Мечты сбываются...

Клавиши ласково жмутся к пальцам, как струны. Зовут, манят: начни же! Так когда-то манила новая, пахнущая лесом, тетрадь с тусклыми клетками (обязательно – с клетками!) и волокнистой сероватой бумагой. Начни, напиши хотя бы словечко, потом – ещё одно, потом... Давно понимаю: писать ни о чём можно, но вряд ли нужно. Любоваться игривым сплетением слов, пустых, как разукрашенные красотки, и ждать с содроганием, что они раскроют рты и выставят напоказ свою никчёмность. Мысль, как и мечта, без идеи и подходящего словесного наряда, быстро рассеивается пепельным дымом.
Я хватаю обрывки своей недлинной жизни, с замиранием сердца и величайшей осторожностью трогаю лоскутки прошлого, двумя пальцами тяну те волоски, из которых хочется что-нибудь сплести. Школьные годы, солнечные и ловкие. Футбол, космос, индейцы, Робин Гуд... Нет, об этом ещё рано. Это – позже, когда ностальгия будет выжимать слёзы в седую бороду. Тогда – взрослая романтика. Синева, расплескавшаяся над облаками, мраморный парашют, как нетронутый холст, и пусть грустят и ахают девочки с гитарами, для которых воздушно-десантные войска состоят из таких мужественно-красивых кусочков.
«Восьмёрка» парила над жёлтыми полями. Игрушечный лесок, ватные седые облака, привычный убаюкивающий голос пропеллера – всё заставляло верить в нереальность настоящего, в то, что нет километровой высоты за рампой и не будет жестокого марша после приземления.
Это – продолжение детства. Такая же разукрашенная картинка. Красивая, но ненатуральная, как кадры из патриотической телепередачи. Тогда, может быть, рявкнуть по-мужски, хватануть по столу опустошённым стаканом!
Весенний лес? Пришвина начитались? Ну-ну... Вот он, этот проклятый лес: замшелые скользкие брёвна, ехидный снег, скрывающий западни грязных луж, подмосковные болота, отвратительнее которых нет на свет. И, в нагрузку, РД цвета старого коньяка, испятнанный всеми грязями солдатских будней. Рядом уныло спотыкается пулемётчик – ему намного тяжелее. То, что товарищ Калашников придумал для него, тянет за десяток килограммов.
Вот оно: повествование ради повествования, где не важно, куда и зачем идёт группа, главное – ткнуть весь мир носом в сырость и грязищу. Заставить тех, кто уютно устроился в кресле и смакует свежезаваренный кофе, почувствовать себя чуть похуже, уколоть их нервозным упрёком. Жаль, что меня не хватит надолго... Тогда, может быть, свернуть в ещё один коридор, по-настоящему серьёзный и, что греха таить, крайне модный?
Тишину пугали одиночные выстрелы. Противная гарь лезла в нос – трассера подпалили траву, с другой стороны кривой дороги воняла горящая БМДшка, ей достался крылатый гранатомётный выстрел. Я не спеша забивал патроны в магазин, против воли косясь на парнишку-«срочника», который уже перестал стонать, только молча хватал бескровными губами воздух. Рация хрипела и плевалась, пытаясь докричаться до Того, Кто Принимает Решение, но, похоже, для этого ей пришлось бы связаться с «тем светом».
И это не получается. Даже непонятно, в чём причина? Ведь было же всё, стоит перед глазами, звучит отголосками и смотрит с фотографий, но почему не взрывается гневом, не душит рыданиями, не ложится складными строками? Почему реальность норовит отбросить хвост воспоминаний и шмыгнуть за камень, подальше с глаз? Неужели из-за другой картинки, красочной, ослепительной – той, что рвётся из самого сердца? Той, где скользит по циановому небу гибкий дракон, прекрасный и смертоносный, и сияет доспехами всадник на его спине…
дразнит разъярённый океан смелый кораблик с белоснежными парусами…
фыркает и топчет нетерпеливыми копытами изумрудную лужайку рыцарский конь…
шелестит листьями ветер в такт пению эльфов…
гудит растревоженным ульем и влечет густым винным запахом придорожный трактир…
Где тоже есть смерть и предательство, грязь и кровь, ложь и коварство, но, к счастью, там ещё и сбываются мечты.
Я точно знаю, что сбываются.