Долг есть долг

— Вот, не думая, ты говоришь, и живешь, не думая! — сурово распекал кот Баюн молоденькую русалку. Та, по своей молодости и глупости (К слову сказать, молодость, как и глупость, была неотъемлемым свойством лукоморских морских дев, сколько бы лет им на самом деле ни было), а больше по присущему всем русалкам чинопочитанию коту возразить не смела, а только хлопала длинными, загнутыми полукольцами ресницами.

— И не смей ты мне тут плакать! — продолжал разнос неутомимый кот. — Ты лучше скажи, ты самому могла бы повторить это? Ну вот, в глаза глядя, повторила бы?

— Что? — пролепетала красавица.

— Что?! — загремел кот. — Да то, о чём ты с бабой-ягой под дубом шушукалась!  — потом, принизив  голос до еле слышного шопота повторил крамолу. Поскольку  шопот действительно был еле слышным, разобрать удалось только последние два слова — «лысая башка».

Морская дева всхлипнула и отчаянно замотала головой.

— Это не я! Это баббббба — от мотания головой буква «Б» застряла во рту у русалки и все длилась и длилась, пока кот не чиркнул по своему горлу удивительно длинным и острым ногтем правой передней лапы. Тут русалку прорвало и она запричитала: — Это всё баба-яга проклятущая! Она, может, для того сюда и приходит, чтобы народ баламутить! Она, может, только тем и занята, что народу в голову всякие глупости вбивает! Она, может, народ спаивает!

— Чем? — сурово спросил кот.

— На-на-на, — русалку снова заклинило, но сказителю стоило только выпустить из подушечки на четвертть всё тот же коготь, как девица перестала заикаться. — Наливочками да настоечками всякими...

— Какими наливочками?

— Слаа-а-а-а-денькими, — заревела в голос красавица. Грудь её, приобретшая от волнения пенно-розовый цвет, колыхалась совершенно непристойным образом, так что коту приходилось целомудренно отводить взгляд и в то же время пытаться сфокусироваться на бирюзовых необыкновенной красоты и необыкновенной же глупости глазах морской девы.

Наконец, Баюн не выдержал, взял русалку за талию и задвинул её вглубь ветвей дуба, прикрыв обильной июньской листвой наиболее соблазнительные части тела.

— Яга ягой, — сбившимся, но не менее суровым голосом продолжил лукоморский сказитель, — но свои мозги... — Тут он заметил, что один из дубовых листков во время его манипуляций попал в рот распекаемой, и та, не зная, можно ли его выплюнуть или надлежит рассматривать, как заслуженное наказание, разевала в испуге рот, точь-в-точь золотая рыбка в аквариуме.

— Наказание ты моё! — кот вынул лист из пухлых губок красавицы, достал откуда-то носовой платок, промокнул уголки ее рта, заставил высморкаться, дел куда-то платок, а взамен его извлёк все оттуда же выскобленный пергамент и принялся споро строчить донос.

— Не выйдет из этого ничего путнего, — ворчал он себе под нос. — Но долг есть долг! — потом макнул большой палец русалки в чернильницу и поставил на доносе симпатичный отпечаток. После чего свернул пергамент и еще раз назидательно сказал: — Долг есть долг!