Почему все тупые, а я умный?

С детства он видел мир иначе. Там, где другие довольствовались простыми объяснениями, он копал глубже, стремясь докопаться до сути. Логика была его стихией, а хаос окружающего мира — вечной загадкой, которую он никак не мог разгадать.

Его разум работал чётко, как часовой механизм. Он видел причинно-следственные связи там, где другие ничего не замечали. Он строил точные умозаключения, тогда как окружающие предпочитали эмоциональные догадки. Он понимал, что в любой ситуации есть объективная правда, но каждый раз, когда пытался донести её, мир лишь улыбался, пожимал плечами и продолжал идти своей дорогой.

— Разве вы не видите? — спрашивал он. — Ваши поступки нелогичны, ваши разговоры поверхностны, ваши цели бессмысленны.

Люди качали головами — его слова пролетали мимо, не способные изменить их убеждения.

Он начинал подозревать, что дело не только в людях. Что если он искажённо «видит истину»? Эта мысль тревожила его. Поэтому он ушёл туда, где мог остаться один — в горы за городом, вдали от суеты и людских голосов. Там он сел на землю.

Ветер продувал сквозь его одежду, но он не чувствовал холода — только раздражение, усталость, тупую боль в висках от вечного непонимания. Он сжал пальцы, впиваясь в каменистую почву, пытаясь ухватиться за что-то реальное — за то, что выдержит тяжесть абсурда.

— Почему все тупые, а я — умный?! — сорвалось с его губ, как крик, который никто не услышит. — Я вижу истину, а мир — нет. Я страдаю, окружённый слепцами. Что мне делать?

Ответ всплыл из глубины его сознания. Внутренний голос, который был всегда рядом, но говорил только тогда, когда его по-настоящему слушали.

— Смотри.

Он задержал дыхание, затем медленно открыл глаза. Перед ним лежало зеркало — гладкое, безупречное, ждущее его взгляда. Он потянулся к нему, как к последнему аргументу, как к последней надежде на подтверждение своей правоты. Заглянул в отражение… Но увидел не своё лицо.

Перед ним раскрылся мир: люди, которых он называл глупцами. Их радость, их боль, их мечты. Их ошибки, их попытки, их путь. И в этом хаосе было нечто большее, чем разум.

Он увидел устремлённый взгляд ребёнка, впервые пробующего рисовать. Услышал разговор двух друзей, в котором было больше истины, чем в сотнях философских трактатов. Заметил, как юноша застенчиво улыбнулся девушке, преодолевая страх быть отвергнутым. Прочувствовал тревогу родителей за своих детей.

Они не были слепы. Они просто видели и чувствовали по-другому.

— Глупость — лишь название тому, что ты не понимаешь, — произнёс голос внутри.

Он осторожно поставил зеркало на землю. Ветер мягко пробежался по его лицу. Мир, который он столько лет отвергал, теперь приветствовал его ласковым прикосновением.

Любовь к миру не вспыхнула мгновенно, она не была откровением. Она раскрылась постепенно — в принятии, в понимании, в готовности не только смотреть, но и чувствовать. Он встал и пошёл обратно — не выше других, а вместе с ними.