Аферист

Я не стану утверждать, что честность — худший из пороков. Скорее уж, она как карман в пижаме: приятно, что есть, но никто особо не пользуется. Я, знаете ли, человек скромный. Не вор, не разбойник, не банкир — я артист малой лжи. Лёгкой, как пар над утренним кофе, и почти безвредной, если не считать мелких побочных эффектов вроде исчезновения ваших сбережений.
Моё дело — вдохновлять. Ведь всякий уважающий себя гражданин жаждет быть обманутым красиво. Один — потому что верит в нефть под диваном, другой — что его дедушка был персидским шахом. Я же лишь даю им повод мечтать. Кто я, чтобы разрушать иллюзии, если можно на них заработать?
Я продавал картины, нарисованные хромым котом. Торговал участками Луны, где обещал провести водопровод. Подделывал письма от знаменитостей и однажды убедил вдову, что её покойный муж оставил мне в завещании старую ванну и коллекцию пуговиц. Честно говоря, пуговицы оказались чудесные.
Меня зовут по-разному: мистер Картер, мистер Вандербильт, доктор Соммер форд. Но вы можете звать меня просто — Джонни. Джонни Обаяние, Джонни Непредсказуемость. Джонни, у которого всегда в рукаве пара билетов на чудо, сроком действия до завтра.
Я не ворую. Я уговариваю. С лёгкой улыбкой и бумажной душой. А если вам вдруг покажется, что я оставил вас ни с чем — оглянитесь. Разве не весело было идти за мной до самого края? Разве не прекрасна была та минута, когда вы поверили?
Завтра я уеду. Как всегда — на рассвете, оставив записку и запах хорошего одеколона. А вы, быть может, даже улыбнётесь. Ведь в этом и есть моя цель: ускользнуть прежде, чем кто-то успеет пожалеть.
Однажды я продал «Белый квадрат» Малевича. Смеётесь? А зря.
Дело было в Одессе. Я тогда выдавал себя за арт-дилера из Парижа по фамилии Дюпон-Штейн. Смешанная кровь — всегда козырь. Особенно, когда речь идёт о вкусах и капиталовложениях.
В одном особняке на Молдаванке жил коллекционер с душой романтика и лицом скучающего бухгалтерского баланса. Звали его Осип Абрамович. Он страстно любил покупать картины, в которых ничего не понимал, и особенно — абстракцию. Говорил: «Она позволяет мечтать». Я же считал, что она позволяет зарабатывать.
Я вошёл к нему с чемоданом. В чемодане — чистый холст в золочёной раме. Не поленился даже подписать: K. Malevitch, «Forme Pure», 1909.
- Что это?
— Это? — говорю я. — Это утраченный этюд Малевича. До того, как он стал Малевичем. Его пробел. Его тишина перед бурей. Его внутренний квадрат, если угодно. Он задумался. Потом спросил:
— А почему он белый?
Я не моргнул.
— Это всё цвета будущего, сведённые в абсолют. Белый — это идея. Это тишина в музыке, пауза в стихах, дыхание Вселенной между вдохом и выдохом.
Он всплакнул. Через десять минут холст висел в его кабинете, а я пил кофе с коньяком в гостинице «Лондонская», пересчитывая двадцать пять рублей и одну золотую монету «на память о революции».
Сначала скажу честно: я не собирался продавать небоскрёб. Я просто хотел переночевать в холле с кондиционером. Но, как часто бывает — зашёл за прохладой, а вышел с миллионом.
История началась в Дубае, в самом сердце архитектурной мании. Стекло, бетон, пальмы с подсветкой и люди, готовые купить всё, что блестит. Даже отражение собственного носа в зеркальном фасаде.
Я сел в лобби одного из самых впечатляющих небоскрёбов. Название не запомнил — кажется, что-то вроде "Al-Towers of Eternal Gold Sky Infinity Palace Plaza".
Пока я ел бесплатно мятную жвачку у консьержа, ко мне подсели четверо туристов — двое китайцев, норвежка и господин в шляпе, который говорил на смеси французского и таблицы Менделеева.
— Вы тут работаете? — спросила норвежка.
— Ну… я здесь что-то вроде управляющего вертикальными активами, — ответил я, глядя на лифт.
И тут, как будто сам Ибн Баттута благословил меня, я родил идею: продать небоскрёб поэтажно.
— Понимаете, башня пока не введена в эксплуатацию. Внутри пусто. Но я имею временные права на представление интересов... Шейха Саида ибн Саида ибн Саида Третьего. Мы как раз ищем инвесторов-совладельцев.
Китайцы попросили показать этажи. Я отвёл их в лифт и на каждом этаже открывал двери с пафосом:
— Вот здесь будет гольф на беговой дорожке.
— А тут — «арабский аквариум» с верблюдами (вот здесь у меня фантазия начала подводить, но я вырулил).
— Этот этаж — под штаб-квартиру любой мечты. Хоть для любовницы, хоть для лаборатории.
Они купили. Все четверо. По 3 миллиона долларов за этаж.
Документы? Конечно, я подготовил — на высококачественном пергаменте, с золотым гербом моего воображения и подписью:
"Саид III в изгнании".
На третий день пришёл настоящий управляющий башни. Он удивился, когда увидел табличку "Этаж господина Лю. Не входить без саке."
Я ушёл через технический лифт. С тех пор ко всем своим именам добавляю титул:
"Бывший Вице-Шейх Башни Свободы".
В другой раз я выдал себя за наследника финского изобретателя, запатентовавшего бессмертный лед. Продавал его в ящиках — куски прозрачного стекла с надписью Eau ;ternelle. Клиенты говорили: «Не тает!» А я говорил: «Так в этом же весь смысл». Один даже написал благодарственное письмо.
Однажды я действительно пытался быть честным. Купил газету, дал объявление: «Помогу распутать семейные тайны». Первой пришла вдова, и оказалась она полковником в отставке, переодетым для слежки. После той истории я больше не рисковал.
Но знаете, за всё это время меня никто не ударил. Никто не подал в суд. Потому что, как и обещал, я продавал не вещи, а мечты. И, если вы верите, что белый квадрат — это революция, то значит, вы её уже купили.
Однажды за бокалом дешёвого армянского коньяка я понял: в мире, где каждый второй — потомок какого-нибудь барона, пора вернуть хорошую традицию литературного мошенничества. А кто у нас самый выгодный дедушка во Франции? Правильно. Жюль Верн.
Всё началось в Брюсселе. Я оказался на симпозиуме по научной фантастике. Случайно. Вернее, случайно попал туда, но заранее распечатал себе фальшивую биографию. Мол, дед перед смертью оставил мне черновики двадцать первого романа — о том, как профессор Аранакс возвращается на подводной ракете с Юпитера. Заголовок — «20 миллиардов лье под метафизикой».
Я читал вслух «отрывки» из «не изданных рукописей», ловил слёзы у дам в очках с цепочкой и хлопки от докторов наук. Один редактор вытащил блокнот:
— Monsieur Verne, мы хотим контракт на права. Миллион франков. Плюс перевод. Плюс экранизация.
— Договор, — сказал я и выдохнул. — Но есть одно условие: рукопись можно прочесть только в присутствии семьи. Это воля дедушки.
Редактор кивнул серьёзно. Через три дня я исчез. С авансом, с букетом тюльпанов и с надписью на зеркале в отеле:
«Воображение — единственный двигатель прогресса. Ваш Жюль.»
Говорят, спустя год они сняли фильм по какому-то списанному блокноту, что нашли в антикварной лавке. Назвали его «Лунный дирижабль и философы под морем». Получил две премии. И я, признаться, горжусь.
Хотя нет, не горжусь. Просто приятно быть частью великой литературы. Даже если ты туда проник по поддельному паспорту.
Есть простые аферы, а есть изысканные. Моё дело — эстетика. Я не просто ворую. Я создаю мечты.
И вот, однажды в Цюрихе, за столиком веганского кафе, слушая, как три инвестора обсуждают «духовную сингулярность», я понял: они готовы заплатить за что угодно, если это будет пахнуть шафраном, древностью и просветлением.
Так родился мой шедевр: VIP-тур в монастырь Трёх Пустот, расположенный, якобы, на высоте 6 000 метров, в тибетской долине, куда не ступала нога налогового инспектора.
Монахи, по легенде, не ели уже 400 лет — питались только светом и воспоминаниями. Главная реликвия — Хрустальная Миска Абсолюта, в которой отражается ваше истинное "Я", если вы достойны. А если нет — отражается бухгалтер.
Я заказал сайт: золотой фон, тибетские шрифты, фотографии с горами и лысым дядькой, позаимствованными с форума про медитацию. Записал голос монаха — на деле мой друг Серж с картошкой во рту — и запустил «приглашения только для избранных».
Цена тура — 25 тысяч евро. Включено:
· путешествие по «спиральному маршруту души» (на деле круг вдоль Женевского озера),
· тибетский чай, приготовленный «по рецепту с мантрами» (просто зелёный чай с мёдом и музыкой из YouTube),
· аудиенция с Великим Мастером (играл я — в простыне и с фонариком под бородой).
Они рыдали. Один даже отдал часы жене через Whats App, мол, теперь он — всё, растворился.
Через неделю тур закончился, а я исчез, оставив в комнате записку на мандарине:
«Истина — это то, что ты готов купить за собственное заблуждение. С любовью. Монах по вызову.»
Многие продают искусство. Я продавал бессмертие.
Началось всё в Будапеште. Я тогда жил на мансарде с видом на кладбище и виноградники — то есть был настроен философски. Сосед мой, некто Эрвин, спиритуалист-любитель с лицом как у недописанного Ван Гога, однажды сказал мне:
— Души мёртвых великих художников ищут выход. Надо им только кисточку.
Я посмотрел на него, на бутылку абсента, и на пустой холст. Потом родился проект: «Арт с того света» — галерея работ, якобы продиктованных духами великих живописцев.
Мы арендовали чердак, повесили фиолетовые занавески, зажгли благовония и начали творить. Я был медиум. Эрвин — исполнитель. Через мои дрожащие руки «передавались» послания от Рафаэля, Модильяни и даже от Малевича, который, между прочим, требовал работать исключительно чёрной гуашью и в полной темноте.
Публика текла рекой. Одну даму довёл до обморока портрет, якобы написанный духом Климта — на деле я просто использовал золотую краску и много завитушек.
Критики недоумевали, но боялись признаться — вдруг и вправду из загробного мира? Один француз, купивший «Натюрморт от Босха», заявил, что дома у него начали двигаться стулья и шептать фрукты.
Мы продавали «картины» по цене маленького острова. Ведь что может быть ценнее, чем искусство после смерти?
Пока однажды Эрвин не решил, что с ним начал говорить лично Сальвадор Дали. Он нарисовал на стене трёхметровую усыпанную глазами улитку и заявил, что она будет нашим новым логотипом. Тут я понял: пора сворачивать бизнес, пока нас не начали покупать заживо.
На прощание я оставил в галерее записку:
«Господа! Мы уехали в духовную резиденцию под Вена. Просьба не будить художников — они мертвы, но чувствительны.»


Эпилог:
Я больше не торгую этажами небоскрёбов. Это дело теперь слишком мелкое. Спросите, что я делаю? Продаю воспоминания.
Да-да, те самые — о первом поцелуе, о запахе бабушкиного печенья, о том, как ты однажды поймал падающую звезду. Люди платят за это миллионы. Потому что настоящих воспоминаний у них — как воды в пустыне.
Живу я теперь на 144-м этаже небоскрёба, который, по иронии, мне так и не принадлежал. Башня — арендованная. Вид — бесценный. Под окном мёрзнет кактус по имени Радон, вороны каркают грузинским акцентом, а попугай орёт что-то про то, как «лохов не сеют».
Порой я смотрю в окно и думаю:
— Ну что, старина, обманул весь мир. А себя?
А потом улыбаюсь.
Потому что, право слово, если уж кого и приятно дурачить — так это вселенную. Она ведь тоже, в сущности, великая аферистка. Подсунула нам время, смерть и любовь. Всё с гарантией — и без возврата.
А мы ей — небоскрёбы, эликсиры, слёзы соловья и виноградную лозу из Кахетии.
И знаете, пожалуй, счёт пока вничью.