Гертруда Стайн салон, гениальность и коммерция

Гениальность от первого лица… почти

Читаю «Автобиографию Элис Б. Токлас, написанную Гертрудой Стайн». Разумеется, книга не о Токлас — это автопортрет самой Гертруды, написанный в третьем лице. Ход остроумный: если напрямую сказать «я — гений» неудобно, то с помощью подруги — можно. Устами Элис она скромно сообщает: «Токлас знала троих гениев — Гертруду, Пикассо и Альфреда Уайта».

Откровенное равнодушие к интимности
Все говорят о лесбийской связи Стайн и Токлас, но в книге — ни намёка на романтику. Только быт и деловое партнёрство. О близости — лишь эпизод с собачкой, заменяющей эмоциональную привязанность. Какая уж тут чувственность. Ни Божественного Эроса, ни простых человеческих слабостей. Только две стареющие, сытые женщины, которые никому ничего не должны.

Салон: место силы и расчёта
Гертруда с юности была окружена удобствами: прислуга, хорошее питание, ухоженность. Учиться ей было скучно, но оценки получала — потому что «имела мнение». Один профессор поставил «незачёт» — диплома не было, и она этому радовалась: не стала врачом, уехала в Париж. А там — начался её знаменитый салон.
Он стал центром притяжения для художников, поэтов, литераторов, даже аристократии. Здесь можно было хорошо выпить и хорошо поесть, завести полезные знакомства. Интерьер украшали дёшево купленные будущие шедевры Пикассо и Матисса. Да, средства были — наследство, дядя-меценат, богатые друзья. Но торг шёл жёсткий: Матиссу сбили цену с 500 до 400 франков, у Пикассо купили 10 работ за 800. Потом картины перепродавались — уже с прибылью.

Пикассо: от голода к гениальности
Портрет Гертруды он не мог написать долго. Она была не из его мира — не бедная мадонна, а сытая барыня. Позировала 19 раз, пока он не написал её за полтора часа. «Непохоже», — сказала она. «Через десять лет будет похоже», — ответил он. И был прав.
После долгих 19 встречь с Гертрудой Пикассо осознал, что вдохновение — роскошь. Гораздо важнее — шок. Его «Авиньонские девицы» не про чувственность, а про вызов: грубые линии, углы, анатомия без флирта. Картины для богатых, не о бедных.

Простота как бренд
Стайн проповедовала простоту и точность. Считала: украшения, эмоции, события — неважны. Главное — «точное воспроизведение реальности». Но при этом описывала служанку, не зная и капли настоящей бедности. В её «Трёх жизнях» — героиня Матильда, бесполое существо без чувств, привязанностей и интересов, кроме маленькой собачки. У Тургенева «Му- му» вызывает слёзы. У Стайн — отторжение. Ни внутренней жизни, ни боли, ни контекста.

Великая война как лёгкое приключение
Во время Первой мировой она с Токлас не остались в стороне: научились водить машину, доставали лекарства, возили раненых. Всё описано в духе: «было весело, даже мило». Ни трагедии, ни ужаса. Ближе к Твардовскому, Василий Тёркин
Участие в «становлении американцев»

Следующей книгой стала «Становление американцев». Тысяча страниц повторов, бессвязных фраз, стилистического монотонного брожения. Читала — как когда-то «Капитал» Маркса. Та же нудность, только без политэкономии.

Автобиография Элисы Токлас, рассказанная Гертрудой Стайн была первая книга которая продавалась . Думаю главная причина что там идёт упоминание о популярных писателях, ставших знаменитыми. Собственно и я стала читать Гертруду из- за Хемингуэя . Именно Гертруда и Элис сказали ему, что он справится с отцовством, и убедили бросить журналистику. Его собственный лаконичный стиль — не без влияния Стайн. Писать противоположно тому что она советует.  Его  «простота» была наполнена подтекстами, а её — просто пустотой.

Гертруда как «демократизатор литературы»
Стайн отказалась от пунктуации. В молодости меня тоже раздражали запятые и кавычки. Я даже писала:
Знаки препинания как знаки про-пинания,;Плыть хочу свободно — но только не на дно.;А ты меня бросаешь, как будто я — бревно...
Но со временем поняла: читатель — не телепат, он не угадает, где у тебя пауза или акцент. Пунктуация — как музыкальная нотация для поэта. Без неё — хаос.
И всё же, Гертруда сделала одно важное дело: опустила литературу с пьедестала. Показала, что писать может каждый. Даже без ритма. Даже без эмоций. Даже без содержания. Просто быть собой. И в этом — революция.