Об авторе. Он, конечно, раблезианец

Литературная критика. 
Автор статьи - Виталий Смирнов, доктор филологических наук,
первый главный редактор журнала «Отчий край». 
Опубликовано в книге «По следам времени» (Из истории писательской организации Царицына – Волгограда). 1996 г., повторная публикация – журнал «Отчий край», апрель 2023г.


… Он родился, наверное, с чувством удивления и ликования, что после долгих месяцев неудобного лежания взаперти увидел свет божий. И первый крик его — так кажется — был вызван не физиологической необходимостью глотнуть воздуха, а чувством восторга от встречи с миром, полным тайн, неожиданностей, непостижимости. И даже сосцы материнской груди — так думается — брал не с необходимостью насыщения, а с радостью прикосновения, с радостью трудно выразимого словами удовлетворения от встряски всего организма…

Короче, он, конечно, раблезианец и потому оптимист, переживающий и проживающий каждый день как день встречи с новым, неизведанным миром, встречи, рождающей не страх, а потребность узнать этот мир, насладившись удовлетворением этой потребности.

Может быть, писатель и не согласится с этим «сюрреализмом» его восприятия. Но виноват в этом он сам, возможно, искусно отстраняющий нудность и монотонность человеческого общения, искусно скрывающий ту «червоточину», которая гложет каждого. Возможно, виноват и тот художественный мир, с которым встречаешься в его рассказах: одновременно реальный и нереальный, полный загадочности, упоения жизнью и расположенности к людям.

Петр Таращенко — коренной сталинградец (родился 30 мая 1948 года). С золотой медалью окончил 20-ю школу на Красном Октябре, затем — в 1972 году — Университет дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Учился он на физико-математическом факультете и вместе со специальностью физика получил второй диплом — переводчика с английского языка. После окончания университета был оставлен лаборантом, а затем младшим научным сотрудником на кафедре радиофизики с дальним прицелом — реализовать интеллектуальный потенциал незаурядной личности в научной деятельности. В аспирантуре П. Таращенко проучился с 1976 по 1979 год, но затем не без помощи «компетентных» органов вынужден был вернуться в Волгоград и поступить на работу старшим преподавателем кафедры технических средств обучения Волгоградского педагогического института. В течение десятилетней работы здесь он одновременно занимался разработкой проекта кабельного телевидения в Волгограде.

После выхода в издательстве «Советский писатель» книги «Понтонный мост» (1991) П. Таращенко был принят в Союз писателей (1993) и вскоре (1994) избран ответственным секретарем Волгоградской писательской организации. Был в эти годы и короткий период, когда он работал представителем продюсера на съемках российско-германско-американо-итальянского фильма «Джонатан — друг медведей» («Мосфильм»), который на экранах России так и не появился.

Жизненный опыт довольно своеобразный, как и проза П. Таращенко. Единственная его книга состоит из рассказов, ранее публиковавшихся в различных альманахах и журналах («Истоки», «Литературная Россия», «Провинциальные ведомости»), и повести, давшей ей название. В. Маканин, который рекомендовал П. Таращенко в Союз писателей России, так отозвался о повести «Понтонный мост»: «Киношная» фабула повести не скрывает ни быта, ни образа мыслей что современных мужчин, что женщин. Закрыв последнюю страницу, я не сомневался: в литературу пришел писатель». Правда, он же совершенно справедливо обратил внимание и на некоторые недостатки произведения: «В качестве упрека единственное — быть построже с бытовым юмором; отдельные разгонные реплики приводят к тому, что проза становится слишком «говорливой», с неизбежным от этого понижением ее уровня».

«Понтонный мост» (и повесть, и книга в целом) — оригинален и по самому писательскому мироощущению, и по манере письма, и по композиционным приемам, к которым прибегает П. Таращенко. Здесь доминирует прием, который В. Шкловский назвал приемом отстранения. Нет, он не отстраняется от жизни: и быт, и чувства, и характеры наших современников в произведениях П. Таращенко присутствуют. Но он не боится сочетать реальное и фантастическое, умело «вылавливая» фантастику в нашей жизни. Затрудняясь точно определить жанр повести, Л. Бежин назвал ее фантасмагорической, поскольку в ней действуют совершенно необычные персонажи: Кристофер, Шаддаи, Тристан. «Из полосы морского прибоя, среди брызг и клочьев невесомой пены на девственный песок выходила — выступала ослепительная мулатка исполинского роста. Она была абсолютно нага. Черный буревестник над ее головой рассекал йодистый воздух острыми крыльями. Из-за мола донеслись упругие, настойчивые звуки силлабического пения. Никаких следов за великаншей не оставалось. Движения ее были движениями молодой пумы. Она улыбнулась, и малиновая заря мгновенно обозначилась на горизонте…» Вот в таком сложном и необычном мире действуют герои повести П. Таращенко.

Рассказы его при всей реалистичности фабулы тоже с каким-то полумистическим подтекстом. В них есть что-то гофманианское. И не случайно имя Гофмана, пусть не того, чья проза полна романтических тайн, всплывает в рассказе «Фортепьяно с вензелем».

Это старинное фортепьяно «Георг Гофман, № 14912», превратившееся в семье рассказчика из неодушевленного предмета в полноправного члена, именуемого амикошонски «Жора». «Жора» был рожден немецким мастером в 1898 году, «когда в моду входили инкрустации из перламутра и фальшивого сердолика, и приобретен моим отцом в сумятице неустроенных послевоенных лет у офицера без имени и лица».

Старый «организм» «Жоры» то и дело давал сбои, и его владельцам приходилось приглашать виртуоза своего дела Алексея Михайловича, в честь которого по обыкновению накрывался «русский стол». «Финальная часть наших застолий, — вспоминает рассказчик, — носила обыкновенно несколько мистический характер. Лицо Алексея Михайловича принимало отрешенное выражение, взгляд устремлялся в недоступные сотрапезникам пределы, голос звучал глухо и гулко одновременно, и порой ему вторило эхо, неизвестно откуда взявшееся в обставленной мягкой мебелью квартире.

Он говорил о мастере Кристофори, о Дж. Хокинсе… о некоем особом таланте… или даре. О способности чувствовать «настоящий» инструмент».

«Я понимаю душу инструмента!» — воскликнул однажды настройщик после «русского стола». Но это не было застольное бахвальство. Однажды ночью «надорвалось и распалось на части сильное сердце Георга Гофмана № 14912, — во всех направлениях треснула плита благородного инструмента, не выдержав груза лет, пестрого репертуара, двойных струн в большой октаве и дополнительного полутона».

На звонок к Алексею Михайловичу ответила его жена. «Торопливо и сбивчиво, с массой ненужных подробностей, она рассказала, как бодрый и вполне выздоравливающий вечером Алексей Михайлович в середине ночи был подвержен сильнейшему приступу: он бредил во сне и в бреду плакал, лоб его пылал, грудь же была холодна, дышал он тяжело и неровно и успокоился лишь под утро; а проснувшись, собрал свой рабочий чемоданчик, оделся и, не обращая внимания на уговоры и призывы быть благоразумным, поспешил из дому, пробормотав на ходу смутное и маловразумительное объяснение — о долге, о тайных нитях… об особом даре… о Жоре, которого нельзя бросать в беде».

Хотите верьте, хотите нет — автор не настаивает.

Но и из этого примера видно, что П. Таращенко обладает голосом, не похожим на голоса своих волгоградских собратьев по перу.

Жаль, что звучит этот голос так редко.