Братик мой или Бочка счастья

                (Из воспоминаний моей старшей сестры)

                Кто не видел в жизни счастья,
                Может не огорчаться,
                Если вы не видели счастья,
                Я покажу вам его:
                Полная бочка счастья,
                У братика моего.
                Может, оно малость жестковато,
                Может, оно даже темновато,
                Может, с непривычки страшновато,               
                Но оно ведь —
                У родного брата.
               
                Борис Заходер *

Когда я была маленькой, очень хотела иметь старшего брата. Даже больше, чем собаку. Но родители сказали, что старшего уже невозможно, а если мне совсем невтерпёж, то могут мне приобрести младшего братика. Но папа меня расстроил, сказав, что дело это рискованное, поскольку в магазине дают детей завёрнутых в одеяльце. Покупку разворачиваешь уже дома. Могут подсунуть и девочку. Этому я поверила, потому, что хорошо помнила, как мама однажды купила в магазине коробку конфет «Дирижабль», а там оказались леденцы. Мама сказала, что мы же живём в Ленинграде, а не где-нибудь и мы с ней пошли в тот магазин ругаться. Конфеты нам поменяли. Я подумала, что все советские магазины так работают. И если вдруг нам не то подсунут, мама пойдёт в магазин и поругается, нам заменят ребёнка на правильного. А от соседки по квартире, Наташки, я узнала, что дети берутся не из магазина, как конфеты, а из родильного дома. А там не поругаешься. Но братика мне тогда не купили...

Папа мой работал (трудное слово) коммивояжером и много разъезжал по стране. Из одной поездки он не вернулся, погиб в железнодорожной катастрофе. Мама очень плакала, а я тогда ещё не понимала, что папа мой умер навсегда. Прошли годы, и мама нашла мне нового папу. Вернее его нашла нам моя бабушка, мама моей мамы. Бабушка торговала нитками в ларьке на Кировском проспекте. Мужчина тот был сыном женщины, продававшей самодельные папиросы в ларьке, рядом. И как сказала моя будущая бабушка моей первой бабушке: «Хватит моему сыну болтаться одному. Несмотря на то, что твоя дочка на 6 лет старше моего Соломона, да ещё с прицепом, они хорошая пара».

Соломона я сразу стала называть папой, потому, что он был внешне очень похож на моего настоящего отца. Да к тому же, он работал шофёром на грузовике и был очень добрым. Я тогда была уверена, что теперь-то у меня появится братик...

Это был 1941 год. Война!
Папу забрали на фронт. Ленинград оказался в блокаде. Я была уверена, что скоро прогонят фашистов от города, потому, что папа мой его защищает. Наступила первая блокадная голодная и холодная зима. Как-то выживали. В ноябре получили письмо от папы, что он ранен и находится на излечении в госпитале на полуострове Голодай. Это район нашего Ленинграда. Помню, как мы с мамой долго шли туда по снегу. Отца я не узнала. Это был чужой, очень толстый дядька с забинтованной рукой. Да и все инвалиды в госпитале были очень толстые. Зачем же мы несли папе гостинец - кусочек хлеба, выменянный мамой на рынке на брошку с камушками. Мама мне объяснила, что это у них водянка. Чтобы не хотелось есть, пьют много воды.

Больше меня мама к папе не брала. В январе папа вновь уехал воевать. А нас эвакуировали из Ленинграда на машине, по льду Ладожского озера. Мы долго мотались по поездам, пока не осели в Казахстане, в городе Уштобе. Когда война закончилась, вернулись в свою ленинградскую комнату. Вскоре и Соломон приехал. Он имел много боевых наград, и даже медаль «За освобождение Праги».

Повезло, в 10 лет у меня родился братик. Но, когда пришло время забирать его из родильного дома, везенье наше на время закончилось. Нет, братика-то нам отдали, а маму нет. Её перевезли в другую больницу. И началась моя взрослая жизнь с ребёнком на руках. Нам помогали поднимать малыша мои тётушки, сёстры мамы. На мою долю выпало бегать в молочную кухню за смесями для ребёнка. Братика назвали Борей. Но если честно, то когда его первый раз развернули, смотреть там было не на что: маленький, синенький. Где только в таком маленьком ребёнке помещалось столько крика? – думала я. Мама приехала к нам через три недели. Из подслушанного мной разговора между бабушкой и папой, я узнала, что у мамы туберкулёз в закрытой форме, и ей нельзя кормить малыша грудью, а он совсем уже «доходил». Мама наплевала на все запреты врачей и стала кормить братика своим молоком. Борька сразу перестал орать и лишь иногда всплакивал. Он стал, как сказала бабушка: «Быстро наливаться». И хотя было ещё голодное время в стране, продукты питания продавались по карточкам, Борька наш рос. Он долго не начинал ходить и говорить. Но когда пошёл и заговорил, от него не было спасу. Он лез повсюду.  Вечно Борька был ушибленный, поцарапанный. Одевала я братика как куколку. Даже сама ему что-то шила на нашей ножной швейной машинке.

Когда Борик подрос, он постоянно куда-нибудь попадал, что-то придумывал. То он попал в банду воров, то начинал собирать спичечные этикетки, то принёс домой живую, как он решил, говорящую ворону, которая так и не заговорила, но обгадила всю комнату...

Он в то время учился во втором классе и, посмотрев фильм «Верные друзья», где трое товарищей отправляются в плавание на плоту, сооружает со своим другом плот. Повезло, что их «корабль» развалился, когда они ещё плыли по узкой речке Смоленке, и их выловил, проходящий мимо мужчина. А если бы они выплыли по реке в Финский залив?

А в третьем классе он однажды не пришёл ночевать, вернулся лишь под утро. Оказалось, что всю ночь он - на спор с пацанами, чтобы доказать что не трус - провёл под землёй, в могильном склепе на Лютеранском кладбище.

А это случилось в четвёртом классе. Борьку привёл домой милиционер. Его задержали под окнами женской бани. Папа хотел его тут же отлупить, но милиционер смягчил наказание, успокоив родителей, мол, радуйтесь, что не мужской.

Лето 1955 года. Мне 19 лет. Родители сняли дачу в Разливе (это там, где Ленин, одетый в костюм с галстуком и жилетку, прятался в шалаше под видом крестьянина косца), и нас с братом отправили туда одних. В общем-то ничего особенного на даче не произошло, не считая незначительного случая. В один из дней нашего отдыха, «шалаш Ленина» в Разливе должен был посетить, сам Никита Сергеевич Хрущёв - в то время глава СССР. Народ выстроился вдоль центральной улицы посёлка, в ожидании проезда машины с руководителем страны. Я, с двумя подружками и Борькой тоже стояли на тротуаре. Стоило мне на секундочку отвлечься, как брат вместе со своим велосипедом куда-то исчез. Что делать? Я назад, на дачу. Его и там нет. В тот момент страшила одна мысль: «Что скажут родители, если Борька не найдётся?» Я сидела и ревела.
Через два часа к дому подъехала милицейская машина, из неё вышел милиционер с Борькиным велосипедом. У меня всё "оборвалось внутри". Я была уверена, что с братом что-то страшное случилось. Но следом подъехала чёрная легковая машина ЗИЛ, из которой вышел мужчина, державший моего брата за руку. Передав мне Бориса, мужчина уехал. Милиционер же прошёл с нами в комнату. Из рассказа милиционера выяснилось, что Хрущёв, не заезжая в центр посёлка, поехал прямо к «Шалашу Ленина». Конечно, вся округа была оцеплена, как выразился милиционер: «Мышь не должна была проскочить». Но каков был удар для охранников, когда к стоящему у шалаша Хрущёву, на велосипеде, подъехал, ни пойми, откуда появившийся там, мой Борька. Когда я спросила брата, не страшно ли ему было? Борька ответил, хитро улыбаясь, что Хрущёв совсем не испугался его. И даже погладил брата по голове и приказал, чтобы отвезли ребёнка домой. В общем, жизнь нашей семьи с Бориком была очень весёленькой.

Учился братик так себе, но и двоечником его не назовёшь. По математике у него была твёрдая четвёрка. За сочинения учительница ставила две оценки: за грамматику, обычно, у него было 2, в лучшем случае 3, за содержание 5, в худшем случае 4. Конечно, папа частенько воспитывал его ремнём. Меня-то он не трогал. Во-первых, я была уже взрослая, во-вторых, он боялся осуждения, мол, измывается над падчерицей. Борька же вечно бегал за мной хвостиком. Я на свидание - он со мной.

После того как  маму сняли с учёта в туберкулёзном диспансере, как излечившуюся, она вернулась на довоенное место работы: буфетчицей в кинотеатр "Октябрь", что в самом центре Ленинграда, на Невском проспекте. Для меня было днями отдыха, когда отвозила Борьку к маме, на работу. Он там бесплатно мог смотреть подряд все фильмы, слушать живую музыку и песни, выступающего перед началом фильма оркестра.
Кроме кино я, для общего развития ребёнка, водила Борика в цирк, в кукольный театр, в зоологический музей, в ТЮЗ на Моховой (театр юного зрителя), в Зоопарк. Конечно, когда родители давали деньги на эти походы. Я считала; пусть мне проклятые фашисты сломали детство, так побалую братца. Родители много работали, я была для Борьки мамойпапой.

И хотя, я братика очень любила, настало время мне выходить замуж. Мужем моим стал парень, заканчивающий Ленинградский горный институт. По окончанию института его распределили за полярный круг в город Воркута. Туда мы с мужем и уехали, поэтому я не знаю всех подробностей жизни Бориса того периода. Раз в год мы приезжали на время отпуска в Ленинград. Каждый раз я видела, как взрослеет мой любимый младший брат.

* Замечательную песню на стихи, взятые эпиграфом к рассказу, советую Вам, уважаемый читатель, непременно послушать. Она словно яркое продолжение этого повествования. Найти песню просто, набрав в You Tub или в поисковике Google следующую фразу -
( Маргарита Зелёная и Борис Заходер: "БОЧКА СЧАСТЬЯ" в исполнении Аллы Йошпе )