Верная река. Глава 5

(Перевод повести Стефана Жеромского «Wierna rzeka»)

Стефан Жеромский
Верная река
Семейное предание

Глава 5


    Несколько последующих ночей прошли спокойно. Никто не нападал на оставленную усадьбу. Больной повстанец целые дни и ночи напролёт спал в горячке. Была непонятна причина горячки – то ли раны, то ли какая иная внутренняя болезнь. Опухоль в области глаза сильно уменьшилась, и чёрный цвет подкожных кровоизлияний начал отступать. Показались веки, а между ними здоровый зрачок, который хорошо видел. Разодранная рана под глазом заложена корпией и опять перебинтована через щеку. Когда следы ударов и уколов исчезали, из-под опухлости появлялось будто другое лицо. Чётко вырисовывался костистый, правильный нос, над чёрными бровями засиял белизной умный лоб. Быстрее всего заживали раны на голове. Давно не стриженные волосы, которые панна Саломея регулярно мыла и расчёсывала, сами по себе, словно корпия, вылечивали засохшие шрамы, хотя и всё ещё кровавые. Гораздо хуже обстояло дело с пулевым ранением в бедре. Даже простейшие движения продолжали причинять раненому сильную боль. Пуля, по-видимому, опускалась между связками, так как боль распространялась всё ниже по бедру. Рана была ещё открытой и ужасно гноилась. Мытьё и постоянное очищение никак не помогали.

    В одну из ночей сиделку разбудил стук в окна и двери, но другой, не как у Ривки. Кто-то колотил многократно и настойчиво. Стучали также в окна нежилой части дома, а также в дверь на двор. Сразу же проснувшийся Шчэпан уже не успевал вынести больного в сад, поскольку, видимо, вся усадьба была окружена. Тогда вдвоём с панной Саломеей взяли бедолагу на руки прямо с постелью и, не зажигая света, быстро вынесли в салон Доминика и положили в одной из пустых кадок. Едва с этим управились, грохот достиг высшего предела. Когда двери открыли, оказалось, что это, на счастье, были свои. Это была небольшая группа, отбившаяся от отряда Куровского* после страшного поражения под Меховом**, которая, уходя удвоенными переходами по лесам, чащобам, оврагам, посреди русских колонн, руководимых Черницким и Островским, будучи преследуема днём и ночью, вышла в темноте на Нездолы. Вследствие побега кряду двух командиров, этот отрядик остался без руководства. Он состоял из людей оголодавших, озябших, крайне измученных и беспримерно разбитых духом. Это уже не были ни фузилёры, ни косиньёры***, ни даже «жердильеры» - так распространённые в восстании, но люди чуть ли не безоружные. Едва оказавшись под крышей, как тут же упали рядами на пол и захрапели словно по команде. Несколько из них принялись за поиски по всему имению еды и водки. Просмотрели в амбаре, кухне и комнатах, но ничего не нашли. При этих поисках вынужденно присутствовала и панна Саломея. Когда перетрясли все кадки и ящики, абсолютно ничего не обнаружив, отчаявшиеся и голодные, начали угрожать. Один из них вытащил из-за пояса пистолет и, будучи в приступе ярости, переходящей за границу безумия, приставил дуло ко лбу молодой хозяйки.

    Она равнодушно выдержала беснующийся взгляд и ожидала выстрела. Несчастный изверг не опускал пистолет, но и не знал, что делать дальше. Стоял с оружием, нацеленным между прекрасных глаз панны, и всё больше бледнел.

- Чего же пан не стреляешь? – спросила.

- Ещё хоть раз спросишь!

- Так или пан стреляй, или ищите дальше, чего зря время терять на комедию.

- Где каша?

- Каши есть немножко, но она жизненно необходима для тех, кто тут живёт, а также для одного раненого.

- Где эта каша?

- Сейчас посмотрим. Прежде всего спрячь, пан, пистолет, который должен быть направлен в сторону врага, а не промеж глаз безоружных женщин по амбарам.

- Молчать! Где каша?

    Шчэпан, который стоял за спиной панны Саломеи, вмешался в разговор.

- Каши очень мало, и ей отряд не накормишь. Я принесу картошки.

- Где эта картошка?

- Есть ещё мерочка**** в яме.

- Сколько?

- Я же говорю, с четверик, а может и больше наберётся.

- Мёрзлая?

- Не обязательно… была хорошо укрыта.

- Где это есть?

- А где есть, там и есть. Я сам принесу. Если все пойдут брать, то только потопчут и испортят. Всё равно не съедите всего, что там есть…

- Мы съедим столько, сколько захотим!

- А другие придут, чем их кормить будем?

- Пусть землю жрут!

- И так же пистолеты до лба будут приставлять.

- Проклятый дед, лучше помолчи! – закричал голодный повстанец.

    Схватил старика за воротник и начал его изрядно трясти. Но Шчэпан дёрнулся смело раз, потом другой. Вырвался из рук. Панна Саломея пришла на помощь. Сильно оттолкнула нападавшего. Тот смотрел на неё абсолютно диким взглядом, который не сулил ничего хорошего. Ощущала в его глазах безумную ярость. В любой момент он мог поднять пистолет и выстрелить. С целью разрядить обстановку начала всё обращать в шутку – желая перенаправить его энергию в другое русло, рассказала анекдот о кухаре.

- Видит пан – говорила – у него выбиты передние зубы…

- Я ему все остальные выбью!

- Пусть пан послушает, прежде чем выбивать оставшиеся старые зубы, как он потерял те, которых уже нет.

- Какое мне дело до его зубов!

- Ладно, так относиться к беседе с женщиной!

- К беседе… То пусть пани говорит, если есть что важного…

- Так если пан не слушает. Как же тут говорить?

- Да я слушаю. Только пани не слышит, как во мне голод во весь голос орёт.

- Это совсем недолгая история – и голод послушает. А дело было так. Когда этот наш старичок был совсем молодым, то служил в этом самом дворе при кухаре на побегушках. И не успел оглянуться, как его до войска призвали. Жаль ему было расставаться с кухней, кастрюлями и соусами, да перед службой военной страх: двадцать пять лет под карабином - это не шутки! Пришёл староста забрать его до осмотра. Наш кухарёнок выскочил за угол усадьбы, поднял с земли камень и выбил им себе два передних зуба, как пан знает, крайне необходимых при откусывании патронов для кремнёвых карабинов. Староста его за шиворот, верёвкой вяжет, а этот вовсю смеётся и окровавленную дыру в челюсти показывает.

- Ну и что с этого?

- Ничего, только такая мораль, что не стоит тормошить за всякую ерунду! А он тут много чего в этом роде выкидывал.

- Всякие истории позволю себе отложить на потом, когда мы, наконец, почистим этой картошки. Primum edere deinde philosophari*****. Пани знает, что это значит?

- Не знаю, но, должно быть, что-то насчёт еды?

- Точно… Довольно! Где мешок?

    Найдя мешок, двинулся, ведомый Шчэпаном, и вскоре вернулся уже с картошкой.

    Разожгли огонь, пихая в плиту дрова, нарубленные из жердей разобранного забора. Все принялись чистить картошку. Оказалось, что в закромах отряда хранился добытый где-то кусок сала. Шчэпан удалился в ночь и принёс в уголке мешка с гарнец****** каши из своего тайника. Начал и кашу, и картофель готовить со всем своим кухарским умением. Хотя периодически выбегал, чтобы нести караул – вслушиваться тупыми ушами, не охает ли земля под пятой подходящей пехоты неприятеля…




Примечания переводчика к главе 5:

*Аполинарий Куровский (1818-1878) – польский революционер, полковник повстанческих войск.
**Сражение за Мехув – бой между русской армией и отрядом польских повстанцев, состоявшийся 5(17) февраля 1863 года; Мехув – город в Радомской губернии.
***Косиньёр – польский повстанец, вооружённый косой.
****Мера (она же – четверик) – старинная мера сыпучих тел, равная примерно 26 л (по весу вмещавшая пуд зерна)
***** Primum edere deinde philosophari (лат.) – сперва есть, потом философствовать (переделанная латинская фраза Primum vivere deinde philosophari – сперва жить, потом философствовать)
****** Гарнец – мера объёма сыпучих тел; равнялась 1/8 четверика, или примерно 3,3 литра.