Мой первый слог сидит в чалме

Постоянный автор шарад старик Синицкий был весьма озадачен. Он писал стихотворную шараду на слово «Индустриализация».

Перед ним лежал листок, на котором было аккуратным почерком выведено следующее:

«Мой первый слог сидит в чалме,
Он на Востоке быть обязан.
Второй же слог известен мне,
Он с цифрою как будто связан.
В чалме сидит и третий слог,
Живет он тоже на Востоке.
Четвертый слог, поможет бог,
Узнать, что это есть предлог…»

В этот момент скрипнула дверь и в комнату вошёл молодой человек крепкого телосложения в полосатом пиджаке, светлых брюках и лёгких туфлях на босу ногу. На голове молодого человека красовалась белая милицейская фуражка с надписью: «Киевская народная милиция». Длинный шарф, обёрнутый вокруг шеи молодого человека, казалось, имел своим предназначением скрыть большой розовый шрам, который шёл поперёк горла, но роль, ему отведённую, он выполнял скверно, потому что большая часть шрама была всё же видна. Молодого человека звали Остап Бендер.

– Простите, что прерываю ваш творческий полёт, – сказал Остап. – Зоя, кажется, куда-то ушла?

– Она скоро придёт, – откликнулся старик Синицкий. – Эх, молодёжь, счастливые вы! У вас всё получается, у вас всё впереди! А я вот…

– Кажется, у вас творческий кризис? – поинтересовался Остап. – Очередная шарада пробуксовывает как «Антилопа Гну» в песках Туркестана?

– Никакая антилопа не была в таком затруднении, в каком пребываю я, молодой человек, поскольку антилопе достаточно быстрых ног, тогда как мне требуются усилия моей головы, которая, кажется, с годами работает всё хуже и хуже.

– Дайте-ка сюда! – сказал Остап и взял из рук старика Синицкого клочок бумажки, после чего вслух прочитал написанное.

– Ну как? – с надеждой спросил старик Синицкий.

–  Не сердитесь, почтеннейший, но это следует исправить, примерно так, – ответил Остап и продекламировал следующее:

 «Мой первый слог сидит в чалме,
Он на Востоке быть обязан.
Последний слог сидит в тюрьме,
Он за четвёртый слог наказан!»

–  Что вы такое говорите? –  с испугом спросил старик Синицкий.

–  Этот в точности вопрос вам предъявит Наркомпрос, –  ответил Остап. –  Вы, уважаемый, всерьёз намереваетесь напечатать в советской прессе призыв к господу, чтобы он помог вам разгадать шараду?

–  Что такое?! –  вскричал старик Синицкий, вырывая листок из рук Остапа. –  О, господи! 

–  Ну, если вы на указанный вопрос ответите этим самым восклицанием, то быть вам на Соловках, а то и где-то подальше, –  ответил Остап. –  Не упоминай имя господа всуе, то есть вовсе нигде и никогда, этот совет вам даже ваша Библия даёт. Это – основная заповедь из Библии, которую настоятельно рекомендуется соблюдать всем жителям Советской Республики.

–  Ведь я же хотел быть лояльным! –  воскликнул старик Синицкий. –  Ведь всё, что мне надо, это скромные гонорары автора раздела развлечений для того, чтобы Зоенька была обеспечена хотя бы самым необходимым!

–  Возьмите пятнадцать рублей и бросьте эти занятия, хотя бы на сегодня, –  ответил Остап, протягивая старику деньги. –  Прогуляйтесь по городу, ступайте на набережную, глотните свежего морского воздуха и выбросьте из головы сомнительную идею понравиться властям. Лучшая тактика – оставаться для них незаметным всегда и при любых обстоятельствах. Этому же научите и Зою, пока не поздно. Запомните: самые высокие деревья валит ветер, самые низкие объедают лоси. Надо быть в точности таким, как все прочие. Во всяком случае, с виду.

–  Но как же без творчества? –  спросил старик Синицкий.  –  Ведь я ничего другого не умею.

–  Занимайтесь тем, что не умеете, это – наиболее безопасно, –  ответил Остап. –  Разве вы не заметили, что это – самый верный путь к благополучию? Заметьте, не я придумал, чтобы кухарка управляла государством. А кухарить должны, по-видимому, министры. От имени народа страной управляют те, кто народом никогда не являлся и в народ не ходил. А много ли пролетариев среди тех, кто их именем вершит диктатуру пролетариата? Так было всегда, и так всегда будет.  Проповедовать нравственность всегда будут те, кто не имеет ни стыда, ни совести. Вспомните, хотя бы Блаженного Августина и его юношескую жизнь! Заниматься воспитанием детей поручено людям, своих детей не имеющих. Успешных земледельцев расстреляли, а в руководство поставили неумех, не способных даже толком хозяйствовать на собственной крохотной делянке. Самый известный из современных поэтов откровенно сказал: «Ваше слово, товарищ Маузер!» Так что занимайтесь лучше тем, к чему не имеете никаких талантов. Бросьте литературу, плюньте на неё. Слюной.

–  Я не могу так сразу…. –  проговорил старик Синицкий таким покорным и вместе с тем наивным голосом, что Остап, наверное, впервые за последние два года почувствовал жалость к собеседнику.

–  Давайте-ка подумаем, –  сказал он. –  Что вы тут хотели зашифровать в вашей рифмованной шараде… В чалме? Это похоже на меня, когда я зарабатывал на жизнь, показывая фокусы. У меня даже осталась где-то эта чалма и плакат с моим портретом в ней. Что вы хотели зашифровать? Йог? Араб? Мавр?

–  Индус! –  подсказал старик Синицын.

–  Индус? –  переспросил Остап. –  Надо же!  А дальше число? И снова индус? Ничего не понимаю! Постойте-ка, «Индус» – «три»!  Да, пожалуй, «три»! Это индустрия? Нет, у вас слишком много слогов. Индус-три-йог… Чепуха какая-то. Индус-три… Али? Индустриализация? Вы хотели это слово зашифровать?

–  Вы догадались! –  воскликнул старик Синицкий. –  Скажите, ведь правда отличное слово? Такое актуальное! 

–  Есть мнение, что актуальность наиболее актуальных линий партии и правительства – это самый шаткий мост к благополучию, –  возразил Остап. –  Не ходите по главной дороге, по которой возят комиссаров в чёрных блестящих автомобилях. Полюбите обочины жизни. Там меньше пыли и безопасней. По травке босиком по примеру Льва Толстого. Не приходило в голову?

–  Но ведь уже половина дела сделана! –  воскликнул Синицкий.

–  Полдела, как пол тела – хуже целого и тянет на уголовную статью, –  изрёк Остап. –  Дуракам пол работы не показывают, а от умных всю работу скрывают. Как вы намеревались зашифровать, например, «зац»? Четвёртый слог пойми скорей, коль так зовёшься, ты – еврей?

–  Никак не могу пробиться через четвёртый слог, –  вздохнул старик Синицкий.

–  Дайте-ка карандаш и листок, –  сказал Остап.

Получив желаемое, он подошёл к подоконнику и начал что-то чиркать на клочке, который ему дал Синицкий.

–  Кстати, сами-то вы – нота, научно-исследовательский центр и биллиардная палка, –  отметил Остап. –  Хотя средний слог я только что сам придумал, такого сокращения нет, но большевики сокращают всё на свете, когда-нибудь и это придумают. А пока… Держите вот это.

Старик Синицкий дрожащими руками взял из рук Остапа листок бумаги и, вкладывая весь энтузиазм, продекламировал написанную Остапом импровизацию:

«Мой первый слог сидит в чалме
Он на востоке быть обязан.
Второй – то самое число,
Сколькими буквами он сказан. 
Мой третий слог – начало имени
Того, кто лампою владел,
Давала власть она над джинами,
Он получал всё, что хотел.
Четвёртый слог – одно из двух,
Когда согласье прозвучало.
А пятый слог – китайский дух,
Эфир, и всех начал начало.
Шестой мой слог – короче всех,
И этого я не скрываю.
Я этим слогом без помех
Себя обычно называю».

–  Постойте-ка! –  сказал старик Синицкий и стал перечитывать текст, водя пальцем по бумажке. –  Первый слог – ага, ага, «индус», как оно и было у меня, второй – что ж! –  остроумно! «Три». Четвёртый… Это что же, «Али-Баба»? Ах, да, тут сказано «начало имени», значит, «Али». Отлично. Что же мы имеем? «Индус-три-али». Замечательно! Дальше четвёртый слог. Это, кажется, «За»? Пятый слог, стало быть, какое-то китайское слово. «Ци»? Есть такое слово?

–  И даже есть такой иероглиф, означающий это самое слово, –  сказал Остап. –   Я бы изобразил, но я слаб в изобразительном искусстве. Впрочем, кое-чему я научился после поездки на агиткорабле. Никогда не знаешь, что пригодится в жизни. Смотрите-ка, рисуем крест. Затем каждую четвертушку делим ещё пополам, как если бы рисовали букву «Ж». Получился такой вроде бы флаг Великобритании. Теперь рисуем угловую скобку – сначала сверху крышечку, затем ведём линию вниз справа, и в конце делаем загиб вверх направо. И, наконец, росчерк из трёх линий сверху. Получилось не важно, но уверяю вас, это и есть то самое «Ци». 

–  Положим, что так, –  согласился старик Синицкий. –  Но ведь мои читатели не знают китайских иероглифов!

–  Ошибайтесь, любезнейший, –  возразил Остап. –  Вы не представляете, сколько китайцев проживают в Советской республике. И дальше будет только больше.

–  А дальше? Ну это просто, это, конечно, «Я», –  закончил свой анализ старик Синицкий. –  Смотрите-ка! Получилось! Конечно, с точки зрения поэзии получилось не слишком изящно…

–  С точки зрения поэзии мы с вами, мой дорогой, напрасно портим бумагу, –  ответил Остап. –  Александр Сергеевич Пушкин распорядился бы этим клочком бумаги намного лучше, уверяю вас. Родился бы новый шедевр. Но его, увы, отправил к праотцам заезжий французишко, так что он нам в этом деле не поможет. И потом, вы, кажется, забыли мой совет. А напрасно! Лучше писать плохо, но в духе линии и в свете постановлений, нежели писать талантливо, но поперёк линии или хотя бы уклоняясь от неё. Мы тут, кажется, не уклонились, а это главное. Пусть бы даже тут и вовсе не было рифм. Чёрт с ними. Но зато никакого Бога! Безбожие в этой стране надолго, поверьте мне. Может быть даже навсегда. Во всяком случае в ближайшие двадцать-тридцать лет взывать к Господу и благодарить его за удачу крайне не рекомендуется. 

–  А к кому взывать? –  спросил старик Синицкий. –  К Троцкому? К Бухарину? К Каменеву и Зиновьеву?

–  Это в некоторой степени безопасно, но не навсегда, поверьте мне, –  возразил Остап. –  Сегодня вас похвалят, а завтра припомнят. Хвалите лучше старину Солнце и старушку Природу. За это вас никогда не призовут к ответу. Восхищайтесь травинкой, описывайте бабочку или кузнечика. Но избави вас бог от басен! Никаких басен. Только описание природы. Берите пример с Михаила Михайловича.

–  Кто это? –  спросил старик Синицкий.

–  Пришвин, –  ответил Остап. –  Высоко гражданский писатель. Надеюсь, таковым и останется. Но как знать? Захочет поближе пробраться к пирогу, начнёт писать гражданскую лирику. И пропал человек! Однако, кажется, Зои нет, а мне уже пора откланяться. Передавайте ей привет, возможно, я заскочу завтра.

С этими словами Остап покинул комнату гения шарад.


«Карандаш, кажется, чернильный! Очень удобно! Можно быстро изготавливать всякие документы, и не надо таскать с собой перо и чернильницу! Спасибо доброму старику. Он его даже не хватился!»