Как я научился плавать

Я очень долго не умел плавать — до девятнадцати лет. Думаю, не научился бы вовсе, если бы не зачёт на первом курсе Латвийской морской академии. На самом деле я и его планировал проскочить — это возможно, мне рассказывали, — но преподавательница была в положении, с весьма переменчивым настроением, и на уступки не шла ни в какую.

Интересно — жить рядом с рекой, морем, карьером и не научиться плавать. К тому же, будучи ребёнком, практически каждый летний день мы проводили на пляже. Уже с утра собирали сумки: покрывала, питьё, еда, пара книг, мяч... Мама ещё называла их «баулами», и, навьюченные, мы отправлялись на море — иногда до самого вечера.

Всё просто: сначала было не до того, потом стало вроде как и поздно — в смысле уже стыдно об этом говорить. Помню, папа спросил:

— Юр, ты плавать-то умеешь?

Было мне лет так четырнадцать, и казалось, что признанием я расстрою отца. Да и не хотелось учиться — мешала гордость. Начинался возраст бунтарства.

— Конечно, — соврал я. — Просто неохота.

Больше эта тема не поднималась, так что впервые я поплавал вместе с отцом уже после двадцати.

Признаться всё же пришлось. Грозило отчисление из академии, и я пошёл к папе советоваться. А точнее — просить помощи. Он умел и любил решать всякие вопросы и проблемы и взялся за дело с присущей ему живостью. Что самое важное — без каких-либо упрёков. Уже через несколько дней отец каким-то образом договорился о посещении школьного бассейна в соседнем районе три раза в неделю. Не знаю, как он это провернул, а теперь и не спросишь...

Шесть часов вечера. Через душевую захожу в пахнущий хлоркой и мокрой плиткой бассейн. Народу — тьма! Совсем маленькие — в лягушатнике, постарше — на дорожках. Ох, не ожидал я такого столпотворения! И пусть меня там никто не знал — захотелось развернуться и уйти. Были бы другие варианты — так бы и поступил.

Я барахтался у лягушатника, держа дощечку на вытянутых руках. Вокруг кипела жизнь: резкие звуки свистка, плескание, хохот. Я смотрел лишь прямо перед собой. Казалось, каждый взгляд на меня — с насмешкой или жалостью. Чёрт, как же унизительно. После окончания первого занятия я почти бегом покинул эту школу.

Ещё сложнее было заставить себя прийти на второе занятие, уже зная, что меня ждёт. Я сделал несколько заплывов с дощечкой и вылез. Ненавидел себя, бассейн и всех вокруг. От полного позора спасали шапочка и очки — за ними, словно за маской, было легче прятаться от этого кошмара. За два занятия я не почувствовал себя ближе к цели хотя бы на шаг. Крепло чувство, что так я ничему не научусь.

С соседней дорожки дельфином сиганул в воду паренёк лет пятнадцати и помчался брассом к противоположному бортику. Я видел его точные, выверенные движения в прозрачной воде. Внезапно внутри меня произошёл взрыв. От ярости затрясло. Я отбросил дощечку и, шёпотом матерясь, нырнул. Лучше захлебнуться, чем вот так, перед всеми, с дощечкой. С тупой упёртостью начал повторять движения того мальчишки. Внезапно передо мной появился бортик! Я вынырнул, вдохнул и с осторожной улыбкой поплыл обратно. И тут, впервые за эти два посещения, физрук обратил на меня внимание — дал несколько инструкций и похвалил.

Он, я даже не знаю имени, оказался клёвым. Улыбчивый усач. Помню, морозной зимой, когда никто, кроме меня, не ходил, зашёл в бассейн, а из колонок по углам гремит бодрый драм-н-бейс. Я даже удивился — думал, он старый. Но он оказался живым, весёлым и занялся моим обучением всерьёз. Если я хотел вынырнуть раньше времени, он, не переставая улыбаться, придерживал меня под водой палкой от швабры. Приходилось плыть из последних сил. Под водой отчётливо слышались басы. Несколько раз я думал, что там и помру — лёгкие горели, отчаянно хотелось вдохнуть.

Помню, я вынырнул, захлёбываясь, увернулся от палки, ухватился за бортик и спросил:

— Сколько?

— Двадцать три метра, — ответил он, по-прежнему улыбаясь.

— Так ведь надо всего пятнадцать!

— С запасом, — сказал он и подмигнул.

Я даже не разозлился — засмеялся вместе с ним.

Нормативы пали тремя неделями позже. Правда, на дистанции в шестьсот метров обманул преподавательницу на пятьдесят тех самых метров — не укладывался во время, так как устал: все зачёты сдавал в один день. Но я всё равно собой гордился. Папа был рад...

Физрук, улыбаясь, кивал головой, когда я, размахивая руками, рассказывал, как сдал все зачёты. И ещё несколько месяцев, до самого рейса, я с удовольствием ходил в бассейн. Теперь обходилось без палки.

Даже сейчас, порой, жалею, что не продолжил занятия после рейса. То были непростые для меня времена, и я не сильно преувеличу, если скажу, что именно там, под водой, без лишних мыслей в голове, я бывал счастлив. И понял, что даже стыд — не самое благородное из чувств — может заставить сделать важный шаг вперёд.