Senex. Книга 1. Глава 26

Книга 1. Бонна Эксклюзив

Глава 26. Смерть кота Викентия

К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.
А. Пушкин

          Королёва пришла в 8.20, и Ильюшин удивился:
          - Почему Вы так рано? Нарушаете...
          - Я всю ночь не спала!
          - О-о! Это хороший знак! - обрадовался Ильюшин. – Тогда будем доводить приход на работу до 8 часов.
          - Нет, ни в коем случае: от меня тогда ничего не останется! - испуганно возразила Королёва. Она затеяла дискуссию с Ильюшиным о Боге… А потом неожиданно заявила: - У меня появилась гениальная мысль: устроить забастовку против программы DRAKAR! В таком виде, в каком предла­гает Гайдамака, в DRAKAR работать нельзя. Я предупрежу Гайдамаку: если он не откажется от своей затеи, я пойду по заводу и буду уговаривать начальников цехов, чтобы они отка­зались работать в программе DRAKAR! И пусть Гайдамака орёт, сколько хочет.
          С Пешкиным Королёва тоже общалась, но это общение было натянутое, вынужденное. После обеда в комнате установилась «рабочая» обстановка: никто ни с кем не разговаривал, каждый зани­мался своими делами. Королёва слушала музыку в наушниках... И вдруг она стала беззвучно рыдать. Потом она принялась увлечённо пересказывать сплетни, которые прочитала в прессе: и о спуске корабля на родном заводе, и о переходе завода в состав ОСК, и о краже герба, который был установлен на корме корвета, и о многом другом. Теперь уже руководители ОСК стали для неё такими же врагами, какими ещё недавно были руководители ОПК олигарха Пугачёва, и она твердила о том, что родной завод незаконно перешёл в состав ОСК. Она была недовольна даже тем, что родной завод фактически стал монополистом в строительстве надводных военных кора­блей:
          - Удивительно, что антимонопольный комитет не реагирует на это явное нарушение! ОСК не имела права по­купать акции нашего завода!
          В 15.30 Королёва она ушла с работы, потому что ей надо было на кладбище, и Василий Порфирьевич не знал, отпросилась ли она у Гайдамаки в связи с решением Крутова ужесточить трудовую дисциплину.  Ильюшин удрал с работы ещё раньше.
          На следующий день Королёва не пришла на работу. У Пешкина было подавленное состояние: он не только не умничал в разговоре с Ильюшиным, как это бывало каждое утро, а вообще молчал. А что ему оста­валось, если у него была только одна точка опоры, которой он лишился - Королёва? Он ради неё был готов кинуться и на Ильюшина, и на своего начальника Морякова, не задумываясь о по­следствиях. Всё только ради неё. Королёва лишила Пешкина чувства собственного достоинства, она подвергла его личностной кастрации. И теперь, когда она отвергла его на какое-то время - жизнь для него закончилась. Но ни у Морякова, ни у Ильюшина не было никакого же­лания помочь ему, потому что он сразу дал им понять, что они для него имеют второстепенное значение.
          После обеда Таня пришла в комнату 220 и спросила:
          - А где Диана Ефимовна?
          - В Отделе Главного Технолога! - бойко ответил Пешкин.
          - А она не брала отгул? - специально спросил Василий Порфирьевич у Тани, чтобы подвергнуть сомнению враньё Пешкина.
          - Нет, не брала, - ответила Таня.
          - Она в Отделе Главного Технолога! - так же уверенно повторил Пешкин.
          «Что ж, видать, Королёва ещё недостаточно его унизила, - подумал Василий Порфирьевич. - И он ещё не в курсе, что сейчас за всеми опозданиями сотрудников следит Отдел кадров по распоряжению Крутова».
          Когда Таня ушла, Пешкин взял телефон и вышел в коридор, чтобы – как понял Василий Порфирьевич - предупредить Королёву, что произошла накладка. Это была их игра, и он уже давно решил для себя: «Пусть игра­ют в неё вдвоём, а я в ней участвовать не желаю!» Более того, он даже был доволен, что так получилось. Если бы всё прошло гладко с прогулом, то Королёва спокойно отдыхала бы в выходные дни. Но сегодня была пятница, и звонок Пешкина, в чём не сомневался Василий Порфирьевич, лишит её покоя на все выходные дни. Королёва, конечно, узнает от Слизкина о решении Крутова и даже может подчиниться ему, но для неё будет силь­нейшим унижением приходить на работу вовремя, как все. Она не может быть, как все, потому что она слишком эксклюзивная.
          В понедельник Королёва стала всем рассказывать, что в пятницу её не было, потому что она болела... А Пешкин в пятницу всем говорил, что она в отделе Главного технолога! Она постоянно кашляла, глядя на Королёву, стал кашлять и Пешкин, и они почти непрерывно стали кашлять по очереди, словно соревнуясь, кто из них сильнее болен. Королёва всем своим видом демонстрировала, что её статус тоже повысился: раньше она «ела мозг» Начальника ПДО, а теперь она стала «есть мозг» Директора по производству в лице Гайдамаки! Так и до Генерального директора недалеко… И теперь, в связи с новым статусом, она была занята очень важным делом - писала «концепцию», по которой будет работать весь завод… В том числе и исполняющий обязанности Директора по производству Гайдамака. Но у Василия Порфирьевича были большие сомнения по поводу этой «концепции», потому что Королёва писала её для старого завода, на котором она продолжала отводить собственной персоне самую главную роль. В этом заключалось огромное противоречие: ну не может любить свою работу человек, который опаздывает на неё ежедневно! Василий Порфирьевич никогда не опаздывал на работу… Несмотря на то, что здесь его ждала встреча с Королёвой…
          Королёва очень своеобразно отблагодарила Пешкина за то, что в пятницу он «прикрывал» её прогул. Она сказала:
          - Кстати, Миша, если ты ищешь работу, предупреди об этом начальника! Он на тебя возлагает надежды, и если ты поставишь его перед фактом, это будет некорректно по отношению к нему.
          Она сказала это спокойным, безразличным тоном. Теперь, когда она начала писать «концепцию» для всего завода, у неё появилось законное право не общаться с ним и откровенно презирать его.
          Ильюшин возразил из своего угла:
          - Так никто не делает!
          Но Королёву это нисколько не смущало, она в своём отношении к людям была так же цинична, как и Гайдамака: поль­зовалась ими, когда ей было надо, и бросала их, когда человек ей уже не был нужен. Цинизм Королёвой помо­г Василию Порфирьевичу увидеть степень цинизма Гайдамаки, потому что в этом они были одинаковы. Обвиняя Пешкина в том, что он хочет бросить начальника в трудный момент, Королёва на самом деле обвиняла его в том, что он хочет бросить её. Этого она не могла допустить: никто не может её бросить, зато она может бро­сить любого.
          У Василия Порфирьевича тоже была грязная карма, и его настоящим бичом было чувство вины, которое он испытывал чуть ли не перед всеми. Но, находясь рядом с Гайдамакой и Королёвой, Василий Порфирьевич не имел морального права испытывать чувство вины перед такими циничными людьми.
          Василий Порфирьевич недоумевал: «Неужели Королёва добилась своего, и Пешкин теперь вынужден будет уволиться?» У Королёвой, в связи с «концепцией», была настоящая эйфория, она была очень активна и работоспособна… Но едва ли она в этот момент отдавала себе отчёт в том, что без Пешкина она - ничто. Её одолевала зависть к Пешкину, которую умело подогревал в ней Гайдамака, делая Пешкина более востребованным, чем Королёва.
          А Пешкин даже повеселел: теперь ему не надо было скрывать своё намерение стать программистом, и он поверил в то, что это возможно… И вдруг на глазах у Василия Порфирьевича всё изменилось! Пешкин стал рассказывать о проблемах проработки обеспечения, Королёва - о своих проблемах… И Василий Порфирьевич понял, что их прими­рение состоялось. Королёва добилась своего - Пешкин уже не ищет работу. Василий Порфирьевич хотел было немного зауважать Пешкина, но, видит Бог, у него не было ни единого шанса для этого.
          Заводу перечислили зарплату, Пешкин получил деньги, и Королёва, глядя на него, сказала:
          - Богатенький Буратино! - и уточнила - Богатенький?
          - Ага! – ответил довольный Пешкин, качаясь на задних ножках стула.
          Василий Порфирьевич допускал, что Гайдамака платит Пешкину, его подчинённому, даже больше, чем ему, Начальнику БАП. Это было обидно... Но ведь в данной ситуации Пешкин, при всех его деньгах, неуклонно деградировал, как личность, и эта деградация была настолько явная, что даже Королёва уже не могла скрыть своего презрения к нему. А Василий Порфирьевич, потеряв деньги, всё больше обретал себя, как личность. Никакими деньгами невозможно было компенсировать это достижение.
          Королёва стала усиливать давление на Гайдамаку:
          - Я решила написать на имя Генерального директора Крутова докладную записку с жалобой на Гайдамаку и собрать на ней подписи на­чальников цехов. Но мудрый начальник трубомедницкого цеха предло­жил написать служебную записку на имя испол­няющего обязанности Директора по производству Гайдамаки с жалобой на Начальника ПДО Гайдамаку - и посмотреть на его реакцию. Я так и сделала. Гайдамака почитал служебную записку и по­обещал заняться этим вопросом. Поэтому мы со Слизкиным решили поста­вить Гайдамаку во главе крестового похода за доработку программы DRAKAR! Мы очень надеемся на то, что он будет тре­бовать от Фреймана доработки программы DRAKAR, а не внедрения программы 1С.В связи с этим мне поручили описать ситуацию с программой DRAKAR так, чтобы Крутов понял… Но, по-моему, это невозможно! Как бы я ни описала ситуацию — Крутов не способен меня понять! 
          Василий Порфирьевич был потрясён: «Крутов уже стал Генеральным директором завода, но Королёва продолжает презри­тельно относиться к нему, слов­но он всё ещё остаётся Директором по производству!»

          * * *
          Королёва утром позвонила Ильюшину (а не Пешкину, как это было раньше), сказала, что из-за болезни кота будет позже, и попросила не беспокоить её.
          - А где Диана Ефимовна? - спросила Кожемякина, которая пришла к Королёвой по какому-то вопросу.
          - Её пока нет, - ответил Василий Порфирьевич. - У неё какие-то проблемы.
          - А у неё всегда проблемы! - возмутилась Кожемякина и ушла.
          После Кожемякиной пришла Таня и строго спросила:
          - Василий Порфирьевич, скажите, только честно: Вы Диану Ефимовну сего­дня видели?
          - Нет, не видел! - ответил Василий Порфирьевич предельно честно, потому что это было в его интересах.
          Королёва пришла в 12 часов, и тут же послышались знакомые слова: «рак», «злокачественная опухоль», «как я устала»... Это был такой же стереотип, как и другой, который Василий Порфирьевич слышал от неё ежедневно в адрес Пешкина: «Я тебя сюда привела, поэтому отвечаю за тебя и твои дей­ствия!» Новый стереотип недавно озвучил Грохольский: «Пожа­лейте меня!» Теперь Королёва требовала от всех, чтобы её жалели... А у самой Королёвой не было жалости ни к кому, даже к своему любимому коту Викентию: если бы она жалела его, то он не заболел бы. Она использовала страдания своего кота для того, чтобы все жалели именно её. Она использовала бескорыстную любовь кота Викентия к ней в своих корыстных целях, и кот это чувствовал, энергию обмануть невозможно. 
          Рассказывая про больного кота, Королёва давала всем понять, что для неё это - «законный» повод нару­шать распоряжение Крутова по ужесто­чению трудовой дисциплины... Ей было невдомёк, что человек, в доме которого появился раковый больной – даже если это кот - на самом деле несёт на себе печать родового проклятия, что он получил известие о том, что его карма сильно загрязнена, и ему надо очень сильно задуматься над своим поведением.
          Василий Порфирьевич вдруг понял, почему Королёва больше не рассказывает о внуках: внуки - это пози­тив, а она окончательно выбрала для себя негатив. Амбиции Королёвой подавили в ней все человеческие чувства.
          После этого Василию Порфирьевичу стало понятно и другое: до появления Королёвой и Пешкина он был среди сослуживцев на недосягаемой высоте по уровню амбиций, потому что был уверен в том, что никто не может превзойти его в способностях. Но теперь рядом с ним были люди, которые абсолютно уверены в том, что никто не может быть умнее и способнее них. Королёва и Пешкин превзошли Василия Порфирьевича по уровню амбиций и презрения к людям. Амбиции Королёвой и Пешкина вынуждали их превозносить свои выдающиеся способности… Но с их реализацией у них ничего не получалось. Поэтому Василий Порфирьевич решил, что должен усмирить свои амбиции, чтобы реализовать свои способности… Но способен ли на это человек, который скоро станет пенсионером?
          И вот наступил день, когда фотография кота Викентия исчезла со стены напротив Королёвой. Если кота больше нет, то это значит, что у Королёвой появилась свобода. Но спрашивать её о судьбе кота у Василия Порфирьевича не было ни малейшего желания – слишком опасно было прикасаться к грязной карме её рода.
          Королёва, вспомнив кота Викентия, всплакнула и призналась:
          - Теперь у меня в груди щемящее чувство пустоты!
          Василий Порфирьевич, глядя на плачущую Королёву, невольно подумал: «Наверное, такое же щемящее чувство пустоты Королёва будет испытывать, когда ей, наконец, удастся «сжить со света» меня, как она это сделала с любимым котом».
          Но Королёва довольно быстро оправилась от тяжёлой утраты:
          - Надо же было так привязаться к животному! Это разве нормально? – спрашивала она у Ильюшина.
          Королёва и Пешкин продолжали дружно кашлять, и Королёва стала «по-матерински» воспитывать Пешкина:
          - Ты, плесень! Ты вчера дышал над отваром картофеля? Ведь я же тебе вчера сказала, чтобы ты лечился! Мне очень не нравится твой кашель.
          А сама кашляла не меньше Пешкина. Королёва разговаривала с Пешкиным и с Ильюшиным, настроение у неё было бодрое... И вдруг она заплакала. А через минуту снова вернулась в прежнее бодрое состояние. Василий Порфирьевич понимал, что она всё ещё переживает утрату любимого кота. Кроме того, болезнь и смерть кота дали Королёвой дополнительную возможность проверить готовность своего оружия - эмоций… Но, воюя с Гайдамакой за контроль над программой DRAKAR, она слишком часто «вынимала из ножен» это оружие, и этими «упражнениями» она до такой степени разбалансировала свой эмоциональный фон, что утратила контроль над ним.

          * * *
          В середине июня сотрудники ПДО узнали новость, которая прогремела — нет, не как гром среди ясного неба! - а как взрыв атомной бомбы, который ослепил и оглушил всех: Грохольский в отпуске, а Пешкин исполняет его обязанности, которые раньше всегда ис­полняла Кожемякина. Об этом обитатели комнаты 220 узнали от заместителя начальника корпусообрабатывающего цеха, который принёс Пешкину документ на подпись и сказал:
          - Раз ты остался за Грохольского, то это к тебе!
          - Меня заставили подписать приказ! - ответил Пешкин, увидев удивлённые взгляды, обращённые на него. Он сказал это так, как будто его избивали резиновыми дубинками и пытали водой в кабинете Гайдамаки, чтобы заставить подписать этот приказ.
          Василий Порфирьевич сначала опешил от такой оглушительной новости… Но очень быстро пришёл в себя: «Гайдамака продолжает гнуть свою линию, потому что ему это позволено, и теперь, когда он почти стал Директором по производству, он вполне может позволить себе больше, чем позволял в должности Начальника ПДО». Это назначение было тем более удивительным, потому что только вчера, когда Моряков и Старшинов напомнили Гайдамаке о том, что Пешкин занимается сете­выми графиками, которые очень ждут цеха, начальник ответил пренебрежи­тельно:
          - Пешкин только похлопал ушами, но ничего не сделал по этим графикам!
          Назначение Пешкина было загадкой для Василия Порфирьевича… Но одно было совершенно очевидно: это повышение – даже возвышение! - заставит Королёву и сотрудников БОП возне­навидеть выскочку Пешкина. Он уже напу­гал Старшинова, замещая его, а те­перь он напугал и Грохольского, которому наверняка испортил настроение в отпуске. Анализируя очередную хитроумную комбинацию Гайдамаки, Василий Порфирьевич честно признался самому себе в том, что не хотел бы играть роль пугала в лицедействе, которое разыгрывалось по сценарию Гайдамаки. Он уже знал: «Если Гайдамака кого-то возвышает, то этим он подставляет его под злобу и зависть сослуживцев, о которой он прекрасно осведомлён. На данный момент пугалами Гайдамаки являются Пешкин и Королёва, а мне пока удаётся избежать этой незавидной роли».
          Выходка Гайдамаки ещё больше укрепила уверенность Василия Порфирьевича в том, что ему наплевать на производство, ему важнее отомстить за нанесён­ную обиду, и ради этой мести он уже начал разрушать основу ПДО - профессионалов БОП под руководством Грохольского.
          Старшинов по секрету сказал Василию Порфирьевичу:
          - Ты знаешь, на совещаниях Гайдамака стал называть себя полковником, а всех остальных сотрудников - лей­тенантами.
          - Значит, он уже проникся своей новой должностью, - резюмировал Василий Порфирьевич.
          Назначением Пешкина Гайдамака обесценил профессионализм людей, посвятивших заводу большую часть жизни. Требование Гайдамаки, чтобы опытные сотрудники создали подробные рабочие инструкции для будущих молодых сотрудников – это такое же обесценивание их профессионализма. 
          Это было так… Но ведь сам же Василий Порфирьевич пришёл к выводу, что после вхождения завода в состав ОСК весь предыдущий опыт и все былые заслуги его сотрудников обнулились. Значит, неожиданное назначение Пешкина имело определённый смысл, поэтому поведение Гайдамаки не противоречило ситуации. И Василий Порфирьевич в очеред­ной раз был удивлён его интуицией и его делами: «Как много недозволенного ему позволяется! Впрочем, как и Тамаре Павловне, начальнице жены… Что ж, видимо, сейчас именно такое время, когда позволяется недозволенное… Но не всем!»
          Василий Порфирьевич даже подумал о том, что Гайдамака готовит Пешкина на место Грохольского. Тогда, значит, Грохольского он гото­вит на место начальника ПДО? А как же тогда профессионал Чухнов? Это была бы совсем уж запредельная по цинизму комбинация! От этой мысли у Василия Порфирьевича даже закружилась голова.
Но почему назначение Пешкина вызвало у него шок? Василия Порфирьевича унижало то, что зарплата Пешкина была больше, чем у него. Но для Пешкина важны были, прежде всего, деньги, они были его главной целью, и Гайдамака это знал, потому что Пешкин пошёл к Гайдамаке, чтобы вырвать у него обещанные деньги. И Королёва не оставляла попыток вырвать у Гайдамаки обещанные деньги и причитающуюся её эксклюзивным способностям должность. А для Василия Порфирьевича деньги не были так важны, и Гайдамака это тоже знал, потому что Василий Порфирьевич не пошёл к нему вырывать обещанные деньги. Для Гайдамаки это имело очень важное значение, он такие вещи воспринимал очень примитивно… А если точнее – интуитивно, как и подобает левше. Гайдамака — карьерист по своей природе, и ради карьеры он ни перед чем не остановится. Будучи заместителем Начальника ПДО по корпусным работам, он пообещал Генеральному директору Фомину, что будет лично курировать строительство очень важного для завода заказа, чтобы сдать его в срок, а его начальник не осмелился сделать подобное заявление, потому что это было очень рискованно. Но Гайдамака пошёл на риск — и стал Начальником ПДО. Заказ, конечно, не был сдан в срок… Но Гайдамака нашёл, кого обвинить в провале, потому что для него все его оппоненты — мерзавцы, и он не стеснялся конфликтовать со всеми ради своей карьеры. Сейчас он, видимо, тоже что-то пообещал новому Генеральному директору Крутову, и тот назначил его исполняющим обязанностей Директора по производству.
          Назначив Пешкина замещать Грохольского, Гайдамака обесценил достижения заслуженных профессионалов, но больнее всех он ударил по самолюбию Королёвой. Она ждала целых три месяца, когда закончится замещение Пешкиным Старшинова, чтобы можно было снова унижать своего раба. Наконец, она дождалась этого ра­достного дня, продолжила унижать его... Но не прошло и месяца - и Пешкин взлетел ещё выше! И теперь Королёва целых две недели, пока Грохольский будет в отпуске, не сможет унижать Пешкина… Она была подавлена.
          Зато у Пешкина возникла настоящая эйфория, от радости и волнения он не мог сидеть на месте, поэтому непрерывно бегал по комнате. Наблю­дая за нелепым поведением Пешкина, Василий Порфирьевич по­нял намерение Гайдамаки: этим назначением начальник дал понять Грохольскому и Кожемякиной, ко­торых распирало от ощущения важности своей работы и которые всех остальных — и особенно Морякова! - считали без­дельниками, что их работу способен выполнять даже юродивый Пешкин, которого интересовало вовсе не производство, а программирование, и который к тому же постоянно опаздывал на работу, копируя «маму». С точки зрения обесценивания преувеличенной важности некоторых заслуженных сотрудников, Пешкин был идеальной кандидатурой для дискреди­тации ощущения незаменимости Грохольского, Кожемякиной и Старшинова.
          Василий Порфирьевич попытался увидеть с помощью своего воображения, как несостоявшийся программист Пешкин будет командовать профессионалами Кожемякиной и Старшиновым... И у него возникло ощу­щение, что Гайдамака творит нечто запре­дельное – даже для того удручающего состояния, в котором находился завод.
          Кожемякина тоже получила по заслугам: она пожалела Пешкина за то, что его унижает Королёва, но Гайдамака её не пожалел, назначив Пешкина замещать Грохольского вместо неё. Из этой ситуации Василий Порфирьевич сделал вывод, который удивил его самого: «Значит, у Кожемякиной это было не сострадание к Пешкину, а что-то другое. Может, это была зависть, что она не может точно так же унижать кого-то другого? На первый взгляд, это странно… Но в этом коллективе всё возможно».
          Василий Порфирьевич решил подвести итог после шока, испытанного всеми после назначения Пешкина на замещение Грохольского. Итак, все получили хороший урок от Гайдамаки. А какой урок получил он сам? Ведь он тоже ждал, когда закончится замещение Пешкиным Старшинова: он слишком пре­зирал Пешкина, чтобы считать его достойным занимать такую долж­ность. При этом он знал, что презирать другого человека — это великий грех… Но даже осознание Моряковым своего греха ничего не меняло в отношении Пешкина к своей работе: технологи бюро стапельных работ, с которыми некоторое время работал Пешкин, до сих пор презирали его до такой степени, что не счита­ли способным работать в ПДО. Пешкин совершенно не годился для работы, которой он занимался, и это, как говорят врачи, был точный диагноз. И тем не менее он не только продолжал работать в ПДО, но уже дорос до замещения профессионала Грохольского!
          Значит, дело было не в Пешкине, а в самом Морякове. Сначала он ждал, когда уйдёт Фомин и его команда, но они никак не уходили. И только после того, как в ноябре 2011 года он решил, что его судьба не за­висит от судьбы завода и всего судостроения, его отношение к этому ожида­нию изменилось… А в апреле сменился собственник завода. Потом Василий Порфирьевич стал ждать, когда уй­дут Гайдамака, Королёва и Пешкин, а они продолжали работать, вынуждая его бездельничать. Значит, он ждал исчезновения этих людей, чтобы работать вместо них? Нет уж, спа­сибо! Пусть они работают вместо него, а он как-нибудь потерпит их при­сутствие. Василий Порфирьевич решил, что так будет лучше для него.
          И Василий Порфирьевич снова вынужден был сделать уже ставший привычным вывод: его судьба не зависит ни от Гайдамаки, ни от Королёвой, ни от Пешкина и других людей, она зависит только от него самого и его состояния. Именно по этой причине ему нельзя же­лать, чтобы эти люди исчезли из его жизни. Похоже, именно этот урок и пытался пре­подать ему Гайдамака, который, несмотря на все его запредельные чудаче­ства, всё ещё оставался на своём месте.
          Вернётся из отпуска Грохольский - и всё будет по-прежнему... Но символическое обну­ления опыта работы после смены собственника уже состоялось, и все сотрудники – и профессионалы, и профаны - оказались в равных условиях, то есть на одной и той же стартовой позиции. Если кто-то сомневается - Пешкин тому свидетель. После смены собственника завода Василий Порфирьевич стал таким же, как Грохольский, Кожемякина, Старшинов и другие профессионалы, а они стали такими же профанами в судостроении, как Пешкин и Королёва, и у Василия Порфирьевича уже нет причины испытывать чувство вины перед ними за то, что они, из каких-то своих соображений, решили считать его бездельником.

          * * *
          На следующий день Пешкин пришёл в 8.20 и тут же побежал к Гайдамаке... было совершенно очевид­но, что Гайдамака и невиданным возвышением Пешкина, и «терпимостью» к его опозданиям на работу глумился над своими подчинёнными, а на производство ему было наплевать. Наблюдая, как Гайдамака, уже будучи Директором по производству, внешне поддерживая нормальные производственные отношения, оказывал непрерывное давление на корпусообрабатывающий цех, Василий Порфирьевич догадывался, что он таким образом методично мстит начальнику цеха за нанесённое им публичное оскорбление. А Королёвой он мстит за то, что та посмела хлопнуть дверью в его кабинете, периодически повторяющимся возвышением Пешкина. Значит, и Морякову Гайдамака за что-то мстит, методично, из месяца в месяц, понижая его зар­плату. Это ещё раз подтверждало уверенность Василия Порфирьевича в том, что их отно­шения себя исчерпали. Ему осталось достойно выдержать месть начальника, и важность этого испытания усиливалось новой должностью Гайдамаки: теперь Василию Порфирьевичу мстил уже не Начальник ПДО, а целый Директор по производству.
          Назначение Гайдамаки исполняющим обязанности Директора по производству говорило о том, что Крутов начал наводить порядок на заводе и заново выстраивать вертикаль власти. Он знал, что Гайдамака был публично послан «подальше» Начальником ОТК, но всё равно назначил его исполняющим обязанности Дирек­тора по производству. Тем, кто знал характер Гайдамаки, было совершенно очевидно, что он будет мстить за унижение, полученное и от Начальника ОТК, и от начальника корпусообрабатывающего цеха. Этим на­значением Крутов дал понять всей элите завода, что они в его власти, и от их поведения зависит, кого он назначит настоящим Директором по произ­водству. Гайдамаке в очередной раз повезло: он стал инструментом власти в руках Крутова, а потому сохранил своё высокое положение.
          Василий Порфирьевич спросил у Самокурова:
          - Есть ли какая-нибудь информация о том, продлит ли Крутов после 1 августа пол­номочия Гайдамаки?
          - Никто ничего не знает, Крутов ничего не говорит, а Гайдамака очень старается, он пытается проявить себя, - ответил Самокуров. - Пока неяс­но, доверит ли ему Крутов эту долж­ность.
          - Неужели нет достойного кандидата, кроме Гайдамаки? - удивился Василий Порфирьевич.
          - Нет!
          - На всём заводе нет кандидата?
          - Нет!
          Самокуров подтвердил то, что Василий Порфирьевич знал давно: Гайдамака из кожи вон лез, чтобы проявить перед Крутовым свои деловые качества и стать Директором по производству, для него все средства были хороши, и на людей ему наплевать. В такой ситуации цинич­ные и амбициозные уродцы Королёва и Пешкин ему очень подходили. Гайдамака, несомненно, тоже уверен в том, что на всём заводе нет ни одного человека, способного достойно заменить его на должности заме­стителя начальника ПДО по корпус­ному производству, поэтому до сих пор не назначил никого на эту долж­ность. Крутов убежден в том, что на всём заводе нет человека, способ­ного заменить его на должности Директора по производству, поэтому до сих пор не назначил своего официального преемника. Это - стереотипное мышление, и ему были подвержены и Крутов, и Гайдамака. Василий Порфирьевич видел, что высшее руководство завода полностью парализовано. Они стали импотентами в руководстве.
          Резкая активизация деятельности Королёвой стала верным признаком паралича власти на заводе. Она поняла уже дав­но, что власть парализована, и пользу­ется этим моментом, чтобы любым способом вскарабкаться на вершину пирамиды власти.
          Вызывающее безразличие Гайдамаки к Морякову усиливало его со­стояние неопределённости, и ему оставалось утешать себя тем, что состоя­ние неопределённости - это форма свободы. А если безраз­личие начальника к Василию Порфирьевичу - это форма свободы, то ему не остаётся ничего другого, кроме как при­нять эту свободу. К тому же Василий Порфирьевич давно понял, что состояние неопределённости — понятие относительное. Например, у Василия Порфирьевича состояние неопределённости возникло из-за отсутствия работы. А у Старшинова была работа, но его состоя­ние было гораздо хуже состояния Морякова, потому что Гайдамака, назначив Пешкина замещать Старшинова на время болезни, по сути предъявил этому профессионалу пенсионного возраста «чёрную метку». При Гайдамаке ни­кому не было покоя, он не только своих подчинённых вовлёк в войну за сохранение своей высокой должности, но и всех сотрудников завода. Василия Порфирьевича пугала вероятность того, что Гайдамака может уволить его... Интуитивно он отдавал себе отчёт в том, что это невозможно, что ему ничто не угрожает, потому что здесь все были откровенными бездельниками, и только делали вид, что работают больше всех... Но расслабиться он всё равно не мог.
          В обед Василий Порфирьевич пошёл на прогулку, и его стали одолевать невесёлые мысли: «В чём причина того, что я, при всех своих способностях, оказался на самом дне жизни? Причина – в моём презрении к людям, оно тянет меня на дно».
          Василий Порфирьевич увидел возле дока катер экологов, которые со­бирали мусор с поверхности воды… И в этом он тоже увидел урок для себя: «Я испытываю презрение к курильщикам, бросающим окурки в воду, я презираю людей, оставляющих после себя му­сор на природе… А зачем мне тратить свою энергию на презрение к этим людям, если есть люди, убирающие этот мусор и получающие за это хорошую зарплату? Всеми этими процессами управляет хаос, и мне надо принять его главенство надо мной».
          У Королёвой была та же проблема, что и у Василия Порфирьевича — пугающее безразличие начальника. Она пришла в 8.30 и сразу заговорила о том, что давно не имела аудиенции с начальником. Сегодня в ПДО должен состояться День качества, но Королёва отпросилась с этого совещания под предлогом, что ей надо срочно встречаться со строителями заказов. На самом деле ей был противен Гайдамака, который публично унизил Королёву, назначив её раба Пешкина замещать Грохольского. Ведь всему заводу уже было известно, что ей предлагали должность Начальника ПДО - Начальника ПДО! - на Ярославском судостроительном заводе, и Гайдамака, учитывая её «заслуги», обязан был назначить именно её замещать Грохольского…
          Раньше на Дне качества присутствовали Ильюшин, заместители начальника отдела и начальники бюро, но сегодня Гайдамака впервые пригласил на совещание всех сотрудников отдела. Сотрудники БОП задерживались, и Рогуленко строго спросила у сидяще­го в углу Пешкина:
          - Где твои подчинённые? Ты же сейчас Начальник БОП!
          Все посмотрели на забившего в самый угол испуганного Пешкина. Только человек с больным воображением может допустить мысль о том, что Пешкин способен командовать профессионалами БОП, поэтому на самом деле он замещал Грохольского только для того, чтобы получить прибавку к зарплате. Больше он ни на что не был способен в том, что касалось функций этого бюро. Гайдамака прекрасно знал, что назначение Пешкина больно ударит по амби­циям сотрудников БОП. Этого очень легко добиться, если на место профессионала Грохольского поставить человека, явно недостойного этой должности. Это означало, что сам Гайдамака тоже не очень высоко ценил профессионализм Пешкина в судостроении, хотя тот был востребован у начальника больше всех в ПДО. Теперь Василий Порфирьевич точно знал, что Гайдамака возвышает никчемного Пешкина с одной целью - чтобы унизить других своих подчинённых.
          Перед началом совещания Гайдамака обрушил свой гнев на Павленко и Старшинова за то, что они сфор­мировали график работ стапельного цеха, но не контролируют его:
          - Ещё один такой прокол, и вы оба пойдёте за ворота! Я не шучу.
          Это был фирменный стиль руководства Гайдамаки, который удерживал его на вершине власти: выиски­вать ошибки других и обрушивать на них свой праведный гнев, причём, так громко, чтобы было слышно вышестоящим начальникам. Именно так он прослыл руководителем, болеющим за производство. И только Василий Порфирьевич знал, что Гайдамаке наплевать на производство...
          Отругав Павленко и Старшинова, Гайдамака начал проверять «Цели и задачи ПДО на 2012 год». Когда дошла очередь до графиков, которыми Василий Порфирьевич занимался вместе с Павленко, Гайдамака сказал:
          - Это очень важный вопрос, и нам обяза­тельно надо его реализовать!
          Он говорил так вдохновенно, что Василий Порфирьевич проникся важностью этой задачи и даже испы­тал чувство вины за то, что так мало сделал... Но тут он вспомнил, что после предыдущего совещания Гайдамака ни разу не поинтересовался этой «важной» работой, и чувство вины мгновенно улетучилось.
          Гайдамака беспрепятственно продолжал прогибать под себя окружающую среду на заводе, чтобы оставаться на вершине власти. И вчера произошёл случай, который проиллюстрировал Василию Порфирьевичу, как это примерно выглядит. В 23.30 он собрался спать, и в это время во дворе стала очень громко сигналить машина. Он выглянул с балкона и увидел, что сигналил урод на огромной машине, требуя, чтобы убрали машину, поставленную перед его машиной. Он мог бы сдать на­зад, совершив несложный маневр, чтобы не задеть зеркало стоявшей рядом машины. Но он сигналил и сиг­налил. С балконов стали кричать, чтобы он прекратил, из дома вышли люди и стали уговаривать его сдать назад, по­могая со­вершить манёвр. Он сделал вялую попытку, давая понять, что это невоз­можно. Наконец, вышла женщина, посмевшая поставить свою маленькую ма­шинку перед его огромной машиной, отогнала её, и урод на огромной машине уехал. Этот человек буквально прогнул под себя окружающую среду, лишив сна людей всего двора. Своим циниз­мом и презрением к людям он на­помнил Василию Порфирьевичу Гайдамаку, а орудиями Гайдамаки, посред­ством которых он прогибал под себя окружающую среду, являлись Королёва и Пешкин. 
          Василия Порфирьевича Гайдамака тоже проверил на актив­ность, поручив оказывать давление на корпусообрабатывающий цех, но Василий Порфирьевич, помня предупреждение Макиавелли: «Горе тому, кто умножает чужое могущество, ибо оно добывается умением или силой, а оба эти достоинства не вызывают доверия у того, кому могущество достаётся» - не прошёл проверку, он не желал унижать людей ради Гайдамаки, и в этом вопросе готов был идти до конца - вплоть до увольнения! Вот почему Гайдамака ещё в прошлом году сказал Королёвой: «Василий Порфирьевич - тёртый калач!» Он знал, что Василий Порфирьевич не пойдёт на подлость даже ради денег. А Пешкин ради денег готов был на всё, Гайдамака это тоже знал, и сумел загрязнить деньгами и без того проблемную карму Пешкина. Ильюшин дал Пешкину, как исполняющему обязанности Грохольского, план-графики работ, которые будут выполнять фирмы-подрядчи­ки, и сказал, причём, серьёзным тоном, по-деловому:
          - Внеси туда данные и поставь свою подпись, а я отдам начальнику.
          - Ага, я сделаю всю работу, а ты доложишь начальнику, что это ты сде­лал! - ответил Пешкин и с подозрением посмотрел на Ильюшина. Ильюшин от удивления потерял дар речи.
          Но если раньше чудачества Гайдамаки проходили безнаказан­но, потому что завод был в частной собственно­сти, то теперь родной завод стал неотделимой частью единой субстан­ции всего су­достроения огромной страны, и эта субстанция обязательно должна отреагировать на то, что в каком-то месте интересы государства были беспардонно проигнорированы в чьих-то личных интересах.
          Гайдамака, не закончив День качества, ушёл на другое совещание, передав бразды правления своему заместителю Жеребцову, и совещание сразу превра­тилось в формальность, потому что Жеребцову ещё больше, чем Гайдамаке, было безразлично производство.
          Ильюшин замещал Самокурова, взявшего отгул, и, вернувшись с совеща­ния, которое проводил Гайдамака в ранге Директора по производству, он сказал:
          - У Гайдамаки сейчас сильный стресс, он очень напрягается, когда кричит на кого-ни­будь. И он плохо проводит совещания, он не умеет чётко формулировать за­дачи. Крутов чётко формулирует задачи.
          Слова Ильюшины были точной характеристикой природных способностей левши, которыми так кичился Гайдамака.
          Истинную цель человека можно увидеть по результату, которого он до­стиг, а не по его словам. Например, Эйнштейн создал теорию относитель­ности, но на самом деле его целью была популярность, которую он имел благодаря своей бесполезной для науки теории, которая больше похожа на парадокс. Гайдамака своим поведением демонстрировал, что забо­тится о производстве, а производство именно сейчас, когда он оказался на вершине власти, находилось в самом пла­чевном за последние годы состоянии. То, что у завода нет денег, не имело решающего значения. Значение имело только то, что в период, когда завод находился в плачевном состоянии, им руководил именно Гайдамака. Это подтверждало уверенность Василия Порфирьевича в том, что главной целью Гайдамаки является именно карьера, но никак не производство. Когда производство начнёт восстанавливаться, им будет руководить уже другой человек… Нормальный человек.   

          * * *
          Королёва не позволяла себе хамства по отношению к Пешкину, который на две недели стал большим человеком на заводе. Она гуляла с ним после работы, недавно помо­гала ему купить правильные джинсы. Обстоятельства дали ей возможность начать всё сначала в их отношениях. Поскольку сама Королёва не желала общаться с сослуживцами, она просила Пешкина добыть ей нужную информа­цию и документы. Она об­щалась только со Слизкиным и Филипповым, то есть, ограничила себя пределами программы DRAKAR. Несмотря на то, что Королёва временно не могла унижать Пешкина, желание контролировать его никуда не делось, и она избрала другой способ показать свою власть над ним:
          - Ты дал свои предложения по графикам трубомедницкого и достроечного цехов? - строго спросила она.
          - Нет.
          - А почему ты игнорируешь распоряжение начальника? Ведь он об этом по­мнит.
          Потом она нашла где-то малюсенький календарик и повесила его на стену напротив себя:
          - Теперь у меня будет свой, независимый от вас календарь! А то в ваш календарь мне неудобно смотреть - надо сильно задирать голову.
          Королёва сказала Василию Порфирьевичу:
          - Мишку теперь надо называть Михаилом Андроновичем, потому что он оформляет паспорт завода вместо Грохольского! - но тон её при этом был глумливый.
          В это время Пешкин закашлял, и она спросила:
          - Что у тебя за кашель такой? Как будто у тебя туберкулез на последней стадии.
          Гайдамака вызвал Пешкина, не дождавшись, когда закончится обед. Вернув­шись от него, Пешкин тут же полез в компьютер, а потом позвонил начальнику:
          - Владимир Александрович, у Вас этот файл открыт? Закройте его.
          Он снова сел за компьютер и стал выполнять задание Гайдамаки.
          - Владимир Александрович один? – робко спросила Королёва.
          - Нет, у него кто-то сидит.
          - Надо же, никак не попасть к начальнику! - промолвила Королёва.
          Она очень болезненно переживала потерю интереса начальника к ней, и в этом Василий Порфирьевич увидел пользу для себя: Королёва заняла его нишу, и теперь не он, а Королёва не может жить без внимания Гайдамаки. А Василий Порфирьевич, глядя на неё, наобо­рот, учился работать без внимания Гайдамаки.
          Королёва пришла поздно - в 9.15, но на это никто не отреагировал. Всем уже было безразлично, что она вытворяла. Потом она вместе со Слизкиным пошла на конфе­ренцию «Информационные технологии в судо­строении» и оттуда принесла сплетню:
          - Балтийский завод хотел внедрить у себя программу DRAKAR, но ОСК отказала им внедрять DRAKAR, потому что теперь все заводы ОСК будут внедрять те системы, ко­торые выберет руко­водство ОСК. Но Балтийский завод не отступает, завтра они приедут к нам, и я покажу им, как работает программа DRAKAR. Мишка, покажи мне, как работает программа DRAKAR, чтобы я показала это представи­телям Балтийского завода!
          Василий Порфирьевич не поверил своим ушам: «Королёва до сих пор не удосужилась изучить, как работает программа DRAKAR!Не зная, как работает эта программа, она поставила на дыбы весь родной завод, а теперь ещё и вызвалась агитировать другой завод внедрить у себя эту систему! Ну что тут скажешь: единственный «эксклюзивный дар», которым обладает Королёва - это наглость и ци­низм. Стиль Королёвой - показать всем, что они ни в чём не разбираются, и только она всё знает лучше всех. Если это травмирует меня, то, значит, это задевает и Гайдамаку. Видимо, востребованность Королёвой у Гайдамаки объясняется тем, что один профан до сих пор пытается доказать другому профану, что лучше него разби­рается в производстве и в программе DRAKAR. А по сути дела Гайдамака всё это время оправдывается перед Королёвой. Он полностью погряз в этой возне».
          Королёва взахлёб рассказывала о конференции и демонстрировала свою при­частность к этому важному делу, она решила во что бы то ни стало встретиться и побеседовать с представителями ОСК, которые за­нимаются внедрением информационных си­стем, и доходчиво объяснить им, что программа DRAKAR – самая лучшая система. Её нисколько не интересовало, что ей никто не давал таких полномочий, она чувствовала себя такой же всесильной, как на заводе «Алмаз», когда она имела полный контроль над Генеральным директором завода. Все эти факты говорили о том, что Королёва, лишившись внимания Гайдамаки, постепенно отходила от непосредственной работы в программе DRAKAR и от общения с сослуживцами и всё больше погружалась в интриги вокруг программы DRAKAR. 
          После обеда Королёва повезла Филиппова к доктору. Работать ей было некогда.
          В конце июня Василий Порфирьевич напомнил Королёвой, что уже пора собирать деньги на день рождения Пешкина… Но она отказалась:
          - Если Вам не трудно, возьмите это на себя, а то я пока не готова раз­говаривать с людьми: вчера два раза плакала. А я куплю красивую открытку и принесу конверт для денег.
         Королёва купила поздравительную открытку Пешкину, на которой были нарисованы цветочки, бабочки и голубая ленточка с бантиком. Все смеялись над этой открыт­кой, когда Василий Порфирьевич собирал подписи сослуживцев, а он с удовольствием разъяснял, что открытку выбирала Королёва.
          Пешкин сказал Королёвой:
          - Грохольский выйдет 27 июня. Придётся мне на своём дне рождения играть роль шута Грохольского!
          В 9 часов сотрудники отдела собрались в комнате 220, чтобы поздравляли Пешкина с днём рождения, но никто из начальников не пришёл, и от лица руководителей отдела Пешкина поздравлял Василий Порфирьевич. Королёва, как он и предполагал, тоже не пришла. Вчера она сообщила, что забыла очки на приёме у доктора, к которому водила Филиппова, она позвонила врачу, он ответил, что её очки нашлись, и Королёва сказала, что завтра утром она поедет за оч­ками, потому что не может без них работать. Василий Порфирьевич усмотрел в этом неприкрытый повод увильнуть от ритуала поздравления Пешкина. Так и произошло. Именно этот поступок показывал истинное отношение Королёвой к Пешкину, а не ласковые слова, которые она ему говорила. А Василий Порфирьевич был здесь, с Пешкиным, он не струсил, а отстоял своё право на эту территорию.
          Королёва пришла в 10.30, а в 11 часов ушла к Слизкину. Она забинтова­ла указательный палец правой руки и ходила, выставляя его напо­каз.
          В обед сотрудники отдела снова собрались в комнате 220 и отметили безалкогольный день рождения Пешкина с пирогами. В этот раз Пешкин реализовал свои желания и интересы, не думая об интересах людей, которых при­гласил на корпоратив. Он любил пироги, давно хотел по­пробовать пироги с разными начинками, и он это осуществил на своём дне ро­ждения. Ещё он очень любил конфеты, и на день рождения он купил конфе­ты семи сортов. Интересы тех, кто любил выпить, он проигнорировал. Все объелись пирогами и конфетами, и Полянский, который любил выпить, сказал:
          - Миша явно перемудрил с пирогами!
          Королёва громко и без умолку болтала возле уха Василия Порфирьевича, а он почти всё время молчал. Чем больше суетилась и болтала Королёва, тем он вёл себя спокойнее и сдержаннее. Видимо, в этом и заключался главный смысл её присутствия в этой комнате. Василий Порфирьевич почув­ствовал это с первых дней, поэтому не стал ввя­зываться в безудержную гонку, которую она устроила в своей работе. Она делала это так вызывающе, так эмоционально, что само её поведение являлось подсказкой для него: ни в коем случае не надо вести себя так, как Королёва!
          Во время корпоратива в комнату 220 зашёл Гайдамака и сказал Королёвой и Пешкину, что­бы они в 14 часов пришли к нему на со­вещание. Василий Порфирьевич не сомневался, что он сделал это намерен­но, чтобы лишний раз унизить его. В такие моменты он особенно остро ощущал себя стариком, который скоро станет пенсионером… Хотя Королёва уже пенсионерка… И он старался поддерживать себя: «Нет, я должен выдержать ха­рактер, по­тому что наградой будет освобождение от страха».
          Перед совещанием Королёва перебинтовала палец и попросила Василия Порфирьевича — именно Василия Порфирьевича, а не верного раба Пешкина! - завязать бинт. Он решил проявить сострадание, хотя понимал, что этим жестом Королёва даёт ему понять, что он ни на что больше не способен. Вслух сказать это, как она поступает с Пешкиным, она не осмеливается, и ей приходится пользоваться тайным языком жестов.
          В 13.55 Пешкин сказал Королёвой:
          - Диана Ефимовна, нам пора на совещание.
          - Нет, это слишком рано! – категорично заявила Королёва. - Я привыкла опаздывать, и если я не опаздываю, то плохо себя чувствую!
          Она уже так освоилась, что не считала нужным скрывать свои истинные намерения.
          После совещания Королёва стала громко обсуждать с Пешкиным задачу, которую поставил перед ними Гайдамака... А для Василия Порфирьевича в этом не было ничего нового: Гайдамака в очередной раз восполь­зовался Королёвой и Пешкиным, чтобы создать видимость активности и с её помощью привлечь внимание к своей персоне. Василий Порфирьевич для этой роли не подходил, и у него не было желания быть востребованным у начальника для подобной цели. Василий Порфирьевич вспомнил, как Гайдамака пригрозил провинившейся Королёвой: «Теперь вы с Пешкиным будете подчиняться Начальнику БАП!» Для Королёвой эти слова были равносильны тому, как Лёлик из фильма «Бриллиантовая рука» пригрозил провинившемуся Козодоеву: «Шоб ты жил на одну зарплату!»
          И в самом деле, ведь Василию Порфирьевичу незачем ревновать Гайдамаку к Королёвой и боять­ся, что он хочет заменить Василия Порфирьевича на неё, потому что Гайдамака до сих пор считает Королёву и Пешкина отдельной теневой структурой, никак не связанной с БАП. Для Гайдамаки БАП - сам по себе, а Королёва с Пешкиным сами по себе. Так задумал Гайдамака, принимая на работу Королёву и Пешкина, поэтому отсутствие должностной инструкции у Пешкина его не волновало. Но новые обстоятельства, связанные со сменой собственника завода, потребовали, чтобы у Пешкина, вернее, у подчинённого Василия Порфирьевича, была должностная инструкция, и у него появился реальный подчинённый, для кото­рого он написал должностную инструкцию.
          Королёва, воодушевлённая тем, что ей удалось заставить Василия Порфирьевича помочь ей с перевязкой пальца, достала воблу, которая лежала в её столе уже несколько месяцев, и елейным голоском предло­жила Пешкину:
          - Миша, давай скушаем воблу!
          Василий Порфирьевич ещё не забыл, какую вонь устроили в комнате Ильюшин и Пешкин, когда стали есть вяленую рыбу, Ильюшин даже зажёг ароматическую палочку. Простой жизненный опыт подсказывал Василию Порфирьевичу, что человек, который ест какую-нибудь гадость вроде воблы, получает противоядие, его обоняние в этот момент словно отключается, и он не чувствует этой вони, а тот человек, который не участвует в трапезе, гораздо острее чувствует отвратительный запах этой гадости. Человек, который ест чеснок, не чувствует его запах, он получает удовольствие от вкуса этой специи, но тот человек, с кем он общается, испытывает настоящие страдания от запаха чеснока.
          - Только не здесь, - категорично заявил Василий Порфирьевич, - а то вы всё завоняете!
          Раньше он так не сказал бы, потому что боялся, что его, такого «большого начальника», могу не послушаться. А теперь Василию Порфирьевичу было всё равно, послушаются или не послушаются, он просто обязан был обозначить свои права на эту территорию.
          Королёва нехотя спрятала воблу и сказала Пешкину:
          - Сегодня вечером я буду гулять со Слизкиным по парку по случаю десятилетия нашего знакомства.
          Вечером Василий Порфирьевич рассказал об этом жене, и Анна Андреевна высказалась по этому поводу:
          - Я бы, например, очень удивилась, если бы мой муж сказал мне, что сегодня он встречается с женщиной, с которой познакомился 10 лет на­зад. У этого Слизкина разве нет семьи?
          - У него есть жена и взрослые дети, но меня это нисколько не удивляет, потому что как раз свидетельствует о том, что у него подавлен­ная сексуальность, чем и воспользова­лась Королёва.

          * * *
          И вот наступил день, когда Пешкин уже не замещал Грохольского, когда его день рождения прошёл, когда любовно приготовленный Пешкиным кофе был выпит Королёвой, и она, поскольку с ним теперь можно было не церемониться, наконец, снова взялась за старое:
          - Миша, докажи мне, что я не права! Что ты сидишь с лицом Дауна! Миша, ты не доводи меня! – начала она и, как говорится, «далее по тексту».
          Василий Порфирьевич был «искренне рад» за Королёву: она мужественно терпела две недели, и вот она дождалась своего часа. Насытившись бесконтрольным выражением своей злобы, довольная Королёва ушла к Слизкину. Но, вернувшись, она продолжила отчитывать Пешкина:
          - Ты бежишь исполнять всё, что тебе прикажет начальник. А если началь­ник прикажет откусить ухо Василию Порфирьевичу?
          Василию Порфирьевичу не понравилось, что Королёва всуе упомянула его имя, да ещё в таком странном контексте, и он строго спросил:
          - Я не расслышал, что Вы там про меня сказали?
          - Я спросила: что будет, если начальник прикажет Пешкину откусить ухо Василию Порфирьевичу... Или Диане Ефимовне... - стала оправдываться Королёва.
          - А-а… - сказал Василий Порфирьевич и успокоился, потому что его очень устроило бы, если бы начальник приказал Пешкину откусить ухо Дианы Ефимовны.
          А Королёва не унималась:
          - Ты думаешь, я просто так хожу в инженерный корпус? Я там решаю все вопросы. И вчера, гуляя со Слизкиным, я решила очень много вопросов. А ты работаешь полтора года, но пока ещё «ноль»! Ты понимаешь, что ты абсолютный «ноль»?
          Василию Порфирьевичу не понравилось, что Королёва упомянула его имя в пренебрежительной форме, но он всё же благородно простил ей эту вольность. Поведение «полусумасшедшей» - как её называл Гайдамака - Королёвой и других членов её своры находилось за гранью здравого смысла, и он чувствовал, что его реакция на их поведение уже будет за гранью поведения нормального человека, культурного человека, и ему оставалось одно: вести себя так, как подобает нормальному человеку, культурному человеку.
          Но вскоре нечто похо­жее совершил Ильюшин. Он заговорил с Королёвой о новых требованиях Крутова к трудовой дисциплине, а потом сказал:
          - Теперь сотрудники должны сообщать, куда уходят. Например, если Василий Порфирьевич уйдёт на двадцать минут, он должен сообщить, куда идёт.
          Это был очень агрессивный выпад молодого денди против Василия Порфирьевича! Он понял, что Ильюшин решил продолжить опасную игру, затеянную Королёвой. Народная мудрость права: «Дурной пример заразителен». Усилия Королёвой не пропали даром, и даже Ильюшин — этот «просветлённый» поклонник духовных практик Сахаджа Йоги – постепенно начал заражаться от неё неосознанной злобой, хотя злоба Королёвой не была направлена на самого Ильюшина. А Василий Порфирьевич пока держался, не заражался злобой, хотя злоба Королёвой была адресована именно ему. Василий Порфирьевич грустно констатировал, что в комнате 220, как в Ноевом ковчеге, собралось «каждой твари по паре»… И только он был один.
          После обеда Королёва с новыми силами продолжила отчитывать Пешкина:
          - Если начальник поручил тебе и Самокурову заниматься графиками, вы и занимайтесь ими, а я заниматься не буду. Так что можешь доложить на­чальнику, что Диана Ефимовна отказывается с тобой работать. А если он спросит у меня, я скажу то же самое. Ты моих надежд не оправдал, поэтому я буду работать сама. И еще: если вы с начальником будете вно­сить в программу DRAKAR изменения, будь добр сообщить мне, иначе будет скандал. Вы не понимаете, что можно менять в программе DRAKAR, а что нельзя, а людям в цехах надо работать.
          Когда Королёва отчитывала Пешкина, демонстрируя свою значимость, у Василия Порфирьевича всегда портилось настроение. Но сего­дня он уловил новые оттенки в своём настрое­нии. Как он уже понял, Гайдамака воспринимает Королёву и Пешкина как отдельную самостоятельную неофициальную структуру, параллельную струк­туре БАП, которая выполняет его специальные задания. И вдруг, на глазах Василия Порфирьевича, Королёва, не найдя в себе сил унять свою зависть к карьерным успехам Пешкина, начала разрушать эту зыбкую структу­ру, заявив, что будет работать одна.
          Насытившись унижением Пешкина, Королёва опять ушла в инженерный корпус. Она стала больше времени проводить там, общалась с технологами, давала им зада­ния, ходила на приём к Главному Технологу. Результатом её «работы» в Отделе Главного технолога стало важное для Королёвой событие: её бывший муж был принят на работу в бюро проектирования оснастки отдела Главного Технолога.
          Пришёл Грохольский, попросил Пешкина замещать Старшинова, уходя­щего в отпуск, и Пешкин согласился, хотя в июле тоже планировал пойти в отпуск. Значит, Королёва на три недели снова лишится воз­можности унижать Пешкина. А Пешкин с удовольствием будет замещать Старшинова. Свою работу он не любил - да что там «не любил», он её ненавидел! - зато других сотрудников замещал с удовольствием. Так ведёт себя человек, который оказался не на своём месте. На самом деле Пешкин был очень трудолюбивым и усидчивым работником, он целый день мог сидеть за компьютером, занимаясь любимым программированием, и Королёвой не надо было постоянно подгонять его своим бдительным голосом.
          «А меня до сих пор подгоняет строгий голос моей мамы, который до сих пор звучит в моей голове! - вдруг подумал Василий Порфирьевич. — Вчера Пешкин, разговаривая по телефону с начальником ПРБ стапельного цеха, спросил: „Как поживает кладовщица Нина Петровна?“ У меня возникло странное ощущение, потому что это имя для меня существовало применительно только к маме, и я никогда в жизни не слышал, чтобы этим именем называли другую женщину. Пешкин назвал этим именем совершенно незнакомого мне человека, и у меня возникло ощущение, будто мама ожила, но уже в другом измерении, и нам невозможно снова встретиться. А если мама жива, если я знаю, что она где-то есть, значит, и мне не более сорока двух лет. Очень странное ощущение».
          В конце рабочего дня прибежал Гайдамака, посмотрел на пустое рабочее место Королёвой и спросил:
          - А где эта коза?
          - В Отделе Главного Технолога, - ответил верный раб Королёвой.
          - Она оттуда не вылезает, что ли?
          - Она недавно здесь была, - упорствовал Пешкин.
          - Ну, ладно, - сказал Гайдамака Пешкину. - Тебя и Павленко я отправлю в командировку в трубомедницкий цех, чтобы вы уви­дели процесс изнутри и ответили на вопрос, как надо составлять графики по системам. Я лично пока не представ­ляю, как их составлять. Василию Порфирьевичу уже поздно ползать по цеху, Диане Ефимовне тоже. А вы мо­лодые.
          «Вот это новости! – удивился Василий Порфирьевич. - Оказывается, теперь графиками занимаются Павленко и Пешкин, а я ничего не знаю об этом! С Гайдамакой не соску­чишься».
          Королёва вернулась, снова набросилась на Пешкина, и опять всуе упомяну­ла Морякова:
          - Если начальник прикажет тебе откусить ухо Василию Порфирьевичу - ты бросишься выполнять? Миша, меня от тебя тошнит! Давай, чтобы я каждый день не долбала тебя, доложим начальнику, что ты делаешь свои выгруз­ки, а я - свои, ты делаешь свои графики, а я - свои.
          - Хорошо, - промямлил ничего не понимающий Пешкин.
          Зато Василий Порфирьевич всё понял. Его имя Королёва упомянула второй раз потому, что была очень недовольна собой за то, что вынуждена была смалодушничать, когда при первом упоминании всуе имени Морякова, он сделал ей замечание. Повторным упоминанием об «откушенном ухе Василия Порфирьевича» Королёва невольно призналась в своём малодушии против Василия Порфирьевича, он решил, что ему этого достаточно, поэтому не стал рычать на неё при повторном упоминании всуе его имени, а лишь равнодушно сказал словами полковника Джеральдина из фильма «Приключения принца Флоризеля», который ответил нахамившему ему попугаю принца:
          - Я попросил бы, Фэрри...
          Королёва ничего не поняла из сказанного Василием Порфирьевичем, но, поскольку Ильюшин глумливо хихикнул в своём углу, она всё же догадалась, что над ней издеваются.
          На следующий день Королёва продолжила глумление над Пешкиным, она с самого утра начала разговаривать с ним на повышенных тонах, вынуждая его выклады­вать ей всё, что он знает, и обставляя дело так, как будто он ничего не знает. Пешкин выглядел жалким и по­стоянно оправдывался, ему и в голову не приходило, что он хоть в чём-то может быть правым. Стереотип Королёвой прочно овладел его сознанием. Королёва в оче­редной раз «подтёрлась» им, а Василий Порфирьевич в очередной раз убедился в том, что Пешкин - не личность.
          Когда Василий Порфирьевич вернулся с прогулки, Королёва уже мирно беседовала с Пешкиным. Она восстановила контроль над взбунтовавшимся рабом, поэтому пре­бывала в благодушном настроении. Пешкин тоже был счаст­лив: «мама» мило­стиво оставила его в пределах его стереотипа.
          И только Василий Порфирьевич был лишён покоя, изо всех сил пытаясь изба­виться от своего устаревшего стереотипа. У него было такое ощущение, будто он - забродивший вчерашний салат, который уже не в состоянии находиться в тесном контейнере, поэтому пытается сорвать крышку и вытечь наружу. Это было очень нелег­ко, потому что именно сегодня Королёва была особенно активна: установив контроль над Пешкиным, она старалась закре­пить его, поэтому до конца дня в комнате не умолкал её крик. Увидев, что Пешкин, слушая её, на одно мгновение перевёл вз­гляд на свой монитор и щёлкнул мышкой, Королёва заорала:
          - Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю! А то уже куда-то полез мышкой... Не интересно - не буду го­ворить, тогда всё будешь делать сам!
          Стереотип Пешкина основывался на его страхе, что ему что-то придётся делать самому, без руководящей и направляющей роли «мамы». На самом деле он сам выполнял задания Гайдамаки, сам изучал компьютер и про­граммирование, но этот страх жил в нём, и Королёва умело пользовалась его стра­хом. Избавлением от этой проблемы могло бы быть его твёрдое решение стать про­граммистом вопреки запрету Королёвой, но она умело запу­гивала его, уби­вая на корню сильное желание стать программистом.
          Василий Порфирьевич пришёл к выводу, что его собственный стереотип чем-то похож на стереотип Пешкина. Если Пешкин самостоятельно изучал компьютер и программирование, но панически боялся, что ему придётся самостоятельно делать то, что по­ручала ему именно Королёва, то Василий Порфирьевич, имея свободу от Гайдамаки, боялся пользоваться этой свобо­дой. Разнузданное поведение Королёвой не позволяло Василию Порфирьевичу забыть о том, что Гайдамака, своим безразличием созда­вая вокруг него вакуум, просто глумил­ся над ним с высоты своей должности. Василий Порфирьевич хотел работать, но чув­ствовал, что никому не нужен, и от этого страдала его самооценка. Чтобы сохра­нить свою самооценку, Василий Порфирьевич хотел сменить работу. И в итоге получалась парадоксальная ситуация: он хотел работать на заводе - и с этой целью хотел сменить работу... Но для чего? Чтобы доставить удовольствие Гайдамаке и Королёвой? Василий Порфирьевич точно знал, что его увольнение обрадует обоих. Это означало, что сознанием Василия Порфирьевича руководил не­кий противоречивый стереотип. Возможно, он был по­хож на стереотип Пешкина, который позволял Королёвой пользоваться им, как гигиенической прокладкой.
          В конце дня Королёва призналась:
          - Что-то мне опять плохо!
          Пешкин обнаружил, что в программе DRAKAR появилась новая функция: «Планируем по началу/концу». Королёва ниче­го об этой функции не знала, поэтому была в бе­шенстве. Она заподозрила заговор Гайдамаки и Филиппова против неё, по­звонила Слизкину и наорала на него, а потом побежала ругаться с Гайдамакой. В коридоре она встретила Грохольского и стала жаловаться ему на самоуправ­ство Гайдамаки. Начальника на месте не оказалось, она пошла к Филиппову, и тот сказал ей:
          - Я сделал эту функцию не по распоряжению Гайдамаки, а по своей инициативе, на всякий случай.
          Только после этого Королёва успокоилась… И Василий Порфирьевич в какой-то степени успокоил себя тем, что Королёва даже Директору по производству Гайдамаке отказывает в праве распоряжаться программой DRAKAR, а о правах какого-то мямли Василия Порфирьевича и говорить нечего. Она очень высоко ценит свой эксклю­зивный талант.

          * * *
          В 7.59 в комнату 220 пришёл Грохольский, увидел, что Василий Порфирьевич пока один, и сказал:
          - Один Вы не опаздываете!
          - Да. – скромно потупив глаза, ответил Василий Порфирьевич.
          - Ну, ничего, скоро эта лафа прекратится! – с угрозой в голосе сказал Грохольский.
          Василий Порфирьевич понял, что он пришёл специально, чтобы убедиться в том, что обитатели комнаты 220 опаздывают на работу.
          - Ты считаешь, что это произойдёт?
          - А как ещё с этим ****ством бороться? – категорично заявил Грохольский. - Начальник Отдела кадров готовит приказ об ужесточении трудовой дисципли­ны. Все его ругают, но это событие неотвратимо.
          Королёва пришла в 8.30, а в 9 часов уже ушла к Слизкину. Ильюшин сел на её ме­сто и включил индийскую музыку в Интернете... Василий Порфирьевич невольно отметил, что в их комнате со­брались одни эксклюзивные личности: йог, програм­мист, эксклюзивный организатор. А в других комнатах работали обычные люди, которые выпол­няли свою привычную рабо­ту.
Королёва вернулась от Слизкина в 10 часов нервно-возбуждённая и сообщила:
          - Люди Фреймана уже проверяют мои папки в компьютере! А за Слизкиным они, оказывается, уже давно следят. - Потом посмотрела на Пешкина и с сарказмом сказала: - Мишка у нас вечный заместитель: он замещает всех и вся!
          Этими словами она словно озвучила мысли Василия Порфирьевича. Пешкин не нашёлся, что ответить ей, и она снова придралась к нему:
          - Я заметила с утра, что Мишка не намерен со мной разговаривать! Что ж, я не буду его доставать, даже замечать не буду!
          - Почему? - только и сказал Пешкин.
          Через несколько минут Королёва смягчилась и предложила Пешкину совмест­но заварить имбирный чай. Они заварили и выпили чай, и Королёва снова стала громко обсуждать с Пешкиным проблемы обеспече­ния работ материалами… Только лишь для того, чтобы продемонстрировать Василию Порфирьевичу свою востребованность у начальника.
          Василию Порфирьевичу было нелегко выдерживать это давление, потому что над ним пока ещё довлел старый стереотип: «Моя работа - это вся моя жизнь». Разрушить этот стереотип – как и любой другой стереотип - одним только усилием мысли было невозможно, разрушить его можно было только с помощью сильных эмоций.
          Компьютер Пешкина сломался, он попросился за компьютер Василия Порфирьевича, потому что ему надо было срочно выполнять очень важное задание Королёвой, и Василий Порфирьевич, как Начальник БАП, милостиво разрешил ему:
          - Садись, Миша, работай!
          А невидимый Ильюшин добавил из своего угла:
          - Солнце ещё высоко!
          - А на севере летом солнце вообще не садится! – подвёл окончательный итог Василий Порфирьевич.