничными звуками и потому, конфронтация с буквером, ведущим основы техники речи «орзо», привела к тому, что каждый урок он начинал с наставлений в мой адрес. На протяжении второго уровня  образования, длительностью шесть месяцев я, ежедневно  выслушивал от буквера, что стихами говорить старомодно, писать двумя руками попеременно, вредно,  ввиду  интенсивной активизации мозговых центров, механическими действиями, и при таком характере обучения, мне не преодолеть ни второй ни третий уровень академии. На уже известные наставления буквера, сказанные раньше и теперь, я ответил, - “Вчера  прошел весь терабайт модели слипшиеся спят, и бетакейс в запретном дремлет, концепцию адъюнкта не приемлет.” - возгласы одобрения других адъюнктов, после моего ответа, привели в ярость буквера.

Сломленный, моим упрямством, буквер, взмахнув крылом  мантии цвета хаки, присоединился к петиции недовольства атташе-законника адресованной консулу Лири, о немедленном  прибытии в академию для совместной беседы с известным адъюнктом.
Родители знали о моих  трудностях  в академии и по очереди, пытаясь,  примирить меня с образованием, объясняли, что ложь можно выслушать, но не принять. Так заведено, таковы порядки Триумвирата, и это обязательный минимум  с которым, живут все ветви расы людей, но, главное, учеба в академиях и школах то единственное, что объединяет огромное число людей, общими знаниями основ наук. В качестве компромисса, мне предлагалось, не противоречить системе образования, или хотя бы не мешать другим адъюнктам, познавать эти общие правила, слившиеся с ложью. 
            На следующее утро, войдя в атташе-кабинет, отец выслушал все жалобы моих букверов, даже те, которые не были  изложены на четырех листах петиции. Когда букверы закончили, он ответил:
- Мой сын чист как белый лист бумаги, то, что вы впишите в данный лист сейчас, будет перед вами, оставшиеся семь месяцев. Обучайте его, не забывая, что лириец предпочтет унижению смерть. -  Отец оставил букверам за терпение ко мне галлон чистого хилоса - биоэнергии, в цилиндре высотой в три сантиметра.  Маленький цилиндр открыл мне великое знание. Затратив где-то энергию, люди стремятся, возместить ее... Все  люди вовлечены в круговорот  потребления энергий.

       Вскоре, я так же случайно узнал, что принадлежность к сильной ветви расы, не всегда спасает  от огорчений. В семь с половиной земных лет,  возомнив себя полноправным гражданином техногенного города, я гулял по историческому кварталу заброшенных гигантских сооружений. Перед башней со сверкающими от синей плесени колоннами, меня окружила группа подростков и детей орзо. Таких групп в городе полно, мальчишки с утра до ночи обитают в пустующих зданиях, отстреливая из оптических рогаток воробьев и голубей для шашлыка. В знак протеста правилам взрослого населения Триумвирата, подростки давно организовали империи со своими законами и  межимпериальным языком. Возможно, я нарушил «демаркационную линию» одной из таких империй и теперь, оказался в кольце «пограничников».
 -Буржуйчик, ты незаконно проник в империю ацтеков.- объявил длинноволосый мальчик.
 Вокруг стояли ребята разного возраста с повязанными на лбах синими лентами. 
- Для начала, устроим поединок, а после решим твою участь. – Огласил приговор главный «индеец».
В центр живого кольца вышел, улыбающийся мальчуган лет восьми. «На кулаках..»- заревело «кольцо». Индеец, прищурив серые глаза, нанес  несколько ударов по моему лицу. - «Бей лири, бей!Давай Ацтек!» - азартно кричали «индейцы»,   обреченные коллективным сознанием  причинить боль себе и мне.
       Второе жестокое открытие, пошатнувшее счастье моей жизни, заметалось в живом кольце “ацтеков”. Я был потрясен, тем, как  много людей, не зная, какой я добрый и свободный, намерены сломить мое счастье. Вдруг, крики умолкли. Я заметил, вставших с трех сторон «кольца» охранников своего дома. Гигант Сорис перехватив мой взгляд, кивнул, ожидая, что присутствие «группы поддержки» вдохновит меня.  Расставив ноги, он исподлобья смотрел на позицию бойцов, всем своим видом говоря: «Соберись, и накостыляй ему!»
 Руками, не касаясь лица противника, я отводил  удары соперника, высоко подпрыгивая от  подсечек Ацтека. Лирийцы стремительно двигаются, как звук, как мысль и орзо непросто было достать даже такого неопытного бойца как я. Сорис не понимал от чего я, не применяя тех славных, сногсшибательных  ударов, которым он и отец обучали меня в тренировочные дни, “порхаю подобно бабочке”. Сорис был кармадонцем из соседствующего с Лири  маленького городка Кармадон, дающего многим семьям Лири преданных охранников и потому, не зная структуры физиологии лирийцев, разочарованно, покусывал губы. Может, Сорис не предполагал,  что мальчику орзо будет очень больно от моего удара. Я помнил булатную таблицу,  на столе отца. На той таблице был изложен текст с заголовком «Присяга осознания»,  и потому приходилось, терпеть ярость Ацтека. Аккумулируя энергии вокруг, лириец трансформирует их в опасную силу, я еще не умел, управлять той силой и по неумению, мог убить противника, но дети орзо желавшие развлечения, не знали этого. 
- Малыш, ты еще не стоял на ладони Лири, врежь этому бабуину разок! - Не выдержал Сорис, напомнив, что я еще  не принял Присяги Осознания, в храме Лири, не  приносил клятву, не применять сил энергий, без явной опасности для жизни.
Вихрь размышлений наткнувшись на очередную подсечку соперника, бросил меня на землю.  Красное лицо Ацтека озарилось надо мной улыбкой победы, его рука, сжавшись в кулак, направилась к моему носу, но за долю секунды замерла, напоровшись на невидимую им преграду. Я не сильно ударил Ацтека в плечо, хруст кости и крик боли, оттолкнувшись от живого кольца, метнулись к дышащему сыростью небу. 
- Перелом ключицы у индейца. - Произнес Сорис, подавая мне руку.
- Это был честный бой и ни кто не может быть в претензии. - Донесся голос длинноволосого «индейца». Я запомнил искаженное гримасой боли лицо Ацтека. На протяжении многих лет оно вставало передо мной, как напоминание о случайных ошибках, которыми на своем  жизненном пути люди заполняют суму сознания  и несут как груз, но, я также понимал, ни кто из людей не застрахован от подобных случайностей и такого груза.
      В свободное время я с упоением рисовал  мужчин и женщин. Они были внушительных размеров с развитой мускулатурой, скрывая за  физической мощью страхи, присущие одиноким людям, мои герои обживали комнату для рисований.
 Как-то мама, вошла в комнату, внимательно посмотрев на прикрепленные к стенам комнаты рисунки, спросила с удивлением: - Их лица омрачены печалью, откуда эта старческая печаль юных героев?!
 - Им необходимо быть сильными. - Ответил я.
 - У всех твоих женщин одинаковый, мягкий взгляд. – Улыбнулась мама.
 - Посмотри в зеркало, - предложил я.
      Да, у всех  женщин на рисунках был ласковый взгляд моей матери. Мужчины были суровы и мускулисты, подобно моему отцу, охраннику Сорису. Я многое не понимал и, рисовал, как видел.  Отличительные черты женщин и мужчин, исходя из своего опыта жизни я обозначал в особенностях их образов, улыбка на лице женщины и настороженность в глазах мужчин. 
       Выходя на прогулки, я был окружен вниманием и щедрыми улыбками соседей, бессменных обитателей солнечных площадок – бабушек и детворы. Мои спутники два робота трансформера, паук и солдат Хруг неся в клешнях мелких роботов и вооружение, шли следом. Моя свита, доставляла окружающим великое удовольствие. В удовольствие себе, я раздаривал инструменты, скрашивающие мои прогулки сверстникам.
     Обогнув торжественным маршем  детскую площадку, я выходил к небольшому дому, стиснутому высотными зданиями. Желтого цвета с ржавчиной на металлической крыше это древнее строение из кирпича и дерева, являлось обязательной частью моей прогулки на протяжении неполного года. Старику Велду жившему в доме с ржавой крышей, я ничего не приносил.
В четыре часа дня, подойдя к низенькой ограде дома я ждал, пока Велд подаст, знак приглашения. Хитрец, словно не замечая моего присутствия, некоторое время ходил по своему двору, краем глаза не упуская гостя из виду. Я уже знал все его действия, вызванные присутствием визитера. Сейчас, он подойдет к пластиковому столику, покачает головой на пыльную окружность столика и… Подняв согнутую руку, Велд опустил ее, как бы приказывая  калитке открыться. Это был знак, означающий позволение войти. Он садился на старый, с облезлой краской табурет, чуть поодаль от кресла, которое великодушно оставлял гостю. Так, каждые выходные, не проронив ни слова, мы просиживали несколько часов друг напротив друга. Я смотрел на его морщинистое лицо, на длинные руки, висящие подобно плеткам погонщика лошадей в цирке, и страдал. Мое сердце рождало печаль. Я осознавал,  когда-нибудь, мой могучий отец состарится..  потом придет мое время... Как много печали приносили друг другу, старик и я.

      Мама говорила, что с каждым днем мы взрослеем, едва начинали тускнеть лучи солнца на земле, я торопился покинуть двор Велда, ведь он тоже становился с заходом солнца более старее. Тени, ложась на его лицо, углубляли борозды морщин, уплотняя кривые линии на лбу и за большими мочками ушей. Я не хотел быть свидетелем бескомпромиссного художника - Времени, с заходом солнца совершенствующего свое полотно по имени "Велд". Время заставляло думать о себе, его творчество, краски и стиль отнимали мой покой, и потому, я лишал Время зрителя в его целеустремленном акте творения.

        Несколько выходных я не навещал Велда.  Я работал. Переживания облегчают восприятие, портрет моего  безмолвного друга  под названием “Ожидание”,  впечатлил отца, который, вымолвив «почему!?», покинул комнату рисования. Может он, почувствовал мой страх в смиренных глазах Велда. Скатав холст в рулон, я вышел из сияющего светом молодости дома, направляясь к Велду.
    Было около четырех часов дня, старик стоял у забора, вертя головой по сторонам. Заметив мое появление, он поспешил к своему табурету, но, пройдя несколько шагов, повернул обратно, к забору. Вместо обычного «проходного» жеста он открыл ворчливую калитку, своим поступком сообщив, что ждал меня. Мы заняли свои места поодаль от круглого столика. Велд был высокого роста, его  глаза  цвета дыма с крупными зрачками, чуть хмурые, за бугорками пальцев прижатых к лицу прятали волнение. Убрав от лица руки, он выдохнул волнение, и на миг его глаза ожили от короткой, едва уловимой улыбки, но я успел, поймать этот миг, легкий, такой близкий набравшему силы дню. Раньше обычного времени, я вернулся в комнату рисования. Бросив “Ожидание”  в нишу для рисунков, встав у мольберта, я смотрел на клетки холста, с проявляющимися чертами юноши.

              Велд много дней волновал мои мысли. Я запомнил его как  одно из важных открытий  жизни. Человек каждый миг своего дыхания, каждый шаг подобно паломнику спешит  к одинокому дому с желтой от ржавчины металла крышей на встречу старости, и как бы я не сопротивлялся, как бы я не желал взрослеть, мне не выбраться из круглого мольберта, не устающего художника по имени Время. Теперь, ощущая кисть, я не желал работать в соавторстве со Временем, под его влиянием. Я смотрел на белый холст, на котором уже вырисовывалась улыбка юноши, и видел лицо юного Велда. Как я уже упомянул, мы ни разу еще не говорили с моим другом на языке людей, но я понял, то, что сказал мне Велд, своей короткой улыбкой, - «Я был молод и счастлив. Это чудесно стремительно жить, пока, на станции «дом с проржавевшей крышей» невольно, придется, сбросить обороты жизни. Но и сейчас, когда кровь едва пробуждает воспоминания, я не о чем не жалею. Только грусть и тени страха в ожидании неизбежности, о которой ты еще ни чего не знаешь, а  я только предчувствую. Я прощаю тебя за боль моей немощи, за время, подгоняемое твоими мыслями, за силу жизни в твоих глазах, за ревность к жизни.. и невозможность начала. И ты прости, за неизбежность будущего. Такова правда жизни, и я тому свидетель».
«Я узнал,  у тебя были русые волосы и дерзость в глазах присущая подросткам империй орзо, растущим на улицах. На твоем гладком, с веснушками лице, улыбка вечной молодости как усмешка бесчувственному Времени, не вкусившему жаренного на костре воробья.  Эту рубаху, чуть узкую в плечах ты носил в память об отце, которого ты перерос. И даже царапина на переносице вздернутого носа,  белой полоской шрама всегда будет спорить с мазками Времени».

     К началу второго года нашей дружбы, вместо первого портрета "Ожидание" я подарил Велду «Юность», так назывался  второй портрет друга. Мне уже было восемь с половиной лет. За спиной четыре важных открытия жизни, не полных три уровня начальной академии из трех  курсов и прозвище «Шедевр». Я уже привык к жизни, ко многому, что наполняет часы и дни молодого человека, когда друг за другом последовали не менее серьезные открытия.

        В один из будничных дней, мама забрала меня со второго урока в академии. За воротами академии стоял автомобиль отца, рядом, на переднем сидении находился Сорис. Как только мы с матерью заняли свои места, отец молча, включил машину. Мы выехали на автобан, висящий над городом. Строения и парки города мелькали внизу стремительно, как если бы это был урок развития логики, посредством сменяющихся  за пол минуты тридцати разных кадров срезанных из киноленты. У перрона сверхскоростного наземного поезда, мы вышли из автомобиля. Отец обнял маму, его взгляд остановился на мне. «Будь мужественным, заботься о матери.» Присев на корточки, он прижал меня к груди. Я не имел полного представления о происходящем в мире взрослых людей, хотя, отец иногда, знакомил меня с политическими законами и правилами. Но в тот момент стало ясно, жизнь всегда непредсказуема, она меняется, даже жизнь маленького лирийца.
      Поспешно покинув Орзо, я оказался на родовом острове  матери Малой Лири. Здесь, мы с мамой провели вместе всего три дня. «Сейчас наша семья в опасности. Секретные службы Орзо и Юйзерла требуют, Схемы Линейных Энергий жизни известных консулу Лири, они будут охотиться за твоим отцом и за тобой, чтобы получить ЛСЭ. Ты останешься, на Лири, пока эта проблема не разрешиться. Агенты наших врагов могут проникнуть и сюда, пообещай быть осторожным. Мне необходимо вернуться назад. Привести в порядок документы, дела… Я надеюсь, встретиться с друзьями из Этни и найти способ помочь нашей семье.”
 Этни -  независимый от Триумвирата город-организация по отстаиванию прав человека любой расы и народа, в которую входили три лирийских  защитника, являлась, как я слышал влиятельной организацией. Но могла ли эта организация, защитить консула Лири? Защитить от могучей империи Юйзерла, разработчика  и продавца новейших технологий и цифровых коммуникаций, во все сферы общества Триумвирата, с всесильными на пространстве разума секретными службами, я не знал.
  Взяв с меня обещание, не гулять в одиночестве, и поручив двум своим братьям, приглядывать за племянником, мама покинула дом. Выйдя на балкон, я смотрел на петляющую среди тутовых деревьев дорогу, по которой двигался внедорожник старшего брата матери Кайсара, везущего ее к подземной магистрали. «Если вдруг у нас появились враги, значит и маме угрожает опасность!» - мелькнуло в голове, - «Почему ее ни кто не остановил?! Может отец  встретит  маму на какой-то станции до Орзо». Разные мысли, слетевшись к моей тревоге, кружили над сознанием. Я не знал, что это за Линейные Схемы Энергий, насколько они важны. Если ЛСЭ это то, чем располагает каждый  лириец, тогда секретные службы могли, охотиться за всеми лирийцами.

       На следующее утро, проснувшись, я осознал, что жизнь изменилась, даже если на короткое время, но изменилась. Я достал из-под подушки никслейд в надежде на сообщение от своих родителей, но, увы! Только приветствие бота, сообщившего “Отсутствие сообщений, хорошая новость.”  Едва умывшись, я наткнулся у дверей на младшего дядю Казими. Он протянул мне стакан минеральной воды. Забыл сказать, лирийцы в отличие от орзо и других людей не завтракают,  им достаточно принять пищу один раз в день, ближе к вечеру.
-Пойдем, прогулка лучше гимнастики. – Предложил Казими, протянув мне маленький пистолет «уми», заряженный ультрафиолетовыми лучами. - Я знаю, в надежде на оружие можно упустить возможности силы энергии, но пусть, он будет при тебе. Закрепив гелиевую кобуру подарка на моей ноге, мы вышли на прогулку.
 - Сорок шесть домов Малой Лири принадлежат  роду Элиас, ты узнаешь их по такому же знаку, как на наших воротах. - Я запомнил символ, из двух примыкающих  посохов,  похожих на двух змей вставших на кончики хвостов, и с гордостью заметил на многих воротах и крышах домов защитный знак, готовый отразить ярость безликих врагов. Этот знак был близок  символу консула Лири, вытатуированному у меня между лопаток на спине. Две примыкающие друг к другу дуги, символизирующие солнце и луну, над которыми возвышалась окружность. Когда игили-священник храма Лири нанес мне  символ рода отца,  мне было три года. Из всего, что священник говорил отцу, я расслышал «линейные энергии» и «параклет».

  - Сегодня  мы известим их о нашей общей проблеме. А сейчас, я расскажу об острове. - Стараясь, выглядеть беззаботным, произнес дядя Казими, махнув головой в сторону домов с защитным знаком.  - С юго-запада к острову примыкают скалы Кривой Косы.  Тайные тропы Косы тянутся вплоть до отрогов хребта Большой Лири, если будет время, мы с тобой проведаем твоих родичей с отцовской стороны. На юго-востоке находится поляна Гремучих Вод – горячих гейзеров, северная часть острова усеяна холмами, там не безопасно, в  густых зарослях тысячелетних кустарников и деревьев прячутся не только хищники, но и люди, преследуемые разными законами и обществами. Я говорю об этом, чтобы ты, если вдруг надумаешь, в одиночку разведать окрестности, знал, с кем предстоит встреча. Некоторые из их числа, чтят лирийскую традицию, но попадаются и отморозки, не имеющие,  каких-либо представлений даже о правилах иных людей.
 Я хорошо помнил об основах «лирийской традиции» прививаемых моими родителями. Лирийская традиция, называемая одним словом "Ёз" кроме правил этикета содержала ряд древних норм, подчеркивающих величие человека. Одна из этих норм мне особенно запомнилась, «Сила, не дай мне быть униженным и унижающим», наверное, она и подходила к случайной встрече с «отморозками», о которых говорил Казими.
- Ну, а с востока тихая гавань,  прибрежные воды кишат рыбой, «плывущей» на обеденный стол каждого дома, не только Лири, но и Триумвирата. - Указал дядя на корпуса рыбоперерабатывающего завода в дали.

 После ознакомительной прогулки, мы вернулись в  центр острова, где на толстых сваях возвышались  дома  влиятельных семей Малой Лири. Еще в передней я почувствовал, энергию присутствия большого количества людей, и прошел вперед. В гостиной зале находились двадцать два взрослых человека, включая деда и Кайсара. Только я вошел, все встали. Молча, пожав руки старших членов рода Элиас, собравшихся, как и говорил Казими, "по поводу угрозы нависшей над представителем их рода".  Я встал за спиной деда. Присутствующие сели на свои места.
«Мы не будем обсуждать, за что и почему наш зять, подверг опасности свою семью…» - говорил самый взрослый из рода Элиас, о моем отце. По морщинам за  большими ушами я определил его возраст, сто двадцать прожитых лет. Да, я вспомнил Велда, мой друг был намного  моложе старшего родича, хоть и выглядел совсем дряхлым. Если  увижу его, то обязательно заговорю, скажу, «Я думал о тебе и скучал.”
«Наш долг всеми способами отразить опасность. Пусть присутствующие, известят дома лирийцев на Орзо и Юйзерла, с просьбой о содействии в защите Сэйи и консула Лири, а здесь, их сын под покровительством «ночи и дня»”. Глава рода Элиас, привел одно из значений родового символа. 
Совет закончился быстро и на следующий день, гуляя по острову, я познакомился со своими многочисленными родственниками из детворы и взрослых, проявляющих ко мне внимание и заботу, не потому что я находился в трудном положении или по наставлению совета рода, нет.  Кровь Элиас в моих клетках содержала код тысячелетних традиций лирийцев, конструируя общие черты лица, присущие всем Элиас. «У тебя высокий лоб и четкие линии бровей, как у Сэйи». Часто говорили женщины. «А руки, сильные, как у деда, и рост будет высоким». – Замечали мужчины. «Значит, я больше похож на отца». – Определял я, вспоминая все, не перечисленные особенности своей внешности и печаль по родителям, по прогулкам на Орзо, по Велду настигала мои мысли. «Отец, ты сильный, ты справишься со всеми врагами.  Вот мама, она хрупкая, почему мама не взяла меня с собой? Кто ее защитит?!»
 По ночам я тихо плакал, вспоминая как нам всем было хорошо вместе, в доме на Орзо, предчувствуя, что так счастлив как раньше, я уже не буду.